Текст книги "Реми-отступник (СИ)"

Автор книги: Оливер Твист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Глава 34 Сердце жертвы

Реми усадил Эйфорию на большой валун у приграничной скалы и хорошенько укутал девушку своей курткой, чтобы защитить от ночной прохлады. Потом что-то шепнул ей на ухо. Она нерешительно кивнула, и Реми, чуть помедлив, выпрямился, посмотрел на Джоя долгим, пристальным взглядом и поманил его за собой, сделав несколько шагов по тропе, ведущей за груду огромных камней, которые рассыпал здесь давний оползень. Джою не понравилось выражение его лица, на нем не было радости, в лунном свете оно походило на маску с темными провалами глаз, напряженным изломом бровей, резкой, суровой линией губ. Он видел, что Реми что-то гнетет, словно на плечах его лежал тяжелый груз, и он никак не мог его скинуть. Этот договор, который он заключил с врагами, не в нем ли было дело. Неужели вороны потребовали выкуп? И какой?

– Постой, – сказал он, удерживая за узду свою лошадь, молодая, белолобая кобылка беспокойно перебирала ногами, испуганно прядая ушами. Ей будто передалось общее, неспокойное настроение или, внезапно подумал Джой, она чует кого-то еще, кого-то постороннего. – Куда ты собрался? Зачем?

– Идем со мной, – сказал Реми глухим и каким-то темным голосом. – Мы ненадолго.

– Но как же Эйфи! – спросил Джой. Ему стало не по себе, по спине пробежал неприятный холодок. Это место среди угрюмых скал, изломы которых напоминали ему скорчившихся в засаде злобных великанов, было Джою совсем не по душе, вызывало тревогу и желание побыстрее оказаться как можно дальше отсюда. Искореженные, сухие ветви кустарника издавали неприятный, таинственный скрип. Клочья тумана среди них легко можно было принять за призраков неупокоенных душ, погибших здесь живых существ, а может это они и были. Бугристые валуны, что громоздились вокруг, походили на чьи-то огромные черепа, а сверху черной пропастью, нависало бездонное небо с колючими звездами. – Мы не можем оставить ее здесь одну.

– Я побуду с ней, – сказала королева Юта, внезапно показавшись из тени, и Джой вздрогнул от неожиданности, шумно переведя дух. Реми быстро приблизился в Королеве и приветствовал ее, преклонив колено, после чего сказал отрывисто:

– Ты очень рискуешь, находясь здесь, Королева.

– Я знаю, Реми, – ответила Юта. Ее фигуру скрывал темный плащ, но из-под низко опущенного капюшона, пробивался едва заметный теплый, мерцающий свет. Она дотронулась изящной, тонкой рукой до лица юноши. – Но ты просил, и я пришла.

– Спасибо, – произнес Реми дрогнувшим голосом. – Я бы не смел просить тебя об этом. Но мне хотелось…

Он поднял взгляд на королеву мьюми и они некоторое время так и смотрели в глаза друг другу, словно вели безмолвный диалог. Потом Реми поднялся и вновь поманил Джоя за собой, а Юта подошла к Эйфории, которая при виде Королевы встала с камня и склонила в поклоне голову.

Тусклой, щербатой монетой выкатилась на небосклон луна, высоко поднявшись над пиками гор. Равнодушный и давний свидетель темных ночных дел, она подслеповатым глазом нежити следила за всем происходящим на земле, и от ее недоброго взгляда было не укрыться. Реми и Джой поднялись на небольшую, скалистую площадку с которой открывался вид на лежавшую по ту сторону перевала долину Благословенных земель. Даже сейчас во тьме полуночи она казалась чашей из драгоценного нефрита, мерцающей нежным, жемчужным светом. Этот свет манил усталых путников, обещая ночевку среди густой, душистой травы, где запах чабреца мешался бы с мятой, и теплый, ароматный ветер приносил чудесные сновидения, лаская своей мягкой рукой лица спящих.

– Как красиво, правда, Джой? Посмотри, – сказал Реми, замерев у края скалы. Он с тоской и грустью созерцал чудесное зрелище, понимая, что возможно видит его в последний раз.

– Зачем мы здесь? – спросил Джой, он вновь ощутил, как пробежал по спине холодок тревоги.

