Текст книги "Только теннис"

Автор книги: Ольга Морозова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Играла Кинг в теннис, как говорят, до седых волос. В сорок лет она сумела, правда в паре, войти в финал Уимблдона! Когда на первые роли вышла Мартина Навратилова, Кинг уже в основном играла в паре: бизнес есть бизнес, а теннис приносил ей немалый доход. Но очередная травма колена уже не позволила ей восстановиться. Мне кажется, Билли-Джин ждала, чтобы ее пригласили работать в американскую команду. Но в сборной США ей не нашли должности, похожей на мою, у Билли-Джин ничего с национальной командой не получилось. И тогда Кинг занялась пропагандой своего тим-тенниса.

2000 год – Кинг – капитан команды "Кубка Федерации" и Олимпийской.

ВИРДЖИНИЯ УЭЙД

У Вирджинии Уэйд существовала целая теория о неверности мужчин после сорока, когда те достигают успеха, а жены, целиком посвятившие себя семье, им уже не нужны. По-моему, она срисовала портрет родного брата, которого очень любила. Возможно, все это отвернуло ее от мужского общества. Вирджинию замужество никогда не прельщало. Семья Уэйдов была с достатком и строгих правил. Отец Вирджинии много лет был пастором в Южной Африке. Она там родилась, потом с родителями вернулась в Англию, поступила в хороший колледж. К тому моменту, когда Вирджиния вышла в число сильнейших, Англия уже теряла свои лидирующие позиции в мировом теннисе, но Уэйд выиграла Уимблдон. Это был последний успех хозяев самого престижного турнира в мире. Кстати, эту победу я ей предсказала. После финала Вирджиния позвонила в Москву. "Оля, ты оказалась права. Я сейчас праздную!" Она очень любила черную икру, и я ей повезла в подарок – тогда еще можно было и везти и достать – килограммовую банку.

Было приятно, что не только Вирджиния, почти все звезды того времени не забывали меня. Когда родилась дочка, они звонили, поздравляли. Если б не сложные времена нашей политики, мы держались бы намного ближе друг другу. Советскому человеку было нелегко завести друзей на Западе, тому есть много причин, и не только идеологических, но все же теннисистам пусть даже из разных миров общаться друг с другом несколько проще.

Однажды я попала в гости к Уэйд. Мы играли с ней пару в финале популярного турнира в Исборне. Пока шел турнир, его организаторы оплачивали игрокам гостиницу от понедельника до полудня субботы, но финал мы не закончили: пошел дождь и матч перенесли на воскресенье. Руководитель нашей делегации Владимир Алексеевич Голенко столкнулся с проблемой: куда меня деть? Вся команда отправлялась в Лондон. Что же делать со мной? Не везти же меня из Лондона рано утром обратно в Исборн. И когда Вирджиния пригласила меня на воскресенье к себе в гости, Голенко, вздохнув с облегчением, разрешил мне остаться у нее. Так после матча я попала не в гостиницу, а в особняк семнадцатого века с интерьерами, сделанными под тринадцатый. Невозможно описать, как в особняке была обустроена библиотека, не говоря уже об убранстве других комнат. Вирджиния объяснила, что купила замок в то время, когда маленькие дома стоили чуть ли не наравне с большими. Правда, они с отцом вложили в него все свои средства. На лужайке за домом Вирджиния устроила собственный корт. Думаю, сейчас эта обитель чемпионки Уимблдона имеет совершенно другую цену.

До той ночи я себе представить не могла, что можно жить в историческом памятнике. Трепет внушало одно то, что возраст ванны в моей спальне исчислялся веками.

Тетушка Вирджинии жила рядом в саду, в домике, который предназначался то ли охотнику, то ли садовнику. Скорее последнему, потому что сад Уэйдам достался большим и ухоженным. Все соответствовало историческому духу дома, даже "кидни пай" – пирог с почками, который на ужин подала нам мама Вирджинии. Этот пирог готовится шесть или семь часов и обычно для гостей, то есть в этот день для меня. А утром на завтрак нам приготовили омлет из яиц, которые только что снесла в домашнем курятнике курица, и, наверное, кефир был сделан из молока их собственной коровы. Мы с английской теннисисткой Лизи Бимен, которая помогала тренироваться Уэйд, с субботы до понедельника без устали вертели головами, разглядывая реликвии этого имения. Бимен только начала заниматься с Уэйд, позже она стала постоянным спаррингом Вирджинии. Не только мне, девочке с Масловки, но и Лизи такая жизнь была в диковинку.

