Текст книги "Такое кино (СИ)"

Автор книги: Ольга Тартынская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Премьера

  Позвонил администратор Вова и предложил два пригласительных на премьеру «Жуковского» в «Художественном».

– Вообще-то приглашений немного совсем и каждый только на одно лицо, – сообщил Вова, – но некоторые актеры не могут приехать, и я отложил на твою долю два.

– Когда премьера? – спросила Мордвинова.

– Завтра в восемнадцать ноль-ноль.

Назавтра Женя была как раз свободна.

– Как их можно забрать? – спросила она.

Они договорились встретиться в метро на станции "Киевская". Женя тотчас позвонила Ане.

– Пойдешь со мной на премьеру "Жуковского" завтра вечером?

Аня не сразу ответила.

– Если только для компании. Смотреть, что там наваяла ваша "Бабушка", не очень-то хочется...

– Ну, давай, сходим! – попросила Женя. – Если что, всегда можно сбежать.

– Хорошо, попробую выбраться с работы пораньше ...

Премьера представлялась Мордвиновой прекрасным поводом для окончательного примирения с дочерью. С момента ссоры прошла неделя, а у них так и не выдалась свободная минутка, чтобы поговорить и свести на нет взаимную обиду. Женя была глубоко огорчена образовавшимся холодком в их отношениях. Она понимала, что Аня сама запуталась, что ее позиция – это своего рода протест против неустроенности нынешней жизни, дисгармоничности бытия. Самое печальное, что возразить нечем и противопоставить нечего, кроме собственной убежденности в семейных ценностях. Впрочем, чему она удивляется? Семья – это государство в миниатюре. Каково состояние государства, такова и семья.

Конечно, Жене в первую очередь хотелось, чтобы у Ани счастливо сложилась женская судьба. К тому же, пока она не передаст дочь на руки мужу, Мордвинова будет чувствовать ответственность за Аню, как за маленького ребенка. Конечно, им хорошо вдвоем. Но все равно это одиночество. А в состоянии ссоры и вовсе тоска...

Женя собралась и поехала к метро. Вроде бы и вышла вовремя, но немного опоздала. Вова очень спешил. Он сунул ей билеты и прыгнул в вагон поезда. Мордвинова не успела даже спросить о деньгах: когда же им заплатят за два месяца работы? Она вертела в руках два плотных прямоугольника с изображением Жуковского. "На одно лицо". Надо же, и здесь сэкономили! Кто же пойдет один на такое мероприятие?..

 Аня посчастливилось сбежать с работы пораньше. Они договорились встретиться возле кинотеатра. Женя позвонила Марине, узнать, что с костюмами.

– Знаешь, Женя, никаких подвижек не было, но есть спрос на наши костюмы. Возможно, в скором времени появится немного денежек.

– Ты идешь сегодня на премьеру? – спросила Мордвинова.

– На какую? – удивилась Марина.

– "Жуковского".

– Ах, я уже была. Знаешь, ничего положительного не могу сказать. Фильм плохонький...

Женя удивилась в свою очередь:

– А разве премьера уже была?

– Была в Доме кино. Ада Васильева уже третий раз показ устраивает.

Попрощавшись с Мариной, Женя задумалась. Интересно, как это "Бабушка" не боится смотреть в глаза людям, которых так пошло ограбила, обманула? Если она проделывает такое не раз, неужели не нашлось никого, кто бы ее наказал? Или она не связывается с теми, кто может взыскать?

Настроение подпортилось. Женя уже без интереса выбирала, что ей надеть. Какая разница? Аня вообще после работы приедет, в чем есть. И она не стала слишком усердствовать в выборе наряда. Джинсы и легкий джемпер, волосы наверх убрать заколкой, вот и все приготовления.

Приехав к кинотеатру, Мордвинова еще подождала минут двадцать, пока приедет Аня. Первое, что они увидели, войдя внутрь, были два дюжих омоновца. Ага, выходит, Ада Васильевна подстраховалась! Тут же выяснилось, что фильм начнется только через час, а в пригласительном билете указывалось время сбора гостей.

