Текст книги "Только теннис"

Автор книги: Ольга Морозова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Итак, Нина Сергеевна взяла меня на конкурс-смотр к Семену Павловичу, хотя приглашены были туда только Чувырина и Чалко. Я вместе с ними сдавала какие-то теннисные экзамены, но провалилась, Семену Павловичу не нравилось, как я машу ракеткой и слева и справа. Тем не менее Нина Сергеевна каким-то образом устроила меня "на раскладушку" (позже, став тренером, я поняла, как это делается) в гостиницу "Спорт" – под трибунами стадиона в Лужниках. Потекли счастливые денечки. Мало того, что мы целыми днями играли в теннис, что рядом с нами играли мальчики, мало того, что мы ходили в бассейн, мы еще и ели в ресторане. Шла Спартакиада народов СССР 1962 года. Мы бегали на баскетбольные состязания смотреть на гиганта из Латвии Круминьша, чей рост был больше двух метров – по нынешним меркам обычный баскетбольный рост, Сабонис на полголовы выше. Мы сидели на трибунах Лужников, наблюдая матч по легкой атлетике СССР США. На моих глазах Брумель прыгнул на два метра двадцать восемь сантиметров! Сейчас вспоминают, что на этих сборах я так плохо играла, что меня ни с кем не ставили, но, честно сказать, меня это совершенно не волновало.

Нина Сергеевна взяла меня на сборы и следующим летом, хотя я по-прежнему мало что собой представляла. Мама М.Сафина Роза Исланова, Аня Красько, мои будущие соперницы, ходили тогда в лидерах, беседовали на равных с Толей Волковым и привезенным из Тбилиси маленьким Теймуразом Какулией. Немного и хулиганили. Мальчик, я не помню его фамилию, разбил мне ракеткой нос до крови. Он смотрел на меня вопрошающе, пойду я жаловаться или нет, пожалуюсь – не видать ему сборов. Я сказала, что нос разбила сама случайно.

Наступил черед и больших турниров. Меня взяли в Ленинград на первенство ЦС "Динамо". Перед матчем показали девочку, с которой предстояло играть: "Это Томочка, она звезда!" – "Почему она звезда? – мучилась я вопросом. – Неужели ее обыграть невозможно?" Я заняла тогда предпоследнее место. Плакала безостановочно. Следующие состязания ЦС назначили в Риге. С мыслью, что я могу поехать в Ригу, я жила целый год. Когда я сама стала тренером, мне казалось, что мои спортсменки так не ждут поездки на Гавайи, в Сингапур, на Уимблдон.

В Риге наш капитан Слава Минаичев сказал: "Вот ты считаешь, что хорошо играешь (должна признаться, сама я так не считала), а здесь твоя ровесница, она уже мастер спорта!" Такое сообщение сразило меня как громом. Мастер спорта! "Мне кажется, – продолжал "доброжелательный" Слава, – она тебя обыграет..." Я сходила на разведку, посмотрела, действительно девочка хорошо играет. Но мои наблюдения зародили во мне надежду, что я смогу ее обыграть. Накануне командных соревнований я отравилась, да так, что больше пятнадцати минут без туалета обойтись не могла. Мы жили в общежитии техникума, в огромной комнате, разделенной пополам простыней. С одной стороны девочки, с другой мальчики. Вечером Нина Сергеевна предупреждала: "До одиннадцати все должны сходить в туалет, после одиннадцати никого из комнаты не выпущу!" Был у нас в команде Сережа Новиков, по прозвищу Сифа, так вот он в десять минут двенадцатого начинал стонать: "Нина Сергеевна, я хочу выйти". – "Не пущу, твердо отвечала та, – сказала, до одиннадцати". – "Нина Сергеевна, я не могу терпеть". Закон опрокинутого бутерброда действует всегда одинаково. Так всегда, когда можно – ты не хочешь... Вот в этом общежитии, где и повернуться было трудно, меня мутило и выворачивало всю ночь. Борис Ильич Новиков, руководитель нашей команды, попросил: "Ты только выйди на площадку, чтобы баранку нам за неявку не поставили". Я вышла на корт совершенно обессиленная и проиграла в два сета без всякого намека на борьбу.

