Текст книги "Реми-отступник (СИ)"

Автор книги: Оливер Твист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 22 Смертельный поединок

Нарг Моргот ощерил в ухмылке острые, кривые зубы:

– Ты сегодня будешь биться в клетке, грязное отродье. Мы подобрали для тебя достойного противника.

Обычно непроницаемое лицо его вдруг оживилось мрачной радостью и каким-то непонятным Реми предвкушением. Готовилось что-то необычное, что-то очень недоброе и сердце сжалось от предчувствия беды. В последнее время Моргот опять стал смотреть на него с подозрением, угрюмо прожигая на поединках пристальным взглядом из-под черных, сведенных к переносице бровей. Здесь было чего опасаться. Ронги никогда не бились в клетке – тесном пятачке земли, ограниченном решетками из прочных железных прутьев. Здесь было место для игрищ взрослых воронов, прошедших обряд, где они забавлялись со своими жертвами. Иногда это были хищные звери из окрестных лесов, кабаны или медведи, а порой скроги, взятые в плен при очередном разбойничьем набеге. Это было дурное место, видевшее столько безжалостных, жестоких убийств, что даже в ясный, солнечный день на нем лежала тень, вызывая дрожь у любого живого существа, кроме самих вронгов, предпочитавших кровавые зрелища любым другим.

Поединок должен был состояться вечером, за час до захода солнца. Так решил Моррис, и день Реми был занят работой на каменоломне. Но на душе его не раз, и не два тоскливо холодело от тревожного ожидания назначенного срока, оно выматывало его сильнее, чем тяжелый, монотонный труд с киркой. Наконец, за ним пришли. Это был Фрай, который только недавно вернулся из пещер врачевания, где приходил в себя после стычки с Реми, а с ним незнакомый вронг. Они дали ему время умыться и ополоснуть водой тело, чтобы смыть каменную пыль и грязь, что было, по его мнению, недобрым знаком. Значит, действительно предстояло что-то по-настоящему серьезное. Он сделал несколько глотков воды, чтобы унять пробудившуюся жажду и смочить пересохшее от волнения горло. Ему хотелось припасть к фляжке с теплой, колодезной водой и выпить ее всю, до капли, но Реми знал, перед поединком не стоит этого делать.

Они привели его к клетке, вокруг которой уже собралась толпа воронов, окружив ее черным, живым кольцом. При появлении Реми шум голосов стих, а затем возобновился с новой силой. Он заметил, что вронги были чем-то возбуждены и на их лицах было то же, что и у Моргота, предвкушение чего-то особенного. Реми привычно разделся до пояса и, ни на кого не глядя, вошел в клетку. За ним сразу закрыли узкую дверь из решетки. Он не успел как следует осмотреться, как на площадку с противоположной стороны вывели высокого, крепкого скрога, закованного в цепи. Его обнаженный торс и руки бугрились мощными мышцами, кулаки были похожи на кувалды, а ноги на прочные железные столбы.

Возможно прежде, подумал Реми, завороженно рассматривая могучего соперника, он был кузнецом, но, скорее всего, воином. Об этом говорили многочисленные отметины на его теле. Наголо обритая голова и железное кольцо на крепкой, бычьей шее, выдавали его теперешнее рабское положение. Глаза пленника горели мрачным, непокорным огнем. Вронги сняли с него оковы и вытолкнули на середину площадки.

– Эй ты, скрог! – заговорил Моргот со злобным весельем в голосе. Он стоял с наружной стороны клетки и по-прежнему хищно щерился. Реми еще не доводилось наблюдать его таким довольным. – Ты видишь этого молодого ворона с белой отметиной в волосах?

Реми снова посмотрел на Моргота, удивившись про себя тому, что нарг назвал его вороном. Он никогда не называл его так прежде, считая недостойным такой чести. Но уже через мгновение понял, в чем тут было дело. Изборожденное шрамами лицо бывшего воина исказилось от лютой ненависти, он вперил в Реми свирепый взгляд и коротко, недобро усмехнулся. А Моргот продолжил:

– Вы с ним сойдетесь в поединке. В смертельном поединке. Биться будете до конца. Тот из вас, кто выживет, получит свободу.

