Текст книги "Только теннис"
Автор книги: Ольга Морозова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
1975 год, Уимблдон. До него мы уже сыграли вместе с Крис не одно парное состязание. Она попросила меня помочь ей в разминке перед матчем с Кинг. Билли-Джин знает, как надо играть с Крис на траве, но и Эверт легко себе представляет, как будет Кинг играть против нее. Нельзя сказать, что полностью, но в чем-то структуру моего тенниса по агрессивности напоминают действия Кинг. Физически я была сильнее Билли-Джин, но технически, конечно, отставала. Крис отрабатывала со мной одну и ту же комбинацию. При второй подаче, если я оставалась на месте, она играла укороченный мяч, я его догоняла, тогда она через меня кидала свечу. Она бросала свечку раз сто, я уже не сомневалась, что умру на корте. Я просила после двадцать пятого раза: "Крис, хватит, у тебя уже хорошо получается", она отвечала: "Нет, я еще должна раз попробовать". И это за полчаса до матча! Крис сделала все, чтобы ее сердце успокоилось, а мое остановилось. Я смотрю матч. Крис повторяет эту комбинацию всю первую партию, даже проигрывая после нее, но в конце концов она так физически измотала Кинг, что второй и тем более третий сеты достались ей почти что даром.
Проклятые свечи Эверт довели меня до того, что я боялась к сетке выходить, встречаясь с ней даже на разминке. То же самое случилось и с Кинг, но в матче. У Крис все было продумано до мелочей.
Долгое время ее главной соперницей после Кинг была Навратилова. Поначалу Мартина со своим стилем активной игры постоянно проигрывала Крис. Атакующие теннисисты дольше набирают мастерство, на первых порах в их игре слишком много брака. Правда, та же Навратилова стала одной из первых, кто регулярно начал обыгрывать Эверт. Игра Навратиловой удачно накладывается на действия Эверт. У Мартины арсенал ударов больше, она выходит к сетке, она может "убить" подачу, в конце концов она левша. Это тоже преимущество. Если в игре не нарушалась стабильность – встреча, как правило, для Мартины кончалась хорошо. Но первое время, которое растянулось не на один год, Мартина проигрывала Крис. Два матча выиграет, шесть – проиграет. Потом Мартина начала набирать, набирать, стала выигрывать Уимблдон за Уимблдоном, ситуация полностью перевернулась. В конце концов Мартина уже выигрывала у Крис десять партий из десяти.
В то время, когда их конкуренция уже перевалила пик, до меня дошло интересное сообщение, что неж-ная Крис Эверт начала заниматься со штангой, на всевозможных тренажерах, взяла себе тренера по ОФП – только для того, чтобы обыграть Мартину. На такое Крис сподвигнул совершенно жуткий матч финала "Вирджинии слимс", где Мартина ее обыграла 6:0, 6:1. После такого поражения жить невозможно. Эверт, победительница сотен турниров, недавний лидер в женском теннисе, проигрывает 6:0, 6:1. Я сидела на этом матче и видела, как Мартина играет одну и ту же комбинацию и делает из Крис девочку, не понимающую, что происходит. И тогда эта девочка собирает все свои силы только для того, чтобы хоть раз обыграть Мартину. Ради одной победы она включилась в дикую работу. Конечно, такое возможно только при наличии редкого по стойкости характера. Спустя пару лет Крис обыграла Мартину, причем сделала это не один раз.
