Текст книги "Люди Весны (СИ)"

Автор книги: Ольга Онойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Это невозможно понять, – сказал Кегта, – и не пытайся. Забудь об этом сегодня.

Он наконец справился с бочонком и разлил по чашам пенистое пиво. Арга слизал с пальцев мясной сок и одним глотком выхлебал чашу.

– О, – сказал он, уронив голову на подушки, – мне уже лучше.

Кегта подсунул ему новую чашу и уселся, скрестив ноги.

– Гляди, – сказал он, – ещё уснёшь и проспишь всё самое лучшее.

– Стану лет на сто старше – может, такое со мной и случится.

Близнецы засмеялись.

Они с Аргой выросли вместе и вместе учились. В юности Ирсу и Кегту всё время путали между собой, потом им это надоело и Кегта отрастил роскошную бороду. С этой бородой он был похож на лесное чудище. Зимой, когда Кегта облачался в меховой плащ, маленькие дети его пугались. Оба Луяна были огромны как медведи. Рядом с ними Арга чувствовал себя не сказать чтоб маленьким, но мужчиной вполне средних размеров.

– Эх, – сказал Кегта, жуя, – а всё же славная была ночка! Стража цанийская по большей части плюгавая, пнёшь – и лежат, отдыхают. Но у Башни Коллегии крепкие парни стояли. Кремни! Ирсу вон с третьего этажа скинули, а он ничего, отряхнулся и снова побежал.

Ирса сощурился.

– На Кегту, – сказал он, – десяток насел. Пока он их раскидывал, какой–то магистр выбежал и огнём швыряться начал. На Кегте доспех раскалился докрасна, а он ничего, заорал только и зарубил магистра.

Кегта крякнул.

– Слышишь, – не унимался Ирса, – сними рубаху, покажи, следы остались ещё?

Кегта, не чинясь, разделся и уставился на собственное брюхо.

– Вся шерсть сгорела, – сказал он со смехом, – а следы уже сошли. Придётся плешивым ходить. Но если кто меня спросит, кого Пресветлая Фадарай больше всего из весенних любит, я знаешь что отвечу?

Арга с интересом приподнялся.

– Есть у нас такой парень, – продолжал Кегта, – мальчишка совсем, Луян Фрита. Красавчик писаный, аж глазам сладко. Может, Пресветлая за то его и полюбила. Так вот: ему цаниец руку в запястье отрубил. Этот Фрита цанийца прирезал, подобрал свою руку, сруб облизал и приставил. Срослось.

– Шутишь!

– Сам видел.

Арга присвистнул.

– Славно, если так, – сказал он. – Ходили слухи, что благословение со временем уходит. Сроки наши сокращаются.

– Плюй на слухи, – посоветовал Кегта. – Святого Лагу сама богиня поцеловала, он и жил два века. Остальные с самого начала по полтора. А коли хочешь ещё слухов, то держи: говорят, когда возьмём Элевирсу и пойдём к южному берегу, сроки наши увеличиваться начнут. И не только наши. Чем больше Воспринятых, чем шире весна в мире, тем и век человеческий дольше.

Арга улыбнулся.

– Так что же, – сказал Ирса, отвечая улыбкой, – пойдём на Элевирсу, Арга? На следующий год?

– Трон заждался, – поддержал Кегта. – Всё старое Королевство будет весенним. Я так думаю, законники в Элефрикке уже рядят, как им по Правде Лаги верно судить.

Арга хмыкнул и перекатился на спину.

Вспомнилось детство, проведённое в столице. Думая о тех годах, Арга мысленно переходил на язык Королевства. Река, разделявшая Вирсу и Фрикку, звалась Зиланнен – на языке весенних Селенай, но Арга не помнил, чтобы кто–то называл её так. Стремительная и холодная, Зиланнен впадала в Мильфраннен. Её берега убрали камнем ещё в незапамятной древности и устье её было узким. Дети весенних прыгали в неё с набережной и позволяли реке нести их, пока их не принимали, точно объятия, медленные тёплые воды Мильфраннен. Выплыть из Мильфраннен было просто, из Зиланнен – почти невозможно. Другим детям строжайше запрещали играть так, но самые отчаянные всё равно присоединялись к весенним. За это их уважали и всегда помогали, если им приходилось туго. Многие из них позже стали Воспринятыми и ушли с весенними в Аттай.

