Текст книги "Любовная лирика классических поэтов Востока"

Автор книги: Омар Хайям

Юсуф Наби

(1642–1712)

Переводы А. Шараповой

* * *

 
В саду земли цветенья нет давно.
Дерев, дарящих тенью, нет давно.
 
 
У лекаря в зеленой чаше судеб
Травы для исцеленья нет давно.
 
 
Окаменели жаждущие губы:
Истоков сожаленья нет давно.
 
 
Никто не знает о цене сокровищ:
Весов для измеренья нет давно.
 
 
Рыдай, Наби! Разрушен замок счастья.
От стрел судьбы спасенья нет давно.
 

* * *

 
Ты разгневана. Не разберу отчего.
Ты задумала злую игру. Отчего?
 
 
Отчего ты мои разнимаешь объятья,
С чужаками сидишь на пиру. Отчего?
 
 
Ты меня одного оставляешь в постели,
Будто солнце, приходишь к утру. Отчего?
 
 
О слеза, ты вмешалась в моленья к любимой.
Отчего я тебя не сотру? Отчего?
 
 
О Наби, расточитель волшебных газелей,
Ты теперь равнодушен к перу. Отчего?
 

* * *

 
Миром властвует высшая сила. Не так ли?
Человека она подчинила. Не так ли?
 
 
Разбиваются скорби о стену судьбы.
Радость вслед за тоской наступила. Не так ли?
 
 
Если жизнь обещают в обмен на любовь,
Для влюбленного лучше могила. Не так ли?
 
 
Как ни больно сносить мне удары твои,
Но больнее руке твоей милой. Не так ли?
 
 
Нам не вечно испытывать милость судьбы:
Время каждому срок присудило. Не так ли?
 
 
Недостойно дрожать перед властью людской,
Ибо мира она не творила. Не так ли?
 
 
Мысль Наби, эти строки ты Истине в дар,
Как венчальное платье, вручила. Не так ли?
 

* * *

 
Винный блеск на цветах ее щек появился,
А в груди моей ртутный комок появился.
 
 
Я мечтаю о локонах – в море упала слеза,
И в пучине бурлящий поток появился.
 
 
Сколько раз я в мечтах твое имя назвал,
Столько раз полумесяца рог появился.
 
 
Я главу преклоню перед храмом любви —
И тотчас смоляной завиток появился.
 
 
Если волей Всевышнего ты победитель, Наби,
Не заботься, чтоб сразу венок появился.
 

* * *

 
Я постиг твой обман – меня жар охватил в эту ночь.
Загорелись шелка, и упал я без сил в эту ночь.
 
 
Небо сделалось черным от горестных вздохов моих.
О Луна, для каких ты смеялась светил в эту ночь?
 
 
Объясни, может быть, я тебе не по чести служил?
Ты творила добро, а твой раб согрешил в эту ночь?
 
 
Иль тебе не по сердцу друзья и пирушки мои?
Кто из нас твою скромность смутил в эту ночь?
 
 
Только образ твой дальний со мной до утра говорил.
Расскажи мне по правде, кто стал тебе мил в эту ночь?
 
 
С камнем горя на шее я должен в слезах утонуть.
Судный день для Наби наступил в эту ночь.
 

* * *

 
Раскрывает объятья с тоскою волна.
Ты виной, что не знает покоя волна.
 
 
Пара ног твоих стройных на том берегу —
Из-за этого в ссоре с волною волна.
 
 
Голубая волна облекает твой стан —
В море слез моих стала седою волна.
 
 
Только встретились реки – и вновь растеклись:
Восхитилась твоей красотою волна.
 
 
Если в сердце твоем поселилась любовь, о Наби,
Знай, что жаждет свиданья с тобою волна.
 

* * *

 
Речка кличет кого-то, звеня, – это ты виновата.
На ветвях соловьев болтовня – это ты виновата.
 
 
О жемчужина нежная, дай мне один поцелуй!
Каждый вздох преисполнен огня – это ты виновата.
 
 
Подойди к кабачку, равнодушная, и оглянись.
Пьяный крик среди белого дня – это ты виновата.
 
 
Я ношу талисман из серебряной тонкой руки.
Клевета окружает меня – это ты виновата.
 
 
Обаянья былого не стало в напевах Наби.
Он умолк, никого не виня… Это ты виновата.
 

* * *

 
Ходит винная чаша по кругу – придет и уйдет.
Море ночью подкатится к югу – придет и уйдет.
 
 
К чужестранцу раскрывшейся розы гонец,
Ветерок ароматного луга – придет и уйдет.
 