Когда меня из-за дурацкого советского бойкота ЮАР довольно долго не отпускали за рубеж, дабы я, не дай бог, не столкнулась на турнире с теннисисткой из "страны расистов", мои западные подруги предполагали, что я жива, но соединиться со мной не пытались. Спустя пять лет нас с Шамилем Тарпищевым, двух тренеров сборной, послали на Уимблдон смотреть, как далеко ушел вперед мировой теннис. Девочки, увидев меня, ошарашенно восклицали: "Оля? Ну зайди, поговорим". Я явилась в женскую раздевалку и поняла, что меня пригласили из чистой любезности, потому что все они заняты Уимблдоном, и им куда важнее сыграть на нем хорошо, чем тратить силы на пустые разговоры со мной. Я пришла, будто к каким-то стеклянным людям, они говорили, улыбались, но совершенно не вдавались в смысл беседы, они думали только о том, что им предстоит выходить на корт. Это понятно и не обидно. Я же приехала не играть, а, как им казалось, поболтать. И тогда я поняла очень важную вещь. Я поняла, что нас теперь разделяет: при них, но уже без меня теннис настолько стал популярен в мире, что они стали суперзвездами, и суперзначимость чувствовалась в каждом их движении. Когда я с ними простилась, уехала, перестала играть, исчезла в далекой России, они были такими же теннисистками, как я. А теперь казалось, что, если Эверт закончит играть, разорвутся дипломатическиме отношения США со всеми странами. Конечно, я преувеличиваю, но Крис вела себя так, что позволяло думать именно о таком уровне своего влияния в мире. Потом, когда появилась Граф, появилась Сабатини, Крис стала попроще. Суперзвездность у Мартины так не проявлялась, как у Эверт.
Позволю высказать свое субъективное мнение, но мне представляется, что Крис, став "дарлинг Америки", сама себя обвела золотой рамочкой. Слишком сильно она вошла в образ девушки, принадлежащей нации. И в этой роли должна была уже соответствовать всему тому, что дальше с ней происходило.
Первый роман Крис начался с Джимми Коннорсом, как раз в тот год, когда мы с ней играли в финале Уимблдонского турнира, а до этого в паре победили на первенстве Франции. Неожиданно Крис стала у меня выспрашивать, как я вела себя с мамой моего будущего мужа, и я понимала, что жизнь везде одинаковая. Крис интересовалась: "Ты сейчас с ними или ваши дома далеко друг от друга?" Я объясняла: "Крис, у нас домов нет, у нас квартиры, но живем мы в разных и далеко друг от друга. И тебе советую жить отдельно". Она: "Правда? А мама Джимми мне ставит условие, чтобы наши дома находились рядом. Я ей говорю, что замуж выхожу за него, а не за нее". Но у Джимми очень близкие отношения с его матерью Глорией, которая к тому же его и тренеровала. Тем не менее закружило ребят сильно, Крис на турнирах от родителей убегала, и когда Колет у меня спрашивала, где дочь, я врала, что не знаю.
Когда Крис стала превращаться в суперзвезду, она начала вести себя с мамой, как маленький диктатор. Мы отправляемся вместе в Исборн из Парижа. Садимся в поезд. Колет под впечатлением путешествия, ей нравится Франция, ей хочется в Лондон. Она покупает всякую ерунду, какие-то крекеры, орехи... И тут девятнадцатилетняя Крис голосом леди: "Мама, разве можно есть это дерьмо? Это же гадость, это плохо для здоровья, для желудка!"
Колет, родившая пятерых детей и при этом имевшая осиную талию, не понимала, о чем говорит ее дочь? Но так как она ее уже боялась, то отложила в сторону вкусные орешки, которые мне тоже так хотелось попробовать.
А с Коннорсом так ничего у нее и не сложилось, возможно не родилась настоящая любовь, хотя со стороны их отношения выглядели очень красиво.
Тогда, в 1974 году, все только и говорили, что Крис Эверт, выиграв Уимблдон, ждет официального предложения. Победил на турнире и Коннорс, и когда закончился Уимблдон, он держал свой кубок, она стояла рядом, подняв свою уимблдонскую тарелку, и каждый из нас знал – это жених и невеста. Оставалось дождаться, когда они станут мужем и женой. Все так хотели это увидеть: впервые в истории два чемпиона Уимблдона свяжут себя семейными узами! Теннисных браков много, но чтобы такие суперзвезды соединились! А между тем потихонечку роман закончился, постепенно прекратились и разговоры. Крис разрыв переживала. Я думаю, что и у него на сердце скребло. Но, может быть, все к лучшему, потому что и у нее и у него сложилась долгая спортивная жизнь. Без сомнения, будучи мужем и женой, кто-нибудь из них должен был бы оставить большой спорт. Мне еще долго казалось, что Крис неравнодушна к Джимми, что есть между ними какая-то интрига, есть ниточка. Они остались хорошими друзьями.
