Текст книги "Дочь лорда (СИ)"

Автор книги: Ольга Ружникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Как странно – уже в третий раз готовиться к смерти.

Здесь.

В Ауэнте.

И снова здесь. Говорят, три – решающее число, вот круг и замкнулся. Судьба смеялась, когда давала приговоренной ненужную отсрочку.

Лучше бы Ирию убил Анри – той страшной весной! Ее и Эйду… Всё равно больше не случилось ничего, зачем стоило выжить. Разве что встреча с Ним…

Нет, и это – неважно. Он наверняка Ирию даже не помнит.

Анри, ты не знал, что иногда самое жестокое – оставить в живых. Действительно не знал. Иначе бы не колебался.

Дверь зловеще заскрипела. Теперь-то уж точно открывается.

Ирия, дочь покойного – убитого! – лорда Эдварда Таррента, пленница основанного предательницей аббатства, отложила гребень. Тряхнула гривой светлых волос и потянулась за кувшином.

4

На пороге – мать. Без рыцарей-леонардитов.

Приливной волной нахлынула слабость. Кувшин едва не выскользнул из рук. Сил хватило лишь поставить его на лавку. Осторожно. Единственный как-никак…

– Мама! Мама!! Мама!!! Мамочка!!! – Ирия разрыдалась, вжимаясь лицом в серый монашеский плащ…

Сестра Валентина, бывшая графиня Карлотта Таррент, замерла на целый перестук сердца. Ледяной статуей. А потом всё так же холодно отстранила бывшую дочь в сторону. Тяжело опустила ей руки на плечи и пристально взглянула в заплаканные глаза. Без малейшей теплоты.

– Прекрати лить слёзы! Ты – благородная дворянка! Дочь лорда.

Лед и каленое железо! И дорожки слёз на лице сохнут сами. Выгорают огнем. И вовсе не теплом очага Закатной Башни. Папиной.

– Наконец, ты – моя дочь, если тебе мало всего остального! Не заставляй меня считать, что я рожала одних слизняков и мокриц.

Ирия опомнилась.

Она полтора года не видела мать. Вот и придумала добрую мамочку, сюсюкающую над детьми.

И совершенно забыла холодно-равнодушную высокомерную женщину. В последний раз та целовала и гладила по голове дочь, когда той было года три.

Напрасно, Ирия. Другая мать существовала лишь в твоем воображении. А монастырь не смягчит характер никому. Здесь и святая Бригитта взвоет!

– Впрочем, кого еще можно родить от слизняка? Его даже ты сумела прикончить.

Папа – не слизняк!

Спокойно, Ирия.

– Мама!

Отчаяние вот-вот захлестнет. Держись, Ирия! Иначе – конец.

– Мама, хорошо, что ты пришла. Я знаю, кто убил моего отца! – она попыталась подражать тону матери.

Получилось или нет – не понять. Себя со стороны не слышно.

– Это сделала не ты? – всё тот же ледяной, равнодушный голос.

– Нет.

Что-то в глазах бывшей графини напомнило Ирии о… чём-то не просто неприятном, а отвратительном.

Но о чём? Мысль проскользнула призрачной тенью – и исчезла.

– Возможно, – не меняясь в лице, бесстрастно бросила сестра Валентина. – Это всё, что ты хотела сказать?

Сердце упало. Рухнуло.

– Ты мне не веришь?!

– Верю. Говори.

Когда Ирии было девять, один папин друг со смехом рассказывал, как в одной книге допрашивали преступников. Начинает хам – орет, брызжет слюной, грозит всевозможными пытками. А сменяет его вежливый и мягкий дознаватель. Прикидывается таковым.

Тогда это казалось смешным и отцу. А если и нет – он всё равно из вежливости улыбался. Тюрьма и казни для него существовали лишь в книгах.

Проверить, так ли поступают в нынешнем Эвитане, Ирии не удалось. В Ауэнте ее не допрашивали. Зачем? Отец ведь не делился с дочерью военными планами…

Почему это вспомнилось сейчас? И кому труднее отвечать – парочке подобных мастеров допроса или собственной родной матери?

Ирия пересказала всё – кроме ночных кошмаров и привидений. Пересказала ровным голосом. Почти.

– Когда я вошла в кабинет – мне показалось, папа еще жив! Я тогда не поняла, почему так решила…

– И почему же? – перебила бывшая графиня Таррент. Впервые проявила искру интереса.

