Текст книги "Только теннис"
Автор книги: Ольга Морозова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
ВЗРОСЛЫЙ ТЕННИС
В 1969 году я впервые и довольно легко выиграла первенство СССР. С этого года и до моего ухода я возглавляла всесоюзную классификацию. У советской теннисной федерации существовало такое правило: неважно, как ты играл весь сезон за рубежом, но если ты побеждал во внутреннем чемпионате, ты автоматически становился первой ракеткой страны. Обычно это соответствовало реальной расстановке сил внутри страны, на чемпионатах СССР побеждал сильнейший. Но нет правил без исключений: в 1974 году, после финала Уимблдона, будучи сеяной второй на "Ю.С. опен" (Открытое первенство США), я растянула связки стопы, и мне пришлось отказаться от участия во всесоюзном первенстве. Выиграла его Крошина. Галина Акимовна Кондратьева, которая в то время занималась классификацией, радостно мне сообщила: "Оля, мы сделали исключение, теперь ты с Мариной Крошиной первая-вторая". Я поблагодарила ее: все же приятно, когда финалистку Уимблдона оставляют лидером во внутрисоюзной классификации. За одиннадцать лет на чемпионатах страны я завоевала двадцать две золотые медали.
При том, что мой отрыв от лучших теннисисток страны наметился в конце шестидесятых, на регулярные международные соревнования я еще претендовать не могла, хотя Дмитриева, родив второго ребенка, закончила играть в больших турнирах, а Бакшееву я уже обыгрывала постоянно. К тому же я была моложе всех, а у нас любили, чтобы лидерам за двадцать пять не переваливало. Парный финал Уимблдона, в который я попала с Метревели в 1968 году, дал мне уверенность, что я могу играть на равных с сильнейшими игроками мира и что Уимблдон всего лишь соревнование, пусть и великое. Если я вошла в финал пар, почему такое не может произойти в одиночном разряде?
С 1969 года в течение десятилетия на внутренних соревнованиях я почти не проигрывала. Мой календарь тогда выглядел так: четыре турнира дома зимой, потом сборная уезжала ранней весной на турниры в Каир и Александрию. В конце мая проходило первенство Франции, конец июня – Уимблдон, в августе я выступала на Московском международном турнире, осенью иногда попадала в Штаты. Но это событие относилось к разряду экстраординарных. Регулярные поездки за океан начались с 1971 года. В теннисе стали разыгрываться значительные денежные призы. Спорткомитету понравилось зарабатывать валюту, и нас, женскую часть сборной, посылали теперь для участия в серии турниров "Вирджиния слимз".
Но самым главным соревнованием для советских теннисистов считалось первенство Европы. В свое время европейская Федерация тенниса обратила самое серьезное внимание на свой чемпионат. Соцстраны всемерно поддерживали континентальную федерацию, мир переориентировался на профессиональный теннис, в Европе же его почти не знали и решили создать любительский противовес. Об отношении наших прежних спортивных руководителей к профессиональному спорту хорошо известно. Конечно, Советская федерация тенниса была самым активным сторонником европейского любительского чемпионата. Действительно, на первых порах первенство Европы для теннисистов было интересным. А для меня оно связано с первыми моими международными победами. В 1968 году я в паре с Зайгой Янсен, а в миксте с Владимиром Коротковым выиграла золотые медали. Абсолютной чемпионкой я стала, победив во всех трех разрядах, в 1971 году в Болгарии.
Чемпионаты Европы шли один за другим. Пары, миксты, одиночки – я старалась везде, где можно занять первое место. В конце концов, я собрала двадцать две золотые медали, из них шесть за одиночный разряд. На чемпионате Европы я победила Мартину Навратилову, тогда она была еще совсем девочкой, хотя уже и догоняла взрослых. Мы встретились с ней в 1/8 финала. Худенькая, серьезная, этакая девочка-мальчик в шортах, с очень умными глазами. У нее бэкхэнд (удар справа) был послабее, я под него села и, в общем, выиграла без больших трудов. 1973 год, значит, Мартине тогда уже исполнилось шестнадцать. Мы играли в Пескари, в Италии, и матч получился, по-моему, неплохой.
