Текст книги "Всё хорошо, что хорошо кончается (СИ)"
Автор книги: Олли Бонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Глава 11. Я всегда не против ужина и сна
Путь, который мы проделываем потом, я запоминаю плохо. В памяти остаются лишь холод, боль в замёрзшем теле, алые вспышки перед глазами и какое-то странное чувство. Кажется, будто я умру, но вроде бы уже всё равно, и даже хочется, чтобы меня никуда не тащили, а оставили в покое, позволив свернуться в снегу, укрывшись шарфом.
Мы входим в какой-то дом, с меня стягивают промокшую и задубевшую одежду – я этого почти не чувствую – и надевают что-то сухое. Думаю, если бы мне сейчас переломали пальцы, я даже не ощутил бы этого.
Нас усаживают у огня, укрывают одеялами, и лишь когда мне протягивают кружку с дымящимся питьём, я начинаю немного чувствовать пальцы и не могу сдержать стон боли. Неужели всё-таки переломали? Тот, кто хотел меня напоить, всё понимает и сам подносит выдолбленную из дерева посудину к моим губам.
Отхлебнув что-то тёплое, напоминающее по запаху хвойный лес, я наконец проявляю интерес к месту, в котором очутился. Подняв глаза над кружкой, я встречаюсь взглядом со стариком, внимательно наблюдающим за мной.
Пляшущий в очаге огонь, единственный источник света здесь, выхватывает из сумрака его лицо с крупными угловатыми чертами. Кажется, будто оно наспех вырублено из дерева, и тёмная кожа, покрытая грубыми морщинами, словно засечками, лишь усиливает это сходство. Поседевшие волосы, в которых ещё заметны тёмные пряди, волнами спадают на плечи. На лбу они перехвачены ремешком, сплетённым из кожаных полос.
Старик одет во что-то вроде рубахи из тёмно-серой шерсти, с широким воротом и без пуговиц.
– Нииуш, – говорит он мне.
Светло-голубые, почти белые глаза прищуриваются, от уголков разбегаются лучики морщинок.
В изумлении я поднимаю брови. Может быть, мои голова и уши слишком сильно замёрзли, и теперь я не в состоянии понимать речь? Но нет, вот я слышу Тилли, и вроде бы слова мне знакомы.
– ...какие узоры, ах, какие узоры! – щебечет она. – Вы непременно покажете мне, как их...
– Простите, – говорю я сипло, – не понимаю.
– Имя мне – Нииуш, – повторяет старик. – Твоё?
– Ах вот что, – с облегчением вздыхаю я. – Сильвер, меня зовут Сильвер.
Старик глядит в сторону и подаёт кому-то знак. Я замечаю, что его крупный нос со лбом в профиль образуют одну линию.
– Иду, иду! – слышу я старческий скрипучий голос.
Повернув голову, я вижу и саму женщину. Кажется, будто голос старше неё на несколько десятков лет: она стройна и высока. Лицо её, напоминающее по цвету древесину дуба, выглядит гладким, и лишь поседевшие косы, доходящие едва не до колен, говорят о том, что женщина уже не юна.
Правда, когда она подходит, становится заметно, что кожа её покрыта множеством морщин – от тонких до глубоких, будто рубцы. На незнакомке такая же одежда из тёмно-серой грубой шерсти с завёрнутыми до локтя рукавами, штаны из кожи и высокие меховые сапоги. В руках она держит большое деревянное блюдо, которое ставит на пол неподалёку от меня. Я не успеваю рассмотреть, что в нём.
– Туула, – представляется женщина, чуть склоняя голову на бок и пристально меня рассматривая. – Выглядишь слабым тоже. Вам ли остановить вечный холод, вечную ночь?
– Вечную ночь? – переспрашиваю я. – Мы уж точно не собирались ничего останавливать. Нам нужно кое-кого найти, девушку, её зовут Нела. Может быть, она у вас?
– Нела знакома нам, – с достоинством отвечает Туула. – Она ушла.
– Куда ушла? – спрашивает Гилберт. Они сидит неподалёку, у огня, на шкурах, прикрывающих пол.
– К людям своего племени, – звучит ответ. – Ушла давно. Думала, что сможет остановить вечный снежный мрак. Но холод всё так же сковывает землю, а ночи всё длиннее.
– Ох, звучит всё это совсем плохо, – бормочет Андраник. – Надеюсь, это не означает, что она умерла.
– Типун тебе на язык! – толкает его Тилли. – Расскажите, пожалуйста, где Нела сейчас и как нам её найти?
