Текст книги "Святочный сон (СИ)"
Автор книги: Ольга Тартынская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
"Уж не шпион ли он? – поспешно записывала Соня в свою тетрадь. – А разве не похоже? Надобно пойти и так прямо спросить Биби: «Кто этот человек?»
...Хороша же я буду, когда Биби вытаращит глаза и спросит: «Возможно ли, что вы не знали, кого берете в дом?»
Вот оно! Следует найти князя Горского, который рекомендовал нам учителя (коли уж он в Москве). Найти его и выспросить все о Дювале. Верно, тогда все сомнения рассеются и можно будет... спокойно спать.
Кажется, они вернулись, я слышу колокольчик. Отчего же я вся дрожу, будто в лихорадке? Чего жду? Могу ли я надеяться на что-то хорошее, когда все так запутано? И надобно ли знать, кто он, в конце концов?
Почему он меня не зовет?!"
9.
К обеду вернулся из должности Владимир. Сашенька с трепетом ждала, когда он войдет в столовую, чтобы представить ему подругу. Биби же была занята тем, что магнетизировала Дюваля пристальным взглядом. Тот впрочем, никак не отзывался, беседуя вполголоса с Мишей, но Сашенька почувствовала ревнивое беспокойство. Уж не собирается ли Биби и здесь раскинуть свои сети? Вот и Соня отчего-то сама не своя. Краснеет некрасиво, смотрит в стол в ожидании Владимира. Бедняжка, соперничество с Биби ей вовсе не по силам. Однако Сашеньке было бы не так обидно, если бы именно Соня покорила сердце француза. Не хватало еще стать наперсницей неверной жены и обольстительницы человека, к которому сама Александрина не вовсе безразлична. С Биби станется влюбиться в Дюваля, а уж тогда ее ничто не остановит!
Наконец, появился Владимир Александрович с усталым, мрачным выражением на лице. Сашенька бросилась ему навстречу. Сейчас должно решиться, останется в их доме Биби, или подругам придется разлучиться вновь.
– Володенька, у нас гости! Рекомендую тебе мою подругу по пансиону, Варвару Михайловну Бурцеву, я тебе рассказывала.
Гостья очаровательно улыбнулась и кокетливо протянула ручку Владимиру:
– Помилуйте, какие церемонии! Для вас я просто Биби.
Последовала пауза, которая решила все. Мартынов с любопытством взглянул на хорошенькую особу, и выражения брезгливой усталости на лице – как не бывало. Сашенька с удивлением наблюдала за супругом, который занял место напротив Биби и сделал знак подавать. Она растерянно обвела взглядом всех присутствующих. Соня тоже во все глаза смотрела на Владимира. Дюваль с непонятной усмешкой воззрился на Биби, которая что-то ласково щебетала своему визави. Лишь дети не участвовали в этой игре взглядов. Не обращая внимания на взрослых, они горячо обсуждали завтрашнюю прогулку. Дюваль обещал помочь им вылепить из снега разные фигуры.
После обеда все пошло не так, как всегда. Биби внесла оживление во все привычные дела. Владимир не ушел в свой кабинет, как это делал обыкновенно. Он остался в гостиной, куда подали кофе, с удовольствием послушал арию из оперы "Немая из Портичи" в исполнении Биби. Надобно признать, пела она чудесно. Сашенька почувствовала, как новое беспокойство овладевает ею. Нет, она вполне довольна тем, что Владимир весел, что Биби не скучно. Ведь с некоторых пор общие вечера в гостиной сделались такими редкими. И мужа своего Сашенька давненько не видела в таком веселом расположении духа. Выходит, она должна радоваться сей перемене и благословлять беспутную Биби, благодаря которой все случилось. Сашенька радовалась, но где-то на дне души ее все же нарастала тревога.
– Как хочется танцевать! – воскликнула вдруг Биби и сделала несколько танцевальных па по гостиной.
– На будущей неделе натанцуешься, душенька, – благоразумно ответила Мартынова.
Однако подобный резон не возымел действия. Биби подскочила к подруге и, схватив ее за руку, повлекла к фортепьяно:
– Голубушка, Александрина, сыграй вальс, не откажи!
