Текст книги "Воробышек (СИ)"

Автор книги: Олли Ро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава 23.

Знаете, вот бывает, что тебе с первого взгляда не понравился человек. Тебя в нем раздражает абсолютно любая мелочь без каких-либо вменяемых оснований. Твои чувства и эмоции неадекватны, реакции чересчур острые, крайне негативные. Тебе хочется кривиться, закатывать глаза, цокать языком и передразнивать каждую фразу. А потом ты знакомишься с этим человеком и через десять минут вы становитесь лучшими друзьями.

Так вот, это не тот случай.

Котлета Комарова продолжала меня раздражать. Нет, даже не так.

БЕСИТЬ!

Она щебетала весенней ласточкой, делясь своим драгоценным мнением при каждом удобном и неудобном случае, изящно лежала на шезлонге, веселилась в бассейне, пританцовывала на мягком зеленом газоне в компании своих озорных дынек и булочек, крутилась вокруг голого торса Егора, жарящего на мангале ароматный шашлык, пила разноцветные коктейли, умело изготовленные Максом, и покрывалась равномерным красивым шоколадным загаром, впитывая энергию лучей, будто солнечная батарейка.

Макс зажимал Соню в каждом углу бассейна, Егор с важностью хозяина дома занимался мясом, перебрасываясь словами с друзьями. Их компания вообще смотрелась очень органично и правильно. Что еще делать детям летом, как не купаться, загорать и веселиться?

На детей компания походила мало, но по своей сути таковыми они и являлись. Беззаботными, жизнерадостными, свободными.

Одна я сидела, как у тещи на блинах.

И гипнотизировала сложенные на столике мобильные телефоны.

Невероятно, но факт – мы находимся в глухомани, маленьком ПГТ, но даже здесь у каждого навороченный айфон.

Вскоре к нам вышел сам начальник таможни. Гусь собственной персоной.

– Вениамин Аркадиевич! Здравствуйте! – поприветствовала моего жениха Котлета. – Прекрасно выглядите, любовь вам к лицу.

– Здравствуй, Виолетта, – улыбнулся ей Вениамин, – Любовь к лицу любому человеку. Максим, – пожал он руку Короткову, – Соня.

– Поплавайте с нами в бассейне! Егор занят, а нам не хватает пары для водного поло. Невеста ваша и вовсе воды боится.

Уж никак я не ожидала, что Гусь окажется водоплавающей птицей. Он принял предложение Виолетты, будто в этом не было ничего удивительного. Скинул футболку, оставшись в коротких шортах, и залихватски нырнул в голубой бассейн.

Я смотрела, как он играет с молодежью в мяч, общается с ними практически на равных, по-дружески и по-простому. Что уж отрицать – Вениамин выбрал железобетонную тактику. Разве кто-то заподозрит в этом милейшем мужчине кровавого извращенца и торговца девочками? Что еще может скрываться за маской добродушного таможенника? Какие тайны хранит его мутный взгляд и звериная натура?

– Почему ты грустишь? – я вздрогнула от неожиданности, когда голос Егора прозвучал совсем близко.

Задумавшись, даже не заметила, как он оказался рядом.

– Просто задумалась…

– Хочешь мороженое?

– Не знаю… Наверное…

– Отлично. Поехали!

ЧТО? Куда?

И он схватил меня за руку, поднимая с шезлонга. Я слегка опешила от такого напора. Вениамин пристально следил за нами из бассейна, но Егор вел себя абсолютно невозмутимо.

– Принимаем заказ на мороженое! – бодро сказал он, сияя белозубой улыбкой.

– Мне фруктовый лед! – воскликнула Соня.

– Сонь, это же гадость химическая! Давай нам лучше что-нибудь нормальное. Рожок или стаканчик.

– А вы что в магазин поедете? – спросила Котлета, – Я с вами!

