Текст книги "Хозяин Проливов"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

– Поедем в город? – спросила Арета, с тревогой наблюдая за выражением лица спутника.

– Нет. – Левкон отрицательно покачал головой. – После всего, что рассказал Кирион, не стоит раньше времени осведомлять кого не надоо моем возвращении. Я хочу свалиться дяде как снег на голову.

Обогнув город с запада, спутники снова углубились в степь.

– Мы доедем до Мышиного мыса, а там уже рукой подать.

Меотянка только вздохнула. С тех пор как они двигались в виду старых валов, на которых когда-то кипела работа, а теперь лишь колыхался бурьян, у нее было нелегко на сердце.

– А сколько у твоего отца земли? – спросила она, чтобы отвлечься.

– Много, – бросил гиппарх. – Мы из первых колонистов. Еще мой прадед приехал сюда из Милета. С четырьмя братьями. Им нарезали землю возле самого Мышиного мыса, они ее вспахали, а тут скифы. Кто бежал, кто спасся. Прадед был в Пантикапее, сбрую покупал. Вернулся – ни своей семьи, ни братьев. Одна земля – хоть ешь ее. – Левкон сжал коленями бока лошади и чуть привстал над седлом. – Во-он лиман. За ним направо, и мы у Мышиного. – Так вот, – гиппарх снова пустил коня рысцой, – прадед один всю землю обработать не мог. Договорился с другими колонистами и раздал им куски за небольшую плату. А лет через десять на эти деньги купил место на Соляном озере и построил солеварню. У него было четырнадцать детей, но только дед дожил до совершеннолетия. Он уже все лишние деньги пускал на покупку пустошей: кого убили, кто сам уехал, а земля осталась. Он даже далеко отсюда в степи купил кусок дикой земли с семью источниками. Так и назвал – Семь Колодцев. Все думали: с ума старик сошел, хочет за воду деньги брать. А дед – нет, говорит, за воду брать грешно, а деньги ко мне и так придут. Вышло по его. Кочевники там всегда скот поили. Дед стал туда зерно возить, соль, овощи, посуду. За ним односельчане потянулись. Торжок у Семи Колодцев получился – хоть в город не езди. Не только сам старик разжился, весь поселок у Мышиного прибыль имел. За право торговать на его земле он много не брал. Въезжаешь – диабол, и выезжаешь – тоже. Кому жалко? А он на этой бросовой монете еще три солеварни. Вот как.

Арета с удивлением смотрела на своего спутника. Он так увлекся рассказом о приобретениях своих предков, что перестал даже следить за дорогой. Хорошо, сама девушка внимательно посматривала по сторонам.

– Но кажется, сейчас торга в степи нет? – озадаченно спросила она. – Я первый раз слышу про Семь Колодцев, хоть мы здесь кочевали.

– Все дядя! – Левкон плюнул на землю. – Старый козел! Ну не можешь, не берись! Кто неволил? Ему дед оставил Семь Колодцев, а отцу землю у Мышиного мыса. Все по справедливости. Живи – деньги лопатой греби. Нет! – У гиппарха даже щеки покраснели от негодования. – Мало ему показалось, жадность заела. И ведь предупреждал дед: до тех пор торг стоять будет, пока к воде не притронешься. Тот не послушал. Нанял охрану – и больше без денег ни кружки никому, хоть помирай. А в тех местах скота – за день реку выпьют.

– И как же? – затаила дыхание Колоксай. Она понимала, что ее соплеменникам просто не на что покупать воду, они все меняют на коров.

– Ну кочевники его охрану снесли, недолго думая, – поморщился Левкон. – А вода, веришь ли, в тот же день ушла. Будто заговорил кто-то. Вся земля потрескалась.

У Колоксай широко открылись глаза от удивления.

– А нет воды, нет и торга, – заключил Левкон. – Был дядя богатым человеком и в одночасье из-за своей жадности стал нищим. Отец ему денег дал, а землей не поделился. Прости, говорит, брат, нельзя тебе к живому прикасаться. Уходи в город.

– Тогда твоему дяде есть за что вас не любить, – протянула Арета.

