Текст книги "Такое кино (СИ)"

Автор книги: Ольга Тартынская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Предложение, от которого трудно отказаться

 Ане с утра было грустно и беспокойно. Перебирая костюмы на вешалах, помогая одевать актеров, того же Антона Васильева, она мысленно раскладывала по полочкам события последних дней. Что могло вызвать тревогу и грусть?

Конечно, в первую очередь, состояние Туринского. Узнав об инфаркте, Аня решилась рассказать маме о встрече с ним на проходной "Мосфильма" и о разговоре за столиком буфета.

– Почему ты мне раньше не сказала? – ахнула Женя.

– Ну, прости, я дура: думала, так будет лучше! – каялась дочь. – Ты жаловалась, что он не дает тебе жить...

– Ну да... – Женя сидела бледная, обессиленная, и у Ани сердце дрогнуло от жалости. – Значит, он нас считал своей семьей, а ушел потому, что ему было слишком хорошо?

Она горько усмехнулась:

– Витька, Витька, что же ты наделал с собой?

– О чем ты? – встревожилась Аня.

– Да так! – Мама качнула головой. – Если человек всю жизнь лжет себе, это не проходит бесследно.

– Если бы я знала, что так будет...– начала Аня.

– Ты ни в чем не виновата, – остановила ее Женя. – Ну, рассказала бы мне раньше, что бы изменилось? Он ведь не разводится со своей Анжелочкой, а хочет и невинность соблюсти и капитал приобрести.

– Зря ты так про Виктора Алексеевича, – не согласилась Аня. – Он действительно тоскует по тебе, это же очевидно.

– Все пятнадцать лет? – усмехнулась Женя, но тотчас спохватилась. – Ой, и вправду, зря я так. За него молиться надо, а мы...

И все-таки что-то еще томило и угнетало Аню. Артем? Нет, она чувствует облегчение от того, что, наконец, вернула ему долг, пусть и с основательной задержкой. Они сидели в ресторане на Пречистенке. Ненашев пригласил Аню для "делового разговора", как он выразился. Она воспользовалась моментом и вручила ему деньги, которые задолжала в Италии. Раз уж "деловой" ужин. Заняв столик на открытой террасе, они с удовольствием озирали окрестности. Вид с крыши на город открывался просто фантастический. Храм Христа-Спасителя, Кремль... Аня засмотрелась, задумчиво куря сигарету. Артем вывел ее из оцепенения:

– Аня... – он замолчал, а глаза его излучали зеленый свет.

Что это было? Она так и не научилась понимать его, так и не смогла читать его по глазам. Чужой. Рядом с Артемом она чувствовала себя пожилой усталой матроной, хотя моложе его на несколько лет. Всегда ровное, хорошее настроение, брызжущий оптимизм, какая-то щенячья подвижность. Так я и не разгадала загадку его глаз. А может и не хотела? Я ведь не нужна ему по большому счету, он абсолютно самодостаточен. Все время его распланировано далеко вперед и занято работой. Он с головой погружен в кинопроцесс, и только в свободные минуты вспоминает обо мне. Он неделями может ждать встречи, а если я занята, то и больше...

– Аня, хочешь поехать со мной в Париж? В ноябре? – снова заговорил Ненашев. Это собственно и было его деловое предложение.

К ноябрю съемки сериала закончатся, подумала Аня. А кто же не хочет в Париж? Конечно, она мечтала о Париже, как всякий художник. Но... Она вспомнила Италию и непроходимую тоску от постоянного насилия над собой. Артем нравился, но он был чужой. И я с ним не я, а вредная старая грымза. Ненавижу себя такой...

– Я подумаю, Артем, – не сразу ответила она.

– Но думай быстрее, – предупредил он. – Не меньше чем за месяц надо подать документы.

Аня кивнула и отпила вина. Ей не нужно было думать. Я не поеду с ним, пусть лишусь Парижа, но не хочу больше так. Удивительный человек! Его не обескураживают мои отказы и даже не обижают, кажется.