– Что даст знание, если не по силам путь? – усмехается старая женщина. – Пейте, ешьте. И спите.
С этими словами она скрывается за полотняным занавесом, отделяющим часть этого необычного дома. Нииуш поднимается и следует за ней, не сказав нам больше ни слова.
Я осматриваюсь. Вход здесь совсем низкий – помню, мы пробирались едва ли не ползком. Вместо двери проём завешен плотными коврами, простыми, без узоров, серыми и белыми. Стены тоже укрыты коврами и шкурами, но в просветах я вижу что-то, напоминающее мне ледяные замки моего детства. Дом округлый, центральную часть занимает грубо сложенный очаг, и дым выходит в дыру на крыше.
– Это же снежный дом, мне не показалось? – спрашивает у нас Тилли, вынимая гребешок из саквояжа. – А почему? Зима ведь только началась. Они строят дома лишь на зимнее время, или у них тут всегда так холодно, как думаете? Ай, проклятые волосы совсем спутались...
– Вряд ли кто-то стал бы возводить себе новый дом каждую зиму, – размышляет Гилберт, сводя брови к переносице. – Это утомительно. И помните, эти люди упоминали вечный холод? Кажется, что-то здесь идёт не так. Понять бы, почему.
– А кстати, нам предлагали что-то съесть, – напоминаю я и вздрагиваю. Несмотря на то, что меня тщательно укутали, холод ещё не покинул тело. – Не знаю, как вы, а я бы перекусил.
Гилберт указывает на блюдо, которое оставила Туула.
– Кажется, там рыба, – говорит он. – Ты только всё не съедай, а то знаю я...
Тут он прерывается. На лице его застывает напряжённое выражение, и я невольно прослеживаю за направлением его взгляда.
Отогнув угол ковров, прикрывающих вход, в хижину заглядывает пятнистый зверь. Он хищно глядит на нас, поводит мордой, втягивая воздух, и проскальзывает внутрь.
– Помогите! – немедленно вопит Андраник. – Спасите нас! На помощь!
В ответ на этот крик из-за занавеси выглядывает Туула. Она видит зверя, но не проявляет беспокойства.
– А-а, Старая Аннеке почуяла рыбу, – скрипуче смеётся наша хозяйка. – Старая Аннеке хорошо потрудилась, нашла вас, заслуживает награды. Пусть она подождёт, я дам ей свежей рыбы.
С этими словами Туула ненадолго скрывается из виду. Зверь терпеливо ждёт, усевшись у стены, лишь облизывается раз или два. Когда старуха показывается, она бросает рыбу в воздух, и пятнистый зверь ловко её ловит. Сжав добычу в зубах, он выбирается из хижины, чтобы поесть снаружи.
– Ничего себе! – восхищённо подпрыгивает Тилли, забывая про гребешок в наполовину прочёсанных волосах. – Кто это, кто это? Какая пушистая! Можно, я потом её поглажу?
– Старая Аннеке – последняя в своём роду, – отвечает Туула, вытирая ладони прямо о штаны. – Как и все мы. Дети снежных котов вырастали с детьми нашего племени, теперь лишь старики остались. Грустно это. Но сейчас время сна, не время слов.
На этом Туула останавливается, оглядывает нас напоследок и уходит в отгороженную половину дома. Оттуда доносится какое-то шуршание, а затем наступает тишина.
– Ха-ха, – громко произношу я, указывая пальцем на Андраника. – Вот так храбрец!
– А сам-то чего в меня вцепился? – спрашивает Гилберт.
– Я это... ты же сам в прошлый раз говорил, мол, отступайте назад, не мешайте мне сражаться, – бормочу я, отползая в сторону. – Так что я всего лишь придерживался первоначального плана.
Затем я тяну к себе блюдо. В нём несколько крупных рыбин, не разделанных и даже не очищенных, запечённых целиком. И о соли, само собой, здесь тоже никто не слышал, но рыба всё равно вкусная.
– Гилберт, кажется, ты рыбу не любишь? – с надеждой спрашиваю я.
– Даже не мечтай, – отвечает он. – Мы все здесь голодные, не только ты один.
Что поделать, приходится поделиться с остальными. Даже удивительно, как много могут съесть тощие коротышки вроде Андраника и Тилли. По справедливости, их порции стоило бы уменьшить вдвое.
После еды Гилберт ненадолго выходит наружу, чтобы очистить блюдо при помощи снега. Вскоре он зовёт и нас на что-то поглядеть.