Скрог смерил Реми презрительным взглядом, звучно плюнул в его сторону, что означало полнейшую недостойность противника, потом недоверчиво взглянул на Моргота и, снова криво усмехнувшись, прохрипел:

– Слишком просто, чтобы походить на правду.

– Слово нарга! – Моргот торжественно поднял левую руку. – Убей его, и мы тебя отпустим. Только один из вас выйдет сегодня из этой клетки живым и свободным. Тебе ведь раньше приходилось это делать. Так ведь, скрог?

– Это – не поединок. Это – казнь, – пробормотал тот. И Реми был с ним совершенно согласен, подумав с острой, болезненной тоской: «Значит, он действительно был воином». Это было очень плохо. Реми знал, что навыки убийцы не помогут этому человеку, но стремясь обрести свободу, он будет биться до конца. Впрочем, расклад и без того, теперь стал для него понятен: «убей или убьют тебя» Он явственно услышал эти слова скарга. Для них это был беспроигрышный вариант при любом исходе, а для него ловушка.

– Что ты такого натворил, щенок, что от тебя хотят избавиться свои же? – заговорил с ним скрог. – А впрочем, мне глубоко плевать на это. Одним ублюдочным вороном меньше, уже стоящее дело. Не бойся, я убью тебя быстро, не стану растягивать удовольствие, хотя и очень хотел бы. Твоя никчемная жизнь слишком маленькая цена за мою свободу. Если только, это порождение демонов ночи не лжет как обычно.

– Я сдержу слово, – прокаркал Моргот, довольный лестным для него сравнением. Он взмахнул рукой: Начинайте!..

…Скрог не сразу кинулся на Реми, они немного покружили по площадке, присматриваясь друг к друг. Впрочем, с лица его не сходила презрительная, даже брезгливая гримаса. Он сделал несколько выпадов, не очень стараясь достать Реми, скорее прощупывая противника, играя с ним. Но Реми уже знал, что будет дальше. Когда он, по мнению соперника, потеряет бдительность, тот нанесет ему страшный, сокрушительный удар, целясь в основание подбородка. Этот прием считался особенно удачным, когда соперник был намного ниже воина, как сейчас, в случае с Реми. Могучая рука уже начала едва заметно подрагивать от нетерпения, ложась на траекторию удара.

Реми не мог не оценить благородства и милосердия противника. Такой удар, нанесенный с должной быстротой и мощью, мгновенно сломал бы ему шею, глубоко вогнав в мозг кости, и все закончилось бы очень быстро. Но у Реми были другие виды на жизнь, он верил, что сумеет выбраться, что его план сработает, и эта надежда поддерживала его в самые безнадежные минуты. Поэтому он отступил поближе к решетке и приготовился, одновременно чувствуя, как стремительно начинает разгораться внутри него темное пламя из черного, постоянно тлеющего уголька гнева и скорби.

Он не ошибся, скрог, перед тем как нанести удар, вдруг изменился в лице, оно преобразилось яростью, с которой он и бросился на Реми. Раздался хруст костей, и скрог ошеломленно уставился на свой окровавленный кулак, сокрушенный о стальную решетку. Он резко обернулся на спокойно стоящего позади него Реми, не веря своим глазам, и снова кинулся на щуплую, но поразительно подвижную мишень. Реми дал ему немного погоняться за собой по площадке под крики воронов, пока пламя не набрало силу. Он не хотел причинять вреда этому человеку, но понимал, что должен действовать решительно. И когда взбешенный неудачами, слепой от ярости противник вновь пошел на него тараном, он нанес первый удар, чувствуя нарастающее упоение, совладать с которым ему было труднее всего.