Во время игры при неудачном приеме я обычно бурчала: "Какой кошмар!" Вирджиния ко мне пристала: "Ольга, что ты все время говоришь?" Я попыталась перевести, и получилось по смыслу: "Ужас, который настигает ночью". Это слово Вирджинии безумно понравилось. Она не уставала повторять: "Кошмар, кошмар!"

Светочка Пархоменко в первых наших поездках жила со мной в одном номере и сообщала своим тихим, нежным голосом: "Ольга Васильевна, вам звонила Кинг. Звали Олгу-сан". Так меня зовет только Билли-Джин. Или: "Вам звонила Вирджиния Уэйд". – "Откуда ты знаешь?" – "Она спросила: "Кошмар дома?" – И хотя Света тогда еще языком не владела, но всегда точно передавала не только кто мне звонил, но даже, что просили передать...

Наконец мы покинули роскошный замок и отправились в Лондон на машине Вирджинии в ее город-скую квартиру.

Всю дорогу Вирджиния и Лизи играли в игру, приблизительно напоминавшую нашу "в великих людей". Вдруг у дороги мы увидели щит: "Чай на ферме". "Давайте попьем чаю", – предложила Вирджиния. Мы заворачиваем – и я попадаю в сказку. Маленький, чистенький домик с садиком: типичная английская лужайка, грядочки с цветами. Посреди лужайки – стол, на нем одна корзиночка с яйцами, другая с клубникой – это все на продажу, совершенно свежее. Нас провели в комнатушку с четырьмя столами, покрытыми клетчатыми скатерками, на столах букетики цветов. Подали чай с бисквитами, со взбитыми сливками и с клубничным вареньем. Прошло столько лет, а я забыть не могу этого чая, сливок и джема. И где – в деревне, посреди дороги!

В Англии, как нигде за рубежом, ты чувствуешь себя свободно. Ничто на тебя не давит. Правда, Лондон сейчас изменился, стал слишком разноцветный. Массы новых людей внесли свой колорит, что отразилось на патриархальном облике города. Но остались, конечно, лондонские улицы, вдоль которых стоят одинаковые дома с садиками, а в них обязательно розы. В то время я пыталась у себя на даче повторить английский садик, но ничего не получилось, хотя я даже семена травы привезла из Лондона.

Я впервые попала в Англию в 1965 году. Мы гуляли с Дмитриевой по Бэкнему, и она показывала мне великих теннисистов, которые здесь собирались. Мы прошли мимо террасы, на которой в кресле сидела черноволосая девушка (Вирджиния старше меня на пять лет) с красной лентой в пучке – пучок был, как у солидной дамы, – и читала книгу. Вирджиния постриглась только в 1977 году, в год победы на Уимблдоне, а до этого носила прекрасные длинные волосы. На первый взгляд она совсем не похожа на спортсменку: этакая интеллектуалка, которая пришла посмотреть теннис, но увлеклась чтением. Аня сказала: "Это Вирджиния Уэйд будущая звезда английского тенниса". Аня прочла мне тут же маленькую лекцию, как она делала всегда, знакомя с кем-то или с чем-то, и я хорошо помню по рассказу Дмитриевой, что Уэйд училась в одном из привилегированных колледжей Англии, куда девушкам поступить нелегко, причем на математическом факультете. Мне кажется, что университетский диплом Вирджинии стоит немногим больше диплома авиационного инженера знаменитого и уважаемого мною хоккеиста Вячеслава Старшинова. Думаю, что играть профессионально в теннис или в хоккей и учиться в Кембридже или в МАИ, даже в мои времена, когда тренировки по сравнению с нынешними выглядели разминкой, одинаково сложно как в Лондоне, так и в Москве. Это доказывает и дальнейшая карьера обоих. Старшинов посвятил себя тренерской работе, жизнь Уэйд с математикой, насколько мне известно, совершенно не связана.