Деньги он взял без всякого стеснения. Конечно, за полгода он ни разу не напомнил о долге, но когда Аня вернула деньги, он принял без сомнений...

– Ы-ы-ы! – Васильев вернулся с площадки, потный, несчастный, сунулся Ане в плечо, но она отстранилась, насилу удержавшись от брезгливой гримасы. – А-ань, выходи за меня замуж, а?

– Антон, успокойся, это у тебя стресс: тяжелая сцена, страшная, – машинально уговаривала его Аня, а сама силилась понять, что же все-таки беспокоит ее.

Васильев переоделся, отправился к буфету расслабляться. Ренат все же застукал его однажды за курением травки и под угрозой увольнения поставил ультиматум: будет "дуть", вылетает из проекта. На этот раз актер внял и теперь спасался в буфете.

Ренат все больше нравился Ане. Он, конечно, страшный ругатель, постоянно орет, легко увольняет проштрафившихся (режиссера, кстати, тоже прогнал, сам взялся снимать), но дело горит в его руках. Он профессионал высокого класса, знает о кино абсолютно все, попробовал себя во всех ипостасях: каскадером, постанцом, актером, режиссером. Начинал с самых азов, работал с мастерами, учился всему на практике, так как образование у него совсем не киношное. И чувством юмора не обделен.

Вчера, к примеру. В кадре – кипящий кулер. Ренат дает команду:

– Грим-костюм поправили!

Конечно, костюмеры и гримеры вскинулись, поспешили исполнить, и не сразу дошло: кому поправлять, кулеру? Это Ренат так шутит.

– Ань, смотри, что пишут! – Костюмер Оля сидела на диванчике с журналом и пила кофе. – "Для того чтобы хорошо выглядеть, женщина должна есть следующие продукты: квашеную капусту, авокадо, киви, шампиньоны, твердый сыр, устрицы, пшено и грецкие орехи". Это что, все полезно?

– А ты не знала? – без интереса спросила Аня. – Тоже мне, бином Ньютона!

– А я ем все это, ну, кроме устриц, конечно, но что-то не вижу особых изменений, – наивно рассуждала Оля.

– Так ты, наверное, еще и сладкое любишь, и колбаску, и пирожки?

– Ну да, как все.

Аня усмехнулась:

– А попробуй только продуктами из этого списка питаться, вот тогда и посмотрим.

– Да ты что! – возмутилась Оля. – Я же ноги протяну. – И она аппетитно захрустела вафелькой.

Аня налила себе кофе и вышла покурить. Стоя на балкончике костюмвагена, она вдруг почувствовала одиночество и неприкаянность. У меня нет подруг, никого, кроме мамы. Была бабушка, давно уже. Бывают приятельницы, с которыми перестаю общаться, как только заканчивается проект. Были одноклассницы, однокурсницы из колледжа, но с ними тоже связь давно прервалась из-за полного несовпадения жизненных целей и ритмов. Без подруги плохо. Да и вообще вся моя жизнь сплошная суета, как на вокзале или в дороге. Никаких привязанностей, все временно. Работа, работа, работа и больше ничего... Разве в этом смысл моей жизни? Я даже рисовать не успеваю. Сценарий забросила, а его надо доделывать. Серию кукол задумала, на них тоже времени нет.

В небе стояла луна, как огромный фонарь, и освещала парк. На земле лежали четкие тени, небо яркое, звездное – невиданное для города зрелище. Начало сентября, уже чувствовалось дыхание осени...

Я не поеду в Париж. Нет, надеюсь, что когда-нибудь там побываю, но не теперь, не с Артемом. Я больше не хочу себя презирать. Отчего так все складывается? Я не могу быть с тем, с кем хочу. Он уехал и не звонит, и больше не позвонит, наверное. И я тоже не буду звонить, я устала. Мне надоело навязываться, предлагать себя, как залежалый товар. Прости, Тим, я больше не могу.