Позже Коннорс женился. Его жена красовалась на обложке, кажется, "Плэйбоя", очень красивая женщина. У них двое детей.
Австралия, 1978 год. Я вернулась в теннис после рождения дочери. Играем Кубок Федерации. Объявляют: "Капитан Шамиль Тарпищев, первый номер – Ольга Морозова, второй номер – Наталья Чмырева, третий – Елена Елисеенко". А Ленку тогда никто не знал. Она была такая толстушечка, такая пышечка. Самая большая, самая добрая и самая незнаменитая в Кубке Федерации. Крис Эверт, проходя мимо Лены, спокойно говорит Трейси Остин, новой пятнадцатилетней американской звезде – "это Никита Хрущев". Трейси отвечает: "В жизни не слышала про такую теннисистку". Трейси вся в теннисе, ее ничего больше не интересует, она уже обыграла Кинг, пощипывала Эверт и, естественно, никогда не слышала ни о Никите Хрущеве, ни о Ленке Елисеенко. С легкой руки Эверт американки стали звать Елисеенко Никитой. Я рассказываю шутку Крис Лене и предлагаю: "Надо дальше разыграть Остин. Ты должна подойти к ней и сказать: "Трейси, хеллоу, ай эм Никита. Вери глэд ту мит ю". У меня с Елисеенко два дня ушло на обучение этим двум фразам. Советская и американская раздевалки рядом, Трейси расположилась в своей, тут заходит Елисеенко и говорит: "Хай, Трейси. Ай эм Никита". И обе раздевалки "рухнули".
В том же 1978 году у Крис начался роман с Джоном Ллойдом. Джон первый номер Великобритании и один из самых красивых теннисистов, игравших на Уимблдонском турнире. Англичанин, красавец – все это вписывалось в золотую рамочку Крис. Ллойд тоже считался любимцем страны, потому что в Великобритании уже тогда был дефицит на хороших теннисистов. Талантливый спортсмен, но этакий мальчик-шалунишка, любимец прессы и кумир девочек, да и в общем-то любили его все без исключения, одним словом, баловень судьбы.
Я думаю, Крис пришлось потрудиться, чтобы этот брак состоялся. Тэд Тинлинг мечтал сделать ей подвенечный наряд, а она обещала, что именно ему закажет платье на свадьбу. И знаменитый английский теннисный дизайнер и портной сшил ей шикарнейшее венчальное платье. Свадебные фотографии Эверт и Ллойда обошли страницы не только спортивных газет.
Иногда в прессе появлялись маленькие заметочки о молодоженах, но в конце концов сама Крис начала рассказывать о муже вещи, которые никак не укладывались в представление обыкновенной американки о мужчине, каким в действительности оказался Ллойд. Например, он не водил машину. Для американца не водить машину – это что-то за гранью реального. Потом выяснилось, что любимое занятие ее мужа – смотреть фильмы ужасов, причем с какими-то совершенно невозможными зверствами. Крис жалуется: "Я не могу это терпеть". Другими словами, Эверт испытывала чувство, знакомое каждой жене. Ллойд требовал, чтобы служанка, которая у них в Лондоне работала, записывала все футбольные матчи британской высшей лиги и пересылала их в Америку, он не хотел пропустить ни одного. Крис, конечно, причуды мужа нервировали страшно. Их обычное занятие, как она сама рассказывала, – дома смотреть телевизор. В моей голове не укладывалось, как это Крис с ее характером, с желанием блистать в светской жизни, и вдруг – сидение перед телевизором каждый день. Мало того, что он без конца смотрел ужастики дома, даже во время турниров Ллойд арендовал видеосистемы и продолжал любимое дело в гостиничных номерах. Крис готовилась к очередному матчу, а он наблюдал за очередным распиливанием на части человеческого тела.