Им пришлось помыкаться в прибывающей толпе весьма странных личностей. Эта толпа напоминала массовку, с которой им часто приходилось иметь дело.

Художник по костюмам поздоровался и скользнул куда-то наверх. Мелькнули еще знакомые лица. Пронесся шорох: "Бабушка! Бабушка!". Ада Васильевна прошествовала в сопровождении "приживалок" и тоже поднялась наверх. Подскочил администратор Вова:

– Женя, почему не поднимаетесь? Там фуршет для съемочной группы.

– Пойдем? – Женя вопросительно посмотрела на дочь.

– Что-то не хочется...

– Мы не пойдем, – сказала Женя, и администратор помчался дальше.

На экранах, развешанных по стенам, показывали фильм о фильме. Кое-где мелькало Женино лицо, но смотреть и вспоминать съемочный процесс совсем не хотелось. Аня была неразговорчивая, уставшая. Мимо прошли омоновцы, направляясь на улицу покурить. От их вида стало вовсе не по себе.

Наконец-то открыли зал, можно было сесть. Они прошли к задним рядам, сели подальше. Однако испытания еще не закончились. На сцену кинотеатра вышла съемочная группа или ее малая часть во главе с Адой Васильевной. Она потребовала, чтобы все участники съемок поднялись к ней, но больше никто не откликнулся. Женя заметила, что и Вова куда-то исчез. "Бабушка" хлопотала:

– Вова, где ты? Кто еще в зале, выходите!

Мордвинова вжала голову в плечи. "Бабушка" успокоилась: рядом с ней стояли ее дочь, ее бывший муж, муж (или сожитель) нынешний. Конечно, на сцене присутствовал и исполнитель главной роли, театральный актер Вольнов, милый лысоватый человечек с большими карими глазами, и другие актеры, ну и, конечно, "приживалки".

Ада Васильевна с трагическим пафосом стала вещать о положении дела в современном кинематографе. Клеймя всякие "Дневные позоры", она говорила о своей высокой миссии пропагандиста христианского искусства, войдя в экстаз, взывала к духу Жуковского.

– Я чувствую его присутствие в зале! Надеюсь, мы не посрамим его память, и фильм ему понравится!

Пока она говорила, Женя с дочерью переглядывались в недоумении. Когда речь зашла о духе Жуковского, Мордвинова невольно прыснула. На нее недовольно покосились соседи из массовки. Между тем "Бабушка" исходила елеем, представляя сериальную диву, которая должна была обеспечить хоть какие-то кассовые сборы, если фильм выйдет в прокат. Звездулька пролопотала в микрофон что-то благодарное, все перецеловались в умилении, пару слов сказал скромняга Вольнов, и фильм начался.

Титры выполнены были художественно, рождая ностальгию по 19 веку. Но первый же эпизод резанул искусственностью, нарочитой театральностью. Актеры двигались и говорили, как марионетки. А уж какую чепуху они несли!

– На бумаге это выглядело приличнее, – шепнула Женя.

Аня морщилась, как от зубной боли. Нестерпимая фальшь! Они посидели еще десять минут в надежде, что со сменой эпизода и актеров что-то исправится. Нет, никакого улучшения!

– Может, уйдем? – предложила Аня.

Мордвинова посмотрела по сторонам – они находились в самой середине ряда.

– Посидим еще чуть-чуть, – ответила шепотом.

Но когда в фильме появились кадры из предыдущего "шедевра" Ады Васильевны, Женя не выдержала:

– Она цитирует сама себя! – возмутилась вслух.

На нее зашикали.

– Давай уйдем! – повторила Аня.

Мордвинова никогда не уходила ни со спектакля, ни с сеанса кино, считая это неуважением к труду их создателей, независимо от результата. Однако тут ее душа не вынесла.