Растерянная Сашенька подчинилась. Биби тотчас подлетела к Мартынову:
– Владимир Александрович, один кружок, умоляю!
Соня и Дюваль с любопытством наблюдали эту сцену. К великому всеобщему изумлению Владимир тоже подчинился веселому безумству Варвары Михайловны. И вот пара закружилась по гостиной в бешеном ритме. Силясь не смотреть на танцующих, Сашенька играла бурное аллегро. Когда бы она имела возможность наблюдать, то увидела бы, как Соня уткнулась носом в работу, а Дюваль лукаво поглядывает на нее. Он даже сделал неясное движение, которое при усилии можно было расценить как попытку придвинуться к Соне. Однако движение сие так и осталось незавершенным. Молодая женщина подняла глаза, и строгий взгляд ее пригвоздил Дюваля к месту.
Соня сложила шитье в рабочую корзинку и, не прощаясь, удалилась в свои покои. По дороге заглянула к девочкам, которые вновь занялись костюмами.
– Соня, покажи, как пришить галун! А из чего сделать бандо?[2]2
Обруч для волос
[Закрыть] – напустились на нее девочки.
Однако их тетушке было нынче не до фантазий. Пообещав помочь им непременно, как будет время, молодая особа заперлась у себя. Достав заветную тетрадь, она задумалась. День был полон впечатлений, и всякие мысли толпились в голове, требуя выхода. Появление Биби, странное поведение Владимира, Дюваля... Дюваль так и не нашел способа остаться с Соней наедине и объясниться. Впрочем, теперь уж это не важно. Соне надобно держаться от этого загадочного человека подальше, но не спускать с него глаз. А не проследить ли за Дювалем, когда тот получит выходной? Должно быть, много интересного откроется!
Соня чувствовала усталость и головную боль. Она взяла в руки зеркало и внимательно посмотрела на себя. Давеча по примеру Сашеньки натерлась кислым молоком, а потом мыла лицо хлебным мякишем, по совету Сашеньки же, чтобы кожа была нежной и тонкой. Однако красавицей ее эти ухищрения не сделали. И моложе Соня не стала. Надобно смириться с тем, что чуда не будет. Все в ее жизни уже позади. "Должно быть, разум изменил мне, коль скоро я соблазнилась призрачной надеждой!" – горько думала Соня, разглядывая опустившиеся уголки губ, серый цвет лица. Даже прекрасные глаза ее были тусклы сейчас и смотрели уныло. Вынув шпильки, Соня распустила волосы по плечам. А ведь Биби и Сашенька старее ее на пять лет, но кто поверит этому? Дамы так свежи, так живы и прелестны, в особенности Сашенька...
Полно! Надежды прочь. Соня стукнула зеркалом по столу. Ее удел – это дети Владимира, которому она обязана всем счастьем жизни. Дети и дом Владимира. Покой и уют этого дома... которому грозит опасность. Какая?
Взявшись за гребень, Соня медленно провела по волосам и неожиданно вздрогнула, потому что в дверь ее комнаты негромко постучали.
10.
Соня вовсе не была готова теперь показаться Дювалю. Однако именно он стоял на пороге и ждал знака, чтобы войти. Молодая женщина отступила назад, давая французу возможность сделать это. Она спохватилась, что не причесана, схватилась за шпильки. Дюваль мягко взял ее за руку (причем Соня явственно учуяла запах вина) и произнес:
– Оставьте это, позвольте полюбоваться...
"Верно, он смеется надо мной", – подумала было Соня, но гребень убрала. Она предложила гостю сесть на стул, сама присела на краешек кресла. Только теперь она почувствовала, как ее сотрясает внутренняя дрожь.
– Мсье Дюваль, вы имеете ко мне разговор? – выговорила, наконец, бедняжка.
Молодой мужчина огляделся по сторонам и покачал головой:
– Живете без роскоши. Вас здесь не ценят.
– О, нет! Вы ошибаетесь! – вспыхнув, возразила Соня.
– Почему вы позволяете вашим родственникам так небрежно обращаться с вами? Мсье Мартынов – тиран.
– О, как вы ошибаетесь! Володя меня любит и ценит!
– Однако он диктует вам, во что одеваться, и принуждает вас заниматься детьми, в то время как мадам Мартынова...
