Текст книги "Хозяин Проливов"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

– Надеюсь, там рыбы нет? – Арета подозрительно покосилась на котелок.

«Ненавидит рыбу», – пронеслось у него в голове.

– Нет. – Он занервничал: «Неужели несет рыбой? Я не чувствую! Посуду нужно было лучше мыть. Иногда сухое мясо…»

Левкон уже держал снятый котелок на весу и не знал, нести ли его хозяйке.

– Ну? – потребовала она.

Лучше б ей помолчать, потому что новый раб явно ни умом, ни расторопностью не отличался. Он рванулся вперед с котелком в руках, зацепился ногой за растяжку палатки, наступил на камень, которым был привален край войлочной стенки, и загремел бы, если б Арета вовремя не перехватила ручку котелка. Однако похлебка жирной волной все-таки плеснула через край и обдала ей ногу от щиколотки до пальцев.

Арета завизжала, отшвырнула посудину и начала, прыгая на одной ноге, стягивать короткий сапожок-скифик, в который залилась горячая жидкость. Левкон был потрясен случившимся не меньше нее. Но в отличие от скачущей и стонущей хозяйки он застыл как каменное изваяние, ожидая развязки. Вытряхнув морковь из сапога, Арета подняла на слугу почерневшие от гнева глаза и со всей силой швырнула в него мокрым горячим скификом. Левкон не стал уворачиваться. Подумаешь, сапог! Он уже выставил правый бок и нагнул голову – подставляться надо умеючи. Слева у него два ребра сломаны. По ним бить выйдет больнее.

Но продолжения не последовало. Ругаясь, Арета двинулась к старому казану для дождевой воды мыть ногу. А оттуда запрыгала в палатку и там уже начала скулить. Видимо, он действительно сильно обжег ее. Слабенькие щенячьи звуки перебивались до мурашек знакомыми: «Фагеш-кир-олаг!» Левкона не удивило, что она знает скифский. Кто убил Скила? Но выходило все как-то жалобно. Без нужного напора.

Он не позволил себе жалеть хозяйку. То, что Колоксай не выплеснула гнев сразу, было дурным знаком. Ударит потом. Исподтишка. Когда он не будет готов. Всю следующую ночь Левкон тоже не спал, опасаясь мести за ошпаренную ногу. Мало ли что взбредет ей в голову? Разные случаи бывали. Зимой одного раба при кухне сварили. За воровство жира. Он его продавал рыбакам уключины смазывать. Так вот, сунули живьем в котел и прокипятили, как белье. Чтоб другим было неповадно. А что хозяева творят – не к ночи будет помянуто… Он все-таки заснул. Как вчера, под самое утро. Арета даже не стала его будить. Ушла по делам, и все.

Постепенно гиппарх освоился в новом хозяйстве. Работы было немного, даже на одного. Понятно, почему Арета не держала рабов. Он чувствовал, что женщина тяготится его присутствием. Колоксай привыкла жить одна, и чужой человек в палатке ей был явно не с руки.

Могла бы сбыть раба на кухню или другие работы по лагерю. Дел всегда хватало: сбруя, лошади, телеги. Но это почему-то не приходило ей в голову. Может быть, потому что охранница всегда была страшно занята у царицы. Даже ела и ночевала иногда там. Ее радовало, что кто-то ухаживает за жеребцом, – вот, пожалуй, единственное полезное дело, которым занимался Левкон. Коня звали Арик, и он быстро привык к новому конюху. Такие тонконогие скакуны, в отличие от мохнатых степных лошадок, требовали постоянной заботы. Копыто разбил, ногу потянул, спину натер, вовремя не заметили – и пиши пропало.

Царица закрепила выигрыш за Колоксай, а Ясине, пожелавшей бросить сопернице вызов, приказала подождать с поединком, пока у Ареты не заживет нога. Однажды на кругу Левкон заметил лошадь Ясины, которую привел незнакомый раб. Гнедая приветливо заржала и потянулась гиппарху навстречу. Невольник еле удержал животное, повиснув на узде. По виду он был грек, и Левкон подошел поговорить с ним, как принято. Объяснить, чего бояться у Ясины и как себя вести, чтоб выжить и не загреметь на общие работы. Но пленный был так напуган, что двух слов связать не мог. Видно, Ясина со зла показала себя во всей красе.

