Текст книги "Святочный сон (СИ)"
Автор книги: Ольга Тартынская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
– Нам следует уйти куда-нибудь для важного разговора.
Соня обреченно кивнула. Да, сейчас она все узнает, и сон прервется. Да, этот удивительный сон... Они уже собрались было выйти, как двери гостиной распахнулись, и на пороге явился взволнованный Миша. Он крикнул:
– Ряженые приехали!
ГЛАВА 5.
1.
Тот день наступил. День торжества Амалии.
Встреча с Владимиром на балу изрядно раздразнила ее. Амалия хандрила. Сочинения алхимиков и кабалистов были заброшены, даже Гофман уже не развлекал. Кузен забыл ее вовсе, Владимир помешан на своей красавице-жене, что, однако, не мешало ему весело проводить время с Биби. Турчанинов, которого Амалия боялась, и тот с ней холоден. Вкусив его искусных и изощренных ласк, Амалия сделалась его рабой. Да и без того она была послушной исполнительницей всех прихотей магнетизера, терпела его долгие таинственные отлучки из дома, нашествия чернокнижников, больных и подозрительных людей, пропажу драгоценностей и ценных бумаг. Турчанинов стал истинным хозяином в ее доме. Чтобы не было так страшно и тошно, Амалия взялась много пить. Турчанинов требовал все больше. Он следовал за Амалией всюду, желая попасть в богатые, аристократические дома. Сеансы в ее доме прекратились вскоре после того, как умерла Наташа, та самая девица, которая служила помощницей Турчанинова. Ей следовало лечиться, она же считала магнетизирование единственно верным средством исцеления.
После бала Турчанинов поинтересовался:
– Имеет ли моя госпожа доступ в дом Мартыновых?
Амалия ответила туманно. Она не желала признаваться, что есть семьи, которые не принимают ее ни под каким предлогом. Вопрос магнетизера ее насторожил.
– У вас есть намерения? – спросила она, значительно глядя ему в глаза.
– Семь зефиротов указали мне, что надобно искать в этом доме. Там есть некая дама... – загадочно ответил Турчанинов.
Он посмотрел своими страшными черными глазами в самую душу Амалии. Безвольная женщина почувствовала, как холод сковывает все ее члены и страх завладевает всем существом.
– Дама? Я знаю, что нам следует делать! – сказала она, силясь отвести взгляд от этих адских глаз. Амалия поделилась своим замыслом с магнетизером, тот кивнул, таинственно прищурившись.
Да, час торжества настал. Только бы не утратить вовсе хотя бы видимость прежней Амалии, умной, насмешливой, свободной! Чудное дело, стоило выйти в другую комнату, как к ней вернулись все эти достоинства! Так, надобно расставить все по местам. Кто охотник, а кто зверь? Она никому не позволяла полностью завладеть собой, как это случилось теперь. Что ж, госпожа Мартынова, не угодно ли на себя примерить чары этого страшного господина? Кажется, время пришло...
Запершись в кабинете и чувствуя себя в некоторой безопасности, Амалия бросила взгляд на книги, покрывающиеся пылью у нее на столе. Среди них труды аббата Виллара, Сведенборга и Бема, которые толковали сны, рассуждали о загробной жизни, о духах и привидениях. Амалия искала не то. Власти желала она! Власти, которой обладал Турчанинов, но не спешил с ней делиться. Обладания чужой душой страстно желала она. Потому и утратила интерес к теософским сочинениям, что жила вполне земной жизнью и жаждала земных удовольствий. Призраки и духи всех стихий мало занимали честолюбивую особу. Ей были надобны плоть, земная страсть, наслаждение мщением и любовью. Вот чем питалась ее гордая натура.
О, как давно она не испытывала наслаждения в обладании чужой душой! Теперь же при участии магнетизера она готовилась к долгожданному бенефису.
Усевшись за стол и отодвинув разбросанные в беспорядке бумаги, брошюры, журналы, Амалия принялась писать на своих визитных карточках записки бывшим поклонникам и членам ее кружка. Закончив занятие, она вызвала лакея и велела отправить людей с этими записками. Теперь можно и наградить себя бокалом шабли.