Снежная буря улеглась. Над пустынной равниной протянулось небо, черное, как траурный бархат, и по этой черноте разлился зелёный свет. Он зародился вдали, у горизонта, и растёкся выше. Там, где край зелёного смешался с чёрным, возник глубокий синий оттенок.
– Как красиво! – ахает Тилли.
– Думаете, где-то там живёт гигантский светлячок? – предполагаю я.
– Н-надеюсь, что н-нет, – бормочет Андраник.
Тут я вспоминаю о Старой Аннеке и озираюсь по сторонам. Теперь-то известно, что зверь ручной, но встречаться с ним мне всё равно не хотелось бы.
Однако кошки нигде не видно. Зато я замечаю пару ледяных домов чуть поодаль – один слабо светится изнутри и из дыры в крыше валит дым, второй же тёмен. Слева от нас мрачной громадой высятся скалы. Где-то там отец. Но где же Нела?
Впрочем, я ощущаю, что порядком замёрз, потому спешу вернуться к тёплому очагу. Мои спутники вскоре тоже заползают в дом. Мы немного спорим из-за одеял (люди иногда могут быть такими жадными!), затем устраиваемся поуютнее и засыпаем.
Утро здесь начинается рано. Выйдя наружу, я вижу, что небо ещё даже не просветлело, однако хозяева дома уже принялись за работу. Нииуш, уложив топорик и снасти для рыбной ловли на небольшие сани, куда-то уходит. Туула же, подбросив в огонь охапку сухих тонких ветвей, принимается вязать из шерсти костяным крючком.
Тилли не даёт ей покоя: девчонке не терпится понять, как из серых и белых нитей рождаются узоры. Она зарисовывает что-то в своём альбоме, мусоля карандаш, и то и дело придвигает лицо так близко к вязаному полотну, что я не удивлюсь, если крючок при очередном движении захватит кончик её носа вместо нити.
Туула при этом проявляет поразительное терпение. Вместо того, чтобы пнуть Тилли, она ей даже что-то неторопливо поясняет.
Андраник продолжает сладко спать. Гилберт по просьбе Туулы варит какую-то бурду в котелке над огнём, и по всему помещению растекается приятный запах хвои. Я же нашёл у одеяла распустившийся край и проверяю, нитка какой длины уместится в носу Андраника.
– А-апчхи! – наконец громко говорит тот и просыпается, по-детски потирая глаза кулачками. Я принимаю невинный вид. Гилберт отчего-то вздыхает у огня, укоризненно на меня глядя.
– Закипело? Разливай по кружкам, – говорит Гилберту старуха. – Против холода нет лучше этого питья.
Отвар слегка горчит, но отлично согревает. А ещё, я уверен, он помогает от простуды, потому что мы хоть и перемёрзли накануне, но не заболели, и даже доходяга Андраник выглядит здоровым.
Когда я допиваю вторую кружку, тяжёлые ковры у входа откидываются, и внутрь заглядывает старик. Сперва мне кажется, что это Нииуш, уж очень они похожи, но у этого меньше седины, а волосы длиннее и заплетены в две косы.
– Йарру! – радуется наша хозяйка. – Проходи. Видишь, все уже встали.
– Мясо вот принёс, – сообщает пришедший и втаскивает ободранную тушу какого-то крупного копытного. – Приготовишь?
– Баран? – спрашивает Туула, откладывая в сторону вязание и засучивая рукава.
– Фьок охотился, – кивает Йарру. – Отсыпается теперь.
Туула насаживает тушу на огромный вертел, а Йарру молча садится в углу, и пока мясо жарится, никто из них не произносит ни слова. Тилли что-то зарисовывает в альбом, Гилберт давно уже сообщил, что выйдет ненадолго, и с тех пор его не видать, а Андраник умудрился вновь уснуть, и я отчаянно скучаю.
Когда я пересчитал уже все ковры (четыре белых, восемь серых, шесть тёмно-серых) и все шкуры (их двенадцать, и принадлежали они, наверное, козам и баранам), наконец возвращаются Гилберт и Нииуш. Они приносят рыбу и хворост.
Вскоре наступает благословенное время трапезы. Когда с едой покончено, Туула встаёт и говорит нам:
– Теперь можно в храм.
Глава 12. Жаль, что суть пророчеств вечно не ясна
Каждому из нас дают высокие меховые сапоги такого размера, что подошли бы для великанов. Я ожидаю, что они при каждом шаге будут сваливаться с ног, но благодаря толстым шерстяным носкам этого не происходит.