 
От страданий любви исцеления нет никому.
Сам Иса не излечит недуга – придет и уйдет.
 
 
Вечно в сердце моем падишахствует боль,
А любовь, однодневка-прислуга, придет и уйдет.
 
 
Шаловливая младость не скажет тебе о любви,
А безумный Наби к дому друга придет и уйдет.
 

* * *

 
Есть ли смысл исполнять обещанья – не знает.
В час любви ничего – кроме брани, не знает.
 
 
О, не спрашивай, можно ли было не пить, —
Там, где просят, никто колебанья не знает.
 
 
Той минуты, когда она станет твоей,
Камнесердное это созданье не знает.
 
 
Всех влюбленных на свете мудрее петух:
Время песни и время молчанья он знает.
 
 
О Наби, о страданьях любовных никто,
Кроме той, что дарила страданья, не знает.
 

* * *

 
Та, чей образ печален, печали с собой не приносит.
Друг приносит позор и обиду, чужой не приносит.
 
 
Просвещенному мужу всем сердцем завидую я:
В кабачках пропадает, но брани домой не приносит.
 
 
Мимолетная ласка оценена в тысячу ран —
Равнодушное сердце любви никакой не приносит.
 
 
Мое ухо – дверное кольцо на воротах небес,
Никакого веселья напев городской не приносит.
 
 
Опьяненная розой, наглеет душа соловья.
О Наби, исцеленья напев твой хмельной не приносит.
 

* * *

 
Влюбленному – лобзание награда.
Красавица согласна. В чем преграда?
 
 
Спор юношей опасен старикам.
Страдает сердце от страданий взгляда.
 
 
Грудь алтаря на части б не рвалась,
Будь на земле блаженство и услада.
 
 
Перо привыкло кланяться словам —
Поэту раболепствовать не надо.
 
 
Не приходи в отчаянье, Наби, —
По воле божьей отомкнутся клады.
 

* * *

 
Ежечасно о счастье просить мы устали.
От притворств, что умеем любить, мы устали.
 
 
Мы забыли в разлуке о радостях встреч;
Вкус вина опротивел – и пить мы устали.
 
 
От наплыва страстей невозможно устать,
Но тревогу на сердце носить мы устали.
 
 
В самых страшных страданьях усталости нет,
Но за женщину ближнему мстить мы устали.
 
 
Воспевая любовь, расскажи о Наби и о ней —
О Лейли и Меджнуне давно говорить мы устали.
 

* * *

 
«Ротик-бутончик, раскройся в цветок!» – говорил.
«О кипарис длинноногий, приди в кабачок!» – говорил.
 
 
Падал к ногам ее стройным и руки ее целовал.
«О помоги!» – распростершись у ног, говорил.
 
 
Стан серебристый в объятья свои увлекал.
«Нет никого, кто еще бы спасти меня мог!» – говорил.
 
 
«Где же стихи твои, друг мой?» – спросила она.
Вместо ответа Наби языком своих строк говорил.
 

* * *

 
Виночерпий, от боли в висках о спаси ты меня!
Чашей на пиршестве не обнеси ты меня!
 
 
Если ты хочешь, чтоб в адском огне я сгорел,
То океан моих слез унеси от меня!
 
 
Боже великий, не надо судить никого —
О прегрешениях мира спроси ты меня.
 
 
Все принимаю: тоску, одиночество, боль —
Только бы роза-луна целовала в ланиты меня.
 
 
Если Наби зарыдает над чистой рекой,
В гибели лилий вините открыто меня!
 

* * *

 
Ветерок, долети до желанной двери. Говори.
«От стенаний разбились его алтари», – говори.
 
 
О груди рассеченной, о темных приливах тоски,
Об огне, что сжигает меня изнутри, – говори.
 
 
Пусть бутоны распустятся в розы, пусть реки поют.
Только ты, соловей, не расплачься смотри. Говори.
 
 
О безумье разлуки, о жажде свидания с ней,
Как я плакал всю ночь до зари… Говори.
 
 
О желаньях твоих ты бессилен поведать, Наби.
Лишь для песен прозрачных перо заостри. Говори.
 

* * *

 
Есть услада в ожоге клеймом на руке, может быть.
В том, что роза цветет не в моем цветнике, может быть.
 
 
В удивленье меня повергают надежда и страх.
Рассказать ли? Язык удержать на замке, может быть?
 
 
Потерялась печатка. Искать мне ее у кого?
У меня на груди? У тебя в завитке, может быть?
 
