Текст книги "Дочь лорда (СИ)"

Автор книги: Ольга Ружникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Пожалуй, стоит злиться почаще! Присутствие врагов должно вызывать ярость. А что еще – не вопли же о пощаде? Слабого в подлунном мире не щадят, а топчут.

А вот старик побледнел. Безжалостный вершитель правосудия явно опешил. Откинулся на спинку старого, как он сам, кресла.

Целый долгий миг Ирия наслаждалась чистой победой. Или грязной.

– Ты…

– Я – Ирия Таррент!

– Конечно! – герцог дико расхохотался.

Впору принять за сумасшедшего и испугаться. Если бы Ирия уже не видела говорящих привидений – с мистическими Свитками Судьбы наперевес. А еще сыплющего угрозами Роджера Ревинтера. И ледяную скользкую змею – его папашу. А до кучи королевских солдат, везущих семью Таррентов в Ауэнт. На смерть…

А еще ведь были желтолицые монахини из аббатства святой Амалии. Злющие не хуже этого старого пня.

А трусливый шакал братец? А мачеха – гадюка чище самой Ирии?

…Бездыханное тело отца на полу кабинета…

…Ледяная келья и родная мать с кинжалом…

Что уж тут даже упоминать о благородном и безобидном оборотне без тени?

По собственному лицу змеится едкая усмешка. Подождем, пока старый истерик прекратит дурацкий смех. Потерпим.

Ирия слишком устала, чтобы бояться – кого бы то ни было. Хватит!

5

– Значит, дочь Карлотты? – резко оборвал собственный хохот старик. – И, сударыня? У вас есть доказательства?

– Найдутся! – отрезала Ирия. – Живы те, кто знал об этом. И уж тем более – живы друзья и родственники посвященных в сию… омерзительную историю. Увы, правдивую.

Прости, дядя Ив! Но тебя старый мерзавец убить не посмеет. А дочери Карлотты нужно намекнуть хоть на кого-то. Она и так, как могла, отвела от тебя угрозу, заявив, что «посвященных» – целая шайка.

Получай против себя личный заговор, старый кретин! А если еще не кретин – станешь им после такого разговора. Если б не ты – мама была бы сейчас совсем другой!

– Конечно, клятва для Карлотты – звук пустой…

Вот ты и раскололся, гад ползучий! Мама, при всех ее, мягко выражаясь, недостатках, слово не нарушила…

Чем же она клялась – здоровьем Сержа? Первый сын всё-таки был ей дорог?

Карлотта Гарвиак сдержала клятву. Но тебе, старый мерзавец, об этом знать незачем!

– И прислала ко мне самую похожую на себя дочь, разыграв ее смерть? И зачем же, юная особа? Чтобы отправить меня вслед за вашим не слишком умным папенькой?

– Не вам рассуждать о его уме. И я его не убивала… – Не будь ее голос сам по себе столь усталым – следовало бы его таким сделать. – Это – дело рук моих мачехи и брата. Совместное.

Не исключено, что старый пень… то есть истинный рыцарь и столп благородства Ральф Тенмар не упустит столь соблазнительный случай отомстить нарушившей клятву Карлотте. А какой удар сильнее обвинения ее сына в отцеубийстве?

Хорошо бы. Слишком, чтобы такая авантюра удалась. А жаль…

Ирия – ужасная дочь. Но чувства вины перед матерью нет. Карлотта тоже пожертвовала. Невинно осужденной – ради преступника. Как раньше принесли в жертву Эйду – «во имя блага семьи».

Так что просто великолепно, если теперь справедливость восторжествует. Вот только вряд ли – на то она и справедливость. И старый хрыч тоже вряд ли заглотит столь вкусную наживку. На то он и старый, на то и прожженный.

– Это – правда? – прищурился вышеозначенный хрыч. Очевидно, переваривает выгоду от столь интересной новости…

Хорошо бы!

– Клянусь Творцом, – вздохнула Ирия.

– Поклянись любовью к моему сыну.

Приехали! Поверил-таки. Вот только как теперь быть? Можно клясться тем, во что не веришь, доказывая ложь. А вот ложью, отстаивая правду…

– Клянусь всем, что для меня дорого. Клянусь памятью вашего сына!

– Подойди сюда… графиня. Сядь! – старик указал на обитую синим сукном скамеечку у своих закутанных ног.