Вязаные рубахи без застёжек отлично греют, а ещё мы получаем пёструю верхнюю одежду из кусочков шкур. Двигаться во всём этом тяжело и неудобно, зато очень тепло, хоть спи прямо на снегу.
Туула ведёт нас к горам. Поднявшись по ступеням, вырубленным во льду, она с трудом отодвигает плоский камень. За ним темнеет вход.
Старуха входит первой, мы следуем за ней. Миновав короткий сумрачный коридор, мы оказываемся в зале правильной квадратной формы. Здесь довольно светло, и поднимая глаза, я понимаю, почему. Над головой не камень, а ровный отшлифованный лёд.
Тилли приходит в восторг.
– Как это сделали? – сыплет она вопросами. – Плиту сперва отлили, а затем поднимали? Или натягивали временный потолок, который равномерно заливали водой сверху? Как красиво, как точно всё выверено!
Нас же больше занимает то, что мы видим у дальней стены зала. На ледяном постаменте стоит, укреплённая снегом и льдом, чёрная фигура с рукой, поднятой вверх. Часть руки между кистью и локтем пострадала, и её заменяет обледеневший снег. А кисть, видимо, та самая, которую мы отыскали у подземной реки.
– К-как вы д-думаете, это... – шепчет Андраник и пятится. Гилберт, наоборот, решительно шагает вперёд.
– Храм стоит сотни лет. Кто и как его возвёл, неведомо, – хрипло отвечает Туула. – Я привела вас сюда, чтобы рассказать о пророчестве.
– О пророчестве? – любопытствует Тилли. – Хочу скорее узнать. Ой, а что это там такое...
Судя по всему, нам посчастливилось найти Рэналфа (то, что от него осталось). Я даже жалею, что так плотно позавтракал: еда комком подкатывает к горлу, когда я смотрю на обуглившееся тело, покрытое корками расплавленных горных пород. На лице темнеют провалы выжженных глаз, а рот, открытый в немом крике, обнажает почерневшие зубы. Тело наверняка находится здесь очень давно, но от него всё ещё отчётливо несёт гарью.
– Какая ужасная смерть, – шепчет Андраник, бледнея.
Затем он валится как сноп. Никто не успевает его подхватить, но он так хорошо укутан, что вряд ли ушибся.
– Принц Андраник! – вскрикивает Тилли и склоняется над ним.
– Я принесу снега, чтобы растереть его и привести в чувство, – говорю я.
К счастью, я успеваю выбежать наружу, прежде чем расстаюсь с завтраком.
– Эй, ты как? – хлопает меня кто-то по плечу в самый разгар действия. Конечно же, это Гилберт, кто ещё мог оказаться настолько бесчувственным и прийти сюда в момент, когда мне не нужны свидетели!
– Всё просто отлично, – со злостью отвечаю я. – Наверное, завтрак был несвежим.
– Как же он мог быть несвежим, если мясо ещё дымилось, а готовилось при нас?
– Значит, штаны давят! – возмущаюсь я. – Всё со мной в порядке, сейчас приду. Погляди лучше, не помер ли Андраник.
– Он уже пришёл в себя, – говорит Гилберт. – Может быть, тебе лучше подождать нас снаружи?
Я поднимаюсь, отвергая его протянутую руку, и говорю:
– Нет уж, я хочу послушать о пророчестве.
– Наш народ жил здесь много лет, – начинает Туула. – Так много, что уже и не подсчитать. Всегда были снег, и лёд, и холод, хотя говорят, прежде на земле было так тепло, будто она обогревалась огнём большого очага.
– В наших землях, за горами, так и есть, – встревает Тилли. – Весной снег тает, появляется трава и листья на деревьях, к лету становится даже жарко, зреют плоды и урожай на полях, а осенью листья желтеют и опадают, идут дожди, а потом опять наступает зима...
Туула будто и не обращает внимания на эти слова. Она стоит, слегка покачиваясь, и взгляд её обращён внутрь себя.
– Давным-давно здесь прошла великая битва, – наконец скрипуче продолжает старуха. – Может, тогда и сама земля получила страшные раны? Как знать. А пророчество, которое нас заставили заучить деды, а им передали их собственные деды, таково: лишь та, что бродит во тьме, знает всё. Оружие её – обман, она направит путём добра, а совершишь зло. Когда утративший силу займёт своё место в храме, а в мёртвый город придёт жизнь, появится тот, кто может остановить вечный холод. Но он должен слушать лишь своё сердце, иначе грядёт вечная ночь.
