Текст книги "Воробышек (СИ)"

Автор книги: Олли Ро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава 17.

– Что? Куда еще вы уезжаете?

– Егор, убери здесь все и ложись. Не стоит беспокоиться.

– Иван Гордеевич, вы-то чего молчите? Что вообще происходит? Это же просто девочка!

– Успокойся, Егор. Мы не звери, все с ней будет в порядке!

– Куда вы ее везете?

– Зададим пару вопросов и привезем обратно, – спокойно отвечает мне Коротков, – Обещаю, ни один волос не упадет с ее головы.

– Женева, в машину! – командует отец.

Я слышу звук разблокировки дверей тойоты, припаркованной под навесом у ворот. Девушка на негнущихся ногах, с полными слез и отчаяния глазами покорно залезает на заднее сидение. Я вижу, как дрожат ее тонкие пальчики, выглядывающие из-под рукавов бесформенной вязаной кофты, принадлежащей Семеновне, в которую добрая старушка укутала девушку с наступлением прохладного вечера.

Отец садится за руль, а я пытаюсь забраться на пассажирское сидение, но меня жестко останавливает генерал, схватив за грудки мягкую ткань толстовки.

– Тихо-тихо, Егор, – говорит он мне на ухо, – Нормально все будет. У меня в военной части полиграф есть. Проверим девочку на детекторе лжи и привезем обратно…

– Я с вами поеду!

– Нет. Не сходи с ума!

– Точно на полиграф везете? – также тихо спросил я.

– Егор, мы не в концлагере и не в Гуантанамо, не психуй.

– Точно?

– Егор, не нервируй отца. Не знаю, что между вами произошло, но Гусь взвинчен до предела. Я впервые его таким вижу. Давай, успокойся и делай, как он говорит. Все с девчонкой будет в порядке.

Генерал сел назад к Еве, и в то же мгновение щелкнул центральный замок, блокируя двери. Мотор послушно заурчал, и автомобиль выехал заворота, оставляя меня наедине с буйной фантазией, диким страхом и муками поздно очнувшейся совести.

Твою ж мать!

Надеюсь, генерал не обманул.

В самом деле, не станут же они пытать девчонку?! Два взрослых мужика. Она такая маленькая и беззащитная.

Прозрачные кристальные слезы в глазах Евы мгновенно смыли весь мой гонор и пыл. Таким бездушным малолетним мудаком никогда в жизни я еще себя не чувствовал.

От нервов не знал, куда деть руки. Тело самопроизвольно вытаптывало тропинки по двору, перемещаясь туда-обратно. Сам не заметил, как навел порядок.

Покурил.

Потушил тлеющие угли мангала. Загрузил посудомойку.

Покурил.

Проверил Семеновну – спит. Выпил кофе.

Покурил.

От сигаретного дыма уже тошнило и болела голова. Принял душ. С особой тщательностью вычистил зубы, но никотин пропитавший ядом легкие, по-прежнему раздражал горло тошнотворным осадком. Стены комнаты давили тишиной и замкнутостью пространства. Вылез на крышу.

Сижу.

Жду.

В попытке хоть чем-нибудь занять руки, нервно щелкаю зажигалкой, наблюдая, как вспыхнувший в ночи огонек гаснет на ветру, дергаясь в своей предсмертной агонии.

Думаю…

Умом понимаю, что раньше, чем утром, они не вернутся. Процедура  первичного тестирования на полиграфе занимает в среднем от двух с половиной до четырех часов, а ведь еще необходимо расшифровать показания аппарата. Может, конечно, у генерала и пылится в кладовке военной части полиграф, но вот специалист по работе с ним вряд ли находится где-то поблизости. В субботу ночью он точно спит у себя дома, если вообще не бухает где-нибудь на рыбалке с друзьями.

Прошло лишь полтора часа, как они уехали. Ждать бессмысленно.

Но я все равно упрямо сижу на крыше.

С появлением Женевы в этом доме все настолько запуталось, что я попросту не успеваю следить за событиями. Надо как-то разложить по полкам в голове все имеющиеся факты, но в моих мыслях и чувствах такой невероятный бардак, что даже самые важные и значительные детали ускользают, тонут, словно камни в темной пучине озера.

Ева…

Женева Арент.