Вблизи одеяло – тёмно-бордовое. Как засохшая кровь.

Ну что хрычу еще надо? Оставит он Ирию в живых или нет?

Вблизи его лицо еще страшнее. Изборождено морщинами и бесчисленными красными жилками.

Склоняется.

Когтистая птичья лапа цепко стиснула подбородок гостьи:

– Страшись, если лжешь!

Ощущение, что шипящий голос исходит не из почти безгубого старческого рта. Из самих угольно-черных глаз с почти алыми белками. Горящих больным лихорадочным огнем.

В молодости эти глаза наверняка были красивы. А доживший до старости Анри стал бы копией этого дряхлого злобного коршуна?

А сама Ирия – чьей? Карлотты?

Возможно, смерть в юности – не самое страшное зло. Но прежде времени в Бездну всё равно неохота.

– Я не лгу.

Ни единым словом. Анри был Ирии дорог.

И есть.

Она вздрогнула, встряхнула головой, смахивая слезу и отгоняя ее верных, неразлучных сестер… Еще бы удалось разжать и невидимый ледяной кулак, стиснувший сердце! А заодно – тоже ледяные, но вполне живые жесткие пальцы, что острыми клещами впились в подбородок. Ладно хоть не в горло!

– Боишься?!

– Нет, – честно ответила девушка, в упор глядя в уставшие ненавидеть глаза.

Чужой старик, вцепившийся тебе в челюсть, не страшнее любимого человека, подписавшего твой смертный приговор. Ничуть не страшнее. Вот если мерзавцу еще что в голову придет…

Но герцог-коршун уже разжал хватку:

– Налей вина.

Ирия бросила на него малость ошалевший взгляд. Лицо еще ощущает следы его пальцев. Не исключено, что завтра проявится синяк.

Ну и змеи с ним! У Эйды когда-то синяки не только на лице были… А сама Ирия в детстве вечно ходила в царапинах – и ничего.

– Налей вина… графиня! – чуть раздраженно повторил старик. Махнул рукой куда-то в сторону наглухо задрапированного окна.

А, вот – трехногий столик рядом с портьерой. Шедевр работы очередного сверхталантливого мастера веков ушедших.

Столешница сливается с полутьмой комнаты. Смутно темнеет бордовый графин. Под цвет стариковского одеяла.

– И себе, – добавил Ральф Тенмар.

Жидкость цвета очень темного рубина наполняет высокий прозрачный бокал. Один из пяти, выстроенных в ряд на лакированном столике. Издали их не видать – как и батальную сцену на подносе. Только совсем вблизи.

Разглядишь тут что лишний раз – если старик свечи экономит.

И гардину на окне вряд ли отодвинут до весны, а жаль! Там, наверное, сейчас ясная и звездная зимняя ночь. Или зимний вечер, или утро.

Темнеет зимой рано, а рассветает поздно. Ирия с болезнью совсем запуталась со сменой дня и ночи.

Если она выживет сегодня – настежь распахнет в комнате все рамы. Если, конечно комнату гостье еще оставят…

Распахнет – и увидит яркую луну и россыпь мерцающих звёзд!

А пока есть лишь чужой полумрак чужих апартаментов чужого замка… Хотя какой теперь считать своим?

Полумрак – и живой сгусток ненависти и злобы. С ним нужно пить горьковатое вино. И говорить. Даже если совсем не хочешь. Ни того, ни другого.

Догорают тусклые свечи, тоскливо колотит в ставни одинокий ветер. Молчит старый герцог, вот-вот опустеет изящный бокал. И закончится время.

А в одной из галерей высокомерно усмехается со стены молодой, аристократично прекрасный двойник Ральфа Тенмара. Нестареющий.

– Тебе нравится вкус этого вина?

Яд там, что ли? Ну и пусть.

Ирия отхлебнула глоток побольше. Поморщилась. Усмехнулась.

– Он – непривычен.

– Я спросил не об этом.

– Бывало и хуже.

Лучше яд в вине, чем в словах и деяниях родных. Бывших и настоящих.

– Оно настояно на полыни. После него кажется сладким любое другое. А когда привыкнешь к нему – никакого другого уже не захочешь. Ты можешь остаться в моем замке. Тебя будут называть Ирэн Вегрэ, моей племянницей. Катрин позаботится о тебе. Иди.

Глава пятая.

Начало Месяца Рождения Зимы.