– Я много думала, пока была здесь… Там было МАЛО крови. Понимаешь, мама? Мало, а должно было вытечь… – Губы дрожат – как не вовремя! – Намного больше! Понимаешь? А в кабинете… столько бывает, если человек не убит, а легко ранен. Очень легко…

– Это – всё?

– Нет! Еще «ратники»…

На лице Карлотты вновь – ничего, кроме равнодушия. И всё труднее справиться с дрожащим голосом!

– Когда меня притащили к Леону, он был в покоях Полины. Они там играли в «ратников». Ночью!

Мать чуть усмехнулась:

– Продолжай.

– На доске был «кардинальский триумф»! Очень сложная позиция. Она почти никогда не получается. Даже у хороших игроков!

– Вот как раз это – не доказательство. Полина вполне может быть очень «хорошим игроком». Тебя она переиграла.

– «Триумф» был у Леона! А он таких ходов не знает. Я же с ним с детства за доской сижу.

Прежняя каменная маска. А собственный голос предательски запинается. И спешит – когда не надо.

– Понимаешь, Полина просто расставила фигуры. Хотела сделать вид, что они играют давно. И предусмотрела всё – даже что всегда проигрывает мужчинам. Но при этом нечаянно устроила на доске позицию, где через три хода – «кардинальский триумф». Мама, клянусь – это правда!

– Теперь – всё? – Альваренский лед не дрогнул.

– Да. Понимаешь, я уверена: папу убили не в кабинете! Его туда перенесли. Его кровь… – И как же опять дрожит голос! – Сначала пролилась в другом месте. Поэтому в кабинете ее и оказалось так мало… Но тогда это могли видеть слуги!

– Не могли! – холодно отрезала Карлотта. – Из моих… то есть теперь уже из покоев этой дешевой шлюхи ведет потайной ход. В кабинет твоего отца. Придуман три поколения назад – тогдашними лордом и леди. Прятаться от сбрендившей старой свекрови. Бабка считала, что плотские развлечения – грех, если не сопровождаются зачатием детей.

– Но тогда всё встает на свои места! – Ирии не часто случалось перебивать мать. Но сейчас – именно тот случай. – Тогда понятно, почему они ночью оказались в спальне этой… в твоих бывших покоях! Ты веришь мне?!

– Да.

Сердце подпрыгнуло и пустилось вскачь:

– Ты мне поможешь?!

– Нет.

Под ногами разверзается бездонная пропасть… Лететь придется десятилетия – прежде чем разобьешься насмерть.

– Почему? – охрипшим голосом прошептала девушка, в ужасе глядя на мать.

– Если Леон пойдет под суд – неважно, один или со своей шлюхой – его казнят. Я не допущу, чтобы мой род прервался, а титул лорда получил сын этой потаскухи. В нем наверняка вообще нет крови Таррентов. Леон – мой единственный сын, и он останется лордом.

– Но я всё знаю! – с вызовом выкрикнула Ирия.

– Ты в любом случае не выйдешь отсюда. Так что это – неважно.

Пропасть разверзлась. И поглотила… Как жутко скользить вдоль склона! Бессильно цепляться за шаткие, скользкие камни. Такие острые…

– Тебе нельзя было иметь детей! Ты не должна была рожать… – прошептала девушка.

– Выбирая между сыном и дочерью, любая разумная мать предпочтет сына.

– Разумная? – тихо переспросила Ирия. – А любящая? А справедливая? Ты вообще слова такие знаешь?

– Разговор окончен, Ирия. Ты получишь воду, но ни на что другое не рассчитывай. Я и эту просьбу выполняю лишь потому, что дочери лорда не подобает смердеть как нищей. Но не вздумай требовать, к примеру, другой еды или еще одно одеяло. Замерзнешь – перестанешь открывать ставни, вот и всё.

– И задохнусь? – горько поинтересовалась дочь. – Ты что, действительно оставишь меня здесь?

– Я не отвечаю дважды на одни и те же вопросы. И не будь так глупа, чтобы их задавать. И не смей скулить и умолять! Имей гордость, ты – дочь лорда!

В сказках побежденный герой мог проклясть врагов – и они всегда получали по заслугам. Увы, в жизни зови, не зови на помощь темные силы – любые! – они не придут.

А Ирии нужна такая малость! Всего лишь сровнять с землей это аббатство. Со всеми обитателями. Чтобы не позорили имя Творца. И больше никого не убивали.