Что она за человек? Какую игру ведет? О каком этапе шла речь? Что за хозяева и почему они ее ищут? Зачем она ходила в лес? Как вышла и вернулась? Почему боится отца? О чем она говорила с Коротковым? Зачем так усиленно косит под идиотку?

Отец… Что его связывает с молодой девчонкой? Любовь? И какой бывает эта самая любовь в пятьдесят? Он фотографировал ее… Это как-то ненормально… А еще он грозился заткнуть Еве рот кляпом… И то, как он с ней разговаривает… не просит – отдает приказы. Это что – такие роли? Те самые игры со связыванием, подчинением и садистскими приемами?

И ей такое нравится?

Я мог бы поспорить, что нет. Слишком ярко помню ее оргазм на моих губах, искреннюю отзывчивость на нежность и осторожные ласки. Какая же ты на самом деле, Ева?

Вопросы, вопросы, вопросы…

И ни одного ответа. Лишь теории и предположения.

Время тянется, словно липкая смола. Мучительно медленно. Раздражительно лениво. Мне кажется, я сижу на крыше целую вечность, а прошло лишь семь минут.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Слышу, как издалека знакомо урчит мотор. Автомобиль медленно приближается и, наконец, тормозит у дома. С надрывным скрипом медленно разъезжаются ворота, и наша черная тойота въезжает во двор, давя тротуарную плитку.

Мышечная память сработала на опережение. Пара секунд, и я спустился вниз, притаившись за гаражом, черная толстовка надежно скрыла меня, сливаясь с ночной тенью.

РАНО!

Слишком рано они вернулись!

Двигатель заглох. Двери поочередно открылись и наружу вышли отец и Женева, тихо переговариваясь.

– И чтобы больше никаких фокусов, Женева, – холодно отчитывал ее папа.

– Ты сам настаивал, Вениамин, получилось очень символично, не находишь? – безэмоциональным тоном отвечала ему невеста.

Отец грубо развернул Еву к себе, ухватив за локоть. От сильного рывка голова девушки откинулась назад, а волосы прилипли к шее.

К ее тонкой, изящной, красивой шее прилипли мокрые волосы.

– Я не шучу, девочка! Предупреждаю в последний раз, держись подальше от Егора, хоть одно слово еще, хоть намек…

– И что? Что будет если, он узнает? Как ты вообще столько лет прожил с семьей и ни разу не прокололся? Откуда у тебя вообще сын? А мать его ты так же, как меня любил?

– Заткнись! Иначе мы можем продолжить, – лицо отца источало гнев и… как будто страх. Неужели Вениамин Гусь может бояться? Кого? Вот этой девочки?

Впрочем, за сегодняшний вечер я имел много возможностей посмотреть на отца под другим углом.

И теперь больше, чем уверен, что Еву не возили ни на какой полиграф!

– Зачем? Кажется, ты все спросил и переспросил десять раз. Доволен результатом? Простишь мне Егора? Других, как ты понял, не было.

– И не будет! Не забывайся, Женева. Я редко даю вторые шансы. Третьи не даю никогда.

– Вернешь меня на этап?

Опять этот гребаный этап! Что вообще это значит?!

– Ты знаешь, что будет, – цедит сквозь зубы отец, крепко сжимая пальцами девичье плечико, – Догадываешься уж точно. И на твоем месте я бы не испытывал мое терпение.

Бледное лицо Женевы и вовсе потеряло всякие краски. В холодных отсветах воды и бледных фонарей, утыканных вдоль дорожки, девушка отражала лишь оттенки серого и казалась привидением. Как невзрачная моль на цветочной клумбе. Как монохромная фотография среди сочных полотен художников.

– Я хочу побыть одна, Вениамин. Можно?

– Побудь. Но недолго. Я пока все подготовлю. Буду ждать тебя в постели. Не задерживайся.

– Прошло слишком мало времени, Вениамин! Мне надо восстановиться!

– Восстановишься. В ближайшие две недели я буду весьма занят. Все. У тебя пятнадцать минут.

– Хорошо.

Усиленно вслушиваясь в негромкий их разговор, стараясь не дышать, из-за страха упустить хоть одно слово, лишь теперь я ощутил в руках покалывающую боль, оказывается, все это время с невероятной силой сжимались мои кулаки.

