Текст книги "Одесситки"

Автор книги: Ольга Приходченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

Шторм усиливался, судно опять снялось и вышло на рейд. Часть команды, среди которых оказался Джованни, осталась на берегу. Боцман подмигнул помощнику капитана: синьор, твоей Анне передали, что ты будешь ждать ее у Дюка.

– Какого Дюка?

– Вверх взгляни. Видишь памятник. Это Дюку Ришелье, он француз, один из основателей Одессы. Пошли, я с вами за переводчика погуляю, город вам покажу. Я ведь здесь родился, тут за сто лет могилы моих предков. Я последний из своей семьи уцелел, вовремя в плаванье ушёл и сюда больше не возвращался. Ты мне сразу понравился, когда за девчонкой сиганул. Гнилой мужик на такое не способен. Ты удар держишь, вся команда тебя уважает. Не то что некоторые, если ты не верхняя палуба – так ты говно, с которым можно не считаться. Вижу, не из тех, что сдаст меня ни этим – он кивнул в сторону охраны порта, – ни нашим итальянцам. У меня в порту девчонка есть, по происхождению она итальяночка. В детском доме выросла, я ей родную тетку здесь нашёл и вот уже два года по приходу общаюсь. Она всех моих знала. Ее мать за хохла замуж пошла, так у неё всё чисто, ну, с анкетными данными для строительства социализма с коммунизмом подходит. Вам не понять, для них работа в порту это особый статус и доверие. Не каждого по анкете сюда возьмут – даже грузчиком. Вот так-то. А девчонки работают и учатся в специальных школах, рабфаками называются, для того, чтобы в институты, консерватории, университеты потом поступить. За это время их проверяют, чтобы чужаки, они их контрой называют, не просочилась.

Джованни остановился:

– И родители на это соглашаются, чтобы их девочки в порту работали?

– Ничего, я вижу, вы не поняли про их порядки. Её родной отец – депутат от порта, власть по-ихнему. Вот и родная дочь пример должна подавать остальным. Они же все помешались на революции во всём мире, а всё остальное не имеет для них никакого значения. Моя Вероника еле с тёткой зиму пережили. У тётки ноги, как две колоды, слоновьи с голодухи. Я им деньги все оставил в последний приход. Так они и выжили.

Мужчины остановились посреди лестницы.

– Не понимаю, зачем такие жертвы?

– Кого эти жертвы интересуют, кэп? Власть им нужна, тем, в Москве. Я сейчас расскажу тебе анекдот, за который здесь запросто могут расстрелять. Хочешь?

Джованни больше не верил этому сумасшедшему полуитальянцу-полуодесситу, слишком он уж всё преувеличивает.

– Ну, так слушай. В Москве все надписи начинаются так: Мосрыба, Мосмолоко, Мосхлеб и т. д. А в Одессе, знаешь, как звучит: А дэ рыба? А дэ молоко? А дэ хлиб? еще смешнее в Херсоне: Хер рыба, Хер молоко, Хэр хлиб! Понял? Ни чёрта ты не понял. Да и кто понять это может. Вон наши барышни крутятся, только мы к ним сразу не подойдём, следом пойдём. Не будем делать им лишних проблем. К тётке Веронике заглянем, когда стемнеет, а сейчас пошли в Торгсин, прикупим чего-нибудь для них. Может, ещё от хвостов слинять придётся, понял?

Джованни не очень понравилась вся эта затея боцмана, но отступать он не привык. Да и рассказы этого одессита уж очень походили не то на правду, не то на сумасшедший дом. Он уж и не знал, что делать, так глупо попался на удочку не иначе, как афериста или шпика. Только непонятно, кому он служит. После революции в России вся Европа наводнена беженцами отсюда. Все утверждают, что они благородных кровей, куда ни плюнь, всюду если не дворянка, то княжна, моющая полы в припортовой харчевне.

В Торгсине полки ломились от товаров, что не сказать о покупателях. Марио сразу купил две плетёные корзины внушительных размеров, одну сунул Джованни. Симпатичная женщина-продавец обслуживала Марио, а Джованни – пожилой мужчина. Видя нерешительность иностранца, продавец сам стал показывать на швейцарский сыр, коньяк, водку. Спрашивать боцмана, что нужно купить, было неловко, и Джованни решил сделать покупки такие, какие бы сделал для собственной семьи, опустошив весь свой кошелёк. У Марио корзина заполнена была так, что нельзя было свести вместе ручки корзины, и он часть продуктов переложил в сумку к Джованни.