– Вот этот? – услышал Левкон у себя за спиной и вздрогнул от неожиданности.

Круг пересекла царица в сопровождении Колоксай. Тиргитао держала телохранительницу под руку и с любопытством разглядывала раба.

– Говорят, когда Македа хотела купить его у Ясины, та заломила цену. Четыре овцы и конь в боевой сбруе. – Тонкие брови царицы насмешливо дрогнули.

– Ну а мне он достался даром, – с вызовом отозвалась Арета.

– Не сердись, – улыбнулась ей госпожа. – Я надеюсь, вы решите дело миром.

«Как бы не так, – думал Левкон, глядя в спину удаляющейся царице. – Я действительно дорого стою, и Ясина этого не забудет».

Теперь он понимал, почему Арета осталась равнодушна к нему. Рабы на кругу были правы. Во взгляде Тиргитао читалось гораздо большее, чем простое благоволение. Его сбило с толку то, что сама Колоксай мало походила на таких женщин. Но кто же отказывает царице?

Значит, и беспокоиться не о чем. Он не нужен ей ни как раб, ни как мужчина. Вернее, как мужчина-раб. Но это-то главным образом и пугало. Холодная, отрешенная от всего Колоксай тенью скользила в своем шатре, а потом надолго исчезала, не сказав ни слова. За неделю они обменялись не более чем парой реплик, касавшихся лошади, сбруи и еще каких-то мелочей. Казалось, все должно устраивать гиппарха, но он постоянно оставался настороже, ожидая от этой странной женщины чего угодно.

На пятую ночь, послушав дыхание спящей, Левкон решил возобновить свои тайные тренировки. Он порылся у себя в головах и, вытащив из-под войлока то, что искал, осторожно выскользнул из палатки. Это была увесистая грабовая палка, найденная им больше года назад, еще в стойбище Псаматы, собственноручно обструганная, в нужной степени подсушенная над огнем и до блеска отполированная ладонями. По весу и центровке она почти идеально соответствовала мечу для верхового боя. Таская воду и чистя лошадей, не сохранишь нужную форму. А он поклялся себе, что рано или поздно, живой или мертвый выберется отсюда. Тогда… будет тогда. А сейчас прикоснуться к оружию для раба – смерть.

Левкон застыл за задней стенкой палатки. Здесь его никто не мог заметить, и бывший гиппарх вдоволь намахался дубиной. Светила луна. В ее обманчивом блеске даже жалкая грабовая палка могла сойти за меч – только закрой глаза и представь, как отливает темным сиянием бронза клинка… Когда Левкон опустил свое «оружие», оно вовсе не казалось ему смехотворным. Может быть, потому, что теперешняя усталость отличалась от той, которая охватывает после рубки дров или рытья лопатой. Болели правильные мышцы. Ныли не поясница и спина, а пресс, икры ног, плечи.

Левкон с хрипом выдохнул и вдруг ощутил, что он не один. Возникло неприятное чувство, что за ним кто-то наблюдает из укрытия. Холодно, без симпатии. Гиппарх быстро оглянулся. Прямо на него из-за слегка откинутого заднего полога палатки смотрела Колоксай. Она стояла на четвереньках, высунув всклокоченную со сна голову из-под войлока и удивленно таращила совершенно черные в темноте глаза. Наверное, ее разбудил звук рассекаемого воздуха. На лице женщины не было написано гнева.

– Кир-олаг! – буркнула Колоксай и, как собака, поползла задом обратно в шатер.

Больше он не удостоился ни звука. Обескураженный таким отношением к своему незаконному занятию, Левкон еще некоторое время посидел на улице, ожидая, не последует ли продолжения. А потом украдкой заполз на свою половину. Судя по тихому сопению, Арета опять заснула. Ей явно было наплевать, чем он развлекается. «Вот интересно, если б я ее сейчас шарахнул палкой по голове, что бы она стала делать?» – не без раздражения подумал гиппарх. Ему вдруг захотелось, чтоб эта невозмутимая стерва осознала, что он может быть очень опасен.

Дальнейшие события развеяли его иллюзии. Нога у Колоксай зажила, и она устроила Ясине показательный мордобой на глазах у всего лагеря. Накануне глупая ишачиха попыталась с ней примириться. По крайней мере внешне. Гадить за спиной Ясина не перестала бы, это Левкон знал. Но открытого поединка по понятным причинам опасалась: вокруг Ареты так и витал ореол ночной убийцы. Мало ли что она выкинет во время боя?