– Ты хоть когда-нибудь меня любила?

А еще – в сказках злыми бывают только мачехи.

– Я знала, что рано или поздно тебя отдам. Мужу или монахиням. Глупо привязываться к дочерям. Впрочем, не только к ним. Вообще хоть к кому.

В хрониках истинно верующие фанатики порой отдавали на костры и собственных детей. Но Карлотта Таррент, урожденная Гарвиак, никогда по-настоящему не верила – ни во тьму, ни в свет. Только в трезвый расчет.

– И не зови больше ни меня, ни аббатису. Никто не придет.

– Ты не можешь бросить меня здесь умирать! – отчаянный крик вслед. Бесполезный. Как весь этот разговор. – Предательница!

– А ты тогда – кто? – обронила, не оборачиваясь, Карлотта.

– Я никогда никого не предавала!

Мать обернулась – уже у самой двери. Чуть усмехнулась. И пристально смерила дочь студеным взглядом:

– На месте Эйды должна была оказаться ты. Если б ты хоть немного умела врать, когда нужно, мы не оказались бы опозорены. Я не гнила бы здесь! Но ты – вся в отца. Глупый волчонок. Умеешь только скалить клыки. Могла бы понять, что Эйда не сможет убить – никого и никогда.

Дверь захлопнулась с глухим стуком крышки гроба. Ирия осталась одна. Наверное, уже навсегда…

Часть вторая. Глава первая.

Часть вторая. Узники.

Сколько кричало здесь – до меня!

Сколько молило здесь – до меня!

Дьявола, Бога – силясь призвать…

Всё бесполезно – мне ли не знать!

Алькор.

В государстве, где несправедливо сажают в тюрьму,

подлинное место для справедливого человека

в тюрьме.

Генри Торо, американский писатель XIX века.

В такие времена побег единственное средство,

чтобы выжить и по-прежнему мечтать.

Анри Лабори.

Глава первая.

Конец Месяца Рождения Осени – начало Месяца Сердце Осени.

Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии. –

Квирина, Сантэя.

1

Подушка… Тяжелая, перьевая. Давит на голову, перекрывает воздух!

Чёрно-багровая тьма заливает глаза.

Душат!

Слишком поздно Ирия проснулась. Ослабевшим рукам уже не разжать стальную хватку на горле!

Не выжить…

…Рывок! Глотку жжет огонь Бездны. Сквозь бесконечный туман мутной воды не разглядеть ничего!

Дно – там… Значит, воздух в другой стороне!

Только бы успеть! Багровая пустота заволакивает взор, легкие вот-вот лопнут…

Вперед, вверх! Еще чуть-чуть – потерпи, держись, не умирай!

Толща воды – бесконечна… Как смерть и вечные муки!

Глупая девчонка ошиблась – спасительного света и воздуха впереди нет! А вырваться в другую сторону – уже не успеть…

В горле – пекло загробного мира! Свет и жизнь ускользают, расплываются в черных кругах…

Здравствуй, Бездна! Или – ничто, потому что в светлый Ирий таких не принимают…

Как же здесь душно!

Ирия, задыхаясь, разлепила глаза.

Сон… И душащая подушка, и омут – всего лишь кошмар! А реальность – это духота.

Точно – не проснуться можно! Голову ломит как с перепою. Хоть по-настоящему пьяной Ирия и не была – ни разу. Просто не получалось. Даже когда отец впервые назвал ее своим проклятием…

Х-холодно! Только здесь впору одновременно задохнуться и дубаря дать!

Наспех завернувшись в одеяло, девушка добрела до окна. По ледяному полу. Ощущается сквозь любую обувь.

На ощупь нашла ставень. И распахнула во всю ширь! А потом – прижалась лбом к ржавой решетке. Как же отрадно холодит…

Воздух! Его можно глотать – сколько угодно! Подумаешь – ночной ветер. С брызгами сонно моросящего дождя…

И подумаешь – до костей пробирает. Привыкла уже.

Теплую воду выгрызть удалось. Хоть и куда меньше, чем Ирия надеялась. С учетом длины волос.

Но вот полотенец узницам не положено. Вода в этих стенах остывает вмиг. А приносят ее вечером. И мокрые лохмы не успевают просохнуть – до самого утра. А сырая и холодная погода Месяца Рождения Осени диктует свои условия. Как и не застекленное окно. Ставни часто приходится закрывать на ночь.

