Текст книги "Дочь кузнеца"

Автор книги: Ольга Сергеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Во дворе, сбоку от дома, стояла крытая повозка. Лошадь из нее была выпряжена, и несколько холопов стаскивали с воза какие-то тюки и уносили их внутрь дома. За их работой приглядывал молодой парень с навощенной дощечкой и металлическим стилом в руках, одетый в добротный полушубок, сшитый мехом внутрь, и бобровую шапку, лихо задвинутую на затылок, так, что были видны выбивавшиеся из-под нее непослушные рыжие кудри. Молодой приказчик сразу же заметил воеводу и поспешил к нему через весь двор, снял шапку, поклонился как младший старшему. Воевода ответил на приветствие и объяснил, что пришел к хозяину – купцу Вароху. Приказчик скрылся в доме, и почти тут же на пороге появился сам купец, который приглядывал за тем, как холопы складывали тюки привезенного товара в погребе.

Варох был плотным немолодым мужчиной с седыми волосами и такой же седой окладистой бородой. Впрочем, несмотря на возраст, его голубые глаза глядели из-под густых бровей цепко и внимательно. Он предложил гостю пройти в дом, но воевода только отрицательно покачал головой, отговорившись неотложными делами и спешкой.

– Я привел тебе товар, – проговорил он. Купец внимательно оглядел молодую рабыню, спокойно стоявшую за спиной воеводы, и поинтересовался:

– Откуда она у тебя?

Воевода едва заметно поморщился любопытству старого купца, но предпочел объяснить:

– Ее привезла дружина, ездившая собирать дань. Ее отдали в одной деревне: им нечем было заплатить, а она была не местной, вышла к ним откуда-то из леса.

Купец не первый год жил в княжеской столице. Его честности доверяли, и поэтому каждый год князь продавал часть собранной дани именно с его помощью. Почему же теперь воевода привел эту девчонку сам, а не прислал вместе с пушистыми шкурками, медом и другими товарами? Все эти мысли промелькнули у Вароха в голове, но он только кивнул на слова воеводы.

– Сними капюшон, – приказал он рабыне.

Девочка помедлила пару секунд, потом подняла связанные руки к голове и откинула капюшон. Из-под облезлой овчины на купца прямо посмотрели серые глаза. Лицо рабыни было очень бледным, а волосы сбились в непонятный колтун, но даже под слоем грязи в лучах утреннего солнца они светились серебром. Купец протянул руку, заставил рабыню показать зубы, остался доволен осмотром. Все это время девочка не сводила с него взгляда пристальных глаз цвета зимней воды.

– Здоровые зубы, хорошие волосы, – купец покачивал головой в такт своим размышлениям. – Она может стать неплохим имуществом, если очередной хозяин не убьет ее за один такой взгляд!

Воевода обернулся на Занилу и ругнулся сквозь зубы. Девчонка продолжала в упор смотреть на купца. Почему она так уставилась на него? О чем она думает? Что она учудит в следующий момент? Воевода мог только мысленно молиться предкам-покровителям, чтобы Вароху не пришло в голову спросить о чем-нибудь саму рабыню!

Словно прочитав его мысли, купец внимательно посмотрел на девчонку и поинтересовался:

– Сколько тебе лет, рабыня?

Занила молчала. Варох подождал, но поняв, что ответа не последует, вновь перевел взгляд на воеводу:

– Язык у нее не вырван. Почему она молчит? Она немая?

– Она разговаривает, – поморщился воевода. – Я сам слышал ее голос. Ее нужно только хорошенько заставить.

– Так, – протянул купец. В его голосе зазвучала насмешка, впрочем, в его глазах ничего веселого не было, во всяком случае, для воеводы. – Хочешь сказать, что она разговаривает, только когда сама этого захочет? Отличную рабыню ты мне привел!

Воевода тихо выругался, вспоминая, что почти те же самые слова он и сам, увидев девчонку впервые, сказал дружиннику, привезшему ее. А ведь покушение на князя сохранили в тайне, и Варох не знает, на что вообще способна эта рабыня!

– Сколько ты дашь мне за нее? – спросил воевода, прекрасно понимая, что дальнейший разговор цену рабыне не набавит. Варох тоже это понял. Он выждал приличествующую случаю паузу, словно подсчитывая что-то в уме. Хотя решение, конечно, уже было принято. Он не был бы Варохом-купцом, если бы не умел мгновенно определять цену любому товару и не ошибаться при этом.

