Текст книги "Солнце мое (СИ)"
Автор книги: Ольга Войлошникова
Соавторы: Владимир Войлошников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Думать про краски решительно не хотелось. Хотелось про борщ и чаю ещё.
Я плюхнулась за стол – о, про стол-то не сказала! – стол у нас в кухне тоже почти антикварный, лет тридцать-то ему есть. Причём, стол-тумба. Стоит прямо напротив входа, у правой стены, и шкафчик над ним, комплектом. Оба крашены белой краской с умилительно розовыми ручками.
На столе закипал здоровенный советский ещё стальной электрочайник, здоровенный как половина глобуса. Его у нас ещё каждый раз приходилось из сети выдёргивать по причине почти сразу сгоревшей кнопочки автоматического отключения. По этой же причине его требовалось караулить, а то так и будет кипеть, пока весь не выкипит.
Я заглянула внутрь, убедилась, что стоящая довольно высоко спираль прикрыта водой, села, чувствуя, как желудок прям прилипает к позвоночнику:
– Забыла, прикинь. И утром поесть не успела. Думала, помру.
Баба Рая поставила передо мной тарелку:
– Ешь скорей. Как экзамен?
– Да как всегда.
Я вообще-то отличница по жизни, хотя особой моей заслуги в этом нет. Легко даётся любая учёба, только и всего. Бабушка приобняла меня и поцеловала в висок:
– Умница моя!
Приятно, когда хвалят. В подъезде взревело с новой силой.
– Шесть квартир всего без железных дверей осталось, – сказала я.
Бабушка подсела к столу и подпёрла щёку кулаком:
– Где ж три миллиона-то взять?
Три миллиона на дверь вынуть реально было неоткуда.
03. РЕВИЗИЯ
КОШКИНЫ СЛЁЗЫ, А НЕ БЮДЖЕТ
Фактически, с бабушкой мы жили вдвоём. Мама уже год как ушла к своему гражданскому мужу. Она нас, конечно, не бросала: коммуналку нам оплачивала да продуктов подкидывала, дачные хрюкты-ягоды, опять же. Сверх того у неё редко когда получалось выделять мне больше сотки в месяц – с воспитательской зарплаты, даже если работать в две смены и без няни, редко когда больше полумиллиона получалось – никуда особо не разбежишься. А потом, она ж ещё молодая, хочется чего-то для себя купить, а тут я. Да ещё им зряплату без конца задерживали.
Бабушкина пенсия где-то триста семьдесят тыщ.
Хорошо, отец обещал меня и после восемнадцати как минимум до конца учёбы поддерживать. С его уходом из тренерства в бизнес ежемесячные «гостинцы» в конвертиках стали весомее и потихоньку подрастали с каждым месяцем.
Кстати, конвертик! Я выскочила в коридор и достала его из сумочки. Ух ты, триста пятьдесят тысяч! Жаль, на дверь нам всё равно не хватит, даже если мы всё лето будем на одном подножном корме сидеть.
Да ладно! Не грустнячить! Начало девяностых же как-то пережили.
Я заглянула в холодильник, встряхнула тетрапак. Нет, удобную штуку всё-таки придумали, не надо эти бутылки мыть! В детстве, помнится, тоже картонные упаковочки были, но почему-то треугольными пирамидками, не такие удобные.
Сходить, купить молока, что ли? Полпачки всего осталось. И может ещё на что глаз упадёт.
– Ба, я до пятачка дойду?
– И хлеба купи, Оля.
– Ага! Я сама закрою.
Я закрыла двери на ключ и поскакала вниз по лестнице.
Как выжили, как выжили… Знаю я, как выжили.
Картошка.
Картошка – великая вещь! Основа натурального хозяйства российского гражданина. Навскидку не припомню ни одной семьи, кто картошку не садит, иначе не проживёшь.
ПРО КАРТОХУ
Расскажу, раз уж начала.
Итак: 1991 год. Мне пятнадцать. Маме тридцать шесть. Бабушке семьдесят восемь.
Всё, нас трое, мужика в семье нет.
Бабушка, ясное дело, на пенсии. Мама воспитателем в садике. Я учусь, чтобы быть умной, как Ленин (это теперь звучит как грустная шутка, а в моём солнечном советском детстве было вполне всерьёз). В 1991 году тезис «умный как Ленин» стал весьма спорным, но было не до того.