Гиппарх уже заканчивал утреннюю выездку лошади, когда на кругу появилась Колоксай. Она куда-то торопилась. На ней были не обычные щегольские доспехи с блестящими медными вставками, а поношенный кожаный панцирь и легкий круглый шлем, прикрывавший темя. Женщина махнула рукой, подзываете с лошадью, и тут у нее за спиной возникла Ясина.

– Мы повздорили, Колоксай, – сладким, как мед на лезвии ножа, голосом пропела она. – Я не желаю с тобой драки. Да и Тиргитао этого не одобряет.

– Что ты хочешь сказать? – Арета подняла брови, но не повернулась к говорившей.

– Если тебе по вкусу мой раб, оставь его у себя, – продолжала Ясина, бросив быстрый недобрый взгляд на гиппарха. – Но ты должна знать: он достался мне при дележе добычи в синдийской деревне. А до этого был закопан в могилу вместе с прежней хозяйкой.

Впервые Левкон увидел на лице Ареты удивление. Даже испуг. По местным понятиям, он являлся покойником, а то, что продолжал ходить по земле, – страшным святотатством. Согласно закону, Ясина должна была восстановить порядок вещей, убив его. Однако жадность не позволила ей отказаться от сильного здорового раба. К тому же у этой блудливой твари были причины сохранить ему жизнь. У холодной, как вода в чашке, Колоксай – нет.

– Ты меня утомила. – Всадница так и не обернулась к Ясине. – Мне некогда. – Она взобралась в седло и, ударив Арика пятками, перескочила через изгородь.

Гиппарх едва сдерживался, чтоб не вцепиться в горло бывшей хозяйке. Его лицо оставалось каменным, но покраснело, как кирпич. А ведь если разобраться, Ясина всего-навсего ревновала его, беспробудно, как пила. И только поэтому решила погубить.

Колоксай вернулась на закате. Смертельно усталая и на взмыленной лошади. Арик плелся, едва переставляя ноги. Всадница тут же пошла к царице, хотя шаталась и прихрамывала. А Левкон дал коню остыть и повел его купаться, благо вода была еще теплой. Бедного жеребца чуть не загнали, и гиппарх был зол на хозяйку, оглаживая тяжело ходившие бока своего любимца. Бабы, что с них взять? Никого, кроме себя, не понимают!

Он по пояс стоял в море и лил коню на круп соленую воду. Вскоре на берег из лагеря спустилась и сама Колоксай. Раздевшись вдали у камней, она тоже вошла в море, немного поплавала, полежала на волне и выбралась на песок. В вечерние часы на косе многие купали лошадей и мылись сами. Усевшись у камней, Арета стала отжимать и вычесывать волосы. Степняки лишены эллинских понятий о стыде, для них нет ничего неестественного в том, чтоб разгуливать по берегу нагишом: никто же не моется в одежде.

В общем-то Левкон давно ко всему привык. Но сейчас ему показалось, что взгляд хозяйки остановился на его спине. Это ему не понравилось: бежавшему рабу делали метки. Раскаляли в костре медный прут и проводили по лопатке. У Левкона Арета насчитала четыре такие продольные полосы плюс скифское клеймо. Получалось, он пускался в бега пять раз. Не повезло. Гиппарх скривился. Никому не понравится, когда разглядывают знаки твоих неудач. Можно было зайти за коня с другого бока, но рано или поздно придется вылезать из воды. Слава богам, Колоксай пялилась на него недолго. Она растерла волосы холщовой тряпкой, закрутила их вокруг головы, оделась и побрела обратно в лагерь, невозмутимая, как всегда.

Наутро Арета одна отправилась к шатру своей соперницы и, пинками растолкав Ясину, во всеуслышание объявила, что готова выпустить ей кишки. Тут же собралась толпа. Всех рабов с лошадьми прогнали с круга, и там Колоксай без особых усилий так отлупила противницу, что притиснутый к изгороди Левкон мог только поаплодировать в душ е.

– Это тебе за игру в кости, – приговаривала она. – Это за неуважение к моей щедрости. Это за чересчур длинный язык.