Как американку ее угнетало, что муж не имел своего дела. Она нашла для него тренера, устраивала ему заявки с турниров, просила, чтобы его включали в соревнования, и в конце концов вывела Ллойда на довольно высокие рубежи. Она пыталась в нем развить хоть какой-то инстинкт мужчины – главы семьи, но ничего из этого не получалось. Мне кажется, брак ей не приносил счастья. Она оказалась намного сильнее, чем он... Ах, Ллойд такой красивый, такой солнечный мальчик. Крис придумала себе картинку, за это и пострадала. Несколько раз они разъезжались и жили раздельно. Потом случилось то, что и должно было случиться, в один прекрасный день они вновь разъ-ехались, а съезжаться не стали.
Внешний блеск очень прельщал Крис, хотя справедливости ради замечу, что, скорее всего, он прельщает если не всех, то многих. О Крис написала книгу дочь премьер-министра Англии, а паблисити книги делала сама Маргарет Тэтчер (а кому же еще можно было это доверить?) – все это Эверт, естественно, льстило.
Ведущих теннисисток принимал в Белом доме президент Форд. Единственными из нас, с кем американский президент перекинулся парой слов, оказались я и Наташа Чмырева. Президент вспомнил, как недавно встречался с Брежневым во Владивостоке. Мы вежливо помалкивали, так как добавить к его воспоминаниям ничего не могли, мы с генеральным секретарем ни разу не виделись. Наша "беседа" с президентом осталась в тайне от советской прессы. А Крис Эверт в этот момент познакомилась с сыном Форда, он ее ввел в их дом, и потом американские газеты взахлеб описывали, как она с президентом ужинала. Может быть, мне не ведомы подобные чувства, со мной не встречались на таком уровне, но, мне кажется, Крис Эверт в своей книге излишне подробно рассказывала о том, как был сервирован стол, как за ней прислали лимузин из Белого дома. Возможно, она так и не изжила в себе девочки, выросшей в простой семье.
Крис вышла замуж, и, насколько мне известно, удачно. Ее муж спортсмен-горнолыжник, олимпиец, сам добился в жизни успеха. Крис Эверт не слишком образована, но в последующие годы она стала интересным собеседником. А в те далекие времена, когда мы с ней вместе играли, она смотрела только журналы мод.
Турнир в Чикаго. Потренировались, едем в гостиницу. Сидим в лимузине, машина большая, и с нами еще одна девочка – американка, антисемитка и одновременно жуткая антисоветчица. Она кричит про угнетение евреев, про то, как им трудно выехать из СССР, и в то же время ругает их последними словами за то, что они захватили все банки в США. Крис Эверт тихо слушает. Я спрашиваю: "Что ты так разбуянилась?" Она: "А почему вы людей не выпускаете?" А тогда на каждой странице газет Щаранский: отпустите Щаранского, свободу Щаранскому. И тут Крис вдруг говорит: "Оля, а что, у вас евреи есть?" Тут мы с этой сумасшедшей спорщицей упали. Взять, к примеру, Кинг. Я могу вспомнить, что Билли-Джин знала Плисецкую, знала русский балет, знала Анну Павлову и даже дом, где та жила в Париже. Кинг ходила в музеи. Рассказывала мне о Рахманинове. При том, что в Штатах обычно не знают знаменитостей из других стран, она могла говорить со мной о русских классиках. Или Бетти Стоув. С той вообще нельзя было ничего обсуждать, не подготовясь. Если я говорила о Солженицыне, то должна быть уверена в истине произнесенного, а не в повторении тогдашней советской пропаганды, потому что Бетти тебя ловила на каждом шагу. Ни о чем подобном Крис Эверт и не слышала. И никто с ней на эти темы не разговаривал. Одно время она повторяла только то, что говорила Навратилова. Крис спрашивала: "Мартина, как ты считаешь?" Мартина отвечает: "Я считаю так". – "Я думаю, что ты считаешь правильно", – утверждала Крис Эверт.