Зарплату в детском саду задерживали постоянно, могли месяцами не платить, ладно хоть бабушке пенсию носили. И даже когда у вас в руках появлялись денежки, вы метались как в ж*пу укушенные, потому как купить что-нибудь было настолько проблемно, как будто всё время утро 1 января. Ничего нет. Даже если открыто. А если что-то есть – всегда очередь. И стоишь. Терпеливо, иногда несколько часов. Вы знаете как это – стоять четыре часа, чтобы купить сахар? Не больше двух килограмм в одни руки!!! Ладно, не о том…
Через два подъезда от нас жил мамин брат с семьёй. Спасало то, что у тёти Вали с дядь Рашидом была дача, 4 сотки (прописью: четыре). С этого лоскутика земли кормились они со своими тремя детьми и ещё умудрялись подкармливать нас. Родня всё-таки.
И тут – о, чудо! – появилась возможность получить участок земли!!! Свой!!!
Громкое слово – ДАЧА! Десять соток леса в семнадцати километрах от города. Автобус ходил редко и, стыдно сказать, денег на проезд не было. Ездили с мамой на велосипедах, в рюкзаках еда, топоры, ещё какая-то мелочь – оставить-то всё это где? Асфальта до наших Жарков-2 не было, была грунтовка, по которой непрерывно шли самосвалы (не знаю, что и куда они в таком количестве везли, но пылища стояла до неба). Чтобы можно было хоть как-то дышать, лица повязывали платками на манер ковбоев, только белыми. Ну, с утра они были ещё белые, потом серые, а вечером после заезда назад – уже чёрные.
А на месте, выделенном под садоводство, был реально лес! Мама радовалась, что при жеребьёвке нам достался участок, на котором было всего две сосны и лиственница, остальное – берёзы и подлесок. С берёзами мы могли как-то справиться вдвоём. Правда, лиственница торчала ровно посреди и была больше метра в диаметре (я клянусь!!!), но это была уже задача второго плана. Первоочередная цель была: кровь из носу подготовить хотя бы клочок земли!
Корчевали вдвоём. Как вспомню… Торопились как могли, в первый год расчистили к концу мая полсотки, наверное. Посадили картоху.
А! А семян-то картофельных тоже не было! Посадить цельную магазинскую картошку было непозволительной роскошью (это не сарказм, к сожалению). Бабушка собрала картофельные очистки, те, на которых были глазки́ – вот эту шнягу мы и посадили. Видимо, мама страстно хотела выжить, и эта энергия как-то передалась тоненьким шкуркам, на которых сидели осьминожки картофельных проростков.
Уж как мама над ней тряслась!
Земля новая, наросло хорошо, куля четыре или даже пять, не помню. С этой картошкой выживали.
Такие дела.
ПЯТАЧОК
Раньше у нас поблизости было два продуктовых магазина. «Стекляшка» – на горе наверху, большой гастроном, к нам ближний, и «Три поросёнка» – более старый, это вниз идти минут пять-десять, там стояли три домика, срощенных углами: хлебный, молочный и овощи-фрукты.
И два непродуктовых: «Промтовары» и «Хозяйственный».
Сейчас, когда всё и всем разрешили продавать в любом месте кроме проезжей части, появилось бессчётное количество магазинчиков, киосков и просто развалов, на которых продавали… да всё что угодно, иногда совершенно вперемешку. И даже в соседнем доме, выходящем на длинную остановку, начали выкупать квартиры – ходили слухи, что их будут переделывать под магазины. Вон, в третьем подъезде купили аж сразу три на нижней площадке и со стороны остановки суетился целый муравейник смуглых черноволосых работников, они чего-то ковыряли в газоне, обложившись кучами стройматериалов.
А уж на небольшой вымощенной бетонными квадратами площадке напротив Областной больницы развернулся тот самый «пятачок» – рыночек, с ларьками, палатками, столиками, лотками и даже расстеленными на земле газетами, на которых люди раскладывали иногда совершенно загадочные для меня вещи. Вот, к примеру, перегоревшие лампочки – они зачем? Раз люди продают – кто-то же покупает? Тайна, покрытая мраком, одним словом.