– Ты хотел знать, что за сделку я заключил с воронами. Я скажу тебе, – произнес Реми, не отрывая взгляда от сияющей Долины, голос его едва заметно дрогнул. – Им нужен был я, Джой, поэтому они не тронули, Эйфорию. Скарг знал, что я приду за ней, готовый заплатить любую цену. Он отдал мне ее в обмен на сердце жертвы, которое я должен принести ему на рассвете этого дня в знак исполнения обряда. И я поклялся нерушимой, высшей клятвой, что это будет человеческое сердце.

– Ты дал им клятву, что пройдешь обряд? Что принесешь им чье-то сердце? Принесешь жертву? – воскликнул пораженный Джой и невольно отступил, отшатнулся от Реми, не в силах скрыть испуг и смятение.

– Не бойся, – повернулся к нему Реми. Его лицо стало очень спокойным и печальным. – Есть только одно сердце, которое я могу принести скаргу в жертву. Мое собственное. И мне нужно, чтобы ты помог мне, Джой.

– Но что я могу сделать, – пробормотал тот растеряно, глядя на него во все глаза. Недоверие в его душе боролось с желанием отринуть опаску и предубеждения, впитанные с детских лет вместе со страшными рассказами матери о воронах.

– Ты отведешь Эйфорию домой, потому что я не вернусь. Но сейчас вам нужно побыть какое-то время под защитой друзей. Я не верю Моррису, а здесь они вас не достанут. И, Джой… – тут Реми замолчал и посмотрел на него ярко блестевшими в лунном свете глазами. – Я прошу тебя, позаботься об Эйфи. Не говори ей ничего пока.

– Послушай… – начал было Джой, но Реми перебил его, настойчиво повторив:

– Позаботься о ней как следует, понимаешь. Постарайся, чтобы она была счастлива. По-настоящему счастлива. Пообещай мне это.

Джой покачал головой, он прислонился к каменной стене, отвесно уходившей ввысь, и горестно понурился, не удержавшись чтобы не вздохнуть. Потом сказал взволнованно, не поднимая взгляда:

– Боюсь, что без тебя здесь ничего не выйдет. Я не смогу, Реми, ей нужен ты. И я не знаю, что тут можно сделать. Ты просишь меня о том, что не в моих силах.

– Ты постараешься, Джой, – Реми приблизился к нему, схватил за плечи и легонько встряхнул, вынудив посмотреть ему в глаза. – Обещай, что постараешься.

Джой, наконец, поднял голову и посмотрел на Реми, так словно в первый раз его увидел, потом заговорил горячо:

– Нет, ты не знаешь, Эйфи. Совсем не знаешь. Она не смирится. Ни за что не смирится. И ты не можешь, не должен так поступать с ней. Она пойдет вслед за тобой, и ты напрасно думаешь, что сможешь удержать ее от безрассудства. Она не примет такой жертвы. Ни за что не примет! Ты хорошо подумал, Реми? Да неужели нет иного выхода?

– Нет, Джой, только так я и могу поступить. Так будет правильно, я чувствую это. Они никогда не оставят меня в покое, уничтожая всех, кто мне дорог. Жить в вечном страхе за тех, кто мне близок, обречь их на страдания и муки, я не могу, Джой. Мне все равно нет места, ни в мире воронов, ни в вашем мире. Я везде буду изгоем. Пожалуй, здесь проклятый Моррис прав… Так, не забудь, о чем я попросил тебя. Теперь, пойдем, у меня осталось не так много времени.

Реми начал спускаться с площадки, но Джой торопливо окликнул его:

– Послушай! Подожди немного, я должен… Я хочу кое-что сказать тебе… Про себя…

Реми обернулся и посмотрел на неловко замолчавшего Джоя, потом дружески улыбнулся ему и произнес негромко:

– Что ты ходил со мной все это время не как товарищ, а как соглядатай от городской Управы. Я знаю, Джой. Я не в обиде. Ты все равно был для меня хорошим другом. И знаешь, я рад, что ты сейчас со мной.

Они вновь спустились на тропу, где их встретили Эйфория и Юта, с нетерпением и тревогой ожидавшие окончания трудного разговора, о содержании которого одна из них не имела представления, а другая догадывалась наверняка.