 
Страстной песней весенней прославит тебя соловей.
Нерасцветшая роза зачахнет в ростке, может быть.
 
 
Словно серьги, в ушах у друзей твои бейты, Наби.
Ты слагал их, грустя от нее вдалеке, может быть.
 

* * *

 
Никто в доме сердца порядка не видел.
Никто меня дремлющим сладко не видел.
 
 
Несчастный, разделит ли грусть твою тот,
Кто в чаше веселья осадка не видел?
 
 
Не требуй, садовник, наград за труды:
Незрячий цветок свою грядку не видел.
 
 
Сегодня так гибок и прям ее стан,
Как будто любви лихорадку не видел.
 
 
Клянусь вам, тончайший ценитель стиха,
В газелях Наби недостатка не видел.
 

* * *

 
Розе душистой в саду только летом свобода.
Только в любви соловьиным дуэтам свобода.
 
 
Время Ферхада и Кайса ушло навсегда.
Только на торжище жалоб поэтам свобода.
 
 
Мы обгорели на темных дорогах страстей.
Пепел развей, ветерок! Только в этом свобода.
 
 
Пленники мрака, бедны мы в деяньях своих —
Не озарила нас утренним светом свобода.
 
 
Выпей с друзьями, Наби, и берись за перо —
Разве не в слове, вином разогретом, свобода?
 

Ахмед Недим

(1681–1730)

Переводы Ю. Ряшенцева

* * *

 
Ты, сердце, верный соловей, и ветвь куста тебе нужна.
Ты сердцем названо затем, что красота тебе нужна.
 
 
Чтоб длилась молодость твоя, беги стареющих красот.
Лишь юная – огонь! полет! – в твои лета тебе нужна.
 
 
Ты, сердце, истинный поэт: тебе лишь свежий образ мил —
Красотки девственная стать ведь неспроста тебе нужна.
 
 
Люби красавицу, люби, но откровенность – враг судьбы:
Как болтовня нужна другим, так немота тебе нужна.
 
 
Когда, поправ и месть и злость, дом счастья восстановлен вновь,
Тогда высокий нужен гость, и честь тогда тебе нужна.
 
 
Когда ж, охотясь на газель, за новым смыслом скачешь, – знай:
Чьи косы ловят, как аркан, – лишь только та тебе нужна.
 
 
Перо мое! Ее уста не описать, но все равно
Для точных слов вся сладость уст, их полнота тебе нужна.
 
 
Когда ты мастер, о Недим, то ткань стиха найдет базар.
Для славы новая газель – не для стыда тебе нужна.
 

* * *

 
Сказала милая слова, – секрет всех благ в них был сокрыт.
Вчерашней ночи тайный знак, прекрасный знак в них был сокрыт.
 
 
Кабак снаружи мрачным был, уныньем веяло от стен,
Но ведь другой и нрав и пыл – другой кабак в нем был сокрыт!
 
 
Увы! Та лодка проплыла, я заметался от тоски,
Пропели с лодки мне шаркы, и что за мрак в нем был сокрыт!
 
 
Звук флейты опалил огнем. Но знает разве что простак,
Какой там – мертвый иль живой, – какой очаг в ней был сокрыт?..
 
 
Шалунья! Где же твой Недим? Вы вместе ездили в Гёксу —
Среди ковров, цветных мутак от лишних глаз ваш пир сокрыт.
 

* * *

 
Шалунья, вся хмельной каприз, летишь к победам ты.
Кто выше: ты иль кипарис? Что ждать с ответом: «Ты!»
 
 
Таких тонов и сам июль не знал в рассветный час.
Лишь с пестрой розой «ра'но-гюль» сравнишься летом ты.
 
 
В дыбе шелковой ты стройней. Но вышит куст на ней, —
Не укололась бы шипом, пленившись цветом, ты.
 
 
Мой кравчий, выбрать мне дано: ты с кубком и цветком.
Что лучше: роза иль вино? По всем приметам – ты!
 
 
Живой воды живой фонтан, стоишь ты предо мной.
Раскачивая тонкий стан, сияешь светом ты.
 
 
Я не скрываю чувств. И что ж – хочу тебя обнять, —
Мои объятья разорвешь своим запретом ты!
 
 
Опять Недим в огне, в жару. Кто силу отобрал?..
И лишь бутылка на пиру кивнет, что это ты!
 

* * *

 
И если та, со взором пери, не даст отпора, – не беда!
И если ты приходишь к цели не слишком скоро, – не беда!
 