– Пять золотых.

Воевода постарался сдержать слова, которые чуть было не вырвались у него. А чего он ожидал? Окажись он сам на месте купца, неизвестно, захотел ли бы он вообще покупать такую рабыню. Он все равно хотел еще поторговаться, набавить хотя бы еще пару монет. Но взглянув на рабыню, почувствовал вдруг такое облегчение, при мысли, что совсем скоро избавится от нее, что махнул рукой:

– Согласен. Забирай ее!

Теперь уже пришла пора Вароха сомневаться, не предложил ли он слишком высокой цены?! Уж слишком легко воевода согласился! Но слово было сказано, и воевода уже отвязывал от своего пояса конец веревки, которой были стянуты запястья рабыни. Купец кивнул, отцепил от своего пояса кошель, высыпал на ладонь пять тускло поблескивавших монет княжеской чеканкии протянул их воеводе. В ответ конец веревки перекочевал в его руки. Воевода и купец скрепили сделку рукопожатием, после чего воевода поспешил распрощаться с Варохом и исчезнуть со двора. Радость, которую он испытывал от расставания с рабыней, была слишком мало связана с золотыми монетами, но которые потяжелел его кошель!

Купец внимательно посмотрел на свое приобретение, задумался на минуту, но потом, видимо решил, что все время держать девчонку связанной все равно не получится, и развязал веревку. Рабыня только потерла онемевшие запястья, но даже не оглянулась по сторонам: бежать, похоже, ей в голову не приходило.

– Иди за мной! – бросил ей купец и направился к дому. На пороге он остановился: девчонка послушно шла за ним.

«Как может она быть настолько послушной и при этом смотреть вокруг себя таким взглядом?!» – покачал головой купец. Впрочем, эту загадку ему еще предстояло разрешить, если конечно он хочет продать рабыню дороже, чем за пять монет!

Занила провела в доме Вароха-купца почти три седмицы, но все дни слились и смешались для нее.

В тот первый день купец отвел ее на кухню и поручил ее одной из пожилых рабынь, работавших там.

В княжестве сложно было найти диковинку, которой не торговал бы Варох. Занимался он и рабами. В его доме был специально устроен сарай, где и содержались рабы, предназначенные для перепродажи. Поэтому, когда купец, вместо того, чтобы отвести новую девчонку в этот самый сарай, оставил ее не кухне, пожилая рабыня подумала, что ту купили для работы в доме, и с теплом отнеслась к ней. Было в этой девочке что-то хрупкое и беззащитное.

Женщина забрала у маленькой рабыни ее шубу и неодобрительно покачала головой по поводу ее грязных спутанных волос, осунувшегося бледного личика и явно нездоровой худобы, которую не могла скрыть даже слишком просторная одежда. Впрочем, последнее женщина решила начать исправлять немедленно. Она расчистила для Занилы край большого кухонного стола, на котором две девочки-рабыни лет четырнадцати резали зелень и овощи, усадила ее и выдала ей большой ломоть свежего белого хлеба, предварительно щедро намазав его маслом. Занила, за последнее время слишком хорошо усвоившая, что еда – это роскошь, которая бывает далеко не каждый день, с жадностью впилась зубами в предложенное угощение, не переставая при этом настороженно оглядывать всех обитателей кухни.

Женщина еще раз неодобрительно покачала головой: кого же привел хозяин? Девчонка жевала свой хлеб так, будто до этого не ела неделю, быстро двигая челюстями; пальцы, судорожно впившиеся в ломоть, неуловимо напоминали когти дикого зверька, а глаза, казавшиеся в полумраке подвальной кухни темными, смотрели на всех вокруг затравлено и... опасно. Женщина вдруг четко поняла, попробуй сейчас кто-нибудь отнять у этой рабыни ее хлеб, и она бросится на него не хуже маленького, но от того не менее дикого звереныша! Женщина печально вздохнула и повернулась к поварихе, деловито сновавшей у печки, чтобы попросить большую миску похлебки.

После того, как маленькая рабыня наконец-то насытилась и перестала голодными глазищами заглядываться на все съестное вокруг себя, женщина отвела ее в баню, в которой мылись все рабы, и которая также служила в доме купца прачечной. Топить баню ради одной приведенной хозяином неизвестно откуда девчонки никто бы не стал, поэтому женщина просто натаскала горячей воды в большое корыто, поместила туда Занилу и оставила отмокать, а сама принялась отмывать ее похожие на грязный колтун волосы.