– Виолет, ну куда! Сейчас весь салон будет мокрый. Вы играйте пока, мясо я дожарил. Вернемся минут через двадцать-тридцать. Если что еще захотите – звоните.

Щелкнув брелоком, Егор почтительно открыл для меня пассажирскую дверь.

– Женева Артуровна! Прошу!

Не верящим взглядом я посмотрела на Вениамина, как бы спрашивая разрешения. Он согласно кивнул и отвернулся, пасуя Максу мяч.

Ощущая липкий подозрительный взгляд Котлеты, я села на переднее сидение и, спустя две минуты, мы уже удалялись от дома. Видимо, это то, о чем предупреждал меня Вениамин.

Мужские руки надежно удерживали руль. Сквозь тонкую кожу просвечивали голубые вены на запястьях. Ладонь уверенно накрывала рычаг коробки передач и четкими движениями меняла его положение. Завораживающее зрелище.

Егор смотрел на дорогу и только на нее.

Я смотрела на Егора и только на него.

Серьезный. Красивый. Притягательный.

И такой оказался кобель. Четыре года в отношениях с Виолеттой, но это не помешало ему еще и со мной поразвлечься. Чего ему не хватало-то? Уж Котлета – девка огонь, отрицать это – безбожно врать самой себе.

Вывод напрашивается единственный – кобеленочку захотелось разнообразия. Знаете, ты можешь до умопомрачения любить сочный бифштекс, но иногда по пьяни нет-нет, да и суешь в свою глотку маленькую слюнявую устрицу.

Внезапно автомобиль тормозит, и, оглянувшись, я понимаю, что мы в каком-то перелеске. Впереди и сзади лишь деревья и накатанная грунтовая дорога, усыпанная шишками.

– Поговорим? – поворачивается ко мне Егор. Больше он не напоминает мне котеночка, козленочка или кобеленочка.

Гестаповец как есть!

Синие лазеры сканируют, будто томограф. Я даже слышу характерный шум.

Тук-тук-тук-тук…

Хотя, нет. Это мой пульс зашкаливает. Спокойно, Ева. Этот пытать не будет!

Наверное…

– О чем? – как можно беззаботнее спрашиваю я, но, кажется, заметно фальшивлю.

– Обо всем!

Воздух между нами хоть ножом режь. Плотный, давящий и удушающий. Я чувствую, как покалывают кончики моих ушей, словно концентрируют электрический заряд. Надо бы срочно на свежий воздух!

– Я не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Егор, а куда мы приехали? Вроде за мороженым собирались, – дергаю ручку и открываю дверь. Собираюсь выйти, чтобы отдышаться чистым, не зараженным энергетикой Егора, воздухом, но он удерживает меня за предплечье.

– Ева… Я отвезу тебя, куда скажешь. За мороженым, за пирожным… Хоть на Колыму, хоть Мурманск.

Поехали на море, думаю я. Но произношу совсем иное.

– Мне никуда не надо, – бросаю ему в лицо и выхожу прочь, пока полыхающий на ушах огонь не перекинулся на щеки, предательски выдавая волнение.

Господи, что со мной?! Почему с ним все так сложно?

– Угу… В принципе, я так и думал, – слышу за спиной.

Хлопает дверца, Егор тоже выбирается наружу. Он обходит автомобиль и прежде, чем я успеваю опомниться, упирается руками в тойоту, заключая своим телом меня в ловушку.

– Ева, мое предложение не имеет срока давности. Сейчас, завтра, через год… Только скажи, и я увезу тебя.

Я не знаю, как реагировать на такое предложение. Все запуталось. Я запуталась. Хочется довериться хотя бы кому-нибудь, но на кону слишком много поставлено.

Он смотрит в глаза, а затем на губы и обратно. Во рту пересохло, а подлая память подсовывает воспоминания о его нежном влажном языке, мешая трезво думать. Невольно повторяю за ним – глаза-рот-глаза.

Рот.

В голове набатом бьет в колокол единственная мысль – поцелуй.

