Текст книги "Святочный сон (СИ)"
Автор книги: Ольга Тартынская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Тартынская Ольга
Святочный сон
ГЛАВА 1.
1.
В этом сезоне была в моде Мартынова. Московский бомонд сошел с ума: говорили только о ее нарядах, прическе, манерах, вокруг нее увивались бульварные франты и всякого рода безнадежные воздыхатели. Все дело в том, что Мартыновы недавно вернулись из имения, где прожили несколько лет. Их подзабыли, а теперь с новой силой восхитились неувядающей красотой тридцатипятилетней дамы, верной супруги и добродетельной матери. Ей бурно сочувствовали: убить лучшие годы в глуши, среди мужиков и невежественных соседей-помещиков! Ее приглашали во все модные дома и салоны. Московские дамы тотчас переняли ее неспешную манеру говорить, несколько растягивая слова, величественное спокойствие и изысканную простоту платья.
Куда менее внимания досталось ее супругу, Владимиру Александровичу, который издавна числился членом Английского клуба и в юности гремел как изрядный повеса и бретер. Поговаривали, что на его счету множество погубленных сердец и репутаций. Теперь он остепенился и в Москву явился почтенным отцом семейства. На суету вокруг прелестной жены Мартынов взирал вполне благодушно. Самые злые языки не могли бы обвинить его супругу в неверности. О добродетели сей прекрасной дамы рассказывали анекдоты, всякого пылкого поклонника она могла укротить холодным безразличием или обезоружить приветливым равнодушием. Не одно пари было проиграно искателями ее расположения. Мартынова со всеми была ровна, любезна и... неприступна.
– Ее высокомерие переходит границы! – возмущалась Амалия Штерич в своем привычном кружке, состоящем из любителей позубоскалить.
Амалия была умная, насмешливая дама, о которой поговаривали, что она пишет в газету сатиры на московское общество. Штерич была весьма наблюдательна, ничто не ускользало от ее хищного взгляда. Амалию не шутя побаивались в обществе и старались не с ней ссориться. Вокруг этой дамы тоже роились слухи: она вела весьма вольный образ жизни. С появлением Мартыновой Амалия перестала быть средоточием всеобщего интереса, и это не могло не злить женщину, привыкшую к славе.
Последний бал в Благородном собрании ознаменовался небольшим скандалом. Владимир Александрович Мартынов публично уличил всеобщего любимца, вездесущего Митеньку Волынцева в передергивании за карточным столом. Понтирующим едва удалось замять назревающий скандал и перевести все в шутку. Мартынов был не против и отпустил Митеньку с Богом. Волынцев отправился искать утешения в кружке Амалии Штерич. Тут-то он дал себе волю! Каково! С ним, Митенькой, которого принимает вся Москва, который в театре сидит в ложе губернатора и которого обожает вся прекрасная половина общества, – с ним обошлись, как с дворовым кутенком: взяли за шиворот, потрясли и вышвырнули вон.
– Какую бы подлость подпустить этому гусю? – пристал он к Амалии, известной устроительнице всяких розыгрышей, ловко сплетающей тонкие запутанные сети интриг.
– Постойте, надобно подумать! – вдохновилась Амалия и тотчас воскликнула: – Наставьте ему рога – вот самый действенный род мести.
Это была заветная мечта интриганки: сбить спесь с некоронованной царицы, бросить тень на ослепительной белизны репутацию Мартыновой, развенчать всеобщего кумира. А после воцариться вновь самой, ни с кем не деля высокого трона.
– Помилуйте, – возразил Митенька, – где мне! Сколько уж получили по носу! Нет, придумайте что-нибудь исполнимое, это не годится.
– Что ж, ради вас я готова рискнуть, – азартно прищурилась Амалия. – Вы действительно согласны ославить Мартынова как рогоносца?
Митенька насупился.
– Что ж, если это самый действенный род мести... – И добавил обиженно: – Ну не драться же с ним на дуэли! Мне моя шкура еще дорога.
Глаза Амалии хищно блеснули:
– Что ж! Я доставлю вам сие удовольствие, но покуда не спрашивайте, что и как. У меня есть дерзкий план.
