Текст книги "Любовная лирика классических поэтов Востока"

Автор книги: Омар Хайям

Амир Хосров Дехлеви

(1253–1325)

Переводы Д. Седых

1

 
Я рассказать печаль моих ночей не в силах,
Любя, рыдать и петь, как соловей, не в силах.
 
 
Вглядись в мое лицо, и ты поймешь, как таю,
Но, вижу, ты понять тоски моей не в силах.
 
 
Взгляни на грудь мою в кровоточащих ранах,
Терпение хранить я больше в ней не в силах.
 
 
Все ж радуюсь тому, что ты проникла в душу,
Хоть я к твоей душе найти ключей не в силах.
 
 
Быть может, мне вернешь похищенное сердце,
Но слезно умолять: «О, пожалей!» – не в силах.
 
 
Его в твоих кудрях навеки я оставлю.
Вернуть Хосров того, что взял злодей, не в силах.
 

2

 
Опьяненные тобою не нуждаются в вине.
Не найдется врачеватель, что помочь сумел бы мне.
 
 
Не показывайся в небе, солнцеликая луна!
Коль сияет лик любимой, ты Хосрову не нужна.
 
 
Что мне сказки о Джамшиде – древней славы черепки?
Разве хуже прах развалин, где у магов погребки?
 
 
Что доказывать в моленьях одержимость небесам?
Без молений одержимость вседержитель знает сам.
 
 
Та ничто монета сердца, та фальшивей всех монет,
На которой отпечатка единенья с богом нет.
 
 
Сердце, кинь сию обитель, царство гнета, царство зла!
Не собрать, о сердце, дани с разоренного села.
 
 
Так Хосров и не увидел вожделенный взору лик.
Что Хосров? И самый зоркий в небо взором не проник.
 

3

 
Сказал: «В обитель сердца войди его усладой!».
Она: «Я клада жажду, развалин мне не надо».
 
 
Сказал: «Сжигает душу лицо твое, как пламя».
Она: «Не радо сердце свиданью с мотыльками».
 
 
Сказал: «Ответь, могу ли надеяться на встречи?».
Она: «О нет, скиталец! Твои безумны речи».
 
 
Сказал: «Зачем ловила меня в силки печали?».
Она: «Глаза приманку зачем же замечали?».
 
 
Сказал: «Как быть с любовью? Как снять ее оковы?».
Она: «Меня увидишь, наденешь цепи снова».
 
 
Сказал: «Как жить Хосрову, коль ты его забудешь?».
Она: «Мой образ вспомнишь, и одинок не будешь».
 

4

 
Свой лунный лик яви молящему о встрече
И услади мой слух чарующею речью.
 
 
О скатный жемчуг слов, жемчужницей хранимый!
Жемчужницу открой, да будут перлы зримы.
 
 
Но створки где ее? Ты их рисунок зыбкий,
Коль все же есть они, яви своей улыбкой.
 
 
Яви свой аромат, и я из мертвых встану,
Узнаю по нему рисунок тонкий стана.
 
 
О локоны твои! Они чернее ночи.
Явись, и станет ночь светлее и короче.
 
 
Сказала: «Жду тебя у своего порога».
Не убивай мечту и укажи дорогу.
 
 
Мой идол, мой кумир, не будь со мной сурова!
Среди влюбленных нет влюбленнее Хосрова.
 

5

 
Я в этот мир пришел в тебя уже влюбленным,
Заранее судьбой на муки обреченным.
 
 
Ищу с тобою встреч, ищу как озаренья,
Но гордость не могу забыть ни на мгновенье.
 
 
О смилуйся и скинь густое покрывало,
Чтоб сердце пало ниц и бога потеряло!
 
 
Отбрось надменность прочь, лицо приоткрывая,
Чтоб гордость вознесла меня в обитель рая.
 
 
А если ты меня не удостоишь взглядом,
Покину этот мир, что стал при жизни адом.
 
 
Нет, сердца никому не дам пленить отныне,
Чтоб жить в его плену отшельникам в пустыне.
 
 
И что же услыхал Хосров в ответ на стоны:
«Придет и твой черед, надейся, о влюбленный!».
 

6

 
Кто предопределял вращение светил,
Теперь ушел во мрак и сладким сном почил.
 
 
Твой в розе вижу лик. Да, грезишь ты на ложе,
Коль томной розы лик и твой – одно и то же.
 
 
Очнитесь, гордецы! Мы ненадолго здесь.
Отрубит смерть мечом и голову, и спесь.
 