– Есть, есть, – кивнул Левкон. – Он еще собирался жениться на моей матери. Уже и родственники были согласны, и договор заключили. Но когда дядя разорился, ее отец побоялся отдавать дочь за нищего и предложил моему отцу. А тот не отказался. Он, видишь ли, с детства на нее посматривал. Но отец был заика и стеснялся подойти. А оказалось, что и она к нему больше была расположена. Злилась, плакала, говорила, что родители выдают ее за Семь Колодцев. – Левкон скосил глаза, не уверенный, что спутница слушает. Но Арета смотрела прямо на него. – Вот тебе и вся история моей семьи, – усмехнулся он.

– А что же дядя? – недовольно повела бровью Колоксай. – Как он выкарабкался? Сейчас его не назовешь нищим.

– О! – зло рассмеялся Левкон. – Это большой хитрец! Сам Гермес ему в подметки не годится. Он пошел в город, но не завел себе там дела, не купил лавку или корабль в порту, а на все деньги дал взятку казначею Народного Собрания Кали-маху и получил должность ойкиста. Стал землю мерить для прибывающих переселенцев. Тому прирезать, тому дать вместо целины уже кем-то обработанные, но брошенные земли. Все стоит денег. А чтоб Калимах его прикрывал, делился с ним… Вон Мышиный! – Левкон подскочил в седле, вытянув вперед руку. Он даже изменился в лице, ноздри у него раздувались, губы дрожали.

Арета не знала, что сейчас произойдет с ее спутником: засмеется он или расплачется. Гиппарх пустил коня вскачь, оставив девушку далеко позади. Она догнала его у поворота дороги, но Левкон уже справился со своими чувствами и только тер ладонью взмокшие волосы.

– Прости, – выдохнул он. – Такое вдруг нахлынуло. Никогда не думал, что буду рад видеть Мышиный мыс. Для меня это всегда было тяжелым испытанием.

– Почему? – не поняла Арета.

– Я никогда не хотел заниматься хозяйством, – пояснил Левкон. – А родители настаивали. Де мы стареем. Де пора браться за ум. Жениться. Заводить детей. – Он поморщился. – Приехать домой на денек-два значило получить все, что причитается непутевому сыну-гуляке. Как будто я в Пантикапее баклуши бил! – Он зло сплюнул. – Для них важнее урожая ничего не было. А меня от этого мутило. Я ведь знал, что никуда не денусь. Погуляю – и на цепь. У солеварен. – Левкон невесело рассмеялся. – Если б мне тогда сказали, что я с мечом в руках буду драться за собственное наследство… Да забирайте! Даром не надо!

Арета смотрела на него с сочувствием.

– Как поедем дальше? – спросила она, беспокойно оглядываясь по сторонам. – Ей не нравилось, что они до сих пор не видят людей.

– Да, пустовато, – протянул Левкон. – Для этого времени года. Обычно вон там рыбаки осетров ловят. Боги, какая у нас осетрина!

– Соберись! – цыкнула на него спутница. – Ты не на пир едешь.

Левкон сник.

Всадники пустили лошадей вперед и, вместо того чтоб взять вправо к мысу, повернули налево, где за широкой шелковичной рощей белели стены домов.

– Тебе не кажется, что в последнее время нам попадаются одни пустые поселки? – Арета с недовольством повертела головой по сторонам.

Левкон тоже не понимал, куда попал. Прежде оживленная деревня выглядела так, словно по ней прошел ураган. Со многих домов попадала черепица, открывая деревянный скелет крыши. Тростник над загонами и сараями давно был сорван. Фруктовые деревья сохли без полива. Двери домов были открыты. Зайдя внутрь, спутники убедились, что ни одной миски или топчана не осталось за опустевшими стенами. Степь наступала на деревню и уже гнала по безлюдным улочкам кусты перекати-поля.

– Скифы? – предположила Арета.

– Не похоже. Поселок не горел. – Левкон прислушался и различил в отдалении стук топоров, сменившийся шумным падением дерева. – Сад, что ли, рубят?

Он направил коня вперед, и вскоре всадники увидели, как в одном из брошенных дворов двое мужчин с бритыми синими головами и медными ошейниками рабов деловито кололи только что заваленную шелковицу.

– Что ж вы делаете! – завопил не своим голосом Левкон. – Это дом старого Лая! Знаете, сколько времени нужно, чтоб выросло такое дерево?! – Он соскочил с коня и, не обнажив меча, с одной плетью кинулся на невольников. Те побросали топоры и припустились прочь. Но гиппарх живо догнал их и вцепился одному из рабов в ноги. Тот рухнул, пропахав носом теплую пыль двора. Второй хотел было помочь товарищу, но Арета, даже не слезая с седла, захлестнула на его шее аркан.