Ни о чем не догадываясь, Мартынова ответила на приторную улыбку Амалии, когда та подошла к ней поболтать по-приятельски. Бедная красавица мнила себя ее подругой, мало с кем в обществе можно было так свободно говорить не только о модах и светских новостях. Оригинальность Амалии притягивала к ней людей, ищущих пищи для ума.
– Mon amie, – Штерич вновь растянула губы в улыбке, – я устраиваю вечер с живыми картинами и шарадами. Полагаю, ты будешь.
Мартынова задумалась:
– Я не знаю, что скажет Владимир, свободен ли он.
– Приезжай одна, – вкрадчиво уговаривала Амалия. – У меня соберется забавная публика, будет что посмотреть.
– Полно, Амалия, ты знаешь, я не езжу на холостяцкие вечеринки.
Штерич бросила взгляд на Митеньку Волынцева, который как бы невзначай присел на соседнее канапе и, казалось, весь был поглощен созерцанием танцующих.
– Не отвечай теперь, у тебя есть время решиться, – проговорила она, касаясь руки красавицы и поднимаясь со стула. – Я пришлю к тебе человека с билетом.
2.
И верно, на другой день в дверь хорошенького домика с антресолями вблизи Арбата позвонил человек. Горничная Даша приняла письмо и вручила посыльному двугривенный. Господа только что поднялись со сна и пили кофе в маленькой гостиной. Александра Петровна Мартынова, или Сашенька, как ее звали дома, в одном кружевном пеньюаре уютно расположилась на мягком диванчике и смаковала утренний напиток. Кода вошла Даша и подала на подносе билет, дама слегка нахмурилась. До чего навязчива бывает Амалия! Далась же ей эта вечеринка. Сашенька пробежала глазами содержимое карточки и на миг представила дом Амалии, вольные шутки, рискованные забавы, злые насмешки, облеченные в остроумие... Нет, ей там не место. Однако шарады, буриме, немецкий фокусник.... Вечер назначен на семь часов пополудни, верно, можно будет домой воротиться вовсе не поздно. Некоторая борьба отразилась на прекрасном лице Мартыновой.
– Что это? – как бы между прочим поинтересовался ее муж.
Изящным костяным ножичком он разрезал свежий журнал и бегло просматривал страницы.
– Приглашение от Амалии на сегодняшний вечер. Что скажешь, Володенька?
Мартынов ответил, не отнимая взгляда от журнала:
– Ты знаешь, по четвергам я ужинаю в клубе.
Они помолчали. Наконец Владимир Александрович поднял голову и внимательно посмотрел на жену.
– Что, очень хочется поехать?
Сашенька колебалась:
– И да и нет.
– Ты можешь поехать одна.
– А ты хотел бы этого? – допытывалась дама.
Мартынов поморщился.
– Почему бы тебе самой не выбрать, душа моя?
– Однако тебе это почему-то неприятно, верно? Ты был бы недоволен, если б я поехала?
Владимир вздохнул и отложил ножик в сторону.
– Изволь, я объяснюсь. Запрещать тебе что-либо считаю дурным тоном, и ты это знаешь. Не в моих правилах лишать тебя удовольствия. Я лишь хочу предостеречь: Амалия Штерич опасный человек. Тебе не следует излишне доверяться ей. Эта особа способна на коварство. Вот все, что я могу тебе сказать.
– Что ж, решено! – с нарочитой бодростью произнесла дама. – Проведу, наконец, вечер с детьми.
– Воля ваша, но Мише нужен гувернер! – с этим восклицанием в гостиную вошла Соня, двоюродная сестра Мартынова, живущая в его доме.
Это была немолодая длинноносая девушка тридцати лет с сухим выражением лица, одетая серо и скучно, с волосами, убранными в простой чепец, Определенно она давно забыла, что родилась женщиной. Соня была нянькой, гувернанткой и учительницей в одном лице. Детей у Мартыновых было трое: старший Миша и младшие Лиза и Катя, девочки восьми и пяти лет. Мартыновы избегали принимать в дом чужих людей и весьма болезненно относились ко всяким переменам в быту. Вот и с гувернером беда. Соня давно уже твердит, что Мише нужен учитель с твердым характером и выдержкой. Миша избалован, ему надобна мужская рука. Да он уж стесняется своей тетки-воспитательницы. Шутка ли, мальчику двенадцатый год.