 
Взгляните, это кровь окрасила тюльпаны.
Скорбя, кровавых слез я лить не перестану.
 
 
Да не взойдет луна в ночной беззвездной мгле!
Утратил я луну, предав ее земле.
 
 
И, коль дохнет Хосров кромешной тьмой печали,
Потонет мир во тьме кромешной, как вначале.
 

7

 
О ты, чьи кудри для благочестья – соблазн опасный,
Уста которой едва приметны и тем прекрасны,
 
 
Поверь, не стал бы любой неверный так сердце ранить.
А может, вера так разрешает сердца тиранить?
 
 
Коль мимоходом так убивают улыбкой губы,
В уста-рубины вонзить отмщеньем хотел бы зубы.
 
 
Я лбом касаюсь твоих коленей, склонив колени,
Как пред кумиром склоняет брахман, творя моленье,
 
 
И если был бы кумир тобою, поверь, о пери,
Я впал бы тотчас, как этот брахман, и сам в неверье.
 
 
Но разве можно достичь Каабы моей любимой?
Лежат меж нами пески пустыни непроходимой.
 
 
Как я рыдаю, ужель не слышат любимой уши?
Я схож с певцами, что ждут от стражи великодушья.
 
 
Коль власть таится в тебе, о пери, как в мандрагоре,
В земле отыщешь глаза страдальца, сочащих горе.
 
 
И вечно будет в груди Хосрова дымиться рана,
Узор на перстне, запечатленный концом чекана.
 

8

 
Пусть недостойный глаз не сглазит, возлюбя,
Пусть только ветерок касается тебя
 
 
И аромат несет, подобный капле яда.
Нет жизни у того, в чьем сердце пламя ада.
 
 
Я жажду нежных слов – шипы в твоих устах.
Не сыпь на раны соль, – и без того зачах.
 
 
Твоя обитель – рай, а я в аду сгораю.
Надеяться в аду могу ль на яства рая?
 
 
С безумьем пополам страдания влачу.
Подобна красота для разума бичу.
 
 
Влюбленного в кумир не отвратишь словами,
Как во хмелю пропойц не протрезвить речами.
 
 
Наметит жертву страсть у двери кабака,
Смеясь над сединой, споит и старика.
 
 
Но если он, как я, в вине любви утонет,
Омой его вином пред тем, как похоронят.
 
 
Умолкни, о Хосров! Твои газели – стон.
Смертельней, чем кинжал, сердца изранит он.
 

9

 
Ты сияла мне луною. Нет со мной моей луны,
И от дыма стонов: «Боже!» – ночи душны и черны.
 
 
Будьте вы благословенны, ночи пьяные любви!
Отстонали, отрыдали, улетели соловьи.
 
 
Я твержу хвалу ресницам, полумесяцам-бровям,
Как твердят аят Корана в медресе: «Нун ва-л-калам!».
 
 
Что отвечу, если спросишь, как я ночи провожу?
Одиноко до рассвета я у стен твоих брожу.
 
 
О приди, душа, что может быть душою тысяч тел.
Тех, что души потеряли от твоих разящих стрел!
 
 
Коль души лишит подруга, не кляни судьбу, Хосров!
Ведь обычай у красавиц с дней творения таков.
 

10

 
О блаженство! Я ликую, осчастливленный судьбой.
Ты явилась в край забытых, в край покинутых тобой.
 
 
Благосклонно улыбнулась и вошла. Не уходи!
Дай упиться Близнецами – пылкой нежностью груди!
 
 
Наконец-то, о всевышний, о владыка горних сил,
Стан, подобный кипарису, я в объятья заключил.
 
 
Вот он – светопреставленье, разрушитель всех основ!
Я до светопреставленья любоваться им готов.
 
 
Не тревожься, коль ударит караульный в барабан.
Кто же спит, когда любовью на груди у друга пьян?
 
 
О смеющаяся роза, о подобная луне,
Из каких пришла чертогов подарить блаженство мне?
 
 
С чем сравню тебя? С нежданно залетевшим лепестком,
Что упал ко мне на ложе, занесенный ветерком.
 
 
Ты со мной! Со мной! О чудо! Да хранит тебя аллах!
Недостойный, я любуюсь влажным жемчугом в устах.
 
 
Но очнись, Хосров, умолкни! Хватит петь хвалу судьбе.
Нет возлюбленной с тобою. Все пригрезилось тебе.
 