Элевирса и Элефрикка некогда были городами–сёстрами на противоположных берегах Зиланнен. Двенадцать веков назад князь Нареак Старший, господин Элевирсы, выстроил Цанию как дальний форпост. Цания богатела, Вирса росла. Нареак Младший, правнук Старшего, издал указ об объединении городов и провозгласил себя королём. За это в Элефрикке его не любили – недостаточно, чтобы поднять мятеж, но как раз в меру, чтобы упорно во всех хрониках именовать Нареаком Лысым. А все великие хронисты Королевства, как назло, происходили из Фрикки… В Вирсе кипела жизнь, а во Фрикке цвели сады и высился Университет…

– Арга, ты что, спишь?

– Нет. Думаю об Элевирсе.

– Это хорошо.

– Трудно будет Коллегии воздвигнуть щит, – заметил Ирса. – Слишком большой город.

– Два города.

– То–то и оно.

– А во Фрикке слишком много садов, – проворчал Кегта. – Я как вижу: нас пропустят через них без боя, а потом повылезут из погребов и в спину ударят. Гвардия Элевирсы – не чета цанийской страже. Они понимают дело.

– Каждую усадьбу надо брать и обыскивать.

– Завязнем.

Близнецы переглянулись и дружно зарычали от досады. Потом Кегта пихнул Аргу ногой.

– Что скажешь?

– Если с нами будет Маррен, – сказал Арга, – всё пойдёт иначе.

– Маррен? – изумился Ирса. – Но он же…

– Подохнет скоро, – кратко закончил Кегта.

– Посмотрим, – сказал Арга. – Может, и не подохнет.

Кегта крякнул.

– Если так… Любопытная будет история!

Арга усмехнулся и налил себе ещё пива.

– Что–то мы с вами тут завязли, – сказал он. – Все пляшут и любятся, а мы о битвах и королевствах рассуждаем. Пресветлая Фадарай над нами огорчится.

Кегта ухмыльнулся и тоже наполнил чашу.

– Ты ж меня знаешь, – сказал он. – Я всегда такой. Я сначала надираюсь, потом с дикими воплями лезу купаться, и только потом выхожу грозить встречным во славу Фадарай.

– Да! Твои дикие вопли вошли в поговорку.

Кегта опечалился.

– Почему так трудно прославиться чем–то… благородным?

Ирса покатился со смеху.

– Ты уже прославился, – сказал он. – Во всех хрониках твоё имя. Разве мало?

Кегта хмыкнул и огладил бороду.

– Пожалуй, – решил он. – Я – великий… могучий… несокрушимый… и победоносный. Никому не под силу меня повергнуть. Эге! Арга! А ну–ка поднимайся, поборемся!

Арга вскинул брови. Секунду он колебался, потом вскочил.

Они с Кегтой схватились. Ирса ловко вывернулся у них из–под ног и убрался в сторону, после чего столь же ловко спас от них бочонок и остатки бычьей ноги. Он хохотал так, что подавился и закашлялся.

Рыча, Кегта нависал над Аргой. Арга напрягал все силы, удерживая его. В борцовской стойке он не мог долго продержаться против Кегты – тот был больше и тяжелее. Арга выгадывал момент для удара и броска, и Кегта знал это. Переступая, они кружили. Задели костёр и разметали его. Босой ногой Арга ощутил мгновенную боль от ожога и мгновенный зуд заживления.

– Хей! – крикнул Ирса.

Наконец Арга дал слабину. Кегта взревел и двинулся на него. Арга поймал его руку в захват, рванул на себя и отпустил, падая. Всем весом он толкнул Кегту в выставленное бедро. Он рассчитывал опрокинуть Луяна и не ошибся. Но упав, Кегта мгновенно перекинул его через себя, перекатился и рухнул на Аргу, прижав его к земле. Чудовищная тяжесть на мгновение вышибла из Арги дух. Этого Кегте было достаточно. Он поймал запястья Арги и обездвижил его.

Борцом Кегта был наипервейшим. Арга сумел бы убить его в настоящем бою, но одолеть в дружеской схватке – никогда.

– Кегта! – выговорил Арга, задыхаясь и смеясь. – Хватит! Чистая победа.