– Володя, непременно, сегодня же, сыщи гувернера, и непременно из иностранцев, – повторила Соня и присела к столику, наливая себе кофе.
Мартыновы любили Соню, как сестру, и она вовсе не была прислугой. Они старались подбирать в дом людей родных или из своего саратовского имения. Потому такое обычное дело – нанять сыну учителя – для них обратилось в целую драму. Чужой человек, неизвестный, будет жить в доме, воспитывать их ребенка. Кому можно доверять в наше время? Кто не нарушит приватности и не понесет всюду сплетни? Кто с истинным усердием, за жалованье, станет трудиться на благо чужой семьи? Никто. Разве что иностранец...
– Что он опять натворил? – с теплой улыбкой спросил Владимир.
– Построил хижину Робинзона Крузо и взял в плен Катю и Лизу, уверяя, что они из племени людоедов.
Владимир рассмеялся:
– Что ж, у него недурное воображение.
– Это похвально, но у меня терпение на исходе, – напомнила Соня. – Не сыщите гувернера, я умываю руки.
Мартынова придвинула Соне корзиночку с бисквитами.
– Не горячись, душенька, исполним, – сказала она. – Нынче обещалась быть Марья Власьевна, так я спрошу у нее. Верно, она подскажет, что делать. Марья Власьевна всех знает, кого-нибудь да порекомендует.
– "Кого-нибудь" нам не надобно, – возразила Соня. – Все лучше иностранец, француз или англичанин.
– Иностранцы дороги, придется выписывать из Петербурга... – размышляла Александра Петровна.
– Однако дьячками да студентами тут не обойдетесь, – Соня была непреклонна. – Я не доверю ребенка всякому проходимцу.
Владимир Александрович, переглянувшись с Сашенькой, обратился к кузине:
– Появление молодого мужчины могло бы тебя встряхнуть. А потом, разве ты не хочешь выйти замуж?
Соня сердито отставила чашку и поднялась.
– Вольно вам смеяться надо мной, Владимир Александрович. Ведь вы хорошо знаете, как я отношусь к молодым мужчинам.
Она обиженно поджала губы и покинула гостиную.
– Полно, Володенька, дразнить ее, – укорила Сашенька мужа. – Соня для нас клад.
– А вот выйдет замуж, что станется с нами? – возразил Мартынов.
– За кого она выйдет замуж, коли живет затворницей? Да и поздно уже, кто ее возьмет?
Мартынов виновато улыбнулся.
– Заели чужую жизнь. А ведь это нам удобно, Сашенька?
Александра Петровна пылко возразила:
– Помилуй, дорогой! Да захоти Соня, я тотчас бы ее благословила! И ты, верно, не был бы против. Много в монастырь не ушла, где уж замуж! И разве ей плохо у нас?
Мартынов умолк, о чем-то думая.
– Соня права, – изрек он наконец, – более откладывать нельзя. Надобно искать Мише учителя или отдавать его в пансион.
– Как в пансион? – испугалась Сашенька. – Он ведь совершенный ребенок!
Владимир захлопнул журнал.
– Позволь тебе напомнить, shere amie, в его лета ребята отличались в войне с Наполеоном.
Сашенька вовсе переполошилась:
– Полно, ты преувеличиваешь, Володя. Да и времена теперь иные... Однако учителя непременно сыщем.
Она отставила допитую чашку, лениво поднялась с диванчика.
– Не желаешь ли взглянуть на хижину Робинзона Крузо? – улыбаясь, спросила мужа.
– Иди, душенька, я следом поднимусь.
В одиночестве он закурил сигарку и глубоко задумался. Предметом его печальных размышлений была Соня. Владимир Александрович чувствовал перед ней вину, которую не мог искупить вот уже девять лет. Когда Соня осиротела, он не задумываясь взял кузину в свой дом. Она сама нашла себе занятие, никто не принуждал девушку нянчить и воспитывать племянников. Соня получила недурное образование при жизни родителей, она много читала, отличалась даже некоторой ученостью. Ей доставляло удовольствие делиться знаниями с малышами, возиться с ними, наставлять, обучать. К тому же в этой, на первый взгляд, засушенной, старообразной особе, скрывалась детская природа, некая наивность и целомудрие, что позволяло ей без труда находить общий язык с детьми.
