Текст книги "Солнце мое (СИ)"
Автор книги: Ольга Войлошникова
Соавторы: Владимир Войлошников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Тренировались.
А ещё более удивительно, что я успела рассмотреть такие детали! Обычно я бой воспринимаю как «вж-ж-жух – вж-ж-жух, кто-то куда-то промчался, а кто победил?» Не успеваю я фиксировать вот это всё. А тут успела.
И глаза Вовкины, бешено-жёлтые успела увидеть.
Жёлтые???
Вовка подошёл и подал мне руку:
– Ты как, нормально?
И глаза почти уже нормальные, хвойно-зелёные.
– Аг-га, – зубы у меня мелко застучали.
Я с удовольствием разбила о берёзу их хрипатый магнитофон.
И в рожи обоим этим воющим козлам с не меньшим удовольствием плюнула бы, но Вовка заторопил меня:
– Пошли-пошли-пошли! – глянул на свои руки – кровь, я так понимаю, была чужая, – Ты пока пакет понеси, испачкаю.
– Пош-ш-шли к вод-д-де спустимся? – зубы у меня периодически начинали стучать, как будто накатывало что, – Там, у заваленной берёзы спуск б-б-был, помнишь?
– Да-да, вот туда и пошли. Бегом-бегом. Давай-давай-давай…
Теперь вода не показалась мне такой уж холодной. Я как-то вообще температуру мимо пропустила. Трясло меня, понимаете ли. И сильно хотелось помыться, так, чтоб с мылом и мочалкой. Как вспомню, как они меня хватали, бр-р-р…
Холодная вода помогла немного скинуть адреналин, хотя и не до конца. Болтливость прорезалась, просто атас. Атас, атас, атас…
Атас!*
*Расторгуеву привет!
Через пляж мы не пошли, поднялись через лес сразу к жилым домам на дальней части Мухиной и уже по дворам вырулили к Юбилейному. Когда пляж остался изрядно позади я наконец спросила:
– Вов, а чего мы бежим? Они же первые напали.
– Ага. Двое пострадавших. И их свидетельские показания против моих. А про тебя они скажут, что вообще не трогали – одежда целая, синяков нет.
Я потёрла запястье и передёрнулась:
– Вот козлы!
И тут меня накрыло. Испугалась я задним числом, просто пипец как.
Большую часть пути помню плохо. Трясло меня как в лихорадке. А ещё я, кажется, плакала и вытирала лицо полотенцем.
Я позвонила в дверь, потом ещё раз, потом вспомнила, что никого дома нет, и начала искать ключи. И в панике долго не могла найти, хотя там и теряться-то негде было… Вовка терпеливо ждал. Потом помог мне попасть в замочную скважину…
И только когда наша хлипкая дверь закрылась за нами на два замка, я поверила, что всё закончилось, и начала реветь прямо в три ручья.
– Тихо, тихо, всё хорошо. Пойдём, умоемся… – он проводил меня в ванную и включил тёплую воду.
Умывалась я трясущимися руками и вымочила всю свою майку. И меня снова затрясло, аж до стука зубов. Вова потрогал мои ледяные пальцы и тревожно спросил:
– Одеяло есть какое?
– Покрывало, там. В правой комнате…
Он сбегал и притащил моё пушистое покрывало, и завернул меня, как кулёк…
Мы сидели у меня в комнате. Точнее, Вовка сидел – прямо на ковре, на полу. А я у него на руках, наполовину выбравшись из одеяльного кокона. Он был живой и тёплый, и прижиматься к нему было лучше, чем кутаться в местами промокшее одеяло. На меня волнами накатывал пережитой страх, я то успокаивалась, то снова вспоминала этих насильников и начинала трястись, судорожно цепляясь за его футболку. Он немного покачивал меня и бормотал какие-то утешительные слова, и целовал меня в прикрытые веки, и от этих поцелуев наконец-то становилось тепло.