Они оставались близкими подругами, несмотря на такое долгое соперничество на корте. Лично я приветствую такие отношения. Обе прекрасно понимали, что корт – это их работа, не более того. С будущим мужем Крис Эверт познакомилась таким образом: Мартина пригласила Крис справлять Новый год в Аспин, там в центре американского горнолыжного курорта у Навратиловой свой дом. Ночью они отправились в какой-то клуб, где гулял и этот парень – чемпион-горнолыжник. Так что ее роман начался в горах, в некотором роде под покровительством Мартины.
Люди, поражавшие дизайном и дороговизной нарядов, не выходили прежде на теннисный корт. А потом появились две суперзвезды, Эверт и Навратилова, носившие эксклюзивные туалеты. На всех пресс-конференциях они были экстравагантно одеты, всегда в бриллиантах, зимой в дорогих шубах. У Мартины это получается как бы само собой, у Крис с некоторой натугой. Однажды она появилась на пресс-конференции в кожаном мини-платье с эполетами, а-ля Майкл Джексон. Кожа выделки тончайшей, почти шелковая. Потом Мартина пришла в белом костюме, тоже кожаном, с огромными плечами. На следующем турнире Крис появляется в замшевом костюме. Он зеленый, какой-то необыкновенно бархатный, к тому же еще и в горошек. Все ахнули. "О!!!" Мы же женщины и обсуждаем каждую с головы до ног.
Ну, это все мелочи, а теперь о главном. Крис Эверт привлекла к теннису огромное количество девушек. Тех, что боялись за свои фигуры, тех, что хотели оставаться женственными. Крис Эверт начала новую эру в теннисе – удары двумя руками слева, потом так заиграли почти все. Хотя получился неоднозначный эффект. Как у любого элемента, у этого удара есть свои преимущества и свои недостатки. "За" – точность попадания, двумя руками она достигается легче. Удар двумя руками заставляет игрока подходить хорошо к мячу, иначе ничего не получится. При таком ударе так поворачиваются плечи, что противник, находясь у сетки, не может отгадать, куда будет направлен мяч. "Против" – такой удар ограничивает передвижение по площадке. Держа ракетку двумя руками, нелегко бегать и, естественно, труднее достать сложный мяч. Далеко не у всех так развит дар предвидения, как у Крис Эверт.
Сейчас тренеру легче научить ребенка играть двумя руками слева. Родители пристально следят за тем, как обучают их детей. Если тренер начинает ставить удар двумя руками, то результат налицо через два дня. Трудно научиться играть одной рукой. Моя дочь, начавшая заниматься теннисом в шесть лет, уже много лет играет слева одной рукой. Мне хотелось, чтобы основной удар слева был у нее поставлен на одну руку. Кстати, в десятке мира большинство играет слева одной рукой. Наконец, сама Крис Эверт сказала, что игра двумя руками – это невеликое преимущество. Только потому, что она в теннисе гений, у нее и удар этот гениален.
Наверное, из-за того, что Крис начала тренироваться очень маленькой, она взяла ракетку двумя руками. А вся Америка, весь мир принялись ее копировать, потому что она всех побеждала.
Эверт и Борг – эти два человека приблизительно в одно время заставили весь мир играть в другой теннис, самое интересное, в пассивный. Позже родился новый стиль, агрессивный. Каждое поколение имеет свои преимущества, свои положительные и отрицательные примеры, но все равно теннис идет вперед. Крис Эверт перевернула в его истории новую страницу – такое удел единиц. Получился, на мой взгляд, некий парадокс – Крис одновременно подняла теннис на новую высоту и в то же время сделала шаг назад, потому что удар двумя руками ограничивает красоту тенниса. Это мое субъективное мнение.
ЕЩЕ ТРИ ИМЕНИ...
В моей спортивной жизни друзей было очень много, я же как могла рассказала только о самых близких, о тех, чья теннисная судьба повлияла на мою или переплелась с моей собственной судьбой. Но невозможно не назвать еще три имени – Теймураза Какулии, Марины Крошиной и австралийки Ивон Гулагонг.