Вырвавшись на свободу темное пламя, сгустком незримой энергии, достигло груди скрога даже раньше, чем закаменевший кулак Реми, и легко отбросило назад огромное тело. Он устоял, нелепо взмахнув руками, с удивленным, почти обиженным выражением на лице. Реми не дал ему опомниться и атаковал стремительно, пока растущее в нем напряжение, сходное с гулом, бушующего лесного пожара, не захватило его разум целиком. Скрог был сильным. Его только недавно захватили в плен, и он не успел исчахнуть на тяжелых работах и скудной, плохой еде, положенной рабам. Поэтому он пытался, отчаянно рыча от исступления и боли, не поддаваться напору противника. Но огромные кулаки лупили воздух, не касаясь проклятого ворона, который неуловимой тенью ускользал из-под удара, чтобы безошибочно точным движением ударить самому.

Скоро Реми почувствовал, что начал входить в раж, и когда ощутил за своей спиной грозный шелест черных, призрачных крыльев перерождения, понял, пора заканчивать, пока еще он может это сделать. Он легко, пружинисто подпрыгнул, чтобы ударить сверху и увлекшись не заметил, что задержался в воздухе чуть больше, чем возможно, а крылья внезапно обрели плотность и замерцали грозной тенью, став на мгновение доступными зрению. Среди воронов вдруг воцарилась мертвая тишина, и в этой тишине Реми сокрушил наконец бывшего воина, одним движением то ли руки, то ли крыла, налитого невиданной мощью.

– Да, что ты такое? – с трудом прохрипел скрог, падая на колени. И глядя на Реми широко распахнутыми, голубыми, неяркими глазами, прежде чем рухнуть на землю, выплюнул ему в лицо вместе с кровью. – Проклятый оборотень.

Тяжело дыша Реми отступил от замершего на земле человека, немного постоял, усмиряя темный огонь, вновь загоняя его в тайники души, гася его свирепое пламя воспоминаниями о чистейшей, ледяной воде ручьев Одинокой горы. Потом тыльной стороной ладони попытался стереть с лица смешанную со слюной кровь скрога, но только сильнее размазал ее, и осмотрелся, пошатываясь от усталости и не понимая, почему вдруг стало так тихо. И почему застыли вдруг в тяжелом молчании все вороны, уставившись на него черными провалами глаз. В клетку протиснулся Моргот, величественно выпрямился, подошел к скрогу и внимательно осмотрел его.

– Добей! – сурово приказал он, но Реми отрицательно помотал головой.

– Ты слышал, что я сказал! – На плечах нарга ощетинились острые угольной черноты перья. – Ты смеешь возражать мне, жалкий червяк. Грязное, предательское отродье! Прикончи его или будешь наказан. Живо!

Моргот грозной скалой надвинулся на Реми, готовый обрушить на него свой гнев. Но Реми дерзко посмотрел ему прямо в лицо, не опуская взгляд, громко и решительно произнес:

– Я не стану этого делать!

Среди воронов прокатился неясный ропот. Лицо нарга почернело от негодования и злобы, глаза загорелись тусклым красным огнем.

– К нирлунгам его! – крикнул он и сделал знак двум рослым вронгам схватить Реми.

Глава 23 Ночь с нирлунгами

Заломив ему руки, они притащили Реми на задний двор крепости, где в каменном загоне, в прочной клетке жили нирлунги, огромные, свирепые волки, самые безжалостные хищники Черных утесов и любимцы Моргота. Даже крупные сторожевые псы горных пастухов, казались бы рядом с ними жалкими щенкам. Их тоскливый, жуткий вой нередко будил Реми ночью, наводя уныние и заставляя кровь холодеть в жилах. Пока же в клетке было пусто, два волка бесновались, запертые в тесной пещере загона, сотрясая ударами могучих тел перегородку.

Вронги впихнули Реми в клетку, сбили с ног, поставили на колени и, вцепившись в волосы, низко пригнули голову. Надели на него тесный ошейник, грубая, сыромятная кожа которого почернела и задубела, впитав в себя немало крови предыдущих жертв, потом замкнули на нем цепь, другой конец которой был прикован к толстому, железному кольцу, надежно ввинченному в грязный, каменный пол клетки, после чего поспешно вышли. Реми услышал за спиной лязг захлопнувшейся мощной двери, протяжный, громкий скрежет, входящего в пазы засова, затем загрохотал ключ, несколько раз поворачиваясь в замке, и Моргот сделал знак вронгам, чтобы они выпустили волков.