 
Не лицемерен будь, а кроток, не бойся рук своих, захид:
Пускай в них кубок вместо четок, – не прячь же взора, не беда!
 
 
Твоя красотка – не притвора, она нежна и горяча.
Печально плакать от укора, а от задора – не беда.
 
 
Ты свой бокал наполни трижды. А коли не достанет сил
К нему припасть в четвертый – ишь ты! – в том нет позора, не беда!
 
 
В начале праздничной недели свиданья будет ждать Недим.
Пускай порой приходишь к цели не слишком скоро, – не беда.
 

* * *

 
В час предрассветных, поздних грез как смятена душа моя!
Арканами любимых кос оплетена душа моя.
 
 
Я дал зарок не пить вина, пока сезон цветенья роз.
Душа одобрила зарок. Но как грустна душа моя!
 
 
Легко ли ей внутри меня! И думать страшно мне о том.
Какого пыла и огня опять полна душа моя.
 
 
Не я ль «Не пей!» и «Не люби!» – твердил тебе день ото дня?
Куда же ты теперь опять устремлена, душа моя?
 
 
В моем ты теле – главный гость. Тебе так рада эта плоть,
Где меж рассудком и тобой – всегда стена, душа моя.
 
 
Когда влюбленный караван любовный совершает хадж,
Светильником в сплошной туман ты зажжена, душа моя.
 
 
Отнять сей кубок не спеши. Тобой научен пить любовь,
Пусть пьет Недим и от души, и допьяна, душа моя!
 

* * *

 
От этих прядей стал я пьяным, глухим, незрячим стал теперь.
Твоих волос златым човганом навек захвачен я теперь.
 
 
Пройдись лужайкой. Шаг твой долог – ты выступаешь, как павлин.
Я стал рабом твоих прогулок, для всех утрачен я теперь.
 
 
Как сладок смех твой, дорогая. Твой смех – страна Сахаристан,
И я здесь – в роли попугая, увы, что значу я теперь?
 
 
О госпожа, ко всем ревную тебя на праздничном пиру,
И ревность, может быть, смешную, уже не прячу я теперь.
 
 
О госпожа, пройдешь ли мимо? Недим прождал весь третий день.
«Приди и посети Недима!» – зову и плачу я теперь.
 

* * *

 
Как в силок, поймала жизнь мою, завивая локон, ты.
О, в тебе колдунью узнаю – так играешь роком ты!
 
 
Плавность ног подобна серебру, хрусталю – прозрачность рук.
Мне ли кравчим быть на том пиру, где поводишь оком ты!
 
 
Хоть пора меджнунов и прошла, но еще жива газель:
Всю науку взглядов превзошла по ее урокам ты.
 
 
Не хочу меж роз бродить без сна – далеко мой кипарис.
Ты – слеза! По праву рек вольна разорвать с истоком ты.
 
 
Твой язык куда бедней, чем стать. Но каков полет ресниц!
Сто дестанов можешь рассказать этим дивным слогом ты.
 
 
Ты идешь, как плавная вода, чуть качаясь и светясь,
И смотрящим кажется тогда, что сестра потокам ты.
 
 
О перо! Откуда эта прыть, что за стих такой нашел,
Что смогла Недима опьянить, словно буйным соком, ты!
 

* * *

 
Взгляни, какая плавность в стане, взгляни, тебе я говорю.
Ее уста сокрытой тайне – сродни, тебе я говорю.
 
 
И так на кубке эти губки легки, что он не чует их.
Но сердцу говорю: «Помедли!» – «Повремени!» – я говорю.
 
 
Я лишь поэт. Сказать по чести, не так уж мил мне тонкий стан.
Но это из боязни лести – для болтовни я говорю.
 
 
Я ей хотел бы молвить слово, но не в присутствии врагов.
«Уснут огни – мы с нею будем одни!» – тебе я говорю.
 
 
Нет, с этой пери о Хисаре и о прогулках умолчу:
На солнце – песни, ну, а мысли – в тени, тебе я говорю.
 
 
Но так небрежно, так нарочно кружатся локоны с висков!
И знак того, что все возможно, они, тебе я говорю.
 
 
«О месяц, с поднебесной кручи взгляни и счастье обрети!» —
Я это говорю все ночи, все дни тебе я говорю.
 
 
Так ротик мал – дождусь ли слова? Ее душа подаст мне знак.
Пока еще не все готово, «Усни», – тебе я говорю.
 

* * *

 
О локон, гиацинт ли ты в садах дремоты? Кто ты?
Тюльпан, откуда пчелы мед уносят в соты? Кто ты?
 