Выходя из магазина, Джованни не удержался и спросил: «Там что, будет большой банкет? Много гостей?»

Вместо ответа Марио, нагнувшись, тихо ответил: «За нами следят, идите за мной, будем уходить».

Игры боцмана помощнику капитана порядком надоели, и эти корзины, и слежка. Пустая полутёмная улица, только одна парочка крутилась в магазине, теперь вот любезничают на улице. Что с того? Кого это может удивить в портовом городе, удивительно, что на весь город им встретилась всего одна такая парочка. Может, боцман сам хочет заманить его, так деньги он потратил, и на судне экипаж видел, что ушли они вдвоем. Из-за девчонки столько проблем.

– Смотри, видишь, мужчина якобы прикуривает. Его нужно обыграть, только не вмешивайся.

Марио на ломаном русском языке стал спрашивать подозрительного, как пройти в порт, где их судно стоит. Дали прикурить ему, угостили ещё папиросой. Мужчина указал в сторону порта, итальянцы поблагодарили: грацио, грацио! «Теперь быстро отсюда, не отставайте!» И моряки дружно рванули по направлению, указанному незнакомцем. Пробежав квартал, влетели в тёмную парадную, пропахшую нечистотами. Стояли тихо, прижавшись к стене, пока не пробежал их «случайный» прохожий.

– Ну, всё, теперь сквозняком выйдем на соседнюю улицу. Это моя родина, кэп, я здесь всё знаю.

Ещё полчаса они переходили сквозными дворами, пока не постучались в пристройку большого дома. Дверь открыла Вероника:

– Мы уже решили, вы не придёте.

– А Анька здесь?

– Здесь, у меня переночует, мать её разрешает, опасно после занятий по улицам шастать.

Первый раз Анька услышала, как Вероника говорит по-итальянски. К ней присоединилась тётка. Анька только поняла: Марио и Джованни. Потом тётка по-русски повторяла, как заклинание: Марио, голубчик, спаситель наш, спасибо. Господи. Джованни стоял не то в комнате, не то в прихожей, продолжая держать в руках свою корзину. Свет от перемещенной лампы на мгновение осветил его растерянное лицо, и опять стало совершенно темно. Он почувствовал приближение девушки: «Ещё раз здравствуйте, я Аня».

Джованни кивнул и хриплым голосом очень тихо с опаской назвал своё имя. Все русские слова вылетели у него из головы. Разговорник он забыл в каюте, хотя в такой темноте всё равно бы ничего не увидел.

– Девчата, мы здесь кое-что прикупили, накрывайте на стол, – распорядился Марио.

Керосиновая лампа заняла почётное место посреди стола, осветив небольшую, убого обставленную комнату, служившую одновременно и гостиной, и спальней, и кухней. «Вера, ставни закрой», – командовала из-за занавески тётка. Джованни наблюдал, как Марио по-хозяйски вынимал из своей корзины муку, хлеб, бутылку подсолнечного масла, сахар, крупу, макароны и ещё что-то, завёрнутое в бумагу. Девушки смотрели завороженно на продукты, не произнося ни слова.

– Давай, Джованни, выставляй свой пай! Что стоишь, как бедный родственник, проходи к столу.

Джованни протянул Марио свою сумку.

– Ну, девчата, сегодня мы загуляем. Капитан, Анька, он и в Африке капитан! Ты это запомни, Анька! А теперь быстро убирайте всё, что я выставил, сам Джованни нас угощает. Ань, а ты хоть знаешь, какой первый тост нужно произносить настоящей одесситке? Ладно, запомни: за тех, кто в море! Только до дна! А вторую я предлагаю за настоящего моряка, человека, которому я полностью доверяю. Пять лет вместе плаваем. За тебя, Джованни!