Мы очень долго с Уэйд не играли друг против друга. Думаю, что впервые мы вышли на один корт году в 69-м, когда уже были хорошо знакомы. И опять же в Бэкнеме, на турнире накануне Уимблдона. Из-за того, что турнир в Бэкнеме проходил в сроки открытого первенства Франции, его результаты не попадали на компьютер, и турнир собирал только тех, кто приехал состязаться на траве накануне главного соревнования. Но когда мы познакомились с Уэйд, турнир в Бэкнеме был еще популярен. Нас попросили сыграть в традиционном для Бэкнема показательном матче: "мир" против Великобритании. Тогда у англичан собиралась сильная команда: Энн Джонс, Трумэн, обе из десятки мира, подходила к ней уже и Вирджиния. Я проиграла Уэйд в решающей партии, но по ходу дела поняла, что играть с ней все же могу.

После учебы Вирджиния занялась только теннисом, и жизнь показала, что она не ошиблась. Уэйд стала первой, кто выиграл открытое первенство США для профессиональных теннисисток. Уэйд побеждала во всех турнирах Большого шлема, кроме первенства Франции. Она не любила из-за активного и нестабильного характера играть на грунте. Вирджиния играла агрессивно, при этом имела хорошую для того времени подачу. Отличная игра с лета, прекрасный удар справа, – слева был намного слабее, – приличные физические данные позволяли Вирджинии, одной из немногих, побеждать американку Крис Эверт, лидера сборной США, пришедшей на смену Билли-Джин Кинг. Кстати, Крис, на мой взгляд, всегда играла с трудом против тех, кто не имел в матче четкой линии. Вирджиния в течение нескольких секунд могла нанести и суперобводящий удар, и тут же сыграть очень слабо. Надо только учесть, что слова "очень слабо" применительно к игроку высочайшей квалификации имеют относительный характер. А вот суперобводящие удары Вирджиния проводила на таком уровне, что дух захватывало. Сравнимы они были лишь с ударами в мужском теннисе.

Так как в Англии почти поголовно все поклоняются теннису и, естественно, желают видеть в своей стране знаменитых игроков, способных бороться за победу на Уимблдоне, то Вирджиния сразу же стала всеобщей любимицей. Но пользовалась поклонением Уйэд не только на родине. Филипп Шатрие, по-моему, восхищался Уэйд с первых же дней ее появления на корте. Запомнился мне банкет в 1987 году в Ванкувере, после очередного Кубка Федерации, куда Шатрие пригласил всех знаменитостей прошлых лет. Окружив плотным кольцом президента, они набросились на него каждая с какими-то своими проблемами. Джуди Тэгерт, ровесница Дмитриевой, бывшая финалистка Уимблдона, долго доказывала Шатрие, чем ей не нравится современный теннис, и требовала его изменить. Молчала только Уэйд. К ее-то словам как раз президент прислушивался всегда внимательней, чем к мнению любого другого.

Вирджиния благодаря поклонению Шатрие имела чуть больше рекламы, чем другие, к тому же ее обожатель был и совладельцем журнала "Теннис де Франс". Когда Вирджиния заиграла в полную силу, с ней много носились, надо признать, что и облик ее к прославлению располагал. Как бы критически ни относиться к университетским дипломам спортсменов, но Вирджиния получила настоящее образование и могла говорить не только на языке тенниса.

В конце концов мы сошлись с Уэйд в паре. Сперва играть вместе мне предложила Крис Эверт, до этого я играла с Гулагонг, потом с Маргарет Корт. В общем, долгий путь пришлось проделать, пока мы вышли вместе с Вирджинией на корт. Первый общий турнир – это было первенство Италии – мы сразу же выиграли. На этом турнире она меня буквально обескуражила. Вирджиния Уэйд – звезда английского тенниса! Естественно, мое отношение к ней строилось на том, что это классная спортсменка, и вдруг открывается, что и у нее есть слабости, о чем я и не подозревала. Так оказалось, что, когда Вирджиния впадает в мандраж, она уже ничего не может с собой поделать – это своего рода психоз.