Ясина, как большой сноп в день урожая, клонилась то на одну, то на другую сторону. Всем, кто следил за поединком, наглядно показали, почему надо опасаться Ареты. И разом подтвердили самые мрачные слухи насчет количества убитых ею людей. У нее был просто талант рассчитывать удар и вкладывать в него всю силу. Когда-то Левкон именно этому учил своих солдат. Сила еще сама по себе ничто. Важно правильно распределить ее, найти у противника слабое место – а на это отпущены секунды, – добраться до слабины и вот тут врубить на полную… Сам он этого не смог. Тем более обидно было сознавать, что какой-то недомерок у всех на глазах, как мясник в лавке, разделывает Ясину. Эту тушу в шесть пудов жира и кобыльего молока. Причем одними руками, не вынимая оружия.

Глядя на это избиение младенцев, Левкон испытывал не то чтобы зависть, а запоздалое раскаяние. Он-то, дурак, первые ночи не спал, думал: подступится – шею сверну. Какую шею? Она действительно убийца. Прирожденная. Хладнокровная. Как на бойне.

– Все? – не повышая голоса, спросила Арета у лежавшей на земле Ясины. Сама она сидела верхом на ней, поставив локоть в ямку на горле противницы.

– Все, – выдохнула та.

– Без обид?

Последние слова Колоксай были встречены дружным смехом. Телохранительница встала и, отряхнув одежду, пошла к изгороди. Подруги Ясины бросились к неподвижному телу.

– Ты ее искалечила! – крикнула Македа.

– Нет, – не оборачиваясь, отозвалась Арета. – Поучила.

Вечером в палетке она знаком подозвала Левкона.

– Завтра до рассвета я уеду, – сказала Колоксай. – В лучшем случае на неделю. В худшем… – Она махнула рукой. – Пока меня нет, помни: ты здесь никому ничем не обязан.

За это было отдельное спасибо. Ничейный раб на время отсутствия хозяина оказывался общим. Его могли заставить копать канаву вокруг лагеря, таскать землю, выгребать навоз, чистить котлы, только уже на всех. Кто угодно мог предъявить на него права: плен есть плен. Только тут Левкон догадался, зачем Колоксай отделала Ясину как раз накануне своего отъезда.

Утром она исчезла, причем так тихо, что гиппарх опять все проспал. А когда встал, то в загоне не только не было самого Арика, но и лошадиный навоз успел остыть.

Колоксай вернулась, как и обещала, через неделю. За это время Левкон уже одурел от безделья. Когда Арета протрубила у ворот лагеря в рожок, гиппарх узнал не столько этот жалобный звук, сколько хорошо знакомый стук копыт. «Переднее правое разбито. Задняя нога потянута. Да что она на нем, через рвы скакала?! Могла бы поберечь чистокровную скотину! Не про вас, кляч, такая добыча!»

Раб поспешил к воротам, чтоб принять коня и… даже опешил при виде Колоксай. Таких измочаленных человеческих ошметков он не наблюдал давно. Арета висела, вцепившись в узду и стучась носом о клочковатую гриву жеребца, в которой застряли репьи и солома. Арик шел, переставляя ноги только по привычке.

Было видно, что всю неделю всадница провела в седле, и если ела, то так – птичьим налетом. Арета сползла на землю, перекинула Левкону повод и, опершись на плечи подбежавших меотянок, захромала к царскому шатру. Только через час «амазонки» царицы принесли ее на плаще обратно. За это время Левкон успел кое-как почистить коня, высоко перебинтовать ему ноги и задать несчастному животному корму. Немного. Чтоб с пережору у Арика не случился заворот кишок.

Телохранительницы Тиргитао положили Колоксай на одеяло у стены.

– Займись ею, – распорядилась старшая. – Ран нет. Но она очень устала.

«Сам вижу! – внутренне огрызнулся Левкон. – Валите отсюда, стадо кобылиц. Весь пол истоптали!» Он наклонился над Колоксай и стал осторожно снимать с нее одежду. Женщина не сопротивлялась.

– Сожги это, – слабым голосом приказала она. – Уже не отстирать.

Действительно, едкий конский пот насквозь пропитал ее кожаные штаны и куртку.

– Я сама вымоюсь. Потом, – прошептала Колоксай. – Вскипяти воду.