Через день начались личные соревнования. Одни на меня в команде уже и не рассчитывали, а для других я была "темной лошадкой". Я выиграла первый матч у какой-то динамовской звезды с Украины. Соревнования проходили на трех стадионах, и, как всегда, у Нины Сергеевны на всех трех одновременно сражались ученики. Вывела она меня на корт и пошла смотреть на игру Тани. Где-то на середине пути ей сообщили, что я проигрываю. Она бежит ко мне, а я шагаю ей навстречу. "Ну что, проиграла?" – "Нет, – гордо отвечаю, – девять – семь, в решающем сете". Набирая понемногу победы, я наконец выхожу в полуфинал и в нем попадаю на эту знаменитую девочку, по фамилии Гузикайте, мастера спорта, к тому же еще и невероятно красивую.

Нина Сергеевна мне перед матчем внушала: "Ты должна играть активно, идти к сетке..." Первый сет я выиграла, а во втором при матчболе взяла мяч, который уже на три метра улетел в аут. Спустя десять лет точно такая же ситуация повторилась в финале Уимбл-дона. Я тащу мяч из аута, а Нина Сергеевна хватается за голову. Два часа играли на одних нервах, все, наконец соперница попала в аут, а я отыгрываю мяч и в конце концов уступаю сет.

Сидим отдыхаем. Рядом Гузикайте, с ней ее родители, налита в стакан сладкая вода, разложены пирож-ные. И на фоне этой идиллии рассерженная Нина Сергеевна меня честит: "Если еще бросишь свечку, я тебя выгоню из секции". Рыдая выхожу на корт, но тем не менее продолжаю "качать", совершенно не иду к сетке и все-таки выигрываю этот матч. Затем и финал у Айты Крее. Я чувствую себя абсолютным чемпионом Вселенной! Это чувство укрепляется тем, что в финале я разбила руку до крови и тем не менее заняла первое место. Настоящий спортивный подвиг! Спустя день мы выигрываем с Катей Крючковой и финал пар. Я стала победительницей в младшей возрастной группе, где играли девочки до четырнадцати лет. В следующей группе, до шестнадцати, первое место заняла Таня Чалко, в группе девушек до восемнадцати – Сима Мухина, тоже ученица Нины Сергеевны. В рижской газете напечатали статью под заголовком "Ученицы Тепляковой – чемпионки".

Я впервые давала интервью, впервые получила приз. Всем дарили маленькие хрустальные вазы с серебром. На моей памяти их вручали на динамовских турнирах несколько лет подряд, видимо, на склады общества их когда-то завезли в неимоверном количестве. В придачу к вазе я получила часы. Но мои материальные потери в Риге оказались больше, чем завоеванные призы. Мама дала мне в поездку красивый свитер, но его украли в раздевалке. Вернувшись домой, я, естественно, старалась оттянуть как-то время, когда откроется пропажа. "Мамочка, посмотри, какую вазу я выиграла!", "Мама, посмотри, какие часы я выиграла!" Все ужасно гордились моими победами и восхищались подарками. Но, видно, слишком преувеличенными были мои восторги, я переборщила. Мама это сразу почувствовала, спросив: "Оля, что стряслось?" – "Мама, у меня свитер стащили".

С того рижского турнира я начала выигрывать все детские соревнования подряд, и меня включили в команду взрослых. В пятнадцать лет я оказалась на сборе первой команды страны. Нина Сергеевна поработала над моей игрой "с лета", и у меня начал вырабатываться свой теннисный почерк – активная игра с быстрым выходом к сетке. И все же приглашение на главный в стране сбор произошло внезапно не только для меня, но и для Нины Сергеевны, которая считала, что туда попадет Таня Чалко, может быть, кто-то еще, но никак не я. Со мной на сбор приехала Катя Крючкова. Там к нам присоединилась девочка из Латвии Зайга Янсоне. Старший тренер команды Сергей Сергеевич Андреев не взял на сбор никого, кому больше шестнадцати. Сбор проходил в Северодонецке, на новых кортах. Мы много тренировались, очень уставали, но зато какие были восхитительные вечера. Они проходили за разговорами об Англии. Я жила в одной комнате с Аллой Ивановой, которая за год до этого выступала на юношеском Уимблдоне, и вечерами она рассказывала нам об этой стране и турнире. Рассказывала вдохновенно, ее несло и несло, а мы с Катей Крючковой сидели и слушали разинув рты.