Пронзительно заскрипело поворотное колесо механизма, поднимавшего наверх прочный медный щит, заграждавший выход из тесной, мрачной пещеры, где томились два молодых нирлунга, и звери вырвались наружу. Почуяв новую добычу и свежую кровь, они тут же ринулись на пленника. Реми, сидевший на полу клетки в мучительном, напряженном ожидании, стремительно дернулся назад, в попытке уйти от летящих на него хищников и повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, но слишком короткая цепь вновь бросила его навстречу оскаленным в рычании пастям. Лицо ему опалило их смрадное дыхание, а смертоносные огромные клыки едва не сомкнулись на запястье его руки, судорожно сжимавшей звенья цепи у самого горла, в тщетной и почти не сознаваемой им попытке оттянуть ее подальше от беснующихся волков, которых удерживали, Реми надеялся, прочные цепи, гораздо длинней его собственной. Сердце в груди грохотало так, что показалось, он сейчас оглохнет, в ушах пульсировало болью. Его выручило то, что нирлунгов также отбросило назад, и они яростно завыли, забив огромными лапами в воздухе.

Реми снова быстро попятился уже не так резко, до предела натянув свою цепь и подобрав ноги. Немного отдышавшись, понял, что только так он был недосягаем для волков-убийц, возобновивших попытки добраться до него и лязгавших зубами на расстоянии меньше вытянутой руки, так что при желании он легко мог погладить их по свирепым мордам. Но такого желания у него не было.

Сквозь лихорадочный стук сердца, свирепое рычание и голодный вой нирлунгов он услышал чей-то довольный, злорадный смех, а спустя мгновение в плечо его больно ударил большой булыжник. Это развлекался Фрай с приятелями.

– Эй ты, белая падаль, поблей козленочком, повесели своих серых дружков, – заорал он радостно.

Еще один камень просвистел у самого уха Реми, чиркнув его по щеке острым краем. Ссадина тут же засочилась кровью, а звери просто обезумели, беснуясь и загребая лапами, оставляя в каменном полу глубокие царапины своими огромными, железными когтями, и норовя сорваться с привязи. До лица Реми долетали обильные хлопья пены из волчьей пасти. Их цепи уже не казались ему такими уж прочными, в отличии от той, что удерживала его самого. Несколько камней попали ему в спину, один в голову, пару раз Фрай промахнулся. Реми не шевелился и не реагировал, он крепко обхватил колени руками, уронил на них голову и приготовился провести бесконечно долгую ночь.

Скоро Фраю надоело наслаждаться видом сидящего на цепи врага. Он с удовольствием разможжил бы Реми голову камнем побольше, пользуясь его беспомощным состоянием, но без позволения скарга опасался что-либо предпринимать. Поэтому еще немного поторчав с дружками у клетки, исчерпав запас камней и обругав Реми всеми известными ему способами, наконец-то ушел. Моргот ушел еще раньше, с досадой убедившись, что нирлунги не прикончили выродка в первую же минуту и у него есть шанс дожить до рассвета. Конечно, волкам можно было помочь, лишь совсем немного удлинив их цепь, но Моррис запретил, сказав, что мальчишка еще будет нужен. Но нарг все больше сомневался, что им удастся привести Реми к повиновению и заполучить его силу в свое распоряжение. И сегодняшний случай только укрепил его в этом мнении…

… На крепость опустилась ночь, и в ее мраке глаза волков зажглись желтым огнем безумия. Они зорко сторожили каждое его движение, пропуская через оскаленные клыки глухое утробное рычание, стоило ему пошевелиться. Звери лежали, подняв черные, чудовищные морды и вытянув лапы, так близко, что их острые, кривые когти почти касались его босых ступней. Слишком короткая цепь не оставляла ему места для маневра. Он мог только сидеть, чувствуя, как начинает неметь и гнуться шея от тяжести натянутой цепи. Иногда в темном небе над его головой раздавалось хлопанье крыльев и зловещее карканье воронов, отправлявшихся на охоту. Тогда волки снова начинали бесноваться и брызгать в лицо Реми горячей слюной, обдавая его зловонием своих пастей, выть и царапать пол.