Выбор между духотой и воспалением легких – обычно в пользу первой. Если она – не совсем невыносима. Когда (как сегодня!) еле живая, с больной головой, ползешь к спасительному окну…

Ладно – сейчас, а когда надвинется зима… На целых пять месяцев. Что предпочтешь – замерзнуть или задохнуться?

Никому и в голову не пришло стеклить окно Башни Кающихся Грешниц. И не придет. Стекло – дорого. Куда дороже одной или нескольких жизней каких-то обреченных преступниц. Даже и сравнивать нечего! А выброситься в окно и разбиться о камни двора помешает кованая решетка.

Лучше думать, что выберешься отсюда до зимы! Обязательно. Или до зимы следующего года! Непременно сбежишь.

Не может быть, чтобы Ирия провела здесь всю свою единственную жизнь!

И нельзя даже близко подпустить к рассудку другие мысли. Леденящие в своей правдивости.

Все прочие запертые здесь узницы тоже точно знали, что обязательно выберутся. Но остались в мерзлой каменной ловушке навечно.

Нет! Этого просто не может быть. И не будет…

На следующий вечер Ирия промедлила со ставней. В кои-то веки нет дождя – совсем. И слишком уж тоскливо – опять целую ночь наедине с подушками и водяными ямами! И в полной тьме… особенно с учетом склонности призраков кое-кого навещать. Лучше даже не думать, сколько невинно убиенных замучено здесь. Можно все кельи и камеры наполнить. По сотне на каждую.

Кстати, если выбраться не удастся… да, если не удастся! – лучше стать призраком, чем никем.

Мокрое серое небо расплылось… Ах да – слёзы навернулись на глаза. И можно не вытирать – всё равно никто не видит.

Ирия теперь имеет право рыдать хоть с утра до ночи и с ночи до утра. Это уже ничего не изменит. И никого не расстроит.

– Квирк, квирк, квирк!

Из-за окна.

Что?

Вот так раз! Два черных птичьих глаза. Насмешливо уставились из-за ржавеющей решетки.

Увы, ржавеет – слишком медленно. Выломать сил не хватит.

Крылатое чудо с нескрываемым любопытством озирает странную человечью девчонку. Почему-то готовую разреветься.

Чудо вертится, «квиркает», перышки чистит. И наверняка не ценит собственное счастье. Умение летать. Как люди – свободу. Пока не лишатся.

Пичуга – серо-черная. Какой же породы?

Всё равно. Как и самой гостье – кто перед ней. Графиня или крестьянка? А то и вовсе – нищенка.

Впрочем, Ирия как раз – беднее любой нищенки. У той хоть свобода есть!

Девушка поспешно вытерла слёзы. Хоть кроме птахи-насмешницы никто и не видит. Птица с такими умными глазами – это уже не «никто».

Да и вообще… чем-то она похожа на лиарский родовой символ. Как костлявая девица Ирия – на первую красавицу Юга Карлотту.

Лапки вцепились за решетку, клювик требовательно стучит. По железному пруту. Наименее ржавому.

– Эй, стриж – не стриж, у меня ничего нет, – огорчилась Ирия. – Если дождешься завтрашнего обедоужина – покрошу тебе хлеба. Потому что кашу ты точно есть не станешь. Я бы тоже не стала, но нужно беречь силы. Вдруг я когда-нибудь выберусь, – девушка кивнула на недостижимый берег.

Вон, слабо виднеется в серебристой дымке вечернего тумана.

Чувствуешь себя рыбой в сети. Вроде и вода кругом, а…

– Близко свобода, а не взять. Знаешь, я каждый миг представляю, как плыву туда! И нечего смеяться. У меня, в отличие от некоторых, крыльев нет.

Гостья перестала стучать клювом. Замерла, чуть наклонив головку. Будто и в самом деле прислушивается.

Вполне логично. Раз Ирия решила поболтать с птицей – почему бы той не стать внимательным слушателем? И раз уж она – куда лучший собеседник, чем родные мать и брат.

– Нет, тебе лучше не ждать. Улетай! Или они и тебя схватят. Знаешь, здесь не любят чужую свободу.

Стриж качнул головой, клювик требовательно тюкнул. Опять выбрав место поприличнее.

– А может, тебе что-нибудь подарить? На память? Подарить?

Смышленые черные глаза требовательно взглянули. Пообещала – и в кусты?

– Вот только что у меня есть?