Какое-то время я играла с Катей в паре, но потом немного ее обошла, и мы расстались. Она переживала, считала, что Нина Сергеевна незаслуженно много времени уделяет мне. Винить Катю не в чем, каждый хотел, чтобы ему уделяли как можно больше внимания.

На сборе у Андреева я оказалась без Нины Сергеевны. Скручивал он нас в веревочку, менял технику, доводил до полного изнеможения да еще заставлял ходить в школу. Тогдашний директор химкомбината, самого большого в городе предприятия, увлекался теннисом, построил несколько вполне приличных кортов и, что совершенно невероятно, – две закрытые площадки! В Северодонецке я играла с Валей Сазоновой. Валя старше меня на четыре года, в свое время она была любимым тренером моей дочери, но тогда я, конечно, этого предположить не могла и сражалась отчаянно. За Валю страшно болела, сидя у корта, Алла Иванова. Они были близкие подруги, но я чуть с ума не сошла от обиды, когда увидела, что Алла переживает за Валю. "Как же так можно, ведь тридцать дней я обедала вместе с Аллой, таскала ей бульоны и пирожки, а она болеет за мою соперницу?!" Их дружба оказалась сильнее наших совместных обедов. Валю я обыграла, но в раздевалке они обе устроили мне скандал. Я разрыдалась. Успокаивали меня Лариса Дмитриевна Преображенская и Аня Дмитриева. Аня сказала: "Да чего ты волнуешься, они же тебе все завидуют..." А Преображенская пообещала, что в будущем все у меня будет в порядке, и действительно, она оказалась права: жизнь моя сложилась не так уж плохо.

Училась я в обычной школе, в те годы никаких спортивных классов не существовало. Когда меня впервые взяли на всесоюзный сбор, у меня была всего одна тройка. Неожиданно за день до отъезда новый классный руководитель, она же учительница по литературе, сообщила, что у меня не сдано какое-то сочинение. Я обещала, вернувшись со сборов, его написать. "Нет, – заявила она, – или школа, или спорт!" Полная глупистика. Только-только появилась первая статья обо мне, где говорилось, что отыскали способную девочку и берут ее на сбор к первому международному турниру. И вдруг такое категоричное условие. Лев Михайлович Агаян, будучи в то время тренером сборной СССР, человек активный и энергичный, нашел выход из положения: "Давай-ка, Оля, переходи в вечернюю школу". Вместе со мной в вечернюю школу ушли Володя Молчанов, впоследствии видный телевизионный ведущий, Витя Рубанов, мой будущий муж, Толя Лазарев, позже работавший корреспондентом в Нью-Йорке, Надя Маслова, ставшая врачом-гинекологом, Таня Сальникова, ставшая тренером А.Чеснокова. Одним словом, собралась довольно приличная компания ребят, входящих в сборную Москвы. Я считаю, что не надо бояться вечерних школ, главное, иметь в жизни цель. Мы все хотели стать теннисистами. Не всем это удалось, но никто в жизни не потерялся.

В 1965 году зимой я впервые участвовала в международном турнире и сразу же меня поставили в пару к Александру Метревели.

Всегда считалось, что характер индивидуалиста мешает Алику играть микст. Ему подбирали разных партнерш, и в конце концов рядом с ним оказалась я, как перспективная теннисистка. Он так на меня стал кричать после первой же испорченной комбинации, что я забилась в угол, как мышонок, и не перебила с той секунды ни одного мяча через сетку. Такое потрясение пережить надо: первый международный турнир, и тебя, почти без тренировок, ставят играть с самим Метревели, лучшим теннисистом страны!

На турнире я выступила безобразно, за две встречи пробила, как говорят, насквозь всего лишь один мяч.