Однако собственная жизнь Софьи Васильевны не сложилась. Она будто приняла обет безбрачия, никогда не выезжала, у нее не было подруг, вся жизнь Сони проходила в доме брата. И в этом был виноват Владимир. Он с легкостью принял Сонину жертву и не задумывался, каково ей. Теперь же, лишь предположив, что кузина влюбится и выйдет замуж, он ощутил подобие ревности.
С пятнадцати лет Соня безраздельно принадлежала ему, а после его семье. Без нее немыслима жизнь в доме! Владимир усмехнулся своим мыслям. Это всего лишь воображаемая опасность, с чего он так растревожился? "Да вы эгоист, Владимир Александрович!" – подумал он и вовсе рассердился на себя. Он погасил сигарку и направился в Мишину комнату.
3.
Амалия делала ставку на этот вечер, потому она так настойчиво зазывала Мартынову и весьма огорчилась, не дождавшись ее появления. А вечер удался. Веселились напропалую. Разве только Митенька Волынцев остался недоволен: он готовился к мести, а затея провалилась. Эта гордячка не явилась и спутала все карты. Амалия была готова рискнуть не шутя. Она полагала в бокал с вином подсыпать сонный порошок и вручить его Мартыновой. А после эта хваленая недотрога должна была проснуться возле Митеньки. И пусть потом Амалию осудят, пусть не поверят в измену Мартыновой, останется слушок, который поползет по Москве, обрастая подробностями. А где есть запах сплетни, чистой репутации конец. Нет дыма без огня. И еще одну истину усвоила Амалия совершенно: человек может судить о других лишь в меру собственной морали. Когда в твоей душе нет и помина порядочности, верности, чести, то как их вообразить у других? В глубине души многие охотно поверили бы в тайную порочность Мартыновой, а там и до открытого осуждения недалеко. Королева должна лишиться своего трона, кумир должен быть повержен.
– Полно дуться, – утешала Амалия Митеньку, – я найду способ удовлетворить нашу жажду ниспровергателей авторитетов. А пока займитесь вон той хорошенькой девицей. Она ошибкой попала в мой дом: тетка ее недоглядела. Юная особа весьма любознательна, вам и карты в руки.
Митенька приценился к хорошенькой барышне. Она с восторгом следила за фокусами Грюнбаума, по-детски визжала и хлопала в ладоши, когда фокус особенно удавался. Волынцев вмиг преобразился, в лице его появилось нечто лисье, и он придвинул свой стул к стулу девицы. Амалия отошла в пустую диванную, где царил полумрак, закурила пахитоску в длинном мундштуке и задумалась.
Она припомнила короткий, но сладостный роман с Мартыновым на заре ее юности. Владимир так же был юн, чуть более двадцати. Перед его обаянием не могла устоять ни одна московская барышня. Что уж говорить о вчерашней институтке? Однако Мартынов не был ее первой любовью. Амалия поморщилась, вспоминая, как спешно ее отослали в Петербург, в пансион, подальше... Виновна ли она была тогда? И кто виновен в том, что мать ее в ту пору уже утратила красоту и поблекла, а она, Амалия, была уже вполне женщина и какая! И то сказать, в шестнадцать лет она расцвела чудесно. Мог ли молодой отчим устоять перед ней? Теперь уж их нет на свете... Мать скоро угасла, оставив Амалии недурное наследство, а отчим свел счеты с жизнью, выпив яд. Он не вынес одиночества и всеобщего осуждения.