Вы еще не раз встретите английские названия теннисных элементов. Это естественно: теннис – игра, рожденная в Англии. Так вот что означает бэкхэнд. Фактически – это удар из-за спины. И если вы хоть немного знакомы с теннисом, то легко себе представите, что именно так вы начинаете свой удар по мячу слева. Это в том случае, если вы правша. Но если вы играете левой рукой, как, например, Мартина, то для вас это удар справа. Объясняя, как надо действовать, я не говорила своим игрокам: "Обрати внимание на его удар справа, учитывая, что противник левша". Мне было проще сказать: "Обрати внимание на его бэкхэнд или форхэнд".
В свою очередь форхэнд – это удар перед собой. Значит, для правши – удар справа, для левши – слева.
В книге упомянут и дропшот – падающий удар. Теннисисты так говорят об укороченном ударе, когда после него мяч опускается на стороне противника у сетки как бы обессиленный, не имеющий инерции для отскока.
Вы не раз прочтете и выражение "уайлд-карт", после некоторых раздумий я перевела этот термин как "свободная карта". Уайлд-карт имеет отношение к любому профессиональному теннисному турниру. Уайлд-карт означает свободные места в сетке соревнований, которыми распоряжаются сами организаторы, а не федерация. Распределение этих мест как бы и означает выдачу уайлд-карт.
На чемпионате Европы 1979 года в Сопоте я победила в финале Хану Мандликову из Чехословакии, которая считалась восходящей звездой, а я только-только родила Катеньку. Накануне Хана легко переиграла Наташу Чмыреву в полуфинале. Мне тридцать, сопернице двадцать, но она уже знакома со многими крупными финалами. Я, умирая от усталости, обыграла Мандликову 7:5 в решающем сете на одних, как говорится, морально-волевых качествах. На чемпионатах Европы ко мне, многократной победительнице, всегда подходили с большим почтением, которое еще подкреплялось тем, что я успешно играла и среди профессионалов.
Как бы серьезно европейские федерации ни относились к своему первенству, все же женский теннис Старого Света был слабее американского, большая часть теннисных турниров проходила на другом континенте. Но женщины более управляемые и дисциплинированные, чем мужчины, несмотря на отлаженные профессиональные турниры с большими денежными призами, они еще долго собирались на любительском чемпионате Европы в сильном, по международной классификации, составе. Для нас, советских теннисистов, эти соревнования были чрезвычайно важными. В теннисе нет чемпионата мира, и теннисисты могли рассчитывать на квартиры, звания и другие советские привилегии только за успехи на чемпионатах Европы.
Были победы не только на первенстве континента. У меня есть приз с открытого первенства Италии. После третьей победы мне оставили его навсегда. Первая победа в паре с Хант в 1972 году, вторая – на следующий год с Уэйд и третья – с ней же. Но какие еще имена выгравированы на этом кубке: Кинг, Эверт, Тернер, Казалс, Корт, Дюр.
Открытое первенство Франции один раз в паре я выиграла, еще два раза была в финале, парном и одиночном. Я играла пару в финале открытого первенства США, а позже и выиграла его с Мариной Крошиной. Выиграла турнир в 1972 году в Австралии. В Аргентине в 1973 году я победила во всех трех разрядах. В Аргентину мы попали, когда никто из советских граждан в эту страну не ездил, там установился фашистский режим. Мало этого, так еще и президентом теннисной федерации был генерал, начальник службы безопасности. В финале турнира в Буэнос-Айресе я победила Бетти Стове, вместе с ней выиграла парные состязания, победила и в миксте со Славой Егоровым. Мне вручили три медали, отлитые действительно из золота, что в спорте случается редко.