Воду он давно уже поставил. Еда тоже была. Но есть она сейчас не станет. Только пить. Позже можно будет заболтать теплого молока с хлебным крошевом и влить туда меду. Левкон накинул на хозяйку одеяло. Несмотря на жару, Арету от слабости бил озноб.

Гиппарх собирался сводить Арика к морю. Беглая чистка в загоне его не устраивала. Спина у скакуна была разбита, а йодистая меотийская вода быстро лечила раны. Когда он вернулся, ведя жеребца в поводу, оказалось, что Арета уже вылезла из постели и наплескала у палатки здоровенную лужу, начавшую затекать под шатер. Удовлетворив свою тягу к чистоте, хозяйка потребовала меду с молоком и, макая в чашку сухую ячменную лепешку, стала смотреть, как он возится с мокрым войлоком.

– Разомни плечи, – попросила она. От сытости ее снова повело в сон.

Левкон оставил столб на месте, ополоснул руки и вернулся к ней. Что тут разминать? Воробьиные косточки! Но когда он как следует взялся за загривок, а потом пошел от плеча к лопатке, Арета взвыла в голос. Мышцы были забиты страшно. Рука вообще каменная. Стреляла. И махала. Сразу видно. Даже запястье распухло. Не бери акинак больше, чем можешь удержать! Тут тоже своя хитрость. Оружие, тяжелее, чем тебе положено, хорошо в коротком бою. Напрягся, перетерпел, использовал преимущество сильных ударов. Колоксай при ее весе это необходимо. Но если долго… Рука отвалится.

«Да ори же ты, дура! Чего зажалась?» – Левкон изо всей силы надавил крест-накрест сложенными ладонями ей на лопатку. Колоксай подавилась криком. Камни в мышцах были с голубиное яйцо. Спасибо, у него руки как клещи. Другой бы не выдержал. Только плечи прошел, а уже сам весь взмок. Что с ногами будет? Он собирался перейти к ягодицам, когда Арета резко и непроизвольно сжалась. Точно ее скрутил мгновенный спазм.

– От коленей, – хрипло приказала она.

Левкон застыл с поднятой рукой. «Как от коленей? Так нельзя». В ее состоянии нужно от шеи до пяток и желательно не один раз. Небось отколотила себе весь зад. Как каменный! Еще и внутренняя сторона бедер сведена.

– От коленей, – прорычала Арета, заметив его замешательство.

От коленей так от коленей! Он спорить не будет. Его еще в первый месяц плена отучили от этого занятия. Самой же хуже! Левкон с раздражением взялся за щиколотку хозяйки, чтоб приподнять ногу, и тут ощутил, что бедра Ареты все еще сведены судорогой. Болезненное узнавание не понравилось гиппарху. Так вот, значит, как? Ее насиловали? Эту ночную убийцу Тиргитао, к которой и подойти-то страшно?

«Меня-то чего бояться? – хмыкнул Левкон. – Вот уж не найти безопаснее!» Он развернул щиколотку, и туг его ждало новое открытие. Круглое бурое пятно украшало левую ногу Ареты. Гиппарх хорошо знал, что это такое. Скифское клеймо для скота. Довольно старое, или она выводила его, жгла потом снова по коже. До сих пор еще можно было различить знак хозяина – круг и три глубокие точки в нем. Левкон помнил это клеймо, оно принадлежало Мадию, сыну Киаксара, брату его хозяина Горбия. У того было две точки, в знак старшинства.

Вообще-то рабов клеймили редко – ходовой товар. И обычно только мужчин. Строптивым ставили знак на видном месте – груди или спине. Самым отчаянным – на лбу. Левкон получил свое после второго побега. Женщин если и метили, то только в малозаметных местах. Например, как Колоксай, с внутренней стороны голени.

«Так она была несговорчивой рабыней?» Гиппарх не удержался, поднял руку и откинул рыжие волосы Ареты с шеи. Так и есть, на смуглой коже была заметна белая нитка незагоревшего шрама. Ошейник всегда делают гладким, но сзади, где скрепляются пластины, никогда не удается как следует обтесать край, и медь натирает…

Левкон не знал, что он испытывает при виде всего этого. Странно было бы признаться в жалости к Колоксай. Но клеймо всколыхнуло в душе гиппарха волну мутных, давно забитых новой болью воспоминаний. В первые дни плена все воспринималось особенно остро. Он ничего не знал, ничего не умел: ни как держаться, ни как смотреть, ни как поворачиваться, когда бьют. Ты еще считаешь себя человеком, а с тобой обращаются, как со скотиной. И в доказательство – каленым железом, чтоб не забыл. Они с Колоксай пережили одно и то же. Просто так скинуть это со счетов Левкон не мог.