Народу на пятачке всегда было много. Когда ни приди – кто-то да толчётся. Нет, никаких бешеных очередей уже не было, да и лютая бескормица девяностых кончилась, хотя набор продуктов иногда… мда… хоть те же «соки» сухие взять. «Юпи», «Зуко» и прочую дрянь. Химоза же чистой воды.
Я прошлась туда-сюда. В глазах рябило от нулей, правда. Хоть в бумажку записывай. Кажись, опять цены подросли, вон, тётка по трафарету ручкой сидит штрихует…
Да, цены-то меняются чуть не каждую неделю, в типографию за распечатанными ценниками не набегаешься, так кому хочется, чтоб попредставительнее – по трафарету обводили. Продавались в магазинах, такие листы тоненького пластика, в которых были выбиты буквы с перемычками. У нас несколько таких было, побольше-поменьше, потому что маме по работе нужно было, заголовки для объявлений и стендов в саду рисовать. Да-да, шапку через трафарет, а дальше шёл плакат, размером с газету «Правда», выписанный вручную. И так несколько штук, о, боги…
Почему-то все эти трафареты были сильно вытянуты вширь. Зачем именно такое – загадка для меня, честное слово.
Но это я отвлеклась.
Я пошла проверять цены и путём нехитрых арифметических вычислений пришла к выводу, что на свои капиталы – вот прямо сейчас наличествующие триста пятьдесят тыщ – я могу купить четыре больших двуспальных комплекта постельного белья. Ну, если чуть-чуть поторговаться.
Или три пары джинс «настоящих фирменных»*.
*Да-да, становитесь на картоночку, меряйте!
Или неплохие такие зимние сапоги (почему летом их продавали на развале – я ХЗ).
Или сто семьдесят пять булок хлеба. Или сто двадцать пять литров молока. О, молока! И хлеба, кстати. И вот карамелек-подушечек, сахар для работы мозга полезен.
Я затарилась и побрела дальше, считая.
Посмотрела на разложенные в теньке гигантские куриные окорочка желтовато-воскового цвета. Диво-дивное американского пищепрома. Или агропрома, скорее. «Ножки Буша», короче. Подумала.
Нет. Поначалу, с голодухи, мы их брали. Да все их брали. Чего там – хватали! Тогда нам, пережившим жуткую перестроечную голодовку, казалось, что всё вполне годно. А теперь вот смотрю… Вроде и денег у меня не сильно много, а… не хочу.
Во-первых, они были подозрительно здоровыми. Не с смысле полезными, а огромадными, почти как индюшачьи. Во-вторых, ходили упорные слухи, что в США их вообще считали опасной частью бройлера, поскольку именно туда ставят уколы антибиотиков, гормонов роста и прочей дряни и, говорят, отправляли на уничтожение. Врут, может? Менее страшная версия утверждала, что они просто хранились глубоко замороженными в стратегическом резерве США больше тридцати лет, и ни одна порядочная страна по сроку годности их брать не хотела, не говоря уж о самих американцах. Но Ельцин почему-то объявил, что поставка этих жутких ног – чуть ни не вершина американской благотворительности**, и несколько лет вся страна ела эту фигню. Да и не было почти другой курицы в начале девяностых.
**Почему благотворительности?
Мы ж их за свои кровные покупали!
Ну и в-третьих эти ножки Буша были тупо невкусными. Ну, вот как будто у вас курица пополам с ватой. Такое себе ощущение.
Так что я бы лучше какую-нибудь Ангарскую купила. Пусть даже ту, которая, как у нас шутили, пешком из Ангарска в Иркутск шла – жилистую несушку. Её сваришь, хоть вкус у супа нормальный.
На соседнем лотке лежали красивые разрубы мяса. Продавщица активно размахивала картонкой, отгоняя мух. На другой картонке – «ценнике» – фломастером было выведено: «12 тыс.р./кг». Килограмм такого мяса в день можно себе позволить. Если больше ничего не есть, не пить и не носить, мда… Даже если мясо на котлеты обре́зать, а из косточки суп сварить – всё равно дорого. Надо бы к открытию на рынок смотаться, там мясокомбинатовский отдел есть, каждое утро супнаборы привозят. Есть почти голые косточки, а есть чуть подороже, с мяском. Но всё равно сильно дешевле получается, чем вот так покупать. Взять таких штук пять – и на месяц мы наваристым супом обеспечены. Сгонять завтра, пока денежка есть? Только не проспать бы, а то придёшь на пятнадцать минут позже открытия – и всё, уже расхватали.