Руки мои согрелись, я потянулась его обнять, и тут он прошептал мне на ухо:
– Маечку мокрую давай снимем… – и стянул с меня мокрый топик, а заодно и свою футболку снял. – Замёрзла, маленькая…
Вот тут на меня плеснули жаром прямо конкретно. Я хотела сказать, что так нельзя, не положено, но он уже притянул меня к себе, и мои прохладные груди прижались к его горячему телу, а его нежный язык ласкал мои губы, будя во мне совершенно новые незнакомые ощущения… Я вдруг вспомнила, что надо бы бояться – и сразу забыла, провалилась в этот жар, в захлёстывающее головокружение, в стоны, в водоворот, накрывающий с головой…
Он лежал рядом, и кожа его была влажной и слегка прохладной. Я погладила его по плечу. Лень было даже глаза открывать. И немножко больно всё-таки, сейчас дошло…
Он немного отстранился и смотрел на меня, слегка улыбаясь:
– Какая же ты сладкая…
От этого взгляда было стыдно и хотелось спрятаться, и в то же время, он доставлял удовольствие…
Я перекатилась и уткнулась носом ему в подмышку:
– Не смотри на меня так, я стесняюсь… Хотя нет, смотри! – я принюхалась к своему мужчине, – Боже, как же ты обалденно пахнешь, – вот тут он, кажется, удивился.
– Я потный…
– Пофиг! Обалденно… – Я поцеловала его в плечо. Да, с закрытыми глазами, – А хочешь, пойдём в душ? Не так жарко будет?
Жарко… А ведь, действительно, жарко! Как же я недавно замерзала? Это от нервов всё…
Следующим замечательным открытием было, что мытьё может быть особенно приятным, если вместо мочалки пенку размыливают по телу нежные мужские руки.
Мы вышли из под душа, и он промокал с меня капельки махровым полотенцем, а потом спросил:
– Ещё?
Я почувствовала, что снова краснею. И опустила глаза. И зря, потому что там был… ну… он… про который девушка на первом свидании говорить не должна. Я совсем смутилась и зажмурилась, ткнувшись лбом ему в грудь. Пробормотала:
– Ты знаешь, я не уверена, что смогу так сразу сейчас. Ну… Сразу после…
– А мы аккуратненько…
10. ВЕЧЕР ВОСКРЕСЕНЬЯ
БЫТОВОЕ…
После второго «аккуратненького» захода мысли бродили в голове ленивые, как толстые коты… Неожиданно, как пузырёк из глубины, всплыло: «Вот тебе и сходили на тренировку!» Стало почему-то смешно.
– Ты чего? – спросил Вовка.
– Да про тренировку вспомнила.
– В следующий раз сходим.
Я приподнялась на локте:
– Слу-ушай! А хочешь борща? Я вчера целую кастрюлю наварила.
– Шикарное предложение!
И мы пошли в кухню, борщик разогревать, чайник кипятить и хлебушек резать.
Сметана у меня была заготовлена со вчера, зелень мама тоже привезла.
Суповые тарелки вот у нас, подозреваю, для здорового парня маловатые. Но это мы решим легко, добавкой и ещё раз добавкой.
Вовка остановился в дверях кухни:
– Помочь?
Ой, блин, всё-таки вид голого (простите) мужика меня смущает.
Ну да, не стали мы одеваться, так пришли. Вова сказал, что я и так красивая, и вообще. Про себя скромно не упомянул, но пренебрёг даже трусами – видимо, из солидарности, хм.
– Садись, – я подвинула по столу досочку и тазик со всякой зеленью, – режь давай. И хлеб заодно. И чайник вон карауль, чтоб не взорвался.
– А он должен?
– Надеюсь, что нет. Глянь, спираль там прикрыта? – вечная головная боль с этой спиралью.
Я проверила, насколько согрелся суп, и полюбопытствовала:
– А тебе часто приходилось драться? – и дальше слушала поучительный рассказ, про то, как в его родном городке барыги облюбовали их двор, чтобы наркоту продавать перед входом на дискотеку, а он и ещё двое парней вознамерились этому воспрепятствовать. Рассказ был, честно скажем, жутковатый.