 
О прядь, упавшая на бровь, невиданная прежде,
Ты друг небрежности простой? Иль плод заботы? Кто ты?
 
 
О взгляд шалуньи, пощади! Как ты жесток и меток!
Ответь, стрела ли ты любви, стрела ль охоты – кто ты?
 
 
О родинка, перчинки мрак на шее белоснежной,
Ты от рожденья сторож ей иль прихоть моды, – кто ты?
 
 
О нисхожденье с высоты, где губ сокрыта тайна!
Наклон ли милостивый ты? Иль баловство ты? Кто ты?
 
 
О цвет ланит ее! Ты кто: гвоздика или роза,
Или другой какой цветок – венец природы? Кто ты?
 
 
О речь Недима, ты права! Звучны твои повторы.
Не бульканье ль бутылки ты в часы зевоты? Кто ты?
 

* * *

 
Страшись той женщины жестокой: убийства знак на ней найдешь.
Кинжал бровей ее не трогай: кровь тех бедняг на нем найдешь.
 
 
Найдешь уловки и увертки, намеки, взгляды и кивки,
Но что дано любой уродке, но сердце как ты в ней найдешь?
 
 
Когда, вертясь в моих объятьях, она как хочет вертит мной, —
То сад роскошных гиацинтов ты возле губ моих найдешь.
 
 
Я ей не раб и не владелец. Но эта ломаная речь!
Ты в ней найдешь и острый перец, и сладкий мак ты в ней найдешь!
 
 
От этих рук спасенья нету. И зря не верил я словам:
«Ты в них найдешь лишь меч кокетства да стяг лукавства в них найдешь…»
 
 
Разбрызгана живая влага. Так жаль фонтана красоты!
Зато взгляни на легкость шага – ах, сколько благ ты в ней найдешь!
 
 
О деспот! Скрыта в нежной ткани, нежна и грудь ее. Увы:
Не то ты в ней холодный камень, не то чурбак ты в ней найдешь.
 
 
Недим клянется, что доныне сего меча не обнимал!
Но тут же на его ладони, попав впросак, ты кровь найдешь…
 

* * *

 
Тебе, как розе, – только смех. Мне – только стон, как соловью.
И опьянеть – не смертный грех, улыбку увидав твою.
 
 
Тебе нет нужды, госпожа, писать фирман, что я твой раб.
Давно и преданно служа, всю жизнь тебе я отдаю.
 
 
Я – шип, но что я сторожу? Твоей же прелести цветок.
Я – прах, но мускусом дышу в лелеющем твой след краю.
 
 
Да стань я пылью, и тогда паду ли ниже? Ведь лежу,
К твоей поле прижав уста, к ее узорному шитью.
 
 
О виночерпий мой, когда бокал свой тянет и тюльпан,
Я, твоего ища суда, молю быть добрым судию.
 
 
Ты говоришь: «Ну кем опять так восторгается Недим?»
Кокетка! Да тебе ль не знать, что я одну тебя пою.
 

* * *

 
Дотла! И ничего святого! Да разве из неверных ты?
Ты целый мир спалить готова – да разве из неверных ты?
 
 
Коварен взгляд, как у красотки, как у красавца, тонок стан.
О ты, подобье божьей плетки, неужто из неверных ты?
 
 
Так грудь твоя колышет мерно пунцово искристый атлас!
Ты пламя красоты, наверно, – неужто из неверных ты?
 
 
Но тайный вздох твой, – что он значит? Вот на себе ты ворот рвешь.
Уж не душа ль, влюбившись плачет – что если из неверных ты?
 
 
Кто называет дорогою, а кто любимою тебя,
А я все думаю с тоскою: наверно, из неверных ты?
 
 
Румянцем подожгла неровным игра вина твое лицо.
Свеча ли на пиру любовном иль в храме у неверных ты?
 
 
Восходит месяц в синей дали. Тебе милы его черты!
Уж ты в него не влюблена ли? Я знаю: из неверных ты!
 
 
Слыхать, ревнитель веры правой, Недим попал к гяуру в плен.
Кто, как не ты, гяур лукавый, – известно: из неверных ты!
 

* * *

 
Ресниц враждебные становья войну задир явили вдруг.
Меж ними взгляд, чуть исподлобья, как скорбный мир, явился вдруг.
 
 
Наряд жемчужный сбросив смело, она направилась к воде —
Обнять серебряное тело морской зефир явился вдруг.
 
 
Как будто в городе Капризе, где женских прихотей базар,
Ах, продавец небесной выси в толпе проныр явился вдруг!..
 