11

 
Скитаться на путях любви, о сердце, не устань!
Бессильно тело без тебя. Бессильней, тело, стань!
 
 
О ты, что взорами сердца кровавишь вновь и вновь,
Пролей соперников моих еще обильней кровь!
 
 
О камень сердца твоего разбиться буду рад.
Да будет каменней оно и тверже во сто крат!
 
 
Винят влюбленные тебя в жестокости. Пускай!
Еще сильнее мучь меня, еще больней терзай!
 
 
Сгорает сердце от любви. Взгляни, на нем зола.
Коль ты довольна, пусть его сожжет любовь дотла!
 
 
Благочестивый, жаждешь мне молитвою помочь?
Молись: «Пускай безумцем он блуждает день и ночь!»
 
 
Слезами скорбными Хосров оплакал каждый стих.
Да будет счастлив он от слез соперников своих!
 

12

 
Кто зеркало вручил тюрчанке столь пригожей?
Любуется собой, забыв меня, о боже!
 
 
Терзает грудь мою мучительнее рока.
Скажи, кто сотворил ее такой жестокой?
 
 
Влюбленному в кумир нельзя искать Каабы.
Иного божества возжаждал он тогда бы.
 
 
Душа моя! Увы, я, пойманный кудрями,
Не в силах погасить в плененном сердце пламя.
 
 
Тюрчанка, не лови походкой плавной в сети!
Пройдешь – не усидят сидящие в мечети.
 
 
И столько метких стрел пускать в меня не надо.
Давно убита дичь одной стрелою взгляда.
 
 
О не трудись! Сражен Хосров своей любовью.
Ты можешь кисти рук омыть горячей кровью.
 

13

 
Тюрчанка, пусть аллах тобой не почитаем,
Перед тобой ничто вся Индия с Китаем.
 
 
Хоть раз прими меня, чтоб я забыться мог,
Забыл, как обивал напрасно твой порог.
 
 
Сказала: «Не блуждай, о странник, сделай милость!».
Могу ли не блуждать, коль сердце заблудилось?
 
 
Я стражу по ночам у стен твоих несу
И поверяю боль в твоих воротах псу.
 
 
К чему ходить в мечеть сраженному любовью?
Я к Мекке обращен, молюсь, а вижу брови.
 
 
Пою о соловьях, о розах я пою,
Чтоб только воспевать жестокую мою.
 
 
Бывало, шел в цветник, блаженствуя заране,
Теперь влечет меня твое благоуханье.
 
 
Сожги меня, сожги неправедным огнем
И пепел мой рассыпь на зеркале твоем!
 
 
Рад голову Хосров подставить под удары,
Коль для тебя в игре она подобна шару.
 

14

 
Рок разлучил меня с тобой на время,
И жизнь влачу как тягостное бремя.
 
 
Спроси того, кто знает боль разлуки,
Что значит боль и что такое муки!
 
 
И все же я тебе, изнемогая,
Шипов моей тоски не пожелаю,
 
 
Я смыл слезами на твоем подоле
Кровавый след моей безмерной боли
 
 
И поступил весьма неосторожно:
Он обо мне напомнил бы, возможно.
 
 
Молю, приди, но у мечети павой
Не выступай походкой величавой:
 
 
Воздеть горе не сможет дервиш очи
И разорвет колпак и коврик в клочья.
 
 
Хосров умрет у ног своей любимой,
И пусть кричат: «Безумец! Одержимый!».
 

15

 
Ты правоверью враг. Твои уста и брови
Отступников родят и льют потоки крови.
 
 
Ищу с тобою встреч в мечетях, в кабачках.
Влюбленному равно – что Будда, что аллах.
 
 
И тот, и этот мир поправ одной ногою,
На собственной душе они стоят другою.
 
 
Нелюбящей Ширин тяжел Фархада взгляд,
Но тяжести горы не чувствует Фархад.
 
 
Пред подвигом любви бледнеет подвиг ратный.
Игрок идет на риск, влюбленный – на стократный.
 
 
О брахман, приюти забывшего ислам.
А может, пал я так, что чужд любым богам?
 
 
Кричат мне: «Повяжись зуннаром, о блаженный!».
Так исхудал Хосров, что как зуннары вены.
 

16

 
Все, кто в этот мир приходит, не останутся, уйдут.
Да помянут тех достойно, кто достойно прожил тут!
 
 
Всех живущих на прицеле держит меткая стрела.
Нет числа пронзенным ею, и не будет им числа.
 