Итальянец смотрел на девушку, не отрываясь, и пил вино. Она стеснялась есть, хотя, конечно, очень хотела. Он подкладывал ей на тарелочку ломтики сыра, копчёной колбасы, печенье, шоколад. Марио с Вероникой вышли из комнаты на свежий воздух подышать. Анна тоже хотела пойти с ними, но подруга стукнула её под столом ногой. Они остались сидеть за столом и смотреть друг на друга молча. Потом, мужчина взял её руку, погладил тоненькие пальчики, как у ребёнка, поднёс к своему лицу и быстро прижался горячими губами. Анна хотела отдёрнуть руку, но только отодвинулась и сидела, боясь посмотреть на своего спасителя. Молодые люди ушли под утро. На прощание Джованни всё-таки поцеловал девушку и даже почувствовал, как она поддалась его губам, а потом вздрогнула и отстранилась.

Обратный путь занял всего несколько минут. Спускаясь по самой красивой лестнице мира, как её называл Марио, когда они только по ней поднимались к памятнику Дюку, боцман давал наставления своему товарищу. Если кто спросит, где были, с кем, отвечать: «Шлюх каких-то встретили, до порта не дошли. Где были, понятия не имеем. Спустили на них всё». Понял? И спать завалимся, чтобы без слов всё им было ясно. Толкай меня, а я тебя.

Марио как настоящий актёр изобразил в дупель пьяного, и толкнул Джованни с такой силой, что порвал на нём китель. Потом всем телом бросился на друга, и оба завалились у самой проходной. Уже по-настоящему ругаясь, прошли проходную под понимающе-осуждающие взгляды охраны порта. Судно ещё стояло на рейде, итальянские моряки шатались без дела по пристани. Странные эти русские: порт пуст, а единственное судно держат на рейде. Очевидно, грузить нечего. В результате ещё сутки грузили соленую рыбу, чёрную икру в большие бочки, 50 кг каждая. Одну бочку всё-таки раскололи, и содержимое разбрызгалось по другим бочкам и грязному полу трюма. Джованни наблюдал, как грузчики облизывали подошвы своих грязных сапог, руками зачёрпывая с пола и запихивая её в рот. Итальянцы отворачивались, чтобы не смотреть на несчастных, обезумевших от голода людей. С камбуза принесли мешок сухарей, собранных командой для дельфинов, чтобы на обратном пути любоваться их игрой.

С тяжёлым сердцем Джованни покидал этот город. Господи! Неужели его раньше величали южной столицей Российской империи? Что-то произошло в его жизни, а что, он никак не мог понять. Ещё этот Марио всё время рядом крутится – напоминает об этой девочке с серыми глазами. Нужно бы ему объяснить, что всё это ему ни к чему, ни рассказы о Красной России, ни об этой Анне. Но он молчал, злился и слушал. Потом ночью переваривал эту информацию, сжимал и комкал мокрую от пота подушку. Забывался, устав видеть перед собой эти глаза, эту припухшую верхнюю губу, этот маленький ротик. Она совсем ещё ребёнок, Анна... золушка-девочка из страшной сказки.

Вероника с Анной подружились. В порту к подружкам относились хорошо. Обе улыбчивые, добрые хохотушки, к тому же хорошенькие, одна черноволосая, как воронье крыло, другая с вьющейся конной волос спелой пшеницы. Ребята за ними пытались ухаживать, но каждый раз получали от ворот поворот. К тому же девчонки серьёзные – учатся, на танцы, вечера молодёжные ни ногой.

Год пролетел, Марио за это время дважды приходил в Одессу на разных судах. О Джованни он ничего толком не мог сказать. Контракты они заключали на разные суда, в Италии не сталкивались. Весной 35-го года за Анной стал ухаживать молодой человек. Парень был и симпатичный, и учился в мореходном училище, в общем, подходил по всем статьям, так считал отец. Но Анна старалась встречаться с ним пореже. Как все плавающие женихи, у него на суше времени было в обрез, к тому же он ещё учился. Сначала, он даже радовался, что Анна не настаивает, как другие девчонки, сразу свадьбу играть. Потом он несколько раз проверял, закидывал удочку, практически делал предложение руки и сердца, но Анна всё переводила в шутку. От ребят он знал, что Анька ни с кем не гуляет больше. Ведёт себя достойно, однако попытка его на Октябрьские праздники сблизиться потерпела фиаско. Анна его оттолкнула и убежала домой. Через месяц еле выпросил прошения. И вот, наконец, этой весной после просмотра в десятый раз новой кинокомедии «Весёлые ребята» молодые люди объяснились. Свадьбу отложили до следующего прихода жениха из рейса.