– Пойдем, – скомандовала Женя, и они, поминутно извиняясь перед соседями, выбрались из зала. В холле скучали омоновцы, в буфете какие-то люди угощались бутербродами. Мать и дочь без сожаления вышли из кинотеатра и направились к метро.

– Забыть, как кошмарный сон! – пробормотала Женя, доставая проездной билет.

Внутри у нее все кипело. Позвать омоновцев, чтобы защититься от обманутых коллег, а потом разглагольствовать о христианских ценностях! Аня повидала всякое за годы работы в кино, однако "Бабушка" и ее сразила наповал.

– Бывают же такие деятели! – усмехнулась дочь.

Они остановились возле китайской пагоды – станции "Арбатская".

– А пойдем погуляем! – предложила Аня. – Посидим где-нибудь на Арбате, выпьем кофе?

Женя с готовностью согласилась. Они медленно прошлись по Старому Арбату, разглядывая всяких чудаков, которых там всегда в избытке. Послушали уличных музыкантов, поглазели на сувениры и выставленные на продажу картины. Мимо них, танцуя и напевая свои песенки, проследовала группа кришнаитов. Народ останавливался поглазеть на это пестрое шествие.

Потом они рылись в книжных развалах, и Женя все изумлялась: буквально за копейки продаются книги, которые когда-то доставались с большим трудом, выдирались из журналов, переплетались отдельными брошюрами... Теперь купить можно что угодно. За бесценок уходят подписные издания классиков, любая зарубежная литература.

– Давай здесь посидим, – предложила Аня, указывая на вывеску кафе.

Они не пошли внутрь, сели на летней веранде, которая совсем недавно была смонтирована в преддверии лета. Заказали кофе и вкусных пирожных. Подумали и попросили еще по алкогольному "Мохито". Туда-сюда мимо них сновали шумные толпы, господствовало ощущение нескончаемого праздника. Впрочем, май и был праздником длиною в месяц...

За последнюю неделю Мордвинова пережила острое одиночество. И хотя работа на новом проекте не оставляла ни сил, ни эмоций, ей было тягостно возвращаться домой и сталкиваться с отчуждением дочери. Аня тоже много работала и приходила абсолютно вымотанной. И у нее сил на разговоры не было. Попив чаю с бутербродами, она уходила в свою комнату и сразу ложилась спать. Часто она и вовсе не ночевала дома. И если раньше звонила и предупреждала, хотя Женя и не требовала этого, то теперь жила своей отдельной жизнью, не посвящая в нее мать.

Обе они были безумно одиноки. Мордвинова это чувствовала как никогда. Тяжело ей далась эта неделя... И самое горькое – это осознание, что, выйди Аня замуж, Женя действительно останется в полном одиночестве. Будет приходить в пустую квартиру, засыпать под бормотанье телевизора, просыпаться в зловещей тишине, и не с кем будет перемолвиться словечком...

Теперь дочь сидела перед ней, не прятала взгляда и не уклонялась от вопросов. Впрочем, вопросы-то были самые безобидные. Они говорили о работе, каждая о своем фильме. Аня рассказала о параллельном проекте, для которого они с Димой Вересовым подбирали костюмы. Ее поразило поведение актрисы, которую Аня считала талантливой и достойной уважения.

– Представляешь, – рассказывала она, – вместе с ней ездили по магазинам, она все примерила, одобрила. Потом я узнаю, что она жалуется, будто ей даже не показали костюмов! Мне кажется, у нее не все в порядке с головой. Как-то я приехала за ней в салон, где ей делали прическу. Все хорошо, все нравится. Только вышли от визажиста, она говорит: "Кошмар, что мне наделали! Уродство какое-то!" У меня и слов не нашлось.

Они больше не возвращались в беседе к злосчастной премьере и к "Бабушке", все это было уже страницей прошлого. Удивительно, как быстро все уходит, забывается...

– Ань, давай больше не будем ссориться, – сказала Женя в приливе грусти и радости одновременно. – Мне без тебя так плохо, так одиноко!