Амалия вернулась из Петербурга и вступила в свои владения, ничуть не огорчившись, что осталась одна. Прошлое забылось, впереди была жизнь в богатстве и роскоши, полная возможностей и обещаний. В ту пору Мартынов оставил обычай повесничать и учился серьезно смотреть на жизнь. Однако Амалия легко соблазнила его, прикинувшись несчастной сиротой, растерянной перед жизнью. Она верно рассчитала. Такого сорта мужчины обожают опекать слабых, защищать, чувствовать свою необходимость, свою силу и власть. Владимир принял за чистую монету отчаяние в огромных черных глазах, хрупкую грацию маленького тела. Он нянчился с Амалией всю зиму, улаживая ее дела в суде, примиряя с родственниками, вводя в лучшие дома, где был принят сам. От участия и жалости до алькова – всего лишь шаг.
Вот тут-то она и просчиталась, обнаружив свою искусность в любви. В один миг развеялся образ несчастной, беззащитной институтки. Перед Мартыновым возникла распутная вакханка, безудержная в своих страстях. Он тотчас понял ошибку и испугался. Сколь жалок был этот юнец, когда, поминутно путаясь и запинаясь, толковал ей, почему непременно тотчас должен ехать в деревню.
Вернулся он уже не один, а с молодой супругой Сашенькой, соседкой по саратовскому имению. Свежее хорошенькое личико обратило на себя внимание, и несколько лет вокруг Мартыновой кипели страсти. Амалии было не до того: она очертя голову бросалась из одной амурной истории в другую. На ее богатство и яркую красоту мужчины слетались, как бабочки на огонь. Терпели ее остренький язычок, далеко не безобидные, порой вовсе оскорбительные выходки. Амалия же и не думала о замужестве. Связывать себя с кем-то при нынешней независимости казалось ей совершенным безрассудством. Она добилась репутации московской Аспазии, ее салон хоть и имел скандальную славу, но исправно посещался знаменитостями и всякого рода выдающимися людьми. Попасть на ее вечер считалось вопросом чести.
А годы шли. Мартыновы внезапно уехали из Москвы, и о них надолго забыли. Толпа поклонников вокруг Амалии стала редеть. Мужчин уж не прельщали ни поблекшая красота хозяйки салона, ни ее ум и деньги. Теперь она не гнушалась глупым молодняком, пробующим свои силы в свете. С годами она приучилась быть менее разборчивой и уже не столь непримиримо смотрела на замужество.
Амалия даже желала бы теперь соединиться узами брака с кем-нибудь. Холод одиночества и увядания уже коснулся ее. Когда она оставалась наедине с собой, то чувствовала его особенно. Но теперь уже никто не принимал всерьез роман с Амалией, и тем более никому не приходило в голову предлагать ей руку и сердце. Нет, искать надобно не в Москве, уже решила было Штерич. Тут вернулись Мартыновы, и Сашенька переманила последних, самых застарелых воздыхателей Амалии, за что и будет непременно наказана. Амалия таких вещей не прощает. Что до замужества...
Дама стряхнула пепел и глубоко вздохнула, прислушиваясь к шуму из гостиной. На днях в Москву прибывает ее кузен, удаленный за какие-то грехи из Петербурга. Это верный шанс. Кузен, правда, изрядно моложе Амалии, да что за беда. Проще будет властвовать над ним. А уж она постарается! Не менее чем через полгода пойдет с ним под венец. Теперь же надобно придумать, как досадить Мартыновым и поколебать их безмятежное счастье.
Амалия поправила корсаж и глянула в зеркало, висевшее в простенке. Глаза по-прежнему хороши, но вот ключицы выпирают и плечи костлявые. Искусственный румянец не скрывает бледности лица. Сквозь фальшивую улыбку проступает усталость... Краем глаза Амалия увидела, как Митенька уводит любознательную особу в дальние комнаты. Что ж, пусть не будет столь глупа и восторженна и узнает настоящую жизнь.
4.
Марья Власьевна Аргамакова сдержала слово: не прошло и недели, как она явилась в дом Мартыновых и торжественно возвестила:
– Нашла!
Неделю назад она взялась добыть для Миши гувернера-иностранца и приложила к этому немалые усилия. Подняла на ноги родных и знакомых, а это, почитай, вся Москва.
– Оставайтесь с нами обедать, – предложила Сашенька, и Марья Власьевна великодушно согласилась.