Эвитан, Лиар.

1

Известие, что его хочет видеть родная маменька, лорду Тарренту привез монах-леонардит.

Первый порыв – отказать. В конце концов, Леон ничем ей не обязан и ничего не должен. А навредить ему она не в силах! И не будет в силах уже никогда.

– Сестра Валентина настаивает на вашем визите, – повторил монах, пристально глядя в глаза лорду.

Наглец, да если бы кто другой посмел?! Но как приструнить потерявшего стыд молельщика? Леонардиты подчиняются даже не кардиналу, а лишь своему Магистру. Ответственному исключительно перед Патриаршим Престолом, чтоб им всем!

– Но я ведь имею право отказать ей? – уточнил Таррент, всё еще надеясь от маменьки отделаться.

Она, в конце концов, удалилась от мира. А значит – больше Леону не мать.

А лорд вовсе не обязан встречаться с одной из многочисленных монахинь одного из рядовых аббатств Эвитана. Леон это не договорил, но монах и так отлично понял. Юный лорд хорошо поставил на место наглого инока! Как и ту, что посмела требовать незаслуженных встреч!

– Сестра Валентина предчувствовала подобный ответ, – ничуть не смутился наглый служитель святого Леонарда. Даже тон не изменил, мерзавец! – И просила передать, что разговор пойдет о вашем покойном отце и вашей сестре. А также передавала, что раз вы – ее родной сын, она вынуждена обратиться за советом сначала к вам, прежде чем просить о том же другое лицо. Но ей придется это сделать, если вы не откликнетесь.

– Я увижусь с сестрой Валентиной! – резко бросил Леон.

А вот теперь самое время встать, отойти к окну и полюбоваться погодой. Бушующей на улице метелью.

Монаху будет очень приятно добираться до аббатства! Он ведь не настолько нагл, чтобы рассчитывать на гостеприимство?

И, уже спиной к визитеру, лорд добавил:

– Я вас больше не задерживаю.

– Я был бы рад принять ваше радушное приглашение, но должен срочно вернуться в монастырь, – словно не слыша последней реплики, безупречно вежливо поклонился монах и вышел.

И ведь даже не прикажешь спустить зарвавшегося негодяя с лестницы! Желательно, полуголым. И вышвырнуть за ворота без лошади. Так его путь до монастыря станет еще веселее! А уж если вдогонку еще и собак спустить…

Юноша в ярости швырнул стоявшим на столе мидантийским графином в стену нового кабинета. Пользоваться отцовским новый лорд Таррент не смог – пришлось отделывать этот.

И теперь Леон оцепенело уставился на винное пятно. Оно теперь уродует старинный гобелен с медвежьей охотой.

Кроваво-красное пятно. Почему-то на груди одной из дам на заднем плане – безоружной всадницы…

Нет, впредь лорд Таррент станет пить только белое вино! От него не остается столь мерзких пятен! Не менять же кабинеты после каждого неприятного визитера…

2

По дороге юноша успел пожалеть о слишком поспешном решении. Причем дождь и мокрый снег сыграли в этом отнюдь не последнюю роль. А уж пронизывающий ветер…

Леону мерещится опасность, как сказала бы любимая…

И уже не проходящая боль сжала сердце. Полина…

Нет, лучше уж думать о матушке – не к ночи будь помянута!

Карлотта отрезана от всех событий и новостей. Заперта в старой, сырой обители, где не живут, а гниют заживо. «Сестре Валентине» не может быть известно ничего! Ничего хоть сколько-нибудь важного.

Думать так в высшей степени разумно. Но против воли вспоминается, как в детстве она всегда знала, что и когда ее сын натворил. Даже если сам Леон был полностью уверен: ни одна живая душа его за этим не видела.

Неважно. Мама всё равно узнает. Узнает всё!

Карлотта Таррент – в монастыре. Ее бывший титул принадлежит теперь другой женщине – куда более его достойной. И леонардиты «сестре Валентине» – не союзники, а тюремщики!

Леон давно вырос. Пора избавиться от старого, никак не проходящего – и совершенно беспричинного! – страха!

Ветер крепчает, расстояние в пятнадцать миль кажется втрое длиннее.