– Кто вам велел рубить сады? – задыхаясь от гнева, кричал Левкон.

Невольники мычали, дрожа от страха и прижимаясь друг к другу.

– Отвечайте! – еще раз рявкнул гиппарх.

– Постой. – Колоксай сжала его руку. – Посмотри на них. Ты ничего не замечаешь?

– Чего? – отмахнулся Левкон. Его глаза скользнули по лицам рабов. Сначала он не понял, о чем говорит спутница. За годы плена гиппарх так привык к рабам-грекам… – Эллины? Они эллины. – У него разом опустились руки. – Вы пантикапейцы?

Несчастные кивнули разом и снова застыли.

– Что же вы молчите? – снова рассвирепел Левкон. – Как в рот воды набрали!

Колоксай протянула руку и, взяв одного из рабов за подбородок, разжала ему челюсти:

– Посмотри, Левкон. У них нет языков.

Она хотела, чтоб он перестал кричать и взял наконец себя в руки. Но гиппарх, кажется, был настолько потрясен увиденным, что никак не мог остановиться.

– Вы из поместья ойкиста Никомеда? – обратилась Колоксей к рабам.

Те закивали.

– Это он приказал вам вырубить сады в деревне?

Второй невольник пошевелил пальцами на обеих руках, изображая огонь, потом постучал по спилу шелковицы и коснулся своего носа.

– Все понятно, – кивнула меотянка. – Фруктовые деревья хорошо пахнут, когда горят в очаге. Ему нет дела до того, кто растил сад. А где люди?

Рабы замахали руками в сторону степи.

– Он всех выгнал. Кто же трудится на полях?

Второй невольник постучал себя и своего приятеля в грудь.

– Рабы? – протянул Левкон. – Так много?

Оба кивнули.

– Воистину эта земля проклята. – Арета видела, как у ее спутника опустились плечи.

– Идите. – Меотянка ослабил аркан. – Но обещайте не говорить о нас никому. Даже жестами. – Она окинула немых хмурым взглядом. – Иначе вам не жить.

Невольники, как по команде, вскочили и прыжками помчались через огороды к морю.

– Я думал: вернусь и по закону оспорю права дяди на усадьбу, – протянул Левкон. – Но здесь нет законов. Видела ты когда-нибудь эллинов-рабов?

– Сколько хочешь, – хмыкнула меотянка.

– Ну не в Пантикапее же! – огрызнулся он. – У себя дома! Так дядя и на меня ошейник наденет!

– Я бы на тебя надела намордник! – с неприязнью бросила Колоксай. – Чего ты расходился? Знал же, куда едешь. Ах, срубили дерево. Ах, увидел невольников-греков. Экая редкость!

Левкон угрожающе положил руку на меч.

– Не выводи меня из себя, женщина.

Но теперь она не могла остановиться.

– Знаешь, что в вас, эллинах, самое плохое? Вы никого, кроме себя, за людей не считаете. Хочешь, скажу, почему я сбежала от отца в восемь лет и пешком ковыляла до ближайшего кочевья: «Люди добрые, отвезите меня к маме!» Пеламон так стеснялся моей косоглазой рожи, что прятал меня от гостей. Признать при всех, что я его ребенок, у него никогда не хватало духу. – Она мерила спутника презрительным взглядом. – Если б ты сейчас увидел рабов-меотов, это бы тебя не потрясло.

Левкон протянул к спутнице руку. Ему хотелось, чтоб она перестала осыпать его упреками, за каждым из которых ясно слышалось: ты такой же, такой же, такой же!

– У тебя вовсе не косые глаза, – только и нашелся что сказать он. – Большие глаза, я говорю.

– А в детстве были косые! – упрямо топнула ногой она. – И скулы широкие! И волосы черные! И… и…

Левкон прижал ее к себе.

– Прекрати. Пожалуйста. Прекрати. – Он поцеловал ее в пыльную макушку. – Хочешь, я сверну шею Пеламону?

– Он уже умер, – грустно сказала Арета. – И никто не убедит его в том, что я могла бы быть ему хорошей дочерью, даже косоглазая.