После турнира аргентинская федерация устроила прием на вилле своего президента. Из всей делегации – Колегорский, Лейус, Егоров, Морозова – я, как обычно, была единственной женщиной. В нашей команде я служила справочником и манекеном для семейных покупок, но тут, в Аргентине, оказалась в новом для себя качестве – светской дамы. Сперва нам показали замок генерала с тренажерным залом и кортом. Все шло хорошо, пока не начались танцы. Они, естественно, начались с танго, и президент федерации пригласил меня открыть бал. Мне легче было пять сетов сыграть, чем пройти с ним круг танго. Танцую, пот льет по спине, постоянно наступаю на генераль-скую штиблету и ловлю обращенные ко мне его вежливые, но осуждающие улыбки: "Что ж ты, девочка, нельзя же так..." Я танцевала всегда неплохо, а тут никак не могла понять, отчего мне так неудобно и трудно? На выручку пришел Лейус. Сразу же, после моего провала, он приглашает меня на танго, с ним у меня все получается, на ноги Томасу я не наступаю. Дело в том, что в Аргентине этот танец имеет совершенно другие движения, чем у нас. Когда мы с Лейусом остановились, розы к моим ногам не бросали, но аплодисменты я услышала, тем самым с помощью Лейуса свою репутацию спасла.
В те годы каждый выезд за границу, кроме нескольких традиционных турниров, казался счастливой случайностью. Это уже позже, если не было заявки на игрока за три месяца до начала турнира, его не включали в сетку. А тогда, когда большинство теннисистов составляли любители, таких правил не было, и русских, как всегда, в последний момент записывали в стартовый протокол. Моя высокая классификация и в то же время любительский статус позволяли организаторам закрывать глаза на мой неожиданный приезд. Официально профессионалом я так и не стала, до конца спортивной карьеры оставалась любителем, хотя к концу семидесятых почти все западные теннисистки получили профессиональный статус и обязаны были подчиняться строгим законам коммерческого спорта.
В те давние годы мы, наверное, больше играли ради результата, чем ради денег. Мы вместе обедали, развлекались, болтали, как болтают все девчонки. Такая жизнь сближает. Сейчас спортсмены разъединены: большие деньги – это хорошо, но не во всем.
Сан-Франциско, зима 1989 года, я сижу у корта, наблюдаю за тренировкой своих девочек. Ко мне подходит Рози Казалс и говорит: "Пошли!" Я даже не успела спросить куда. "Возьми у Зверевой ракетки, будешь меня разминать". Казалс тогда было сорок, но она еще играла в турнирах, правда, теперь только парные комбинации. И на центральном корте, перед матчем с Навратиловой, я ее разминаю. "Знаешь, Ольга, – говорит Рози, – все такие пижоны, никто лучше тебя мне не покидает". Наша разминка, как фильм ретро, она тут же собрала всех "бывших", кто оказался на этом турнире, и мы все получаем огромное удовольствие.
Я убеждена, что душевной близости между игроками в мою бытность спортсменкой было больше, и, скорее всего, оттого, что деньги в теннисе тогда платили маленькие. Для нас призовой фонд в десять-пятнадцать тысяч казался огромным. Может, и мне общаться с западными теннисными звездами было проще оттого, что в своих странах они выглядели не лучше, чем я в своей. И Кинг и я чаще всего носили джинсы, в многотысячных платьях и бриллиантах никто на приемы не приходил. Конечно, Наташе Зверевой было сложно подружиться с Сабатини или Граф, как мы дружили в свое время. По теннисной классификации они шли рядом, по уровню жизни между ними пропасть.
"Вначале, когда пришли эти невероятные деньги, – вспоминала Дюр, – в раздевалке началась невообразимая ругань. Кто-то у кого-то зажал очко, кому-то подсудили. И в конце концов пришли к общему мнению: если мы будем так ненавидеть друг друга из-за пары сотен долларов, жизнь станет черной, давайте все же решим, что будем делать дальше... Собрались и решили: теннис есть теннис – это работа, но когда ты в раздевалке, работа уже закончилась. Что произошло на корте – переживай одна, переживай в душе, а в раздевалке настроение свое не демонстрируй". Это черта профессионального отношения к спорту – контроль эмоций вне арены.