Отец ушел в дом, а Ева, пошатываясь, прошла вперед по усыпанной шишками тропинке и ступила на поскрипывающий пирс. Медленно оседая на темные доски, девчонка вдруг расплакалась, содрогаясь всем своим тоненьким телом.

Ее слабость и отчаяние затопили мое сердце разрывающей на части болью, жалостью, сочувствием, сожалением и стыдом, ведь я сам причастен к ее страданиям.

Стоять в стороне, пока одинокая и несчастная Ева роняет слезы в мутные воды, я не мог. Слишком остра была потребность утешить ее, поддержать, успокоить. Забрать себе хотя бы часть мучительной агонии.

Вообще анализировать и разбирать на атомы свои собственные чувства и эмоции я не собирался. С первым же душевным порывом в два шага оказался на пирсе и сгреб в охапку дрожащую фигуру.

Глава 18.

ЕВА

Цунами из беспомощности и жалости к самой себе накрыло меня с головой. Все так нелепо, что верится с трудом. Это было простое задание, операция протекала строго по плану и близилась к завершению, пока на пути не появился этот чертов Гусь!

И все. Абсолютно все вышло из-под контроля.

Начальник таможни решил поиграть в спасителя.

Только вот его спасение мне на хрен не сдалось!

Поначалу я думала, что кто-то слил информацию, и Гусь целенаправленно вывел крота из партии таким деликатным способом, чтобы в случае чего его репутация не пострадала.

Вот только от одного его взгляда на моей голове зашевелились волосы, словно сама смерть выдохнула на затылок. Настолько страшным казался загоревшийся в мутных глазах азарт.

Знает ли хоть кто-нибудь из наших, что меня сняли с этапа? Поймут ли, где я? Или мне суждено сдохнуть в мерзких холодных лапах этого старого извращенца.

Кто такой этот Коротков и можно ли ему доверять? Да, он сказал пароль, но по большому счету нет никаких гарантий.

Да и с Гусем у него давняя дружба.

Я представила боль, которую вскоре опять предстоит испытать и, не в силах больше сдерживать эмоции, расплакалась, так горько и отчаянно, так по-настоящему, как не плакала уже много-много лет.

Всего несколько минут на слабость.

Эта тварь достаточно сегодня напилась моих слез. Сейчас кровью умоется и успокоится.

Сазонов может мной гордиться.

Надо теперь только найти в себе силы, чтобы встать с колен.

Внезапно чьи-то сильные руки подхватили меня и, зажав рот, потащили в сторону.

– Тише, Ева, это я! – щекочет ухо знакомый голос.

Егор.

Наивный слепой котенок, который только все портит! Хотя, пожалуй, сегодня стоило сказать ему спасибо. Как оказалось, парнишка единственное слабое место у своего папаши. Даже хорошо, что Егор рассказал о том, что мы с ним спали. Легенде большого урона это не нанесло, а вот Вениамин сорвался и перестал себя контролировать, чем облегчил мне работу.

Попытки вырваться из загребущих лап ни к чему не приводят, Егор настойчиво прижимает меня к своей груди, гладит по спине, путает пальцы в волосах. Мой нос прижат к мягкой ткани толстовки, насквозь пропитавшейся запахом геля для душа, немного сигаретным дымом и ароматом молодого чистого тела.

– Егор, пожалуйста, отпусти меня, – шепотом взмолилась я, а тело-предатель противоречиво прижалось сильнее в поисках тепла и защиты.

– Что он сделал с тобой?

– Ничего.

– Ты врешь мне. Он пытал тебя.

– Егор, пусти. Он не должен нас видеть вместе, – но парень лишь присел на землю, утянув меня на свои колени.

– Прости меня, Ева. Прости, пожалуйста. Я такой дурак… Я не хотел… Я не думал, что он вообще способен на такое.

Егор шептал признания в мою шею, крепко сжимая в объятиях. От его слов слезы побежали быстрее, капая на вздымающуюся частым дыханием упругую юношескую грудь. Еще ни одна жалость на всем белом свете не смогла остановить чей-либо плач. Как только ты ощущаешь чужое сочувствие, сопереживание и поддержку, организм с утроенной силой извергает новые рыдания. С каждой секундой в руках Егора моя минутная слабость грозила перерасти в истерику.

– Пусти, Егор! Ты делаешь только хуже. Мне пора идти, пусти… пусти, пожалуйста…– твердила я, повторяясь, словно заезженная пластинка, но продолжала сидеть на его коленях, наслаждаясь тонким ароматом, исходящим от мягких, слегка влажных волос.