 
Следя за ней ревнивым взглядом, ее я в зеркале нашел:
Она, как пери в кубке с ядом, мне сквозь сапфир явилась вдруг.
 
 
Горе железной, несказанной, дано расплавиться в луче,
В луче, которым осиянный мне мой кумир явился вдруг!
 
 
Недим, ты весел? Отчего же? Не оттого ли, что как свой
На пир беспечной молодежи, на дивный пир явился вдруг?
 

* * *

 
А вдруг два сердца молодых погибнут в пламени костра?
Не знал ты разве тех двоих, что пали жертвою вчера?
 
 
Мне позабыть не довелось лица под прядями волос…
Была пора лучей и птиц – не гиацинтов ли пора?
 
 
Помилуй, отложи свой чанг, пусть эти струны помолчат.
Смотри, красотки вышли в сад, чтоб наловить сердец с утра.
 
 
Едва ль здесь нужен псевдоним. Мой слог не спутаешь с иным,
И меж стамбульских остряков распознавать меня пора.
 

* * *

 
В груди во дни былых времен какой порыв я находил!
В ней не слова, но скорбный стон, живой призыв я находил.
 
 
Моей любви пустынный брег пустынным не казался мне:
Здесь и безумства полных рек, и буйство ив я находил.
 
 
Сегодня встретилась весна: ее тюрбан что гиацинт!
Но ливень кос в те времена, – он так красив, я находил…
 
 
Ты о любви молил. И вот вся улица мокра от слез, —
Я видел их, идя вперед, поворотив, их находил.
 
 
Недим, влюбленный соловей, ты замолчал, но почему?
Бывало в музыке твоей любой мотив я находил!
 

* * *

 
О ты, чьи брови точно лук! Не явишь даже и лица.
И после месяца разлук ты даже не почтишь певца.
 
 
Клянусь Аллахом, не пойму: в таком губительном огне
Что надо сердцу моему? Не возрождаться ль без конца?
 
 
Где эта ночь и пляски дев? О бубен, спутник прежних дней,
Не вспомнишь ли былой напев и не ободришь ли сердца?!
 
 
Бокал вина, а не воды, ужель не разрумянит щек?
Увы, неверной стала ты на горе своего отца!
 
 
Зачем скрываешь ты от нас ту ночь с красоткой, о Недим?
Тебя утешит твой рассказ не хуже доброго винца.
 

* * *

 
Хочу забыться я, приди, разрушь мой грустный ад.
Пора, мой тонкий кипарис, поедем в Садабад!
Уж легкий челн для трех персон давно наметил взгляд.
Пора, мой тонкий кипарис, поедем в Садабад.
 
 
Бери от жизни все дары – таков его закон.
Вкусишь нектар эдемских струй – приносит радость он.
Увидишь, как живой водой дохнет на нас дракон.
Пора, мой тонкий кипарис, поедем в Садабад.
 
 
Гуляя там, где светлый пруд раскинул гладь свою,
Мы будем созерцать дворец, весь в кущах, как в раю.
Я то спою тебе газель, а то шаркы спою, —
Пора, мой тонкий кипарис, поедем в Садабад!
 
 
Небось тебя отпустит мать на пятничный намаз.
Небось судьба хотя б денек нам даст на этот раз.
Промчимся тайною тропой, нырнем в заветный лаз —
Пора, мой тонкий кипарис, поедем в Садабад!
 
 
Нас будет только: ты да я, да с веслами певец.
Когда ж добьюсь я от тебя согласья двух сердец.
И тотчас прочь друзья, пиры! Вдвоем мы наконец!
Пора, мой тонкий кипарис, поедем в Садабад.
 

* * *

 
Весна! Великий пир цветов, мельканье их тюрбанов.
Стоят сверкающие дни, горят глаза тюльпанов.
С цветеньем роз ее лицо возникло из туманов…
Стоят сверкающие дни, горят глаза тюльпанов!
 
 
Земля – в румянце молодом. Она в смятенье кротком.
И гиацинты ей идут, как локоны красоткам.
А соловьи! Везде приют их золоченым глоткам!
Стоят сверкающие дни, горят глаза тюльпанов.
 
 
Султан идет на пир весны, – алмазом блещут росы,
Жасмины приняли вдоль стен почтительные позы.
И стонущему соловью, смеясь, шепнули розы:
«Стоят сверкающие дни! Горят глаза тюльпанов!»
 