Серый балахон почему-то смеет называться платьем. Грубые туфли-колодки. И больше ничего…

В черных бусинах-глазах – самая настоящая обида. Разлилась. Пополам с остатками затаенной надежды…

– Держи! – Ирия расстегнула замочек простеньких бус. Еще детских.

Папа когда-то подарил – лет семь назад. Дочери они понравились – вот и купил. Мама потом еще долго хмурилась, но носить не запретила.

Потому в монастыре и не отобрали, что дешевые. Такими не подкупишь и нищего – не то что леонардитов или амалианок.

Простые камешки, рябиновый цвет. Издали будто и впрямь – ягоды. Не спутала бы птаха, не решила бы склевать от бескормицы…

Нет, эта – вряд ли!

Кто решил, что люди – умнее зверей и птиц? Или лучше? Ланс не пережил смерти любимого хозяина. А жена и сын не пролили и слезинки на двоих. Слишком были заняты. Заметанием следов и переваливанием преступления на невиновных.

– Возьми! Бери-бери – кому мне еще теперь дарить? – Девушка осторожно набросила рябиновую нитку – туда, где шейка переходит в грудку. – А то у меня их отберут – не ровен час.

Лучше уж птице, чем кислолицым монашкам. Вчера очередная как раз косилась – прямо через дверное окно. И именно на бусы. Разве кающейся грешнице положено украшение? Да еще и не серое.

Пичуга смешно повела черненькой головкой. До чего же забавно получилось! За один только повод улыбнуться крылатая гостья заслужила королевские дары. Но, увы – ей встретилась пленница, а не королева.

Птаха почти ласково слегка клюнула Ирию в палец, вспорхнула. Миг – и уже летит прочь. Странно медленно.

И уже в вышине обернулась. Пламенеет «ожерельем»…

Обернулась? Да нет, конечно. Померещилось. И бусы птица потеряет… ну и пусть. Кому они еще нужны? Кроме жадных монахинь – чтобы выбросить или сжечь.

Ну и еще самой Ирии. Так ее желания можно уже не учитывать.

Жаль – живем не в сказке. Отправить бы сейчас такого вот стрижа в замок Таррент! И узнать, как там без сестры Эйда. Кто ее успокаивает по ночам – Иден?

И… нет, лучше не думать, что больше между Эйдой и монастырем не стоит никто! Всё равно ничего сейчас не сделать. Только растравишь себя бесполезной тревогой. А силы еще понадобятся – вырваться отсюда!

Ирия не стала в эту ночь закрывать ставни. Совсем. Слишком уж нестерпимо хочется хотя бы видеть свободу! Пусть даже – сквозь ржавую решетку проклятого аббатства!

2

– Она с севера! С нашего севера!

Крис вот-вот выломает здоровенную решетку – так в нее вцепился.

По губам подполковника Анри Тенмара скользнула легкая улыбка. Впрочем, Кристиан ее не заметил.

А Сержа Криделя так и потянуло за язык. Спросить, давно ли север стал для уроженца Лансуа «нашим»? Тем более, северян в камере вообще нет.

– Наша! Эй, смотрите – да у нее бусы!

– Корнет Триэнн, что за восторги?! – рявкнул лейтенант Конрад Эверрат. Ни дать ни взять – серьезно. – Вы – боевой офицер или где? Вы в плену или как?

Прочие «боевые офицеры» покатились со смеху.

– Да ну тебя, Кор! – отмахнулся Крис от кузена. Точнее – троюродного дяди. – Между прочим, там на самом деле – птица. В бусах из рябины. Вон на том дереве!

– Точно! – Кор вмиг пристроился рядом. – У нее там, наверное, гнездо… И точно – бусы болтаются. Вот пошутил кто-то!

Серж оглянуться не успел – уже с десяток «офицеров» разглядывают разукрашенную птаху. Столпившись у окна – кучей. Оживленной и явно развеселившейся.

– Может, сама стащила? Они и зацепились нечаянно… – Кевин настроен скептичнее других.

– Нет, ей подарили! – доказывал Крис. – И она точно из Эвитана. Там такая же рябина растет. Анри, взгляни!

Подключить к лицезрению чудо-птицы еще и подполковника Триэнн не успел. В двери зазвенели ключи.

Сами квиринцы не держат клятвы чужеземцам. Но в чужие верят охотно. Впрочем, уважающий себя эвитанский дворянин никогда не пойдет на клятвопреступление. Или даже не дворянин, а тот же Вальден и ему подобные.