Большие пальцы бережно утирали мои слезы, оставляя после себя едва уловимый шлейф табака. Опять курил.

Синие глаза Егора в темноте ночи напоминали две луны в затмении – черные дыры, обрамленные светлой каемкой радужки. Они смотрели с неподдельной тревогой и раскаянием в самое мое сердце, сражая наповал искренностью. На самом их дне еще плескалось благополучное детство, которого у меня самой никогда не было.

Милый мальчик, не знавший ни боли, ни отчаяния, ни одиночества. Такой красивый. Такой вкусный. И такой лишний в этой истории. Его хотелось пить, как чистейшую родниковую воду, бьющую из самых недр земли, наполняться им до краев, растворять в его здоровье и  бушующей молодости свои горькие воспоминания и верить, что даже я рождена на этот свет не только для боли.

Мягкие губы Егора вдруг стали осыпать мое зареванное лицо нежными поцелуями, шепча бессвязное «прости». И эта бережная ласка могла сломать меня с куда большей вероятностью, нежели пытка удушением, потому что к боли и страданиям я давно привыкла, а любовь за все двадцать лет так и осталась неопознанным чудом, любое проявление которого обезоруживало, выбивало из колеи, заставляя сомневаться в любой мелочи.

Разве достоин настоящей любви человек, которого даже собственная мать оценила в стоимость дозы второсортного героина?

– Егор! – собрав все силы, оттолкнула парня и выпуталась из плена его теплых рук. – Пусти, сказала!

Смотрит на меня озерами своими. Такой виноватый. Такой растерянный. Такой наивный, что я даже завидую. И недоумеваю. Как же тебе вообще удалось вырасти таким нормальным с рядом с Вениамином? И сколько еще пройдет времени, прежде чем ты сам начнешь превращаться в монстра?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Однако, каким бы ни казался Егор раскаивающимся, не стоит ему доверять. Пожалуй, во всей этой истории он самый ненадежный элемент! Никогда не знаешь, что выкинет в следующую секунду. Лучше держаться от парнишки подальше.

Гусь просто перережет мне горло и утопит труп в озере, если заподозрит в очередной связи с сыном.

– Пожалел он меня! Себя пожалей! – вытираю ладонями лицо, – Целует, обнимает, а через пять минут побежит к папочке сдаваться. Только Егорку по головке погладят и отпустят, а Еве придется доказывать, что она не верблюд.

– Ева…

– Ты, кстати, можешь не переживать, не крот я, папа убедился. Надеюсь, мы все выяснили? Никаких больше претензий ко мне ты не имеешь? Хотелось бы знать заранее, к чему готовиться.

– Я хочу знать, что, блядь, здесь происходит! – выпалил он, а затем, уже чуть мягче добавляет, – Расскажи.

Теплые пальцы аккуратно переплетаются с моими, посылая электрические разряды в сердце, что и так бьется через раз рядом с этим голубоглазым гусенком.

Ох, котенок, если бы я только могла тебе довериться… Но это неоправданный риск.  Я уже усвоила, что рядом с папочкой явно проигрываю, ведь в твоих глазах он едва ли не бог. Как же было проще, пока ты не приехал!

– Папа пусть тебе расскажет. Или покажет.

Я практически успокоилась и уже вполне спокойно отвечала Егору, не хватая ртом воздух и не всхлипывая.

– Ева… Если тебе нужна помощь, просто скажи.

– И что? Поможешь мне? А если это навредит папе?

Молчит мальчонка, зубами скрипит, озерами своими сверкает, злится. Смотрю на скулы его острые, не вовремя и не к месту отмечая, какая ровная и гладкая у него кожа, вспоминая, как приятно ее целовать и трогать кончиками пальцев.

– Я уверен, мы найдем решение, которое….

– Нет, Егор, – перебиваю его, потому что знаю, что он хочет сказать. – Так не выйдет. Ты не можешь болтаться где-то посередине. Придется принять только одну из сторон, иначе так и будешь тыкаться холодным носом, словно слепой котенок и теряться в собственных догадках. А мне, знаешь ли, не очень хочется, чтобы в следующий раз, проверяя одну из твоих безумных теорий, Вениамин вставил мне карандаш в ухо.