Естественно, что после такого выступления на международном турнире моя спортивная судьба была под вопросом. Видимо, и тренеры сборной СССР ясно не представляли себе, кто же в конце концов должен поехать на Уимблдон. А так как Сергей Сергеевич пребывал в некоторой растерянности, то устроили отборочные соревнования, куда включили Дмитриеву, Бакшееву, Киви, Куль, Иванову и меня. Разыгрывали мы два места в команде. Иванова не приехала, заболела. На этом турнире я (мне только-только исполнилось шестнадцать лет) сыграла хорошо. Проиграла в упорнейшей борьбе Дмитриевой, так же сложился матч с Киви. Но Бакшееву и Куль я обыграла. Победу над Галиной Бакшеевой сочли сенсацией. Мне же этот матч запомнился на всю жизнь совсем не победой, а инцидентом между Ниной Сергеевной и Галей.

Нина Сергеевна забывает обо всем, когда играют ее ученики, она вся в перипетиях борьбы. Галя очень переживала подсказки Тепляковой своим ученицам. У каждого человека мандраж проявляется по-своему. Чем больше Бакшеева распрямлялась, чем с большей гордостью она несла себя, тем больше она тряслась перед матчем. Она считала, что в матче со мной бегать не надо, меня и так можно обыграть. А я любила бегать. Нина Сергеевна подсказывала мне: "Укорачивай". И я укорачивала. В решающей партии, когда я вела 3:0, Галя подошла к Нине Сергеевне, похлопала ее по плечу (Бакшеевой тогда шел двадцать второй год, а Теплякова была почти в три раза старше) и сказала: "Ну что, волнуетесь? Все равно она выиграет". Такая фамильярность покоробила Нину Сергеевну: вроде бы Бакшеева, проигрывая мне, делает ей подарок. Я этой сцены не видела, об этом я узнала позже. С тех пор они перестали разговаривать.

В итоге Дмитриева заняла первое место, я и Киви – второе. И так как я была гораздо моложе Киви, решили, что поедут Дмитриева и Морозова.

ТЕННИСНАЯ ЮНОСТЬ

Итак, в 1965 году я впервые попадаю на Уимблдон. Наверно, меня взяли в команду с какой-то надеждой на мои способности, именно с надеждой, думаю, что уверенности во мне до конца не было. Не считаю, что была сильнее других юниорок. На год старше была Роза Исланова и Аня Еремеева, на два года – Марина Чувырина и Таня Чалко. Понятно, что любая из них вполне могла играть в этом юношеском турнире, куда допускались теннисисты до восемнадцати лет. Но двух юных спортсменок в те годы не посылали: существовала квота на число членов делегации, и Андреев, конечно, был заинтересован взять взрослых спортсменов.

Первый турнир, предваряющий Уимблдон, проходил в Бэкнеме, предместье Лондона, в графстве Кент. Милый городок с замечательным крикет-клабом, которому в восемьдесят восьмом году исполнилось сто лет. На крикетных полянах размечают корты и на идеально ровных газонах играют в теннис. Жили мы в уютной гостинице, где команда потом останавливалась еще не раз. Сразу обратили внимание на то, как много стариков в гостинице.

Оказывается, в Англии пожилые люди нередко доживают свой век именно в гостиницах, снимая годами один и тот же номер. Там отличный сервис, в пять часов они собираются за обязательным чаем, потом играют в лото или карты, гуляют.

Запомнился один старичок, по нашим понятиям, типичный англичанин – седой, с большими усами. Он постоянно сидел в огромном кресле. И каждый раз, приезжая в Англию и заходя в гостиную отеля, я смотрела, сидел ли он там в кресле, и если сидел, значит, в мире все в порядке.

Нам подавали английские завтраки – бекон и поридж (овсяная каша), которые я сразу полюбила. За обедом старшие подшучивали над младшими, Сережа Лихачев каждый раз за десертом говорил: "Оля, ты же первый раз в Англии, посмотри, какие птички в саду!" Я поворачивалась посмотреть на птичку, и у меня тут же исчезал сладкий пирог. Когда мы садились за стол – а на отсутствие аппетита я не жаловалась, – Аня говорила: "Ну, Оля, ты будешь отличным игроком, все, кто хорошо ест, хорошо играют в теннис". В то время я могла есть за двоих. Мне все было в новинку: холодные супы вечером, пироги с фруктами на десерт. Располнеть я не боялась, поскольку очень много двигалась.