ТЕЙМУРАЗ КАКУЛИЯ
Со временем ко мне приходило понимание того, что только среди тех, с кем пройдена длинная дорога в спорте, есть истинные друзья. Знакомых миллионы. Приятелей тысячи. Но я говорю о настоящих друзьях. Я приезжала в Ленинград, звонила Ане Красько (Еремеевой): "Аня, я в Ленинграде..." И знала, первое, что услышу в ответ: "Приезжай". А ведь я не поздравляла ее с днем рождения, с 8 Марта, может, раз в год разговаривали по телефону. Я могла позвать в любое время Алика, Тимурика, Анну Дмитриеву, и они приходили без лишних вопросов. Мы никогда не писали друг другу писем, но всегда друг о друге помнили. В жизни каждого из нас был кусочек судьбы другого. Тимурик, Алик и я в молодые годы ходили вместе, как знаменитая компания мушкетеров. Тимур в нашей тройке был бесконечно предан Алику, как Портос Арамису у Дюма. Алик постарше, но Тимур относился к нему не только как к бесспорному лидеру, но и как к герою, хотя, по моему мнению, Алик слишком много себе позволял. Они сыграли десятки невероятных по интриге матчей, но всегда с предсказуемым концом. У меня была своя теория по поводу их личных встреч. Алик по таланту выше, что он и доказал на корте, но в спорте вечных побед не бывает. Кстати, на всесоюзных турнирах неожиданности случались постоянно, так как любой успешно действующий за рубежом теннисист, а главное, постоянно туда мотающийся, для своих соотечественников являлся слишком большим раздражителем. Потом наступали и моменты, когда Алик находился не в лучшей форме, кому как не Тимурику это было лучше всех известно? Точно так же, как Марина Крошина все знала о моем состоянии. Число побед над ней у меня значительно больше, чем поражений, но все же я ей проигрывала, а Алик Тимуру – никогда. Было время, когда только они выходили в финал любого крупного всесоюзного турнира и за день до него начинали отмечать первое место Алика и второе Тимурика. Их друзья поднимали тосты за лидирующую роль Грузии в советском мужском теннисе, но с обязательной последовательностью: сперва за Метревели, потом за Какулию. В тот единственный день, когда Алик проиграл Тимурику на первенстве Европы в Чехословакии, я ушла со стадиона, не дождавшись конца их драматического спора. Алик постоянно обращался ко мне, сидящей на трибуне, с просьбой поддержать против несправедливости судей. Но я не могла этого сделать. Если бы дело касалось Ричи или Тейлора, то тогда собственные высказывания против своей совести я смогла бы оправдать, а в матче против Тимурика я не могла сказать о мяче, улетевшем в аут, что он попал в площадку.
В сложившемся тандеме Тимурик в своей роли "дублера" виноват сам, он поставил себе задачу быть вторым, и эта "должность" его вполне устраивала. Он не только искренне любил Алика, но и по характеру относился к числу ведомых...
У любого человека наступает время перелома, так и ребята много лет находились в плохих отношениях. Алик в свое время не понял, что мы растем, что мы уже не девочки и мальчики, а взрослые люди с семьями и детьми, с ответственностью к своим близким, и перед чужими глазами мы должны ставить друг друга высоко. Если мы всеми своими действиями высказывали уважение к Алику, то он, порой в присутствии малознакомых людей, вел порой себя недопустимо. В глубине души я тем не менее уверена, что как и прежде нет у Метревели друга ближе, чем Какулия, а у Какулии ближе, чем Метревели.
Человек проверяется годами. Какулия остался преданным теннису, чего нельзя сказать о многих, кто поднимался в нем так же высоко, как и он. Тимурик без конца мог говорить о нашем общем деле. Мы с ним спорили часами о тех или иных комбинациях или ударах. Став тренером сборной, я ни на минуту не сомневалась, что, если мне будет трудно, Тимур всегда поможет. Если я на тренировке сомневалась в каком-нибудь техническом приеме, я с ним советовалась, но не всегда соглашалась. Я думаю, нас связывало с Тимуриком еще и то, что мы для себя решили – теннис в нашей жизни главное. А вот Алик решил жить вне тенниса, вначале даже над теннисом. Были моменты, когда он из-за своей гордости не то чтобы делал Тимуру плохо, он не делал для него вообще ничего, что, наверное, еще хуже.