– Не смейте продолжать! – перебила его разгневанная Соня. – Я не позволю вам говорить о моей семье в подобном тоне!
– Это ваша семья? – озадаченно спросил Дюваль и внимательно посмотрел на раскрасневшуюся Соню. – Que diable?[3]3
Что за черт? (фр.)
[Закрыть] Вы влюблены в мсье Мартынова? Вы его любовница?
Соня решительно поднялась и распахнула дверь:
– Прошу вас оставить меня! – торжественно произнесла она.
Однако учитель не тронулся с места.
– Один вопрос! – проговорил он уже иным тоном. – Вы сейчас вполне искренни? Я могу вам верить?
Соня помедлила и вновь затворила дверь. Она смешалась. Дюваль продолжал внимательно смотреть на нее, но выражение его красивого лица сменилось с холодного на участливое.
– Мсье Дюваль, вы забываетесь! – предупредила Соня. – Я вам весьма благодарна за то, что вы не оставили Мишу. Однако если вы продолжите в том же духе, то я вынуждена буду просить вас покинуть наш дом.
– Ваш дом? – эхом повторил Дюваль. – Но почему вы называете его вашим домом? Это дом Мартыновых.
– Я тоже Мартынова, – кротко ответила Соня. – Владимир – мой двоюродный брат. Я давно живу с ними и вполне счастлива. И я не понимаю, почему вас это тревожит!
– А я не могу понять, почему молодая, красивая женщина тратит свою жизнь на чужих людей. Отчего вы не замужем?
Соня вновь покраснела и испуганно посмотрела на Дюваля: не смеется ли он над ней. Назвать ее красивой – это ли не откровенная насмешка? Однако француз был серьезен и не думал шутить. "Он назвал меня красивой!" – бешено затрепетало сердце Сони. Дюваль ждал ответа.
– Я никого не любила... – ответила она вовсе не то, что должна была. Участливый взгляд Дюваля производил на нее магнетическое действие.
– И вы совершенно искренне привязаны к детям Мартыновых?
– Совершенно! – обиженно ответила Соня. Как он мог подозревать ее в лицемерии!
– Не сердитесь, – тихо попросил Дюваль. – Мне не доводилось в жизни встречаться с подобным самоотречением и преданностью. О женщинах, увы, я весьма нелестного мнения. Всему виной мой жизненный опыт. В юности мной играла женщина, в которую я был влюблен. Я дал себе слово впредь не принимать близко к сердцу любовь дам. Все они представлялись мне глупыми кокетками, порочными, низкими, лицемерными...
– Вы никогда не любили? – сокрушенно прошептала Соня. Признание Дюваля больно ранило ее сердце.
– Увы! – усмехнулся он. – Я играл в чувства, но никогда не любил. Я выучился легко смотреть на жизнь, не искать привязанности и верности, поскольку сам не был верен. Женщины – продажны и лицемерны, а значит, надобно пользоваться этим. Вот мое правило.
– Однако, ваши родители, близкие? Неужли вы ни к кому никогда не были привязаны?
– Мои родители давно умерли, с тех пор я один.
– Это ужасно! – воскликнула тронутая и этим признанием Соня, однако тотчас встрепенулась: – Но что же вас привело сюда? Я не гожусь для ваших игр!
– Я вовсе не желал вас обидеть! Мне следует просить прощения за ту вольность, которую я позволил вчера, находясь в некотором подпитии. Привычка видеть в женщинах существа примитивные меня подвела. Простите, если это возможно.
– Что ж, – поднялась Соня, – я прощаю вас, сударь, и еще раз благодарю за то, что не покинули Мишу. Он привязался к вам.
– Признаться, я тоже... – Дюваль улыбнулся, и лицу его вернулись простодушие и веселость.
Француз понял, что пора завершать визит.
– Я напугал вас? – с прежней мягкой улыбкой спросил он и кончиками пальцев потрогал волосы Сони.