Они были голодны, а крики воронов сулили им остатки с пиршественного стола, кровавую пищу, которой можно насытить то, что раздирало им пустые желудки, вызывая слепую ярость и неистовое желание погрузить клыки в мягкую, сочную плоть, которая не только успокоит внутреннего, жестоко терзавшего их, зверя, но и надолго умилостивит его теплой, сладкой кровью. Сидящее напротив существо не было похоже на обычную добычу, молодую козу или дикого горного барана, а то и скрога, вонявшего дымом, громко вопившего, пока в горло ему не вонзались четыре острых костяных кинжала, с наслаждением вырывая из него этот крик, на который никто никогда не отзывался, превращая его в последний сипящий выдох. Это существо было непонятным, хотя на вид и не менее лакомым. От него пахло свежей кровью, вороном и еще чем-то таким, от чего огромным свирепым нирлунгам хотелось скулить как молодым щенкам, задыхаясь то ли от ужаса, то ли от восторга. Оно, это существо было так дразняще близко и все-таки недоступно. Но ничего, скоро оно утомится и уснет, и тогда они прикончат его, принесут в жертву божеству своих утроб.

Реми устало поднял голову, клонившуюся под бременем цепи, и посмотрел в глаза волкам.

– Вы здесь такие же пленники, как и я, – заговорил он и сам поразился тому, как хрипло прозвучал его голос, слова с болью продирались через иссохшее, плотно схваченное жестким ошейником, горло, обжигая едкой, полынной горечью. – Такие же рабы воронов. Но вы еще и звери, любимые игрушки Моргота, его послушные орудия убийства. Что бы вы делали, вдруг обретя свободу? Продолжали убивать? Ведь это в вашей природе, вам неведомо другое, а может и недоступно. А может вам нравится убивать, вы думаете в этом ваше предназначение, и вы бываете хоть ненадолго счастливы терзая свою жертву. Но возможно, что там, в своей родной стихии, среди громадных мрачных скал Черных утесов, в их сырых пещерах, на лесных тропах, вы стали бы иными. И честная охота не превратила бы вас в кровожадных убийц. Но клетка и Моргот не оставили вам шанса. Мне жаль вас, могучие звери, ставшие цепными псами воронов. Я не хочу такой участи. И мне не обрести свободы даже став зверем. У Морриса и для меня готова клетка и цепь, может лишь чуть длиннее этой, но гораздо прочнее и тяжелей.

Волки, казалось, внимательно слушали Реми, насторожив уши и не двигаясь с места, а когда он замолчал, дружно завыли, задрав морды. Вдруг Реми уловил за своей спиной, за пределами клетки какой-то осторожный шорох, ему послышался тихий вздох, затем приглушенное всхлипывание. Волки зарычали и вскочили, напряженно вытянув шеи. Стараясь не выпускать их из вида, Реми чуть повернул голову и, скосив глаза, увидел прильнувшую к прутьям клетки темную фигуру, в которой не сразу узнал кухарку.

– Реми, – окликнула его Милред шепотом и едва слышно запричитала, горестно зажав рот ладонью. – Ох, Реми-Реми! Проклятый Моргот! Чтоб ему темная фея дорогу перешла, чтоб у него все перья повылазили!

– Уходи, Милред, – тихо произнес Реми. – Тебя могут увидеть.

– Я принесла тебе немного хлеба и воды, мой мальчик.

Реми непроизвольно облизнул пересохшие губы, горячим едва влажным языком. Пить ему хотелось нестерпимо. Темный огонь питался соками его тела, опустошая его и заставляя испытывать мучительную, сводящую с ума жажду.

– Уходи, Милред, – вновь повторил Реми. – Или ты хочешь занять мое место.

– Я не уйду, пока ты не поешь, – сказала женщина, – буду стоять до самого утра и пусть, что хотят со мною делают. Вот, постарайся поймать, Реми. Только будь очень осторожен, не дай этим зверюгам зацепить тебя. Иначе я тоже брошусь к ним в пасть.