Я вздохнула и пошла дальше, разглядывать ценники и прикидывать их на свой бюджет.
В соседней палатке сидело трое колоритных чернявых мужиков. На свои капиталы я могла бы приобресть у них девять бутылок армянского коньяка. «Не хочешь каньяк, слюшай – бери кавёр! Дыва́ на тыри́ метыр! Атличный кавёр, натуралный шерсть, сто працентав! Четыреста, хочешь? А-а-а, триста писят, давай, э? А паехали атдыхат, э? Ниабидим…» – в этом месте я быстро ушла, от греха подальше. Запихают в машину – и поминай как звали.
Хорошо, молока хоть уже купила.
Напротив рыночка, через дорогу, на верхней площадке длинной лестницы (есть у нас такая – от центрального входа областной больницы – вниз, через всю Юбилейнскую гору, до самого края микрорайона) топталась толпа тёмно-серых сутулых личностей. Курьера с дозами ждут. Не пошла там, от греха, лучше уж с другой стороны обойти.
Весь подъезд – и пол, и стены – покрылся равномерным налётом мелкой бетонной пыли. Ой, нет, не равномерным! Чем ближе к нашей площадке, тем гуще. Установщики паковали свои ящики с инструментами, а соседка, тётя Оля, увидев меня, сразу предупредила:
– Оля, бабушке скажи, пусть не волнуется, я всё уберу!
Бабушка у нас много лет старшей по подъезду была, сейчас и ноги уже не те, чтоб по делам бегать, но народ по привычке всё отчитывается.
– Ага, скажу.
Я попыталась открыть дверь ключом – но не тут-то было! Бабушка свято верит, что защёлка надёжнее любого замка. Диверсантка, блин. Кстати, если я на дачу с мамой уезжаю, она ещё и ломиком дверь подпирает, почти как в анекдоте про швабру, ой…
Короче, пришлось звонить и ждать.
– Ты чего закрылась-то?
– А! Я по привычке, – баба Рая махнула рукой и ловко перевела тему: – Молока купила?
– Конечно, два литра. И подушечки ещё.
– М-м, хлеб-то тёплый!
– Ага. Я пойду манатки приберу, а то с утра раскидала всё.
ПРО КВАРТИРУ
Я пошла к себе. Чтоб вам не гадать, расскажу, как мы с бабушкой живём.
Квартира наша по-простецки называлась «распашонка», в зал приходила дверь из коридора, а в противоположной стене – выходило две, в спальни, разделённые встроенным шкафом из жуткого крупностружечного ДСП, крашенного белой краской.
Итак, коридор. Почему-то никто никогда не называл его прихожей. С другой стороны, это такой крохотусечный аппендикс, язык не поворачивается его столь высокопарно именовать. Вешалка. Обувная полка. Тумбочка. Телефон. Большое зеркало в широкой деревянной раме – не старинное, просто старое. Стены голубой краской крашеные – так же как в кухне, «панелями». Пол тоже крашеный, коричневый. Деревянный. Да он во всём доме такой, кроме туалета с ванной, там плиточка, меленькая такая, терракотовая.
Из коридорчика сразу налево – туалет. «Прилично» по советским понятиям. Покрашено. Стены сгущёночно-белой краской, пол – коричневой. Да, именно плитка покрашена. Зачем – не знаю, не спрашивайте, бабушка с мамой всю жизнь красили, и я теперь вот думаю – или продолжать эту славную традицию, или уж растворителя купить да ободрать, чтоб просто плитка была? Бачок у нас стоял верхний, с дёргалкой-шнурком, тоже ещё с семьдесят третьего года, но менять его пока ни денег, ни резона не было. Зачем, если не шипит, не течёт?
Ванная крошечная, как и всё в хрущёвках. Тут вокруг ванны бежевенький, довольно свежий кафель. Это, мамин муж, Василич выкладывал. По логике вещей, сперва надо было бы ванну саму поменять, потом плитку класть, но устанавливать стальную наши не хотели – говорили, греметь будет. А новая чугунная – дорого. Да и кто её затащит? Или опять грузчикам плати…
Та, что есть, когда-то в незапамятные времена (я так предполагаю, потому что никто не сознался) была очень тщательно, а, может быть, и неоднократно, почищена чем-то люто-абразивным. И почти весь глянец-то с неё счистили! Со дна и до самой середины стенок, да-а-а. Теперь сидеть в ней решительно невозможно, по крайней мере, для моих нежных телес. Хорошо, что я душ предпочитаю.