Повсюду они были, эти наркоманы. И вопреки утверждениям газетных статей и школьных учителей, помирали от своей гадости вовсе не быстро, а медленно и отвратительно, вымучивая родственников, таща из родных квартир всё, что под руки попадётся. Вон, на остановку за домом постоянно кто-то приходит, вещи продают. Стыд теряют совершенно, ко всем вяжутся – купи, купи… – сами чёрные, страшные…
Периодически они решались ради дозы на подъездные ограбления. Это значит что? Вечером в подъезд по одному не заходить. Постоянно то там, то тут кого-то бьют по голове и грабят. Если свет не горит – гарантированно заходить нельзя. На той неделе в соседнем доме посреди бела дня на тётку напал. Хорошо, она бойкая баба оказалась, слёту отоварила его сумкой с консервами, да ещё и отпинала. А если вот такая как я?
Выходишь из подъезда – десяток свежих шприцев каждое утро. Почту из ящика не глядя не доставать! Туда кидают регулярно. А в этой среде, между прочим, разгул СПИДа начался. Плюс гепатит и прочее. Чудовищная антисанитария потребления вот этой гадости – это страшно. Потом появилась какая-то группа, они узнали, что все заразились от общего шприца – и стали специально втыкать везде свои иголки – в перила в подъездах, на детских площадках. В песочницы зарывали… Типа: раз мы умрём, так пусть и другие… Нас предупреждали даже: на детские площадки не заходить. Кошмар, короче.
Пока Вовка рассказывал, я наполнила тарелки, выставила на стол, добавила сметаны.
– Зелень сыпь. На добавку оставь маленько.
– Слушай, какая красота! А пахнет – м-м-м…
– Скажу без ложной скромности, я – мастер борщей. Пробуй.
– Обалдеть.
– А я что говорю! – понятное дело, что курсант всегда голодный, и тем не менее, – Ешь, там ещё добавка есть.
Я накормила Вовку борщом (с двойной добавкой!), потом мы попили чай с маленькими хрустящими ангарскими сушками и с конфетками-подушечками из жестяной баночки, раскрашенной под какие-то китайские мотивы.
Потом я решила сразу вымыть тарелки, и уже составляя их на сушилку, почувствовала, что он стоит сзади, совсем близко. По ногам снизу вверх хлынула горячая волна. И тут он поцеловал меня в шею – и всё, я поплыла. Как тарелки не разбила, не знаю…
Судя по солнечным пятнам, день клонился к вечеру. Часов шесть, наверное…
Эх, надо было хоть до пятачка дойти, молока купить. А то ведь я чай без молока не могу, тоска сразу нападает. Я потянулась за часами, время посмотреть, и Вовка тут же открыл глаза:
– Ты чего?
– Да вот думаю, не закрылись ли киоски продуктовые.
Он дотянулся до своих часов:
– Пять тридцать. Пошли, успеем ещё.
Меня одолевал определённый скепсис – всё же воскресенье, рыночек сворачивается раньше – но перспектива пить чай без молока была отвратительна до крайности.
– Пошли.
Часть киосков реально уже позакрывалась. Но у молочного ещё стояла маленькая очередь, и я порадовалась своей удаче. Мы затарились двумя пачками молока и ещё одним стаканчиком сметаны. И тут мой взгляд упал на москвич с открытым багажником, рядом с которым, в тени от большого клёна, стоял походный складной столик и уставшая женщина ритмично помахивала газетой, разгоняя возможных мух.
– Девушка, купите мяско! – увидев мою заинтересованность выкрикнула она. – Идите, посмотрите, я подешевле отдам!
Хм-м.
Передо мной замаячил призрак любимых перемячей.
– Вов, пойдём глянем. Ты в мясе понимаешь?
– Ну, так-то, да.
Это хорошо. Потому что я про мясо твёрдо усвоила от бабушки одно: если жир жёлтый и плотный – корова была старая.
На клеёнке у тётеньки оказалась не только говядина, нарезанная длинными широкими лентами мяса с косточкой сверху, но и свинина – пара антрекотов и кусок грудинки. Рядом лежали ценники, выведенные чёрным фломастером на картонных полосках. Восемнадцать тысяч, двадцать, двадцать пять и ещё что-то, напугавшее меня своими нулями.