«Ты будешь мне хорошей женой», – эта мысль пришла как-то сразу, и Левкон не сказал ее вслух только потому, что побоялся сейчас обидеть спутницу. «Подумает, что я ее успокаиваю. Бросаю, как подачку. Нет. Потом. Все потом. Сначала дядя».

Усадьба Никомеда, бывший родительский дом Левкона, располагалась на холме прямо над Соляным озером. Чтобы попасть к ней, спутникам пришлось проехать по узкой, поросшей ивняком косе между морем и лиманом. Грязь на его берегах потрескалась от жары. Крутой подъем вел в горку, и, миновав его, всадники уперлись в окованные медью ворота усадьбы. За время отсутствия Левкона здесь многое изменилось. Подворье разрослось, прибавилось хозяйственных построек. Над домом появился второй этаж, вниз по холму террасами сбегали виноградники, отгороженные от дороги стеной круглых камней, не скрепленных раствором. Там, где у отца были загоны, поднялся просторный хлев из кирпича-сырца. Возле дверей торчала не покосившаяся герма, а новенький бронзовый Приап.

Арета хихикнула:

– Смотри, сам бог черный, а эту штуку ему отполировали до желтизны.

– Это потому, что все, входящие в дом, для оберега касаются его рукой, – отозвался Левкон.

Прямо от ворот к дверям вела дорожка из мраморных плиток. Левкон с усмешкой вспомнил, как все детство бегал по песку, который засыпался ему в сандалии. А когда мать заговаривала с отцом о каменных плитах, тот всегда возражал: мы не должны слишком выделяться среди соседей. Пока мы покупаем землю, а не золото, одеваемся и едим, как все, – нас будут уважать. Как только позволим себе роскошь, начнут завидовать. И тогда не жди помощи. Отец уважал людей из поселка и надеялся на их поддержку. А Никомед разом согнал всех с земли и вон как зажил!

Подбежавшие к воротам рабы не посмели преградить путь хорошо одетым вооруженным господам: явно из Пантикапея, к хозяину, по делу. Благодаря Кириону спутники больше не выглядели оборванцами, и перед ними открывались двери приличных домов. Лица все были новые, Левкон не узнал никого из невольников. Только во внутреннем дворе старая прачка, увидев их, закричала в голос и, опрокинув корыто, ринулась к ногам гиппарха.

– Молодой хозяин! Молодой хозяин! – вопила она, лобызая его сандалии.

«Как же ее звали? Хариксена? Харуса?»

– Встань, встань. Спасибо, что помнишь. – Левкон поднял старуху. – Кто-нибудь из прежних рабов в доме есть?

– Дровосек Дий и конюх Медонт, – запинаясь, ответила та.

– Беги к ним, скажи, что я вернулся. Пусть поспешат в дом признать, что я это я.

– Да в дом-то их не пустят, дорогой господин, – всплеснула руками старуха. – Они дворовые рабы.

«Дворовые, домашние, что-то раньше я такой разницы не припомню».

Левкон оставил ее, зашагав вперед, потому что из внутренних комнат уже доносился громкий раздраженный голос Никомеда. Туда уже сбегали молодые рабыни, вертевшиеся во дворе и слышавшие возгласы Хариксены.

– Племянник? – трубил во все горло хозяин. – Что за вздор? Нет у меня никакого племянника.

Левкон положил руку на меч:

– Есть.

Арета с любопытством уставилась на дверь. Хозяин не заставил себя долго ждать. Это был немолодой грузный мужчина с седыми кудряшками, жесткой проволокой торчавшими вокруг лысины. Приподнимаясь над ушами, они придавали ему сходство с сатиром. Колоксай даже опустила глаза, ожидая увидеть козлиные копыта, выглядывавшие из-под туники.

– Я говорю: какой племянник?

– Прежде всего живой, – мрачно сообщил Левкон, выдвигаясь вперед, – И свободный. А ведь именно этого ты так не хотел, дядя, когда послал скифам отказ заплатить за меня выкуп. И просили-то, тьфу, – десять оболов. Они же не знали о нашем богатстве. Вернее, о моем.

Нельзя сказать, чтоб Никомед плохо владел собой. На его обрюзгшем недовольном лице не отразилось никакого удивления.

– Да ты сдурел, бродяга! – с гневом крикнул он. – Пугать меня вздумал! Мой племянник погиб больше двух лет назад. А ты кто такой, я знать не знаю!