Амалия достала бутылку, спрятанную на полках среди книг. С тех пор, как все в ее доме стало таинственно исчезать, она опасалась оставлять на виду даже вино. Выпив бокал легко пьянящего шабли, госпожа Штерич почувствовала себя прежней: уверенной, сильной интриганкой. Подумав и посмотрев сквозь стекло на белое вино, она налила еще бокал и с удовольствием выпила его. Она рассмеялась, представив себе, что произойдет нынче вечером. Амалия смеялась все громче, все веселее делалось ей, покуда она не наткнулась на свое отражение в зеркальной дверце книжного шкафа, когда доставала новую бутылку французского вина. На нее неожиданно глянуло худое, бледное лицо с глубокими черными очами.
Амалия вздрогнула и уронила бокал, который, не разбившись, глухо стукнулся о персидский ковер. Она упала в вольтеровское кресло и закрыла лицо руками. Ей сделалось страшно. Амалия увидела в дверце шкафа лицо своей матери. Да, это были ее впалые щеки, скорбный рот и страдающий взгляд. Она смотрела с упреком, будто говорила:
– За что? Зачем, дитя мое? Я любила тебя больше жизни...
Амалия отняла руки от лица и вновь метнулась к шкафу. Теперь на нее глянуло искривленное страхом лицо с глазами, в которых плясал адский огонь, как у Турчанинова. Дама вздрогнула, когда услышала рядом с собой голос магнетизера, возникшего, как всегда, совершенно бесшумно.
– Госпожа моя, – заговорил Турчанинов, – гости прибыли, все готово. Извольте одеться должным образом, и мы выезжаем.
2.
Владимир тотчас почувствовал недоброе. Однако дети так обрадовались, да и ряженые уже ввалились в гостиную пестрой, шумной толпой. Мартынов постарался изобразить гостеприимного хозяина. Он распорядился, чтобы принесли вина и сладостей.
Соня замерла у стены, когда распахнулись створки дверей и, громко топая, вошли эти странные фигуры. Дюваль остался по ту сторону двери. Сердце Сони болезненно сжалось: она вспомнила сон. Ряженые были точь-в-точь из ее сна: какие-то морды, хари, клювы, гребешки и красные пасти. И вот она, женщина в прекрасном платье. Бедная девица готова была упасть без чувств, но усилием воли удержала себя на грани сознания. Она взглянула на Сашеньку. Та была бледна и тревожно озиралась вокруг. Биби весело хлопала в ладоши и приставала к маскам с глупыми восклицаниями:
– Укуси меня, кабанчик! Ой, какой страшненький! А ты кто, маска? Дай я тебя поглажу по твоей клыкастой мордочке!
На диво дети уже не радовались и не прыгали вокруг, дергая ряженых за их странные одежды. Кто-то из гостей подсел к фортепьяно и заиграл плясовую мелодию. Маски скакали, вопили, хрипели, рычали, хрюкали. Только дама в прекрасных одеждах и таинственный мужчина, закутанный в покрывало, смирно стояли посреди комнаты.
Владимир решил вмешаться в эту вакханалию:
– Господа гости, угощайтесь и идите с Богом. Здесь дети, им пора спать. Найдите себе пристанище повеселее.
Однако никто не внял. Маски продолжали прыгать и вопить, не забывая при этом опорожнять бутылки вина, щедро расставленные на столике. Владимир повысил голос:
–Любезные господа, не вынуждайте меня прибегнуть к помощи слуг!
Тут женщина в прекрасных одеждах подняла руку, и все смолкло.
– Любезные хозяева, не спешите изгонять нас. Меж нас есть великий маг и предсказатель, который видит сокрытую суть вещей и материи. Задайте ему любой вопрос, и он ответит!
Владимир сердито возразил:
– Не стоит труда. Я настоятельно рекомендую покинуть наш дом.
Он схватил за руку Биби и насильно усадил ее на кушетку. Он уже догадался, кто сия дама и сей великий маг. Однако слова его не возымели действия. Женщина обратилась к человеку в покрывале:
– О, великий чудодей и мыслитель, мудрейший из мудрейших, открой нам тайны этого дома!
Мужчина в восточном покрывале заговорил низким, магнетическим голосом:
– У этого дома есть давние тайны, которые не дают покоя его обитателям.
Соня увидела, как побледнела Сашенька. Стиснув руки, бедняжка мужественно молчала.