– Возьмите всё? – заискивающе предложила женщина, оглядываясь на пустую площадь, бодро уложила куски в пакет и поставила на весы: – Восемь двести! – порадовала она меня.
Ого! Я представила, что половину папиных денег отдам за мясо и чёт сильно засомневалась…
Видя моё сомнение, продавщица заторопилась:
– По пятнадцать тысяч отдам?
И вот тут у меня возникло чёткое ощущение, что эта цена – и есть настоящая, а всё остальное – так, накрутка сверху или специально завышено, чтоб было куда торговаться. А то, может, какой лох и купит.
– Мясо-то заветрилось уже, – сказал вдруг Вова, – ему красная цена – десятка. Ну, нафиг, пошли, лучше на рынке купим. Там и мух нет.
Не успела я удивиться – когда это мы попадём на рынок, как продавщица замахала руками:
– Ладно-ладно, уступлю! Берите, восемьдесят за всё!
Реально, в воскресенье торговля сворачивается рано, вряд ли кто ещё сюда придёт, и куда она потом с этим мясом? Это оно сегодня было свежее, а завтра…
– Я вам ещё кусок сала добавлю, сверху! – выложила она последний козырь.
Я посмотрела на Вовку, и вот тут он мне кивнул – мол, можно брать. Я отсчитывала деньги и думала: ах ты ж какой прошаренный, а!
Сало оказалось свежим, а не солёным – да и тем лучше, хотела ж я сама посолить.
Пакет грозил расползтись по швам, и нам выдали второй, в который мы отложили часть нашего улова. Хорошо, когда большой и сильный мужчина тяжесть на себя берёт! Я уже начала прикидывать, как распределю эту гору мяса. Лук дома, вроде, был. Фарша надо накрутить. Котлеты – отличная тема!
И тут я заметила напротив пятачка, на верхушке многажды поминаемой мной длинной лестницы, оживление зомбариков. Мимо них и так-то ходить нельзя, а когда волноваться начинают, поведение вообще непредсказуемое. Тем более, когда их столько.
– Вова, пошли через остановку, а то там опять эти… И чего их собралось в таком количестве?
– А вон туда глянь, – Вовка прищурясь наблюдал за зомби-апокалипсисом. – Машину видишь?
Чуть подальше остановки стоял жигуль модного цвета «мокрый асфальт», конечно же, тонированный. Боковые и заднее стекло – наглухо, переднее – до едва прозрачного состояния. Сквозь переднее стекло просматривался водила в чём-то вырвиглазного оттенка, то ли зелёного, то ли голубого. Новая фаза в ношении спортивных костюмов. Раньше были всё больше тёмные, с лампасами, а теперь бешено-кислотные, с косыми или треугольными вставками. Многие даже на дискотеку в таких ходили. И даже девки, если вниз не брюки от комплекта одеть, а яркие лосины…
Тут я поняла, что удивительным образом перескочила с наркоманов на дискотеки и выкинула все эти мысли из головы оптом. Вот ещё! Подумать, что ли, не о чем. Вот, кстати, об ужине, не всё же парня супом кормить…
ПОЧТИ СЕМЕЙНЫЙ ВЕЧЕР
Мы снова сидели на кухне, на этот раз, для разнообразия, одетые. Точнее, Вовка сидел, а я задумчиво смотрела в холодильник.
– Вов, а ты до скольки в увольнении?
Он притянул меня к себе, усаживая на колени:
– До семи утра. В семь, кровь из носу, должен быть в части.
– О! – обрадовалась я, – А давай ты мне мясо поможешь скрутить?
– Котлеты хочешь?
– И котлеты, и перемячи. Когда они только со сковороды, это дивная вещь!
Перемячи – это те открытые мясные пирожки, если кто забыл. Татарского происхождения. Матушка у меня татарка, я разве не говорила?
Перемячи прекрасны, даже если они вчерашние. Но когда ты их только-только снимаешь со сковороды, кроме аппетитного мяса и вкусного поджаристого домашнего теста внутри ещё бульончик получается. Просто обалденно.