– Почему ты просто не уйдешь? – злится он, а я усмехаюсь, уже даже не удивляясь этой милой глупости.

– Оглянись, котенок, как же я уйду?

– Я открою тебе калитку.

– Ты действительно считаешь, что все, что меня удерживает это калитка?

– Я помогу тебе, – ну прям рыцарь в сияющих доспехах. Только не мой. Папин!

– Никогда не давай пустых обещаний, Егор.

Он хотел что-то возразить, но внезапно хлопнула дверь, и послышался голос Вениамина, отзывающийся в моем теле нервной судорогой.

– Женева! … Женева, где ты?

– Пожалуйста, Егор, пусть он тебя не увидит, – шепнула я парню и, выйдя из тени гаража, пошла навстречу «жениху».

Господи боже, как меня вообще угораздило вляпаться в такое дерьмо!

– Здесь я, – быстрым шагом спешила навстречу мужчине, в надежде побыстрее увести его с улицы.

– Что ты там делала?

Не дожидаясь моего ответа, Вениамин устремился за гараж. Едва за ним поспевая, я развернулась обратно, следуя за Гусем. Однако, вопреки моим опасениям, Егора и след простыл.

Медленно выдохнув с облегчением, я спокойно выдержала прищуренный взгляд Вениамина.

– Я жду ответ.

– Плакала.

– Какое бесполезное занятие. Знал бы, пришел раньше. Пойдем, все готово.

Я молча плелась за Вениамином с энтузиазмом осужденного, ведомого на плаху. Смерть мне, конечно, не грозит, но и приятного ничего не ждет. Медитативно дышу, стараясь не представлять уродливые картинки безумия этого приличного с виду мужчины.

Никогда в своей жизни не забуду первую ночь с Вениамином. Это было жутко, больно, страшно и очень-очень мерзко.

Уверена, у его пристрастий есть свой термин в психиатрии. Я бы спросила у гугла, если бы могла воспользоваться интернетом в этом гребанном бункере, что все мило зовут домом.

Территория обнесена глухим забором, калитка на кодовом замке. Взломать не сложно, но шумно. Особенно ночью.

Интернета нет. Телефон Вениамина запаролен двойной защитой. Такой не взломать голыми руками.

У Семеновны мобильного нет вовсе. Старая женщина боится рака головного мозга. Она даже в службу такси не звонит. Один местный бомбила приезжает к ней три раза в неделю, будто рейсовый автобус.

Правда есть в доме проводной телефон. Доисторический аппарат времен СССР. Вот только воспользоваться им невозможно, потому что такие необходимые цифры, как восьмерка и девятка – не работают.

Я не выходила на связь с командой больше трех месяцев. По нашим данным Шелковый Этап пролегал совершенно в другом направлении, к китайской границе, поэтому то, что я оказалась в захолустном Заречном с маленьким таможенным постом, казалось нелепой случайностью. Только это было не так. В данном бизнесе случайности исключены.

По большому счету тревогу начнут бить, только когда меня не доставят заказчику – естественно подставному. До тех пор перебои со связью любой длительности считаются нормой.

Насколько я поняла, партия отправится через границу в ближайшее время. Если я срочно не свяжусь с Махмудом, больше тридцати девочек переправят через границу и продадут в рабство.

Глава 19.

Я размышляю обо всем этом, пока иду следом за Вениамином, убираю в шкаф обувь, вешаю на крючок теплую кофту Семеновны, поднимаюсь по гладким ступенькам на второй этаж, вхожу в спальню, слушаю, как щелкает замок на двери, раздеваюсь и укладываюсь на выстеленную плотным полиэтиленом кровать.

Вениамин в предвкушении скорого удовольствия кружит у постели, как зверь на охоте. Он тоже успел раздеться. Его вид практически не смущает меня и больше уже не шокирует.

Когда я впервые увидела его член, то в начальном порыве даже пожалела мужчину. Маленький, кривой, изуродованный орган, покрытый рубцами, едва выглядывал красной головкой из темных паховых волос и массивной мошонки. По нему совершенно невозможно было сказать, возбужден Гусь или нет, настолько убогим было его мужское достоинство.