Поцелуй меня! Поцелуй меня! Поцелуй!

Я ведь это не вслух сказала?

– Твою мать! – едва слышу я прежде, чем мягкие губы исполняют мое желание.

ОН МЕНЯ ЦЕЛУЕТ…

Жадно, глубоко, вдавливая затылком в стекло автомобиля. Его язык слегка прохладный, у него вкус моря – немного соленый, терпкий. Это из-за минералки, которую он так обожает.

Руки сами обхватывают его шею, притягивают, не отпускают.

Вкусно. Как же вкусно его целовать! Еще! Еще! Еще!

Я могла бы делать это целую вечность!

Егор подхватывает меня под попу, вынуждая обхватить его торс ногами, и прижимает к тойоте. Смотрит на меня снизу вверх, и я тону, тону в синем водовороте. Зарываюсь пальцами в шелковистые светлые волосы и сама его целую. Настойчиво, безумно, сталкиваясь зубами.

Чувствую его возбуждение и сама пульсирую в ответ. Между нами лишь мои трусики и его плавательные шорты. Однако, ни то ни другое не способно скрыть взаимное желание слиться воедино прямо здесь и прямо сейчас.

Мне снова напрочь сносит от него голову. И я опять хочу ему отдаться. Только теперь еще больше, потому что знаю, каким нежным может быть Егор.

Сложно достоверно предсказать, чем бы все это закончилось, если бы не затрезвонил мобильник, разрушивший до основания вспыхнувшее между нами безумие.

Уткнувшись в мою ключицу, по-прежнему удерживая меня на весу, Егор пытался восстановить дыхание. Впрочем, я занималась тем же самым.

– Бошку мне взрываешь, Ева!

 Телефон настойчиво рвет динамики. Мелодия просто мозговыносительная, как и выбравший ее парень. Он опускает меня на землю, достает из кармана смартфон и, едва глянув на абонента, смахивает вызов. Отвечать не собирается.

Что теперь?

Я просто стою и жду, потому что не знаю, какие слова вообще могут быть подходящими в данной ситуации.

– Рядом с тобой я превращаюсь в такого мудака, что мне самому от себя противно, Ева. Отец впервые в жизни полюбил женщину, привел в дом, решил жениться, а я… Я, глядя на тебя, только и вспоминаю, какая ты на вкус! Ты – яд, Женева! Отравляешь собой все, к чему прикасаешься. Заражаешь собой, проникаешь внутрь, как компьютерный червь и прописываешь собственный код в базовые настройки. И теперь, вопреки своим желаниям, я чувствую то, что не должен! И делаю то, чего делать нельзя! Отец дал мне все и даже больше. Он, конечно, не идеальный человек, но уж точно не заслуживает такого предательства! Я не знаю, что на самом деле происходит, вижу и чувствую, что ни один из вас не станет говорить мне всей правды. Но я знаю точно, что он любит тебя, Ева. Вижу по его глазам. Любит! Именно тебя! И это меня убивает.

Он говорил это куда-то в сторону, совершенно на меня не глядя, слегка щуря все еще немного опьяненные голубые глаза, как будто боялся что-то забыть сказать. На его виске пульсировала жилка, из-под мягких светлых волос стекала прозрачная капля, шея покрылась красными пятнами, а каждый мускул на рельефном теле окаменел.

Мне хотелось обхватить руками его шею, крепко-крепко прижаться, сплавиться вместе с ним и дышать, дышать им. Дышать его весной. Рассказать все. Довериться. Позволить ему помочь.

Но вместе с тем, я видела, как он мучается. Страдает от того, что идет против отца, всего лишь меня целуя. Разве я могу рассчитывать на то, что ради меня, да и вообще ради кого-либо, Егор поможет засадить Гуся за решетку? Человека, который по его же словам, дал ему все. И даже больше.

А как поступила бы я сама? Если бы вдруг мне предложили действовать против Александра Суворова? Или Руслана? Разве я пошла бы на это? Разве поверила, что хотя бы один из них преступник?