 
У всевышнего в колчане та стрела всего одна,
Настигает в одиночку, но настигнет всех она.
 
 
Жить до светопреставленья не надейся. Только тот
Так наивен, кто не знает, что у смерти свой расчет.
 
 
Все уйдем, не в этом дело. Как уйдем – куда важней:
Будут помнить ли могилу, позабудут ли о ней.
 
 
Не моли о милосердье кровожадную судьбу:
Дождь находит неизбежно водосточную трубу.
 
 
Много тысяч караванов шло по нашему пути,
Многим тысячам таких же предстоит еще пройти.
 
 
Всяк живущий, коль не знал бы, что во прах вернется плоть,
Возгордился бы безмерно. Мудро создал нас господь!
 
 
Так ликуй, встречая весны, не печалясь, не скорбя,
Будь доволен тем, что весен есть немало у тебя!
 
 
О Хосров, как рак-отшельник не живи, пока не стар,
Не торгуйся в лавке жизни, не скупясь бери товар!
 

17

 
Почему живешь бездумно, если разум дал аллах?
В прах вернешься. Почему же не у неба ищешь благ?
 
 
Рок созвездья сочетает. Не они, а рок – тиран.
Что же шлешь проклятья плахе, если суд вершит султан?
 
 
Схожи гурии с цветами. Почему ж один цветок
Ты зовешь – нарцисс, другой же называешь – ноготок?
 
 
Знай, ценнее постоянство сотен слитков и монет.
Пусть оно тебя украсит, чести в ветрености нет.
 
 
За удачей наступает невезения черед.
Не горюй, коль нет удачи, не ликуй, коль повезет.
 
 
Угодишь в силки корысти, помни, в том твоя вина.
Что пенять на птицелова птице, алчущей зерна?
 
 
Если льешь потоки крови беспощадною рукой,
Не вопи, коль попадешься кровопийце. Сам такой!
 
 
О богач, духовно нищий, не познавший суть свою,
Неприкаянному сердцу нет покоя и в раю.
 
 
Что печаль Хосрову в сладость, знает только он один.
Разве сладость мук Фархада знала сладкая Ширин?
 

18

 
О, налей сегодня чашу, виночерпий, дополна,
Ибо смерть – пустая чаша опьяненным без вина!
 
 
Можешь душу взять, но телу дай испить блаженство рая.
О, яви же благосклонность, чашу мне налив до края!
 
 
Не молись, благочестивый, о спасении моем!
Одержимость не покинет мой обжитый ею дом.
 
 
Еженощно на безумье я настаиваю строки,
Вероломству луколиких бесконечно шлю упреки.
 
 
На листах моей тетради стонет каждая газель,
И пустует до рассвета одинокая постель.
 
 
Что ж, свече не мнится пламя адской огненной геенной,
И сгорает, как в экстазе, мотылек самозабвенно.
 
 
Коль тебя корит соперник, принимай укор за лесть,
Коль твое склоняют имя из-за пери, это – честь.
 
 
Нет, не подвиг пасть в сраженье, защищая правоверье.
Подвиг – сжечь себя любовью, умереть во славу пери!
 
 
Не проси, Хосров, пощады, коль любовь заносит меч,
Перед ней бессилен разум, головы не уберечь.
 

19

 
Не в силах я насытить тобою взоры
И, страстью одержимый, истаю скоро.
 
 
У стен твоих ночами брожу бессонно
В надежде, что услышишь скитальца стоны.
 
 
Поверь, что для тавафа не пощажу и брови.
Уже в тавафе ноги я стер до крови.
 
 
Ты верности не веришь, но разве мало
Печаль моих газелей тебе сказала?
 
 
Мое на перекрестках бесчестят имя,
Но все мечты остались, увы, пустыми.
 
 
И все же я о лике твоем мечтаю,
Хоть долгими ночами свечою таю.
 
 
О как ты животворно благоуханна!
Твой аромат почуяв, из мертвых встану.
 
 
Пусть нет моей печали конца и края,
Тебя на оба мира не променяю.
 
 
К чему, Хосров, газелей твоих стенанья?
Уже твое безумье вошло в сказанья.
 

20

 
Нищета намного сладостнее царства.
Праведности лучше гордое бунтарство.
 
 
У царей по горло всяческих забот,
Нищий подаяньем без тревог живет.
 
 
За тремя замками сердце властелина,
Нараспашку сердце у простолюдина.
 
 
Дружбой не умеет властный дорожить.
Чем с высокомерным, лучше с псом дружить.
 