В финале первенства против нас вышла пара Навратилова – Томанова. Вирджиния должна бить подачу и у меня, русской девочки, которая имеет куда меньше титулов и опыта, чем она, спрашивает: "Как подавать, Оля?" Я говорю: "По центру, ты же видишь, Томанова слева косой принимает лучше". Для меня этот вопрос оказался столь неожиданным, что я сперва на корте на него не обратила внимания, но дома, анализируя игру, подумала: "С ней такое ведь может случиться и в одиночной встрече?" Кстати, Вирджиния любила, чтобы ее поддерживали друзья. Если она видит тебя на трибуне и знает, что ты за нее болеешь, ей игралось легче.

Вирджиния старалась разминаться с игроками, которые были пусть ненамного, но ниже ее по классу. Она всегда подбирала партнеров для тренировок из тех, кого могла обыграть, или ей подбрасывал мужчина. Со мной она тренировалась только в тех случаях, когда мы готовились к парному турниру. Мне кажется, она играла со мной пару всегда с удовольствием, и число совместных приключений у нас, как говорят, энное количество. Вирджинии принадлежала роль организатора походов в рестораны или выездов на пикник. Далеко не всегда я могла себе позволить участвовать на равных в этих вылазках. В те времена нам и части призов не оставляли, только экономия суточных позволяла набрать хоть какую-то сумму.

Вирджиния несколько раз была в СССР и довольно успешно у нас играла. Но при всем ее хорошем ко мне отношении она обязательно должна сказать какую-нибудь гадость. Например: "У вас прекрасное шампанское и шоколад, но рецепт шоколада вы содрали у швейцарцев, когда во время войны вывезли их завод". Я отвечаю: "Вирджиния, это невозможно, мы со Швейцарией не воевали..." – "Да, – говорит Уэйд, – но завод вы все же стащили..." Наверное, и шампанское мы стащили у французов. По Вирджинии, если у нас есть что-нибудь хорошее, то мы его где-нибудь да уперли.

Возможно, став тренерами, мы оказались ближе друг другу: как боль, которую приносят тебе твои ученики, так и радость, они у всех тренеров одинаковые. И у англичанки и у русской. Но работу Вирджинии нельзя сравнить с моей в должности старшего тренера советской сборной. На Западе профессиональный игрок заключает с тренером контракт, причем к каким-то турнирам его готовит один тренер, а к каким-то другой. Я думаю, у Уэйд не было острой необходимости зарабатывать деньги большим тренерским потом, потому что она была довольно состоятельной леди, к тому же за приличный гонорар ее приглашали иногда телекомментатором на крупные турниры.

При всей славе Вирджинии мне казалось, что как игрок я не слабее ее. Когда мы встретились в полуфинале Уимблдона, меня не покидало ощущение, что она побаивается меня (в "восьмерке" я обыграла Кинг). Шел 1974 год, вся британская пресса писала только о том, что их любимица вот-вот должна выйти в финал Уимблдона, а так как она не раз побеждала Крис Эверт, то, возможно, станет чемпионкой Уимблдона. Страна поддерживала Уэйд и готовилась торжественно отметить ее победу. Готовилась и я, правда, к матчу. Перед вызовом на корт в раздевалке я смотрела телевизор – до начала соревнований обычно давали интервью с бывшими теннисистами. Спрашивают их прогнозы, какие они сделали ставки на тотализаторе. И вот Фрэд Перри, которого у нас в стране знают, поскольку он был первым из великих игроков, кто приехал к нам после войны показать, какого уровня достиг в мире теннис, говорит: "Да, конечно, у нашей умной, замечательной, красивой Вирджинии шансов больше..." Обращаются к статистике, вспоминая матчи Вирджинии, оказывается, ни одного официального матча до этого мы с ней не играли...