Эх, надо хоть отмыть её чем-то, что ли, а то в эту шершавость всё повъелось, срамота… «Комет» вот по телеку рекламировали, надо будет в магазине посмотреть: сколько стоит, а то, может, и цена на него волшебная тоже, а не только свойства.
Рядом с ванной в уголок втиснута раковина. Я, вообще-то, раковины в ванных в принципе не люблю. Дурацкий предмет. Мелко, брызжет, с локтей по сторонам течёт или уж как надо туда изощряться впихиваться… Просила маму с Василичем совсем её снять, но что-то не хотят, так что я её пока как полочку использую. Мыла-шампуни и прочую мелочь расставляю.
Напротив ванной в коридорчике стоит стиральная машинка, «Сибирь». Полуавтомат! Не «Фея» какая-нибудь, или там «Малютка». Кроме основного бака у неё есть центрифуга, и это здорово облегчает нам с бабушкой жизнь, хотя стирка всё равно занимает полдня и требует возни со шлангами, перекладывания тяжёлого мокрого белья и полоскания в ванной. Про машинки-автоматы я слышала, но пока даже мечтать о них не собиралась, там такие ценники заоблачные…
А прямо из коридора – жилые комнаты. Тут мы стены ещё в прошлом году новыми обоями обклеили, с симпатичными цветочными букетиками. Хоть выбрать теперь можно, а не как раньше, два вида в магазине, да и то если успеешь. Да и бумага у этих обоев потолще стала, так не расползалась от клея.
В зале у нас, как почти у всех, стояла стенка – три трёхтумбовых шкафа в ряд. В каждом посередине была открытая часть: в двух стояли книги, а в третьем, за стеклянными дверками – фарфоровый чайный сервиз (тонкий-тонкий, прозрачный, Ленинградского фарфорового завода) и хрустальные вазочки-рюмочки, которые я периодически перемывала и расставляла в новом порядке. Красиво.
Напротив стенки – диван. На самом деле, это, наверное, какая-нибудь тахта? Не сильно я в мебели специалист. Жёсткий каркас, деревянные подлокотники, шесть плотных поролоновых подушек: три – как бы матрас и три – спинка. Можно раздвинуть основание, разложить это всё и получить почти двуспальную кровать. Мне, кстати, с моим слабым позвоночником, нравилось на ней спать, пока я в бывшую мамину комнату не переехала – не слишком мягко.
Тумбочка. На тумбочке – большой телевизор с таким здоровенным кинескопом, что телевизор едва на этой тумбочке умещается. Пришлось даже тумбочку слегка вперёд выдвинуть, чтобы хвост от кинескопа нормально вошёл.
Обеденный стол с двойной раскладной столешницей.
Из зала же выход на балкон (конечно, не застеклённый).
На полу синтетический палас. На стене над диваном – большой шерстяной узорчатый ковёр. Тюль и шторы, тоже всё стандартно.
Бабушкина комната была совсем крошечная (натурально, два на три метра). Всё, что влезло – кровать, комод, да ещё один телевизор. Зато – особенно густой кружевной тюль и герани в горшках на окне – все цветущие разными цветами. Ковры, конечно, и на полу, и над кроватью.
Здесь, правда, ещё имелась та ДСПшная шкафостена, про которую я говорила. Половина открывалась на эту сторону, половина – во вторую спальню. Такая очень кондовая попытка изобразить встроенный плательный шкаф. Вроде как трёхтумбовый. Я этот шкаф не любила до ужаса. А всё моя врождённая ловкость! Как ни полезу – обязательно занозу посажу, да ещё так удачно, под ноготь, бр-р-р… Именно поэтому, наверное, встроенный шкаф во второй комнате был на две трети заполнен – вы не поверите – моими детскими игрушками. По советским меркам я была очень «богатым» ребёнком, а всё матушка, которая мимо игрушек пройти не могла. С каждой зарплаты что-нибудь да покупала мне. Мало их у неё в детстве было, должно быть, игрушек-то. Всё же, когда семья с восемью детьми остаётся без отца, это не особо располагает к роскошествам, а бабушка стала вдовой, как раз будучи моей матушкой беременной, эх…
Вторая спальня, она же последняя из имеющихся комнат, была чуть побольше, три на три. Тут тоже была кровать-полуторка, тот же набор ковров, письменный стол, заваленный моим учебным барахлом, магнитофон со стопкой кассет, тюли, шторы… Кроме встроенного, в этой комнате стоял двухтумбовый шифоньер, уже нормальный, фабричный, которым я могла пользоваться без угрозы потери конечностей.