Сегодня Анна работала в первую смену, вечером собиралась с Вероникой сходить в кино. Отец из плаванья привёз ей красивое платье, настоящие кожаные босоножки, и Анна гордо шествовала в обновках, перепрыгивая утренние лужи, оставленные дворниками после полива деревьев и первой нежной зелени. Как пышно цветёт акация, все деревья, как невесты, выстроились стройными рядами. Красотища! Впереди лето, осенью свадьба, но лучше об этом не думать, когда ещё это произойдёт, только осенью, далеко. На углу крутится Вероника, поджидает подругу у лестницы, ведущей в порт.

– Анька, посмотри! – Девушка глянула на подругу. В этом платье Анна её уже видела. – Да не на меня, туда смотри! Видишь? – Она посмотрела в сторону порта. – Да не туда, правее. Флаг видишь? Какой флаг? Итальянец в порту

– Вероника, успокойся, – Анна обняла подругу, – может, его там и нет. Он ведь только два месяца тому назад как был.

– Анька, он там, мой Марио... я чувствую.

– Успокойся, тихо ты, пошли на смену, опоздаем. Возьми себя в руки, Вероничка, дорогая, не плачь. Какая-нибудь сексота ещё увидит. Пойдём, моя хорошая, пойдём.

– Анечка, я чувствую, он смотрит на меня.

У Аньки самой ноги стали подкашиваться. Внизу на таможенной площади девушки немного успокоились, судно отсюда не видно. Переодевшись в рабочие комбинезоны, которые им выдали этой весной, повязавшись одинаковыми косынками, девушки превратились в сестёр-близняшек. Бригадир Семёныч, метнув взгляд на подружек, протянул наряд сначала Веронике, потом, вздохнув, сунул бумагу Анне со словами:

– Ты уж, Аннушка, пригляди за подружкой, чтоб без всяких глупостей. Или на другое судно вас послать?

– Все будет в порядке, дядя Сеня, – твёрдо произнесла Анна.

– Ну, смотрите... – усмехнулся Семёныч. – Замуж вам пора, а вы всё по судам бегаете.

Вероника по дороге к судну повторяла: «Марио. Марио, хоть бы он пришёл, хоть бы он пришёл!» И вдруг как дёрнет Анну за руку: «Джованни, Анька, это Джованни, смотри, да не на мостик, он на нижнем трапе. Ну, ты чего? Пошли, не смотри так, много чести». Но Анна не то что идти, она дышать не могла. Сердце девушки стучало так сильно, что она не слышала подругу и не видела его. Только твёрдая рука Вероники толкала её вперёд на встречу с ним. Как они подошли, она не помнила, что он говорил, не слышала. Она боялась поднять на него глаза, а когда, пересиливая страх, всё же посмотрела на него, чуть не свалилась опять с трапа. И только сзади Вероника, а впереди он, взрослый красивый мужчина, удержали девушку. Вероника что-то щебетала, стараясь превратить всё в шутку. Джованни попросил её постоять под дверью, покараулить, пока он поговорит с Анной. Помещение было маленьким, только стол и пара стульев. Он закрыл дверь и двумя руками нежно взял голову девушки, пристально рассматривая её лицо: «Анна, Анна, я тебя лублу!»

На него смотрели серо-голубые глаза, обрамленные густыми ресницами, полными слез, которые медленно стекали по нежным, ещё не загоревшим щёчкам девушки. В прошлый раз у неё были толстые косы, а сейчас гребень выпал и густые, слегка вьющиеся золотистые волосы ласкали его руки.

– Анна, здравствуй!

Его руки стали опускаться по её шее, плечам, подхватили спину, и девушка не отталкивалась, не сопротивлялась. Как долго они целовались, прижавшись друг к другу, они не знали. Только настойчивое периодическое постукивание за дверью Вероники немного их отрезвило.

– Анна, ланч в двенадцать, я буду тебя ждать! – он открыл дверь, девушка вышла.

– Ты что? Вот даёте! Дорвались! Мой Марио тоже здесь. Ты где хочешь быть – на палубе или в трюме? Успокойся, что дрожишь? Что он тебе сказал?

– Ничего.