 
Пусть любовь красавиц – не по силам ноша,
Все ж она приятней ханжества святоши.
 
 
Коль разбито сердце гурией твое,
Для него лекарства только мумиё.
 
 
Хоть влюбленным встреча райских благ дороже,
Верь, для них разлука – наслажденье тоже.
 
 
О Хосров, любовью к небесам живи!
Нет на этом свете сладостней любви.
 

21

 
Сто сердец пылают, как во мраке свечи,
В черных косах, павших струями на плечи.
 
 
И в огне сочится и чадит алоэ
Распаленных страстью, взятых в плен тобою.
 
 
Ты мечом жестоко рассекаешь тело
И неотразимо мечешь взором стрелы.
 
 
Извела Хосрова так твоя немилость,
Что глазницы кровью сердца обагрились.
 
 
Но оковы рабства надеваешь снова,
Хоть давно печали продала Хосрова.
 

22

 
В этом мире всех наездниц превзошла искусством ты,
В этом мире нет красавиц столь же дивной красоты!
 
 
Стан – стройнее кипариса. Если есть еще такой,
То достоин поцелуев и объятий только твой!
 
 
Нет душе моей покоя, сердце мечется, стеня,
А терпенья не осталось и крупицы у меня.
 
 
Многих в горе я утешил, от любви полуживых.
Средь утешенных, однако, нет утешившего их.
 
 
Ты сулишь блаженство встречи. Так не медли, поспеши!
Опоздаешь – у Хосрова не останется души.
 
 
Лучше вместо обещаний навсегда со мной порви.
Не испытывай, не мучай сердце пленника любви!
 
 
Верь, оно твое! Не веришь? Оттого меня не жаль?
Что ж, не веришь ты Хосрову, так спроси его печаль.
 

23

 
Раскрылись розы в цветнике. Приди, приди, мой гулистан!
Томлюсь и жду, когда мелькнет меж кипарисов тонкий стан.
 
 
В траву отсветом слез моих тюльпаны бросили огни.
Приди, приди, о мой кумир, молю, в моем саду мелькни!
 
 
Когда тебя со мною нет, цветы теряют аромат.
Приди! Прекраснее цветка еще ничей не видел сад.
 
 
Твой каждый взгляд – источник мук, внушает каждый локон страсть.
Приди хотя бы для того, чтоб мог твоею жертвой пасть.
 
 
Твои слова – смертельный яд, и все же боль разлук страшней.
Твоя любовь ко мне – полынь, и все же сладость меда в ней.
 
 
Ты знаешь, сладостью речей давно прославился Хосров,
Приди, пускай не для любви, а для его сладчайших слов!
 

24

 
О черный мрак разлуки, подобный тьме ночей!
Во мраке вижу кудри – и мрак еще черней.
 
 
Как тьмой не быть объятым, когда свечу желанья
Зажечь не в силах сердце от призрака свиданья?
 
 
Не знает тот, кто не был хоть раз любовью пьян,
Вина, что опьяняет сильнее, чем дурман.
 
 
Во зле повинны люди, в корысти – зла причины.
Во всех моих печалях красавицы повинны.
 
 
Вопить из-за колючки – таков удел людей.
Из-за прекрасной розы рыдает соловей.
 
 
Любовь, как зной пустыни, томит влюбленных жаждой.
Отправиться в пустыню отважится не каждый.
 
 
Я не дерзну губами твоих коснуться ног,
Но дай мне в изголовье, как милость, твой порог!
 
 
Коль я умру, не думай, что я убит тобою.
О нет, не ты убийца! Любовь тому виною.
 
 
Ее хмельные стрелы давно попали в цель.
Проходит жизнь Хосрова, но не проходит хмель.
 

25

 
С тебя портрет не написать и мастерам Китая,
Азера идолы ничто, коль входишь ты, сияя.
 
 
Молю тебя, не убивай приверженца ислама.
Люблю, но я не еретик – не брахман и не лама.
 
 
В ночи, как призрак, я бродил. Сосед, прошедший мимо,
Сказал: «Видение опять увидел одержимый».
 
 
Хочу не плакать – не могу. Не знаю, что случилось,
И сердце сжалось так в груди, как будто ты явилась.
 
 
О горе мне! Не залечить в душе кровавой раны.
Ты друг и недруг, смесь любви, коварства и обмана.
 
 
И все же будь рабом, Хосров, не разума, а страсти.
Ведь разум тоже подчинен ее всесильной власти.
 