– А разве мы ссорились? – улыбнулась Аня. – Мне тоже без тебя плохо, мам. Ты не представляешь, как я всегда скучаю по тебе...

Они обе были тронуты. Женя не скрывала слез: в последнее время она стала такой плаксой. Темнело. Они сидели на бурлящем Арбате, и было чувство, что все еще впереди, все возможно.

– Знаешь, – сказала Аня, – даже если я выйду замуж когда-нибудь, я не хочу расставаться с тобой.

– Но это невозможно, – возразила Женя.

– Возможно. Мы будем дружить домами, так что тебе тоже придется выйти замуж!

Трудный разговор

 День начался скверно. Аню не пропустили на «Мосфильм». Что за оказия? На проходной заявили, что ее фамилия попала в черный список, и отобрали пропуск.

– Но почему, как? – недоумевала Аня.

Охранник ей отвечал, что ему неизвестно и не его это дело. Раз в черном списке, значит, не велено пускать. Аня опаздывала на смену, ей пришлось звонить Диме Вересову:

– Дима, я почему-то попала в черный список, и меня не пропускают на проходной.

– Что за дела? – удивился художник. – Сейчас попробую связаться с продюсером.

Аня нервно прохаживалась перед проходной и курила в ожидании звонка. Смена вот-вот начнется, еще не все подготовлено, надо посмотреть кое-что, а она стоит здесь, ждет непонятно чего! Впрочем, ждать пришлось недолго, продюсер попросил передать трубку охраннику. Суровый человек в черной спецовке спокойно выслушал его и вежливо ответил:

– Я все понимаю, но мы подчиняемся только своему начальству. Звоните им, нам прикажут, мы выполним.

Он вернул Ане телефон, из которого неслась отборная ругань линейного продюсера. Аня попыталась вставить хоть слово, но в итоге просто отключилась. Она еще раз обратилась к охраннику:

– Это какое-то недоразумение, ей-богу! У меня смена началась, вы срываете съемки.

Охранник был неумолим. Он сделал каменное лицо и отвернулся.

– Почему не пропускаете мою дочь? – услышала Аня за спиной знакомый голос. Она обернулась и увидела Туринского, который выходил с территории "Мосфильма". Наверное, ночная смена, подумала она (Студия Туринского арендовала павильоны на "Мосфильме"). Ишь ты, "дочь"!

– Что случилось, Ань? – поцеловав ее в щечку, спросил Виктор Алексеевич.

– Не понимаю, – сердито ответила она. – Не пускают, пропуск отобрали...

Туринский ввязался в беседу с охранником и выяснил, что Ане инкриминировалась передача пропуска другому лицу.

– Кому ты давала пропуск? – спросил режиссер.

– Да никому не передавала, чушь какая-то! – возмутилась Аня. – Может, нас с мамой перепутали?

Нервы ее были на пределе. Опять звонил Дима, сказал, что сейчас подойдет с продюсером. Туринский узнал телефон начальника охраны, стал звонить, но никак не мог дозвониться.

Потом все разрешилось в одночасье. Явились коллеги и настояли на одноразовом пропуске. Тут же Виктор Алексеевич поговорил с начальником охраны и передал трубку суровому секьюрити. Как-то все утряслось благодаря Туринскому, Ане вернули пропуск и вычеркнули ее имя из черного списка.

Она так и не поняла, что это было: чей-то злой умысел или глупая случайность. На смену, конечно, опоздала. Прощаясь со своим спасителем, Аня сказала:

– Спасибо вам, Виктор Алексеевич! Я уж думала, с ума сойду тут...

Туринский махнул рукой, мол, не на чем, и собрался было уходить, однако остановился и крикнул Ане, спешащей вслед за Димой и продюсером:

– Ань!

Она обернулась.

– Давай часов в шесть в буфете встретимся? Хочу пару слов тебе сказать.

Аня удивилась, но согласно кивнула.