И в сотый раз жаль, что не взял карету! Верхом хорошо скакать лишь в теплую погоду. Да и положение обязывает…

Это Ирия могла носиться сломя голову – хоть зимой, хоть летом. Никакой эскорт за ней не поспевал! Ну и доскакалась до репутации вздорной, неуправляемой девицы. Женихи бежали при одном упоминании! Тоже – сломя голову.

Да с чего Леон вообще взял, что матери что-то известно? Из каких источников? Домовые нашептали? Или… Ирия?

Нет. Знай она правду – бросила бы брату в лицо. Или тем, кто увозил. Умом и сдержанностью средненькая никогда не отличалась.

С Эйдой молодой лорд тоже не откровенничал. Он даже провожать ее не вышел. Доверил Полине – и правильно сделал.

А как еще поступают с сумасшедшими? Эйда и без того второй год как не в себе. Но эта ее последняя бредовая фантазия…

Если еще фантазия!

А вот если глупая сестрица не сочинила то, что у нее хватило наглости и безумия произнести! Если хоть на миг предположить…

Тогда она – не сумасшедшая, а подлая предательница родного брата и главы семьи. И тогда подобную дрянь следовало убить!

Так что всего лишь отправить ее молиться Творцу в не самый плохой монастырь Эвитана – это еще верх милосердия. Другой бы на месте Леона…

Нет уж – сестер, кроме Иден и Кати, у него больше нет. И слава Творцу!

Знай Эйда об Ирии – тоже обвинила бы брата в открытую. Покрывшая позором имя семьи курица еще глупее этой истерички!

Да и с матерью Эйда никогда не была дружна. Точнее – мать с ней. Карлотта Таррент всегда сама выбирала, кого из детей приблизить…

Ну, конечно же! Как Леон сразу не догадался? Мать ничего не знает о подробностях смерти отца. Ну, кроме того, что известно всем. А «сестра» означало не Ирию, а Эйду! Карлотта же не сказала «покойной сестры»…

Скорее всего, Эйда заболела. Там же сейчас холод и сырость. Вот мать и хочет уговорить Леона забрать оттуда эту сумасшедшую предательницу…

А «отец» здесь при чём? Как это при чём – мать хочет попросить забрать из аббатства Эйду ради памяти отца!

Червячок сомнения в душе продолжает шевелиться. Но вяло и по-зимнему сонно.

И Леон повеселел. Плотнее закутался в подбитый куньим мехом плащ и пришпорил возмущенно заржавшего коня, вынуждая и эскорт ускорить темп.

Скоро они будут в монастыре! И какого бы очередного поста не придерживались молельщицы – уж лорда своих земель сносно накормить и угостить горячим вином обязаны.

3

– Итак, матушка, – Леон отодвинул тарелку и кубок. Откинулся на спинку не самого лучшего в подлунном мире кресла. – Говорите, у меня мало времени.

Горячая еда и вино вернули хорошее настроение. Теперь побыстрее бы выслушать всё, что собирается сообщить мать! И наконец вернуться назад в замок – где и стены помогают. Потому как свои комнаты Леон теперь заставил слуг протапливать, как следует. А в этом каменном склепе и мыши мерзнут!

Сестра Валентина, бывшая Карлотта Таррент, всё это время молча сидела на жесткой скамье напротив. С равнодушием ледяной статуи ждала, пока сын утолит голод и жажду.

А вот теперь словно только что заметила его присутствие. И медленно подняла взгляд.

Два изумрудно-ледяных кинжала прикололи Леона к креслу. Как ученый из Академии – беспомощную бабочку!

Когда-то сыну казалось – мать умеет читать мысли. Привычно вздрогнув – как в детстве! – юноша попытался выдержать пронзительно-колющий взгляд… И почти сразу отвел глаза, невольно поежившись.

Мать в сером платье и куколе – бледная, с желчно исхудавшим лицом – напоминает призрак самой себя. Злобный, не прощающий, ненавидящий весь подлунный мир!

– Рада, сын мой, что ты еще готов меня услышать.

От выстуженной, как эти стены, насмешливой злобы в ее голосе зазнобило сильнее. Как же они похожи – Ирия и мать!

Леон вновь разозлился. Да кого он боится? Государственную преступницу, заговорщицу, предательницу собственной семьи? Настоящую предательницу – не как глупая курица Эйда!

– Матушка, повторюсь: у меня мало времени.

– А я не отниму его у тебя слишком много, сынок. Когда ты собираешься послать королю прошение о моём освобождении?