Кегта буркнул что–то без слов, по–медвежьи. Не отпуская запястий Арги, он наклонился и поцеловал его в шею, щекоча бородой. Прикусил кожу, отпустил, лизнул в щёку. Арга расслабился и позволил Кегте поцеловать себя в рот. Тот был осторожен и не торопился, ожидая его решения. Он освободил запястья Арги и огладил его крепкой ладонью. Какой–то миг Арга готов был согласиться и довериться рукам друга. Но в следующий миг он понял, что душа и тело его сегодня хотят иного, и сказал:

– Нет.

Кегта с сожалением отпустил его. Впрочем, тотчас же ловко перехватил и усадил к себе на колени. Улыбаясь, Арга обнял его за шею.

– В другой раз, – сказал он.

– Эх, – сказал Кегта. – Что же, пойдёшь искать Лакенай?

– Пожалуй, – Арга встал.

– Ну а я, – заключил Кегта, – пойду искупаюсь. Мрак! Раздразнил меня и сбегает.

Арга рассмеялся и зашагал прочь.

Она танцевала на берегу реки и, увидев её, Арга замер от восхищения. Она была прекрасна как сама Пресветлая Фадарай, танцующая среди богов в честь приближения новой весны. Распущенные волосы Лакенай окутывали её как плащ. Её обнажённое тело блестело от масла и испарины. В упоении танца она то вилась змеёй, то замирала нежной голубкой. В ней была неистовая мощь волкобылы и грация хищной кошки с гор. Многие, забыв обо всём, собрались вокруг и смотрели на неё, принимая её красоту как солнечный свет. Бухал гулкий барабан, и Лакенай прищёлкивала тонкими пальцами, и зрители хлопали в ладоши и щёлкали, поддерживая причудливый множественный ритм. Две флейты, большая и маленькая, выпевали долгие вьющиеся мелодии. Завершилась одна, и на миг стало тихо, и танцовщица замерла на месте, вскинув руки к звёздному небосводу – но выступила вперёд Сиян Дорфай, немолодая и статная, венчанная тяжкой гривой тёмных волос. Она запела без слов. Низкий её голос был как бродящий в далёких тучах гром, как свист ветра в пустошах. Грудь и плечи Лакенай затрепетали, она склонилась, пряди волос рассыпались и укрыли её до колен – но вот она вновь раскинула руки и полетела дикой и вольной птицей.

Долгое время Арга простоял там, не думая ни о чём, любуясь дивным совершенством Золотой Лакенай. Кто–то из магов протянул ладонь: вихрь разноцветных искр пронёсся над тёмной рекой, над цепью огней и цветочными арками. Искры падали в воду, а от воды им навстречу поднималось чистое голубое свечение. Дорфай пела. Лакенай танцевала.

Печаль коснулась сердца Арги. Он не мог позвать Лакенай и увести её с собой. Этой Лакенай он не мог обладать. Она принадлежала всем и никому, как солнце.

Не он один думал так.

Арга оглянулся на блеск чешуи. Вокруг много плескалось света и блеска, но оттенок драконьей шкуры Сариты был иным, ни с чем не сравнимым. Должно быть, она единственная из Воспринятых пришла на празднество. Её впустили, потому что никто не осмеливался с ней спорить. Сарита стояла, расстегнув платье, с обнажённой грудью, чтобы меньше отличаться от остальных. Но она отличалась. Одной груди уже не было. От драконьего ока по щеке, шее и дальше вниз спускались череды твёрдых чешуек. На плече уже обозначились будущие шипы.

Она заметила взгляд Арги и усмехнулась. По крайней мере сейчас она не ревновала к нему. «К чему мне эта смертная плоть, – шевельнулись её губы, – если Лакенай никогда не пожелает её?» Она отступила в тень и исчезла.

Чуть позже ушёл и Арга. Он знал, что Лакенай будет плясать долго, пока не выбьется из сил – а сил у неё было много и восторг зрителей укреплял её. Возможно, если бы Арга привлёк её внимание и поманил к себе, она пришла бы. Но он был не вправе требовать. Лакенай слишком любила эти минуты, а выдавались они нечасто.