Аня почувствовала отчаяние. Едва она мысленно простилась с Тимофеем, как тотчас окунулась в ледяной холод дикого одиночества. Присутствие Артема ничего не меняло, она не становилась менее одинокой. Ее единственный мужчина, только он может спасти от холода, отогреть ее.

Почему же так болит душа, так беспокойно сердце? Не случилось ли чего с Тимом?

Граф Монте-Кристо

 Звонить было бесполезно, телефон не отвечал. Мордвинова пропахала интернет в поисках хоть какой-то информации о Туринском. Все впустую. Звонила старым знакомым Мироновым, которые перед юбилеем дали его телефон. Они оказались за границей и знали не больше Жени. Одно утешало: отсутствие сведений – это хороший знак. Случись что непоправимое, везде бы уже раструбили об этом: и в интернете, и по радио, и по телевизору.

Однако Мордвинова сходила с ума от бессилия, и теперь уже долгожданный выходной не радовал. Аня настаивала на отдыхе, испугавшись за маму и ее сердце.

– Тебе надо дома посидеть, – наставляла она. – Закончится проект, не хватайся за новую работу, отдохни. С голоду не умрем.

– Ну да, – возражала Мордвинова, – сидя дома я совсем раскисну.

Оставалось всего две смены на этом проекте, и Женя была в растерянности. Она так ничего и не узнала о Туринском и не ответила на два предложения. Марина, ассистент с "Жуковского", звала на полный метр. Второй вариант казался сомнительным: "мыло" серий на двести с гаком, работа на заводе в одних и тех же декорациях или "сэтах", как их там называют. На таких проектах никто не выдерживает весь срок, разве что люди, любящие постоянство.

Женя подумала о фильме, который мечтал снять Туринский. Чем я могу ему помочь? Я уже все забыла, растеряла... Однако если бы он захотел, по-настоящему захотел от меня помощи, я бы все вспомнила и многому еще научилась.

На площадку привезли кинокорм, и Женя отпустила второго костюмера Наташу пообедать. Перерыва не объявляли, спешили снимать, поэтому кто когда мог, тогда и подкреплялся. Конечно, есть приходилось по большей части все остывшее, но что делать? Снимали натуру в одном из старых двориков, которых почти не осталось в Москве. Чахлые деревца уже отчасти пожелтели, на рябине краснели грозди ягод. Вот и лето пролетело незаметно...

Мордвинова следила за площадкой и успевала смотреть по сторонам. Сначала репетировали, потом снимали. Женя подошла к режиссеру, сидевшему у плейбека, посмотреть, что получается. Режиссер давал указания помощникам и успевал перебрасываться замечаниями с линейным продюсером.

– О, молодчина! – оценивал он игру известного актера Валуева – блестящего профессионала. – Ему и говорить ничего не надо, все сделает сам и как надо. А эта!

Он хватался за голову, когда доходила очередь до жены генерального продюсера Эвелины Рутковской. Она была откровенно бездарна даже на самый непритязательный взгляд.

– Где их учат? – стонал режиссер. – Надоела, уродина!

Однако в рацию говорил спокойно и доброжелательно:

– Отлично, молодец. А теперь пройдись с улыбкой: ты счастлива! – И тут же бросал на ухо удивленному собеседнику: – Это мы вырежем.

В кармане жилетки Мордвиновой завибрировал телефон (звук она отключила). Женя поманила освободившуюся Наташу, велела последить, сама отошла в сторонку и вынула телефон. Взглянув на дисплей, чуть не выронила мобильник из рук: звонил Туринский.

– Витька! – заорала она в трубку.

Режиссер недовольно оглянулся, и Мордвинова снизила тон:

– Где ты? Как ты? Я так волновалась!

– Врешь, небось? – ответил Туринский, и Женя счастливо рассмеялась. – Да ничего, немного подлечили, и я просто огурец. Надоело здесь до смерти.

– Нет, Вить, ты не торопись. С сердцем не шутят. Что говорят врачи? – волновалась Мордвинова.

– Да брось, Женька, о чем мы? Слушай сюда. Ты сейчас могла бы приехать ко мне?

Не раздумывая, Женя выпалила:

– Говори куда!

Не имея возможности записать, она старательно запоминала адрес клиники.

– А палата? Номер какой?

– Не надо в палату, – ответил больной, и Женя почувствовала подвох.

– Как же я тебя найду? – удивилась она.

– Набери мой номер, когда будешь возле больницы. Ну все, жду!

Мордвинова заметалась. До конца смены оставалось без малого пять часов. Что делать? Она бросилась к ассистенту, так, мол, и так. Ее отпустили.

Женя понеслась к метро, по дороге решая, надо ли заезжать домой, чтобы переодеться. Ах, балда, забыла спросить, что ему нужно привезти. На ходу набрала номер Туринского, но он уже не ответил. Женя прибавила ходу. Возле метро заскочила в магазинчик, купила фруктов, ореховой смеси, кураги и чернослива. Ехала в метро и оглядывала себя в темном окне. Надо же, столько не виделись, а я явлюсь сейчас к нему такой лахудрой в неизменной стеганой жилетке, в джинсах, опять с хвостиком вместо шикарного каре. Ну что ж, хорошо еще с утра тщательно подкрасилась: теперь она это делала всякий день.

Пока искала клинику, которая располагалась в восьми автобусных остановках от станции метро, сто раз пожалела, что не поймала такси. Боялась в пробках застрять, а все равно получилось долго. Не зная приемных часов, Женя волновалась, что опоздает и ее не пустят.

Территория кардиологического центра оказалась весьма внушительной. Мордвинова еще потеряла время в поисках второго отделения. И вот когда она уже стояла у нужных дверей и достала телефон, он зазвонил в ее руках.

– Ну что? – спросил нетерпеливо Туринский. – Ты где?

– На месте. Дальше куда?

– Зайди за угол, там еще примыкает строение, буквой Т. Увидела? Теперь отсчитай пять окон слева направо и посмотри на второй этаж.

Женя сделала все, как он велел. Она зашла за угол, где не было ни души, подняла глаза и увидела режиссера в окне второго этажа с телефоном возле уха.

– Стой там! – велел он и отключился.

Одно из окон второго этажа распахнулось, в нем показался Виктор Алексеевич. Он вдруг бросил вниз нечто вроде толстого длинного каната, закрепленного наверху, и крикнул:

– Придержи, чтобы не болталось.

Женя онемела от удивления, не веря своим глазам. Она послушно ухватилась за странную веревку и поняла, что это постельное белье, скрученное жгутом и связанное между собой. Ничего не понимая, она смотрела с замиранием сердца, как именитый режиссер вылезает в окно, хватается за сплетенную из простыней веревку и медленно спускается вниз. Когда он, покрасневший от напряжения и немного задыхающийся, ступил на землю, Женя выдохнула с облегчением и наконец выговорила:

– Нет, ты совсем больной!

– А то бы я тут сидел! – невозмутимо ответил Туринский и хулигански подмигнул ей.

– Тебя что, насильно держали? – не унималась Мордвинова. – Ты понимаешь, что с твоим сердцем опасны такие штучки?

Из-за угла показались какие-то люди.

– Женька, давай двигай за мной! – он дернул ее за рукав и потащил за собой к зеленым насаждениям, окружавшим кардиологический центр со всех сторон. Пока они пробирались по колючим кустам к лазу в заборе, Женя отчитывала беглеца:

– Ты хоть понимаешь, что делаешь, а? Ты же после инфаркта, тебе любое физическое напряжение противопоказано, потому что смертельно опасно!

– Жить вообще опасно, – ответил Туринский, деловито высовывая свой внушительный нос из лаза и оглядываясь по сторонам.

Одет он был вполне цивильно: в легкие льняные брюки и серую футболку, на ногах сандалии. Разве что легковато для начала сентября, но в глаза это не бросалось. Худощавый режиссер без труда просочился в дыру, а вот Мордвиновой пришлось попотеть, прежде чем она оказалась по ту сторону забора, на тротуаре.

– Ну, Женька, раздобрела на покое! Но ничего, я тебя теперь погоняю, – посмеивался Туринский, глядя, как она поправляет одежду и волосы.

– Еще издеваешься, граф Монте-Кристо хренов, – огрызнулась Женя. – У меня жилетка толстая.

– Жилетка! – фыркнул режиссер и направился к проезжей части.

Он поднял руку, останавливая машину. Попался частник, плохо говорящий по-русски.

– Прости, брат, – сказал Туринский. – Тебе не подойдет наш маршрут, заблудишься.

Таксист пожал плечами и отъехал. Еще две машины пропустил Виктор Алексеевич, прежде чем скомандовал своей спутнице:

– Садись!

Мордвинова послушно забралась на заднее сиденье, с наслаждением откинулась на спинку и закрыла глаза. Устала. Она не разобрала, что сказал водителю Туринский. Машина тронулась, и Женя внезапно провалилась в сон: сказался хронический недосып последней рабочей недели. Проснулась также внезапно, когда они остановились, и Виктор сказал:

– Вылезай, приехали!

Спрятав бумажник в карман, он открыл перед ней дверцу. Женя с трудом выбралась из машины: ноги затекли от неудобного положения, пока она спала. Такси тотчас отъехало. Мордвинова огляделась по сторонам. С одной стороны стеной стоял лес, с другой – вдали виднелись редкие строения, тянулись заборы. Женя удивленно спросила:

– Мы где?

– В писательском поселке Шишкино, под Москвой, – ответил Туринский и направился к воротам усадьбы, утопающей в зелени.

Женя шла за ним и растерянно бормотала:

– Мне же на работу надо...

– Какая работа, Жень? – обернулся Туринский. – Ты же не бросишь больного человека одного на даче!

В глазах его прыгали лукавые чертики. Мордвинова хотела было возмутиться, но воздух усадьбы был так упоителен, тишина так благотворна, что уже не хотелось ничего говорить. Они шли к дому по песчаной дорожке.

Дом был двухэтажный, старый, еще тридцатых годов прошлого века, но в отличном состоянии. Определенно ремонтировался недавно. Женя могла только мечтать о такой даче. Старые липы подступали к самому крыльцу, на участке росли огромные сосны, дом окружала застекленная терраса. Туринский пошарил в щели под крыльцом и достал ключи.

– Чья это дача? – полюбопытствовала Женя.

– Моя, – хвастливо ответил режиссер. – Досталась по наследству от хорошего писателя и отличного мужика... Царствие ему небесное.

Виктор занялся замком и, повозившись, открыл дверь.

– Прошу! – шутливо поклонился он.

В доме пахло деревом, сухими цветами и пылью. Туринский повел Женю по комнатам. В первом этаже располагались кухня, гостиная с камином, кладовые, туалет, веранда. На втором – две спальни, ванная, еще один туалет, кабинет с балкончиком. Виктор Алексеевич попутно рассказал, какие он сам внес улучшения, поменяв всю сантехнику, отопительную систему, кухню. Остальное старался не трогать, только ремонт-реконструкция.

– Здесь и зимой можно жить! – гордился Туринский. – И что самое важное: никто не знает об этой даче. Я приезжаю сюда работать и отсиживаться в одиночестве.

– Догадываюсь, как ты отсиживаешься тут! – не поверила Женя.

– Ей-богу. Женька! Никаких женщин, ты здесь первая! – Он смотрел такими честными глазами, что она поверила.

– Поселок охраняется, – продолжал режиссер. – Раньше зимой постоянно сюда лазили бомжы, местные. Все тащили, а больше гадили. Теперь надежная охрана. Впрочем, моя дача ни разу не пострадала: Борисыч, писатель, жил здесь круглый год.

Женя улыбнулась: сейчас Туринский был так похож на расхваставшегося мальчишку!

– Выбирай себе комнату, располагайся, а я пока пошарю на кухне: жрать хочется! Что там у тебя в пакете?

– Витька, мне же завтра к восьми на работу! Две смены осталось... – растерянно твердила Женя.

– Ничего не знаю! – спускаясь по лестнице, ответил хозяин.

– Интересное кино! – пробормотала Мордвинова и открыла дверь одной из спален.

Тут все было просто: удобная кровать с пружинным матрасом, тумбочка, зеркало, шкафчик для одежды, полки с книгами. Она заметила, что книг вообще много в доме. Еще картины. Книги занимали стену в гостиной, а в кабинете Туринского стоял огромный книжный шкаф, битком набитый фолиантами. В обществе книг ей всегда было уютнее. Разглядывая корешки на полке, Женя почувствовала вибрацию телефона в кармане жилетки. Это Аня.

– Мам, ты еще не освободилась? Я сегодня пораньше закончила, думала, в магазинчик один, секонд, тебя свозить...

Женя набрала побольше воздуху в легкие и – как будто нырнула:

– Ань, у меня к тебе просьба. Ты не можешь найти мне подмену на две смены?

– Что случилось? Тебе плохо, что-то с сердцем? – испугалась дочь.

– Нет-нет! – поспешила успокоить ее Женя. – Просто я сейчас не в Москве и пока не знаю, когда вернусь. Осталось всего две смены...Ты сама говорила, что мне отдохнуть надо...

– А где ты? – удивилась Аня.

– На даче, в писательском поселке Шишкино. Здесь так хорошо, Ань! А сентябрь будет просто рай. Ты же знаешь, как я люблю эту пору...

– Ты у Светки? – недоумевала дочь. – Хотя не помню, чтобы у нее была дача в писательском поселке...

– Нет, у Туринского, только это большой секрет. Он прячется здесь, и я думаю, для здоровья ему полезно пожить подольше за городом.

Мордвинова тараторила и при этом испытывала чувство вины перед дочерью.

– Ну, вы даете! – только и сказала Аня. – Ладно, потом расскажешь. А костюмера я тебе найду.

– Спасибо. Пусть мне позвонят, и я направлю.

Женя присела на кровать, дивясь самой себе. Значит, все решила? А Анжелочка? Нет, дорогой граф Монте-Кристо, я, конечно, побуду здесь в качестве сиделки, но не рассчитывайте на большее!

– Женька, иди есть! – донеслось снизу, и ей захотелось плакать.

Признание

 Под утро стало совсем холодно и страшно хотелось спать. Едва дотянув до конца смены, Аня поехала домой, засыпая в метро и в автобусе. Дома приняла душ, свалилась в кровать как подкошенная и тотчас уснула. Спала без сновидений, глубоко, ни разу не поменяв положение тела. Проснулась как от толчка и, едва себя осознала, опять почувствовала беспокойство, которое не оставляло ее в последние дни.

Что-то должно произойти? Я с кем-то договорилась о встрече? Должна звонить кому-то, дать ответ? Что-то решить или, наоборот, с кем-то посоветоваться? Сделать важное дело?

Она пошлепала на кухню, всыпала кофе в кофеварку, набрала воды, включила вариться. Прикурив сигарету, забралась с ногами на диванчик. Было уже два часа дня. Хорошо, что сегодня им дали отсыпной, на смену только завтра в шесть вечера. И опять не знаешь, как распорядиться этим временем, а столько всего надо и хочется!

Аня налила в чашку готового кофе, разбавила молоком из пакета, взяла с подоконника книжку, раскрыла ее и попыталась сосредоточиться на сюжете. Не читалось. Мешало то самое чувство, будто она забыла что-то важное или должна что-то сделать. Аня еще раз попыталась проанализировать свои ощущения и не нашла причин для беспокойства.

Отогнав от себя сомнения, она приняла душ, оделась и вышла в магазин. С удовольствием прошлась не спеша по узкой дорожке между домами. Выбирая в магазине овощи, фрукты, крупы, усмехнулась, вспомнив список из журнала Оли-костюмера. Аня вовсе не была сторонницей здорового питания. Проходя по винному ряду, она натолкнулась на любимый кагор и зачем-то поставила бутылку в корзину. Точно так же, бессознательно, отправила туда помело, любимый фрукт Тима. "Поминки по любви?" – горько усмехнулась про себя.

Вернувшись домой, включила компьютер, чтобы закончить смету на новый съемочный блок. С улыбкой вспомнила, как Ренат сказал вчера линейному продюсеру:

– Костюмеры у нас работают лучше всех!

Его похвала дорогого стоила: он редко когда одобрительно отзывался о работе группы.

Пальцы Ани вдруг сами побежали по клавиатуре, открывая почту. В каком-то вдохновенном порыве она начала писать письмо Тимофею. И опять: ни слова упрека, ни намека на последний скандал, только впечатления и открытия последних двух месяцев, которые они провели в разлуке. Два месяца Аня ничего не знала о нем. Не знала и теперь, где он и что он.

Перечитав написанное, она задумалась. Надо ли отправлять? Опять я себя навязываю, зачем? Разумно ли напоминать о себе? Впрочем, письмо это ни к чему не обязывает. Она нажала "отправить", подождала немного, раздумывая. Да, там были непрочитанные письма, спам. Чтобы удалить лишнее, Аня снова открыла "входящие" и вздрогнула. Пришел ответ от Тима! Сердце ее бешено стучало, когда она открывала письмо. В нем была всего одна фраза: "Могу ли я тебя увидеть сегодня?" В ответ она написала: "Да".

И тотчас зазвонил мобильник. Это он! Аня и не глядя знала, что звонит Тим. Опять мелькнула предательская мысль: а не напиши я письма, увиделись бы мы еще когда-нибудь?

– Да? – сказала она в трубку.

– Здравствуй, Аня.

– Здравствуй...

– Я только что прилетел в Москву, открыл почту, и тут твое письмо. Знаешь, я даже еще не прочитал его, но сейчас прочту.

Аня неожиданно для себя предложила:

– Приезжай ко мне, я одна.

– А мама?

– Она сейчас на даче живет.

– Я приеду.

Аня кинулась на кухню. Идти снова в магазин? Ведь нужно приготовить ужин, а дома ничего существенного нет. Пошарив в холодильнике и заглянув в морозилку, Аня взялась вдохновенно сочинять ужин. Она любила экспериментировать, пробовать разные вкусы, сочетания. Найдя в холодильнике курицу, разморозила ее в микроволновке, разделала на мелкие кусочки. Порезала апельсины, перемешала с курицей, добавила специй и сунула все это в духовку. Занявшись делом, она спаслась от напряженного ожидания и безумного волнения. Теперь нужно было привести себя в порядок. Убавив огонь в духовке, Аня ушла в ванную.

К тому моменту, когда раздался звонок домофона, она уже была во всеоружии. Домашнее платье изумрудного цвета, бирюзовые украшения: серьги, браслет, бусы. Волосы в художественном беспорядке, взбиты при помощи пенки и каштановым ореолом обрамляют лицо.

Аня открыла дверь, и ноги ее подкосились. На пороге стоял Тим, потрясающе красивый, в светлой ветровке и светлых брюках. Золотисто-коричневая кожа, синие-синие глаза, губы алые, яркие.

– Проходи, – насилу выговорила она.

Он тоже волновался, руки его дрожали, когда он расстегивал ветровку. Аня предложила Тиму помыть руки, и пока он умывался, разложила по большим тарелкам курицу и овощи. Сверху украсила зеленью, расставила тарелки на кухонном столе, сервированном на две персоны.

Они ели, пили вино, смотрели друг на друга и говорили. Безумное волнение сменилось теплой радостью, нежным ликованием. Аня видела свое отражение в глазах Тима и понимала, что это единственные глаза, в которых она хотела бы отражаться всегда.