Молодая женщина почувствовала, что между ними происходит нечто волнующее. С замиранием сердца она качнула головой, не имея сил произнести хоть слово. Запрокинув голову, она смотрела прямо в ясные, светлые глаза Дюваля и теряла рассудок. Невероятная сила влекла ее к этому мужчине. Соня понимала, что находится в полной его власти. Это было страшно и восхитительно. Дюваль не делал ни малейшего движения навстречу, но Соне казалось, что их лица недопустимо сблизились. Губы ее пересохли, она напряженно видела, как влажны и трепетны его уста, как они близко! Она чувствовала его дыхание; пальцы Дюваля легко ласкали ее волосы, и эта ласка пронзала все тело Сони несказанной истомой и блаженством.
"Женщины существа примитивные", – вдруг прозвучало в голове молодой особы, и она отпрянула от искусителя. Дюваль осторожно взял руку Сони и, нежно поцеловав ее, исчез за дверью.
С мучительным стоном Соня опустилась на свою скромную кровать. Нет, эти глаза не могут лгать! Давеча, читая детям перед сном Евангелие, она прочла с особенным смыслом: "Светильник для тела есть око. И так если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло". Он светел и чист, иначе не может быть! И если есть у него тайна, она не враждебна, не угрожающа. Он не способен причинить зло! Он так красив... Какие у него нежные губы, как они теплы... Забывшись в грезах, Соня перестала понимать, где она и что она. Из сладкого забытья ее вывели странные шумы в коридоре. Это были чьи-то торопливые шаги. Соня вздрогнула и прислушалась. В дверь комнаты Дюваля постучали. Еще раз.
– Позволите войти? – узнала Соня глубокий голос Биби.
Француз что-то ответил, и дама вошла. Сердце Сони билось неистово. Она затряслась от мысли, которая словно вспыхнула в мозгу: а ведь Владимир тогда за столом делал Соне замечание о наряде на русском языке! Значит, Дюваль понимает по-русски! Он не тот, за кого себя выдает, опять невероятной тяжестью навалилось на Соню давешнее подозрение. Она упала лицом в подушку, силясь не слушать, что происходит за стеной.
ГЛАВА 3.
1.
Дела Амалии никак не устраивались. Месть затягивалась, о замужестве не было и помина. А все кузен, который не желал оправдывать ее ожидания! Неприметно для себя Амалия оказалась в окружении странных людей, которые поразительно скоро заполонили ее дом. Пригласив Турчанинова погостить, Амалия вовсе не предполагала, что ее дом сделается пристанищем для всякого рода фанатиков, суеверных людей, чернокнижников и просто больных, которые искали спасения в магнетизме. Здесь выращивали гомункулуса, общались с сильфидами и прочими духами, входили в магнетический транс, предсказывали по Кабалле. На первых порах Амалия сама увлеклась наукой о числах и погрузилась в изучение трактата Парацельса «О нимфах, сильфах, гномах и саламандрах», зачитывалась брошюрами Делеза о магнетизме. Однако с некоторых пор ей стали досаждать непрестанные сеансы магии, вызывания духов и далекие от нравственного и физического здоровья люди. Амалия давала себе слово выставить всех за порог, но всякий раз неведомо отчего она подчинялась воле Турчанинова и оставляла все как есть. Она стала бояться магнетизера.
Все надежды несчастной жертвы собственного легкомыслия сошлись в кузене. Однако молодой повеса решительно ускользал из ее рук. Он давно не давал о себе знать, и Амалия предполагала, что их затея провалилась. И вот теперь кузен прислал записку, что в два часа пополудни явится к Амалии для решительного разговора. Она наказала Турчанинову, чтобы никто из его людей не показывал носу в гостиной, покуда там будет кузен. Мальчик скор на расправы – еще не выветрилась кавалергардская спесь.
Да, когда-то она могла лепить из него что угодно. Он был влюблен и податлив. Для Амалии это был всего лишь хорошенький ребенок, которого она мучила и награждала. Теперь он мужчина, сильный, красивый. Кажется, Амалия переоценила свое нынешнее влияние на него. Есть ли у нее шанс? Сегодня она должна это прояснить непременно.
Когда раздался звонок в передней, дама встрепенулась, оправила нарядное шелковое платье, которое весьма освежало ее лицо, и приняла красивую позу. В гостиную стремительно и упруго вошел тот, кто выдавал себя за Дюваля.
– Воля твоя, дорогая кузина, но я выхожу из игры! – с порога заявил он.
– Отчего же, дорогой кузен? Кажется, мы уговорились...