Сказав это, Туула умолкает.
– И всё? – не выдерживаю я, когда молчание затягивается. – В пророчестве не сказано, как именно остановить вечный холод, как не совершить ошибку, и кто там бродит во тьме?
– Не сказано, – подтверждает старуха.
– Грош цена тогда такому пророчеству, – заявляю я. – Оно так туманно, что может означать что угодно. Мы тоже, знаете ли, вчера бродили во тьме.
– Сильвер! – шикает Гилберт. Судя по лицу, он жалеет, что у него нет шарфа под рукой.
– Верно, – кивает Туула, ничуть не обижаясь. – Мой народ всегда хотел видеть знаки и порой принимал за них то, что знаками не было. Когда мой дед находился в той части своего пути, откуда ближе до рождения, чем до смерти, в этом храме лежало Око богини, не мёртвое, не живое. Люди верили, что Око видит правду.
Появился странный чужак, он был мал и слаб. Его заперли в Храме. Народ решил, сбываются слова пророчества: «когда утративший силу займёт своё место...»
Туула хмыкает и усмехается краем губ.
– На другой день пришли посмотреть, что случилось с чужаком. Верили: Око явит силу, и что-то произойдёт. Но не было больше ни Ока, ни чужака. Куда и как они могли уйти, неведомо.
– Вообще-то ведомо, – говорю я. – Скарри прорыл отсюда ход, прихватив ваше Око, то есть Грызельду. Никакой это был не глаз богини, а яйцо здоровенной твари, пожирающей землю, которая едва не наделала бед.
Вопреки моим ожиданиям, Туула не выглядит поражённой этими новостями.
– Если чужак украл Око, богиня могла наслать на него любую кару, – сухо отвечает она и направляет беседу в другое русло, нисколько больше не интересуясь судьбой Скарри. – Вы спрашивали о женщине, имя которой Нела. Однажды я выслеживала барана и нашла её, израненную, ползущую по снегу. Он был при ней.
И Туула указывает рукой на обугленное тело.
– Она волокла его за собой и разговаривала только с ним, а меня будто не замечала. Видно, это кто-то важный для неё. Насилу разжали её руку. Когда Нела смогла нас понимать и узнала о пророчестве, она сказала, что ему самое место в Храме. Вы знаете, кто это был?
– При жизни он был могущественным человеком, – отвечает Гилберт, хмурясь, и в голосе его мне слышится печаль. – Как бы то ни было, однажды он спас мне жизнь. А потом... словом, можно согласиться, что теперь он утратил силу. Но где же Нела теперь?
– Как только встала на ноги, принялась искать путь обратно. Надолго уходила, возвращалась едва живая. Однажды сказала, встретила людей из своего племени. Ушла к ним. Она бросила искать путь, решила найти мёртвый город, чтобы исполнить пророчество и снять проклятие с наших земель. Нела верила, что так сможет вернуться домой.
– Тогда и нам нужно к мёртвому городу, – решительно говорит Гилберт. – Покажете, где он?
– Не знаем, – отвечает ему Туула. – Может быть, и нет никакого города. Может, был, да ничего не осталось. Может, он так далеко, что не дойти. Я укажу, в какую сторону ушла Нела, но боюсь, вам не по силам следовать её дорогой.
Гилберт вздыхает и крепко о чём-то задумывается.
– Другой дороги для нас нет, – наконец говорит он. – Вот только спутников своих я бы на время оставил с вами...
– Даже не думай, – хором произносим мы с Тилли и Андраником.
– Тот, кому суждено исполнить пророчество, может быть любым из вас, – скрипуче произносит старуха, окидывая нас по очереди внимательным взглядом тёмных глаз. – Я могла ошибиться, считая кого-то слабым. Сила очевидна не всегда. Идти, так уж вместе.
С этими словами она оборачивается к телу Рэналфа и почтительно склоняет голову, прижимая руку к груди. Затем неспешно идёт к выходу.
– Что ж, вот ты и обрёл славу, о которой мечтал, и поклонение целого народа. Если чего-то страстно желаешь, оно непременно исполнится, – негромко роняет Гилберт с горькой усмешкой, в последний раз глядит на бывшего наставника и уверенным шагом следует за Туулой.
– У-у! – говорит Тилли и бежит вприпрыжку за ушедшими. – Туула, а почему у вас такие необычные имена?
Я грожу Рэналфу кулаком, замечаю удивлённый взгляд Андраника, показываю ему язык и догоняю остальных как раз вовремя, чтобы услышать:
– Когда дитя рождается, отец слушает ветер. И ветер приносит имя.