В свой первый сезон за рубежом я играла сразу пять матчей в день в одиночном разряде (в турнирах до шестнадцати, восемнадцати и двадцати лет...) и еще один в парной комбинации. В пару мне дали англичанку. Я с ней совершенно не могла общаться, так как в школе учила немецкий, да и на нем, кроме "ин ди шуле гейн вир" и "их либе дих", я больше ничего не знала, так что сражались молча. К вечеру ноги становились буквально каменными. В турнире "до восемнадцати" я выиграла, "до двадцати одного" играла в полуфинале. Но если к концу матчей стало меньше, то покоя мне уже не давал Сергей Сергеевич. Он работал над моей подачей до тех пор, пока у меня плечо не отваливалось.

Впервые я увидела теннисную элиту. Турнир в Бэкнеме собирал в то время всех, кто приезжал на Уимблдон: Мария Буэно, Маргарет Корт, Билли-Джин Кинг. В Бэкнеме было хорошо потренироваться, потом принять участие еще в одном турнире, в Куинс-клабе и, наконец, Уимблдон. Клуб в Бэкнеме отнюдь не фешенебельный – теннис тогда еще не давал таких сумасшедших денег – деревянное строение, маленькие кабиночки с занавесками. Но мне все казалось удивительным, как на другой планете. Ведь даже руки нужно было мыть не так, как дома. Два крана над умывальником, в одном горячая вода, в другом холодная, закрывается раковина пробкой, наливается нужная по температуре вода, и в ней полощутся. Мы же привыкли умываться под проточной водой, поэтому приходилось открывать поочередно то один кран, то другой.

Можно представить мое состояние, когда рядом в раздевалке переодевалась знаменитая Маргарет Корт. Дмитриева, глядя на меня, посоветовала "подойти и ущипнуть Корт", чтобы убедиться, что та обычный человек. Но еще долго мне не верилось, что все, кто входит в элиту, такие же люди, как и остальные. Всего лишь один раз за матч я обвела Буэно, один-единственный удар, а помнила я о нем целый год. Прошло девять лет, в 1974 году в США на Форест-Хилл ко мне подошла Буэно и предложила играть с ней пару. А в то время скажи мне кто-то, что Буэно захочет играть со мной в паре, я бы долго смеялась над этой шуткой.

Я еще раз повторю, что Сергей Сергеевич брал меня в Англию с какой-то своей тренерской задумкой, но не от уверенности, что я смогу выиграть юношеский Уимблдон. Только став сама тренером, я поняла его сомнения. Когда Наташа Зверева впервые поехала на юношеский Уимблдон, я надеялась, что она выступит хорошо, но знала, как нелегко это сделать, впервые играя на траве. Я знала, что девочка она умная и талантливая, у нее есть шансы на победу, но не высказывала своих мыслей вслух, так как шансы эти мизерные: трава есть трава, покрытие необычное, играть на нем тяжело.

Такие сомнения одолевали, видимо, и Андреева, и ужасно, когда спортсмен о них узнает. Я сидела в одном из деревянных павильончиков на женской половине раздевалки, которая была отделена от мужской лишь тонкой перегородкой, и собирала свою сумку, Аня еще принимала душ. За перегородкой беседовали Андреев и Метревели. Я не прислушивалась к их разговору, но вдруг услышала свою фамилию и насторожилась. "Алик, что ты думаешь о Морозовой?" – спросил Сергей Сергеевич. "Я полагаю, что она ничего не выиграет. Уж если Иванова ничем не выделялась, то ей что здесь делать", – ответил Алик. Какая обида захлестнула меня, передать невозможно. Я начала рыдать, стараясь, чтобы мои всхлипывания не слышали за перегородкой. Захлебываюсь, но остановиться не могу. Выходит Дмитриева из душевой: "В чем дело?" Пытаюсь пересказать услышанное. "Да перестань, Сергей Сергеевич всегда сомневается..." Не помню, какие слова нашла Дмитриева, но она меня успокоила. А ту случайно подслушанную фразу запомнила на всю жизнь. Может быть, именно тогда ко мне пришло убеждение, что лучше я себя чувствую, когда ставят против меня – тогда уж я обязательно выигрывала.