Мартыновы жили замкнуто, гости в их доме бывали редко, тем ценнее было это предложение. Бодрая, жизнерадостная дама шестидесяти лет (старухой ее никак не назовешь) сделалась своей во многих домах Москвы. Она с готовностью бралась за всякие деликатные комиссии по просьбам бесчисленных друзей и родных. Ей были рады еще и потому, что Марья Власьевна исполняла роль газеты, сообщающей последние новости, а еще передавала поклоны и приглашения, мирила поссорившихся, сватала невест, словом, была незаменима. Потому ей прощали некоторую грубость характера, за которой скрывалось добрейшее сердце.
– Что ты, мать, прислугу распустила, – не удержалась Марья Власьевна от замечания за обедом. – Девки без дела слоняются, не работают.
Сашенька удивленно подняла брови, но Владимир Александрович успокаивающе коснулся ее руки. Не получив ответа, Аргамакова со знанием дела взялась за жаркое из цыпленка. Тут Соня не утерпела:
– Марья Власьевна, ну же!
– Что, Сонюшка? – с деланным непониманием отозвалась та.
– Вы сказали, что сыскали гувернера. Каков он?
Марья Власьевна сжалилась:
– Врать не буду, не видела.
– Как? – разочарованно воскликнула Мартынова.
– Бояться нечего: верные люди рекомендовали. Сказывали, он в доме какого-то петербургского князя служил. Настоящий француз, рекомендации при нем. Правда, по-нашему ни бельмеса не смыслит.
Соня авторитетно заявила:
– И славно. Миша будет говорить с ним по-французски, да и девочки подучатся.
Наконец голос подал Владимир:
– Полагаемся на вас, Марья Власьевна.
– Или я когда-нибудь подводила? – готова была впасть в амбицию почтенная дама.
– Полно, сударыня, я и не думал вас задеть. Когда же этот господин приступит к своим обязанностям?
– Да хоть завтра! Сами-то готовы принять? – ловко опрокидывая стопочку водки, поинтересовалась Марья Власьевна.
Мартыновы переглянулись.
– Что ж, учитель займет комнату возле Сониной и детской., не отправлять же его вниз, к прислуге.
– А жалованье какое положите? Что передать ему? – деловито осведомилась Аргамакова.
Мартыновы вдругорядь переглянулись.
– А что нынче платят учителям-иностранцам? – спросил Владимир.
Марья Власьевна ответствовала:
– Вон у Львовых англичанке две тысячи в год отваливают. А она у них, почитай, как в родной семье живет, на всем готовом.
Соня вздохнула:
– Дорого.
– Да, изрядно, – подтвердил ее кузен.
– Что ж, – отчаянно тряхнула чепцом Аргамакова, – воля ваша предложить менее, авось, уговорим.
– Вот если хотя бы тысячу...– просяще смотрела на Марью Власьевну Соня.
– Тогда за вами платье, сапоги на год да еще к праздникам подарки, -азартно торговалась бойкая дама.
– Добро, – согласно ответили Мартыновы.
На том и порешили.
Предстоящее событие взбудоражило весь дом. Горничная Сашеньки шепталась с сенными девушками. Господа молчали, но по некоторым репликам можно было предположить, что их тоже весьма занимают грядущие перемены в доме. Лишь дети были вполне беззаботны, их мало беспокоило, что будет завтра.
Миша, впрочем, важничал и дразнил Соню.
– А грамматику я не выучил и из Святого Писания тоже не выучил. И кто же теперь с меня спрашивать будет?
– А вот как придет сердитый, старый дядька с розгами, твой новый учитель! То-то он тебе задаст! – подыгрывала ему Соня.
Миша смотрел на свою няньку с недоверием: неужто правду говорит? Будут сечь? Это ни в какие ворота.
– Так и знай, – бесцеремонно ткнул он в бок Соню, – хоть раз меня тронет, убегу в Америку!
– Что ж, покажи на карте, каким путем побежишь, – предложила Соня.
Они два часа ползали по полу, где был разложен огромный старинный атлас из папенькиной библиотеки, и прокладывали маршрут для Мишиного побега. Мальчик должен был назвать города, которые он минует, пока доберется до моря, рассчитать прогоны, "собрать" поклажу из необходимого в путешествии, объяснить, как действует компас и прочая. Лиза и Катя деликатно заглядывали в Мишину комнату и, видя, как азартно спорят, лежа на полу Соня с братцем, тихонько прикрывали дверь.