Так Арга шёл по шумному лагерю и глазел по сторонам. Поглядеть было на что. Здесь и там пили и танцевали, смеялись и пели, рассказывали истории и состязались в борьбе. Нагие тела играли мышцами. Драгоценности сверкали на загорелой коже и в пышных кудрях. Народ Фадарай воспевал Пресветлую, открывая и славя её дары. Арга остановился, увидев Ниффрай – облепленная белым речным песком, Тигрица почти всерьёз боролась с Эльсой и Малой. То и дело казалось, что один из них уже скрутил её, второй кидался на помощь, но Ниффрай выворачивалась из хватки, ставила подножки и выламывала руки. Опыта в этом деле у неё хватало – она всё детство дралась с братьями. Наконец соперники зажали её между своими телами, Ниффрай покатилась со смеху и Эльса закрыл ей рот поцелуем.

Арга прошёл мимо шатра, чей полог был полуопущен, и не удержался, заглянул внутрь. В него, смеясь, кинули яблоком – он поймал и откусил. Внутри были Мирай, Эльтай и Тинкай, которые то ли занимались любовью, то ли сплетничали. Во всяком случае, Арга сомневался, что можно одновременно трахаться и хихикать так, как хихикали они.

– Арга! Что за встреча!

Арга обернулся, доедая яблоко.

Навстречу ему шёл Эрлиак, который был изрядно навеселе. Глаза его блестели, венок на голове сидел косо и один из ножных браслетов куда–то пропал.

– Неужели ты одинок? – спросил священник. – В эту прекрасную ночь.

Арга поразмыслил. Пьяный Эрлиак был ещё хитрее трезвого и мог поймать его на неосторожном слове.

– Думаю, многие желали бы твоего общества, – продолжал тот.

– Я сам не знаю, чего хочу, – признался Арга. – Потому люди и не зовут меня к себе.

Эрлиак окинул его взглядом и сощурился.

– Мыслями ты не здесь, – согласился он. – Всё думаешь о делах? Не дай Цании стать твоей госпожой. Совладать с Элевирсой будет ещё сложнее.

– Эй, – сказал Арга. – Давай ты будешь просить разрешения, прежде чем читать в моём сердце?

Эрлиак рассмеялся и взял его под руку.

– Я лишь исполняю свои обязанности. Не думай, что ты один такой, Арга. Многие сейчас затерялись в грёзах о будущем. А я брожу повсюду и напоминаю, что настоящее прекрасно и полно радости.

Арга внезапно обнаружил, что Эрлиак уверенно ведёт его куда–то, а он следует за священником, точно взнузданный коневолк. Это не слишком ему понравилось. Но тотчас он обнаружил, что ведут его к столам с угощением и ряду винных бочек, и он с охотой покорился. Эрлиак налил вина в чашу с длинной ручкой, бросил щепотку пряностей и протянул чашу к маленькому факелу у стола.

– Что же, – сказал он, – позволишь ещё почитать в твоём сердце? Обещаю, что не стану поучать. Только расскажу кое–что интересное.

– Загадками ты говорить умеешь.

Эрлиак улыбнулся. Арга бросил в рот кусочек чего–то, томлёного в меду с молоком.

– Два человека волнуют тебя, – сказал Эрлиак, – но волнуют твой разум, а не твою плоть. Потому ты и бродишь потерянный, чуждый празднику.

– Вот как?

– Лесстириан и Маррен, – Эрлиак кивнул своим мыслям. – Таковы маги! Рождены на погибель и смущение остальным. А всё потому, что силы магии сродни силам Предначальной Жизни. Они завораживают и притягивают. Те, кто наделены этими силами, стоят наособицу, даже если они светлы духом, близки нам и дороги, как Лакенай.

– Как Лакенай, – эхом повторил Арга.

Он не столько соглашался с Эрлиаком, сколько слушал журчание его речи. Эрлиак подал ему чашу. Подогретое вино ударило в голову. Наконец Арга ощутил пряную плоть празднества: не как далёкую чарующую красоту, но как горячее тело, прильнувшее к его телу. Стало жарко и захотелось раздеться.

– Это искушение, – продолжал Эрлиак чуть тише, – смотреть на мага как на господина. Оно преследует людей, ибо каждый из нас жаждет жизни. От этого произошло много зла и произойдёт ещё. Но Фадарай благословила нас своей любовью. В сиянии её славы её народ причащается Предначальной Жизни. Вернись к весне, Арга. Отдайся Пресветлой.