– Реми, – Эйфория подбежала к юноше и обняла его, не в силах сдержаться. После всего пережитого, даже несколько минут без своего защитника были для нее мучительны. Она не могла на него насмотреться, вбирая и сохраняя в сердце каждое его слово, каждый обращенный на нее взгляд, каждое прикосновение. Ей казалось, что никогда еще она не любила его так как сейчас, всей полнотой своей души и сердца, которое стучало в унисон с его сердцем, биение которого она слышала, обнимая Реми. И в целом мире не было для нее звука прекрасней этого.

– Реми, – повторила она, с тревогой заглянув ему в глаза, – когда мы двинемся дальше. Здесь так неуютно и немного страшно.

Реми ласково посмотрел на девушку, взгляд его сделался мягким и нежным, словно его озарил свет: «Уже скоро, Эйфи, но сначала нужно кое-что сделать.»

Он повернулся к мьюми и спросил:

– Ты ведь поможешь мне, Юта? Я принес все, что нужно.

Вместо ответа Юта протянула к нему руки, и когда Реми подошел к ней вместе с Эйфорией, она дотронулась до его груди и тяжело, прерывисто вздохнула. Потом слегка откинула капюшон, скрывавший ее лицо и произнесла:

– Все в моей душе противится этому, друг мой. Но мы не в силах изменить своей судьбы и того, что предначертано нам свыше. Я вижу этот путь как то, что было изначально, поэтому склоняю перед ним смиренно голову и говорю: я помогу тебе исполнить то, что ты задумал. Как и сохраню то, что тебе дорого, насколько это будет в моей власти.

Реми, не говоря больше ни слова, преклонил перед Ютой колени и Эйфория, повинуясь его знаку, сделала то же самое. Он снял рубашку и передал ее Джою, который взирал на все происходящее в скорбном молчании. Но перед этим Реми достал из-за пазухи небольшую, плоскую фляжку, которую бережно положил перед собой на каменистую почву, а после того, как разделся, вновь взял ее в руки и осторожно снял крышку. В ночном, холодном воздухе разлился странный, свежий и одновременно острый аромат, непохожий ни на что знакомое.

– Вода Источника Посвящения! – ахнул изумленно Джой.

Юта взяла из рук Реми сосуд с водой и кивнула ему, в ее глубоких глазах начали переливаться волны темно-фиолетового света, лицо приобрело сосредоточенное и отрешенное выражение, прекрасные уста неслышно зашептали что-то на древнем языке.

– Я отрекаюсь от защиты Знака, – произнес вдруг Реми низким, приглушенным голосом и Эйфория вздрогнула, хотела заговорить, но Юта не дала ей сделать это, заставив одним только взглядом онеметь ее уста. На тыльных сторонах ладоней Реми, пронзая их насквозь, и между темными, четко очерченными бровями, появилось слабое, красноватое свечение, похожее на то, как просвечивает порой солнце через тонкую кожу век. Он поднял голову, закрыл глаза и произнес все тем же странно низким, будто идущим из глубины его существа, голосом:

– Я, тот кого называют Реми, отрекаюсь от защиты Знака.

Свечение на руках и лице стало ярче, как будто что-то двигалось под кожей, стремясь выйти наружу. По телу юноши прошла дрожь, дыхание участилось и стало видимым, теперь вместе со словами из его губ вырывались призрачные, белесые облачка пара и тут же таяли. Он произнес трудно, с усилием выталкивая каждое слово, от напряжения на его лице выступил горячий пот:

– Я, тот кого называют Реми, отрекаюсь от защиты Знака по своей и доброй воле окончательно и бесповоротно.

Свечение на лице и руках стало пронзительно-ярким и на поверхность кожи, озарив ее светом, выступили, три сияющих, огненно-золотых кольца, величиной как самая мелкая монета. Они плавно поднялись вверх, и в воздухе соединились в огненный цветок, в котором Эйфория с удивлением узнала очертания живого камня, который сначала сиял нестерпимо сильно, но быстро начал темнеть и угасать. Но, прежде чем он погас и обратился в прах, Юта поймала его в свою ладонь и тут же опустила в сосуд с водой Источника посвящения. И старая, оловянная фляжка засияла словно стенки ее все в царапинах и вмятинах стали вдруг хрустальными, и сама она наполнилась светом, сполохи которого заиграли на лицах, стоящих вокруг людей, волшебных существ и даже лошадей, которые забыв о страхе, завороженно смотрели на этот дивный свет большими, темно-лиловыми глазами. Юта передала сияющую фляжку Реми, и он поднес ее к губам Эйфории.