– Поворачивайтесь. – Он постучал ребром ладони по ее левой ступне и взялся за правую.

– Хватит, – слабо отозвалась женщина сквозь дрему.

Другую ногу гиппарх домассировал уже спящей. Снова накинул одеяло и вышел. Нужно было сбросить напряжение с кистей рук, помахать ими, растереть. А потом заняться сбруей. Вся покорежена вдрызг. Бронза – мягкий металл – покатался и к кузнецу.

Арета спала часа четыре и ближе к заходу солнца начала беспокойно ворочаться. Кто спит на закате – потеряет душу. Уйдет с последним лучом в Аид. Но может быть, его хозяйка давно ходит по свету без души?

Левкон побрызгал ей в лицо воду, и Колоксай сразу проснулась.

– Арика надо выводить.

– Уже. – Гиппарх кивнул.

– Еще надо. Он много скакал, ему теперь застаиваться нельзя.

– Конь чуть живой!

Колоксай удивленно вскинула на раба глаза, и тот прикусил язык. Сто раз давал себе слово не возражать хозяевам – их лошади, их дело. Пусть творят, что хотят!

– Хорошо, я поведу на круг.

– Нет, не надо. – Арета встала и потянулась за одеждой. – Спать все равно больше не могу. Проедусь за лагерем.

В одиночку в таком состоянии ей тяжело было управлять лошадью, и Колоксай знаком приказала Левкону следовать за собой. Впервые за время пребывания у Коровьего Рога гиппарх покинул лагерь. Это было любопытно, особенно для человека, который спит и видит, как сбежать отсюда. Широкая, утоптанная лошадьми дорога вела вдоль берега, где дул свежий бриз. Вскоре женщина ожила, но не пустила коня быстрее. Арик бежал легкой рысью, и Левкон без труда поспевал за ним, положив руку на холку.

Минут через сорок спутники забрались довольно далеко от лагеря.

– Вон Совиные Ворота, – вдруг сказала Колоксай, показывая рукой вперед.

«По-моему, еще рано, – подумал гиппарх. – До Совиных с час от моря».

– Рубка здесь была страшная, – бросила «амазонка». – Не меньше двух сотен положили.

– Разве? – не удержал удивления Левкон. В шатре у Ясины говорили, что стену взяли наскоком. Он сам слышал, как Македа бахвалилась, сколько было пленных и все сдались сразу, едва мечами помахали.

– Чушь, – отрезала Арета. – Мне рассказывала сестра царицы. За валы дрались зубами, и все погибли. Правду люди говорят: плохое место.

Левкон испытал чувство, похожее на удовлетворение. Не многие способны признать, что твой враг не трус.

– Поворачивай. – Колоксай качнулась в седле. – У меня руки поводья не держат.

Гиппарх потянул Арика за узду, и тут на гребне дальних холмов появилось слабое облачко пыли. Раб прищурился, Арета проследила за его взглядом и ахнула.

– Скифы! – крикнула она, мигом вцепившись в узду и со всей силы давая жеребцу пятками по ребрам.

«Какие скифы с такого расстояния?» – Левкон не успел толком удивиться. Его потащил вперед повод, захлестнувшийся вокруг запястья. Колоксай придержала коня, ремень ослаб, и ладонь раба выскользнула на волю.

– Прыгай!

Гиппарх не дожидался второго приглашения. Теперь уже и он мог различить характерные мешковатые колпаки на головах у всадников, скатывавшихся в долину с холма. Отряд человек в двадцать. Они были все еще далеко. Но если учесть, что и до лагеря не рукой подать и лошадь устала…

– Прыгай!

Эти слова Левкон услышал, уже оказавшись на крупе Арика. Они вдвоем ударили жеребцу в бока, и несчастное животное с места взяло в галоп. «Откуда тут скифы? Переправились у Тиритаки? – Мысли в голове у Левкона неслись тем же галопом, что и жеребец. – Почему никто не предупредил с кочевий? Или это оторвавшийся от своих отряд?» Нет, для горстки заплутавших чужаков скифы вели себя слишком нагло. Они уже заметили цель и с радостными криками ринулись догонять беглецов.