– Ничего, – усмехнулась подружка, – рот оботри, целовались, ты как пьяная, вот даёшь. Пойдёшь в трюм, лучше там посиди, пока успокоишься. Ты меня слышишь, подруга? Смотри «вира» с «майна» не перепутай. Ты что, ещё ни с кем не целовалась? А как же жених?

Анна молчала. Как она могла с кем-нибудь таким поделиться, как? Чем больше времени проходило, тем больше она понимала, что только его одного она любит больше жизни. И будет любить его вечно, что бы ни случилось. И ждать, сколько нужно, столько и будет ждать, только его, его одного. И вот она дождалась, он там наверху, её капитан, её единственный капитан на всём белом свете, и они будут вместе обедать. Наконец, звук рынды прервал работу, все с облегчением, медленно стали подниматься наверх. Одна Анна осталась сидеть неподвижно на ящике в трюме. Семёныч как сердцем почувствовал, подошёл к итальянскому судну. Грузчики приветствовали начальство.

– Ну, як там, нормально?

– Та дэ там, на суток трое роботы. Там ще Верка Холодная з Анькой залышылыся.

Прозвище Вера Холодная за Вероникой с самого первого дня приклеилось, как без этого в порту? Настоящая фамилия девушки была Студень Вера Мыколаевна. Вероникой её бабушка и Марио называли, ещё Анька, чувствовала, что подруге это приятно, так в детстве её покойная мама называла. Ещё её Верой Холодной в порту прозвали из-за красоты, похожа она была на популярную одесскую актрису, ещё за то, что ни с кем из ребят никогда не гуляла, ни с кем не дружила, вот только Анька хвостиком бегала за ней.

Но Семёныч не был бы Семёнычем, чтобы не выследить девчонку с её тайной. Сдавать своих в порту не принято было, а уж доносить или шантажировать, или, ещё хуже, сплетничать, каралось без пощады. И если такой негодяй объявлялся, то обязательно с ним приключалась беда. Ненароком поскользнётся и в трюм свалится или пол груз попадёт и раздавит его всмятку. Несчастный случай по вине пострадавшего, всегда выносила такое решение комиссия. Семёныч похлопал хлопца по плечу

– Та первыми они до столовки побежали, вы последние, вас я дожидаюсь.

Парень мотнул неуверенно голову в сторону трапа – никого: ну, Верка Холодная, шустрая пацанка.

Анна сидела, как раненный воробышек в трюме, с одной стороны, она бы к Джованни полетела на крыльях, а с другой: что он может о ней подумать. Его рука мягко легла на плечо, она боялась поднять голову. Джованни присел рядом на корточках, в руках он держал фонарик. Она даже не услышала, как он подошёл. Молча он помог ей подняться наверх и, не выходя на палубу, длинным коридором повёл к себе в каюту. Такой красоты девушка никогда не видела.

– Это мои апартаменты, здесь я отдыхаю и работаю. Я плохо говорю по-русски, ты меня понимаешь?

– Си, – тихо ответила девушка. Джованни улыбнулся, снял китель и аккуратно повесил на плечики в шкаф.

– Анна, давай помоем руки, за обедом поговорим. Нам есть о чём поговорить.

Бледное лицо девушки залилось краской, она боялась поднять голову, боже, как стыдно. Что он обо мне подумает? Нет, нужно уходить немедленно. Все знают, что я осталась на судне. Что я стою, как идиотка? Что я здесь делаю? Господи, помоги мне! Но она продолжала стоять и молчать, не в силах шевельнуть ни ногой, ни рукой. Капитан снял со стола воздушную белоснежную салфетку. Большой стол был сервирован на две персоны. Рядом стоял маленький столик на колесиках.

– Анна, давай пообедаем, пойди сюда, помой руки.

Гальюн сверкал чистотой. В зеркале нал умывальником она увидела своё зарёванное лицо замарашки. Быстро опустила комбинезон до талии, сбросила кофту и обмылась душистым мылом, обтёрлась пахнущим свежестью полотенцем. Потом ещё раз прижала к лицу его полотенце и, больше не глядя на себя, выскочила из туалета. Джованни откупоривал бутылку вина. Рукой показал на стул напротив себя и стал наливать вино, сначала себе, потом ей.

– Нет-нет, мне нельзя, я на работе.