 
Светлей светильников окрест свечение пионов.
Павлином сад расправил хвост фонтанов и газонов.
Сто новостей из свежих уст – из свежих уст бутонов!
Стоят сверкающие дни, горят глаза тюльпанов.
 
 
Но дивный сад и с ним Недим дойдут и до экстаза,
Когда великий падишах не изречет отказа
Послушать новые стихи в сопровожденье саза.
Стоят сверкающие дни! Горят глаза тюльпанов!
 

* * *

 
Пройдись, качая гибкий стан. Зардел закат вдали.
О легконогий кипарис, власть осени продли.
Пусти соболью тьму волос едва не до земли.
О легконогий кипарис, власть осени продли.
 
 
Твоим влюбленным соловьям свобода не дана:
О розах поздно вспоминать – теперь им ты нужна.
Пройдись лужайкой взад-вперед, покуда зелена.
О легконогий кипарис, власть осени продли.
 
 
Ланитам нежным так идет пушка душистый плен.
Убрались косы в алый шелк, а были до колен!
Давно тюльпана нет в саду, но чаша есть взамен!
О легконогий кипарис, власть осени продли.
 
 
С Эдемом схож окрестный мир: вокруг плоды, плоды,
Так цену на запретный плод ужель не снизишь ты?
Один лишь тайный поцелуй, – ужель предел мечты?
О легконогий кипарис, власть осени продли!
 
 
И новый стих ко мне пришел последним из стихов.
Его души не понял я, хоть не из простаков.
Но полагаю, мой Недим, что смысл его таков:
«О легконогий кипарис, власть осени продли!»
 

* * *

 
Неужто для кого-то благо – твоей груди желанный зной?
Какой израненный бедняга спасен сей камфарой шальной?
Неужто скрылся мой бродяга, луны осколочек сквозной,
О деспот мой, о мой учитель, неужто нет тебя со мной?
 
 
Эх, высохли застолья наши, – пирушка ныне уж не та!
Но стало модным после чаши любимых целовать в уста.
Когда же, милая, когда же? Ах, нет у кравчего стыда!
Напомни же ему обычай, неужто слаб язык хмельной?
 
 
Твоих очей не вижу если, – на чем остановить мне взгляд?
И вмиг тоска и мрак нависли, пригнуть все ниже норовят,
И что за мысли, что за мысли гнетут который день подряд!..
Не знаю, ах, не знаю, право… Неужто мил тебе иной…
 
 
Как этот вздох похож по звуку на чанга грустное нытье.
Да, с кравчим подтвердит разлуку страданье, а не забытье.
Ты протянуть не хочешь руку, о счастье черное мое,
Столкнулся хрупкий кубок сердца неужто с каменной стеной?
 
 
Печаль мне объяснит не каждый, – где тот знаток, хочу я знать?
Недим, ты полон вечной жажды припасть к ногам ее опять
И милый рот найти однажды, испить от уст и простонать:
«Неужто найдено леченье? Неужто исцелен больной?..»
 

* * *

 
Ах, воскресим любовь былую, забытый мой кумир!
О ты, чьи брови – полумесяц, приди, затеем пир.
Ты в чашу обратись литую и освети весь мир!
О ты, чьи брови – полумесяц, приди, затеем пир.
 
 
Ты исподлобья глянешь пьяно, – и тут конец всему!
Ты поиграешь стеблем стана, – кинжал я в грудь приму!
Приди, как прежде, без обмана, по зову моему,
О ты, чьи брови – полумесяц, приди, затеем пир.
 
 
Моим незаживленным ранам довольно уж болеть.
Моим стенаньям постоянным ужель звучать и впредь?
Приди же, госпожа, пора нам опять любить, гореть!
О ты, чьи брови – полумесяц, приди, затеем пир.
 
 
Твоя изящная беседа необходима мне,
Лицо, исполненное света, является во сне —
Когда же въявь случится это, не в день ли Топхане?
О ты, чьи брови – полумесяц, приди, затеем пир.
 
 
Я льщусь надеждою нетщетной, что аромат волос,
И каждый взгляд, и всякий жест твой нам явят праздник роз.
Недим падет твоею жертвой, – так обойдись без слез.
О ты, чьи брови – полумесяц, приди, затеем пир!
 

* * *

 
Любимая, глянь, что за прелесть закат! Где запрет на эти дары?
Пусть ищет взгляд золотой Садабад, – он выше всякой горы.
Исфаганский Чарбаг черным дымом объят – это зависти злые костры:
Ведь ищет взгляд золотой Садабад, – он выше всякой горы.
 