– Я не буду уходить далеко, хотя вижу, как много сокрыто для постороннего глаза. Но среди вас есть тот, кто вовсе не то, что кажется.
Соня тотчас с ужасом посмотрела на Дюваля. Тот тяжело и мрачно взирал на происходящее и всякую минуту готов был броситься в драку.
– Кто же он? – дрогнувшим голосом спросил Владимир, все же поддавшись искушению.
Человек в покрывале обернулся в сторону Дюваля.
– Этот человек, – указал он пальцем на француза.
Раздались удивленные возгласы. Миша вскричал:
– Не смейте обижать моего учителя!
Соня, пристально наблюдавшая за Дювалем, увидела, как он побледнел и стиснул зубы. Однако он не спешил возразить.
– Что все это значит? – грозно спросил не менее бледный Владимир. – Что вы хотите сказать, жалкий пророк?
Женщина в прекрасных одеждах вновь подала голос:
– Что же вы молчите, князь?
– Какой князь? – жалко пролепетала Сашенька, едва не лишаясь чувств.
– Князь Горский, – ответила ряженая дама.
Все взоры обратились к Дювалю. К отчаянию Сони и Миши, он молчал.. Более того, он опустил свой пылающий взгляд и даже не шевельнулся, когда Владимир схватил его за грудки.
– Это правда, мсье Дюваль? – сквозь зубы проговорил Владимир.
– Это правда. Я князь Горский, – мужественно ответил Юрий, стараясь не смотреть на Соню и Сашеньку. – И я готов принять ваш вызов.
– О нет! – возопили женщины этого дома.
Владимир молча опустил руки и сжал кулаки так, что пальцы его побелели.
– Вы спасли моих детей, я не забыл об этом. Молите Бога, что я не хочу прослыть неблагодарным. Но не дайте мне повода раскаяться в этом. Ни минуты долее я не хочу терпеть вас в моем доме. Вы бесчестны, сударь.
Горский дернулся и заскрипел зубами. Тут Миша подскочил к нему и с плачем схватил за руку:
– Скажите, что это неправда! Это шутка, верно? Вы не уйдете?
Соня сквозь слезы смотрела на происходящее и не смела пошевельнуться. Все, конец. То, чего она так боялась, свершилось!
– Отчего вы не хотите рассказать, как все было? – услышала она язвительный голос ряженой дамы. – Верно, господину Мартынову не терпится узнать, что привело вас, князь, в его дом.
Горский бережно отстранил Мишу и тотчас приблизился к даме. Не успела та опомниться, как он сорвал с нее маску.
– Амалия! – воскликнули разом Сашенька и Биби.
Госпожа Штерич не растерялась. Она победно смотрела в глаза Горского и насмешливо улыбалась.
– Господа, это мой кузен, князь Горский. Попросите его рассказать, зачем он пробрался в ваш дом под видом учителя.
Юрий отступил. Лицо Владимира исказилось, он отчаянно глянул в сторону жены. И тут случилось вовсе неожиданное. Биби бросила на кушетку свой изгрызенный платок и упала вдруг в ноги Сашеньке:
– Ангел мой, душенька, прости! Прости меня, грешницу! Я обезумела от всего пережитого! Бог мне судья, я так мало видела в жизни хорошего! Это я, я во всем виновата! О, простите меня, Владимир Александрович! – обратилась она с тем же напевом к Мартынову. – Это из-за меня здесь Юрий! Из-за меня!
– Как? – теперь воскликнули хором Соня и Сашенька.
– Он был моим возлюбленным в Петербурге, но муж ревновал безумно, и Юрий бежал сюда. Я приехала за ним. Простите меня, о Господи, я умру, если вы не простите меня! – захлебывалась рыданиями Биби.
– Ну, полно, полно, – с видимым облегчением проговорил Владимир, поднимая Варвару Михайловну с колен и усаживая ее на место. Затем, обернувшись к гостям, он холодно спросил: – А вы, господа, еще здесь?
Амалия имела обескураженный вид и не решалась более вступать в спор. Турчанинов тем временем бочком подбирался к Сашеньке. Соня заметила, что из длинных рукавов его одеяния блеснули ножницы. Он уже было занес их над золотым локоном Мартыновой, как Соня схватила его за руку.