Даже не думал этого делать.

Но под змеино-сверлящим взглядом родимой маменьки чуть не солгал.

А почему бы и нет? Наврать ей с три короба. И больше ни под каким предлогом здесь не появляться! А сама насильно заключенная в аббатство никогда не пошлет королю никакого прошения. Кто его отправит?

Конечно, у Карлотты есть еще один близкий родственник. Брат. Барон Ив Кридель.

Но до сих пор он освободить сестру не пытался. Так с какой стати вздумает теперь? Может, дядя – достаточно порядочен, чтобы понимать: некоторые люди свободы недостойны?

Мать криво усмехнулась, вновь заставив сына вздрогнуть. Как же холодно в этих древних стенах! И под взглядом Карлотты. Еще полчаса здесь – и Леон свалится с воспалением легких…

– Ты вообще не собираешься этого делать. Ну что ж, сынок, мне очень жаль. Мне правда будет жаль не увидеть лично столь захватывающее зрелище. Твою голову, покатившуюся с эшафота.

Если б Карлотта сейчас плюнула – Леон точно шарахнулся бы в сторону! Чтобы не умереть от яда.

– Вы сошли с ума?! – он надеялся, что в голосе звучит зимний лед. А не визг.

– А как сам считаешь, что положено за убийство родного отца? – ехидно рассмеялась бесчеловечная мать.

– Отца убила Ирия! А она уже умерла!

– Сынок, матери-то не ври, – понизила голос Карлотта. Как в детстве – поймав на очередной шалости или промахе, недостойном наследника титула. И теперь обязательно грядет неотвратимое наказание! – Если хочешь обвинить сестру – пожалуйста. Но Ирия за час до смерти призналась на исповеди, что убить отца вы сговорились вдвоем. Братец отвлекал мачеху, а сестричка убивала папу! – Мать вновь рассмеялась, на сей раз – сухо и зло.

– Это – враньё! – Леон вспыхнул до кончиков ушей. А он-то надеялся, что от глупой привычки краснеть избавился еще в детстве! – Ничего подобного! Ты лжешь! Лжешь, зная, что Ирия мертва!

– Сынок, но ее слова слышала не только я. Ты ведь не станешь обвинять во лжи мать-настоятельницу аббатства святой Амалии?

Ирия умудрилась нанести удар даже из гроба. Какая же все-таки дрянь!

А Полина оказалась права – в очередной раз! Смерть – еще легкое наказание для той, что способна осквернить тайну исповеди. Да еще и в преддверии встречи с Творцом! Впрочем, что самоубийство – смертный грех, Ирию не остановило тоже.

– Я обвиню мою лживую сестру! Ирия всё придумала, чтобы меня опорочить!..

Потому что не захотела умирать одна! Полина сделала всё возможное – даже добилась аудиенции у короля. Только бы спасти мерзавку от казни! А та в благодарность…

Лучшая из женщин плакала, отправив падчерицу в монастырь! А кто такая Ирия? Всего лишь вздорная, злобная тварь! Ее родные и близкие задыхались рядом с ней не хуже, чем возле Карлотты!

Леон и Полина сделали всё, чтобы вытащить из неприятностей эту лживую дрянь. Но, видно, сам Творец распорядился, чтобы подрастающая копия сидящей напротив Леона гремучей змеи наконец завершила свои дни.

Высшие силы справедливо рассудили: никто не станет жалеть об ушедшем в никуда ничтожестве и пустом месте. Этой мерзавке даже умереть суждено было куда более достойной смертью, чем заслужила. Вместо прекрасной, благородной Полины!

Любимая же и взяла всё на себя. Осталась на всю зиму в столице с Кати и Чарли. Чтобы хоть как-то приглушить скандал, связанный с их семьей! Хоть немного обелить их честное имя. Брошенное в грязь сначала отцом-мятежником и предательницей-матерью, потом – шлюхой-Эйдой. А напоследок еще и этим несчастным случаем – вкупе с подколодной змеей Ирией! У коей хватило трусости утопиться. Вместо того чтобы честно взойти на эшафот – как это делали запятнавшие себя дворяне прежних времен!

– Даже если Ирия и лгала…

Мать по-волчьи усмехнулась. И Леон вновь ощутил себя птицей, замершей при виде змеиного жала. Бескрылой птицей, не способной на слабых лапках опередить злобную гадину!