Надо сказать, Перри меня подзадорил. Правда, одну хорошую фразу в мой адрес он произнес: "Эта советская умеет бегать, и потом, вы знаете, от русских всегда можно ожидать сюрприза". Я подумала: "Вот я тебе его и преподнесу". Накануне Кинг меня успокоила: "Ольга, не бойся, ты сейчас в форме, как играть против Уэйд знаешь". – "Знаю, – отвечаю я, – под левую руку". – "Но если ты еще пару раз дашь ей мяч на хавкорт, – говорит Кинг, – и она пару раз сыграет "в забор" (то есть в аут), она так и будет два сета играть "в забор". Пусть замечания Билли-Джин по тактике были не самые глубокие, но то, что они совпадали с моими мыслями, а главное, уверенность Кинг, что я смогу их выполнить, меня психологически поддерживало.

Сидим с Вирджинией наверху в раздевалке, ждем звонка, приглашающего в комнату ожидания: мы играли первыми на центральном корте. Внизу, у входа на корт, мы уже побывали, костюмы наши проверили, и после команды "вперед", провожающей на площадку, начался дождь. Сидим час, два, я закрыла глаза и выгляжу спокойной, хотя ситуация у меня хуже, чем у соперницы. Никого ко мне в раздевалку не пускают, поскольку единственный, кто приехал со мной, – старший тренер сборной Шамиль Тарпищев, ему в женскую раздевалку вход закрыт. Да и что он мог мне сказать, чем помочь? Ему тогда было 26 лет, мне 25. Тарпищев вообще оказался в сложной ситуации. Лидеры команды Морозова и Метревели с характерами, прямо скажу, непростыми, к тому же его ровесники, поэтому и относились к нему не как к тренеру, а как к товарищу. Ему было тяжело, но он выдержал. Спустя годы мне порой казалось, что это совсем другой человек, а не Шама, наш с Витей свидетель на свадьбе...

При неуравновешенном характере Вирджинии трудно выдержать бесконечное сидение в раздевалке. Она стала искать, чем себя занять. Принялась играть с кем-то в какие-то игры, было видно, что развлечения эти натуженные, неестественные. Нас вызывали раза три. Нервная энергия уже на нуле, а главное, раз пятнадцать уже разминались, так что сил уже не осталось, но злость еще была. Я поела, и тут нас вызывают на корт. Первый сет продолжался десять минут. Я только ходила и отмечала: "Ага, линия, ага, линия, ага, подача насквозь! Сколько же это может продолжаться? Сколько она может так идеально попадать – это же ненормальная игра". Знаю, что все делаю хорошо, но изменить ничего не могу. Счет сета – 6:1. Вторая партия – 4:1 в пользу Уэйд. Тут-то все и началось. Я отыграла гейм, отыграла второй. Наступил решающий момент 15:30, на подачи Вирджинии я бросила хорошую свечу, выиграла очко, затем гейм, за ним и сет. Третью партию она отдала без борьбы. Этот матч у меня есть в видеозаписи, после него я стала звездой. Я вышла в финал Уимблдона.

Вирджиния реабилитировала себя в глазах соотечественников, выиграв финал в 1977-м, в год столетия Уимблдона. Она удивительно умела вовремя расставить акценты. У нее не сложилось таких ровных отношений со всеми, как у меня. Виновато в этом ее постоянное стремление к лидерству.

У Уэйд всегда прослеживалась четкая линия в жизни, и она ее аккуратно вела, ни в чем себя не ущемляя. Если Вирджиния рекламировала пальто, то только норковое, если шла в Нью-Йорке в клуб, то только в "Клуб-21" – один из самых престижных и консервативных в мире. Когда я играла в турнире четырех, меня принимали в этом клубе. Мне, конечно, было все равно, что "21", что "42". Оказывается, я была первой советской спортсменкой, а может и последней, которая давала пресс-конференцию в этом клубе. В Англии есть элитный клуб, в котором Вирджиния единственная женщина – почетный член. Если Вирджиния в гостях на фирме, то встречать ее должен президент фирмы. Если Вирджиния покупала машину, то пусть не последнюю модель, но только ту, которая престижна. Не надо забывать, что мировое лидерство не только слава, но и деньги. Считали, что Уэйд умнее всех делает свои дела, что тоже всех раздражало, никто даже в пионерском лагере не любит соседа, который ест сливки, когда ты пьешь молоко.