И надо всем господствовал некоторый неизменно меня сопровождающий хаос, мда.
04. ВЗАИМОВЫРУЧКА – ВЕЛИКАЯ ВЕЩЬ!
А ЧЕРЕЗ ДВА ДНЯ, МЕЖДУ ПРОЧИМ, СВИДАНИЕ
Я с некоторым унынием перебрала раскиданные по кровати вещи. Не сказать, чтоб совсем нечего надеть было.
Вот, очень даже – шифоновое бордовое в белых мелких цветочных букетиках. Прозрачное и юбка летящая, как я люблю. Вырез глубокий фигурный – сама, между прочим, шила.
Ещё одно платье было тоже а-ля Диор: верх в облипку, декольтированный, юбка колокольчиком. Голубое с веерами серых капелек. Тоже красивое, но…
Но оба они были… не очень яркими для первого свидания, что ли? Не говоря уже о чёрном цвете, который в моём гардеробе преобладал.
А мне хотелось, чтоб прям ураган! Ярко и сногсшибательно.
И тут вдруг я представила себе дальнейшее развитие событий. Вот, допустим, встречаюсь я с этим парнем, всё здорово – а зимой? В чём я зимой на свидание ходить буду? В моей жуткой куртке???
Чтоб вы понимали, в том ужасном опилочном шкафу, со стороны бабушки, хранились летом вещи, которые понадобятся зимой и весной-осенью. И среди них совершенно чудовищная куртко-шуба.
Сейчас объясню.
Когда в девяносто втором всё стало совсем плохо (и с невыплачиваемыми зарплатами, и с возможностью что-либо купить, в принципе), и накрылось уже не тазом, а крышкой гробовой, мама в отчаянии сшила мне из старого бабушкиного зимнего пальто (бабушка всё равно зимой перестала выходить из дома) и ещё более старой своей искусственной чёрной шубы нечто. Типа кагбэ куртки. Чтоб вы понимали, мех у шубы был изрядно свалявшимся, а пальто – зелёным. Нет, крой был хорошим, модным даже, но материалы… И я в этом ходила – в чём-то надо же было ходить? А на ноги были валенки, которые дядя Наиль (мамин брат) для тепла прошил второй подошвой, подклеивая её ради прочности расплавленными кусочками старых капроновых колготок. В том же шкафу они и стояли, эти валенки, завязанные от моли в ситцевый мешок.
И что-то так мне от этих всех мыслей стало грустно, что завалилась я на кровать, как стойкий оловянный солдатик, и начала страдать.
Бабушка, как раз направляющаяся к себе, увидела это страдальчество в приоткрытую дверь, зашла и присела на кровать, сдвинув мои ноги к стенке.
– И чего ты?
Я поковыряла пальцем ковёр:
– Ну… я сегодня с парнем познакомилась…
– Ага? – поощрила меня баба Рая.
Через тык-мык я постепенно рассказала бабушке про сегодняшний день и про свои мечты относительно предстоящего свидания. Разбившиеся о суровую реальность – в этом месте я снова горько вздохнула. Понятно же, что всё не то, блин…
– Ых! – бабушка досадливо цыкнула своим единственным зубом. – Слушай-ка, а там на полке в тканях куски разноцветные лежат, а?
Имелась в виду верхняя антресоль в одном из стеночных шкафов, куда мама складывала всякие купленные по случаю ткани.
– Да там ситец один.
– Не-е-ет! Залезь, посмотри. Мать там шёлк складывала, я видела. Всё равно она из него ничего шить не будет. Давай, проверь!