До того разговора в раздевалке мне все в окружающей жизни нравилось. Я могла часами слушать Аню, часами смотреть теннис, часами просто сидеть на траве. Мне нравились розы, нравилось гулять по улицам, наших лидеров раздражала езда на автобусе, мне же она доставляла удовольствие. Нравился даже журчащий звук автомата, выдавливавшего из себя билет, на котором было написано: "9 пенсов". А какое там было мороженое! Спустя много лет я стала к нему относиться, как к куску льда с химией. А тогда мне казалось, нет ничего вкуснее! Апельсиновое, малиновое, клубничное. Кончик носа моментально выдавал, какое мороженое я купила. Что такое суточные, которые надо экономить для больших и важных покупок, мне было неведомо.

Кстати, первые дни мне никто денег не выдавал, я ходила без единой копейки, а мне так хотелось мороженого. В конце концов, Сергей Сергеевич, заметив мой взгляд, наверное, такой же, как у Буратино, когда он мечтал попасть в кукольный театр, спросил: "Ты что, мороженого хочешь?" – "Очень", выдохнула я. Он мне дал одиннадцать пенсов. Попросить свои суточные я стеснялась, выдать мне их потребовала Аня.

В Куинс-клабе меня допустили в основную сетку, но я там быстро вылетела. Наступил день юношеских состязаний Уимблдона. И первый же матч очень тяжелый, с немкой Катей Эбенхауз. Я проигрывала ей 2:5 в решающем сете и с невероятным напряжением сумела все же победить. Вся команда сидела на трибунах, переживая за меня. К тому времени наша команда была уже свободна от игр. Только у нас с Володей Коротковым оставалась возможность реабилитировать сборную. Отослать неудачно выступивших ребят на Родину было сложно, самолеты Аэрофлота летали раз в неделю, а услугами других компаний мы ни тогда, ни позже старались не пользоваться. Поэтому команда в полном составе ходила болеть за нас, юниоров.

Если не ошибаюсь, взрослые играли утешительные соревнования – "плейт". Проигравших в первом и во втором круге соединяли в дополнительную сетку. Позднее аутсайдеры играли "плейт" даже с призовым фондом.

Остальные матчи для меня складывались легко. Финал я играла с Ракель Гизгафр из Аргентины. Спустя годы она стала тур-директором большого турнира в США и несколько раз приглашала участвовать в нем моих девочек. В 1985 году мы с ней отпраздновали двадцатилетний юбилей нашего финала. Выпили по бокалу шампанского за собственное здоровье, отметив, что все еще существуем, все еще приезжаем на Уимблдон, правда, в другом качестве.

Моя победа на юниорском турнире родилась не тогда, когда я играла на кортах Уимблдона, а значительно раньше, когда праздновали такую же победу Галины Бакшеевой на стадионе в Лужниках. Должна сказать, что если я постоянно о чем-то думаю, то, как правило, эти мечты сбываются. Когда мне было лет двенадцать, в Москву приехали известные теннисисты. Я подавала им на корте мячи. Играли Сегура, бьющий двумя руками слева, Хоад, Траберт, Маккинли. Они выступали на Малой спортивной арене в Лужниках при переполненных трибунах. Профессионалов пригласила Советская федерация тенниса на несколько показательных матчей. И в день начала этих соревнований чествовали Галю Бакшееву, которая в тот год выиграла юношеский Уимблдон. Шла она, восемнадцатилетняя, очень красивая, кудрявая и с ярко накрашенными губами – по моде тех лет, – вдоль всей арены с огромным букетом цветов. До сих пор ее помнят на Уимблдоне, как суперзвезду, как голливуд-скую диву. Привлекательная внешность, прекрасная фигура плюс красивая техника игры – все это делало Бакшееву кумиром публики. И, возвращаясь в тот день домой, я подумала: "Неужели и я смогу так, как Бакшеева?"