Она всегда красиво одета, никогда не броско, но очень дорого. Она любительница балета и классической музыки. Вирджиния сейчас совершенно седая, но такая же красивая, как и тогда, когда я увидела ее с книжкой в кресле на террасе Бэкнема.

Она и сейчас много работает в теннисе, но всегда чуть-чуть преувеличивает свои заслуги. Во всяком случае, каждый должен знать, что это сделано ею, Вирджинией Уэйд.

КРИС ЭВЕРТ

Крис Эверт родилась в 1954 году, и когда о ней стали говорить, ей только исполнилось шестнадцать. Играя на турнирах в Америке, Крис побеждала всех своих ровесниц и побеждала очень легко. И хотя она выступала только в Штатах, мы знали, что там появилась талантливая девочка. Маленькая Крис не ездила в Европу, ее мама следила за тем, чтобы она хорошо училась в школе и не пропускала уроки.

Я увидела Крис в деле, когда сама приехала в Америку. Первый матч и получился у нас с ней самым интересным. Мы встретились в 1971 году во время первенства США, Эверт уже считалась в Штатах восходящей звездой. Тогда будущий "Ю.С. опен" проходил на травяных кортах и назывался он Форест-Хилл. Наверное, каждый турнир получает название по тому местечку, где проводится. И вот в этом маленьком городке мы с Крис "столкнулись" на центральном корте. В том году впервые были применены новые правила, и сет уже не играли, как прежде, до преимущества из двух геймов. При счете 6:6 результат в сете определялся по тайбреку.

Но если позже для победы в тайбреке надо было выиграть шесть мячей, то тогда – восемь. Причем при моей подаче соперник выбирал квадрат, где он хотел ее принимать. Такое дикое правило просуществовало год. Тайбрек сложно входил в теннисную структуру, но, когда прижился, выглядел так, будто встроен был в нее всегда.

Матч с Крис получился нервным. Хорошо помню, что, когда мы с ней стартовали, я в общем-то себя чувствовала удобно – первый сет выиграла, вела во втором, кажется, 3:0. В конце концов Крис проиграла и вторую партию. Мне даже показалось: что-то легковато для меня складывается матч. Эверт, конечно, тогда была совсем молоденькой, но очень старательной...

Что меня безумно раздражало в игре Крис и потом мучило каждый раз, когда мы встречались, – ее потрясающее предвидение, она всегда знала, куда попадет мяч, еще до того, как я по нему ударю. Никакими сверхъестественными физическими качествами Крис не отличалась. Они стали у нее гораздо лучше спустя лет десять, наверно с годами она больше занималась физической подготовкой. А вот стабильная нервная система ее отличала от многих женщин-теннисисток... Третий сет уже проиграла я. В решающей партии тоже проигрывала 2:5. Публика грохотала. Я сделала невероятное усилие над собой счет 6:5 в мою пользу. Остался всего лишь шаг... Победа на траве против Крис Эверт даже тогда, в 1971-м, считалась сенсацией. На переходе думаю, сейчас я должна выдохнуть, потом как следует набрать снова воздуха и пойти ее добивать... Ну, выдохнула. На этом все закончилось. Я проиграла свою подачу. Счет стал по шести. И уже на тайбреках я уступила 5:3. Наш матч был назван самым интересным матчем чемпионата. Нам вручили специальный денежный приз, который, естественно, у меня в Москве отобрали. По тем временам это была приличная сумма денег. Но бог с ними, с деньгами, зато матч вошел в историю тенниса. Так я познакомилась с Крис Эверт. Мы играли с ней часто, но так никогда я Крис Эверт и не обыграла. Еще не один матч складывался для меня, почти как первый, то есть я находилась в шаге от победы, но сделать его так и не смогла. Эверт единственная заставила меня играть в такой теннис, в какой я никогда не играла. Мое преимущество заключалось в том, что я при любой возможности шла к сетке и, в отличие от многих, чувствовала себя там замечательно. Крис вынудила меня отказаться от этих выходов, потому что ее свечи по точности получались идеальными. Они буквально травмировали мою нервную систему. Но, наверное, не так сильно, потому что с Крис мы стали хорошими друзьями. Был год, когда мы с ней встретились во всех крупных финалах. Правда, я везде проиграла. Что для меня стало полной неожиданностью, так это то, когда она предложила мне сыграть пару. Ее мама Колет, замечательная женщина, я еще о ней расскажу, восприняла мое согласие как большой подарок для Крис. Я потом поняла почему. Эверт, очень сильный игрок-одиночник, в паре выглядела слабее. Что в ее парной игре устраивало меня – она никогда не мазала прием, она вообще никогда и ничего не мазала. Плюс к этому Крис отдавала мне инициативу на завершение комбинации. Когда мы играли вместе, я очень уставала, потому что должна была брать на себя три четверти корта. Но выходить на площадку вместе с Крис все равно было приятно, потому что мы всегда сохраняли с ней хорошие отношения и никогда не выясняли, кто виноват в пропущенном мяче. По своему характеру я не могла действовать хуже партнера. Мы часто вместе тренировались, и это тоже сближало.