– Владимир, кликни слуг, я думаю, уже пора спровадить нежданных гостей.
Толпа ряженых приуныла еще давеча, когда началось разоблачение, а тут и вовсе оробела. Амалия кивнула, и Турчанинов, прикрыв плотнее лицо, направился к выходу. За ними двинулись остальные маски. Владимир препроводил их до ворот. Он успел пригрозить Амалии:
– Ты заигралась, красавица. Берегись, я не прощаю таких шуток.
– Я не шучу, мой дорогой, – огрызнулась Амалия. – Приглядывай получше за своими дамами! А я еще не сказала своего последнего слова. Приберегу его для лучших времен.
Владимир криво усмехнулся:
– Разве у тебя бывают лучшие времена?
3.
Тем временем Горский крепко обнял Мишу и что-то шепнул ему на ухо. Бросив прощальный взгляд в сторону Сони, он стремительно вышел из гостиной. Слышно было, как его сапоги протопали наверх. В гостиной царило мертвое молчание. Девочки испуганно припали к Соне, всхлипывала Биби. Владимир вернулся мрачный и злой. Тут вновь затопали сапоги, теперь уже вниз. Горский явился в полном облачении, с вещами в руках. Он обратился к Владимиру по-русски:
– Простите меня, я не желал вам зла. Я наказан куда более, чем вы полагаете. Прощайте.
Поклонившись дамам, он вышел. В гостиной вновь установилась тишина, прерываемая лишь всхлипами Биби.
– Впредь – никаких учителей! – изрек, наконец, Мартынов и покинул гостиную.
– Соня, отведи детей спать, – жалобно попросила Сашенька.
Всяк по-своему переживал потрясение, Сашенька же не могла двинуться с места. Соня взяла на руки засыпающую Катю и повела детей наверх. По дороге она тихо спросила у Миши:
– Что сказал тебе Дюв... этот господин? Как бишь его?
– Князь Горский, – шепотом подсказал Миша.
– Что он тебе сказал на прощание?
Они стояли уже возле комнаты девочек. Миша с сомнением посмотрел на тетушку:
– Не скажу, ты проговоришься. Все вы, женщины, такие болтуньи.
Соня невольно улыбнулась:
– Как знаешь.
Она благословила мальчика на ночь, а сама занялась Лизой и Катей. Уставшие дети тотчас уснули, едва коснулись подушки.
Оставив горящий ночник, Соня отправилась к себе. Переодевшись и расчесав волосы, она привычным жестом открыла журнал и стала быстро покрывать белый лист мелкими, круглыми буквами.
"Это произошло. Дюваль разоблачен. Им оказался сам князь Горский.
Зачем? Я задаю себе этот вопрос беспрестанно. Зачем понадобилось Горскому надевать на себя маску француза-гувернера? Возможно ли, что ради Биби? Из этого следует, что был заговор? Неужели они еще прежде уговорились соединиться в нашем доме? Надобно допросить Варвару Михайловну. Я подозреваю нечто другое.
Впрочем, сдается мне, что для благополучия дома лучше не вникать в суть сей интриги. Теперь надобно пережить молву, которая уже несется по Москве. Завтра с утра явится Марья Власьевна за разъяснениями. Хотя следует спросить как раз с нее. Ведь именно эта почтенная дама рекомендовала нам князя в качестве учителя. Как могло такое случиться? Я боюсь думать о последствиях, но первое, что приходит в голову, это Мишины страдания.
Господи, устрой так, чтобы все, кто живет в этом доме, не страдали! Внеси мир в наш дом. Ведь Сашенька едва примирилась с Владимиром!.. Что будет теперь?"
Соня остановилась и задумалась. Лицо ее изобличало тайную тревогу и боль. Она глубоко вздохнула, сдерживая слезы, просившиеся из глаз, и продолжила записки.
«Я не верю, что он негодяй. Горский много раз пытался раскрыться мне, но я не выслушала его. Теперь ему навсегда заказана дорога в наш дом. В этом я не сомневаюсь – я знаю Владимира. И я не смогу более видеть его...»
Слезы все же пролились и капнули на тетрадь.