Арик просто летел. Левкон не ожидал от него такой прыти. Но жеребца должно было хватить ненадолго. Чуткое ухо гиппарха уже слышало, что конь идет очень неровно. К тому же вес всадников был распределен неудобно для лошади: тяжелый должен сидеть впереди, а легкий может попрыгать и на крупе. Сейчас же Левкон всем своим весом давил скакуну на задние ноги – сбавлял ход.

– Арик! Давай! Давай! – умоляла Арета, прижавшись к шее коня. – Выноси, милый! Ты же не хочешь в похлебку!

Жеребец в похлебку не хотел, но он и так сделал все, что мог. В какой-то момент до Левкона дошло, что один должен прыгать. Простого движения Ареты было достаточно, чтоб конь встал на дыбы и скинул второго седока. Гиппарх в панике оглянулся. Скифы были уже на середине долины и грозили вот-вот выскочить напрямую, отрезая их от лагеря.

– Меняемся местами, – выдохнула всадница и, резко дернув узду, соскочила на землю.

Левкон скользнул вперед на ее место с такой быстротой, с какой меч входит в ножны. Теперь он почувствовал себя уверенно и наклонился, чтоб за руку вдернуть хозяйку наверх. За долю секунды у него в голове мелькнула мысль, что ведь сейчас он господин положения, Гиппарх мог просто дать коню в бока, и Арик, уже привыкший слушать его руку, понесется вперед, оставив «амазонку» на дороге. Женщина ненадолго отвлечет скифов от преследования. А он на коне уйдет мимо лагеря в степь – пара дней по холмам, и Пантикапей…

Наверное, все это она прочла у него на лице, когда Левкон, уже вцепившись Арете в ладонь, втащил ее на спину лошади и пустил Арика вскачь. Во всяком случае, глаза у нее расширились и потемнели от ужаса.

Они успели. Посты заметили их еще издалека. Было слышно, как в лагере запели трубы, и через несколько минут отряд меотянок уже выскочил за ворота навстречу врагу. Скифы не побежали, вероятно, думая, что справятся с сотней женщин. Но ошиблись. Арета не приняла участия в схватке. Там и без нее хватало народу. Еле живую от усталости, Левкон отнес ее в палатку, а сам пошел к воротам посмотреть, чем кончится драка. Скифов изрубили. Даже не догадались взять пленных, чтоб расспросить: кто, откуда, почему так близко? Иногда у гиппарха слов не хватало, чтоб описать степную тупость. А может, Тиргитао уже все знает? Недаром ведь Арета сразу поняла, что это скифы. Еще ни коней, ни одежды не было видно…

Ночью оба не спали. То ли хозяйка выдрыхлась за день, то ли просто не могла глаз сомкнуть после хорошей встряски. Левкон слышал, как Арета ворочается за стеной, и сознавал: она тоже чувствует, что он не спит.

– Ты там был? – вдруг спросила Колоксай так, словно они только что прервали разговор.

– Вы видели, – глухо отозвался гиппарх.

Арета завозилась, встала и, взяв одеяло, пришла в его угол сама. Она бросила войлок на пол, села, подогнув под себя ноги, и Левкон увидел, что у нее в руках мех и две деревянные чашки. «Пить с рабом? Чем это может кончиться?» Желтое хиосское ударило в донышко.

– Чтоб они сдохли.

Такое предложение грешно было не поддержать.

– Ты знал Мадия?

Знал ли он Мадия? Как говорится, и не раз. Этот выродок сломал ему ребро.

– Нет, – вслух сказал гиппарх. – Моим хозяином был Горбий.

Она шмыгнула:

– Не лучше. Впрочем, кто из них лучше?

И с этим Левкон готов был согласиться. Все скифы редкие скоты. Меотийская неволя не легче. Но здесь, как ни странно, по тебе ходят ногами, потому что ты раб, а не потому, что ты грек. Станешь свободным – и с тобой будут говорить на равных. У скифов не так. Там ты раб не потому, что попал в плен, а потому что грек. Ты уже родился рабом хозяина-скифа и только по недоразумению гулял на свободе. В неволе начинаешь обращать внимание на такие тонкости.