Когда я дошла до финала, Сергей Сергеевич сказал, что две самые главные соперницы уже пройдены. А Ракель, которая сумела обыграть фаворитку, не считали конкуренткой для меня. Мы играли с ней на первом корте, а это почти как центральный: тебя так же выводят, такие же трибуны. И комната ожидания та же, где собираются все сильнейшие. Мы начали финал, в первом же сете 3:0 в мою пользу. И вдруг мысль: "Неужели как Бакшеева?" Через секунду 3:3. Я забываю о Гале и выигрываю 6:3. Второй сет, опять 3:0, и опять та же мысль: "Неужели как Бакшеева?", и снова счет сравнялся. Я собралась и выиграла. Ракель расплакалась в конце второго сета, но я помнила слова Нины Сергеевны после матча с Наташей Грант: "Нельзя жалеть на корте своего соперника". Меня поздравляли, обнимали. Вечером был банкет.

О том, что мне обещала Аня в Москве – пойти со мной купить красивое платье, – она, конечно, забыла. Хорошего платья у меня не было. Однажды перед каким-то приемом Аня меня выручила своими нарядами, но, замечавший все Томас Лейус спросил, почему я в платье Дмитриевой? И впредь я зареклась надевать чужое.

Все собирались на банкет, когда я объявила, что никуда не пойду. "Как же так?" – удивилась Дмитриева. "Да, вот ты обещала, что мы пойдем купим платье, не купили. Туфли мне тоже не купили, а на маминых я каблуки стерла..." Аня понимает, что оправдываться в этот момент бесполезно, начинает меня уговаривать. Море слез, я красная как свекла. "Боже, – стонала Аня, – надевай любое мое платье". – "Нет, не надену я твое платье, потому что Лейус прошлый раз сказа-а-ал..." Но если платье я еще могла взять у Ани, то ее туфли на меня не налезали. Тут Ане присылают поклонники букет роз, а она, хитрая, заявляет: "Смотри, тебе цветы прислали". Казалось, как можно в такое поверить, но я поверила. Хитрость с цветами удалась: как, тебе прислали розы, а ты не идешь. Затем Лейус пришел извиняться к шестнадцатилетней девчонке. Появился Алик с туфлями на невероятно высоком каблуке и сказал: "Надень". Он купил их жене брата. Туфли оказались мне маловаты, но они привели меня в такой восторг, что теперь уговаривать меня идти на прием не пришлось. Впервые в жизни меня напудрили, чтобы скрыть мою зареванную физиономию. И вот мы едем на бал! Я уже знала, по рассказам Ани, что мы попадем в огромный зал, где красивые люстры, белоснежные столы и все действие происходит как бы внизу, в партере зала, куда надо будет спуститься по высоким полукруглым лестницам. Аня вспомнила, что первый раз надела туфли на высоких каблуках именно на уимблдонский бал... и упала на лестнице. Мысль "не свалиться" сидела в голове как гвоздь, наверное, поэтому я поскользнулась, но, к счастью, не упала.

Володя Коротков тоже стал победителем юношеского Уимблдона, и нам полагалось открывать бал вместе со взрослыми чемпионами.

У взрослых победили Маргарет Корт и Эмерсон. Мы с Володей должны были выйти в вальсе вслед за ними, но я пыталась отказаться от заслуженной чести туфли я уже сняла, вновь их надеть было совсем нелегко. К тому же на каблуках я сравнивалась ростом с партнером, и мне казалось, что мы будем выглядеть не совсем красиво на таком роскошном балу. На самом деле я просто трусила.

На следующий год на таком же балу я чувствовала себя уже уверенно, да так разошлась, что, когда я кончила танцевать, Гарри Хопман, великий Хопман, который создал австралийский теннис и знаменитую австралийскую команду, сказал: "За то, как ты танцуешь, я не задумываясь взял бы тебя в свою команду". Хопман уже умер. Много лет тому назад он переехал в Америку и там открыл несколько теннисных академий. Гарри Хопман был знаменит в мире тенниса своей феноменальной интуицией. Лейвер, Роузвол, Столли, Эмерсон, Ньюкомб, Александер – вся эта прославленная австралийская плеяда выросла под его внимательным взором, прошла через его руки, руки человека, требующего железной дисциплины. Когда тебе такой великий тренер, как Гарри, говорит, пусть в шутку, что он тебя берет в свою команду, ты понимаешь, что чего-то в теннисе стоишь.