"Да что пользы, если я и встречусь с ним? Он князь, богатый человек, моложе меня на пять лет. В свете это все имеет огромное значение. А кто я? Бедная, старая, никому не нужная приживалка. Я и не выезжаю никогда, потому что не надобно. Бессмысленно.
Да, мне чудилось, что между нами появилось нечто, похожее на симпатию, даже привязанность. Но это между французом-гувернером и воспитательницей! Однако что может связывать блестящего светского господина с некрасивой, немолодой особой? Нет, мне надобно забыть его. Забыть..."
Теперь слезы лились не переставая, буквы расплывались, и Соня была вынуждена переждать. Она промокнула лицо платком и высморкалась. Собравшись с силами, снова взялась за перо.
«Что ж, верно, такова моя судьба. У Сашеньки скоро родится младенец, без меня ей не справиться. Миша теперь тоже на мне. Все пойдет по-прежнему. Господи, на все Твоя воля. Только бы все были здоровы и покойны. А к запискам этим я, верно, больше не вернусь. Надобно ли терзать душу воспоминаниями и обманываться пустыми надеждами?»
Решительным жестом убрав подальше тетрадь, Соня помолилась и легла в постель. Однако уснуть она не могла. Пустота, образовавшаяся с уходом Дюваля (она не могла еще называть его иначе), мучила, лишала покоя. Откуда-то взялась незваная тоска, и душа заныла. Она не желала мириться с потерей, с холодом существования. Только что ее наполняли живые чувства, а теперь – пусто, одиноко...
Соня зарылась в подушку, чтобы не слышать собственные стоны. Отчего прежде она не чувствовала этого одиночества и холода? Можно было б обмануть себя, сказав, что Дюваля не было, он привиделся ей во сне. Отчего не получается вернуться к себе прежней? Или она стала совсем другой? Отчего мир в ее душе нарушен и прежний покой невозвратим?
Слегка задремав, Соня тотчас увидела себя возле Дюваля. Как тогда, возле елки. Она припала к его груди, и слезы счастья полились из ее глаз. Он был рядом, он обнимал ее, улыбался и шутливо целовал в нос. Столько хотелось сказать ему! Отдать и сердце, и жизнь... Но это был сон.
4.
Соня ошиблась. Марья Власьевна не явилась наутро и еще два дня о ней не было ни слуху ни духу. Мартыновы не выезжали, из дома никто не выходил, будто затаились. К Владимиру в эти дни лучше было не приближаться. Все как сговорились: ни один словом не обмолвился о давешних событиях. На имя Горского или Дюваля в доме был наложен запрет.
Поначалу даже на Биби распространилась немилость Мартынова. Варвара Михайловна крепилась, плакала потихонечку и однажды не вынесла. За обедом посреди немудреного разговора она вдруг всхлипнула и промолвила, ни к кому не обращаясь:
– Я должна покинуть ваш дом.
Сашенька удивленно посмотрела на нее:
– Отчего же, душенька?
– Я навлекла беду. Я виновата во всем.
Сашенька растрогалась. Она умоляюще глянула на Владимира.
– Володенька, скажи Биби, что ей не следует уезжать. Мы ведь простили ее?
Мартынов кашлянул и, наконец, взглянул на Варвару Михайловну без гнева.
– Право, не надобно впадать в крайность. Вас никто не гонит и ни в чем не винит. Вы вольны жить здесь, сколь заблагорассудится.
Дамы с удовлетворением переглянулись. Им так не хотелось расставаться! "Чудное дело! – раздраженно подумал Владимир. – Их ничем не проймешь! Хоть куль муки на голову опусти".
Он же с трудом возвращался в прежнее самочувствие. Даже себе он не хотел признаться, что боялся узнать о связи Дюваля и Сашеньки. И стыдно было, когда испытал облегчение после признания Биби. Обман Горского превращался в озорство, любовную интригу. Как любой обман, он неприятен, но не опасен. Наверное, следовало бы наказать мальчишку, но кто в молодости не грешит? Владимиру тоже было что вспомнить.