– Не будет сегодня работы, у нас авария на судне. Света нет, мы выгрузку отменили.

– Правда? Поэтому в трюме свет погас?

Джованни насмешливо посмотрел на девушку.

– Так мне в бригадирскую, в диспетчерскую надо, документы отдать.

– Не волнуйся, Вероника уже отдала.

– Могут узнать, что я здесь. Это нельзя, нам строго запрещено ходить по каютам, – и лицо девушки залилось еще больше краской, пятна выступили даже на тоненькой шейке.

– Я знаю, Анна, я всё знаю. Если тебя будут разыскивать, то тебя нечаянно закрыли в трюме. Поняла? Я очень ждал этого дня, я учил русский, ты меня понимаешь? Да? У меня в Италии есть учительница – русская Алла, из ваших одесситов. Её муж плавает на моём корабле – француз. Они вдвоём с Марио меня учат говорить по-русски.

Всё было как во сне: вино, вкусная еда, поцелуи, его руки, тело. Он ласкал её как маленького ребёнка, как девушку, как любимую женщину. Её больше не существовало. Сколько раз она мечтала, что увидит его... Вот он идёт к ней навстречу, но дальше ей не хватало фантазии, и опять она шла к нему навстречу. А сейчас она пришла, наконец, пришла к нему навсегда. Потом, первый раз в жизни, она мылась с ним водной ванне, он растирал её тело замечательной губкой с ароматным мылом, как ребёнка, закутал в шёлковый восточный халат и отнёс в постель.

Анна! Как приятно произносит он её имя. Раньше оно ей совсем не нравилось: Анька! А он по-особенному: Анна, Анна!

Только когда стемнело, девушки с нижнего трапа спустились и быстро побежали к Семёну в бригадирскую.

– Ну, вы, девки, обалдели! Совсем голову потеряли! Шо ж вы так меня подставляете, в нахаловку остаётесь на судне, а мне потом выкручиваться. Ума лишились полностью. Шо других мест для свиданок нет? Раз так приспичило. Верка, это твоих рук дело, и эту за собой потянула. Вот её батька узнает, получите обе, да ещё мне перепадёт сполна.

Девушки молчали, опустив головы, не проронив ни слова.

– Ладно, идите, догуливайте, раз ваше время пришло, кавалеры-макаронники уже ушли, распелись, как соловьи. Подальше от порта хоть гуляйте, а я ничого не знаю, не бачив. Своих пацанов им не хватает, смотрите, доиграетесь.

Вероника обняла Семёныча: «Дядя Сеня, не надо, и так тошно, жить не хочется». И сверкнула глазами полными слёз. Анька стояла молча, не поднимая глаз, ей казалось, что все видят, что с ней произошло.

– Вот бы замуж пошли и дурака не валяли, – Семеныч махнул рукой, выпроваживая девушек. Потом долго стоял у грязного окна конторы и смотрел вслед им. «Что эта любовь с людьми делает, как мотыльки на огонь летят, дурочки. А итальяшка-то, макаронник хитрый, подлец, аварию на судне устроил. Думает, он самый умный. Завтра девок к нему на судно не пошлю, пусть поостынут маленько».

Как ни умоляла Верка дядю Семена дать ей наряд на «итальянца», ничего у неё не вышло. Встречались на квартире, которую Вероника уже несколько лет, когда приходил в Одессу Марио, снимала у знакомой тётки, недалеко от порта.

Джованни сам себя не узнавал, чтобы ради женщины он совершал столько глупостей. Первое, что пришло ему в голову, это объявить судно аварийным и отбуксировать его на рейд, «ремонтировать» собственными силами. Хозяин рвал и метал, терпя убытки, но молодого капитана это совершенно не интересовало. Он слал только в Акционерное общество радиограммы, что судно требует ремонта и он не берёт на себя ответственность выводить его в море в таком состоянии. Это был его первый рейс в качестве капитана. А судно, старая развалюха, и это был последний рейс перед капитальным ремонтом. Поэтому акционеры дали согласие и судно отбуксировали в док.

Акт обследования судна привёл в ужас хозяев, от многих работ они отказались. Но и те, на которые они дали согласие, при правильном подходе можно было завершить только к осени. Капитан снял квартиру в центре города, с чёрным ходом через соседний дом. Обе девушки уволились из порта, объяснив, что нужно серьёзно готовиться для поступления в институт. Семён вздохнул напоследок: «Ой, девки, дай Бог вам счастья. Анька, а батько знает? Нет? Я так и думал. О-ох-ох!»