26

 
Я луной тебя назвал бы – слух она не услаждает,
Я тебя назвал бы розой – перлы слов не рассыпает.
 
 
Ты не знаешь, нет, не знаешь, что не сплю я до рассвета.
Где уж знать, коль ты вкушаешь сладкий сон, забыв поэта.
 
 
И никто тебе не скажет, как тоска скитальца гложет.
Ветерок об этом знает, но сказать, увы, не может.
 
 
До земли спадают кудри и окутывают плечи,
Но уста они лишили словаря любовной речи.
 
 
О жестокая, волненье – для тебя чужое слово.
Ты могла бы научиться волноваться у Хосрова.
 

27

 
Знай, разум потерял и как вернуть – не знаю.
Бесцельно я брожу, и нет печали края.
 
 
Коль головы лишусь, не больше в том напасти,
Чем с головой уйти, как я, в безумье страсти.
 
 
Рыдаю, и от слез, что лью помимо воли,
На сердце у меня щемящий сгусток боли.
 
 
С тех пор, как по кудрям тоска в меня вселилась,
Тоскою побежден, я сдался им на милость.
 
 
Когда скрываешь лик, ращу слезами розы,
Гляжу на них и вновь сдержать не в силах слезы.
 
 
Не трогать мне кудрей рукой нетерпеливой,
Как трогает зефир, соперник мой счастливый,
 
 
У сердца-мотылька уже сгорели крылья,
Но к твоему огню дороги не открыли.
 
 
И оттого, что им неведома дорога,
Царят в моей душе смятенье и тревога.
 
 
Едва Хосров твое увидел совершенство,
Он черпать перестал в бутонах роз блаженство.
 

28

 
Напрасны проклятья и слезные стоны!
Что делать, судьба не всегда благосклонна.
 
 
Я с радостью жертвою стал бы твоею.
Что делать, заставить любить не умею.
 
 
Печальному сердцу лекарство – терпенье.
Что делать, коль в сердце терпенья – ни тени?
 
 
Сношу терпеливо лишь тяжкие муки.
Что делать, коль ранен кинжалом разлуки?
 
 
Тебя не заставит забыть и могила.
Что делать, коль ты обо мне позабыла?
 
 
Раба обласкают – он сдвинет и горы.
Что делать, стелюсь я, а слышу укоры.
 
 
Ты жизни Хосрову дороже, о пери!
Что делать, стучусь я в закрытые двери.
 

29

 
Я жертвой стал твоих кудрей. О как я изнемог!
Я – пленник, я – покорный раб, я – пыль твоих дорог.
 
 
В оковах локонов твоих, обвивших цепью стан,
Брожу безумцем в том краю, в котором ты – тиран.
 
 
В безумье не твои глаза, а сам я виноват,
Когда взмолился я: «Взгляни!» – ты опустила взгляд.
 
 
О нет, не думай, не кляну безумие любви,
Хоть слезы лью из-за него и вымок я в крови.
 
 
Мне только думы подарил чудесный образ твой.
Не стою большего. Я рад и милости такой.
 
 
И пусть любовь вонзила в грудь печали острие,
Не дорог сердцу тот покой, когда не знал ее.
 
 
Хотел бы встретиться с тобой, но в лучший из миров
Уже тоской переселен полуживой Хосров.
 

30

 
О ты, чьи кудри ловят без промаха в силки,
Дай пойманному сердцу лекарство от тоски!
 
 
В нем деревцо терпенья растил я, но оно
Нахлынувшею страстью, как бурей, сметено.
 
 
Я был благоразумным, явилась ты – и вот
Тебя, как подаянья, безумный нищий ждет.
 
 
Молю, о ветер, кудри любимой причеши,
Чтоб волны их в волненье не привели души!
 
 
Из уст ее услышать хотел бы хоть упрек,
Не протянула хлеба тому, кто изнемог.
 
 
Не знает сладострастный, как сладок вкус любви.
Душистый мед пригубить пропойцу не зови!
 
 
Прорвите сердце, стоны, любви молельный дом!
Ведь вам из-за пробоин не удержаться в нем.
 
 
Навек дала Хосрову любовь к тебе судьба.
Ничем до самой смерти не смыть тавро раба.
 

31

 
Влюбленного не станет увещевать мудрец,
По повеленью шаха не ждет его конец.
 
 
Его палач – разлука. Не знаешь – почему?
Спроси тоску Якуба по сыну своему.
 