Какулия со временем стал замечательным тренером, что получается далеко не у всех известных спортсменов. Мы выбрали с Тимуриком общий принцип – в своей работе идти к современному элементу через классический теннис. Дальше наши методы разнились, из-за чего мы часто ругались. Он готовил свою лучшую ученицу Лейлу Месхи по-своему, но, бесконечно уважая его, я часто не соглашалась с его принципами.
МАРИНА КРОШИНА
Как только на турнирах появилась Марина Крошина, Нина Сергеевна сразу ее заметила и влюбилась. Меня это ужасно раздражало, ведь Крошина считалась самым трудным для меня соперником в Совет-ском Союзе. Позже появилась Наташа Чмырева, тоже непростой конкурент. Но когда тебя сильнее только физически, это не так страшно, а вот если умеют читать твою игру и каждый раз надо находить новые комбинации, чтобы сбить с толку соперника – это куда тяжелее. Марине предстоял еще долгий путь в сборную, еще не скоро она сумеет обыгрывать меня, но Нина Сергеевна уже к ней присматривалась.
Я впервые увидела Крошину на турнире в Таллинне. В столице Эстонии шли детские соревнования, куда ее привезли совсем маленькую из Алма-Аты, и все ходили смотреть на новую звездочку. Передо мной стояла красивая девочка, младше меня на четыре года, легкая, как пушинка. Марина до конца спортивной карьеры осталась очень привлекательной, во всяком случае корреспонденты ее очень любили. Еще ребенком она казалась наполненной необыкновенной женственностью.
За все время совместных выступлений у нас ни разу не испортились отношения. Марина всегда относилась ко мне как к старшему товарищу. Она никогда не уступала мне на корте, но вне его всегда отдавала лидерство. Как и Какулия, она по характеру ведомая. Ее не интересовали сопутствующие лидерству детали и атрибуты. Натура у Марины – романтичная. Она писала стихи, рисовала (я, например, ни разу даже не подумала зарифмовать хотя бы пару строк), во всем мы были абсолютными противоположностями. Марина рассеянна, все забывающая, со мной такого не случалось никогда. Марина могла оставить на корте свои вещи, твои вещи, деньги, ракетки. При этом обижалась до слез не только от грубых слов, но даже от косого взгляда.
Крошина первый раз приехала в Лондон играть юношеское первенство на Уимблдоне. Как и всем нормальным женщинам, купить нам прежде всего хочется косметику. В этом желании Маринка ничем не отличается от других. Но она одна отправилась за покупками, а когда вернулась, мы сразу поняли: что-то произошло. Крошина попала в самый дорогой магазин, где умудрилась забыть взять сдачу в пять фунтов. Тени, которые купила Марина, стоили тогда тоже фунтов пять, другими словами, она за пару часов истратила трехдневные суточные, других денег мы тогда не имели...
Когда Алик впервые затеял разговор о лицемерности нашего заграничного существования, то на президиуме федерации встал один из старейших ее членов и сказал: "Товарищи, о чем разговор, ведь Метревели опять едет в Америку!" И вопрос тут же закрыли. Сама по себе поездка в Америку расценивалась как огромный подарок власти и судьбы, обесценивать его разговором о деньгах тем, кто никуда никогда не выезжал, казалось верхом неприличия...
Но вернемся к злоключениям Марины, которая не только забыла сдачу, но в придачу оставила в магазине свою ракетку "Данлоп". Импортные ракетки нам тогда выдавались так же торжественно, как, наверное, музыканту, выезжающему на международный конкурс, скрипка Страдивари.