...Мои победы над сильнейшими начались с выигрыша у Гулагонг в Куинс-клабе. Я долго подбиралась к первой десятке, но никого из них обойти никак не могла. То три сета сыграю с Кинг, то три сета с Энн Джонс, то еще с кем-то, но никак не получалось выиграть у суперзвезды. Вот уже совсем близко, вроде хорошо играла, Нина Сергеевна радовалась, все радовались, но победы не приходили. Я уже говорила, как вся изрыдалась и истерзалась от горя, что никак не могу дожать Гулагонг в последнем сете. Спустя годы перед Уимблдоном женщины играли турнир в Исборне, мужчины в Куинс-клабе. А тогда в Куинс-клабе – где я в 1973 году вошла в финал крупного турнира – соревнования шли параллельно и женские и мужские. Для тренера сборной Сергея Сергеевича Андреева Алик Метревели всегда и во всем был на первом месте, и, когда полуфинал Алика совпал по времени с моим финалом с Ивон Гулагонг, Сергей Сергеевич, естественно, отправился смотреть, как играет Алик.
Так первый свой крупный турнир я выиграла при большом скоплении публики, но при полном отсутствии хотя бы одного советского болельщика, пусть и старшего тренера сборной. Я победила Ивон очень легко, а главное, добилась преимущества над игроком, даже не десятки, пятерки. И первая моя мысль: "Как жаль, что Колегорский года не дожил до этой победы на пути к серебряной вазе Уимблдона". Колегорский, ветеран советского тенниса, написал книгу и в ней спрашивал: "Когда советский теннисист выиграет Уимблдон?" Потом я подумала о том, как порадуется Нина Сергеевна, потом немножечко о себе, а потом уже побежала звонить домой.
В 1973 году я на Уимблдоне уже вошла в число сеяных игроков. Турнир для меня закончился на 1/4 финала, но это означало, что я среди первых восьми, то есть место среди лучших заняла по праву.
На следующий год в США, на престижном турнире, я обыграла Кинг. Еще не наступили времена, когда синтетический ковер, покрытие корта, перевозят из города в город, как это стало происходить позже на серии "Вирджиния слимз". Тогда было так: сегодня мы играем в зале, завтра на улице, послезавтра вновь возвращаемся под крышу. При такой требующей и большого универсализма, и умения быстро перестраиваться в моментальной "смене декораций" я выиграла свой первый турнир в Америке. Это произошло в Филадельфии.
Со мной вместе в США была Женя Бирюкова, выступили мы с ней вполне прилично в паре, но она проиграла отборочные соревнования одиночек в Сарасоте и не попала на турнир в Филадельфию. Ее тренер Спиридонов, он же руководитель "делегации", вынужден был отправить Женю на следующий день домой в Союз. Посадил он ее одну в самолет и пустил через всю Америку. Это безумное правило, при котором экономят копейки, а теряют в сотни, если не в тысячи раз больше, сохранялось в Госкомспорте долгие годы. Я ничего не могла сделать, чтобы задержать хоть на несколько дней Лейлу Месхи в Сеуле, когда она проиграла первой ракетке мира Штефи Граф. Не говоря уже о том, какая это моральная травма для самой Лейлы, но страдали и ее подруги, переживая за нее. Мы собирали Лейлу ночью, чтобы девочки не видели ее отъезда. К тому же при отсутствии спарринга только Месхи могла разминать Савченко и Звереву.
Прилетели мы вдвоем со Спиридоновым в Филадельфию. И я из жары, которая стояла в Сарасоте, попала в прохладную погоду Филадельфии, с медленных земляных кортов Сарасоты на быстрое покрытие Филадельфии. Вечером приехала, а на следующий день утром играть. Тренировалась в зале двадцать пять минут. В первом круге обыграла Мастхофф. В то время она была первым номером в ФРГ и сохраняла это звание еще лет пятнадцать. Хорошая и очень умная спортсменка, владеющая мощным, с хлыстом, ударом, с хорошим чувством мяча, куда ни пробьешь – она уже там. Мне, с моим стилем, играть против нее было трудно. Во втором круге побеждаю Бетти Стове, первый номер Голландии. Третий круг. Я беру верх над австралийкой Гурлей, которая накануне выиграла у Гулагонг.