И руки Эрлиака обвили его шею. Голова склонилась Арге на плечо. Арга хотел осторожно отстранить его, но подступил тонкий и сладкий травяной запах, аромат благовоний, с которыми Эрлиак заплетал свои косы. Арга запустил пальцы в его волосы. Отставил чашу. Прижал Эрлиака к себе крепче. В объятиях тот был куда мягче и уступчивей, чем в речах. Он откинул голову и принял поцелуй Арги, приникая к нему, лаская его затылок. Меньше всего Арга ожидал этого соприкосновения, но оттого оно лишь сильнее дразнило его и влекло. Чуть отстранившись, Арга в задумчивости коснулся пальцами татуировок на висках Эрлиака. Тот закрыл глаза.

Была безмолвная речь, которой все весенние владели в совершенстве. Простая как стук сердца, она знала немногие вещи и могла показаться скудной. Но в иные часы она сама приходила, заменяя слова. В эти часы она становилась легче и ярче, ясней и отчётливее привычной речи. У праздничного стола Арга целовал Эрлиака, держа его голову в ладонях. Вскоре он уже знал, на что Эрлиак согласен, а чего не хочет, как порадовать его и где явить своеволие; знал, чего ожидать, когда торопиться, а когда медлить. Невесеннему такое знание могло показаться скучным. Весенние ценили сладость предвкушения.

Закончив с беззвучными вопросами, Арга поднял Эрлиака на руки и понёс по тёмной долине между высоких шатров. Тот прильнул к нему и неторопливо целовал в шею. Пальцы Эрлиака играли его волосами и щекотали уши. Арга покусывал губу. Дыхание его учащалось. Опустившись на колени, он положил Эрлиака на ковры и торопливо расстегнул ремень. Эрлиак помог ему избавиться от одежды и сам выскользнул из своих одеяний, оставшись облачённым только в драгоценности, как большинство весенних сейчас. Арга развернул его лицом вниз и прикусил его загривок. Резко выдохнув, Эрлиак вывернулся из–под него и опрокинул его на спину. Рот Арги растянулся в ухмылке. Умелые пальцы Эрлиака пробежали по его телу и сжали восставший член. Облизнув губы, Эрлиак припал к нему, заглотив почти целиком. Ладонь Арги опустилась ему на затылок. Обняв его бёдра, Эрлиак трудился над ним сосредоточенно и искусно, но вскоре прервался. Поднявшись, он оседлал Аргу и выпрямился. Арга поймал его за руки, заставил наклониться и поцеловал. Несколькими гибкими движениями Эрлиак насадился на него. Упёрся руками в грудь Арги, застыл, тяжело дыша, потом двинулся раз, другой, третий. Арга сел и прижал его к себе. Эрлиак оттолкнул его, попытался заставить снова лечь. Арга не позволил. Крепко держа Эрлиака, он перевернулся и придавил его своим весом к коврам. Эрлиак тихо застонал. Глаза его были закрыты. Ноги скрестились у Арги за спиной, пальцы впились в его плечи. Арга ждал, пока его тело не расслабилось, и тогда вошёл глубже.

Многоцветье огней отдалилось и пошло кругом, точно праздничная карусель. Нестройные звуки песен и плясовых слились вдруг в единый поток, связанный гулким и простым ритмом. Эрлиак выгнулся и вскрикнул. Арга переступил на коленях, тяжело дыша, голова его склонилась к груди Эрлиака. Прохлада поднималась от земли, но опаляющий жар рождался в соприкосновении тел. В дыхании ласковой осени дети весны праздновали время своей славы.

* * *

Шло время. Осень подбиралась всё ближе. Пару ночей Цанию заливал неспешный холодный дождь. Улицы очистились. Теперь только развалины Башни Коллегии и выгоревший дворец Гильдий зримо напоминали о том, что город осаждался и был взят. Ныне весенние господствовали здесь – и весенние уходили. Иная, мирная жатва ждала их. На полях и лугах вокруг Милефрай уже показались косцы. Арга распустил наёмников и благословил отплывать Зентара с его капитанами. Цанию покидали Воспринятые и другие вассалы Людей Весны. Великие дома отпустили своих младших. Некоторые малые дома ушли целиком, другие оставили в Цании лишь отряды лучших воинов. Многие ожидали Святейшую и собирались уйти после церемонии Принятия, присоединившись к свите Каудрай.