 
В любви благоразумный куда глупей глупца,
А потерявший разум – мудрее мудреца.
 
 
И пусть благочестивый меня честит при всех,
Считать не вздумай, сердце, безумие за грех.
 
 
О лик, что вызвал смуту и опрокинул мир,
Ты, только ты безумцу целебный эликсир!
 
 
Меня неудержимо влечет к твоим устам.
О, не гони! Бессмертье за поцелуй отдам.
 
 
Но ты предпочитаешь на ложе сна покой.
Лишь образ предо мною. Ну что ж, убей тоской!
 
 
На вечную разлуку Хосров приговорен.
Ослушаться владыки, увы, не может он.
 

32

 
Я жду тебя, жестоко играющую мной,
Томящую, как жажда в невыносимый зной.
 
 
Терзаюсь от разлуки, брожу, не чуя ног,
Не веря, что зарею затеплится восток.
 
 
Во мраке ночи только луна ко мне добра
Да горьким утешеньем красуется Зухра.
 
 
О ветерок, что шепчет: «Она – мой аромат!»,
Скажи, ко мне придет ли хотя бы бросить взгляд?
 
 
А ей скажи, что таю, что не смыкаю глаз,
Держу кинжал и саван и только жду приказ.
 
 
О призрак, что сжигает и душит страстью, – прочь!
Уж я стонать не в силах, уж мне рыдать невмочь.
 
 
Бессонными ночами не призрак я зову.
Согбенная тоскою придешь ли наяву?
 
 
Похитившая сердце, лукавый душегуб,
Утратил я надежду отведать сладость губ.
 
 
Уж нет числа навеки простившимся со мной.
Когда ж Хосров догонит ушедших в мир иной?
 

33

 
Ты – статуя, ты – идол, чье сердце тверже скал.
Нет, сердце не такое создатель Еве дал.
 
 
Я с амброю сравнил бы твой тонкий запах кос,
Но благовонней амбры сердца в силках волос.
 
 
Твой лик – сиянье шелка, но похищать сердца
Не может шелк подобно сиянию лица.
 
 
Сказал: «Себя увидишь, коль взглянешь на луну».
В ответ сказала: «Лучше я в зеркало взгляну».
 
 
Я жажду сна в могиле. О, как покоен он!
Коль рядом нет подруги, подобен аду сон.
 
 
Винишь, Хосров, красавиц? Виновны не они.
В соблазне красотою глаза свои вини!
 

34

 
Покой души моей уходит, стенает сердце от любви.
Лишь тот понять меня сумеет, кто весь, как я, от мук в крови.
 
 
Она из лунного сиянья пришла в созвездье Близнецов,
А это счастье предвещает, согласно мненью мудрецов.
 
 
Твердят: «Возлюбленной откройся, и, может быть, придет опять».
Тому, кто в сердце, невозможно о муках сердца рассказать.
 
 
Она, змее подобно, жалит, хоть втайне жаждет быть со мной.
Факир змею не заклинает, пока не сделает ручной.
 
 
Уж я от горестных рыданий промок, хоть выкрути подол,
Уж тело стало тонкой нитью, которой жизни груз тяжел,
 
 
Кто видел сам, как ниспадали вдоль стана локоны Лейли,
Постиг, какие до безумья Меджнуна цепи довели.
 
 
И я, безумец, сердце отдал кудрям возлюбленной во власть.
Кудрям, что могут и аскета заставить перед ними пасть.
 
 
Моих мучений и страданий не пожелаю и врагу.
О боль разлуки! Я до встречи дожить, должно быть, не смогу.
 
 
Ту, что красой подобна пери, увы, напрасно ищет взгляд.
Отныне стонам у Хосрова учиться мог бы и Фархад.
 

35

 
Опять в лугах сегодня та, что повергает наземь,
Опять взглянувший на нее теряет тотчас разум.
 
 
И вновь сраженные лежат, не в силах встать из праха,
Она же ищет новых жертв, и я дрожу от страха.
 
 
Хотя бы вспомнила порой, бездомного согрела,
Покуда не ушла душа из немощного тела.
 
 
О ветер! Коль не суждено лобзать любимой ноги,
Развей мой прах и, как песком, усыпь ее дороги.
 
 
Легко смотреть со стороны, а ведь в порезах руки…
Взгляни, Юсуф, на Зелиху, мои оценишь муки.
 
 
О страж недремлющий – луна! Ты землю озираешь.
Но как моя проходит ночь, не ведаешь, не знаешь.
 