Пресс-конференция после этого матча сделала меня довольно популярной у журналистов. Что же на ней произошло? Английский у меня тогда был безобразный, но от пресс-конференций я тем не менее не отказывалась. Мы сидим с Гурлей перед журналистами, по их мнению, две провинциалки, одна советская, другая австралийская. Гурлей живет в Тасмании, на острове у Австралийского материка. Пресса начинает мучить Гурлей, задавая ей один и тот же вопрос: "Откуда вы?" Она так тихо: "Из Тасмании". Корреспондент переспрашивает снова: "Что такое Тасмания?" Она сидит, совершенно пунцовая, никак не может объяснить, где Тасмания. В конце концов я не выдержала: "Извините, – говорю, – вам географию в школе преподавали?" Он: "Что вы этим хотите сказать?" Я: "В Советском Союзе все дети знают, что Тасмания не на Луне, это остров рядом с Австралией". Гурлей смотрела на меня, как на врача-исцелителя, а журналистов этой выходкой я расположила к себе, меня запомнили, и писали обо мне, в общем, всегда хорошо.
Полуфинал я играла с Рози Казалс. В этом матче публика показала настоящий американский характер. Они, как и москвичи, любят поболеть против своих, но только до определенного момента, наши же болеют против своих до конца. Когда я вышла на корт, меня бурно приветствовали. "Андер дог" – темная лошадка, девочка из России, к тому же еще и не имеющая шансов. У нас с Рози стиль одинаковый, она бегает как черт, и я не отстаю, публике это, конечно, нравится. Рози – подачу с выходом к сетке, и я так же. Она свечку бросит, и я свечку брошу. Нам аплодируют. Я выигрываю сет, все довольны, мне хлопают. Хлопают еще четыре гейма во втором сете, а потом уже перестают мне аплодировать. Я выиграла в решающем сете, когда трибуны уже вовсю поддерживали Казалс.
В финале я играла с Билли-Джин Кинг – лидером женского мирового тенниса. Кстати, и Казалс входила в десятку, я же была только на подступах к ней. Случилось так, что адвокат Ларри Кинг, тогда муж Билли-Джин, подсказал мне, как надо играть против его жены. Тренеры, которые ездили со мной, ничем мне помочь уже не могли.
Во время соревнований печатались протоколы с расширенной статистикой, у кого каких ударов больше, какой процент попадания, успешные первые подачи, в общем, массу сведений. Мало кто в нашей команде знал теннис на международном уровне, исключая, конечно, Семена Павловича Белиц-Геймана (святотатство даже подумать, что ты теннис знаешь лучше, чем он), и всю новую информацию о своих соперницах я черпала не из рассказов наших специалистов, а из протоколов и журнальных статей. В мире много теннисной прессы, и в ее обзорах подробно пишут о тактике каждого интересного или решающего матча. Поэтому, глядя на сетку соревнований – кто с кем как сыграл, я держала в уме собственную стратегию – как надо выстраивать борьбу против конкретного соперника.
И вот Ларри говорит мне: "А ты не хочешь сравнить свою статистику со статистикой Кинг?" Он, конечно, не сомневался в том, что шансов у меня все равно нет. Но я прислушалась к совету Ларри и обнаружила интересную вещь. Если процент попаданий второй подачи у меня оказался ненамного выше, чем у Кинг, то первая удавалась мне в этом турнире намного лучше. Такая информация дала кое-какие надежды. "Ну, – думаю, – при второй ее подаче (а она всегда почти у всех теннисистов слабее первой) я сумею остро атаковать".
Финальный матч стал одним из лучших в моей жизни. Первая победа в крупном турнире. И каких игроков обыграла! Почти всю десятку проверила!