Эпизод с пропуском вывел ее из равновесия. Примчавшись в костюмерку, Аня быстро проверила, что без нее собрали костюмеры для съемок. Потом понеслись на площадку.

Работа заняла все мысли Ани, вытолкнув из памяти утренние неприятности. И только во время обеда она вспомнила о предстоящей встрече с Туринским. Подумала, не пойти ли и не сказать об этом Жене. Они часто сталкивались в коридорах "Мосфильма". Однако, поразмыслив, решила пока ничего не говорить. Мало ли что собирается сообщить ей Виктор Алексеевич.

В шесть часов как раз образовался небольшой перерыв в съемках, и Аня безболезненно покинула площадку. Она явилась в назначенное место, когда Туринский уже сидел за столиком и что-то жевал.

Увидел ее и заметно обрадовался:

– Ань, садись. Что-нибудь будешь есть-пить?

– Я обедала недавно, Разве что соку выпью.

Туринский метнулся к буфетной стойке, вернулся и поставил перед девушкой бокал с соком.

– Спасибо. – Аня смотрела на него с любопытством.

Надо же, дочерью назвал на проходной. Пятнадцать лет не вспоминал, а тут – на тебе, "дочь"! А он неплохо выглядит, даже влюбиться можно. Моложав, поджарый, сухой, высокий. А за эти глаза полжизни можно отдать! И плевать, что седой весь. Красивый мужчина и вовсе не старый. Вполне понимаю маму: рядом с ним другие мужчины блекнут. Зачем-то пригласил... Она была заинтригована.

Между тем Туринский достал сигареты, машинально предложил Ане. Она взяла.

– Ты куришь? – запоздало удивился режиссер.

– Уже лет десять, – усмехнулась Аня.

– Да, я виноват перед вами, бросил... – пробормотал Виктор Алексеевич.

– Ничего, как видите, мы выжили, – снова усмехнулась она.

– Почему на "вы", Ань? – всполошился Туринский. – Я не чужой тебе.

Аня стряхнула пепел в толстую стеклянную пепельницу, стоявшую на столике.

– Я уж и не знаю, как обращаться, на "ты" или на "вы". Вроде бы росла на твоих глазах, а с другой стороны – знаменитый режиссер, гордость российского кинематографа.

– Да брось! – поморщился Туринский. – Хоть ты пощади.

Аня снова с любопытством посмотрела на него.

– Ты хотел мне что-то сказать... – напомнила она.

Виктор Алексеевич задумался. Аня ждала.

– Даже и не знаю, как сказать-то... Ничего конкретного. – Он вдруг покраснел, как мальчишка, и в Ане поднялось теплое нежное чувство к нему.

Господи, мужчины, как дети. Они так ранимы, так трепетны.

– Я подумал, может, ты поговоришь с Женькой... Мне нужна ее помощь.

Аня насторожилась.

– Какая помощь?

Туринский вздохнул и снова закурил.

– Понимаешь, хочу снять что-нибудь настоящее. Пора уже. И вот чувствую, что без ее участия мне не справиться.

Аня посуровела.

– Знаешь, Вить, я бы не хотела, чтобы ты снова ее подвесил.

– Как это? – В глазах его мелькнул испуг.

– Ну, так. Маме надо устраивать свою жизнь, не девочка уже. Она ведь была готова к новому, к общению, поиску. Тут опять появился ты – и все! Снова замкнулась: работа – дом. Оставь ее в покое, а?

Туринский слушал ее внимательно, напряженно.

– Ты считаешь, нужно оставить ее в покое?

– Ну да! Что ты можешь ей дать, кроме новых страданий? Ты ведь женат, у тебя налаженная жизнь, блестящая карьера, зачем тебе еще мама? Ты ее терзаешь, пойми.

Аня разволновалась и тоже схватилась за сигарету.

– Она могла бы получить интересную работу, хорошо оплачиваемую, между прочим, – неуверенно пробормотал Туринский.