Занила послушно позволила себя раздеть, усадить в горячую воду и намылить себе голову какой-то едко пахнущей жидкостью. Все время, пока пожилая рабыня копошилась вокруг нее, Занила с любопытством наблюдала за ней. Она чем-то неуловимо напоминала ей женщину, приютившую ее в деревне, к которой она вышла после нескольких дней скитания по лесу. Может быть, тем, что также искренне заботилась о совершенно незнакомом, угрюмо молчащем ребенке, свалившемся на нее неизвестно откуда и неизвестно, надолго ли. Из деревни и от той женщины Заниле пришлось уйти, спасая ее жизнь и выбирая свой путь... Занила запретила себе думать о той женщине, о мальчиках – ее сыновьях: не хватало еще, чтобы от этих воспоминаний мысли перешли к ее собственной матери!

Вместо этого Занила, смыв с лица пену, стекавшую с ее намыленных волос, принялась рассматривать собственное тело. Занила никогда не была толстой. Да и как может быть толстым здоровый ребенок, все свое время проводящий на улице, в движении? Но теперь... Она была не просто худой, она была очень худой! Сквозь раскрасневшуюся сейчас от горячей воды кожу явственно были видны все кости. Занила усмехнулась, перехватив на себе полный сочувствия взгляд женщины. Теперь она понимала, почему та так поспешно принялась кормить ее: испугалась, как бы только что купленная и порученная ее заботе рабыня не умерла от истощения! Но также Занила понимала и причину теперешнего состояния своего тела. Дело было не в днях голодного блуждания по зимнему лесу (от того испытания она уже успела оправиться). Причина была в том, что два дня назад ее жестоко избили, она много часов провела на столбе, а потом, вместо того, чтобы умереть, не просто выжила, но еще и за считанные часы сумела залечить все свои раны и переломы! Для этого нужны были силы – нужна была еда. Занила снова усмехнулась, совсем не по-детски. Когда она перестала по-детски думать? По-детски воспринимать себя и все окружающее? Этот момент Занила помнила слишком хорошо, но женщине, только что вылившей на нее ушат теплой воды, чтобы смыть пену с ее волос, знать об этом было совсем не обязательно. А в собственных способностях Заниле еще и самой предстояло разбираться.

После того, как маленькая рабыня была вымыта, а ее волосы, оказавшиеся удивительно-светлого почти серебристого цвета, тщательно расчесаны, женщина принесла ей ее новую одежду. Это оказалось длинное платье, сшитое из плотной серой шерсти, и стеганая жилетка. Занила облачилась во все это, не без сожаления вспомнив о таких удобных штанах, с которыми ей пришлось расстаться. Единственное, чему она действительно обрадовалась, так это обуви. Если, конечно, так можно было назвать странные нелепые сооружения из туго переплетенных полосок лыка. По сравнению с добротной кожаной обувью, к которой она привыкла с самого детства, выглядели они довольно убого. Но в княжеской столице, Занила успела заметить, бедняки обувались именно так. Впрочем, в любом случае это было лучше, чем ничего.

Терпеливо дождавшись, пока маленькая рабыня оденется и обуется, женщина отвела ее назад в избу, в крошечную полутемную горницу, в которой жили рабыни купца Вароха. Сейчас здесь никого не было: посреди дня для всех нашлась работа.

– Ты будешь спать там, – женщина указала рукой на полати под самым потолком, отделенные от остальной горницы пестрой линялой занавеской. – Побудь здесь, пока хозяин тебя не позвал, а мне нужно идти.

Занила послушно повернулась и направилась к одной из узких лавок, стоявшей вдоль стен.

– Девочка! – голос женщины, стоявшей на пороге, заставил ее обернуться. – Может быть, ты все-таки скажешь мне, как тебя зовут? Почему ты все время молчишь? Я уже несколько раз спрашивала, но ты будто не слышишь меня?

Занила внимательно посмотрела на женщину. Та уже несколько раз спрашивала? Она попыталась вспомнить. Может быть, женщина действительно о чем-то заговаривала с ней. Занила не слышала, или просто не обратила внимания, или не запомнила... Женщина махнула рукой, отчаявшись дождаться хоть какого-нибудь ответа, и вышла из горницы.