Ответ очевиден – НЕТ.

Поэтому я складываю губки бантиком, округляю невинно глазки и задаю единственно верный в данном случае вопрос.

– Значит, ты теперь не купишь мне мороженое?

Егор медленно поворачивает голову, и его ошалелые глаза буквально выкатываются из орбит. Смотрит, будто не верит в реальность.

– Сука! – ударяет ладонью по автомобилю совсем рядом с моим плечом.

Он резко от меня отходит, огибает тойоту и открывает водительскую дверь.

– Поехали!

Глава 24.

ЕГОР

Мы едем в полной тишине, лишь под колесами трескаются шишки. До центра поселка есть асфальтированная дорога, но мне захотелось срезать. Находится рядом с Евой становится невыносимо сложно.

Я чувствую на своих щеках запах ее тонкой светлой кожи. У меня во рту вкус ее поцелуя. Сладкий, запретный, неправильный. Медленно дышу и стараюсь не думать о том, что произошло, и уж тем более не вспоминать собственные ощущения. Напряжение в шортах едва только отпустило.

Морально я готовился к тому, что Ева мне ничего не расскажет. Хотела бы – давно пожаловалась. И все равно ее поведение выбило из колеи. Я чувствовал. Чувствовал нутром, что она скрывает что-то важное. Точно так же, как чувствовал, что отец мне лжет. Не мог понять, в чем конкретно и с какой целью, но то, что меня водят за нос, было совершенно очевидно.

Вся эта история с выкупом Женевы казалась такой же реальной, как приключения Гарри Поттера. Не более, чем фантастика! Никто. Абсолютно никто в здравом уме не поведет пешком девчонку через границу, чтобы ее продать. Это чистой воды бред. И надо быть полным идиотом, чтобы рассчитывать на успех такой операции.

Но хрен с ним, представим, что это правда. Кто? Скажите мне, кто при встрече с таможенником признается, что хочет перевести через границу живой товар? Какая девка при этом не будет орать, сопротивляться и привлекать к себе всяческое внимание? А уж продать ее прямо здесь же на месте все тому же таможеннику за восемь миллионов, за которыми тот еще и ездил в течение часа – в высшей степени идиотизм!

На дворе не лихие девяностые! Такого беспредела нигде давно не творится!

Так что выводы напрашиваются, да, но совершенно неутешительные.

И они не вяжутся с тем честным, добродушным, но весьма умным начальником таможни, которого я знаю вот уже четырнадцать лет. Впрочем, с ним не вяжутся и пытки маленьких девчонок. Так что… ничего теперь исключать нельзя.

Итак, вывод первый, самый безобидный – отца тупо, очень тупо развели на деньги.

Вывод второй, очень даже вероятный – Ева подставная и неспроста оказалась у начальника таможни в невестах. Еще ночью я вспомнил, что уже слышал фразу «Шелковый этап», когда проснулся в номере отеля после секса с Евой. Тогда это название мне ни о чем не сказало и со временем забылось, но в свете последних событий… Женева вполне может быть кротом как со стороны федералов, так и с обратной стороны – с криминальной. Так что же она вынюхивает? И какие вопросы задавал ей отец при допросе, раз полностью исключил подозрения? Он вообще спрашивал ее о чем-либо кроме наших отношений? Или ревность застила глаза, заставляя забыть обо всем на свете. Надо бы сходить в гости к генералу.

Вывод третий, самый неприятный, – отец в курсе, что через его границу переводят живой товар и на старом ТП оказался вовсе не случайно.

Верить в третий вывод мне не хочется.  Но и слепо отрицать его вероятность глупо.

Остается только попытаться разузнать правду самостоятельно. И надеяться на лучшее.

А еще надо стараться держать себя в руках. И пообщаться с Женевой. Просто поговорить. И постараться ее при этом не целовать!

Сука, как можно быть такой хладнокровной? Кто ты такая, Ева, раз готова запросто запрыгнуть в койку мужику, который в отцы годится, а потом еще целоваться с его сыном?! Вот кто? Наемница? Раз так – далеко пойдешь!

Твою мать!

Сильнее сжимаю руль и пытаюсь держать эмоции под контролем. Но…

Голова кругом! Нихера не ясно!

Но я планирую во всем разобраться.

А еще ее, сука, запах на моих щеках, сносит башню.

Вот не врала же! Стонала в моих руках, сама тянулась к навстречу, сама целовала. Жадно, горячо, страстно. И отдалась бы, попробуй я взять больше. Прямо там, посреди дороги у капота пыльной тойоты. Уверен, засунь я руку в ее трусики, почувствовал бы на них влагу.

От мыслей о ее влажной припухшей плоти, член в штанах снова дернулся.

ТАК СТОП!

Я настолько погружен в свои собственные мысли, что крик Евы «Егор, стой», пугает своей внезапностью. Замечаю застывшую посреди дороги собаку и резко выжимаю тормоз, не пристегнутая ремнем безопасности, Женева по инерции впечатывается лбом в переднюю панель.

– Блин, – бормочет девчонка, потирая ушибленное место. От удара из ее носа прямо на белый подол летнего сарафана тонкой струйкой бежит кровавый ручеек.

ДА ТВОЮ Ж МАТЬ!

В полуобморочном состоянии, достаю из бардачка салфетки и помогаю ей зажать нос, а сам закрываю глаза и мысленно считаю до десяти, пытаясь удержаться в сознании.

Но ничего не выходит. Руки слабеют, а голова улетает, словно наполненный гелием воздушный шарик.

« – Настя, Настя, ты как?

– Все нормально, Егор, сейчас пройдет, ты же знаешь.

– Тебе правда не больно?

– Конечно, правда. Это просто кровь из носа, сосуды слабые.У мамы тоже так было.

– Ты ведь не умрешь, как она?

– Нет, дурачок! И мама не от этого умерла. Сейчас кровь остановится, ты чего так всполошился? Сто раз же уже видел. Посидим немного и пойдем домой. Мне разрешили оставить тебя на все выходные.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Правда?

– Угу… Обещали взять на завод. Начну получать хорошую зарплату и заберу тебя насовсем. Потерпи еще немножко, родной. Я тебя никогда не брошу.

Настя убрала от носа салфетку и выбросила ее в урну. Ее светлые волосы трепал летний ветер, нос и щечки, слегка обгоревшие на солнце, пылали розовым румянцем. Тонкие руки сгребли меня в крепкие объятия и прижали к себе так, как когда-то делал папа.

– К нам сегодня привезли новую девочку, – сказал я ей.

– Правда?

– Угу. Ее зовут Геля. Она маленькая совсем. Ей только пять лет. Ее мама цыганам продала, представляешь!

– Как продала?

– Елена Пална сказала, что за наркотики.

– Ужас. И где теперь ее мама?

– Умерла. Машка Картавая ее побила сегодня.

– Кого?

– Гелю.

– За что?

– Хотела отобрать у нее значок со звездочкой. Он у нее такой же, как у нашего папы. В коробочке.

– А ты что?

– А что я?

– Почему не защитил Гелю?

– Но как? Машка здоровая и толстая. С ней никто не справится.

 Настя опустилась передо мной и крепко взяла за плечи. А затем с серьезным лицом произнесла:

– Ты – Егор Королев. Сын Игоря Королева – героя Российской Федерации. Он никогда не боялся давать отпор несправедливости и всегда защищал слабых даже перед лицом более сильного противника. Будь же достойным сыном героя. И никогда не становись трусом. И если ты видишь, как обижают слабых – не будь молчаливым свидетелем! Борись! Дерись! Кусайся! Защищай! Помогай! Спасай! Ты – мужчина, Егор. Ты – Королев!»

– Егор! Господи, что ж за наказание?!

В лицо неприятно брызгали колючие капли минералки, шипящие на коже, словно разъяренные змеи. Я открыл глаза и наткнулся на жалостливый взгляд Евы.

ТВОЮ МАТЬ!

Только жалости мне еще не хватало.

Одного ее «котеночка» за глаза!

– Очухался, котеночек!

– Бля, Ева, ты можешь не истекать кровью каждый раз рядом со мной?

– Не могу, котеночек, – широко улыбается она, – Это противоречит всей женской природе!

ХА – СМЕШНО.

– А вообще, если бы кое-кто лучше следил за дорогой, а не считал в голове своей розовых слонов, все было бы нормально. Тепе папа права купил?

– Ты первая заорала, как истеричка!

– Потому что ты несся прямо на несчастное животное и совсем не собирался тормозить!

  На ее лбу красовалась небольшая, наливающаяся синим шишка. От крови не осталось и следа. Даже платье было застирано, о чем свидетельствовали мятые мокрые пятна.

– Прости… Больно? – я потянулся и осторожно убрал свисающий на шишку светлый локон, выбившийся из гнезда на ее голове.

– Жить буду, – хмыкнула девчонка и вылезла из машины, – Что это?

Я вышел следом и огляделся вокруг.

– Это «Кукушонок». Здесь раньше был приют.

– Приют?

– Благотворительное учреждение для воспитания сирот и беспризорных детей. Его закрыли много лет назад.

Ева задумчиво разглядывала окрестности. Ржавые покосившиеся ворота, навесной замок на них, высокие пруты кованого забора, а за ними – обветшалое здание из потемневшего от времени кирпича высотой в два этажа.

– А туда можно попасть? – с надеждой спросила она.

– Не думаю. А зачем тебе?

– Хочется… – задумчиво ответила Ева и целенаправленно пошла вправо вдоль острых металлических пик, соединенных между собой перекладинами.

Я молча последовал за девушкой, пытаясь понять, чего она хочет. Ева оглядывалась, присматривалась, дергала за решетки забора, пока, в конце концов, одна из них со скрипом не отклонилась.

Девчонка повернулась ко мне лицом, победно улыбнулась и нырнула в расширившийся проем.

– Ты уже была здесь раньше?

– Ты в своем уме? Я первый раз вижу это место.

– Тогда откуда знаешь, про забор?

Ева посмотрела на меня, как на идиота. Впрочем, я, еле протискивающийся в небольшое отверстие, наверняка был на него похож.

– Я не знала. Просто, по-моему, это очевидно, что должен быть путь, помимо главных ворот. Все детские дома устроены одинаково.

– Откуда тебе, домашней девочке с богатым папочкой, знать, как устроены детские дома?

– Оттуда! – Рявкнула Женева и направилась прямиком к зданию.

Глава 25.

Мы бродили по заброшенной территории. Ева задумчиво и внимательно осматривала здание, в которое мы попали через выбитое окно. Я, впрочем, тоже был погружен в свои мысли.

Когда-то мне довелось провести в стенах данного учреждения около года. Это были поистине темные времена как для меня, так и для всего Заречного, потому что на его территории бесследно одна за другой пропадали молодые девушки.

Это был год, когда я потерял все. Мать. Отца. Гелю. Настю.

Так странно… В детстве нам все кажется намного больше, чем есть на самом деле. Деревья – выше, лужи – глубже, поля – шире, леса – темнее. Вот и сейчас я брожу среди комнат, вспоминая, где раньше стояла моя кровать, слушаю гул шагов в длинных пустынных коридорах, наполненных хламом и пылью, смотрю сквозь мутные грязные окна на ржавую разломанную детскую площадку и все, что раньше было просторным, длинным, высоким, теперь выглядит убогим и жалким.

Воспоминания ядовитым газом просачивались сквозь поры, отравляя душу давно забытой, запертой на сто сорок замков болью. Как выжить в мире, где ты остался совершенно один? Как найти силы, чтобы справиться с горем утрат? Почему на долю одного маленького человека может выпасть столько бед разом?

Маму зарезали прямо на улице, когда она возвращалась с ночного дежурства в отделении скорой помощи. Ее просто превратили в кусок мяса. Безжизненный, грязный, холодный, присыпанный влажной осенней листвой.

Мне едва исполнилось семь. Я не понимал, что вообще вокруг происходит, впервые столкнувшись с беспощадностью смерти. Мы еще даже не успели оправиться от потери матери, как убивают отца во время дежурства. Как нам с Настей тогда сказали – один беглый зэк пытался пересечь границу. Отец в ту ночь был старшим в смене, руководил на пограничных блок-постах. Так и осталось загадкой, как зеку удалось подобраться к нему незаметно и перерезать горло.

Мы с Настей остались сиротами. Ей к тому времени уже стукнуло восемнадцать, меня же забрали в местный приют.

Приют полный озлобленных, диких волчат. Большинство из них не знало ни материнской ласки, ни отцовской заботы. Дети алкоголиков, наркоманов, преступников и просто отказники. В серых стенах детского учреждения царил закон джунглей, где все права имел сильнейший, где за свое место под солнцем приходилось бороться даже тем, у кого зубы еще только менялись с молочных на коренные.

Это было место, где царили жестокость, беспощадность и злость, тесно переплетенные с болью, обидой и безнадегой.

Застыв в темном закутке под лестницей, я провалился в казалось бы давно утраченные воспоминания.

«– Уходи, Егор. Она и тебя побьет, – светлые глаза, распахнутые от испуга, не верящим взглядом скользили по моему лицу.

– Нет, Геля. Я тебя не брошу, – решительно сказал в ответ тощей девчушке со смешными косичками и взял ее за руку. – Я теперь тебя всегда буду защищать!»

В тот раз здесь, под лестницей, мы впервые дали отпор Машке Картавой. Я был невероятно горд собой, чем и поделился с Настей на следующий день, когда она меня забрала на выходные.

А в понедельник я узнал, что Геля сломала руку.

И понял – там под лестницей мы выиграли битву, но не войну.

«– Настя, а мы можем Гелю с собой на выходные забирать? Она хорошая, правда. Она тебе понравится.

– Я спрошу, Егор, но ничего не обещаю. Мне ты брат, а она никто, поэтому я не уверена, что так можно. Ты и сам спроси у своей Елены Палны, ладно?

– Спрошу… Но если нельзя, я на следующие выходные не поеду домой, здесь останусь.

– Но почему?

– В прошлый раз я уехал, и Гелю было некому защитить. Машка Картавая ей руку сломала.

– Господи, так почему же она не пожаловалась заведующей?

– Потому что стукачам приходится еще хуже.»

Никто к нам Гелю так и не отпустил. Потому что отпускать было некого. Геля пропала… А вскоре пропала и Настя.

Мысленно остановил сам себя. Ворошить болезненные воспоминания не хотелось. Слишком давит на грудь тяжесть того страшного времени. Страдания, муки, сожаление, скорбь, печаль, беспомощность и гнев!

Адский коктейль.

Я научился запирать эти чувства глубоко внутри себя и не выпускать наружу. Много лет справлялся с этим. А теперь в системе моего фаервола одна за другой появляются трещины, и мучительный огонь вновь норовит выжечь дотла искалеченную душу.

Все. СТОП.

Надо найти Еву и валить отсюда.

Один за другим осматриваю коридоры, не вдаваясь больше в воспоминания. Женевы нигде нет. Сквозь покосившиеся решетки на окне вижу тонкий белый силуэт на улице у разрушенного фонтана, который не то чтобы сейчас, а вообще никогда не работал.

Выбираюсь наружу тем же путем, каким попал внутрь. Огибаю корпус здания и вижу ее.