Все пленники дали слово чести – не пытаться сбежать. И потому в пределах тюрьмы пользуются относительной свободой перемещения.

Бывший корнет королевской армии Эвитана Серж Кридель тоже клялся. Еще когда попал сюда.

Забавно, по возрасту ему бы сейчас толкаться у окна. Пихать локтями остальных. Ведь солнечный день, небо – ясное. Любопытная птица, опять же, прилетела.

Кридель – не Анри Тенмар, что старше всех по званию. И не Шарль Эрвэ или Рауль Керли – этим уже под сорок. Серж – корнет, ему восемнадцать, и он должен…

Да ничего уже не должен! И никому.

Юноша отвернулся к стене, накрыл подушкой голову. Не хочет он никакой «свободы перемещения»! Только застрелиться. Или вернуть настоящую свободу!

Домой бы! Увидеть родителей…

Знать бы заранее – пустил бы пулю в висок еще на квиринской границе.

Нет, там пистолеты уже были разряжены. Ну, закололся бы фамильным кинжалом!

А здесь… Отобрали оружие, сволочи!

Не вешаться же. И не разбивать голову о стену. Подобное недостойно эвитанского дворянина.

– Корнет, отставить меланхолию.

Анри. Подполковник Тенмар. Один из вожаков проигранного восстания. Последний выживший. Командир «того самого» неуловимого «летучего отряда». Живая легенда. Товарищ по камере и такой же смертник – с неизвестной датой казни.

– Прошу прощения, подполковник! – Кридель высунул голову – под подушкой было уютнее! И честно попытался отсалютовать сидя. Кажется, получилось. – Разрешите остаться в камере!

– Не разрешаю, Серж. Разрешаю идти с остальными. Вольно. – В черных глазах плещется смех.

Как он может улыбаться в таком месте?!

– Не вешай нос! – Эверрат хлопнул Криделя по плечу. – Привыкнешь.

– Что?

Как они тут все не свихнулись – за полтора года?

Или как раз свихнулись? Просто этого не понимают? Серж в этой тюрьме, этом городе и этой стране – меньше месяца. И вот-вот взвоет волком.

Квиринцы, гады! Лучше бы уж сразу убили.

– Она опять сюда летит! – Криса, корнета Кристиана Триэнна, самого юного из военнопленных, не оторвать от окна и новым званием. Не то что какой-то «относительной свободой».

– Да она их нам подарить хочет! – хохотнул Кевин. И он заразился! – Вон, клюв в решетку суёт.

– Птица – дама, – наставительно заявил Рауль. – Кому захочет – тому и подарит.

Крис, поддерживая игру, осторожно протянул руку к ожерелью. Крылатая гостья немедленно порхнула на другой конец окна.

Разборчивая.

Раз – и вновь сунула клюв меж толстых прутьев. Черная, блестящая шейка, багряно-осенние камни. Под рябину только крашеные – теперь это заметно.

А сначала показалось – настоящие ягоды. Такие в отцовском саду растут…

– Не-а, не мне. – Крис даже разочарован. – Подходи следующие…

Подбадривающе-насмешливые улыбки «боевых офицеров». Дружеские толчки в бок, легкие смешки.

В свою очередь на свидание с крылатой «дамой» отправился Конрад Эверрат. И тоже остался ни с чем.

Игра захватила всерьез. «Дама» хочет одарить – самого достойного на свой птичий взгляд.

И разочарование «отвергнутых» – самое настоящее. Как это – не им?

Как можно заниматься подобной ерундой – когда всё так ужасно?!

Раньше Серж отнюдь не такими представлял проигравших мятежников. Серьезны тут только Анри и Шарль с Раулем. Да и то – не всегда.

Кстати, капитан Керли лучше уж пусть хмурится. А то остроты у него… Остальные же «воины» и вовсе вечно шутками перебрасываются да байки травят.

Кридель никогда не думал, что всё будет так. Творец Милосердный, он тогда вообще ни о чём не думал!

Глава вторая.

Глава вторая.

Квиринско-Эвитанское пограничье. – Квирина, Сантэя.

Начало Месяца Рождения Осени – начало Месяца Сердца Осени.

1

– Итак, сударь! – ледяной голос Северного Волка не оставляет и тени сомнения. Ни в его намерениях, ни в отношении к собеседнику. – Не будете ли так любезны объяснить, почему осмелились нарушить приказ?