– Даже если твоя сестра солгала (в чём лично я сомневаюсь), приказ о ее казни подписывал среди прочих князь Всеслав Словеонский и Старградский. Помнишь, это он освободил нас из Ауэнта? – очередная усмешка искривила губы Карлотты. Для нее-то «освобождение» закончилось заслуженным заключением в монастырь! – Так вот – ты, может, и плохо знаешь Всеслава, но я-то – хорошо.

Пот ручьями течет по спине. Язык прилип к пересохшей гортани. А зеленые кинжалы – жалящие молнии! – пронзают насквозь.

Мать стремительно склонилась вплотную и заговорила быстрее. Словно боится, что сын перебьет. Или того хуже – сбежит.

Как – если непослушные ноги приросли к ледяному каменному полу?!

– Словеонский князь не любит, когда казнят невинного, а преступник остается на свободе.

Леон похолодел – мать больше не церемонится! Она что, и впрямь всё знает?! Или почти всё? Но, Святой Престол, откуда?! Ирия же сама не могла ничего знать!

– Особенно, если приговор сам Всеслав и одобрил. И если дороги назад уже нет. Он сделает всё, чтобы уничтожить тебя, сынок! – зло расхохоталась бесчеловечная мать. – Начнется расследование. И, как ты считаешь, что тогда всплывет?

Леон напишет Полине! Да, это здравая мысль!

Нет, такое нельзя доверять бумаге! Он поедет сам! Сегодня же! Наплетет что-нибудь этой озверевшей волчице и…

Сквозь внезапный, безжалостно заполнивший сердце ледяной ужас пробился теплый луч надежды. Полина что-нибудь придумает! Да и вновь ее увидеть – уже счастье!

Совсем скоро, когда этот кошмар закончится… когда пройдет траур по отцу…

Голос всё еще опасной «волчицы» ворвался в мысли:

– Неужели надеешься на помощь своей шлюхи? Будь уверен – она не станет тебя спасать. И тогда ты вспомнишь о моих словах. Но будет поздно.

– Замолчи! – заорал, потеряв контроль, юноша.

Но в разум уже, склизко извиваясь, вполз скользкий червяк сомнения. И теперь жадно ест все потаенные страхи. На глазах превращается в огромного, жирного червя! И всё громче нашептывает, что Полина редко пишет, что осталась в столице одна… А Леона уговорила побыть пока в Лиаре – присмотреть за замком. Она даже забрала в Лютену детей!

Юный лорд усилием воли отогнал подозрения. Они марают его любовь! Его и Полины.

Он должен верить хотя бы возлюбленной. Она – всё, что у него осталось! Прочь ничтожные сомнения, ложь и клевету! Вместе с грязью, что извергает злобная пасть бесчестной преступницы! Той, что всю жизнь только и делала, что лгала, клеветала и предавала! И убивала.

– Я больше не стану тебя слушать! – Леон решительно встал и зашагал к двери – почти побежал. И уже на выходе из этой клоаки обернулся:

– Я больше не приду. Захлебывайся своим ядом одна! Хотя можешь еще излить его на свою дочь Эйду. Ее-то ты хорошо научила предавать семью. Не хуже, чем эту лживую змею – Ирию!

И всё же он не сумел выйти победителем. Его догнал язвительный смех Карлотты:

– И это ты говоришь о предательстве, лживый слизняк?!

Отвечать юноша не стал. Вместо этого с яростью захлопнул дверь, изо всех сил двинув в нее ногой.

Будь прокляты все женщины семьи Таррент, кроме Полины!

Главы с шестой по седьмую.

Глава шестая.

Середина Месяца Рождения Зимы.

Квирина, Сантэя – Эвитан, Тенмар.

1

– Так вот что значит твое: «Я свободная банджарон!»

Насколько изменилась за эти годы Эстела – вопрос спорный. Конрад, увы, остался прежним. Анри на его месте уж точно не стал бы ссориться с женщиной, рисковавшей жизнью, чтобы найти их.

Но куда там – если Кор закусил удила? Когда по выражению лица баро (обостренным чутьем завзятого ревнивца, не иначе) догадался, что тот – любовник Эстелы-Звезды. Теперь уже бывший.

Эверрат сделал собственные выводы – и закатил скандал. Даже не дождался, пока Тенмар оставит их наедине.