Тим рассказывал о съемках на Мальте, о фильме, о новых предложениях. После ужина они, захватив фрукты и вино, перебрались в комнату Ани, к компьютеру. Тим показывал фотографии с флэшки, которую принес с собой. Они не досмотрели их, охваченные обоюдным желанием раствориться друг в друге.

...Он соскучился, истосковался, как и я, я это чувствую, это нельзя не распознать...

– Скажи, почему ты меня так мучаешь? – она не хотела, вопрос естественно сорвался с языка, когда все стало хорошо и просто, когда она свернулась в его объятьях, как в колыбели.

Тим молчал, нежно целуя ее в затылок.

– Почему я вынуждена всегда бежать за тобой, цепляться, вешаться, чтобы ты меня не бросил по дороге?

– Это не так, – глухо ответил он.

– Я не нужна тебе? – голос ее начинал предательски дрожать.

– Нужна, конечно же, нужна.

– Тогда почему, Тим, почему?..

Он молчал, тяжело вздыхая. Аня высвободилась из его сильных мускулистых рук и села, завернувшись в покрывало. Тим потянулся к пачке сигарет и предложил сигарету Ане. Они закурили в молчании. Опять повеяло холодом и пустотой. Если он сейчас ничего не скажет, значит, все, конец...

– Я всегда считал, что мужчина не должен проявлять слабость, не должен перед женщиной обнаруживать свои болезни и другие несовершенства. Но, видно, мне придется тебе все рассказать, чтобы ты не придумывала всякой чепухи.

Аня не видела его лица, только чувствовала, как Тим напрягся и собрался весь. Она похолодела, ожидая какого-то страшного признания. Какого? Ну не убил же он человека? Или женат? Да плевать!

– Аня, я не могу брать на себя серьезных обязательств. Я не могу ничего гарантировать тебе. Как говорит герой одного американского сериала, я не имею права красть твой детородный возраст. – Тим замолчал на минуту, и Аня думала, что не вынесет этой зловещей тишины и закричит что есть силы. – У меня в голове уже давно обнаружена опухоль, из-за которой часто бывают сильнейшие головные боли. Видимо, сказались "проклятые девяностые". Никто не может мне сказать, отчего это и что мне ждать в будущем. Бывает, я по нескольку дней мучаюсь приступами, никакие таблетки не помогают. Ты понимаешь, я живу только сегодняшним днем. У меня есть только "сегодня", "сейчас"...

Аня слушала и физически ощущала его боль.

– Почему же ты раньше не сказал? – прошептала она.

– Не хотел взваливать на тебя еще и это. Не хотел, чтобы ты воспринимала меня как инвалида: во всем остальном я вполне нормален.

Он усмехнулся, а она припала вдруг к его обнаженной груди и сильно прижалась.

– Но ведь нужно что-то делать, искать врачей, обследоваться, – бормотала она, силясь не плакать.

Тим пожал плечами:

– Все что нужно, уже сделано. С этим можно жить долго, а можно мгновенно уйти.

Аня вздрогнула и сильнее прижалась к нему.

– Ничего нельзя предугадать, – продолжил Тим, нежно гладя ее по волосам. – Теперь ты понимаешь, почему я не хотел втягивать тебя в свою жизнь.

– Нет, ты невыносим! – со слезами на глазах воскликнула Аня. – Будто это может что-то изменить!

– Я думал, может. Но видишь, я сам оказался недостаточно тверд в своем решении...– Тим крепко обнял Аню и прижал к себе. – Я так устал без тебя...

– Как ты меня измучил! – плакала Аня. – Неужели ты мне совсем не доверяешь?

Он не ответил, целуя ее шею. Аня гладила его руки, чувствуя под ладонью гладкую, как у девушки, кожу, любовалась его красотой и целовала сильную грудь. Возможно ли, что за этой прекрасной оболочкой скрывается страшный недуг, готовый поразить в любую минуту? И что же делать теперь, что делать? Она в страхе прижалась к спасительной груди Тима и закрыла глаза, чтобы остановить льющиеся слезы.