Юного порученца никто в суматохе просто не догадался выставить вон. И теперь он потрясенно замер в полумраке дальнего угла палатки. Не сводя глаз с обоих: знаменитого как подвигами, так и жестокостью эвитанского полководца, маршала Всеслава Словеонского, и капитана Роджера Николса. Своего друга. Лучшего и в этой армии – единственного.

Серж прекрасно понимал, что сейчас творится с Джерри. Перед Всеславом и полковники языки глотают.

А Роджер – застенчив о природы. И никогда не позволял себе и намека на высокомерие с теми, кто уступал ему годами или званием. Впрочем, первых в Восточной армии – раз-два и обчелся.

А от одного взгляда Волка до костей пробирает словеонской стужей. Даже если ты ни в чём не виноват.

– Мои солдаты храбро дрались… – пробормотал друг. Краска прилила к его лицу.

А льда в серо-стальных глазах князя хватит, чтобы выморозить Южное море!

– Вы что-то путаете, капитан. – Сержа прошибло стылым ознобом. Хоть Северный Волк угрожает и не ему. – Я приказывал им драться? Или всё-таки сжечь змеиное гнездо вместе со змеями? Отвечайте! – почти проорал князь.

– Господин маршал, там были женщины и дети. Пленные эвитанцы! – выкрикнул Роджер. – Я надеялся их освободить.

– И потеряли больше тридцати солдат. А ваших любимых «женщин и детей» дикари перерезали прежде, чем вы до них добрались. Всё это было говорено-переговорено в штабе. Вы решили, что умнее всех? – вновь обманчиво-вкрадчивые нотки. – Цена самоуправству вам известна.

– Нет! – вырвалось у Криделя. Вперед любых мыслей.

Но на какого-то корнета никто и внимания не обратил.

– Через час вы будете расстреляны. Рекомендую потратить это время на завещание и письма близким, а не на молитвы. В светлый Ирий вы всё равно не попадете. Увести арестованного!

2

– Я рад, что тебе позволили меня навестить, – вымученно улыбнулся Роджер. – Налить?

Сам он к вину и не притронулся. Ни одна из бутылок не откупорена.

Джерри просто сидел, не шевелясь. Всё это время – до самого прихода друга. Никаких бумаг он тоже не писал – неоткрытые чернила валяются в стороне.

– Я – третий сын, – грустно объяснил Роджер, заметив взгляд Сержа. – Тем, что у меня есть, распорядится отец. А писать мне некому.

– Джерри, – прошептал Кридель ему в самое ухо, – мы сбежим по дороге. Волка в лагере нет – он ждет на плацу. Офицеры – там же. Тебя поведут всего трое или четверо. Я зарядил пистолеты. Будь готов кинуться в лес. Здесь рядом – граница. Переплывем Танн, и мы – в Квирине!

А если не выйдет – погибнут вместе. Но жить, бросив друга на произвол судьбы, Серж не сможет!

Он впервые порадовался, что его родители – приемные. Позор ложится лишь на родных. А значит – Серж решит за себя сам. Ни на кого не оглядываясь.

Ставшая чужой палатка, ненужное вино. Смерть как коршун точит когти. Караулит на пороге. Но возьмет она или двоих, или не одного.

– Спасибо! – сжал другу руку Роджер. – Но ты не должен рисковать из-за… Поверь, я заслужил смерть!

– Что?! Да ты… – Кридель чуть не задохнулся. – Ты же хотел как лучше!

– Да нет, в этом я не раскаиваюсь. Но… ты не всё обо мне знаешь, Серж. Я давно хотел рассказать…

– Ты – мой друг. И не хотел сжигать эвитанских женщин и детей. Это – всё, что я хочу знать. И я тебя спасу!

– Нет!

– Да!

3

Роджера охраняют лишь трое. Но – против одного корнета. Беглецам просто должно не повезти…

Только прихоть судьбы распорядилась иначе.

В тот страшный день Серж впервые в жизни выстрелил в спину. Своему. Пусть и словеонскому дикарю, что по дороге к месту казни оскорблял насмешками Роджера!

Следующему Кридель разрядил пистолет прямо в ошеломленное лицо. Он успел обернуться, этот второй. И даже дернуться за оружием. А дотянуться – уже нет.

Дотянулся Роджер – застрелить третьего, кинувшегося бежать. Нельзя стать изменником наполовину. Предательство необходимо довести до конца – иначе зачем было начинать? Но как же это страшно!