Признаюсь, что тренировки с Крис Эверт в общем-то получались довольно противные. Например, перебрасываемся с задней линии. Если я попадаю в аут, в двух сантиметрах за линию, она мяч останавливает. А эта нарочитая остановка страшно злит. Но в то же время, раз Крис остановила мяч, значит, я ошиблась. Тем самым она заводит разминку на соревновательный уровень. Так что ты уже на тренировке попадаешь на некое соревнование, причем с большим игроком. Игроком, который находится в десятке мира. Крис ведь сразу вошла в десятку. Ее восход, восход суперзвезды женского тенниса напоминал взлет мощного, но легкого самолета.

Почему она так знаменита в Америке по сей день? Крис Эверт много сделала для женского тенниса и вообще для спорта в США, как ни странно, своей внешностью, своей женственностью. Многолетний лидер женского тенниса Билли-Джин Кинг – тигр на площадке, боец, женщина, которая подражала мужской манере игры. Кинг всегда агрессивна, Кинг ругалась. Она создала себе образ бойца и борца за дело женского тенниса. Крис Эверт, наоборот, дарлинг, милашка. Маленькая девушка-статуэточка с изумительно нежными передвижениями по корту. Крис одновременно и спортивная суперзвезда, и необыкновенно женственная теннисистка. Глядя на нее, все мамы захотели видеть на корте своих дочерей. Крис Эверт показала, что и обладая суперженственностью можно победить на открытом первенстве США. Но это только первая ее заслуга перед страной. Есть еще и вторая, собственно та, которая и сделала ее звездой Америки. Эверт воплощенная в жизнь американская мечта: каждый может стать миллионером. Какой советский фильм в те годы получил "Оскара" – "Москва слезам не верит"! Американцы увидели ту картинку, которую они любят разглядывать: женщина, которой жить поначалу негде, стала директором фабрики. Они тоже плакали на этом фильме, как и мы, правда, слезы у них другие.

Крис Эверт – девочка из простой католической семьи, где чтят христианские законы, где каждую неделю, по воскресеньям, вся семья ходит в церковь, где обязательно много детей. У Крис три брата и две сестры. Папа – тренер, который давал уроки тенниса на публичных кортах, то есть там, где каждый мог бесплатно играть. Папа – человек редких качеств. Он долгие годы был тренером, и когда Крис, его ученица, стала звездой, не поднял цены на свои уроки. Мама наседка, которая выпестовала всю эту теннисную семью, поскольку в ней все теннисисты. Старший брат помогал Крис тренироваться. Младшая сестра Крис неплохо начинала, но не стала суперзвездой. Говорили, что у нее способностей больше, чем у Крис, но характер мягче. Она тоже занималась тренерской работой.