Я даже облегченно выдохнула, понимая, что этим нельзя изнасиловать. Все остальное, по моему мнению, пережить легче. Почему-то сексуальное насилие всегда пугало больше всего на свете. Липкий ужас вселяла не столько предполагаемая боль, сколько сопутствующее унижение, беспомощность и грязь, что неминуемо проникнет вовнутрь, навсегда оставшись частью меня, разрастаясь подобно черной плесени.

А потом в руках Вениамина блеснул стальным лезвием балисонг. В опытных мужских пальцах с каждым взмахом рукояти его вращались подобно крыльям бабочки, обнажая острый клинок, размер которого явно превышал разрешенные законодательством 90 мм.

Первый раз Вениамин порезал мне ладонь левой руки. Он завороженно наблюдал, как алые капли растекаются по моей бледной коже, вырисовывал ими кровавые узоры на животе, а затем терся о них пахом. Мужчина напоминал наркомана, глаза его мутными стеклянными шарами с яркими сетками капилляров вращались в глазницах, едва не вываливаясь из орбит и отражая безжизненный холодный блеск настольной лампы. Рот кривился звериным оскалом, изрыгая нечеловеческие звуки, а ноздри раздувались и жадно втягивали аромат его собственного пота и возбуждения, перемешанный с металлическим запахом моей крови.

Он кончил быстро. На весь акт ушло не более пяти минут. И лицо его отражало неземное блаженство. Гусь глубоко дышал полной грудью, словно до этого момента кто-то крепко держал его за горло, а теперь, наконец, отпустил. Едва я решила, что все позади, как Вениамин достал из тумбочки фотоаппарат. Старенький цифровик, популярный во времена, когда телефоны еще не имели достойных камер. Снимков я никогда не видела, каждый раз карта памяти устаревшей техники оказывалась пустой.

Во второй раз Гусь проколол мне ступню. Но крови было ничтожно мало. Он продолжал наносить точечные удары, выдавливать из ноги алые ручейки и тыкаться в раны своим обрубком, пока вонючее семя не брызнуло жидкой струей на мои пальцы, онемевшие от сильных сжатий грубыми руками.

Как назло, порезы на мне затягивались, как на бродячей собаке. Хотя, чему было удивляться – по жизни я ею и была. Безродной дворняжкой, выброшенной на улицу, полудохлой никому не нужной псиной, подобранной у обочины и помещенной в нищенский приют для таких же ничтожных созданий.

Поначалу Вениамин был предельно осторожен и никогда не резал меня в своем доме. Однако, он опасался, что любая поездка в город несет огромный риск. Я могла начать орать посреди улицы, звать на помощь или попросту изобразить обморок, обратив на себя внимание прохожих. Поэтому на съемную квартиру в райцентре он возил меня всего два раза глубокой ночью под дулом пистолета.

Гусь особенно радовался отсутствию у меня истерик во время секса. Я быстро сообразила, что это и есть ключ к спасению. Заставить его желать меня как можно дольше. Уверена, начни я рыдать и жаловаться на боль, не протянула бы дольше трех сеансов. В том, что Гусь способен на убийство, не возникало ни малейшего сомнения. В целом моя тактика быстро принесла свои плоды. Вениамин открыто вознамерился жениться, твердо уверовав, что я создана исключительно для него.

Как мне удавалось сохранять спокойствие?

Одни назовут эту способность высоким болевым порогом. Я же назову привычкой. Боль давно знакома мне. Не удивляет. Не ломает. Она привычна и почти естественна. Мы с ней словно давние сожители, которые хоть и не питают друг к другу любви, продолжают делить одну территорию.

Гораздо больших усилий требовалось, чтобы поддерживать легенду и выдавать логичную линию поведения.

Для начальника таможни я была всего лишь одной из сотен единиц живого товара. Испуганной девчонкой без документов, без связей, без прав и без мозгов. Он якобы забрал меня у хозяев, спас, предложив сделать выбор – стать его личной собственностью, либо двинуться дальше по этапу и сдохнуть в адских муках от рук извращенца-заказчика, как только достигну конечного пункта транспортировки.

Собственно, как я могла отказаться?

В третий наш секс Вениамин проявил фантазию и разрезал мне губу изнутри. Кровь лилась рекой, но я так и не заплакала. Улыбалась кровавыми зубами, пытаясь не наглотаться. Эйфория мужчины зашкаливала. В этот вечер он кончил дважды.