 
Я обезумел, но не жду к моей судьбе участья.
Хосрову, видно, не дано в любви изведать счастье.
 

36

 
Благословляю день, когда явился образ твой!
Не будь его, считал бы жизнь холодной и пустой.
 
 
Стрела любви пронзила грудь. Стенаю, боль страшна.
Нет, не любившим не понять, как мучает она.
 
 
Но сам ответить не могу, как сердце потерял:
Не знает, что произошло, сраженный наповал.
 
 
О пери, твой разящий меч моей душе грозит.
Я принимаю на себя удары, точно щит.
 
 
О дар и неба и земли, вершина красоты,
Что оба мира пред тобой? Для глаз милее ты.
 
 
Томясь в ночи, не знаю я, приходит ли рассвет,
Хотя зарею край небес окрашен в алый цвет.
 
 
Хосров рыдает, но с его слезами не шути!
Порою реки горьких слез смывают все с пути.
 

37

 
Насквозь пронизан этот мир тоскою и печалью,
Как будто радости вовек его не посещали.
 
 
И сердцу места не найти, скорбим и плачем вместе.
О счастье дней, когда оно покоилось на месте!
 
 
Ты веселишься – над тобой печаль витает тенью,
Не помню, чтоб она ушла хотя бы на мгновенье.
 
 
Счастливым небо – злейший враг, терзающий со страстью.
За что ж преследует меня? Ведь я не видел счастья.
 
 
Решил я: в беспечальный край печаль из сердца вылью,
Но оказалось, что печаль повсюду в изобилье.
 
 
А, впрочем, если б человек и жил как небожитель
Не ликовал бы. Ведь Адам – живущих прародитель.
 
 
Довольны жизнью лишь глупцы. Они богатству рады.
Разумный в этом мире нищ, хоть под ногами клады.
 
 
Хосров, коль в силах, возвеличь духовные твердыни!
Все остальное на земле подобно зыбкой глине.
 

38

 
О небо, дай на старость лет влюбленному отраду!
Я – ринд! За пиршественный стол с подругой юной сяду.
 
 
И, коль захочет стрелы глаз в меня она направить,
Под стрелы буду рад и грудь и душу я подставить.
 
 
Ей будут золото дарить, а я вручу несмело
В подарок ей мою печаль и немощное тело.
 
 
Прочь, назидатель! Не кори в измене правоверью.
Я – ринд! Хочу сегодня пить вино во славу пери.
 
 
А если сжалится судьба над участью моею,
Пригублю чашу юных уст и вновь помолодею.
 
 
Скачи ж, наездница, ко мне, молю во имя бога,
И под копытами Хосров расстелется дорогой.
 

39

 
Сердце к ней ушло, оставив то, чего оно желало,
И молва на перекрестках, как змея, вонзает жало.
 
 
Я и сам делюсь печалью и скорблю, не пряча слезы,
Ведь моим устам остались лишь несбывшиеся грезы.
 
 
Как мячом, играла честью, но победу, безусловно,
Над соперниками все же одержал я, пусть духовно!
 
 
Вся цена душе, о роза, твоему равнялась взгляду,
И, коль сердца не осталось, оболочки ей не надо.
 
 
На твоем пути, наверно, вовсе душу потеряет
Тот потерянный, чье сердце у тебя в руках сгорает.
 
 
Что отвыкнет от страданий и без сердца он едва ли
Тот, чье сердце так привыкло к безысходности печали.
 
 
О Хосров, не лучше ль сразу, не испытывая жалость,
Кончить все земные счеты, если сердца не осталось?
 

40

 
О вернись ко мне скорее, разлучившая с душою,
А не то в огне разлуки вспыхну пламенем алоэ!
 
 
Брось в жаровню, точно руту, чтоб горел перед тобой.
От сияющего лика отведу я глаз дурной.
 
 
Но страшись! Тебя замучу насмерть вздохами своими,
Тем, кто в душу бросил пламя, помнить следует о дыме.
 
 
Что душа моя – пылинка, солнце – твой чудесный лик,
Понял я, когда лучами в щели сердца он проник.
 
 
Пред моей любовью меркнут донесенные с любовью
И легенда о Меджнуне и преданье о Хосрове.
 
 
О себе и быль и небыль слышу я со всех сторон,
Я ж и впрямь, подобно ринду, до безумия влюблен.
 
 
О седой Хосров! С любовью кто могуществом сравнится,
Коль заставила седины перед юностью склониться?!