– Ты должна выпить и трижды произнести: «Я, Эйфория, принимаю защиту Знака». Только поторопись, пожалуйста.

Словно во сне, еще не веря в реальность происходящего, ошеломленная Эйфория сделала как велел ей Реми. По жилам ее словно пробежал огонь, ее окутало горячее и ароматное как дыхание летнего зноя облако, она ощутила легкое покалывание в ладонях и над переносицей, так что ей нестерпимо захотелось чихнуть, что она, не сдержавшись, и сделала. А потом еще и еще раз. Джой бросился к девушке и хотел помочь ей встать, но она уже поднялась сама, чувствуя во всем теле необыкновенную легкость.

– Зачем ты это сделал, Реми! – воскликнула она, обратив свой взор на юношу, продолжавшего стоять на коленях. Голова его бессильно поникла, спина сгорбилась, а плечи опустились, рука была прижата к груди, на которой вновь явственно проступил, причиняя мучительную боль, кровоточащий знак, выжженый Верховным вороном. Реми с трудом разогнулся и медленно поднялся с колен, вытер пот с лица, мертвенная белизна которого не на шутку напугала Эйфорию, заставив ее испуганно вскрикнуть.

– Все в порядке Эйфи, – прохрипел Реми, пытаясь улыбнуться. – Мне пора. Проводи меня немного, хорошо.

Не отнимая от груди одной руки, он нашел, не глядя, другой рукой ее хрупкое плечо и тяжело оперся на него. Постоял, немного пошатываясь, сделал несколько неуверенных шагов и тут почувствовал, как Джой, подставив свое плечо, поддержал его. На влажные от пота виски Реми легли прохладные и невесомые ладони Королевы мьюми, на кончиках пальцев которой плясали голубые огоньки. Они окутали сиянием его грудь, облегчая боль и, Реми смог перевести дух, прошептав едва слышно: «Прощай прекрасная Королева Юта. Благодарю тебя за все.»

Она коснулась поцелуем его лба и быстро отвернулась, скрывая заблестевшие на глазах слезы. Реми кивнул Джою и повернулся к Эйфории, не сводившей с него встревоженных глаз.

– Что это значит, Реми, – спросила она голосом дрожавшим от волнения и недоброго предчувствия. – Я не понимаю… Если тебе нужно уйти, я пойду с тобой. Все равно куда. Я ни за что здесь не останусь без тебя.

– Эйфи, милая, – он взял ее за руку и повел за собой, тихонько присвистнув. На его зов отозвалась негромким ржанием одна из гнедых кобылок, звонко зацокав по камням копытами вслед за ними. Какое-то время они шли молча в обратную от границы Края Воронов сторону. Вот скрылись за поворотом фигуры Джоя и Юты, которые смотрели им вслед, застыв на месте, думая каждый о своем. Эйфория шла молча, чувствуя жар его руки, она боялась заговорить, боялась услышать то, что может сказать Реми, и сердце ее замирало в предчувствии беды. Наконец, Реми остановился у невысокого чахлого дерева с тонким, причудливо искривленным стволом, корни которого кое-как находили себе пропитание в скудной почве горного перевала. Мелкие, круглые листья его едва заметно трепетали, хотя воздух был неподвижен и тих. Реми посмотрел на девушку долгим, затуманенным взглядом, произнес негромко:

– Эйфи, послушай меня, пожалуйста, и сделай так как я прошу. Хорошо?

– О чем ты хочешь меня попросить? – сказала она голосом полным тревоги.

Он помолчал, предвидя непростой, мучительный для них обоих разговор, потом сказал, придав голосу безмятежность, которой совсем не чувствовал:

– Мне нужно сейчас уйти. Вернуться к воронам, чтобы отдать им кое-что и освободиться окончательно. Мы так условились. Понимаешь? И тогда, они больше не станут преследовать тебя, а я смогу стать по настоящему свободным.

Он с надеждой взглянул ей в лицо, но Эйфи отрицательно помотала головой, на лице ее отразились тревога и страх. Она пристально заглянула ему в глаза:

– Я пойду с тобой. Не оставляй меня, пожалуйста.