Родители Анны плавали на барже – отец старшиной, мать – матросом, готовила еду на всю команду. Баржа перевозила грузы из Одессы в порты Измаил, Херсон, Николаев. Дома летом бывала только мать, и то заскочит на пару часов, пока в порту идёт погрузка-разгрузка, и назад. Первым засёк Анну с иностранцем материнский племянник Борис. Он был уже женат, имел трехлетнюю дочь. Встреча произошла случайно, в ресторане. Непонятно, кто из них больше испугался, Борис или Анна. Борис любезничал с хорошенькой блондиночкой и замер на полуслове, увидев двоюродную сестру с кавалером под ручку. То, что парень не наш, это видно было за версту, а там кто его знает. Лучше сразу всё выяснить, решил для себя Борис и, улыбнувшись, направился напрямую к Анне.

– Привет, сестричка! Какими судьбами, я думал, ты на барже загораешь, а ты здесь кушать изволишь. Ты нас познакомишь?

– Джованни, это мой брат Борис.

Братец, как всегда, скорчил гримасу: «Не понял, как вы назвались: наполовину – Джо-американец, а на другую – русский Ваня, я что-то не уловил». Джованни сдержанно улыбался, чувствуя, что этот одессит что-то говорит не очень приятное.

– Боря, я тебя не видела, а ты меня. Понял?

– Прощавайте, Джо, прощавайте, Ваня, – брат так же незаметно удалился, как и появился. Анна объяснила любимому неудачный юмор брата, но Джованни, наоборот, его оценил и весь вечер смеялся. Борис, покинув ресторан, распрощался с блондиночкой и остался караулить Анну с хахалем. Ему удалось проследить, куда направилась Анна с любовником, в этом он больше не сомневался. Расстроенный, он поплёлся домой. Жене объяснил, что машина поломалась, и возился, пока не починил. Утром у жены поинтересовался, когда у Аньки свадьба и кто жених. Ответ Муси его поразил. Осенью свадьба, жених плавает и учится в мореходке, так что всё в порядке. Хороший порядок, очень хороший, пробубнил себе под нос Борис. Джо-американец, Ваня-русский. Полный решимости, он решил поговорить с Анькой, пока её отец Павел Антонович не узнал.

Джованни Одесса всё больше нравилась, конечно, это не величественная Италия, но очень уютный и приятный город. Много деревьев, цветов, солнца, отдыхающих на пляжах, в театрах, ресторанах. Много нарядных красивых женщин, и самая главная из них это его любимая Анна. Бывшая южная столица Российской империи здорово обветшала, но публика ему по душе, пусть и простая, в основном рабочие и служащие.

Мысль, что будет дальше с ними, их чувствами, ни на секунду не покидала его. Была бы это нормальная страна, увёз бы он Анну хотя бы в Америку, так нет же. Здесь граждане лишены всех прав, только декларации. В этой стране над всеми один хозяин – Сталин, его портреты повсюду. В Германии Гитлер к власти пришел, обожаемый фюрер, у них в Италии Муссолини. Вся Европа пришла в движение, умные люди эмигрируют в Америку. Европейские страны вооружаются и, похоже, против России. Весь итальянский флот занят был перевозкой оружия всю зиму в Африку. А вообще разобраться, кто против кого, невозможно. Как Анну отсюда вывезти? Через европейские страны нелегально очень опасно.

В конце августа итальянцы покинули Одессу. Обещая обязательно что-нибудь придумать и забрать своих любимых навсегда. Вероника вернулась работать в порт, а Анну отец забрал на баржу. Мать в начале января родила девочку, её назвали Ноночкой. Первого марта прибежала Вероника, девушка была настолько возбуждена, что Анна сначала ничего не могла понять. Оказалось, что с каким-то знакомым моряком Марио передал ей записку, в которой сообщал, что девушки должны быть в Ташкенте не позднее 20 марта. В записке был адрес, куда они должны прибыть. И всё. Времени на раздумья не оставалось и, обманув мать, наговорив ей, что целая группа едет на экскурсию в Москву, девушки уехали. Поезд Москва-Ташкент вёз их навстречу новой жизни, их единственной любви. Больше девушки ни о чём думать не могли.