– Конрад, я же думала, ты погиб… – оправдывается Эста дрожащим голоском. Совсем не похожим на ее привычный – озорной,

– Извини, я выжил!

Нет, она-то изменилась. В отличие от Кора.

И что правильнее сделать: выйти за дверь – из соображений элементарной тактичности? Или всё-таки сначала слегка врезать Конраду – раз так хочется?

Ладно, последнее – не поздно никогда. Это не первая ссора Кора и Эсты. И все предыдущие заканчивались бурным примирением.

Да и Анри Тенмар – давно не лейтенант, а подполковник. А в таком звании бить подчиненных точно некрасиво. Ему же по уставу и сдачи давать не положено. Разве что вызов на дуэль…

– Лейтенант Эверрат, – голоса Анри не повысил. Но Конрад только что голову в плечи не втянул. – Я бы на вашем месте не забывал, что разговариваю с дамой. И если уж устраивал сцены, то без свидетелей.

Открывая разукрашенную квиринскими завитушками дверь, Тенмар невольно усмехнулся. Представил двух квиринских гладиаторов в золоченых шлемах с перьями. Дерущимися на шпагах по всем правилам эвитанского дуэльного кодекса. С секундантами. Можно тоже в оперенных шлемах. И в набедренных повязках.

Баро дожидался внизу – за свободным угловым столом.

Немного старше самого Анри. Типичный банджарон – рослый, поджарый. Темная одежда с алой оторочкой. Кинжал за поясом. И наверняка еще несколько – в рукавах и за голенищами высоких сапог.

От Рады Тенмар знал о пределах хваленой банджаронской свободы. Да, «вольная банджарон» имеет право сменить избранника. В любое удобное время. Но никто не осудит брошенного любовника, вздумай он перерезать изменнице горло. Никто – кроме разве того, к кому красавица ушла.

Именно поэтому бросать банджаронки предпочитают эвитанских офицеров. Эти не зарежут.

– Красного илладийского, – улыбнулся Анри круглолицей подавальщице.

Ей улыбались многие, девушка – им в ответ. Ему самому, другим гладиаторам, торговцам. А порой – случайно забредающим сюда в поисках приключений всадникам и патрициям.

Всем, кроме банджарон. Красавица хочет жить.

– Вы беспокоитесь за Звезду.

Вот баро не улыбается. Анри тоже – едва отвернулся от девушки.

– За баронессу Триэнн? А есть причины?

Баро Рамиро известно происхождение Эстелы. Но не лишним будет и напомнить.

– Есть. Вам, в отличие от вашего юного друга, подполковник, известно большинство наших обычаев. А не только те, что нравятся.

– Происхождение эвитанских дворян наследуется по отцу. На Эстелу не распространяются обычаи банджарон.

– Подполковник, никто не стал бы скрывать в таборе баронессу Триэнн. Звезда, придя к нам, приняла обычаи банджарон. И ее приняли в табор. В соответствии со всеми традициями.

Этого еще не хватало! Хотя мог бы догадаться.

– Эстела – несовершеннолетняя. Она не имела права принимать такое решение.

– Совершеннолетие у женщин нашего народа наступает в двенадцать лет, Тенмар, тебе ли этого не знать? Звезда выбрала верный путь, предпочтя судьбу вольных банджарон смерти.

«Вольных»… Вольных умереть! Эста говорила, что едва не погибла. А Анри не нашел времени расспросить.

А мог бы. Банджарон не принимают в табор насильно – с ножом у горла. Нож там положен за другое.

– Похоже, Звезда рассказала тебе не всё, Тенмар, – баро усмехается белоснежными зубами.

Почему, ну почему он не пресытился Эстой раньше ее повторной встречи с Конрадом?

– Я – не единственный ее мужчина за время вашего плена, Тенмар. Звезду взял против воли один из знатных людей твоего племени. Очень знатных.

Вот так, Анри. Ты и подобные тебе подняли провалившееся восстание. Вы проиграли, а победители отомстили не вам, а вашим родным. Девочкам в Лиаре, Эстеле, кузине Алисе…

– Кто он?

– Зачем тебе? Ты ей – не возлюбленный и не родич.

– Я должен знать.

– Герцог Эрик Ормхеймский, именующий себя принцем среди своих. Хоть это и противно вашим обычаям.

Мало ему Алисы!