Цания выплатила огромную дань, но та никого в городе не разорила. Торговля стремительно оживала и расцветала едва ли не пышнее, чем прежде. Дворец Гильдий отстраивали. Отцы города сами, без приказа и намёка, принялись расширять и украшать храм Фадарай. Совет весенних предложил Арге удвоить сумму дани. Арга отказал. Молочную корову нельзя было морить голодом.

Правоведы Джандилака закончили с переписыванием законов. Арга заглянул в них одним глазом и ничего не сказал, чтобы не выставить себя дураком. Зато Риян Скедак не устрашился. Он внимательно изучил труды преподобных юристов, дал пару советов и в целом остался удовлетворён, о чём и доложил Арге.

Аргу занимал вопрос о том, что же всё–таки жгли в Союзе Гильдий в ночь штурма. Это дело было на редкость хорошо продумано. Арга подозревал, что поджог готовили заранее, а замыслили едва ли не прежде, чем весенние подошли к городу. Схваченные поначалу клялись, что ничего не знают. Якобы неведомый человек уплатил им золотом за то, чтобы в архивной галерее невзначай оказался факел. Ниффрай, разумеется, не поверила. Вскоре поджигатели сознались, что платил им домоправитель купца Шанора. Род Шаноров задолжал Союзу Гильдий и, вероятно, хотел уничтожить расписки. Эта новая ложь и поначалу звучала шатко: о долгах Шаноров знала вся Цания. Позже она вовсе рассыпалась. Кастариан Шанор, зять магистра Элоссиана, был человеком неудачливым, но отважным и гордым. Облачившись в доспехи, он встретил весенних с мечом в руках и пал на подступах к Башне Коллегии. Плечом к плечу с ним стояли и его челядинцы. Ниффрай расспрашивала тех, кто сражался с ними, и услышала, что немногие в Цании держались так стойко и с таким достоинством. Домоправителя Азарина тоже видели там. Он доблестно бился и погиб, когда обрушилась Башня. Эти люди отправлялись на смерть – неужто они позаботились о том, чтобы сжечь расписки? Кто–то говорил, что цанийцы способны и на такое. Это не укладывалось в голове. Но иных свидетельств не было и дознание пресеклось.

Арга предполагал, что разгадка оказалась бы скучной. Не эти долги, так другие: что ещё могло волновать купцов? Ответа не было, и это немного раздражало его. Впрочем, в любом случае то были внутренние цанийские дела.

Теперь же Арга трудно и мучительно раздумывал над тем, кого оставить в Цании наместником.

Первым на ум приходил Ноэян Акрана. Но Акрана был слишком осторожным, слишком медлительным. К советникам он всегда прислушивался больше, чем к себе самому. Отцы города неизбежно и скоро впутали бы его в свои интриги – и обыграли. Риян Скедак стал бы хорошим судьёй, но наместнику требовался иной склад ума. Арге нравилось, как держался Зентар. Но капитан рассыпался в извинениях и отказался от предложенной чести. Даян Леннай Арга доверил бы любой другой город, но не Цанию. Здравомыслие изменяло ей там, где речь шла о мести. Утомлённый и раздосадованный, Арга думал даже о том, чтобы разлучить Даян Арифай с её шахтами. О, дочь Фраги была необыкновенной! Напрочь лишённая честолюбия, она, однако, умела распорядиться любым хозяйством и управиться с любыми строптивцами. Но Арифай была далеко, Арифай слишком любила горное дело и к тому же недавно стала главой дома Даян. Ей хватало забот.

В очередной раз зайдя в тупик, Арга выругался и отправился пообедать. По крайней мере ещё пара недель на размышления у него была. Он намеревался покинуть Цанию не раньше, чем Святейшая вступит в обновлённый храм Фадарай и произнесёт слова обряда Принятия.

За обедом Арге доставили ходатайство.

Он удивился. Это была какая–то несуразица. Никаких цанийских ходатайств Ториян Арга Двуконный не принимал, тем более – за обедом. Арга прикрикнул на домоправителя Банширов, чем смертельно напугал его. Старик скрылся и некоторое время Арга провёл в благословенном покое. Потом из дверей кухонного крыла с достоинством выступила мэна Фиднеризи в новом платье и белоснежном переднике. В руках у неё было письмо, а на лице – такое выражение, точно она с копьём входила в пещеру дракона. Арга засмеялся и смягчился.