– Уволь, Амалия, подличать уговора не было!
Он уселся на крохотную софу, которая под ним жалобно скрипнула. Амалия вкрадчиво заговорила:
– Это невинный розыгрыш, мой дорогой, для такой развращенной особы, как Мартынова. Мы условились с тобой, что ты соблазнишь ее и придашь дело огласке. Она должна получить по заслугам. Неужели этот пустячок оказался тебе не по силам, мой милый Жоржик?
– Я не велю тебе называть меня этим щенячьим именем! – рассердился молодой человек.
– Ах, да, Юрий Евгеньевич, прошу простить! Итак?
Юрий щелкнул пальцем по голове стоявшего на столике фарфорового китайца, который тотчас закивал согласно.
– Во-первых, это вовсе не развращенная особа. Ты говорила мне, что Сашенька...
– Ах, она теперь Сашенька? – ядовито кольнула Амалия.
– ... что госпожа Мартынова глупа, тщеславна, и распутна. Это вовсе не так. Александра Петровна вполне добродетельна и не ищет на свою голову приключений. Во-вторых, в доме неожиданно появилась некая особа, по милости которой я вынужден был покинуть полк и Петербург. Разумеется, она покуда молчит. Я не велел ей меня разоблачать, но пришлось кое-что сочинить. Глупышка уверена, что я ради нее играю роль учителя в этом доме. Мне следует быть осторожнее.
– Ну что ж, дорогой князь, тебе надобно покинуть дом Мартыновых. Затея не удалась, увы! – Амалия горестно вздохнула. – Она и тебя ввела в заблуждение, эта мнимая недотрога. Но я-то знаю, какова она на самом деле... Однако любопытно, ради кого ты рискнул положением в Петербурге? Твоя история наделала много шума, даже у нас говорили.
Юрий скривился:
– Глупая история. Дама оказалась под особым покровительством государя. Ее муж поднял скандал. Великий князь "рекомендовал" мне уйти в отставку и скрыться на время в Москве. Кто знал, что сия взбалмошная особа тоже сюда прикатит.
Амалия приблизилась к кузену и присела рядом с ним.
– Теперь самое время придумать способ, как с выгодой для нас предать огласке историю с учителем Дювалем. Вообрази, как будут смеяться в обществе над Мартыновыми!
Она приникла к плечу князя и завладела его рукой. Юрий осторожно высвободился:
– Постой, Амалия. Я спешу. Видишь ли, я покуда не собираюсь покидать учительское место. Так нужно.
– У тебя появились еще какие-нибудь восхитительные идеи?
– Нет, дорогая кузина. Я уже сказал, что выхожу из игры.
– Однако что-то тебя удерживает у Мартыновых? – ревниво допытывалась Амалия, продолжая ласкать князя. – Твоя интрижка с петербурженкой?
– Вздор! – усмехнулся мнимый Дюваль.
Штерич воззрилась на него с подозрением:
– Уж не влюбился ли ты в Сашеньку? О, неужели и ты, князь Горский?
Юрий помедлил с ответом:
– Нет, Амалия. Ты знаешь, я не способен влюбляться.
– Берегись, мой мальчик, если это не так! – глаза Амалии холодно блеснули.
Князь Горский поднялся с софы.
– Ты грозишь мне, дорогая кузина? А ведь мое разоблачение более невыгодно для тебя и твоей репутации. Или не так?
– Не будем ссориться, мой ангел, – сменила тон Амалия. Она взглянула на кузена томным взглядом и потянула его к маленькому диванчику, стоящему в полутемном углу.
– Не теперь, дорогая, я спешу.
Он довольно небрежно поцеловал руку дамы и решительно покинул ее. Амалия так и осталась стоять посреди гостиной с вытянутой рукой. Такого поворота событий она не ожидала и вовсе не была готова к нему. Что ж... Берегитесь, князь Горский! Пренебрегать собой я не позволю! Вы думаете, что переиграли меня, но как бы вам не пожалеть об этом!
– Я вижу, вы одна, добрая хозяйка? – из внутренних покоев показалась диковинная фигура Турчанинова.
– Да, я одна, – ответила Амалия.
2.