Остаток дня мы проводим в сборах. Старики считают, что там, куда мы идём, пригодится очень много всего. Даже то, что я считал ненужным.
Вот зачем, к примеру, нам котёл? Но и Туула, и Нииуш утверждают, что без воды в пути можно пропасть. Тёплое питьё, по их словам, придаёт сил. А я считаю, что если хочется пить, то можно и снег пожевать. Они морщатся, будто я сказал глупость, а затем приводят ещё один довод: в котле можно сварить мясо. А это другое дело, с этим я соглашаюсь, только пусть нам дадут котёл побольше.
Мешочек с хвойными иглами и чем-то ещё, грубо смолотым, что я не определяю – ладно, пусть будет, весит он мало. Но зачем нам кадка с жиром? Даже я такое не ем.
Туула долго смеётся, а затем поясняет: смазывать лицо, чтобы защитить от холода. Тут же она предлагает Гилберту избавиться от усов – говорит, в здешних местах они будут лишь помехой, а не защитой. Упрямец отказывается, хотя, честное слово, лучше бы послушал. То и дело разглядывает свои усы при помощи карманного зеркальца с таким глупым видом, будто это его главное достижение за всю жизнь.
Для нас готовят также ковры и шкуры, которые даже в свёрнутом виде занимают немало места. Если остановимся на ночлег под открытым небом или в заброшенном жилье, сможем уютно устроиться.
Тилли расспрашивает насчёт заброшенного жилья. Оказывается, раньше людей в этих местах было так много, что они селились и у озера, где Нииуш удит рыбу, и дальше – у реки, которую не в силах сковать даже вечный холод, и у леса, который прежде был высоким, а теперь деревья там почти не тянутся вверх. С тех пор и попадаются там и сям брошенные дома. Утварь из них растащили, стены, оставшись без людских рук, поддались непогоде, но путник может ещё найти угол, а в нём – очаг.
Мы узнаём, что здесь, у гор, живут лишь четверо – Туула с Нииушем да братья Туулы, Фьок и Йарру. Фьок у них считается молодым, хотя по виду вполне мог бы быть чьим-то дедом, и именно он чаще других отправляется на охоту. Детей у Туулы нет.
– И к лучшему, – говорит она. – Если бы мне было послано одно дитя, страшная жизнь ждала бы его, когда уйдём мы, старики. Что может быть горше – остаться одному в этих белых пустошах, среди воспоминаний и следов былого. Я не желала бы ему такой судьбы.
– У некоторых рождается много детей, – говорю я, вспоминая принцесс Третьего королевства. – Хватит даже, чтобы вновь заселить пустующие земли.
– И что бы их ждало потом? – хмыкает Туула. – Они не смогли бы создать семьи, наш народ всё равно был бы обречён.
– Но ведь ещё есть люди, к которым ушла Нела, – напоминает Тилли, отрываясь от своего альбома. – Почему вы тоже не ушли к ним или они не присоединились к вам?
– Мы слишком разные, – помолчав, роняет старуха.
Больше она ничего не поясняет, потому остаётся лишь догадываться, что она подразумевала. И почему она считает их племенем Нелы, Туула тоже нам не сказала – лишь поглядела так, поднимая брови, будто объяснений здесь не требуется. Может быть, это какие-нибудь колдуны?
Сборы занимают почти весь день. Да и дни здесь недолгие – мы ни разу не видели солнца, небо лишь делается серо-белым на какое-то время, а затем мир опять погружается во тьму. В путь мы двинемся завтра.
– Мне одновременно и радостно, и тревожно, – взволнованно говорит Андраник, вертясь под своим одеялом. – Неужели мы вот-вот отыщем королеву Нелу? А то, что с нами происходит, можно ведь назвать настоящими приключениями, да? Ох, я вряд ли усну!
– Я уверена, что это и есть приключения, хотя лучше бы нам было вернуться домой, – говорит Тилли. – Всё-таки я беспокоюсь за вас, то есть за тебя...
– Хр-р, – неожиданно перебивает её тот, кто не собирался спать.
– Нечего тут смеяться! – шипит на меня Тилли, поправляя одеяло Андраника. – Весь дом перебудишь! Вовсе не вижу ничего смешного!
Это она напрасно. Я думаю, если не замечать вокруг ничего смешного, мир покажется довольно унылым местом. Но каждый сам решает, как ему жить.
Послушав недолго, как ветер завывает над крышей, я засыпаю тоже.