Реми уловил в ее голосе знакомые упрямые нотки и вздохнул:

– Нет, Эйфи, тебе нельзя возвращаться. Тогда все окончательно погибнет. Я должен прийти один. Ты побудешь пока у мьюми, вместе с Джоем. Ты должна отпустить меня Эйфория, иначе они никогда не оставят меня в покое.

– Реми! – на глазах Эйфории показались слезы, а голос дрогнул. – Пожалуйста, не оставляй меня. Не уходи, прошу тебя, я не вынесу нашей разлуки. Да, я боюсь воронов, но еще больше я боюсь, что потеряю тебя. И лучше я пойду с тобой обратно, чем буду в безопасности, но без тебя. Ты говоришь, что это даст тебе свободу, но почему-то у меня так тяжко стало на душе. Я не хочу, чтоб ты к ним возвращался. Не делай этого, пожалуйста. Ведь мы могли бы убежать от них, укрыться где-нибудь с тобой. Быть только вдвоем, чтобы никто нас не нашел.

– Нет, Эйфи, милая. Пойми, я не хочу, чтобы мы повторили судьбу моих родителей. Вороны, они найдут нас рано или поздно, где бы мы не укрылись, как бы далеко не убежали. Поэтому не удерживай меня.

– Мы будем очень осторожны. Реми, прошу тебя!

– Нет, Эйфи. Не проси. Они придут, когда мы будем счастливы и спокойны, когда поверим, что все плохое уже позади, а впереди только долгая жизнь и счастье, и наша любовь. Это вороны, и они умеют ждать. Они терпеливы, Эйфи, и не знают милосердия и жалости. И я дал клятву, которую нельзя нарушить, иначе проклятие погубит многих, а моя кровь будет сжигать меня заживо, обратившись в яд. Прости. – Он прикоснулся к ее волосам рукой, перебирая пальцами густые, медные пряди, ладонью вытер слезы, беззвучно бегущие по ее щекам, прикоснулся губами к ее глазам, поцеловав мокрые, дрожащие ресницы. И всматривался в ее лицо и не мог насмотреться, стараясь удержать до конца в памяти каждую его черточку, каждую золотую веснушку. – Ты помнишь, как я учил тебя вороньему языку, и ты спросила, как будет звучать на нем «любимая».

Эйфи кивнула:

– И ты сказал, что нет такого слова.

– Мне кажется, теперь я знаю, как оно звучит. И это слово ты, Эйфория. Только с тобой я узнал, что это значит по-настоящему жить, только с тобой одиночество перестало грызть мое сердце…

– Если ты меня любишь, Реми, то не оставляй или позволь следовать за тобой.

– Я люблю тебя, Эйфория. И поэтому хочу, чтобы ты жила, чтобы ты была счастлива, чтобы ничто не угрожало тебе больше. А для этого мне нужно исполнить клятву. Не плачь, прошу тебя.

– Тогда возвращайся поскорее, – произнесла она, не скрывая своих слез. И настойчиво спросила, стараясь заглянуть ему в глаза. – Ты ведь вернешь, Реми? Пообещай мне, что вернешься.

Вместо ответа он снял с шеи тонкую цепочку с небольшой золотой пластиной и бережно надел ее на Эйфи. Цепочка была теплая, словно живая:

– Пусть она будет у тебя до моего возвращения. Только пообещай, что сделаешь как я тебя прошу.

– Я сохраню ее, ты только возвращайся поскорее, – сказала Эйфория и коснулась рукой испещренного письменами прямоугольника, потом спросила с внезапно вспыхнувшим любопытством:

– Ты так и не смог прочесть, что здесь написано? Какое-то заклинание или слова силы?

– Я не прочел, – ответил он. – Я вспомнил, всплыло вдруг в памяти, что видел ее в детстве. Это не заклинание, просто стихи. Хотя, возможно, они имеют какую-то силу, какое-то значение. И если это так, то пусть они хранят тебя, Эйфория, на путях твоей жизни.

– Прочти мне их, – попросила она.

Реми закрыл глаза и произнес немного нараспев:

– Тепло наших тел – это то, что заставляет нас теснее прижиматься друг к другу в холоде осенних ночей. Жар наших сердец – это то, что не дает остыть теплу наших тел.