Тем временем Горский спешил на свою квартиру. Миновав Собачью Площадку и Арбат, он углубился в переулки и остановился подле небольшого уютного дома, украшенного гербом и колоннами. Вовсе неподалеку, в Обуховом переулке, жили Мартыновы. Миновав сени, где швейцар кочергой шевелил жар в огромной печке, князь, по-хозяйски скинув роскошную шубу прямо на пол в передней, стремительно вошел в комнаты. Навстречу ему выбежал черноволосый вертлявый человечек, одетый исключительным франтом. Он залопотал по-французски:
– Мсье Горский, вы рискуете своим здоровьем, гуляя по морозу. О, эти несносные морозы! Ваш ужасный климат губителен для артиста и философа! Разве можно полгода видеть снег и снег?
– Полно городить вздор, Дюваль. Дайте мне лучше чего-нибудь горячего. Где Коншин?
– Мсье Пьер в вашем кабинете, дремлет у камина. Я распоряжусь, чтобы вам подали горячего чаю с малиной.
Сокрушенно качая головой, француз удалился. Горский потер замерзшие руки, приложил ладони к печным изразцам и задумался, согреваясь. В комнату вошла старая нянька, она несла поднос с дымящейся чашкой и розетками.
– Батюшка Юрий Евгеньевич, самовар-то нынче не ставили. Не чаяли тебя так рано, касатик. На кухне уж взяла...
– Спасибо, Филипьевна, – Горский взялся за чашку. – Что, родная, как живешь?
– Твоими молитвами, батюшка. Да что мне не жить-то? На всем готовом, обута, одета, сыта. Только вот скучаю без тебя, дитятко. Надолго ли к нам в Москву?
– Как поведется, Филипьевна. Петербург меня покуда не жалует.
– Доколе все по чужим углам скитаться думаешь? В родной дом-то когда пожалуешь?
– Теперь уж верно скоро, – задумчиво произнес князь Горский, – Ну, будет тебе, ступай.
Поклонившись в пояс, нянька вышла. Допив чай, Юрий отправился в кабинет, где его поджидал приятель. Обстановка кабинета выдавала сибаритство и лень хозяина, а также его пренебрежение умственными занятиями. Его гость, облаченный в свободный архалук, вполне вписался в эту картину.
С Петром Коншиным они служили в одном полку, который князь был вынужден оставить из-за проказ. Славный аристократический полк кавалергардов, "рыцарской гвардии"!
– Воля твоя, не могу привыкнуть видеть тебя без усов и мундира, – воскликнул пробудившийся приятель, – Ты превратился в совершенного фрачника!
– Не наступай на больную мозоль. Сам не могу привыкнуть, тошно, братец! – пожаловался Горский. – Вообрази, во сне кричу команды и галопирую на парадах. Одна отрада – мой гнедой Ахилл. В манеж езжу, как на свидания с прелестницей.
– К слову, о прелестницах! – оживился Коншин. – Ты решительно не желаешь назвать мне имя той, ради которой затеяна интрига?
Горский взял со стола бокал с вином, которым, верно, угощался его приятель, и с жадностью выпил все до дна.
– Хочу сказать прости всем прежним затеям. Я выхожу из интриги.
– Возможно ли? – воскликнул Коншин. – Столько опасностей, тонкой игры, риска, дерзости – и все напрасно? Воля твоя, это ты зря.
Юрий потер подбородок и растерянно пробормотал:
– Молчи, ты ничего не знаешь. Я делаюсь подлее с каждой минутой. Это порядочное семейство, а дама – образец добродетели, ошибки нет. Амалия изрядно приврала. Там дети прелесть что такое. Кузина...
Он умолк. Коншин, с любопытством глядел на друга, раскуривая трубку с огромным чубуком, взятым с подставки.
– Ты ли это, Горский? – поддразнил он Юрия. – Возможно ли, что еще вчера ты был кавалергардом, теперь же я вижу пред собой истинного семейственного москвича: "дети, кузина"!