Однако теперь всякий будет указывать пальцем и смеяться. Ловко провел князек человека опытного и зрелого! Любой ничтожный мальчишка, доморощенный Ловелас будет думать, что можно морочить головы и оставаться безнаказанным при том. Эта мысль более прочих не давала покоя Владимиру после скандала. Но, верно, придется примириться, не возьмешь свои слова назад. Мартыновы обязаны этому петербургскому выскочке жизнью детей. Да, и Сони. То-то она в элегических настроениях пребывает после изгнания Дюваля. Попалась голубушка на приманки красивого наглеца. Пусть теперь локоть грызет. Владимир сделал все, чтобы отвадить ее от мнимого француза. Влюбилась, небось, что с нее возьмешь, с сентиментальной дуры.
Владимиру было проще все грехи свалить на Соню и даже мысленно не осквернить подозрением Сашеньку. Знай об этом Софья Васильевна, она бы согласилась с Владимиром, только бы им, кузену и Сашеньке, было хорошо.
Александра Петровна была занята своим положением и силилась не вспоминать события, взволновавшие весь дом. Как бы не навредить будущему младенцу. Расположение Владимира она не утратила, а это было главное. Однако, листая с Биби модные журналы и роясь в выкройках, она не преминула ненароком расспросить подругу. По словам Варвары Михайловны, выходило, что Горский, весьма пылкий молодой человек, не мог жить без Биби. Их отношения стали известны мужу. Но более всего дама беспокоилась, что слухи дойдут до государя. Тут Горский покинул Петербург и попал в дом Мартыновых. Вероятно, он знал о дружбе Биби с Сашенькой. Эта остроумная выдумка позволила им вновь соединиться здесь.
– Соединиться? – удивленно подняла брови Сашенька. – Не хочешь ли ты сказать, душенька, что вы в нашем доме предавались ... плотским утехам?
Биби опустила глаза. Ей очень хотелось солгать, но она призналась:
– Помилуй, Александрин, для нас было свято ваше гостеприимство. Мы чтили кров, принявший нас...
Сашенька едва заметно улыбнулась. Что-то не вяжется облик Дюваля с ролью, какую отводит ему Биби. Впрочем, не следовало погружаться в тонкости этой истории. Слава Богу, все в прошлом. Авось, забудется. Теперь у Владимира нет повода для недовольства. Конечно, присутствие красавца-мужчины в доме так оживляло атмосферу, будоражило слабый пол. Сонечка, кажется, влюбилась всерьез. Ей бы подошел француз-гувернер, но что касается князя... Теперь шансы ее равны нулю. Жаль. Да и Владимир никогда не пустит на порог человека, обманувшего его, и это справедливо.
Жизнь потекла тихо, размеренно, словно ничего и не было. Возобновились уроки танцев и музыки. На досуге дети с Соней крутили волшебный фонарь, читали книги, разыгрывали шарады. Миша тосковал. Соня видела это и старалась занять его чем-нибудь. Давала задание прокладывать по карте маршруты великих путешественников, читать их записки. Потом следовало доложить о путешествии, как если бы он сам в нем участвовал. Миша спустил на воду свой парусник без Дюваля... Каждое утро он с недетским упорством, мужественно обливался холодной водой. Как при Дювале...
Марья Власьевна явилась к Мартыновым на третий день.
– Все, все знаю! – торжественно объявила она, бросая салоп и теплую шаль на руки лакею.
Войдя в гостиную, Марья Власьевна придвинула стул к печке.
– Ох, намерзлась! Третий день разъезжаю по Москве, а морозы-то, чай, уж Крещенские!
– Итак, что вы знаете? – спросил Владимир тоном, не предвещающим ничего хорошего.
– Как мой протеже учитель оказался князем! Вся Москва гудит. К кому ни явлюсь, только и разговоров, что о вашем учителе. Смех, да и только!
– Что ж тут смешного? – возразила Сашенька. – Для князя вовсе негодный поступок.
– А по Москве-то его героем почитают. Сказывают, любовь великая. Он-де бежал от государя со своей возлюбленной да спрятался у Мартыновых от преследования. Тут и она к нему прилетела. Не ты ли, вертихвостка? – почтенная дама неожиданно ткнула в Биби пальцем.
Варвара Михайловна поджала губы, но не сочла нужным отвечать. Ничуть не смутившись. Аргамакова продолжила:
– Ну, стало быть, герою сочувствуют, ей, – она ткнула вдругорядь в сторону обиженной Биби, – завидуют. Барышни гроздьями вешаются на него, возвели в Вертеры, на руках носят. Во все дома зван. Желанный гость.