– И как изволите доставлять бочонок с солониной? – язвила разошедшаяся учительница. – На собственном загривке? Нет, только сушеное мясо и сушеная рыба! Как у самоедов! Ты бы еще погребец с собой взял для совершенного удобства.
– Отчего же не взять? – не менее горячился отважный путешественник.
Соня смотрела на него строго, но не выдерживала, принималась весело хохотать и тузила Мишу почем зря. А после, вечером уже, когда весь дом засыпал после общего чтения вслух в маленькой гостиной, где жарко пылал камин, Соня долго лежала с книгой и, не понимая ни строчки прочитанного, все думала, думала...
5.
Соня тоже была встревожена предстоящими переменами в доме. И вовсе не потому, что она на что-то надеется, как смеялся давеча Владимир. Соня думала о своем питомце, который рос на ее руках и был несомненным любимцем. Миша пылкий и ранимый мальчик, она одна знала, сколь хрупок его душевный мир. Настаивая на учителе, Соня исходила из пользы. Теперь же она готова была пойти на попятный, представив себе жестокого, грубого мужлана с розгами, каковым сама нынче стращала Мишу. Да пусть это будет вполне добропорядочный, воспитанный француз, все чужой человек. Для него наставничество лишь обязанность, оправдание жалованья. И пусть даже Соня будет прилежно надзирать, за всем не уследишь... Их комнаты по соседству. Чужой мужчина, иностранец, сделается членом ее семьи... Решительный шаг. Соня никуда не выезжала с тех пор, как Владимир забрал ее из осиротевшего дома. Бедная девушка решила посвятить свою жизнь ему, его детям. В их доме редко бывали званые обеды и вечера. Да и тогда Соня предпочитала отсиживаться у себя или в детской, будто стеснялась показываться на людях. Было отчего. С детства ее жалели, говоря, что никто ее замуж не возьмет с таким длинным носом. После девица отказалась от всяких надежд, ведь Владимир женился не на ней...
Соне исполнилось пятнадцать, когда в их саратовскую деревню приехал столичный кузен, только что окончивший курс в университете. Он посмеивался над провинциальной барышней, которая не расставалась с книгой и краснела по любому поводу, но после они подружились. Да и куда ему было деваться? В деревне Владимир скучал без общества. Они совершали дальние верховые прогулки, читали одни и те же книги, часто вслух, уединившись в беседке. Катались на лодке по озеру. Соня нашла во Владимире идеал своих девичьих грез, а кузен обрел в ней занимательного собеседника и прилежного слушателя. Они и не заметили, как их отношения из родственных переродились в иные. Их героями сделались Байрон и Шатобриан, которые любили запретной любовью своих сестер. Как им понятны были их страдания! Вся жизнь Сони сосредоточилась в любимом кузене, но она вовсе не заблуждалась насчет будущего, зная, что надежды нет. Близкое родство исключало всякую надежду. К тому же мать Владимира на коленях умоляла его жениться на богатой соседке. Их дела были вконец расстроены. Дядя, бывший гвардейский офицер, промотал свое и женино изрядное состояние. Имение и московский дом были перезаложены, проценты платить не из чего. Владимир, повеса из повес, впервые оказался перед выбором, от которого зависела судьба его семьи.
Соня вновь припомнила с болью тот вечер, когда кузен вернулся из соседнего Заварзино, куда ездил, чтобы приглядеться к невесте. Он определенно был сам не свой, Соня тотчас почувствовала это. Они объяснились. Владимир держал кузину за руку и смотрел ей в глаза. Девушка не видела в его лице отчаяния и обреченности. Казалось, он даже был рад. Однако Владимир проникновенно произнес:
– Одно твое слово, и этой женитьбе не быть.