– У нее есть интересная работа!

– Костюмера? – усмехнулся режиссер.

–Да, костюмера! – отрезала Аня.

– Да ты знаешь, что она может, на что способна? – взволновался режиссер.

– А ты знаешь, что она почти пятнадцать лет просидела дома перед телевизором с пакетом семечек?

Виктор Алексеевич нахмурился и умолк. Аня продолжила, постепенно заводясь:

– Ты представить не можешь, с каким трудом мне удалось ее вытащить из дома, заинтересовать хотя бы съемочным процессом. У нее же никого не было без тебя, ты можешь это понять? Ни одного мужчины! Пятнадцать лет коту под хвост!

Туринский смотрел на нее в ошеломлении:

– Ты шутишь? У Женьки все эти годы никого не было?

Аня пожалела, что проговорилась. Вот, будет теперь думать, что он – единственный и неповторимый. Много чести. Пока они молчали в замешательстве, к их столику подошел известный актер Пашков и поздоровался с Туринским.

– Вить, познакомь с красавицей, – кокетливо пристал он, бросая на Аню нескромные взгляды.

Режиссер сдержанно ответил:

– Это моя дочь, Миш, знакомить не буду, иди своей дорогой.

Актер поднял брови, присвистнул, но не обиделся, пошагал дальше.

Виктор Алексеевич взглянул на Аню чрезвычайно серьезно.

– Ань, я виноват, знаю. Но пойми, мне с вами было очень хорошо, вы были моей семьей, единственной семьей. Теперь я могу с уверенностью сказать, что у человека, за редким исключением, может быть только одна семья. Ею были вы для меня...

– Поэтому ты нас бросил? – съязвила Аня.

– Понимаешь, я не мог не уйти, иначе бы ничего не достиг в жизни.

– Но почему?– удивилась Аня. – Потому что было хорошо?

– Можешь смеяться, но да, – подтвердил Туринский. – Было хорошо и уже не хотелось никуда стремиться, завоевывать, искать... Мне необходимо было уйти!

Аня пожала плечами:

– Ну что ж, я не в претензии, мне как-то все равно. Вот мама...

– Я скучаю по ней, – вдруг признался Туринский, – мне ее не хватает.

– Как все сложно! – На этот раз Аня не была тронута его признанием.

Туринский горячился:

– Пойми, я думал, семья, дом – это буржуазные ценности, они мешают творчеству, искусству. Да так оно и есть! Но человеку одиноко без семьи, и в определенном возрасте это становится проблемой.

– Ты же женат! – снова удивилась Аня.

– Чистая формальность, – тотчас отреагировал режиссер, и это не понравилось ей.

Тут к Туринскому бросилась актриса Ларина, снимавшаяся во всех его фильмах.

– Виктор, я тебя жду, жду!

Она кивнула Ане в знак приветствия и, схватив Туринского за руку, потянула за собой:

– Идем в офис, мне очень нужно поговорить с тобой!

– Сейчас, Лен, еще минутку, – ответил знаменитый режиссер и отнял руку. – Иди, я скоро буду.

Однако актриса и не думала подчиняться. Она уселась рядом:

– Нет уж, послушай!

Тогда Аня поднялась:

– Мне надо бежать: перерыв давно закончился.

Туринский смотрел на нее умоляюще:

– Не уходи так, – проговорил он с отчаянием в голосе.

Аня наклонилась к нему и поцеловал в лоб.

– Все хорошо, Виктор Алексеевич. Пока.

И она вышла из буфета. Перерыв, конечно, не закончился, иначе бы ей дали знать по телефону. Но надо было как-то сбежать. Однако задержка в съемках грозила основательной переработкой, а у Ани были планы на вечер. Пока шла по коридору, она все думала, надо ли говорить маме об этой встрече с Туринским? Конечно, надо бы, она так тоскует по нему. Но зачем? Лишние волнения и беспочвенные надежды? Решила ничего не говорить, посмотреть, что будет дальше.