– Я вот только не знаю, что с этой грудинкой делать, – я с сомнением покосилась на пакеты с мясом. – Что-то не в ходу она в нашем семействе. Как её вообще едят?
– А грудинку, если ты не против, мы пожарим. Это будет очень вкусно, поверь мне.
– Тогда ты? Гарнира только нет, варить что-то надо. Или, может, из огурцов и редиски салат забодяжить? И с хлебом порубать?
– Гениальный план. Давай, я жарю мясо, вот так половинку отделим. А ты кроши салат. И зелени можно побольше.
Я накромсала салата, попутно поставила тесто – пока оно дойдёт!
Ужин у нас получился шикарный, и съели мы его с большим удовольствием. А потом вытащили из стола нашу заслуженную механическую мясорубку (Боже! Как здорово, когда её с такой вот лёгкостью крутит здоровый парень!) – и тут уж мне оставалось только луковички чистить да подсовывать.
Кстати. Пока я искала в столе мясорубку, вытаскивая банки и пакеты, Вова оценил этот мини-склад и сказал, что на таких запасах можно месяц продержаться, вообще из дому не выходя, была бы вода.
– Ха! Это ты ещё не видел, в стенке по нижним отделам сколько растолкано.
Да так у большинства ведь – пережитой страх отсутствия продуктов наложил на нас неизгладимый отпечаток, поэтому всяких круп, муки и сахара в каждом доме было с запасом. Пять килограмм – это считался небольшой мешочек – гречка там, макароны. А вот мука и сахар шли серьёзными объёмами, по пятьдесят кило.
А уж консервы – обязательно: тушёнка, сгущёнка, сайра в масле, прочее – по выбору: килька какая, горошек, кукуруза…
Даже анекдот гулял: заходит мужик в гараж (иногда вместо гаража фигурировала комната или подсобка), запнулся, ударился об ящик консервов, зацепил куль с мукой, хотел ухватиться – обрушил на себя штабель банок, раскатился на лопнувшем подсолнечном масле… – далее каждый в меру сил и фантазии рассказывал про всякую бакалею, которая падала на дядю, но главным в этом анекдоте был финал: лежит мужик этим всем добром придавленный и говорит: «Твою ж мать! Да когда ж этот голод-то кончится???»
Ладно, отвлеклась я.
Фарша получилось довольно много, килограмма четыре. Это уже с яйцом, с солью, с чёрным перцем. Часть я оставила на перемячи, остальное рассовала по полиэтиленовым маленьким пакетам (пока пакетики целые, мы их никогда не выбрасываем, стираем и на сушилку вешаем – вот оттуда я и взяла), также по пакетам разложила косточки с небольшим количеством мяса – супы варить. Это всё в морозилку. И полпласта грудинки тоже.
Прочие куски и обрезки пока сложила в тазик, накрыла крышкой и в холодильник поставила – завтра разберусь.
Пока всем этим занимались – подошло тесто. Мы жарили пирожки и ели их под какой-то боевик по телеку, и после, совсем уже ночью, снова любили друг друга. В пять сорок я встала с трудом. Вскипятила чайник, разогрела на сковородке несколько пирожков. Потом подняла Вовку.
– Пятнадцать минут у тебя, поешь. В шесть пятнадцать первый сорок четвёртый должен быть, утром они нормально ходят, как раз успеешь к семи.
Он подорвался как по тревоге, таким бодрячком – я аж поразилась. Пока ел, я сидела напротив, подперев щёку рукой. Вова глянул на часы и потянул меня к себе, прижал так, что я аж пискнула (или мяукнула… ну, какой-то такой звук был).
– Всё, я побежал.
– Я провожу тебя. А то буду психовать: уехал – не уехал.
Мы вынеслись из подъезда на остановку – прямо за домом у меня, кто не понял –чтобы как раз увидеть подъезжающий красный лиаз.
– Всё, до воскресенья! – Вовка быстро поцеловал меня и побежал через дорогу.
– Приезжай прямо сюда, как получится, я буду ждать!
Он услышал, махнул на бегу рукой:
– Хорошо!
Вот же громкоговоритель…
Автобус был древний, как говно мамонта. Лишь бы доехал, не сломался.