– А что говорят о нас? – решилась спросить Соня.
– А что тут скажешь? Сочувствия не видать. Однако и дураками не величают, врать не буду, не слышала. Ну и комедия! Князя от учителишки не отличили! А я-то хороша! – Марья Власьевна расхохоталась во всю мощь своей немалой груди.
– Я напомню вам, любезная Марья Власьевна, кто его рекомендовал в наш дом и за руку ввел! – сердито молвил Владимир.
– Полно, Володюшка, не серчай. Чего уж считаться, дело сделано. Ну, дура я, поверила этому вертлявому угоднику Митеньке Волынцеву. Он мне напел про француза. Дорого, мол, не возьмет, опыт немалый, у князя служил. Вот оно как: сам у себя, стало быть, служил. Ха-ха-ха!
Присутствующим, однако, было не до смеха. Владимир раздувал ноздри, но силился сдержать свой запоздалый гнев. Дамы переглядывались с осуждением. Соня запечалилась. Новости для нее были неутешительными. Горский принят везде, его обожают, на него вешаются...
– Ты чего закручинилась, Сонюшка? Я тебе наряд привезла, сейчас примерим, подгоним. Теперь не отвертишься: завтра же вывезу тебя к Мещерским.
– Она не поедет, – холодно изрек Владимир.
– А я и спрашивать не буду! – тотчас кинулась в бой Марья Власьевна.
Неизвестно, что бы тут началось, кабы не Сашенька. Обратившись к мужу, нежным голоском она пролепетала:
– Отчего бы Соне не поехать? Она никогда не выезжает, теперь и мы не выезжаем. Что за беда, коли Соня повеселится? Ее вовсе не знают в свете, слухи ей не навредят.
– Не худо было бы у нее спросить, – уже не столь твердо ответил Владимир.
Все взоры обратились к Соне, которая едва ли слышала, погруженная в свои печальные раздумья, о чем они спорят.
– Что скажешь, Сонюшка? И не вздумай кобениться! – пригрозила Аргамакова.
Только теперь Соня уразумела, чего от нее хотят. Она уж было открыла рот, чтобы по привычке ответить отказом, но на миг представила, что там, у Мещерских, возможно, она встретит Дюваля. Горского....
– Да согласна она, согласна, – ответила за нее Марья Власьевна.
Владимир не удовлетворился этим. Он ждал ответа кузины.
– Что ж, Марья Власьевна столько усилий приложила, на платье потратилась, портниху загнала... Я поеду.
Аргамакова торжествующе стукнула кулаком по столу. Мартынов только что не плюнул. Он махнул рукой, словно говоря: что с вами, бабами, поделаешь?
На том и порешили. Все остались если не довольны, то умиротворены. Лишь Биби тоскливо вздыхала и тайком проливала слезы: ее не приглашали к Мещерским. Выехать одна она не могла, а рассчитывать на любезность Аргамаковой не приходилось. Почтенная дама недолюбливала "вертихвостку".
5.
Марья Власьевна все же настояла, чтобы Соня тотчас, при ней, примерила бальное платье. Как ни отговаривалась бедная девица, пришлось уступить. Сашенька и Биби давно любопытствовали, какие наряды Аргамакова сочла годными для Сони. Сашеньке в особенности не терпелось увидеть, в чем ее обошла Марья Власьевна, упрекнув в небрежном отношении к кузине. Соня затрепетала, когда перед ней возник воздушный ворох из газа и лент.
Марья Власьевна торжественно возвестила:
– Давай, матушка, примеряй. Нынче в нем поедешь.
Соня насилу уняла дрожь в руках. Она знала наверное, что никакие роскошные туалеты, пусть даже сродни королевским, не способны украсить ее и превратить в хорошенькую женщину. Однако общество изнывало от нетерпения. Даже Владимир не скрывал, что ему немало любопытно, выйдет ли толк из этой авантюры. Впрочем, он был изгнан женским собранием вон из маленькой гостиной. Сашенька и Биби хлопотали вокруг Сони, помогая ей зашнуровать платье и разобраться в оборках. Когда все складки были расправлены, кружева уложены, а волосы забраны наверх, Соня предстала перед зрителями. Дамы ахнули. Простое палевое, украшенное лишь кружевом, это платье изумительно освежало Соню и было ей к лицу. Некоторые несовершенства фигуры подправлены умелым кроем. Низкое декольте, стыдливо прикрытое газовой косынкой, подчеркивало округлые, женственные очертания, которые Соня отроду не то что не обнажала – прятала под безобразными, грубыми одеяниями.