Ташкент, с его грязными, немощёными улочками, глинобитными не то домишками, не то заборами, длинными лужами, называемыми арыками, сначала шокировал, они с трудом разыскали нужный адрес. Их встретила странная русская женщина и, как только стемнело, отвела в другой дом. Там их встретили Марио и Джованни. Одеты они были в грязные синие халаты, с отросшими усами и бородами. Девушки их сразу и не признали. Этой же ночью они покинули Ташкент, переодев девушек под местных женщин. На ослах с проводником они уходили подальше в непроглядную темень, но рядом были их мужчины и они были счастливы. Через три дня остановились в каком-то ауле и стали ждать других проводников с караваном. Даже любовь не могла ни на минуту подавить нервное состояние беглецов. Джованни постоянно курил и, глядя на Анну, пытался её успокоить, что здесь им ничего не угрожает, они далеко от Ташкента, и никто их здесь не найдёт.

Дни шли, никакого каравана не было. Джованни с Марио и хозяином отправились в соседний аул искать других проводников и другой караван. Уговорились, что если через две недели их не будет, то девушки вернутся снова в Ташкент на старый адрес, там есть гарантированная связь. Прошли эти недели мучительного ожидания, но ни хозяин, ни итальянцы не появлялись. Ещё через неделю заявился хозяин. Понять его не было никакой возможности, ни о том, что случилось, ни где ребята. Он только махал руками на девушек и повторял: Ташкент, Ташкент.

Грязные, голодные, терзаемые неизвестностью, девушки вернулись в Ташкент. Все деньги, которые оставили итальянцы, ушли на проводников. Анна решила вернуться домой, а Вероника упёрлась ждать Марио до конца. Телеграмму с просьбой выслать ей денег Анна отправила двоюродному брату Борису. Но вместо денег за ней приехал сам Борис. Вероника осталась в Ташкенте и вернулась в Одессу только осенью. На обратном пути Анна отравилась, ее рвало. Борис, как мог, за ней ухаживал. Женщина попутчица приняла их за семейную пару и высказала предположение, что, похоже, ваша жена не отравилась, она беременна. Борис пришёл в такую ярость, что они с Анной разругались в пух и прах. Попутчица больше с молодыми не общалась, называя Бориса не иначе, как негодяй. В Москве билетов на Одессу не оказалось, пришлось добираться сначала до Киева и потом только в Одессу. После ссоры Анна не проронила ни слова, она словно окаменела. Дома отец с матерью не задали дочери ни одного вопроса. Всей семьей отправились на баржу, надеясь, что со временем их дочь придёт в себя. Анна целыми днями молча сидела на корме и смотрела вдаль.

На судне матросом работал тёзка отца Павел Нанкин, отслуживший армию. После вахты он ловил рыбу и отдавал Анне, которая молча скармливала её чайкам. После обеда, когда часть команды обычно старалась передохнуть в тенёчке, Пелагея в каюте кормила грудью новорожденную Ноночку. Анна перемыла посуду, поднялась на палубу вылить за борт грязную воду. Один десятилетний Лёньчик носился неугомонно вниз-вверх, играя в капитана, сам себе отдавая распоряжения, команды, и здесь же их сам выполнял.

В очередной раз взлетев на палубу, он приложит ладошку ко лбу, как это делал отец, чтобы лучше разглядеть обстановку на море и отдать очередной приказ. Далеко, почти па горизонте, он заметил надувную камеру, на которой они обычно плавали с Анькой, когда баржа стояла на якоре. Он успел увидеть на камере сестру. Ещё раз пригляделся, влез повыше на рубку, но ничего уже не было видно. Только безмолвное море колыхало своё уставшее разогретое солнцем тело. Он быстро бросился к месту, где обычно лежала камера, там ее не было. Только на корме висел поясок от Анькиного халатика, зацепившийся за крюк. Лёнька пулей слетел вниз, заорал что есть мочи: «Человек за бортом!» Мать выскочила из каюты и огрела его грязной Нонкиной пелёнкой. Ну, ничего не понимает, еле укачала малышку, а этот носится, как угорелый! Но сын продолжат истошно кричать: «Там Анька!»