В Филадельфии разгар весны, в городских скверах зацвела вишня. Я в голубом платьице вышла на улицу, душа моя от счастья буквально разрывалась. В тот день, на вечернем приеме, меня пригласили играть в одной команде с Кинг. Московской девочке с Масловки Оле Морозовой предлагают выступать в команде "Филадельфия флайерс", где основной спонсор Элтон Джон, второй – Дик Бутэрро, менеджер радио Филадельфии, а капитан и тренер команды – Фрэд Столли. "Оля, спрашивал Дик, – что надо сделать, к кому обратиться, чтобы тебя отпустили в Штаты. Хочешь, я пошлю телеграмму Брежневу? Если будешь играть, мы купим квартиру тебе, квартиру родителям, пригласим твоего мужа, твоего тренера, дадим медицинскую страховку, питание, машину и, конечно, будут гонорары". У меня крылья выросли от этого предложения, как от признания в любви, хотя я прекрасно понимала, что, если б со мной позвали бы и всех руководителей советского спорта с их женами, в те годы подобное приглашение было пустым звуком.
Я без всякого сожаления вспоминаю сегодня тот далекий вечер весны 1974 года. Тогда я позволила себе помечтать и представить, что буду жить не на Бакунинской, где у нас с Витей была двухкомнатная квартира, а в районе, где живут миллионеры Филадельфии, на одной лестничной площадке с Билли-Джин Кинг, – в конце концов мне стало очень смешно.
Конечно, предложение мне сделали фантастическое. Нетрудно себе представить, если бы оно оказалось реализованным, какая польза была бы не только для меня, но и для всей нашей сборной, тренируйся я какое-то время вместе с Кинг, а главное, я бы занималась у Столли – классика современного тенниса, человека с феноменальной техникой. Даже тогда, когда ему уже перевалило за пятьдесят, наблюдать за его игрой было огромным удовольствием.
Вернувшись в Москву, я рассказала о предложении американцев. На этом дело и кончилось. Наверное, надо было использовать даже минимальный шанс: писать письма на самый верх, обратиться к маршалу Гречко, который любил и понимал теннис... Но я целиком полагалась на тренеров Спорткомитета, а они, естественно, понимая, что нужна долгая борьба и миллион бумажек с объяснениями, при этом абсолютно никак не заинтересованные в возможном контракте, даже и не начинали никакого движения. Только говорили: "Вот здорово! В Филадельфию приглашают, к Кинг, в один клуб!" На этом все и закончилось.
Впервые обыграв Кинг, я почему-то решила, что так будет теперь всегда. Я искренне думала: "Приеду играть следующий турнир в Хилтон-Хет, всех уберу". Моя победа над первой ракеткой мира для советского тенниса оказалась столь значительной, что меня с ней поздравил председатель Спорткомитета Сергей Павлов, сам увлекающийся теннисом. Тогда это событие казалось экстраординарным, а ведь так естественно, что спортивные руководители обязаны поздравлять спортсменов с успехом. И те, кто забывает поздравить спортсмена, по сути дела, оскорбляют его.
...В том же 1974 году в полуфинале открытого первенства Италии я уступила 19-летней американке Крис Эверт, но выиграла с ней парную комбинацию. С Эверт я играла и в финале Исборна, проиграла ей и там, но опять мы выиграли с ней соревнования пар. Год получился урожайным: я дошла до финала первенства Франции и заняла на нем первое место в паре с Крис Эверт. Но самое главное его событие для меня – игра в финале Уимблдонского турнира, где я проиграла все той же Крис Эверт. 1974 год – пик моей спортивной карьеры. Я вошла в элиту мирового тенниса, мое место в течение нескольких лет было в первой десятке. Меня узнавали в Лондоне и Нью-Йорке, чего нельзя сказать о Москве. К концу такого счастливого года меня посеяли под вторым номером на открытом первенстве США, то есть посчитали, что по силам я вторая теннисистка одного из самых престижных турниров. Тем же летом я благополучно проиграла первенство Европы, но мне, честно говоря, было не до него. Я готовилась к "Ю.С. опен".