Закончив говорить Реми открыл ярко заблестевшие глаза, привлек к себе Эйфорию, крепко обнял и поцеловал. И этот его прощальный поцелуй не был похож на те другие, прежние. В нем не было ни страсти, ни упоения, лишь горькая, обжигающая нежность и печаль, соленая от слез. Потом он, не оглядываясь, быстро пошел прочь. Ухватив за узду кобылку, потрусившую за ним вслед, вскочил в седло и пришпорил ее.

– Я буду ждать тебя, Реми, – крикнула Эйфория, но ответом ей был затихающий стук копыт.

Глава 35 Белая птица

Давно стих в ночи стук копыт резвой гнедой лошади, что унесла Реми прочь, а Эйфория все стояла и стояла, замерев в черной тени кривого деревца, не в силах сдвинуться с места. Сердце ее разрывалось от боли, едва обретя друг друга, они вновь расстались, и Эйфория в глубине души предчувствовала непоправимое, но и разум ее, и сердце не хотели принимать этого. Она сильно прикусила зубами большой палец, чтобы не разрыдаться, потому что боялась, что, начав плакать, не сможет остановиться. «Нет-нет, – подумала она, – я не должна, я не буду лить сейчас слезы, будто оплакивая его. Это невозможно, чтобы он не вернулся. Никак невозможно.»

– Я буду ждать тебя, Реми, – прошептала она. – Обязательно возвращайся.

Послышались шаги и на плечо ей участливо легла знакомая рука, осторожно пожала.

– Пойдем, Эйфи, – сказал Джой. – Нам нужно двигаться дальше…

… Рассвет озарил верхушки далеких гор нежным, розовым светом, расплескав по их заснеженным склонам золото нового дня. Огненный диск солнца едва показался над горизонтом, когда Реми вновь очутился в густой, мрачной тени Колдовского бора, где под кронами вековых дубов-великанов еще царила ночь, угрюмо поглядывая из-под тронутых старческой, осенней желтизной листьев на неумолимо светлеющее небо. Недалеко от места, назначенного скаргом, он спешился и отпустил уставшую кобылку, перед этим заботливо обтерев ей пучком травы взмыленные бока, потрепал по густой, спутанной гриве, обнял и на мгновение прижался лбом к теплой, упругой шее. Потом звучно хлопнул ее ладонью по крупу и воскликнул, прогоняя:

– Скачи домой! Быстрее! Хой-хой!

И когда кобылка с тонким ржанием умчалась прочь, он, немного помедлив, двинулся вглубь сумрачной чащи, пробираясь меж смыкающихся стволов деревьев, храня на лице суровое, сосредоточенное выражение…

… Эйфория и Джой добрались до Зачарованного озера еще затемно по тропе указанной Королевой, преодолев ее верхом на лошади. И хотя сбылось то, о чем Джой мечтал так часто долгими и жаркими ночами, он не испытывал радости, в душе его царили уныние и печаль. Юта встретила их на берегу, она поспела раньше, используя течение быстрой как горный ручей речки Серебрянки, берущей свое начало среди камней перевала. Изумленная Эйфи увидела, как мьюми склонилась над водой, откинув с лица капюшон плаща, и на темной бурливой поверхности потока засияло ее отражение, которое чуть разогнало мрак ночи. Юта опустила в воду свои тонкие пальцы и в следующее мгновение исчезла, оставив на волнах мерцать голубоватый след.

Королева провела усталых путников к шатру, поручив кобылку заботам одного из мьюми, и предложила Эйфории и Джою отдохнуть и подкрепиться, а когда они немного утолили голод и жажду, но отказались прилечь на устланные мягкими покрывалами кушетки, пригласила провести время на берегу. Мьюми против обыкновения не состязались в эту ночь в дивном своем пении, не слышно было и веселой болтовни, сопровождавшей их в прогулках под луной, беспечного смеха и шуток. Заповедная сторожевая роща едва светилась, казалось тусклой и унылой, не вспыхивали яркие, цветные огни между ветвей, не распускали свои золотые бутоны прекрасные цветы, распространяя дивный аромат. И даже звезды словно потускнели в небе, стараясь приглушить свой неуместно яркий блеск. На Благословенный край будто набросили покров печали и тишины.