– Звезда, как и подобает женщинам ее племени, пронзила кинжалом грудь негодяя, пока он спал. Но, видно, кровь отца подвела ее. Оскорбитель банджаронки выжил.

Эрик Ормхеймский – кровник всего табора. Даже если Звезда падет от руки баро, это не отменит месть ее оскорбителю. Но как теперь спасти саму Эсту? Всё гораздо хуже, чем думал Анри…

Стоп, выход есть. И достаточно простой. Как он сразу не сообразил?

– Звезду казнили бы в тот же день и в том же городе. Но мы – банджарон – спасли ту, что одной с нами крови.

…Площадь мелкого городка кипит жаждущей крови чернью. Здесь так редки зрелища!

Явившимся сюда в выходной день «добропорядочным горожанам» всё равно, на что смотреть. Лишь бы увидеть, насладиться. И если повезет – омочить платок в крови, на счастье!

Толпа волнуется. С нетерпением ожидает телегу с девушкой, привязанной к вбитому в центр столбу. По дороге в осужденную летят камни, сухой навоз, гнилые фрукты.

Кто-то наверняка попал…

– Тенмар, ты меня слышишь?

Голова ощутимо болит от криков там – у свежеструганного помоста… Анри с силой встряхнул ею, отгоняя морок.

…Табор банджарон перекрыл дорогу. Они готовы на всё. Древнее свободное племя до последнего бойца умрет за одного из своих…

– Ты не видел шрам у нее возле скулы – он скрыт волосами. След от камня юнца вашей крови. Не дерни Звезда головой – ныне у нее был бы только один глаз. Банджарон умирают друг за друга. Вас много – и потому вы ненавидите своих, Тенмар. Нас мало – и мы ценим друг друга.

Может, баро еще и поймет. То, что не понял бы другой. «Нашей» крови.

– Тогда пойми, баро. Эстела… Звезда любит того, к кому хочет уйти. Любит давно – еще с детства. И потеряла не по своей воле, а потому что считала погибшим. Ты знал, она не любит тебя. Ты принял это. Так отпусти ее к тому, кто дорог ее сердцу. Отпусти сам.

– Тенмар, есть обычаи твоего рода, а есть – моего. Отпусти я Звезду к другому мужчине – и табор скажет: баро слаб. Если он слаб – другой банджарон бросит ему вызов. Если он проиграет – найдутся еще желающие. Если выиграет – тоже. Табор расколется, Тенмар. Расколотый табор – слабый табор. А мы в чужой стране, где банджарон – пыль под ногами других свободных.

– И какой же обычай ты предпочитаешь? Драться на ножах с коварным соблазнителем или с самой девушкой?

– Я не убью Эстелу, не дав ей возможности защищаться – если ты это имеешь в виду.

Благородно. Анри собирался поступить с Николсом так же. С теми же шансами на победу…

– Я предлагаю другое. В моих жилах течет кровь вашего племени. Ее не слишком много, но это по древним законам – неважно. Дед моего деда был женат на вольной банджарон. Я стану Звезде кровным братом – по обычаю вашего племени ты не можешь мне это запретить. И тогда мы скрестим оружие, баро. Брат может ответить за грехи сестры.

– Да будет так, Тенмар, – бесстрастное лицо вождя не изменило выражения. – Выбирай себе банджаронское имя – ибо отныне только так я стану звать тебя до твоей или моей смерти. Ты – великий воин, Тенмар. Для меня честь – скрестить с тобой оружие.

– Для меня – тоже, баро.

Теперь можно вздохнуть с облегчением. Предводитель табора не нарушит слова. Остается лишь продумать, как не умереть. И не лишить банджаронское племя талантливого и неглупого вожака.

– А что скажет тот, к кому уйдет Звезда? Не пожелает ли занять твое место, Тенмар?

– Может, и пожелает, но не займет.

Прости, Конрад, но с ранением в бедро драться ты не сможешь. А получишь ты его не позже, чем за неделю до боя. Случайно.

За неделю. Или завтра – если до поединка осталось меньше недели.

Для неполных двадцати одного года Кор фехтует более чем неплохо. Но не настолько, чтобы отправлять его против матерого волка, победившего в десятках поединков. Вдобавок того, с кем Конрад точно не сохранит выдержку и хладнокровие.

– Когда ты хочешь драться, баро?

– В первый месяц после Воцарения Зимы. В день, что укажут боги, ибо это – их суд.