Внезапно замаячившая надежда взбодрила меня чрезвычайно, я сбегала за табуреткой и полезла на верхние полки стенки.
Есть! Шёлковых отреза было даже два! Цветов они были бешеных, просто вырви глаз – вполне в духе безумных мод девяностых. Одна – ярко-синяя, с огненными жёлтыми и оранжевыми розами, вторая – не менее ярко-малиновая, с какими-то золотыми китайскими узорами.
Синий кусок оказался побольше, может, даже на платье хватит! Вот с него и начнём.
– Баба, ты чудо! – я чмокнула бабулю в щёку, – Аньке позвоню, может, она дома?
– Давай!
ХОЧУ БЫТЬ КОРОЛЕВОЙ
Аня, моя лучшая со школы подруга, была обладательницей такого ценнейшего ресурса, как журналы выкроек «Бурда моден». У неё их было штук, наверное, пять! Все, правда, на немецком языке – роднёй из Германии присланные. Но схемки в этих журналах всегда были вполне понятные, так что для нас они были прямо спасением!
Я поскакала к телефону и увидела, что трубка снова съехала в сторону. Да блин! Опять, наверное, у всех паника: куда бабушка потерялась. Я сняла трубку, понажимала на рычажки для восстановления связи и набрала Анютин номер.
– А-алё.
– Ань, привет…
– Ольга! Ну ты чё⁈ Где потерялась-то? Я звоню, звоню…
– Да трубка съехала. Слушай, а «Бурда» у тебя?
– Да-а, все лежат. Заходи! Щас и Ленка с Иркой придут.
– Всё, жди!
Я объявила бабушке, что приду часов в десять, прихватила отрез и понеслась.
У Анютки мы сидели почти каждый вечер, трепались про всякое, потом она меня шла провожать, её маман всегда всучивала ей ведро с мусором, и мы ещё неподалёку от мусорки (примерно посередине, между нашими домами) стояли по полчаса, ржали, не могли разойтись! Встанем в сторонке, за трансформаторной подстанцией, и хохочем. Мамы наши потом рассказывали, что можно было в окно выглянуть – послушать наш ржач и убедиться, что всё нормально.
Родня у неё, как я уже говорила, ещё при СССР уехала в Германию, и оттуда периодически присылались посылки – фотки с торжеств и похорон, кое-какая одежда, мелочи, которые могли войти в коробку, и даже конфеты. В период лютого дефицита и отсутствия всего Аня щедро делилась с нами этими сладостями – и с моей точки зрения это был прямо подвиг. И вообще, Аня – товарищ душевный и неконфликтный, народ к ней всегда тянулся, так что место встречи почти никогда не менялось.
Когда я пришла, Ленка с Иркой, наши бывшие одноклассницы, уже сидели у неё и с жадностью разглядывали очередной присланный фотоальбом с немецкой свадьбой. Я приткнулась рядом – впитать заграничной красивой жизни, настоящей, а не постановочной. Нас интересовало – нет, восторгало! – всё: платье невесты, костюм жениха (в этот раз белый!), наряды гостей, сервировка столов, букеты, оформление места свадьбы… Альбом подошёл к концу, и девчонки с сожалением передали его мне, чтоб я могла полистать с начала. Я рассматривала фотки, а девки обсуждали поход на очередную дискотеку. Я в таких мероприятиях не участвовала. По честному, мне было очково, после всех этих историй про пьяные компании, массовые драки и ещё хуже – изнасилования. Девки наши почему-то не боялись, и исправно, чуть не каждую неделю, бегали в ДК «Орбита», где, собственно, и зажигала самая большая и чуть ли не единственная в Иркутске регулярная дискотека.
Не знаю, может, юный авантюризм и тяга к приключениям и пересилили бы все эти страхи, и я бы ходила-таки с девчонками, но каждый раз, представляя, как там внутри этой «Орбиты» орёт музон, моё желание приобщиться к молодёжной культуре как-то проседало. Реально, терпеть этот рёв не могу.
К тому же, если поднимался вопрос выбора между чтением и каким-то другим делом (в данном случае – поездкой на другой конец города ради сомнительного удовольствия скакать в грохоте три часа) – сами понимаете, что я обычно предпочитала.