– Долго ты там был? – спросила Арета.

– Около года.

Женщина кивнула. Было ясно, что про себя она говорить не хочет. А он про себя. И все же их что-то удерживало друг возле друга, хотя наполненные по второму разу чашки так и остались нетронутыми.

– Почему ты меня сегодня не бросил? – спросила Колоксай. – Ты же хотел, я видела.

– А почему ты не скинула меня на дорогу? Знала же, что Арик почти сдох.

Она снова зашмыгала носом и ничего не сказала.

– Откуда они тут? – Вот это беспокоило Левкона куда больше ее странного поведения.

– С Борисфена, – вздохнула Арета. – Миновали перешеек и по западному берегу вышли сюда. Я думала, что они двинутся на Феодосию. Но часть отрядов просочилась в Киммерию.

Значит, он не ошибся. Хозяйка ездила на разведку и кое-что узнала. К несчастью, не все.

– А кочевья? Почему они ни о чем не сообщили?

– Должно быть, испугались и ушли в предгорья. Там безопаснее. – Колоксай вздохнула. – Теперь Тиргитао двинется на поиски заплутавших кочевий. Можешь взять вторую лошадь из табуна. Мы будем ехать быстро.

Вот это дело. В дороге всегда легче бежать. Тем более верхом. «Не упусти второй шанс, придурок», – сказал себе Левкон.

– Надо спать. – Колоксай поднялась. – В ближайшие дни отдыхать не придется.

Отдыхать не пришлось уже этой ночью. Левкону показалось, что только он смежил глаза, как раздался невероятный грохот, топот сотен ног, крики и что-то большое бесформенное рухнуло на палатку, сминая правое крыло вместе со столбом, растяжками и всем скарбом. Гиппарх услышал тревожное ржание Арика, метавшегося по загону, а потом удаляющийся стук его копыт. Наверное, конь сорвался, напуганный сполохами огня, криками и стуком мечей.

Скифы напали внезапно. Никто не предполагал, что их окажется так много. Ну один отряд, ну два. Выставили дополнительный дозор и готовились завтра на рассвете сняться с места. Но чужаки пешком подобрались по заросшим колючками балкам вдоль моря, неслышно сняли караульных и открыли ворота конникам, притаившимся за холмами в степи.

Бой завязался уже в лагере. Сонные перепуганные меотянки, не предупрежденные хотя бы криком дозорных, выскакивали из палаток без кожаных нагрудников, с одними мечами в руках и быстро падали под ударами тяжеловооруженных противников. Чтоб добавить сумятицы в ночной бой, скифы подожгли тростниковые крыши над загонами со скотом. Войлок тоже хорошо горел. С гортанными криками бородатые всадники носились по чужому лагерю, опрокидывая бочки с водой, легкие навесы над кузницами, снося изгороди и срывая палатки.

В этой неразберихе мало кто из «амазонок» смог оказать серьезное сопротивление. Женщины метались по пожарищу в поисках лошадей и оружия. Лишь немногие, наиболее хладнокровные, смогли применить луки. Стрельба ночью, среди бьющих в глаза огней по скачущим мишеням почти безнадежна. И все же часть наступавших удалось ссадить на землю, продырявив коням шею. Одна из лошадей, прошитая сразу десятью стрелами, завалилась на палатку Ареты. Левкон слышал треск конских ребер от удара о землю и громкий рык всадника: «Педар-сухте!» В следующую секунду он изнутри накинул на голову врага свободный край войлока и начал душить, не зная, кого боги послали им на голову.

Колоксай спасло только то, что она спала с ножом, всегда придерживая его рукоятку пальцами. Как только войлок хлопнул ее по лицу и меотянка поняла, что шатер падает, она покрепче ухватила кинжал и распорола тугую душную стенку. Сам Левкон выбрался через зазор у пола. Зрелище, открывшееся их глазам, было ужасно. Рослые бородатые воины носились по лагерю, убивая спасавшихся бегством меотянок. Скифы и днем-то выглядели пугающе. Панцири в пятнадцать слоев кожи делали их фигуры великанскими. А ночью, да еще в свете пожара, трудно было побороть суеверный ужас перед облаченными в тяжелые доспехи всадниками.