Но Эйфория, поглощенная своими мыслями и тревогами, не замечала ничего вокруг, ее напряженный взгляд был обращен лишь вглубь себя, она искала в себе силы, чтобы не дать отчаянью проникнуть в ее сердце, на котором казалось лежала невыносимая тяжесть. Выйдя из шатра на берег, она опустилась на сочную, зеленую траву, не ощущая ее приветливой мягкости, не видя Джоя, следующего за ней по пятам. Опустив голову, Эйфи задумчиво поглаживала пальцами золотой прямоугольник с округлыми краями на цепочке, что отдал ей Реми, и неслышно шептала при этом строчки, что он прочел ей накануне. Она запомнила каждое их слово и голос Реми еще звучал в ее ушах. Джой сел рядом с ней, поглядывая с грустью на ее застывшее лицо, потом неловко шмыгнув носом, спросил, кивнув на подвеску:

– Значит, он решил отдать ее тебе, на память.

Эйфория замерла, потом нахмурив брови, сердито посмотрела на Джоя и произнесла возмущенно:

– Что ты такое говоришь! Нет, не на память, а лишь до возвращения. Он так сказал мне…

– Он не вернется, Эйфи, – раздался позади голос Юты. – Он обманул тебя, хоть и невольно. Так, что не жди напрасно, прими это сейчас, чтобы не терзаться в бесполезном ожидании.

Эйфория стремительно поднялась, лицо ее от волнения раскраснелось, в глазах, устремленных на мьюми, как будто отразились грозовые тучи:

– Неправда. Зачем, ты говоришь неправду, Юта! Он обещал мне, что вернется. Он что-то должен им отдать, чтобы стать свободным, стать навсегда свободным, слышите.

– Ты разве не поняла, Эйфория, – с холодной скорбью в голосе сказала мьюми, лицо ее было скрыто под темной, прозрачной вуалью. – Он ушел, чтобы умереть. Он не вернется.

– Нет! – замотала головой Эйфория. Она смотрела на Королеву широко распахнутыми глазами, пытаясь защититься от страшной правды неверием. – Не говори так, Юта! Как ты можешь!

Но та лишь смотрела на нее блестевшими от слез глазами, потом перевела на Джоя красноречивый взгляд. В ответ он молча покачал головой, не в силах, что-либо вымолвить.

– Ты ведь уже знаешь это, Джой. – произнесла Юта все так же пристально глядя на него. И когда Эйфория подошла к нему очень близко и с мольбой заглянула в глаза, молча отвернулся с мрачным и несчастным видом.

– Скажи ей, Джой, – попросила девушка, положив руки ему на грудь – скажи ей, что это неправда. Ведь ты не отпустил бы его, если бы все было так. Скажи…

– Эйфи… – начал было Джой, но не смог больше ничего сказать, голос изменил ему, и он стоял, судорожно пытаясь сглотнуть застрявший в горле ком. Эйфория опустила руки, отступила от понуро стоявшего Джоя, и огляделась. Рассвет едва начал брезжить и на далеком горизонте, показалась розоватая полоска зари, по Зачарованному озеру прошла легкая рябь от свежего утреннего ветерка, звезды бледнели и гасли, наступал новый день, обещая ясную, теплую погоду. Она вновь обратила свой взгляд на Королеву мьюми, что смотрела на нее сквозь темную вуаль глазами полными скорбной печали и вновь отчаянно замотала головой:

– Я вам не верю.

– Ты хочешь увидеть его в последний раз, – произнесла Юта глухим, безжизненным голосом. – Увидеть, как все будет?

Эйфория, продолжая смотреть на нее неверящим взглядом, только молча кивнула, пытаясь справиться с волнением, охватившем все ее существо, волнением, кружившем голову, лишавшим сил, хватавшем ее за горло своей мертвящей хваткой. Ей хотелось кричать от отчаяния, от сознания, что свершается что-то страшное, непоправимое, что она что-то безнадежно упустила, но то же отчаяние сковало ее уста молчанием. Она вновь и вновь гнала от себя черные мысли, пытаясь обратить свой гнев на Юту, с такой холодной уверенностью и беспощадностью, говорящей ей страшные вещи, но в глубине своего сердца знала, что это правда. Но все в ней восставало против этой правды, противилось ей как самой гнусной лжи, способной отравить все, что есть в мире светлого, безмятежного и чистого.