Да разве могла она, Соня, некрасивая, небогатая, вдобавок близкая родственница, что-то требовать и поставить под угрозу благополучие всей семьи?! Но до сих пор она вспоминает с обидой, что Владимир весьма легко согласился на эту жертву... Когда она впервые увидела Сашеньку, то все поняла. Не влюбиться в эту прелестную особу было невозможно. Глядя на нее, верилось, что ангелы иногда посещают нашу грешную землю. Сашенька была старее Сони на добрых пять лет, но казалась ей ребенком, столь далека была от житейской прозы. Сашенька только что вернулась из Петербурга, где воспитывалась в Екатерининском институте и где ей ни разу не довелось столкнуться с нероманической действительностью. Из института она прямехонько попадала в руки Владимира, который тотчас потерял от нее голову. Молодые и двух слов не успели сказать друг другу, как уже были женаты. Дела семьи поправились, молодой супруг взялся за ум и занялся хозяйством. В Москву он отбыл не прежде, чем оплатил все долги и провел переустройство в имении. Соня, как могла, помогала ему в этом.
Она стойко пережила женитьбу возлюбленного и благодарила Бога за то, что дал ей эту любовь. "Что была бы я без Владимира?" – спрашивала она себя. Решив раз и навсегда, что в ее жизни более не будет мужчины, Соня терпеливо сносила одиночество. Родители отчаялись выдать ее замуж, хотя находились вдовцы средней руки, готовые взять ее в жены с небольшим приданым. Соня пригрозила монастырем, и ее оставили в покое.
Старенькие родители ее умерли, и она осталась в доме одна. Потихоньку занималась хозяйством, поддерживала дом в надежде, что когда-нибудь Владимир приедет в имение с семьей, хотя бы летом. Она подурнела, постарела, махнула на себя рукой, с головой ушла в книги, на которые не жалела денег, выписывая их из Петербурга. И вот однажды Мартыновы действительно приехали. Это была неожиданная радость. Владимир усугубил ее, сообщив, что теперь они сельские жители, привезли маленького сына воспитывать на лоне природы. Соня никогда не спрашивала, отчего такие перемены, но чувствовала, что в Москве что-то произошло. Сами Мартыновы ни разу не обмолвились о том, что заставило их покинуть свет, столицу и запереться в деревне.
Для Сони настали счастливые времена. Во Владимире она обрела брата и друга, по-прежнему чуткого и понимающего ее с полуслова. С Сашенькой Соня сошлась легко. Обнаружив ее полную неспособность вести хозяйство, все взяла на себя. Так они и зажили, тихо и безмятежно. Правда на первых порах Соня замечала, что Сашенька грустит, а то и плачет в укромном уголке, но скоро и она сделалась веселой и беззаботной. Возобновились чтения вслух. Теперь всем семейством собирались в гостиной у камина, когда Мишенька засыпал в своей кроватке.
В деревне родились Лиза и Катя. Сашенька тяжело переносила роды и по полгода лежала в кровати, окруженная непрестанными заботами Владимира и Сони. Дети весь день пребывали на руках у тети да у кормилицы. А подросли, тетка взялась их учить. Теперь вот придется отдать в чужие руки любимого питомца...
В Москву собрались тоже внезапно. Накануне отъезда Соня с замиранием сердца ждала, что к ней придут прощаться, а после она вновь останется одна со своими книгами. Однако Владимир возник на пороге ее комнатки и возопил:
– Отчего ты до сих пор не собрана, душа моя? Этак мы до ночи не тронемся с места!
Для него было само собой разумеющимся, что Соня тоже едет в Москву. Жизнь в столице мало изменила внутренний уклад дома, а Сони и вовсе не коснулась. Разве что пришлось привыкать к другой прислуге, новому дому да шуму за окном. По воскресеньям, как и раньше, ходили в церковь, гуляли на бульваре, а в хорошую погоду, бывало, ездили в Сокольники или Марьину Рощу. В остальном жизнь Сони не переменилась. Только теперь, с появлением нового учителя, верно что-то произойдет, молодая женщина это решительно чувствовала. К добру ли, она не знала.
6.
Весь дом сбежался смотреть на француза. Марья Власьевна привезла его после обеда, когда ожидание уже достигало предела терпения. Миша вторгся в переднюю, где под ободряющие возгласы Аргамаковой снимал свой потертый редингот его будущий гувернер. В гостиной их ждали все обитатели дома.