Тонкая, полупрозрачная, почти невесомая. Ветерок треплет выбившиеся из прически пряди, они скользят по длинной шее легким перышком, вызывая мурашки. Ева сосредоточенно что-то разглядывает в своих руках, не замечая ничего вокруг. Тонкие пальцы держат какую-то грязную коробочку. Осознание приходит еще до того, как я замечаю блеснувшую на солнце золотую звезду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Где ты это взяла? – практически крикнул я, отчего девушка вздрогнула и машинально прижала находку к груди.

– Нашла, – коротко выдыхает она.

– Дай сюда! – протягиваю я руку.

– С чего бы это?

– Потому что это не твое.

– Да ну? А вот согласно Гражданскому Кодексу Российской Федерации клад, то есть зарытые в земле или сокрытые иным способом деньги или ценные предметы, собственник которых не может быть установлен либо в силу закона утратил на них право, поступает в собственность лица, которому принадлежит данный земельный участок, где клад был сокрыт, и лица, обнаружившего клад, в равных долях. Насколько я понимаю, этот приют не находится в собственности Гусей, так что, гуляй, котеночек.

– Ева, дай, пожалуйста. Это принадлежало одному близкому мне человеку.

Видя мою растерянность, девчонка слегка помялась, задержалась задумчивым взглядом на коробочке, раздумывая отдавать ее мне или нет, и, в конце концов, протянула свою находку мне в руки.

Подрагивающими пальцами я взял в руки то, что некогда принадлежало Геле, и осторожно открыл крышку.

На отсыревшей от времени и влаги красной бархатистой подложке, в выемке лежала звезда героя, местами почерневшая и грязная. Рядом с ней находилась темно-бордовая книжица, уголки которой покрылись зеленоватыми пятнами плесени.

Я вынул документ и раскрыл.

На пожелтевших страницах его значилось, что Воробьеву Евгению Александровичу присвоено звание героя Российской Федерации, ниже подпись президента, справа – тускло переливается голограмма с двуглавым орлом.

Геля спрятала свое сокровище на территории приюта, но не успела мне рассказать, где, потому что исчезла. А когда ее нашли – ни одного секрета ее маленький рот больше не выдал. Потому что мертвые не говорят.

– Где ты ее нашла?

– Под фонтаном.

– Как?

– Не знаю. Просто нашла. Ты знал этого Евгения Воробьева?

– Нет. Но я знал его дочь. Она была моим лучшим другом.

– А где она сейчас?

– Она умерла.

– Мне очень жаль…

Мы постояли еще минуту, размышляя каждый о своем. Сосны поскрипывали, ветер шелестел высокими колосками диких трав, солнце припекало. Где-то поблизости отстукивал чечетку дятел, отсчитывала нам года щедрая кукушка, жужжал над головами толстый мохнатый шмель.

Все это уже было.

Я уже стоял здесь вот также. Жарким летним днем. Я уже держал эту коробочку в своих руках, а рядом стояла такая же тощенькая девчонка со светлыми волосами.

Геля.

Мы молчали, глядя на сухой неработающий фонтан. И молчание это было красноречивее тысячи слов. Для того, чтобы понимать мысли и чувства друг друга нам надо было всего лишь соприкасаться плечами.

И не было на всем белом свете ничего более правильного, чем держать ее за руку, защищать, оберегать, поддерживать. И я любил ее всей душою. Той чистой наивной любовью, на которое только способно семилетнее сердце.

– Нам пора возвращаться, Егор, – первой нарушила тишину Женева.

– Да… Пора…

– Спасибо тебе за прогулку. Пожалуй, ты угостишь меня мороженым как-нибудь в другой раз. Едем обратно.

Она развернулась и пошла на выход. Спустя пять минут мы уже ехали в сторону дома. В машине по-прежнему царило молчание, но оно больше не давило. Напротив, умиротворяло, успокаивало, приводило в порядок расшатанные экскурсом в прошлое нервы.