Юта поманила ее за собой. Вслед за ними двинулся нетвердой, запинающейся походкой Джой, так будто его вели против воли, и он, ступая через силу, все же не мог остановиться. Они обогнули по берегу озеро пока не пришли к небольшой запруде, питал которую подземный родник, делая темные озерные воды светлыми, словно бы насыщенными мельчайшей серебряной пылью, вбиравшей свет и отражавшей его дрожащими на ровной, водной глади бликами.

– Это – речное зеркало, – сказала тихо Юта. – Оно не лжет, ведь отраженье в нем лишь то, что происходит сейчас и ни минутой позже или раньше. Оно не знает, что ты хочешь видеть, но может показать тебе того, кто занимает в это время твои помыслы. Прикоснись к воде, Эйфория, и ты, Джой.

С этими словами Юта опустилась у края запруды и окунула в ее серебристую глубину руки, погрузив их до запястья, и слегка взволновала поверхность воды. Эйфория и Джой сделали то же самое и не почувствовали ни тепла, ни холода, как будто руки их окружило невесомое, блистающее облако. Эйфории показалось, что ладони там, где она чувствовала покалывание знака, вновь начало немного жечь, рука налилась тяжестью и жжение усилилось, но было неожиданно приятным как от живых камней. И это пробудило в ней воспоминания о стране Мечты, Лунной беседке и Реми, что держал в своих ладонях ее руки. Из глаз ее медленно выкатились несколько слезинок и беззвучно упали в светлую воду Зеркальной запруды, мгновенно растворившись в ней. Королева, пристально всматриваясь в воду, начала говорить что-то напевно и тихо, слова звучали незнакомо, но Эйфи поняла внезапно каким-то неведомым ей чувством, что Юта говорит о Реми, о том как он пришел на берег Зачарованного озера в свой первый раз, израненный и умирающий, и как он уходил отсюда в мир людей, чтобы найти свою судьбу и свое место, и как он возвращался вновь, чтобы набраться сил и отдохнуть душой в кругу друзей. Из этого ее рассказа складывалась песня, которая болью отзывалась в душе Эйфории. «А может, – подумала девушка, – это не Юта поет о нем, а я дождливым летним днем стою на крыльце его старого дома и жду, когда раздастся любимый голос и позовет меня по имени, позволив войти не просто в дом, но в свою жизнь». Наконец, закончив петь, Королева подняла руки, стряхнув капли воды, что серебристо блеснули в лучах восходящего солнца, и Эйфория с Джоем завороженные всем происходящим повторили ее движения.

Поверхность запруды, продолжая слегка волноваться, потемнела и Эйфи с удивлением заметила, что потемнела не вода, это в глубине ее появилось изображение погруженной в рассветные сумерки дубовой чащи, среди замшелых, искореженных стволов которой шел человек, шел навстречу своей судьбе Реми…

… Они встретили его на большой лесной опушке, памятной ему с обряда посвящения. Скарг Моррис и тринадцать вронгов во главе с Фраем, все как тогда, не хватало только Моргота с его угрюмым и недобрым взглядом, с его вечными подозрениями и жестокой усмешкой. Блеск, набирающего силу дня, не мог разогнать окружавшую мрачные фигуры тьму, что исходила от их черных, рваных плащей, будто сотканных из смертоносно-острых перьев. Вороны смотрели на него провалами, не отражавших света глаз, застыв в безмолвном ожидании. Лишь Фрай при виде Реми скривился в злорадной ухмылке, да плотоядно пробежал по щели его рта змеиный, раздвоенный язык. Никто из них не проронил ни звука, когда Реми вышел на поляну и приблизился, стояла душная, глухая тишина. От этой плотной и зловещей тишины дышать было невыносимо трудно, сам воздух стал горьким и тяжелым.

– Что ты мне скажешь, изгой, – прокаркал Верховный ворон, резким, жестяным голосом. В руках его блеснул отполированный до гладкости костяной кинжал Обращения, бледного, воскового цвета, но остроты и твердости совсем не восковой. Клинок из кости Первоворона не уступил бы в прочности и самой крепкой стали, знаки заклятья, что были прорезаны на нем чернели запекшейся кровью жертвенных сердец.