Моя победа, видимо, окончательно укрепила наших тренеров в мысли, что будущие успехи в женском теннисе все же связаны со мной. И правильно сделали, что не заставили меня играть еще раз в юношеском Уимблдоне. В свое время Наташа Зверева участвовала в нем дважды, но не потому, что я, став тренером, перепроверяла, сильнее ли она своих ровесниц: Зверевой нужно было попасть на Олимпий-ские игры в Сеул, и первое место на юношеском Уимблдоне давало такое право. Так вот, играть два раза юношеские турниры, если человек выиграл такого рода состязания, я считаю бессмысленным. Уже открыта дверь в большой теннис, и надо составлять новый календарь только из расчета на взрослые турниры.

Мне повезло, на следующий год я уже сражалась на взрослых турнирах, хотя и проигрывала. Странная вещь, как-то быстро забылось, что мы долго проигрывали, прежде чем начали побеждать. И уже потом – сперва от Шамиля Тарпищева, когда он стал тренером сборной, потом от меня – сразу начали ожидать не-обыкновенных результатов. Я счастлива, что на нашем тренерском счету было много побед и суперфиналов, но сколько же турниров было мною самой проиграно, пока я дошла до своих побед и финалов.

Победа в 1965 году на юношеском Уимблдоне – мой старт в мировой теннис. Но только тогда, когда мы с Аликом в 1968 году вышли в парный финал Уимбл-дона, ко мне пришла уверенность, что я смогу так же играть и в одиночном разряде, что мне по силам состязаться со знаменитостями. Для становления спортсмена крайне важна уверенность в реальности поставленной задачи.

В 1966 году я проиграла в первом круге взрослого Уимблдона Трумэн, которую потом все время обыгрывала. На юношеский турнир взяли Розу Исланову. В газете написали: "К опытным – Дмитриевой, Бакшеевой, Морозовой присоединилась молодая Исланова". Роза была старше меня.

Да и какой там "опыт"? Один только страх. Ведь с прошлогоднего Уимблдона я не провела ни одного турнира за рубежом. Это гораздо позже составляли специальные графики турниров, позволявшие спортсменам держать форму круглый год. А в мою бытность, сыграв с Рози Казалс, я встретилась с ней только через год. Она удивилась: "Как, ты пропускаешь Карибские турниры?! Тебе же все сначала придется начинать". Уверенность к игроку приходит в том случае, когда он постоянно видит своих соперников. Если же теннисист изолирован, он никогда, даже при самых больших способностях, не поднимется высоко. Талант Метревели не загорелся на теннисном небосклоне так ярко, как талант румына Илие Настасе, потому что у него не было возможности выбирать турниры. Это была наша, может быть, главная беда, о чем мы в то время и не подозревали.

Следующий, 1967-й – важный для меня год. Я уже "кусала" наших ведущих, а летом выиграла Спартакиаду народов СССР – медаль Спартакиады считалась более весомой, чем медаль первенства СССР. Со Славой Егоровым мы выиграли микст. В декабре – январе всегда проходил Кубок Москвы и за ним турнир памяти Зденека Зигмунда. Турниры включали и парные и смешанные соревнования. К нам накануне зимы приходили выбирать партнерш, как говорила смеясь Нина Сергеевна, "женихи", и она отдавала им своих "красавиц".

Егоров вначале выбрал Чалко – для Тани это была выгодная "партия". Слава входил в десятку страны. Следом за ним пришел Юра Хохлов, позже ставший членом Федерации тенниса; Юра левша, он хорошо играл, и хотя никогда не был суперпартнером, всегда считался надежным спортсменом. Он попросил у Тепляковой Чалко. "Таню забрали, – ответила Нина Сергеевна, – а ты возьми вот эту девочку, Олечку Морозову, она хорошая". Юра мялся, мялся, но согласился. Мы с ним выиграли первое место. На следующий год он пришел: "Где Морозова?" "Взяли Олечку, Егоров взял!" – был ответ.