Вокруг них во внутреннем дворе стали собираться рабы, из всех окон высунулись любопытные лица. На верхней галерее тоже теснились люди.

– Ах, не знаешь? – Левкон угрожающе шагнул вперед и, протянув руку, схватил дядю за горло. – Так я тебе напомню.

Никомед заверещал, как поросенок:

– Стража! Сюда!

«У него еще и стража! – поразилась Арета. – Может, тут и конница за углом?»

Из дверей во двор и на галерею мигом высыпало несколько лучников в кожаных нагрудниках и нацелило стрелы на незваных гостей.

– А боевого слона у тебя нет? – фыркнул Левкон, разжимая пальцы.

Дядя грузно осел на пол. Но он быстро пришел в себя, приняв вид оскорбленной добродетели.

– Выведите этих наглецов за ворота и покажите дорогу с моей земли.

– Она недолго будет твоей, – огрызнулся Левкон. – Весь поселок меня знает. И если ты отказываешься признать меня, то найдутся граждане Пантикапея, которые под присягой в Народном Собрании подтвердят, что я Левкон, сын Леарха, твоего брата, а также, – он недобро ухмыльнулся, – хозяин всего этого.

– Иди поищи граждан из поселка, – насмехался Никомед. – Эти овцы в степи глодают отбросы, которые я из милости позволяю им собирать.

– По твоей милости они лишились земли и домов! – Гиппарх чуть снова не бросился на дядю, но Арета удержала его за руку, видя, как опасно натянулись тетивы луков охраны.

«Почему он сейчас нас не убьет? – думала она о Никомеде. – Не хочет делать этого здесь? Слишком много свидетелей? Тогда прикажет сделать это в степи. Как только мы отъедем от усадьбы». Она поймала на себе чей-то изучающий взгляд и с тревогой обернулась. В тени одного из столбов, подпиравших галерею, стоял рослый стражник с густой черной бородой и белым бельмом на глазу. Широкий шрам, шедший через все лицо, придавал ему свирепый вид. Он не держал лук, потому что правая его рука была искалечена, но левая довольно уверенно сжимала обнаженный меч. Кривой охранник с неодобрением пялился на нее, словно собирался прожечь в меотянке дыру своим единственным оком. Арета разозлилась и состроила ему рожу. Одноглазый невозмутимо перевел взгляд на Левкона и пожевал толстыми губами. «Ноги отсюда уносить надо, – подумала девушка. – Что этот искатель правды тут топчется?»

– Выведите их! – взвыл Никомед.

У Левкона хватило ума самостоятельно ретироваться до лошадей и покинуть двор под гул угрожающих голосов стражи.

– Ну и чего ты добился? – зло спросила Арета уже за воротами. – В доме не было ни единого человека, способного тебя узнать.

– Ты ошибаешься. – Гиппарх развернул коня и направил его шагом мимо виноградников.

– Эта полоумная старуха?

– Не только, – бросил Левкон. – Были еще люди.

– Кто? – не унималась Арета.

– Увидишь, – спокойно цедил гиппарх. – Надо отъехать отсюда подальше. Вон за теми камнями видно обе дороги на Пантикапей. И по побережью, и степью. Дядя явно пошлет к Калимаху гонца, – пояснил он.

Ждать пришлось недолго. Вскоре из ворот усадьбы выехал верховой и погнал коня по степи.

– Сможешь снять? – Левкон понимал, что меотянка стреляет лучше его, и не хотел рисковать.

– Быстро идет. – Арета вскинула лук, и прежде чем Левкон успел выдохнуть, темная точка ударила всаднику в спину.

– Теперь к морю. Будет второй. – Гиппарх тронул поводья и пустил лошадь вниз по склону.

На косе скрыться было негде. Только поравнявшись с ивняком, они нашли убежище. Другой гонец появился менее чем через полчаса.

– Люблю иметь дело с предусмотрительными людьми. – Теперь Левкон сам взялся за лук.

По песку лошадь шла медленнее, и он легко сбил седока.

– Двоих уже нет, – констатировал гиппарх. – Всего у него в охране человек десять. Не меньше четырех он оставит оберегать дом. Значит, ждем в гости еще четверых. – Он подъехал к гонцу, спешился и обыскал тело. – Вот и слезные просьбы о помощи. «Дорогой друг и благодетель… та-та-та… Самозванец и негодяй… та-та-та… выдает себя за племянника…» Ага, вот это: «Пытался ограбить дом…» Ну надо же! «Прошу прислать отряд дозорных для охраны…» Вот с отрядом мы повременим. – Левкон выбросил письмо в кусты.

С холма раздался дробный топот копыт. Спутники вновь взметнулись верхом. По крутой дороге к ним мчался небольшой отряд под предводительством одноглазого. Этот последний повел себя в высшей степени странно. Он уже с расстояния громко засвистел, предупреждая жертвы о погоне. Товарищи воззрились на него в крайнем изумлении. Но все дальнейшее произошло слишком быстро, чтобы он успел дать им какие-нибудь пояснения.

Арета вскинула лук и дважды спустила тетиву, предоставляя Левкону право начать ближний бой. Тут она могла ему только помочь, вступать же в личный поединок с более тяжелым всадником для нее было смертельно опасно. Кони сшиблись и закрутились на месте. Послышался стук мечей. Левкон сразу уложил охранника, вырвавшегося чуть вперед. Арета ткнула акинаком в кожаный бок того седока, у которого из плеча и локтя уже торчали ее стрелы. На остальных, развернув лошадь, напал бородатый. Это почему-то ничуть не удивило гиппарха. Несмотря на кривизну и искалеченную руку, одноглазый оказался сильным бойцом. Он держал меч в левой руке и наносил мощные удары, от которых его противникам нелегко было уклониться. Вдвоем с Левконом они смяли сопротивление четверки стражников и прикончили их. Даже со стороны было видно, что эта пара гораздо лучше владеет оружием, чем незадачливые наемники Никомеда.

– Гелон! – Отдышавшись, гиппарх отбил протянутую руку одноглазого. – Вот уж не думал тебя здесь встретить!

Бородач осклабился, обнажив ровные белые зубы.

– А где же мне еще быть, командир? Скажешь, зря я прибился к Никомеду? – Он окинул единственным оком поле битвы. – Скажешь, ты мне не рад?

– Рад, как родной матери! – рассмеялся Левкон, слезая с седла. – Без тебя бы нам пришлось туго. – Он повернулся к Арете, намереваясь представить ее старому знакомцу.

Но Бородач с крайним неодобрением таращился на спутницу гиппарха.

– Кто это? – едва сдерживая неприязнь, спросил он.

– Дочь Пеламона. Учителя, если помнишь, – ровным голосом произнес Левкон. – Арета, это Гелон, раньше он служил дозорным в моем отряде.

Девушка сдержанно кивнула. Бородач только дернул рассеченной бровью.

– Меотянка? – прошипел он.

– Кажется очевидным, что я иду от меотов, – с едва сдерживаемым раздражением оборвал его Левкон. – Скажи лучше, как ты попал к моему дяде?

– Дерьмо одно, – бросил Гелон, ведя лошадь в поводу. – Сначала все хорошо шло. Как ты меня из отряда отпустил, – он помахал в воздухе искалеченной кистью правой руки, – я и не думал, что когда-нибудь еще на лошадь сяду. Вернулся к себе на надел. У самой реки, помнишь, у меня домик был? Мне еще земли прирезали. Жена не знаю как рада была, что я больше с дозорами не езжу. Все тряслась за меня, а вышло… – Его голос стал глухим. – Когда меоты снесли предместье, я в Тиритаку ездил. Возвращаюсь: дом сгорел, а они, мои сердечные, все на обгорелой груше висят. Креуса и пять ребятишек.

Колоксай стало не по себе, и она чуть отстала. Этому человеку было за что ее ненавидеть.

– Раньше, – справившись с собой, продолжал Гелон, – из казны давали на подъем. А тут разом перестали. Калимах сказал: денег нет. Все, мол, бывший архонт на войну истратил. Только себе они такие дома отгрохали, что сразу все стало ясно. – Он облизнул губы. – Я без руки. Куда податься? Своего угла нет. Пошел было в порт. Шесть месяцев мешки с зерном таскал. Хлеба тогда стали вывозить прорву! Как будто последний день живем: все из Пантикапея вытрясти и бежать за море. Ворья развелось! Ты помнишь, чтоб в городе, за стеной, кто-нибудь на ночь ворота тележными колесами изнутри подпирал?

Левкон пожал плечами.

– То-то, – кивнул их новый товарищ. – А теперь каждый вечер люди все со дворов – от наковальни до деревянных козел – в дом затаскивают.

Арета попыталась представить, как воры перетаскивают через забор наковальню, и не удержала смешка.

Бородатый зло сверкнул на нее глазом.

– Твой дядя вздумал себе охрану набирать, – продолжал он, обращаясь к Левкону. – Из одних бандитов. Недаром в порт явился. А кто бы еще согласился людей с земли сгонять? – Гелон замялся, явно испытывая стыд, что и сам оказался в их числе. – Мне уже терять было нечего. Или к Никомеду, или сдохнуть под мешками. Вот я к нему и прибился.

– Неужели в городе больше нет дозорных отрядов? – с возмущением осведомился Левкон. – Хоть ты и без руки, но свое дело знаешь лучше многих.

– Есть. Один, – угрюмо отозвался Гелон. – Два месяца назад снова собрали. Да не от кочевников, от своих же отбиваться! На дорогах, сам видел, что делается. Беженцы да нищие толпами идут. Кого хочешь с голодухи ограбят и зарежут.

– Кто командует?

– Главк. Помнишь его?

– Еще бы. – Лицо Левкона просветлело. – Жив. А я думал…

– Еще как жив, – хрипло рассмеялся Гелон. – В первый же месяц из плена удрал.

Гиппарх подавил тяжелый вздох.

– Он звал меня, – продолжал охранник. – И я б, клянусь Иетросом, ушел от этого кровопийцы. Но у меня тут… – он замялся, – одна, ну сам понимаешь. Меня не будет – ее тут же другие возьмут. А выкупить денег нет. За еду служим.

«Боги, какая нищета!» – подумал Левкон.

– Хорошо, – сказал он вслух. – А где люди-то? Из поселка?

– Разбежались, – махнул рукой охранник. – Некоторые в степи. Другие у старого маяка в подвале живут. Куда им идти?

– Отведи меня к крестьянам, – попросил гиппарх. – Староста Мол жив?

– Он как раз там и прячется у маяка, – кивнул Гелон. – У него ноги слабые. Далеко в степь уйти не может. Да там и опасно, а у Мола внуки.

Через полчаса путники подъехали к старому маяку, когда-то гостеприимно отмечавшему морские ворота поселка. Сейчас башня покосилась, а в ее фундаменте образовалась громадная дыра, где, как в пещере, ютились несколько семей колонистов.

– Эй, Мол, вылезай! – зычно заорал Гелон. – Протри свои старые глаза. Смотри, кого я к тебе привез, да гляди не обделайся на радостях!

Из темного чрева маяка послышалось ворчание. Старик не настроен был шутить с охраной, но, завидев силуэт Левкона на коне, издал долгий нечленораздельный вопль и поспешил наружу. Мол, как камень из пращи, подлетел к ногам жеребца и обеими руками вцепился в сандалии седока.

– Наш господин! Наш добрый господин!

Такое обращение со стороны свободного поселенца покоробило Левкона. В его понимании хозяева усадьбы были богаче, но не лучше других. Еще дед говорил: «Мы должны жить так, чтоб остальные прощали нам наши деньги». Но сейчас не о деньгах шла речь.

– Вы живы, господин. Вы живы, – повторял староста, шмыгая губчатым носом. – Люди, идите сюда. Сын господина Леарха вернулся. Он защитит нас.

На свет начали по одному выползать оставшиеся в поселке жители. Они опасливо поглядывали на вооруженных всадников и, узнав Левкона, подбирались к нему поближе, чтоб прикоснуться руками к его одежде. В основном это были женщины и дети. Мужчины ушли в степь в надежде подстрелить зверя и набрать хвороста. Судя по изможденным, голодным лицам, приносили они немного. Какие из пахарей охотники?

Левкон спешился. Все с надеждой взирали на него, ожидая, что скажет хозяин. Арета не понимала, почему ее спутник молчит. А гиппарха вдруг охватила давящая тоска. Он помнил этих людей бойкими и речистыми, особенно женщин, хотя им и не положено участвовать в собраниях хоры. Но деревня есть деревня! И старый Мол, такой жалкий и сгорбленный сейчас, не он ли одним окриком ставил на место особо языкастых склочников?

Левкон соскочил с лошади, обнял Мола и почтительно поцеловал ему руку, чем привел Арету в молчаливое негодование. Для нее главным, естественно, был тот, кто сильнее. Они с гиппархом пришли сюда, чтобы оспорить силу его дяди, а вовсе не кланяться какому-то вонючему старосте ополоумевшей от страха деревни.

– Вот что, дед, – сказала она довольно сурово, – господин Левкон приехал помочь вам. Но и вы помогите ему. Готовы ли вы присягнуть в Народном Собрании Пантикапея, что он – это он, сын своего отца Леарха, законный владелец усадьбы на горе? Вы ведь граждане.

Левкон не ожидал от спутницы такой прыти. Все это он мог бы сказать и сам, но, видно, ее что-то разозлило в этих людях. Его людях. Гиппарх вдруг необыкновенно остро почувствовал свою принадлежность к ним, и то, что Колоксай отталкивали его односельчане, первой трещиной прошло между ними.

– Послушай, Арета, – мягко сказал Левкон, – я им все сам объясню. Ты видишь, они напуганы.

– Овцы, – бросила она в сторону.

И это резануло гиппарха по сердцу.

Люди стояли понурой толпой и явно не готовы были давать никаких обещаний. Они-то думали, что Левкон пришел их защитить. Для них он был воин, начальник когда-то большого и когда-то знаменитого отряда. Сам Левкон хорошо чувствовал это.

– Сколько мужчин осталось в поселке? – спросил он.

– Да человек тридцать будет. – Мол все никак не мог перестать кланяться. – Куда нам идти? Никомел говорит: земля не наша. А чья же она тогда?

– Я отдам землю, – заверил его гиппарх. – Как только получу усадьбу в свои руки. – А ты, старик, помоги мне. Ведь за себя стараемся. – Он крепко взял старосту за плечи. – Поговори с мужчинами. Если сегодня ночью они нападут на поместье и помогут мне его захватить, я обещаю не только вернуть вам ваши наделы, но и бесплатно дать зерно для посева.

Мол кивнул:

– А вы, господин? Вы будете с нами?

– Я сейчас отправляюсь в отряд Главка и надеюсь привезти дозорных с собой, – ответил Левкон. – Если повезет, вернусь еще до темноты.

Люди опасливо загудели:

– В усадьбе охрана! У нас дети!

– Пятерых стражников мы убили, – успокоил их гиппарх. – Шестой с нами. – Он кивнул на Гелона. – Сколько осталось в доме?

– Еще четверо, господин.

– Вот видите, – подбодрил их Левкон. – Ваше дело только захватить дом.

– Хорошо, мы попробуем, – вздохнул Мол. – Но… господин, вы клянетесь вернуться?

Левкон взял меч и коснулся его крестовины:

– Клянусь памятью отца.

Он снова вскочил в седло и сделал Гелону знак уезжать.

– Надеюсь, они нас не подведут.

– Уж больно они трусят, – протянула Арета, но, поймав на себе раздраженный взгляд спутника, осеклась. Она не понимала, за что Левкон сердится на нее.

– Можешь отвезти нас к рабам? – Гиппарх погнал лошадь по пустынной улице. – Где живут те, кто работает на полях? Явно не в усадьбе.

– На берегу, под горой. Большой сарай с соломенной крышей, – отозвался охранник. – Никомед считает: нечего тратить на них пресную воду. Кроме питья, конечно.

По крутому спуску лошади съехали к морю чуть не на крупах. У камней несколько человек полоскали одежду. Их бритые синюшные головы уже издалека выдавали рабов.

– Вы толчетесь на крестьянских наделах? – крикнул им Левкон.

Те разом опустили свое тряпье и удивленно уставились на всадников.

Раньше гиппарх никогда не задумывался, как говорить с невольниками.

– Пантикапейцы есть?

Двое выступили из-за спин товарищей.

– Мы из Тиритаки, я и отец, – отозвался тот, что помоложе.

Оказывается, не у всех здесь были отрезаны языки.

– А мы из Мермекия, – подал голос другой невольник, крепко державший за руку соседа. Вид у того был придурковатый. – У моего брата припадки, ему нельзя здесь, – пожаловался мермекиянин. – Я в город его вез к лекарю… Он мочится под себя. Другие рабы обижают его, бьют.