Беглецы успели уйти. И переплыть Танн – прежде чем их хватились. И даже выкрикнуть квиринскому караулу, схватившему обоих по ту сторону реки:

– Мы сдаемся!

Роджера Серж больше не видел. И ничего о нём не слышал.

Его самого привезли в Сантэю. И определили именно в эту тюрьму. Почему-то. В одну камеру с беглыми мятежниками – участниками восстания Арно Ильдани…

Криделя здесь никто не осуждал – ни один человек. Его без оговорок приняли в «свои». Вот только сам он чувствовал себя чужим.

Не то чтобы Серж не уважал покойного принца Ильдани. Наоборот – тот был одним из самых достойных и благородных людей Эвитана. Но восставать уже после его смерти? Чтобы посадить на престол его сына Грегори? Еще неизвестно, что за человека.

Сыну принца Ильдани на момент мятежа было восемнадцать – как сейчас Сержу! Правитель из него вышел бы аховый. Всё это вполне логично объяснял дядя Ив… папа. И сомневаться оснований не было. До Квирины.

Но теперь Серж среди людей, поголовно верящих, что их дело – правое. Юного Грегори многие знали лично. А даже кто нет – считают, что любой принц любого возраста лучше, чем недоумок Карл Третий с его Регентским Советом. А нынешние эвитанские маршалы – сволочи. Что Эрик Ормхеймский, что Всеслав Словеонско-Старградский.

Есть еще, правда, Мишель Лойварэ. Но его к власти не допустят. А про Брайана Аллена и говорить смешно. Каков он маршал – никто не знает, но генералом был не особо талантливым. Зато родственник Ги Герингэ.

На Всеслава юный Кридель уже насмотрелся. К Его Величеству Карлу и Регентам большой любви не испытывал. Так, может, не так уж прав осторожный дядя Ив? Вот только безумно жаль тетю Жанетту… маму!

Каково-то им узнать, что Серж – дезертир? Да еще и стрелял в спину своим?

Каково лишиться единственного сына?

В детстве мама называла его своим светом в окошке. Вечно повторяла, что не сможет без него жить. Как Серж мог забыть об этом? Как посмел?

По ночам нестерпимо хочется реветь – когда вспоминается дом. Родное поместье, лица близких, все несказанные слова…

Тетя и дядя… Когда-то, много лет назад, едва научившись говорить, Серж называл их мамой и папой. Он же тогда не знал…

Ему было четырнадцать, когда они всё рассказали.

Он – незаконнорожденный сын сестры дяди Ива, умершей от родов. Бездетный дядя усыновил племянника. Но Ив Кридель Сержу не родной отец, а тетя Жанетта – не мать.

Тогда юноша постепенно перестал называть их родителями. Иногда всё равно проскальзывало – когда волновался. Но всё реже и реже. Сначала было трудно, потом привык. Казалось, так правильнее. А им-то было каково?!

Глупец, что же он натворил?!

Если бы Серж сейчас мог… Простят ли мать и отец бестолкового сына – хоть когда-нибудь?! И увидит ли он их еще хоть раз в своей непутевой жизни? Хотя бы, чтоб попросить прощения…

4

– Серж, твоя очередь! – Конрад Эверрат дружески улыбнулся сверстнику. Бывший мятежник – бывшему дезертиру. – Честно – твоя. Мы все там уже были.

Птица скачет по некрашеному оконному карнизу. Раз – клюв между прутьями, два – отдернет. Дразнит.

А на шее длиннющие бусы. Тёмно-рябиновые, осенние. Болтаются. Тоже скачут.

– Квирк, квирк, квирк…

Серж обреченно направился к окну.

Димарайский стриж! Ожившая картинка из книги в отцовской библиотеке ножом полоснула по сердцу. Илладийской сталью.

Нет. Тупой пилой. И теперь всегда будет так…

Димарайцы по своей природе не слишком любят людей. Да и гнездятся отнюдь не в больших городах. Вообще – не на равнине.

Хотя всякое, наверное, бывает. Взялась же откуда-то эта. В гости прилетела.

Чудеса, да и только!

Под взглядами товарищей Кридель осторожно протянул правую руку. Миг – и коснешься изящного клювика. Хрупкого, крошечного – аж тронуть страшно.

Грациозный полупоклон черной головки – и бусы повисли на пальцах.