– Видно, дело и впрямь важное, – сказал он, – раз Цания прибегает к твоему заступничеству, мэна Фиднай. Что такое?

– Не гневайтесь, иннайта, – от робости голос Фидны звучал сурово. – Была ваша воля узнать о делах Цанийской Академии. Инн Лесстириан смиренно испрашивает милости вас увидеть.

– Да? И это всё? – Арга помотал головой. – Положи письмо на стол. Почему бы ему просто не прийти?..

Взгляд Фидны на мгновение сделался странным. Потом она потупилась. Арга вспомнил предупреждения Эрлиака. «Значит, слухи, – подумал он, скрывая усмешку. – И многие наверняка уже сделали из этих слухов какие–нибудь выводы. И лелеют какие–нибудь замыслы. Что за невыносимая чепуха! Сколько лет пройдёт, прежде чем Цания поистине станет Воспринятым городом…» Потом он понял, что именно из–за этих слухов Лесстириан обратился к нему столь церемонно. Он хотел подчеркнуть, что между ним и Аргой нет личной связи. Должно быть, ему уже приходилось несладко.

Он видел–то Аргу два раза в жизни! И в далеко не располагающих обстоятельствах… Арга нахмурился. Всё это больше не казалось ему забавным. Что теперь? Отказать Лесстириану во встрече? Ограничиться перепиской? Рано или поздно безумные цанийцы решат, что маг впал в немилость, и оставят его… Нет, чушь! Идти на поводу у цанийцев – глупее этого ничего и придумать нельзя. «Эрлиак прав, – решил Арга. – Нельзя позволить Цании стать госпожой. Пусть сами приноравливаются к нашим законам».

Покончив с обедом, Арга спустился в конюшни.

Там ему долго пришлось разнимать и мирить повздоривших братьев. Сатри и Ладри застоялись и требовали приключений. Даже прорысить через несколько улиц до Академии казалось им веселее, чем есть и спать под крышей. Арга предложил выпустить их из города погулять в холмах, но братья желали развлекаться либо с ним, либо с Тией и никак иначе. В конце концов Арга поехал в Академию двуконным – как обычно.

Деревья сада Академии пожелтели и начали облетать. Но поздние осенние цветы ещё держались, а трава была зелёной и свежей. Влажный цветочный аромат смешивался с запахом палой листвы. Небо затянули плотные облака. Время от времени они бросали горсть дождевых капель. Казалось, что уже подступают сумерки, хотя до вечера было ещё далеко. Посреди сада Арга спешился. Любопытные коневолки отправились бродить по аллеям и разглядывать растения и постройки, а сам Арга подошёл наконец к статуе Веленай.

Статуя не была священной. Под солнцем почитали Миранай Труженицу, истово молились Милосердной Джурай и призывали гнев Кевай на головы своих врагов. Люди Весны обращались к Фадарай с преданностью и восторгом. Веленай просто была. Здесь она была для того, чтобы напоминать ученикам Академии о важности трезвого расчёта и необходимости упражнять разум. У её каменных ног покоились каменная книга, прибор для письма и стойка с алхимическими мензурками, но руки Веленай оставались пусты. Труд принадлежал Миранай. Веленай принадлежала мысль. «Поручительница, – обратился к ней Арга. – Что ты делаешь с Улдрой? Что мне делать с Марреном? Как сохранить ему жизнь? Ответ должен быть простым, очень простым… Укажи мне его, госпожа разума».

– Арга!

Он узнал голос и улыбнулся. Переходя на бег, к нему торопился Лесстириан. Маг появился не из главного здания, а откуда–то справа, со стороны хозяйственных построек. Выглядел он взъерошенным. Поверх мантии на нём был истрёпанный и прожжённый кожаный плащ.

– Инн Лесстириан! – сказал Арга. – Я получил твоё письмо.

За десяток шагов от него Лесстириан вдруг остановился и с ужасом уставился на свои руки. Колец на них не было. Арга рассмеялся.

– Забудь о них, – разрешил он. – Я верю, что ты не желаешь мне зла.

Лесстириан выдохнул. Приглаживая волосы, он подошёл ближе.

– Прости, иннайта Арга. Я… не ожидал тебя.

– Я знаю.

– Я надеялся, что ты позволишь мне прийти. К тебе, в дом Банширов. Я никак не думал, что…

Арга поднял руку, прерывая его.