– Володенька, ты только взгляни! – крикнула Сашенька в сторону его кабинета.
– А я ли не говорила! – любуясь своим творением, изрекла Марья Власьевна.
Соня была ни жива ни мертва. Она не решалась подойти к зеркалу. Вопросительно вглядываясь в лица окружающих, бедняжка поняла, что бояться нечего. На зов супруги явился Владимир Александрович. Его мнение Соня ценила более всех. Мартынов прищурил глаза, как это делал в присутствии хорошеньких, кокетливых дам, и кузина прочла в них нечто, напомнившее о былом. Вконец смешавшись, девица была готова бежать вон, но Владимир улыбнулся ободряюще.
– Весьма недурно. Не ждал.
Этого Соня уже не снесла. Она закрыла лицо руками, скрывая навернувшиеся слезы.
– Ну, застыдили девицу! – проворчала Марья Власьевна и тотчас набросилась на Соню: – А ты не робей, матушка! Есть что показать, чего уж! Так что собирайся с духом, поедем на люди. Там не сбежишь да не прикроешься.
Владимир все разглядывал Соню, не давая ей прийти в себя. Биби со знанием дела потрогала кружева и одобрительно воскликнула:
– Прелесть что такое! Марья Власьевна, примите мое восхищение.
– Да, портниха у меня знатная, – не без самодовольства отозвалась почтенная дама. – И вот знаю, что бесценное сокровище, а браню. Но и дарю! Как я ей плачу, никто не заплатит.
– Она у вас кудесница! – всплеснула руками Биби. – Такое преображение!
Марья Власьевна отчего-то осердилась:
– Да и Сонюшка не урод, чай. – И уже вполне доверительно обратилась к Соне: – Сказывала, что выдам замуж, так по сему и быть! Кавалеры будут к ногам валиться, только подбирай!
Соня не ожидала подобного эффекта и все еще не верила своим глазам. Из зеркала на нее испуганно смотрела молодая, хорошенькая женщина, не лишенная лишь ей одной присущего обаяния. Сердце девицы встрепенулось, когда она подумала о возможной встрече с... С кем? С негодным, распутным, бесчестным человеком?.. Но он увидит Соню в этом прелестном наряде! Силясь скрыть волнение, молодая особа испросила позволения удалиться и позвала с собой Дашу. Горничная помогла ей расшнуровать и снять платье. Бережно разложив его на постели, Соня задумалась.
Неужто она и впрямь поедет на бал? И даже будет танцевать, любезничать с кавалерами, кокетничать, подобно другим светским особам? Нет, она вовсе не умеет располагать к себе. И о чем можно беседовать с чужими, незнакомыми господами? "Конечно, в старом платье куда ловчее, привычнее!" – Соня расправила складки своей темной робы. И не надобно играть новую роль.
Что есть теперь подлинная Соня? Прежняя – добродетельная, строгая девица неприметной наружности или та, что глядела давеча из зеркала, чужая красавица в палевом платье? Добродетельной особе уже тридцать лет, а красавице нет и часа. Меняя обличье, не изменит ли она суть? Чем плоха старая Соня, живущая ради близких, дорогих людей, ради милого семейства? Воспитывать девочек, поддерживать хозяйство, помогать Владимиру в его каждодневном труде – это ли не поприще? Скоро появится младенец, Соня и тут пригодится... Да, оставить все как есть! "Пойду и скажу Марье Власьевне, что не еду к Мещерским!" – решилось было Соня, но не двинулась с места.
Что же остановило ее? Прежние иллюзии и мечты? Разве они не развеялись в прах с разоблачением Дюваля? Итак, Соня стояла пред выбором: остаться прежней, привычной, удобной для всех или начать с белого листа, круто переменить образ жизни, что требовало недюжинной смелости и искусства. Надобно было переродиться внутренне. ОАразве не жаль прежней хорошей Сони? Но уже через минуту она возражала себе:
