Текст книги "Реми-отступник (СИ)"

Автор книги: Оливер Твист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава 18 Реми начинает действовать

Моргот с воронами вернулись на третьи сутки, довольные и с добычей. Они летели в свинцово-серой пелене дождя зловещими призраками, и за ними тянулся мрачный, красноватый след. Капли воды мешались с кровью скрогов, пропитавшей черные перья, смывали ее с могучих крыльев, со свистом рассекавших воздух, и срываясь падали вниз на поникшие в скорбном молчании деревья, на размокшую землю, на бредущих по ней в немом, иступленном отчаянии людей. Глаза пленников были пусты, а в ушах звучало, не переставая, пронзительное, колдовское карканье, заставляя их двигаться, с трудом волоча ноги, навстречу своей несчастной доле, все дальше и дальше от родной деревни, сожженной яростным, негасимым огнем, все ближе и ближе к мрачной цитадели, укрытой в непроходимой, дремучей чаще.

Еще двое суток после этого вронги пировали, обсуждая удачную вылазку, похвалялись друг перед другом захваченными трофеями, пили и ели без меры. Реми сбивался с ног в работе на кухне, ему пришлось прислуживать воронам за столом, получая от них пинки и тычки, шатаясь от усталости, убирать на столах и в зале. Пир закончился как обычно игрищами в купальнях, где нашли свою злую судьбу многие скра из мятежной деревни. После чего охочие до зрелищ вороны решили позабавить себя состязанием молодняка, делая ставки золотом на самых сильных бойцов из ронгонков или ронгов. При этом известии Реми почувствовал, как сердце у него начало заходиться от волнения, то срываясь в безудержное, недоброе ликование в предвкушении схватки, то замирая от боязни, не сдержавшись, навсегда потерять себя в пламени темного огня.

Необыкновенное возбуждение от предстоящих событий заставляло ронгонков вести себя шумнее и агрессивней обычного, они начали то и дело задирать друг друга, споря кто из них окажется самым достойным. Победитель получал часть от общего выигрыша, и, что было гораздо важнее, право пировать за одним столом с вронгами до самого обряда.

Реми очень надеялся, что Моргот не станет выводить его на ристалище и в то же время что-то подсказывало ему, что участия не избежать. Он ловил на себе косые, многозначительные взгляды, слышал смешки и перешептывания и, наконец, понял, что за роль была уготована ему на поединке. Он опять стоял в паре с Аррисом, сильным, но трусоватым ронгом. И по задумке Моргота легкая победа над Реми должна была воодушевить того, вселить уверенность в своих силах, разогреть перед схваткой с серьезными противниками, пробудить боевой азарт. Реми подозревал, что нарг поставил на Арриса неплохую сумму, а значит будет жарко. Аррису нужна была эффектная победа и щадить он никого не собирался, тем более какого-то жалкого изгоя. И если тому суждено найти свой бесславный конец от его Арриса кулака, значит так тому и быть, читал Реми в его глазах.

В день начала поединков дождь ненадолго прекратился и даже пробилось сквозь хмурую пелену бледное, безрадостное солнце, взглянуло утомленно на землю и вновь скрылось в своем облачном убежище. Ровно в полдень на ристалище зазвучал гонг, возвещая первый этап состязаний. Реми стоял под моросящим дождем у самого края площадки. Немного в стороне толпились остальные ронги, лениво наблюдая за первым боем. На него не обращали внимания, он был для них пустым местом, тем, на ком всегда можно почесать кулаки, если зудят. И Реми мог спокойно подумать, сосредоточившись на сдерживании той неукротимой силы, что начала в нем пробуждаться при виде ристалища.

Наконец подошла их очередь, Аррис вышел на площадку, потрясая в воздухе кулаками, горделиво расправив плечи, его рыхлое лицо напоминало непропеченый блин, а глаза – два тусклых уголька, застрявших в нем. Влажные волосы висели по сторонам сальными сосульками, широкая, плоская грудь вздымалась, когда он исполнял свой охотничий клич. Он сделал несколько прыжков по размокшей, скользкой глине, давая зрителям как следует полюбоваться на себя, самодовольно осклабясь при этом.

Реми нерешительно медлил прежде, чем ступить на площадку, собираясь с духом, как вдруг на плечо его легла, сильно сдавив, тяжелая рука, а хриплый, грубый голос нарга пророкотал в самое ухо, прежде чем резко вытолкнуть навстречу Аррису:

– Ты, грязный выродок! Не вздумай свалиться после первого же удара. Иначе, я с тобой поговорю так, что ни одной целой кости не останется. А сейчас пошел быстро, никчемное отродье гнусного предателя.

От последних слов Моргота темное пламя вспыхнуло в груди Реми с внезапной, неистовой силой, и он с трудом удержался, чтобы не кинуться на противника и не прикончить его сразу же. Глаза Реми застилала дрожащая как жаркое марево, темная, огненная пелена, сердце горело и стучало так, что казалось вот-вот вырвется из груди, сквозь окутавший разум кровавый туман до него донеслись издевательский смех Арриса, вопли и свист воронов, крики зрителей «убей, убей его». Он не мог сосредоточиться, пытаясь совладать с разбушевавшейся темной силой, искавшей выхода, с яростью, заставлявшей его мучительно стонать сквозь стиснутые зубы от попыток сдержать ее, не дать ей овладеть собой безраздельно. Шатаясь как пьяный скрог, он сделал несколько шагов по площадке, низко опустив голову, чтобы скрыть горевший в глазах сумрачный огонь, глубоко и часто дыша.

– Я еще не начал, падаль, а у тебя уже коленки трясутся!

Аррис захохотал. Предвкушая грядущий триумф, он, не торопясь, приблизился к Реми, которого мотало из стороны в сторону, и нанес ему первый удар, не особенно стараясь. Он не хуже Моргота понимал, что воронам нужно зрелище, что ему немного будет чести сразу уложить заведомо слабого противника, которого он не раз уделывал до того на поединках в кровь. Он собирался бить Реми долго, с удовольствием, пока тот не встанет перед ним на колени, а затем эффектным ударом прикончить его. Арриса распирало радостное ликование, азарт и самодовольство не позволили ему разглядеть, что с противником твориться что-то неладное, что крепкие мышцы его напряжены, и сам он как натянутая тетива лука, готового выстрелить. От удара Реми качнуло, следующий удар заставил его пошатнуться, на голую грудь брызнула первая кровь, мешаясь с дождевой влагой. Реми сделал глубокий вдох и выпрямился, приходя в себя, разбитые губы прошептали неслышно «вода, родник, гора, ледник». Он легко увернулся от следующего удара, прикрыл глаза, в которых едва заметно мерцали блики темного пламени и позволил Аррису ударить себя еще раз. Сам он ограничился несколькими выпадами, не уверенный, что контролирует свои действия. Аррис разозленный сопротивлением стал агрессивней и напористей, он прошипел, слегка задыхаясь:

– Не смей уворачиваться ты, фарга.

В ответ Реми едва не рассмеялся, им незаметно начало овладевать упоение боем, он чувствовал распирающую его силу, жаждущую выхода, она ударяла в голову как крепкое вино, рождая желание насладиться зрелищем поверженного соперника. И Реми, вняв просьбе Арриса, не стал уворачиваться. Вместо этого он стал биться, понемногу входя в раж, ощущая в себе словно гул лесного пожара, вновь набирающую мощь силу. И Аррис неожиданно для себя понял, чтобы свалить Реми ему придется попотеть. Эта белая падаль стала бить, и бить крепко вместо того, чтобы покорно подставляться под его кулаки. Это в свою очередь вынудило его всерьез заняться противником, он больше не усмехался презрительно, под градом молниеносных, болезненных ударов, которые становились все резче и сокрушительней. Пока, наконец, не рухнул в грязь, успев перед этим заметить летящий ему в грудь крепко сжатый, перепачканный в крови, кулак Реми, объятый темным, призрачным пламенем.

– Вот, черт! – подумал он удивленно перед тем, как потерять сознание.

Когда Аррис упал с гулким, сочным звуком, зрители взорвались неистовыми криками. Реми стремительно опустился рядом с ним на колени и занес руку, чтобы ударить еще и еще раз. Одержимый темным огнем он совсем упустил, что не должен был победить, что хотел лишь немного проучить Арриса, прежде чем, предоставить ему первенство в поединке.

Он не успел нанести поверженному Аррису еще один сокрушительный удар, который скорее всего отправил бы того в компанию к Фраю, как чьи-то цепкие пальцы перехватили его руку, до хруста кости сжав запястье, и сильно дернули, оттаскивая от соперника. Реми обернулся, увидел взбешенное, страшное лицо нарга, и, резко приходя в себя, с ужасом понял, что перестарался и теперь его точно не оставят в покое.

– Ты! Ты! – прогремел Моргот, не находя слов от кипевшей в нем злобы, и размахнувшись ударил Реми так, что он вылетел за край площадки, и обдирая на спине и плечах кожу, пропахал собой жесткий дерн, после чего с трудом смог подняться. Потряс головой, стремясь избавиться от нестерпимо громкого гула, не обращая внимания на обильно текущую из носа кровь, темного, винного цвета, осторожно сжал кулак со сбитыми костяшками и покрутил им, чтобы убедиться, что посиневшее, полыхавшее огнем запястье не сломано.

Несколько ронгонков уволокли с площадки Арриса и на ристалище вышла следующая пара. Реми начала бить дрожь, возбуждение схватки еще не покинуло его, и он ждал, что скажут судьи, среди которых на почетном месте под обширным, шелковым навесом восседал Моррис. Он тонко улыбался и постукивал пальцами по золоченым подлокотникам кресла, слушая как Моргот доказывает, кипя от злости, что в поражении Арриса, его любимца, виновата скользкая, мокрая глина, что гнусный, грязный выродок не одолел бы противника, если бы не вмешался несчастный случай.

Наконец, скарг проронил несколько слов и недовольный Моргот, почтительно поклонившись, отошел в сторону, кинув издалека на Реми взгляд полный жгучей ненависти. Реми опустил глаза, ему понадобилось немало усилий, чтобы вновь овладеть собой. Теперь следовало ждать, что решит Моррис, и судя по тому, как тот довольно щерил зубы, ничего хорошего ждать не приходилось.

После того, как последние бойцы покинули площадку, один из судей, высокий, поджарый вронг, с крючковатым носом объявил имена тех, кто будет оспаривать первенство на следующий день. Реми назвали самым последним, и он ощутил в груди тоскливый холодок и вместе с тем какое-то странное удовлетворение. Темный огонь вновь тлел в его груди, обжигая вспышкам ярости, которые он старательно гасил, вызывая в памяти картины журчавшей по камням горной речки, чьи ледяные воды помогали ему не поддаваться пламени разрушения…

* * *

– Да говорю тебе, это была случайность! – горячился нарг. Он сновал по пустому пиршественному залу, скудно освещенному догорающими факелами, меряя его быстрыми, крупными шагами, присаживался на широкую скамью перед скаргом, но тут же вскакивал и вновь начинал кружить вокруг широкого, каменного стола, с остатками недавнего застолья. По стенам беспокойно металась, едва поспевая за резкими движениями нарга, его мрачная, гигантская тень, словно в зале вихрился не один, а два ворона.

– Успокойся, мой друг, присядь, насладись вином и пищей, – сказал ему негромко Моррис, сделав широкий приглашающий жест. – Ты почти не притронулся к этим прекрасным блюдам сегодня вечером. Посмотри какое сочное, запеченое на углях мясо, с ароматной, хрустящей корочкой, оно так заманчиво истекает соком и кровью. Ах, никто не может приготовить его так, как эта старая, глупая Милред. Упрямая старуха довольно своенравна, но умеет угодить как нельзя лучше. Она стала ценным приобретением, хоть и не пригодилась в свое время в купальнях. Уж очень безобразна.

– Не понимаю, Верховный, – вскипел Моргот, пропустив мимо ушей разглагольствования скарга о кухарке. – Этот мелкий ублюдок, этот гнусный поганый щенок, это предательское отребье! Он же едва держался на ногах от страха, когда начался поединок. Что на него нашло? Как такое могло выйти? Он не должен был победить! Его дело валяться в грязи и скулить, умоляя о пощаде! Как бы я хотел придушить его своими собственными руками…

И Моргот посмотрел на свои поднятые руки со скрюченными, словно в смертельной, душащей хватке, пальцами с острыми ногтями, больше похожими на желтые, заскорузлые когти. Из груди его вырвался хриплый клекот.

– Ну-ну! Остынь, нарг. Не к лицу такому могучему воину выходить из себя из-за какого-то незначительного проигрыша. Кстати, – едва заметно усмехнулся Моррис, не сводя с нарга насмешливого взгляда, – не хочешь ли ты сейчас заключить со мной пари на завтрашний поединок? С кем там будет биться наш беловолосый изгой? Или ты сам рассчитываешь на него поставить?

Моргот сверкнул глазами, лицо его буквально перекосило от злобного раздражения. Он прошипел:

– Никогда! Никогда я не поставлю на него ни одной самой мелкой, дрянной монеты! Да будь он трижды, четырежды проклят!

Моргот долго еще кипел от злости, изливая свой гнев перед скаргом, который с удовольствием подогревал его тонкими насмешками и издевками, радуясь про себя, что оказался прав насчет мальчишки, и дело наконец сдвинулось. Осталось только укротить его непокорный нрав, выяснить как далеко он может зайти в своем владении силой и провести через обряд, чтобы навсегда поработить, сделав несокрушимым орудием убийств. У Моргота были насчет Реми большие планы.

Сам Реми глубоко переживал свою ошибку. В его планы не входило становиться победителем состязаний, и он понимал, что ему придется приложить усилия, чтобы сойти с дистанции, так и не раскрыв всей своей силы. Но в то же время страстно хотел вновь отдаться тому упоительному чувству, когда в душе его вспыхивало темное пламя, взращенное годами унижений и побоев, непосильного, подневольного труда, гибелью близких, лишением его в жизни всего самого дорого и светлого. Когда этот мрачный, скорбный, гневный огонь овладевал его сердцем и сознанием, ему хотелось только мстить, убивать без разбора, чтобы уравновесить переполненную чашу своих страданий. Реми стал задумываться, какой бы стала его сила, не пройди он через годы беспросветного мрака, боли и отчаянья, и что ему делать с этим теперь. И не находил ответа.

Только к концу состязаний, он смог научиться управлять темным огнем так, чтобы, не вызывая сильных подозрений, проиграть в поединке Рорсу, крепкому, коренастому ронгу, ставшему в итоге победителем.

Когда занятия на ристалище продолжились, Моргот прожигая Реми пристальным, исполненным отвращения и ненависти, взглядом, выставлял против него самых крепких и закаленных ронгонков, часто прерывал поединок, мощным ударом выкидывая Реми с площадки за придуманные на ходу нарушения. После чего, награждая пинками и оплеухами, гнал обратно под кулаки соперника, издевательски при этом усмехаясь и бормоча про себя.

– Ничего-ничего, гаденыш, ты еще поплатишься у меня за дерзость.

Глава 19 Реми и Юта

Утро застало Реми и Эйфорию далеко от Зачарованного озера. Они всю ночь бродили по луговым тропинкам, пока не забрели в небольшую рощу на невысоком, поросшем мягкой, пышной травой холме. Здесь под раскидистыми кронами деревьев с нежно-серебристыми листьями, было тепло и уютно. Ночная прохлада осталась в низине, у воды, там, где были слышны голоса мьюми, затеявших песенные состязания и веселые игры при необыкновенно ярком свете звезд. Эйфория никогда не видела раньше, чтобы звезды так сияли и были такими крупными и лучистыми, переливаясь и вспыхивая алмазным блеском. Из-за этого ночное небо словно дышало и казалось особенно близким, живым.

Эйфория подумала, что на землях мьюми все жило какой-то собственной жизнью, даже деревья в роще, куда они углубились. Когда Эйфи дотронулась рукой до гладкого, серо-зеленого ствола, испещренного темными, мерцающими точками, она ощутила нежное тепло, которое излучала его тонкая, шелковистая кора. Ей стало немного не по себе, но Реми успокоил ее, сказав, что льигонты, так они назывались на языке мьюми, не опасны, в отличии от стражей озера в Заповедной роще. Они питаются соками земли и ее жаром, их корни уходят на такую глубину, что трудно представить.

– Это очень древние деревья, – сказал он. – Они кажутся юными и беспечными, но это не так. Они добрые и мудрые, у них есть то, что можно назвать душой. Они могут говорить, только мало кто из простых смертных понимает их язык, даже сами мьюми, настолько он старый. Одна Юта может беседовать с ними свободно. Она хорошо знает их наречие и может общаться на нем со всеми странными существами этого благословенного края.

– Скажи, а ты знаешь этот язык? – спросила Эйфория, глядя на Реми сияющими как звезды глазами. Она опустилась на траву у корней высокого дерева и Реми сел рядом. Эйфория прижалась к нему и обняла. Он ответил ей не сразу, только после того, как они смогли прервать поцелуй.

– Нет, не знаю. Лишь отдельные слова.

И он снова поцеловал ее под доброжелательный, тихий шелест листвы над их головами, похожий на ласковый шепот. Потом Эйфория снова заговорила:

– Джой говорит, ты часто здесь бываешь. Тебе нравятся мьюми?

– Да, нравятся. Они приветливые и веселые, всегда рады рассказать тебе забавную историю или спеть одну из своих бесконечных песен, угостить молодым вином и накормить до отвала. Они как дети честны и добродушны, как старцы умны и прозорливы. Но только с друзьями, для врагов у них приготовлено немало сюрпризов. И с ними лучше не ссориться.

– А как ты познакомился с ними? Расскажи мне.

– Хорошо. Только это длинная история и начать придется издалека.

Она положила голову ему на плечо, приготовившись слушать, и он осторожно прикоснулся губами к ее макушке, обнял и негромко вздохнул.

– Я могу слушать тебя всю жизнь и не устать, – сказала Эйфория. Ей хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Чтобы ничто не могло нарушить их счастливого уединения, никакие заботы внешнего мира, его печали и даже радости, потому что ее радость была совершенной. Нигде больше не желала она быть в этот час, как только здесь и только с ним. Ей казалось, что сбывается ее самый заветный, самый чудесный сон, то, о чем она начала мечтать с их самой первой встречи.

– Я прочел о них в одной старой книге, когда жил среди воронов. И с тех пор все думал, смогу ли я когда-нибудь побывать в этих дивных землях, где скрыто столько удивительных чудес. Но так как я не по своей воле жил у воронов, то и дороги мне сюда не было. От них нельзя просто взять и уйти, как бы сильно ты этого не хотел, как бы не стремился. Из их цепких когтей не вырваться. Даже если ты сумеешь покинуть крепость, как-то пройти через колдовской дремучий бор, из которого нет никому пути на волю, тебе все равно не скрыться. Власть воронов простирается далеко за пределы черных земель. Но мне удалось. Только, пожалуйста, не спрашивай как. Я не хочу говорить об этом сейчас, эта повесть не для твоего нежного сердца.

– Эти шрамы, это они оставили их? – спросила Эйфи вполголоса, крепче обняла его, и не выдержав охвативших ее чувств, воскликнула с негодованием. – Они хотели тебя убить!

– Нет. Не хотели, – не сразу ответил Реми. Эйфории показалось, что он едва заметно вздрогнул, словно его пробрал озноб. – Если бы хотели, то убили. Они только хотели наказать меня за то, что не подчинился воле скарга… Да. Потом я очнулся в доме у одной милосердной женщины, в деревне, что у самой пустоши, за границей Вороньего края. Она, эта женщина, была лекаркой, знала, как извлечь из растений их живую силу. И она была добра ко мне, обмыла и перевязала раны, приложив к ним целебную мазь, поила и кормила меня. Она разделила со мной свой хлеб и не спрашивала кто я и откуда. Мне жаль, что я не могу отблагодарить ее так, как она того заслуживает. Она рассказала, как меня нашли местные крестьяне и привезли к ней в дом, думая, что я уже не встану. Она говорила, что три дня я лежал, не приходя в себя, совершенно неподвижно и почти не дыша. И только потому, что кровь еще сочилась из ран и тело горело огнем, она понимала, что меня рано предавать земле, и что моя душа, заблудившись во тьме, все же ищет путь к свету, не желая сдаваться. И она пела надо мной древнюю призывающую песню, помогая найти дорогу…

– Реми, милый! – Эйфория подняла голову, заглянула ему в лицо, скрытое тенью, и нежно погладила по щеке. На глазах ее заблестели слезы. Он улыбнулся ей немного смущенно и сказал:

– Я никому никогда не рассказывал об этом. И, наверное, зря начал говорить сейчас… Прости, что расстроил тебя. Не надо, не плачь! Все уже хорошо, Эйфория. Давай поговорим о чем-нибудь другом, более веселом.

Но она помотала головой, закусив губу, и некоторое время сидела молча, спрятав лицо у него на груди и крепко обхватив руками. Потом попросила:

– Нет-нет, пожалуйста, продолжай. Ты можешь рассказать мне все-все про себя. Я выдержу. Я просто очень боюсь потерять тебя, Реми, и мне больно от мысли, что могло с тобой случиться. И мне так жаль, что я не могла в это время быть с тобой, чтобы хоть немного облегчить твои муки.

Он погладил ее по волосам, перебирая пальцами мягкие, шелковистые пряди, поцеловал в чистый, высокий лоб, осушил горячими поцелуями слезы на ее глазах и продолжил:

– После того, как очнулся, я пробыл у ней недолго. Через несколько дней в дом к знахарке заглянул старый мельник, чтобы взять трав для своей заболевшей горячкой дочери и увидел, что я еще жив. И он понял, что я из черного племени. Он посчитал, что я заодно с ними и обязательно принесу несчастье в их деревню. Поэтому, получив травы и не сказав мне ни слова, он ушел, собрал людей, и они решили, что лучше мне исчезнуть совсем. Например, в какой-нибудь болотной топи или бездонном Щучьем омуте, что был как раз недалеко от того места, где речка вращала колесо его мельницы. Они спорили как лучше от меня избавиться, так чтобы не осталось следов, и чтобы никто не узнал, потому что думали, что меня могут искать свои. И пока они спорили, знахарка помогла мне выбраться из дома и указала на тропу, что вела обратно к Вороньему краю, где я мог, по ее мнению, укрыться и возможно получить помощь. Идти мне все равно особо было некуда, поэтому я не стал с ней спорить. Ведь, где бы я не появился, люди продолжали считать меня вестником беды, приносящем горе и несчастья. Я был для них изгоем.

– Люди бывают слишком суеверны и полны предрассудков, – сказала Эйфория серьезно и грустно, тяжело вздохнув. Она взяла его руку в свои ладони и погладила. – Но скажи, Реми, почему и те, кто из черного племени, тоже называют тебя изгоем? Хотя и видят в тебе ворона, своего соплеменника.

– На языке воронов Реми – значит одиночка или по-другому изгой, – спокойно объяснил он.

– О! – с недоумением произнесла Эйфория. – Но отчего твои родители так странно назвали тебя? Разве они тебя не любили?

– Напротив, очень любили. – Он улыбнулся своим воспоминаниям. – На самом деле, полностью мое имя звучит как Реминнер, что значит – Одинокая гора. Это место, где я родился и где стоял наш дом. А мою мать звали Неррелинга – сияющая горная вершина или снежный пик. Ты первая, Эйфи, с кем я говорю об этом с тех пор, как остался один.

– Ты больше не один, Реми. Как бы я хотела никогда не расставаться с тобой! Но, пожалуйста, продолжай.

– Хорошо, слушай. Осталось совсем немного, – сказал он, счастливо улыбаясь. – Я не думал, что смогу долго протянуть и решил напоследок побывать там, где всегда мечтал очутиться, чтобы хоть раз посмотреть на что-нибудь поистине прекрасное. Если мне, конечно, повезет и я сумею добраться до здешних мест…

…Встревоженные мьюми встретили его у Заповедной рощи, которую он, к их огромному удивлению, миновал беспрепятственно, казалось, чары древесных стражей не имеют над ним власти.