Оба приятеля обожали свой полк, овеянный славой о подвигах под Аустерлицем и при Бородине, а более славного – лихими кавалергардами царствования Александра I. Всякому новичку в полку рассказывали о проказах Лунина, Волконского, Лопухина. О том, к примеру, как Михаил Лунин на пари перевесил ночью вывески на петербургских магазинах и лавочках. То-то было изумления на другой день, когда под вывеской булочника обнаружили лавочку портного, а под вывеской модистки – мастерскую сапожника! Рассказывали о вовсе дерзких проказах той же компании кавалергардов, когда они весьма рисковали своим положением. Так, однажды, приплыв на двух лодочках к Каменноостровскому дворцу императрицы Елизаветы Алексеевны, кавалергарды дали ей серенаду, а после уходили от погони по мелководью, где катеру охраны было не пройти. Лунинский пес при команде: "Бонапарт!" срывал шляпу с прохожего. Что говорить о дуэлях! Кавалергарды щеголяли своей храбростью и нередко испытывали храбрость других офицеров. Лунин мог позволить себе дерзкий ответ на замечание самого государя или великого князя.
Теперь, конечно, времена не те. С нынешним государем так не пошутишь. Однако и теперь кавалергарды оставались отъявленными дуэлянтами и шутниками. Их проказы сделались не столь публичными, но не менее дерзкими. Князь Горский слыл первым зачинщиком. Однажды на пари вместе с Коншиным он повторил проказу Лунина и его товарищей. Забравшись на дерево и усевшись на ветвях, приятели исполнили серенаду под окном модной красавицы. Последовавший за сим скандал с мужем красавицы завершился дуэлью, по счастью, бескровной.
И вот теперь Горский снял белый с красным мундир, сбрил усы и сделался, по мнению Коншина, заурядным фрачником.
– Все усложнилось, – ответил Юрий другу. – В дом пожаловала Биби. Что мне было делать? Принесла же ее нелегкая! Я хожу по лезвию ножа. Кузина, кажется, меня подозревает.
Коншин весело удивился:
– Однако второй раз я слышу это слово "кузина"! Что она, хорошенькая? Влюблена в тебя? Иначе и быть не может.
Горский поморщился:
– Тебе всюду грезятся влюбленные девицы. Женился бы уж скорее.
– За тем сюда и прибыл в самый сезон. Надобно дела поправить. Московские невесты не так разборчивы, да и богатых пропасть. "У ночи много звезд прелестных, красавиц много на Москве"! Жаль, что ты не можешь появляться на балах, там нынче созвездья прелестных и богатых девиц.
– Я покуда не собираюсь жениться, – возразил Горский. – Это ты у нас ветеран тридцатилетний. Когда ж еще, как не теперь, связать себя узами с молоденькой, хорошенькой наследницей изрядного имения.
– Но какая нелегкая принесла Биби в Москву? – вернулся Коншин к началу разговора. – Не за тобой ли?
– Что пользы, если и за мной? – холодно ответствовал князь. – Одно верно, мне нужно покинуть дом, покуда я не разоблачен.
– Кузиной? – лукаво спросил Коншин.
– Кузиной ли, мужем или Биби, какая разница? – раздраженно ответил бывший кавалергард. – Кстати, если меня вызовут, тебе быть секундантом.
– Натурально, – согласно кивнул его приятель. – Но коли так, почему бы тебе не остаться сейчас дома? К чему возвращаться туда, раз дело проиграно?
– Не могу, – мрачно ответил Горский, – еще большим негодяем буду себя чувствовать. Мальчишка привязался ко мне.
Петруша Коншин, забыв о трубке, с изумлением воззрился на приятеля:
– Что я слышу и от кого? Коренной холостяк и враг семейной жизни тревожится за чужого мальчишку!
– Полно ерничать, Коншин! Вспомни историю с Дантесом. Не ты ли тогда готов был убить полкового товарища, когда все наши встали за него горой?
Коншин усмехнулся в усы и умолк.
3.
Упомянутая Горским история с Дантесом началась за три года до той злосчастной дуэли его с поэтом Пушкиным. Как-то по Петербургу прошел слух, что барон Дантес и маркиз де Пина, иностранцы, которых и без того недолюбливали в полку, будут приняты в гвардию сразу офицерами. Гвардия возроптала. Немногим ранее юнкер Горский вернулся из Парижа, где провел несколько месяцев, и тоже собирался держать экзамен на офицерское звание. Однако ему пришлось выдержать все экзамены без исключения, в то время как эти проходимцы были освобождены от испытания по русской словесности, военному Уставу и военному судопроизводству. Дантес был зачислен корнетом в Кавалергардский полк. Поговаривали, что он удостоен такой милости благодаря рекомендательному письму на высочайшее имя.