– Скажи–ка, – спросил он, – что сейчас говорят об инн Сторане? Сильно ли укрепилось его положение?

Лесстириан поразмыслил. Арге понравилось то, какой чёткий ответ он дал:

– Баншир и прежде был в числе первых отцов города. Его слово много весило. Весило бы ещё больше, если бы он не ссорился с магистром Цинтирианом. Они враждовали, а оттого и магистр Элоссиан терпеть его не мог. Теперь… Баншир как будто победил вместе с победой весенних.

– Понятно. А от какого дела я отвлёк тебя?

Лесстириан окинул себя взглядом, усмехнулся и стянул на груди кожаный плащ.

– Алхимия. Это Академия, инн Арга. Занятия должны продолжаться, а вести их некому. Так я в одночасье стал и главой Академии, и профессором всех наук… Ох. Я даже не магистр.

Арга улыбался. «Ты – глава Цанийской Коллегии», – подумал он, но извещать об этом Лесстириана обождал. С такими новостями лучше не торопиться… Арга поднял глаза к небу. Морось смочила его волосы, на лицо упало несколько тяжёлых капель.

– Дождь, – сказал Арга. – А нам ещё многое нужно обсудить. Позволь прибегнуть к твоему гостеприимству, инн Лесстириан.

– Что?.. Ах да… – тот заморгал. – Боюсь… тут везде беспорядок… и достойного угощения не найти…

– Попросишь меня обо всём, чего вам не хватает. Идём.

Было заметно, как силился маг успокоиться и совладать с растерянностью. Лесстириан ломал пальцы, кусал губы, заикался, а на лестнице чуть не упал, поскользнувшись. Безо всякой задней мысли Арга поймал его под локоть и Лесстириан стал пунцовым до самых корней волос. Он косился на Аргу как пойманный зверь, но стоило посмотреть на него прямо – тотчас опускал ресницы. Арга сдерживал смех. Наконец Лесстириан заговорил о своих учениках и тут его понесло: Арга узнал о том, что в алхимической лаборатории остался Асмариан и он объяснит малышам основы, потом – что Фальтиана нашли, он сбежал потайным ходом, но на пылающих улицах, по которым скакали весенние на боевых коневолках, так испугался, что не смог сделать и шагу. Арга терпеливо выслушал ещё множество подобных пустяков. Когда двери жилого этажа затворились за ними, Лесстириан немного притих. Но непохоже было, чтобы к нему вернулась выдержка: скорей, он смирился.

Они прошли длинным коридором и остановились у высоких резных дверей. Лесстириан с трудом открыл их.

– Это был кабинет директора, – сказал он со вздохом, – магистра Узариана. Теперь – мой.

Из широких окон лился свет. Показалось даже, что здесь светлей, чем на улице. На стенах висели картины и ещё какие–то вещи в рамах под стеклом: огромная бабочка, связка ярких перьев, кусок выделанной кожи с надписями на незнакомом языке. На столе мерцали друзы кристаллов и лежали каменные ножи – обсидиановый, нефритовый, кремневый. Толстые книги теснились в шкафах и на полках.

Лесстириан остановился у стола.

– В этом году, – сказал он, – в Академии должны были появиться новые ученики… Мы с весны высматривали кандидатов.

– Что не так? Нет учителей?

– Дело не в этом. Теперь мы живём по Правде Лаги, а значит, должны принимать в Академию и девочек.

Арга просто ответил:

– Да.

Лесстириан печально улыбнулся.

– Магистр Элоссиан говорил, что женщина войдёт в Академию только через его труп.

– Теперь он труп.

Лесстириан вздохнул.

– Я… не разделял его мнения. В Коллегии Элевирсы в разное время было несколько женщин и небо не упало на землю. Но Академия… сделать это будет сложно.

– Почему? Всем известно, что женщины от природы более способны к магии.

– Но также известно, насколько долго и сложно магии учиться. Нельзя посадить тридцать мальчишек… – Лесстириан перехватил мрачный взгляд Арги и поправился: – тридцать детей в залу и дать им одного учителя, подобно тому, как учат письму и счёту. Да, так можно учить алхимии, это стерпит даже геомантия, но не магия. Учитель–маг должен тратить на занятия с учеником – с каждым из учеников по отдельности – не менее часа в день на протяжении десяти лет.