И, кажется, именно с этого дня я начала ощущать некую власть над начальником таможни. Он смотрел на меня, как ребенок, получивший в подарок игрушку своей мечты. Стал проявлять заботу и тщательно обрабатывать раны.

Можно было бы даже порадоваться этой маленькой победе, если бы извращенный аппетит кровавого монстра не рос день ото дня. Интервалы между актами становились все короче. Фотографии больше не помогали выдерживать необходимое для восстановления время. Я чувствовала нарастающую усталость и слабость, хоть и пила прописанные доктором лекарства. Резать мне рот Анатолий Ефимович впредь настрого запретил. Вениаминовская шестерка, естественно, оказался знаком с пристрастиями начальника таможни. Впрочем, докторишка был весьма осведомлен и о торговле девочками – в этом я не сомневалась. Именно этот старикашка проводил осмотр для подтверждения моей девственности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Вениамин послушался, потому как явно не желал, чтобы его любимая игрушка сломалась раньше времени. Заказал для меня через интернет одежду, из чего я сделала вывод, что в ближайшее время смерть мне не грозит. А еще он, кажется, действительно хотел сводить меня в ресторан. Видимо, чтобы показать так называемый пряник в наших взаимоотношениях. Однако, тогда срочные дела вынудили нас вернуться.

В тот вечер я стала догадываться, что никаких вышестоящих хозяев на Шелковом этапе нет. Весь экспорт рабынь контролирует именно Гусь. Он и есть биг босс.

А сегодняшняя наша прогулка только подтвердила мои подозрения, плюс к этому я поняла, каким образом огромное количество девушек нелегально пересекают границу, оставшись при этом незамеченными.

Оставалось теперь узнать точную дату экспорта и передать информацию своим. Тут торопиться нельзя, но и медлить опасно. Самое сложное – взять с поличным всех основных участников работорговли. А для этого надо знать день икс.

В последний наш раз Вениамин резал холодным лезвием тонкую кожу на моих ребрах. И это было действительно больно. Однако все, чего я боялась в тот момент, что Егор вывалится из шкафа.

И вот сейчас Вениамин вновь склонился надо мной, чтобы симметрично повторить раны. Эстет.

Я сильно прикусила щеку, стараясь при этом дышать ровно и расслабить тело. Если напрягать каждый мускул – будет в разы хуже, острее, мучительнее. Закрывать глаза нельзя – такое первое правило, ни при каких обстоятельствах не стонать и не плакать – правило номер два, и не сопротивляться – это третье правило.

Как и в прошлый раз, Вениамин связал мои руки шелковыми лентами, не оставляющими следов на запястьях. Холодное лезвие кольнуло тонкую кожу. Горячая капля побежала вниз. Даже слегка щекотно. Я приготовилась к острой боли, но в следующее мгновение за окном раздался грохот, и по стеклам заплясали синие огоньки.

Вениамин подскочил к окну, выругался и принялся развязывать мне руки.

– Быстро одевайся и прибери здесь все! – рявкнул разгневанный Гусь, натягивая домашние брюки и футболку.

– Что происходит? – спросила я, ошарашенно прислушиваясь, как разлетается в щепки входная дверь и перекатывается нестройный гул мужских голосов.

– Охрана, – коротко бросил Вениамин и вышел из комнаты.

Когда я спустилась вниз, оперативный наряд уже вышел на улицу. В кухне, крестясь, заваривала чай встревоженная Семеновна. Вениамин выяснял подробности происшествия.

– Что случилось, Римма Семеновна?

– Тревожная кнопка сработала. Охрана примчалась на вызов.

– А как так получилось?

– Не знаю, деточка. Вениамин Аркадиевич сейчас разбирается.

– И часто такое случается?

– Да было уж как-то раз. Давно. Еще Егор в школе учился.

 Мы выпили со старушкой по чашечке мятного чая и немного поговорили, наблюдая из окна за переговаривающимися мужчинами из охраны и подполковником Гусем. Вскоре рядом с ними появился и Егор.

Лицо котенка с круглыми глазищами выражало крайнюю степень удивления и беспокойства, однако, я была твердо убеждена, что ложный вызов дело его рук.

Часы перевалили за полночь, когда мы с Семеновной распрощались и разбрелись по своим комнатам. В эту ночь Вениамин ко мне больше не прикасался. Он инструктировал меня насчет своего сына.