Служил красавчик-француз из рук вон: был слабым по фронту, не в ладах с дисциплиной, на параде позволял себе курить сигару, уезжал сразу после развода, опаздывал на дежурства. Произведенный в поручики, Дантес подвергался выговорам за неисполнение своих обязанностей, за что был не раз наряжаем без очереди дежурным при дивизионе. Это еще полбеды. Про его усыновление бароном Геккерном поговаривали вовсе непристойности. Такого кавалергарды вынести не могли. Кто– то в шутку пустил слух, что солдаты Кавалергардского полка, коверкая имена Дантеса и Геккерна, говорили: "Что это сделалось с нашим поручиком, был дантист, а теперь вдруг стал лекарем". И лишь постоянный успех у дам, остроумие, легкий нрав Дантеса в какой-то мере искупали его сомнительную славу. Некоторые офицеры даже подружились с ним, и когда случилась его ссора с Пушкиным, оказались на стороне товарища по полку.
Петруша Коншин, служивший в чине ротмистра, открыто негодовал, обвиняя Дантеса в непорядочности и подлости. Француз принимал все за шутку, избегая прямых столкновений с Коншиным. Их товарищи посмеивались над Коншиным: кто в наше время щадит семейные ценности и честь мужей? Не сам ли поэт был первым среди тех, кто наставлял рога мужьям известных красавиц? Не потому ли он теперь так нетерпим к ухаживаниям поручика за его женой? Да можно ли упрекать Дантеса в том, что он ответил на призыв ветреной кокетки? Коншин скрипел зубами и готов был стреляться со всяким, кто посягал хотя бы на словах на семейную честь Пушкина. Он любил поэта...
После трагической дуэли Коншин искал встречи с Дантесом, чтобы бросить ему вызов. Француза спасло лишь то, что он находился под арестом в Петропавловской крепости, а после был выслан за границу. Однако отчаянный ротмистр не успокоился, покуда не вызвал трех товарищей по полку, имевших дерзость в его присутствии выражать сочувствие Жоржу. Испугавшись безумного вида Коншина, кавалергарды тотчас принесли свои извинения и тем спаслись от дуэли.
Горский, натурально, сочувствовал другу и полностью был на его стороне. Потому не терпел, когда, случалось, его называли Жоржем. Неосторожного мог и на дуэль вызвать. Друзья знали об этом его свойстве и даже в шутку не оговаривались.
– Подскажи мне, братец, как быть? Сдается мне, я сам попал в ловушку, – после некоторой паузы обратился Юрий к другу.
– Полагаю, надобно отступить на прежние позиции во избежание потерь.
– Но не теперь! – горячо воскликнул Юрий, и Коншин вновь с любопытством посмотрел на него. – Завтра Рождество, у нас все расписано: детские маскарады, живые картины, катания, фейерверки... Без меня никак. Я первый зачинщик и исполнитель всех этих ребячеств.
Коншин смотрел на него во все глаза, едва не выронив чубук.
– Чудное дело! – воскликнул он наконец. – Что ни говори, без женских чар здесь не обошлось. Признайся, душа моя, кто она? Если не кузина, то, верно, сам предмет, ради которого все затевалось?
– Вольно ж тебе меня дразнить! – рассердился Горский не шутя. Чуть остыв, он продолжил: – Эта дама столь прекрасна и чиста, что рядом с ней невозможно помыслить дурное. Оставь свои гадкие предположения.
Коншин не обиделся на гневную тираду приятеля. Напротив, лицо его обрело вдруг томно-печальное выражение, что никак не шло к нему.
– Знавал я одну такую женщину... – мечтательно вздохнул кавалергард, – Мальчишкой влюбился в прекрасную, недоступную, замужнюю даму. Ручаюсь, она тоже была увлечена!.. Но не посмела...
Пришел черед Горскому с удивлением взглянуть на приятеля.
– Вот уж воистину чудеса! Мой Коншин был когда-то влюблен платонически?
Петруша подозрительно моргнул.
– Отчего ты не видишь во мне романтика? Я был таковым в двадцать лет.