Приехав в Форест-Хилл, местечко под Нью-Йорком, или, точнее, на окраину этого огромного города, где тогда традиционно проводился "Ю.С. опен", я тренировалась с утра до ночи. Казалс меня предупреждала: "Оля, прекрати столько играть, смотри, у тебя будет плохо с ногой". И как в воду глядела. Накануне турнира мы сыграли с Крис тренировочный матч, потом она предложила еще немного поразмяться. Начали тренироваться, и тут я почувствовала, как устала. Эверт просит кинуть ей свечу. Она с Казалс и Кинг называют меня Олга-сан. "Олга-сан, пожалуйста, по-следнюю свечу". Я подбрасываю мяч, она бьет, и я, неутомимая, бегу за ним. Нога у меня подворачивается вправо, потом влево, я падаю, а встать не могу. Приносят носилки, нога распухает на глазах, и меня отправляют в госпиталь. В приемном отделении спрашивают: есть ли у меня страховка, деньги? Интересуются моим адресом, папой, мамой, родственниками. Я бы, наверное, на стенку полезла, если б не приехала сразу "скорая", а в ней, еще по дороге, на мою ногу натянули какой-то сапог, сделанный внутри из льда. Я долго отвечала на вопросы, а когда стало ясно, что денег у меня нет, мое лечение оплатил клуб. Выйдя из госпиталя на костылях, пришла на корты смотреть продолжение турнира, уложив на соседние кресла свою ногу с костылем. В это время, в другом городе США, Алик Метревели и Теймураз Какулия, вместе с ними был и Евгений Владимирович Корбут, играли турнир. Естественно, мое появление на стадионе показали по телевидению, вечером звонок от Алика: "Морозова, что случилось?"
Американский врач приказал, чтобы нога все время была в холоде. Из больницы в гостиницу меня с моими костылями тащила на себе мама Крис Эверт, маленькая и стройная женщина, потом меня повезли в нашу миссию, к советскому врачу. Он сказал: "Тепло, тепло и только тепло!" Американский врач по-преж-нему требует: "Холод". Наконец, приезжает Метревели: "Ну что, Морозова, допрыгалась!" – "Понимаешь, Алик, один врач говорит "холод", другой – "тепло", как же быть?" – "Значит, надо по очереди, сперва холод, потом тепло", – безапелляционно распорядился Метревели.
Наконец, гипс сняли, я начала ходить, и Уэйд, на глазах которой меня увозила "скорая", попросила: "Оля, только на корт не выходи". В моей правильной жизни иногда происходили и происходят, не без помощи собственного очень правильного характера, совершенно глупые вещи. Мне, например, назначают встречу в девять, и хотя я знаю, что тот, кто договаривался со мной о свидании, никогда в девять не придет, я бегу, задыхаюсь, чтобы успеть вовремя, а человек приходит к одиннадцати. Уэйд меня предупредила: "Если ты потерпишь, травма твоя на две недели. Выйдешь на корт – на четыре месяца". Но что же делать, когда на траве Форест-Хилл полагалось на разминку только двадцать пять минут и все время распределено заранее? Так как я в числе сеяных игроков, да еще и вторая, то мне давали минут на десять больше. Катя Эбенхауз, моя подруга из ФРГ, записана на тренировку вместе со мной. Я, конечно, согласна с Уэйд, но как же Катя? Она из-за меня не поиграет на траве? Я выхожу на корт, хотя не могу на ногу наступить, и разминаюсь эти тридцать пять минут, разменяв их в итоге действительно на четыре месяца. Еще долгое время после того, как нога зажила, я легко могла бегать в сторону, но взять резкий старт вперед у меня не получалось.
Никак не удавалось поставить мне диагноз, пока знаменитый хоккейно-футбольный врач ЦСКА Олег Маркович Белаковский, к которому я попала, не познакомил меня с Яковом Михайловичем Коцем – специалистом по электростимуляции. Оказалось, что у меня сдвинулась косточка. Сухожилие, которое прикрепляется к ней, как показал рентген, никак не может поставить косточку на место. Яков Михайлович Коц меня вылечил. С августа до зимы я не выходила на корт, пропустила первенство СССР, тренироваться начала только в декабре. Казалось, новый, 1975 год не сулит мне ничего хорошего, но в январе я уже отправилась играть в Австралию. В Аделаиде обыграла Гулагонг и успокоилась.