Так вот, пока я листала альбом, девки обсуждали новый поход на дискач. А мне страсть как хотелось узнать – чего эти немцы едят по праздникам? Но как на зло, все фотки, где мелькал стол, были какими-то малоинформативными. В кадр попадала очень красивая скатерть, шикарно трёхэтажно сервированные тарелки, праздничные кольца для салфеток, края блюд, украшенных зелёными листьями салата и обложенных цветочными гирляндами, ряды разнообразных бокалов… но не еда. В конце альбома молодожёны торжественно сфотографировались с огромным многоступенчатым тортом, с фигурками жениха и невесты наверху. Тарелок с кусками торта тоже не сфотографировали.
– Ань, а что они едят?
Все трое уставились на меня.
– Ну правда, девки, я весь альбом пролистала – не видно еды в кадре. У них что, не принято блюда фотографировать? Примета какая-то?
– Дай-ка мне! – Ленка властным жестом (сразу видно – будущая руководящая медичка) забрала у меня фотоальбом, и они втроём с пристрастием пролистали его до конца.
Мы уставились друг на друга.
– Давайте я другой альбом принесу! – предложила Аня.
Некоторое время назад свадьба была у ещё одной родственницы. Тот альбом, правда, мы уже чуть не до дыр засмотрели – уж больно у невесты было платье красивое – но вопрос меню не поднимался.
Второй альбом порадовал нас примерно теми же ракурсами…
– О! – хором воскликнули мы.
За спинами очень красивых, нарядных гостей, на фоне идеальной зелёной лужайки и свадебных декораций стоял офигенно красивый стол. Золочёный фарфор, хрусталь, множество цветов в ассортименте. Но рассмотреть, что там лежит на блюдах, было решительно невозможно.
– Листаем дальше! – скомандовала Ленка.
Через три разворота нам повезло. Фотограф снял молодоженов, сидящих во главе стола, вместе со здоровенным куском свадебного пиршества. Или не пиршества? Как вообще назвать праздничный стол, если всё шикарно, а еды почти нет?
– Может, они уже всё съели? – предположила Ирка.
Мы снова уставились друг на друга. Анна решительно сгребла оба альбома и направилась за разъяснением к своей маман. Спустя пару минут она вернулась и авторитетно заявила, что стол так выглядит, потому что бо́льшую часть блюд штучно разносят официанты. Это ж Европа! Цивилизация! Но некая нотка неуверенности в её голосе заставила меня усомниться в истинности этой версии. Ну правда – зачем тогда все эти подносы и тарелки? Наставили бы букетов, да и всё.
Девки тоже скептически поджали губы, но высказываться не стали. Да и я не стала. Всё-таки, фотки красивые. Хотя осадочек остался. По меркам Сибири, стол был просто пустой. У нас себе такого не позволял никто, даже в самые голодные годы в самой бедной семье.
И вовсе не немецкая это традиция, по крайней мере, у местных русских немцев – да хотя бы у Аниной мамы – стол всегда ломился.
Ну, что это, в самом деле…
Чтобы сгладить неловкость, я спросила про «Бурду».
– Чё шить собралась? – деловито поинтересовалась Ирка.
– Да мама оставила кусок ткани, платье хочу, – поделилась я. Про новое знакомство и возможное свидание ничего говорить не стала. Это потом, если всё срастётся, можно будет обсуждать. Да и то, с Аней разве что.
Я вытащила из пакета ткань, и девки начали шумно примерять его перед зеркалом – сперва на себя, потом на меня, сошлись в том, что цвет мне хорошо подходит, и плавно перешли к журналам. Три «Бурды» подходили нам не очень – в них была зима и осень, и даже те платья, которые предлагались на новогодние карнавалы и прочие праздники, как-то нас дружно не впечатлили. А вот две – вполне на летний сезон. Мне лично особенно понравилось одно платье – как я люблю, облегающий верх, расклешённая юбка. Юбка, правда, предполагалась в пол, поскольку модель была свадебная. И ткани на неё требовалось почти в три раза больше, чем у меня было.
– Да я не пойму, – всплеснула руками Ирка, – Почему ты всё в длинном ходишь?
Почему-почему… Никому я в этом не признавалась, но мои подростковые комплексы никуда не делись. И глядя на себя в зеркало, мне всё казалось, что что-то не так. То недостаточно худая, то разрез глаз не тот, то ещё какая фигня. В частности, вот – ноги.