Реми тяжело вздохнул и повернул голову, насколько позволяла цепь. От места, где он сидел до решетки, за которой темнел неясный силуэт кухарки было довольно далеко.

– Милред, – позвал он. – Ты ведь взяла с собой веревку?

– Да, мой милый мальчик, конечно. Дай знать, когда будешь готов. Милред некрасивая и старая, но все же не такая глупая, как считают вороны.

Реми едва заметно улыбнулся, пробормотав про себя: «Это точно, совсем не глупая». Он постарался развернуться в ее сторону, чувствуя, как твердые края ошейника режут кожу, потом попросил:

– Милред, сначала воду, пожалуйста.

Что-то просвистело в воздухе и в паре шагов от Реми упала, звучно хлопнув о каменный пол, большая фляжка, в оплетке из ивовых прутьев, привязанная к тонкой, прочной бечевке. Он не смог до нее дотянуться, и Милред пришлось сделать еще немало попыток, упражняясь в меткости под вой и рычание нирлунгов, пока ей не удалось забросить фляжку достаточно близко, и Реми наконец напился свежей, еще хранящей прохладу колодезных глубин, воды. И с каждым глотком он чувствовал, как растут его шансы дожить до рассвета. После чего, Милред в полотняном мешке на длинной веревке закинула ему полкраюшки свежего белого хлеба с тонкой ломкой корочкой. Реми достал наполненный живым теплом хлеб и произнес растроганно:

– Если мы еще встретимся, Милред, я тебя расцелую.

– А я обниму тебя крепко-крепко, мой милый Реми, – прошептала кухарка, вытирая слезы краем своего фартука. И добавила: – Смотри, сдержи обещание, я буду ждать.

– А теперь, пожалуйста, уходи. Я не хочу, чтобы ты пострадала из-за меня.

Когда Милред ушла, бесшумной тенью пробираясь ночными, черными закоулками крепости в свою каморку возле кухни, чтобы там вволю наплакаться над злосчастной судьбой Реми, он принялся за еду, кое-как стерев с рук уже засохшую кровь скрога, чтобы не осквернять пищу. Но прежде отломил два больших куска, бросил нирлунгам и тут же пожалел об этом, вспомнив, что те не едят хлеба, не едят ничего, кроме свежего, сочащегося кровью, мяса. По углам клетки валялись обломки костей, добела обглоданных нирлунгами и раздробленных их мощными клыками. Внутри у Реми все похолодело, когда он осознал свою ошибку, и то, как за нее придется расплатится Милред.

– Ешьте, – сказал он нирлунгам сурово. Куски белели в сумраке ночи между громадными, волчьими лапами, а из оскаленных пастей на них ложились длинные тягучие нити слюны. – Быть может вам понравится. Или верните мне хлеб, раз вы не так голодны, что отказываетесь от благословенной пищи.

Волки несколько раз моргнули и коротко взвыли, потом вновь оскалили зубы, не сводя с Реми глаз. Прекратив рычать, они нагнули свои страшные морды, понюхали хлеб и, к немалому изумлению и облегчению Реми, в мгновение ока сожрали все до крошки.

– Ну вот, – сказал Реми, невесело усмехнувшись, – я разделил с вами кров, хоть и не по своей воле, а вы разделили со мной хлеб, и теперь не можете слопать меня так просто, без угрызений совести. А сейчас, пожалуйста, дайте мне немного поспать. У меня был очень трудный день. Я обещаю, что не потревожу вас своим храпом.

Волки глухо, угрожающе зарычали, за все это время они ни на шаг не отошли от Реми, карауля каждый его жест. И теперь совсем не собирались оставлять его, но прекратили попытки вцепиться ему в горло или мгновенно схватить за голую лодыжку, попавшую в пределы досягаемости.

– Какие вы упрямые ребята, – вздохнул Реми. Он, сохраняя между ними прежнее расстояние, проверяя его по натянутой цепи, медленно и осторожно опустился на пол, лицом к волкам, и обессиленно закрыл глаза.