 
Пришла весна, и земля что Эдем, вдруг подаренный нам Творцом.
И сотни тюльпанов горят весь день перед верным твоим певцом.
Так и ластятся к солнцу, но лишь затем, чтоб напомнить тебя лицом.
И мчится взгляд в золотой Садабад, – он выше всякой горы.
 
 
Что выберешь ты, словно в нечет и чет, – блеск журчащего серебра
Иль заросли трав, где река течет, где цветами пахнут ветра?
А быть может, равнина тебя влечет? А быть может, влечет гора?
Но ищет взгляд золотой Садабад, – он выше всякой горы.
 
 
Сестру по звезде ты не встретишь нигде, – посети мой пустынный рай.
Не боясь греха, приходи в наш грот и за грех свой не отвечай —
На меня падет, пусть мне попадет, коль узнает мать невзначай…
Ах, помнит взгляд золотой Садабад, – он выше всякой горы!..
 
 
Канал, пронизанный солнцем до дна, свой серебряный выгнул стан.
Страницы равнин словно книга одна: словно книга Нихалистан.
Ты из сада на гору взойди дотемна и проникнешь в тайну из тайн:
Затем и взгляд, чтоб искать Садабад, – он превыше всякой горы!
 
 
Восток и Запад услышат весть из легких уст ветерка,
Хоть много чудес в этом мире есть, – подобного нет пока.
Ему, о любимая, высшая честь и сверкающая строка:
«Пусть ищет взгляд золотой Садабад, – он выше всякой горы!»
 

* * *

 
Где праздник? Жажду хоть денек у вечности украсть.
Устрой прогулку в Садабад, – повеселимся всласть!
Каких светил бы ни зажег, когда моя бы власть.
Устрой прогулку в Садабад, – повеселимся всласть!
 
 
Какой, шалунья, там закат! Но и рассвет какой!
Какие лунные черты нас встретят под чадрой, —
Какую приведут газель через денек-другой!
Устрой прогулку в Садабад, – повеселимся всласть.
 
 
Конечно, платья примерять – нескучная игра.
К тому же – ритуальный пост, начавшийся вчера.
Его значение ценю! И все-таки пора!
Устрой прогулку в Садабад, – повеселимся всласть!
 
 
Пускай красавицы нас ждут за каждым уголком.
Кто хочет – в степь, кто хочет – в сад, кто с милой, кто – с дружком:
Беседы сладкое вино – в обычае людском.
Устрой прогулку в Садабад, – повеселимся всласть.
 
 
Не лги, в саду ты не была, лукавое дитя:
Ему бы душу отдала, в нем счастье обретя!
И вот надеется Недим и молит нешутя:
«Устрой прогулку в Садабад, – повеселимся всласть!»
 

* * *

 
Ты – воплощенье красоты, и власть кокетства – тоже ты,
Ты – дальний смех, ты свежесть дня, ты дух прелестной суеты.
И все другие пред тобой скучны, чванливы и пусты,
Любимая, о мой алмаз, алмаз редчайшей чистоты.
 
 
Побег, в розарии чужом возросший, словно напоказ,
Кто мастерству тебя учил – игре вот этих чудных глаз,
Кто даровал такой запас игривых шуток и проказ,
Кто обаяние облек в лукавые твои черты?
 
 
Ах, шаловливое дитя, не скучно ль с нянькою тупой?
Неужто нянька так зорка и так командует тобой?
Сбеги же в сад, и шаль ослабь, и на плечах ее раскрой,
Как раскрываются в саду едва расцветшие цветы!
 
 
Так стан качнуть перед певцом умеешь, пери, ты одна.
Недим пленен твоим лицом, Недиму, пери, не до сна.
Луна и солнце – мать с отцом: ты ими, пери, рождена,
Ведь глянешь слева: ты – луна, а глянешь справа – солнце ты!
 

* * *

 
Любовь моя, уж если я не смог
К ногам твоим примчать невесть откуда,
Пускай ко мне примчится ветерок:
Жду весточки, как верующий – чуда!
 
 
Твой синий взор неужто схож со льдом.
Взгляни, чтоб знал я, как мне жить потом.
Я родинку твою спросил о том —
Она в ответ мне – ни добра, ни худа…
 
 
Любовь моя, у твоего двора
Сегодня жду тебя, как ждал вчера.
Неверная не больно-то щедра:
Не блюда жду, но – аромат от блюда.
 
 
О мой Недим, ты так влюблен уже,
Что верен слову, данному в душе.
Спасибо же за мелочь госпоже, —
Шах перед нищим не краснел покуда.