...Первые мои значительные успехи в спорте совпали с началом моей семейной жизни. Как мы поженились? Витя за мной ухаживал с детских лет. Следовательно, свою преданность он мне доказал, и наступил момент, когда нам уже не оставалось ничего другого, как пожениться. Мне хотелось полной самостоятельности и независимости, которые, как мне казалось по молодости, должна дать собственная семья. Свою руку и сердце Витя предложил давным-давно, других претендентов я и не искала. Мама считает, что она о нашем намерении пожениться узнала случайно, подслушав наши планы, которые мы строили, сидя на кухне, сообщив позже о них отцу. На самом деле все выглядело куда смешнее. Витя раз двадцать пять приходил то с тортом, то с цветами, но храбрости на дальнейшее у него не хватало, не поворачивался язык сказать то, что полагалось. И в какой-то уже, наверное, двадцать шестой визит он попал в ту минуту, когда меня за что-то ругала мама. "Ты мне надоела, – возмущалась она, – хоть бы кто-нибудь тебя замуж взял". – "Можно я возьму?" – прошептал Витя. Маме сразу стало плохо, а папа всю ночь не спал и почему-то страшно возмущался Витиным поведением. Это потом он стал считать Витю лучшим в мире зятем.
После принятия такого важного решения я уехала в Австралию на тридцать пять дней. Перед отъездом мы пришли в загс, но заявление у нас брать отказались. По правилам загса заявление подавать полагалось за три недели вперед, а не за два месяца. Присылать в Москву заявление из Австралии? Подобное никто еще не делал... И в это время теннисистов пригласили в Моссовет. Там нас принимает зампред исполкома Пегов, с которым я ездила в Америку. Ничто так не сближает советских людей, как совместное пребывание за рубежом с суточными, которые, по-моему, ниже прожиточного уровня безработных. "Анатолий Михайлович, – сказала я, – у меня не берут заявление во Дворце бракосочетания". – "Кто у тебя не берет заявление, Олечка? Когда ты хочешь расписаться?" – "Двадцать пятого февраля". – "Да ты что, ты же армейка, надо двадцать третьего, в День Советской Армии". Я подумала, спорить здесь не буду, а во дворце поменяю, как хочу. Он тут же позвонил директору дворца и сообщил, что Морозова придет двадцать третьего и в этот день надо зарегистрировать ее брак. Когда мы с Витей пришли заполнять бланки, я заикнулась по поводу двадцать пятого. В ответ: "Нам сказали из Моссовета – двадцать третьего", и таким тоном, что стало ясно, обсуждению решение Моссовета насчет моей собственной свадьбы не подлежит. Так мы и поженились в День Советской Армии, как сказал Пегов.
II. В КОМПАНИИ ЛУЧШИХ
Каждый из последующих рассказов, о ком бы он ни был, – это, простите, все же рассказ обо мне. Лучшие годы моих спортивных выступлений связаны с героями этой главы, вот почему, когда я говорю о них, я говорю и о себе. Я играла против и играла в паре со многими хорошими спортсменами. Каждый из них в моей памяти. Но для своей книги я выбрала лишь несколько имен тех, кто оказал наиболее сильное влияние на мою спортивную судьбу.
АННА ДМИТРИЕВА
Аня – начало моего тенниса. У нас с ней был один тренер, значит – один жизненный стержень, то есть одинаковая цель, да и линия достижения этой цели (не только спортивной) оказалась похожей. Я считаю, именно воспитание Нины Сергеевны держит нас вместе. Были и сложности в наших отношениях, и расходились мы, но в итоге снова оказывались рядом, и должна сказать, что очень дорожу дружбой Ани и берегу ее. Дмитриева не только была выдающейся спортсменкой, она и замечательный человек, в любой ситуации всегда держалась достойно, не терялась. Никто, как Аня, не способен найти время, чтобы помочь тебе, когда в твоей жизни наступают тяжелые дни.