– Кто ты и что тебе нужно? – сурово спросила его Королева Юта с изумлением и непонятным смущением рассматривая странного чужака, едва стоящего на ногах, в окровавленных лохмотьях, истощенного и грязного. Он был слишком похож на одного из ненавистного, черного племени и пришел с той стороны, но взгляд его был прям и ясен, а лицо светилось благородством, чистотой помыслов и какой-то необыкновенной красотой, чего за воронами никогда не наблюдалось. – И как ты прошел через стражей озера?

– Я не знаю, – кротко ответил Реми после того, как назвал себя. – Я просто шел по тропе от границы Вороньего края. Прости великодушно, если по незнанию, я совершил какую-то ошибку.

– Если ты пришел за живыми камнями или помощью, уходи, – ее голос по-прежнему звучал сурово и решительно, но под пристальным, серьезным взглядом незнакомца, сердце Юты все больше охватывало неведомое ей раньше волнение, заставляя драгоценную голубую кровь мьюми быстрее бежать по жилам. Он опустился перед ней на колени и сказал, все также прямо глядя ей в глаза:

– Мне ничего не нужно от тебя, прекрасная Королева. Позволь только хоть малое время побыть в твоем благодатном краю и посмотреть на его добрые чудеса. Потом я уйду и больше никогда не потревожу тебя и твой благословенный народ.

– Ты умираешь, незнакомец, но все равно сохраняешь учтивость, – сказала смягчившимся голосом Юта после недолгого раздумья. – Мне это нравится. Я разрешаю тебе остаться до полуночи. Потом уходи.

Он склонил в поклоне голову и горячо поблагодарил Королеву, не сдержав слез радости. Один из мьюми, веселый, стройный Лорис, чья душа была подобна звонкой утренней песне, отвел его на берег озера, где Реми мог смыть с себя кровь и усталость. После чего его глубокие, воспаленные раны вновь перевязали чистым полотном, а самого одели в новую, светлую рубаху и штаны из плотной серой ткани, мягкой и шелковистой. Они поддержали его силы вином и фруктами, белым, душистым хлебом. И, так как солнце уже клонилось к закату, оставили Реми в покое, позволив бродить по берегу Зачарованного озера, впрочем, приглядывая за чужаком в несколько глаз.

Когда небо над озером густо усеяли звезды и начал всходить над кронами деревьев молодой месяц, а птица полуночи спела свою прощальную песнь, Реми до этого неподвижно сидевший на прибрежном песке, тяжело поднялся и, низко поклонившись стоявшим в отдалении мьюми, пустился в обратный путь. Лицо его было спокойным, но в глубине глаз таилась печаль. Он вновь прошел свободно через рощу лесных стражей, что-то шептавших ему вкрадчиво и призывно, потом обернулся и приветливо помахал им рукой:

– Прощайте, удивительные, волшебные деревья, – сказал он негромко. – Берегите хорошенько эту чудесную землю и ее добрых обитателей.

Потом двинулся дальше медленным, усталым шагом, едва угадывая в густой, ночной тьме светлую нить тропинки. Он шел всю ночь, превозмогая слабость и боль в израненном теле, а когда забрезжил рассвет, с тоской и стесненным сердцем увидел перед собой мрачные скалы ущелья, за которым лежал край Воронов. Там, где-нибудь посреди каменных глыб перевала, ему предстояло найти свой скорый конец. Реми тяжело вздохнул, не решаясь обернуться назад, чтобы не ослабеть духом и приготовился пересечь границу края.

– Постой! – услышал он позади себя уверенный, властный голос и, повернувшись, увидел стоящую поодаль, на тропе, Королеву мьюми в серебристом дорожном плаще. На ее бледно-золотых волосах лежал нежный розовый отблеск набирающей силу зари.

– Ты не обманул меня и выполнил свое обещание. Ты был честен, хотя и понимал, что это будет стоить тебе жизни. Я хочу узнать тебя получше. Мне кажется, что ты почему-то важен для нас, поэтому я помогу тебе. Ты можешь вернуться. Вот возьми, выпей этот медовый настой, он придаст тебе сил…

… Реми прожил у мьюми год, а потом, охваченный необъяснимой тоской и беспокойством, ушел к людям. Прощаясь Королева даровала ему разрешение приходить в Благословенный край в любое время, и он часто пользовался этой милостью, храня в душе благодарное, признательное чувство к своей прекрасной покровительнице.