На остановке уже толпилось человек пятнадцать. Сейчас этот сорок четвёртый по Юбилейному пройдёт – на Мухиной вырулит уже полненький, как сытый бобик. А вот второй по расписанию битком набит с самой нашей конечной, на следующих остановках народ впихивается так, что можно со шпротами по плотности укладки соревноваться, только что не на головах друг у друга стоят.
С УТРА ПОРАНЬШЕ
Итак, понедельник, 26 июня.
Я вернулась домой и поняла, что уснуть уже не смогу. Птицы орали, и поднимающееся солнце било в окна из-за соседнего дома. Хотелось так же заорать и побежать куда-нибудь. Я представила себе эту картинку и подумала, что бдительные граждане, наверное, не поймут моего порыва.
Шесть утра. Время петь! Нашла в кассетах «Бони М», включила. «Сани!!!»
«Sunny, yesterday my life was filled with rain!»*
Солнце било в окна сквозь дырки в кроне тополя, который обрежут только через двадцать лет, а я скакала по комнате. И текст подходил мне просто до опупения!
«Sunny, you smiled at me and really eased the pain!»
Как хорошо, что меня никто не видел!
'The dark days are gone, and the bright days are here,
My Sunny one shines so sincere.
Sunny one so true, I love you!'
*Вы хочите переводов? Их есть у меня!
Солнце, еще вчера моя жизнь
Была наполнена дождями.
Солнце, ты улыбнулся мне – и боль утихла.
Хмурые дни ушли, настали светлые дни.
Только моё Солнце светится такой искренностью.
Солнце, правда одно, я тебя люблю!
Солнце, спасибо за сияющий солнцем букет.
(этот милый букет)
Солнце, спасибо за любовь, которую я встретила.
Ты отдал мне всего себя и всё,
Теперь я чувствую себя всемогущей.
Солнце, правда одно, я тебя люблю!
…песня длинная, но главное в ней —
Я тебя люблю.
Я тебя люблю .
Я тебя люблю …
'Sunny one so true, I love you.
… I love you…
… I love you!..'
Я упала на диван и немножко поплакала от того, что до следующего воскресенья ещё целая неделя. Неделя, о, боги…
Еда! Еда спасает! Чайник был ещё почти горячий, я заглянула под крышку и решила, что ещё можно включить без опаски получить пожары и взрывы.
Съела пирожок с крепким-крепким и горячим-горячим чаем с молоком.
Немножко полегчало.
Всё, возьми себя в руки, Оля.
Звонок вдруг радостно задребезжал, потом, не дожидаясь открытия, в замке заскреблось. Ой, а в комнате у меня что??? Я скорее помчалась к себе, собрала с пола покрывало (да, моя полуторка оказалась Вове катастрофически короткой), заправила постель.
А в коридоре уже они, мама с Василичем, довольные страшно, в двери вваливаются. С приветами. И с какими-то пакетами.
– Ну, вы ранние пташки, – я обняла маму, – чай пить будете?
– А с чем? – из-за её спины хитро спросил Василич.
– С перемячами! – осталось ещё штук пять, чай попить точно хватит.
– С перемячами⁈ – поразилась мама.
Мда, пожалуй, борщ не стоит им сразу показывать…
Но мама уже стояла у холодильника:
– Мы-то переживаем, что она тут с голоду помирает, а она, глянь – супа наварила! Пироги! Мяса купила!
Это хорошо, что грудинку пожаренную мы всю съели, так бы у них вообще шок был.
Василич вышел из ванной, отряхивая руки:
– Так может, стоит её почаще на вольные хлеба отпускать? – сам посмеялся.
Я проверила спираль и включила чайник. Как меня эта спираль достала, сил нет. Обычно за ней бабушка бдит, вот я всё и боюсь про неё забыть.
Про вольные хлеба – отличная мысль, кстати!
– А бабушка на даче осталась?
– Да. Да мы же ненадолго, Саше надо отпускные получить. Тебе вот ягоды завезли, свари, а? Там ещё зелень всякая, хоть на работу бери на перекус.
– М-м, ну ладно…