Третья дочь Эвертов, Клея, самая младшая сестра Крис, очаровательная и избалованная. У меня дома лежат фотографии, как мы тренируемся вместе с Крис в Форест-Хилле, а с нами маленькая Клея, совсем крохотуля. А в конце восьмидесятых Клея, уже взрослая девушка, приезжала с Крис на Уимблдон. Приезжала как зритель, хотя Крис сделала все возможное, чтобы сестра заиграла, тем более пресса писала, что младшая Эверт суперталантлива. Маленькая Клея даже вошла в финал детского "Оранж бола", играла, если я не ошибаюсь, против болгарки Кати Малеевой и победила, но взрослым игроком так и не стала. Мне кажется, что Крис создала ей такую замечательную жизнь, в которой трудно вырастить спортсмена.

Ее мама Колет тоже играла в теннис. Каждый раз при встрече первое, что она у меня спрашивала, – как моя дочка? Колет истинная женщина, которую больше всего волнуют не призы, а внуки. Она переживает за Крис, потому что жизнь у старшей дочери идет не как у обычной женщины, и это Колет, как мне кажется, немножко даже угнетает.

Колет стройна и элегантна. Однажды она вспоминала, что, когда была беременной Крис, размер платья носила тот же самый, что до беременности. Этим она очень гордилась. Мы всегда говорили: "Крис, у тебя такая талия, потому что ты в Колет". А она отвечала: "Ну куда мне до мамы! Мама до сих пор носит мои сарафаны, которые я одевала в четырнадцать лет".

На одну из встреч Колет принесла мне свои домашние фотографии, демонстрировала всех своих внуков. Мне кажется, нас должны были удалить с трибуны, поскольку показ внуков происходил на матче Наташи Зверевой, и на каждом переходе она мне рассказывала, что вытворил ее очередной внук. Переход – когда меняются стороной – полторы минуты. Колет сидела внизу, я повыше, она поворачивалась ко мне. Матч возобновлялся, но в такой короткий срок она со своим рассказом не укладывалась и заканчивала его в полной тишине. Колет взяла на память фотографию моей Кати. Тут же сказала: "Крис начала в шесть, так что смотри, не пропусти".

Папа Эверт – строгий, спокойный, уравновешенный, правдивый человек. Никогда не будет льстить. Мы играли турнир четырех – Гулагонг, Кинг, я и Крис Эверт. Я проиграла Кинг из трех партий, а Крис обыграла Гулагонг. Финал Эверт с Кинг. Перед финалом я ее разминала. Тут же рядом стоял папа. Крис уже тогда была сильнее Кинг, но победила в страшной борьбе, хотя могла довольствоваться и меньшими затратами. Отец после матча разбирал с ней игру. И когда я вставляла свои замечания, он подчеркивал: "Видишь, у Ольги такое же мнение. Она твой конкурент, а думает так же, как я". Отец – ее стрежень. Крис, по-моему, даже немного его побаивалась. Первый телефонный звонок, который она делала после каждого матча, неважно проигрыш или выигрыш, – отцу.

Первые годы чаще всего именно он находился рядом с ней. Он вел ее финансовые дела, позже она официально назвала его своим менеджером.

Крис мне рассказывала, что, когда она выиграла первенство США среди детей, фирма "Уилсон" подарила ей две ракетки. Большой-большой праздник. Позже, когда мы стали выдавать шесть ракеток детям, это считалось нормальным явлением. А тогда даже в Америке, даже для Крис Эверт такой подарок казался счастьем. Только после того, как она выиграла свой первый взрослый турнир, "Уилсон" стал ее официальным спонсором.

Про Крис Эверт говорили так: она делала любое упражнение всегда на десять минут дольше, после того как папа говорил "достаточно". Мне это ой как знакомо. Когда Нина Сергеевна нам говорила, сделайте десять "пистолетиков", я всегда делала двенадцать. Это – черта характера. Не каждый может себя заставить сделать чуть-чуть больше, чем надо. Я увеличивала число заданных упражнений не из-за того, что мне хотелось выделиться, нет, иначе я не могла, и, думаю, то же самое чувство жило и в Крис. Она, конечно, невероятно талантлива, но работоспособность у нее тоже выдающаяся. Вот один из примеров, подтверждающих мои слова.