Уимблдон 1974 года остался в теннисной истории как один из самых дождливых. Женщинам полагалось стартовать во вторник, но мы во вторник не только не начали, еще и среду пропустили. Обстановка нервозная. Складываешь вещи: трусики, юбочка, маечка, повязка на руки, полотенце, свитер. Я, когда выхожу из дому, весь этот порядок в уме просчитывала, не дай бог что-нибудь забыть. Так как Марина постоянно что-то оставляла в гостинице, я каждый раз спрашивала: "Ты носки взяла?", "Ты повязку взяла?". У каждого есть свои приметы, но есть у всех общая – не возвращаться. Вот почему из-за сбивок в расписании мы брали два-три комплекта формы. Один для одиночных соревнований, один для парных и еще для тренировок. Каждый раз, когда выезжали из "Куинс-клаба", где тренировалась сборная, Лихачев по заведенному порядку всегда интересовался: "Марина, ты юбку не забыла?" – "Я так и знала!" начинала причитать Марина, которая действительно что-то забыла, нередко и юбку тоже. Однажды она потеряла пропуск на Уимблдон. К счастью, его нашла я. Такой проступок карался очень строго: от большого штрафа до пожизненной дисквалификации.
Мы часто жили с Мариной в одном номере. Я совершенно спокойно в восемь вечера после двух матчей могу отправиться в кино. Марина должна лежать, восстанавливаться. Энергия, которая помогает сразу переключиться на другое дело, у нее отсутствовала. Но она обладала двумя незаменимыми для классного игрока данными – чувством мяча и предвидением. Физические и скоростные данные у Марины были средние. Но, как Крис Эверт, которая, казалось, еще до замаха соперника определяла, куда полетит мяч, так и Марина: я еще не ударила ракеткой, а она уже стоит там, где должен отскочить мяч. За счет этих долей секунды, что ей дарила собственная интуиция, она доставала любой мяч. И даже некоторые проблемы с подачей и с ударом справа (у нее был отличный удар слева) не мешали ей собрать неплохой урожай прекрасных побед. Играть пару с Мариной я любила. Она хорошо готовила комбинации, никогда, как Крис, не ошибалась, а я забивала, добивала, перехватывала свечи.
Наши дружеские отношения немножко стали портиться на исходе нашей спортивной жизни, когда она пыталась добиться победы любой ценой. Я не любила играть против Марины в Донецке, где она в то время жила. Неприятно было видеть на ужине, накануне матча, ее мужа, сидящего за одним столом чуть ли не со всеми судьями. И так понимаешь, что встреча будет нелегкой, а тут еще невольно примешивается мысль, будет ли она честной?
За человека у нас почему-то считают только того, кто первый, но бесталанного второго я ни в одной сборной не встречала. Безусловно, большим теннисным даром обладала и Марина. Найти и предсказать чемпиона невозможно. Ошиблись с авансами в свое время и в адрес Мариночки. Она брала другим, была красива и так женственно играла, что большинство зрителей именно за это ее и любили. Никто от нее не ждал ни мощи, ни темперамента. И никаких суперпобед от нее тоже не ждали, и, как мне кажется, в конце концов это и Марину вполне устраивало. Но в то же время она хотела ездить за рубеж, выступать на больших соревнованиях, а не побеждать на любительских чемпионатах Европы, где соперники, как правило, не доставляли ей больших проблем. Но для того чтобы прилично сыграть на открытом первенстве Франции или Уимблдоне, тут приходилось покорячиться, а на это Марины, как мне кажется, немного не хватало.
Как бы то ни было, мне с ней жилось интересно, и хотя некоторые ее привычки в быту меня раздражали, спустя годы это все казалось ерундой. Мне импонировало то, что теннис у Марины ничем не похож на мой, а мне всегда хотелось уметь и знать немножко больше, чем я умела и знала. В 1974 году, накануне Уимблдона, через два дня после тренировок она мне заявила: "Оля, ты должна выиграть Уимблдон". Я думаю, что спортсмену, который сам приехал за победой, сказать подобное другому очень нелегко. Во всяком случае за все время в большом спорте Марина единственная из соперниц, кто сказал такую фразу.