Занила не знала, сколько времени она просидела одна: в горнице не было окон, к ней никто не заходил. Какое-то время она потратила на то, чтобы осмотреться в помещении, где она оказалась. Комнатка была маленькой, бедно обставленной, но безукоризненно чистой: либо в доме купца подобрались на редкость аккуратные и хозяйственные рабыни, либо сам Варох требовал порядка не только в хозяйских комнатах. Занила внимательно рассмотрела пестрые, сшитые из ярких лоскутков подушки, лежавшие на лавках, посидела за прялкой, пристроенной в одном из углов горницы. Попыталась было даже пару раз крутануть веретено, но нитка, вытягиваемая ее пальцами из кудели, получалась толстой и неровной. Занила положила веретено на прежнее место и поднялась с лавки. Ее сестры и пряли, и ткали всем вокруг на загляденье. Только на нее одну матушка вечно бессильно махала рукой. Да и что поделаешь, если у младшей доченьки и веретено из рук валится, и нити в полотне все в разные стороны, и вместо вышивки сплошные узелки да петли торчат? Да и как ругаться на нее, как усадить насильно обратно за работу, если только и мелькнула светлая коса в дверях, и нет уже самой младшей, самой любимой дочери, снова убежала из избы к отцу, в кузню...

Знала бы она, что ее доченька будет вот так стоять в чужом доме, в горнице для рабынь, и думать, какую работу поручит ей назавтра купец – ее новый хозяин.

Занила огляделась по сторонам: кроме большого, обшитого полосами проржавевшего от времени железа сундука в комнате больше ничего особенного не было. В сундук Занила заглядывать не стала: вещи, хранившиеся там, были не ее. Да и что интересного могли накопить рабыни за свою жизнь. Занила осталась стоять посреди горницы, и мысли непрошенными гостями вертелись у нее в голове. Она рабыня в доме купца. Сколько она еще пробудет здесь и что будет с ней потом? Она не знала. Твердо знала она только одно: она должна найти и убить того, кого про себя она называла Хозяином и кого встретила здесь, в княжеской столице, под именем боярина Родослава. Ради этого она осталась жива. Ее отец уже выстроил новый дом, ее мать и сестры ждут ее. Она сделает то, что должна, и сможет уйти к ним. Осталось только придумать, как она это сделает, а для этого ей всего лишь надо придумать, как она уйдет из дома купца.

За такими мыслями и застал рабыню Варох, когда уже ближе к вечеру заглянул наконец-то в горницу. За день он совершенно забегался с прибывшим товаром: пока разгрузили, пока разместили на складе, пока сосчитали, пока распаковали да занялись проверкой... На этом моменте мирное течение столь привычных купцу «пока» было жестоким образом прервано: в половине тюков, доставленных по особому заказу из далеких южных княжеств, вместо пряностей оказались... Да, собственно говоря, те же самые пряности и оказались, только по дороге, очевидно, подмокшие, а от этого превратившиеся в крайне непривлекательного вида комки, покрытые беловатой плесенью и приобретшие характерный запах отнюдь не дорогих приправ и благовоний. Вот за попытками оценить размер этого безобразия, разобраться в причинах и найти виновных и провел остаток дня Варох. Поэтому, когда купец под вечер все-таки вспомнил о своем утреннем незапланированном приобретении, назвать его настроение благодушным можно было лишь с большой натяжкой.

Перешагнув порог, Варох внимательно оглядел рабыню, стоявшую прямо напротив него, и удовлетворенно кивнул своим мыслям. Даже при жалком свете подвешенной к стене масляной плошки было видно, что после хорошей еды щеки рабыни покрывал румянец, а ее волосы, вымытые и расчесанные, падали на спину серебристой волной. Девчонка в будущем обещала блистать очень даже смазливой мордашкой, вот только глаза... Глаза остались прежними: огромные, на пол-лица, темно-серые, прямо, пристально, внимательно смотрящие на купца. И от того, что светилось на дне этих глаз, Вароху вдруг захотелось бежать прочь из горницы! Правда, наваждение длилось лишь долю секунды. Варох не был бы купцом, и не торговал бы уже двадцать с лишним лет в числе прочего товара и рабами, если бы не умел выдерживать еще и не такие взгляды. А собственная секундная слабость могла вызвать у него только гнев!

– Как тебя зовут? – купец решил, что молчание затягивалось, а у него на вечер еще слишком много дел, чтобы тратить время на какую-то девчонку.

Занила внимательно смотрела на купца. Где он был прежде чем прийти сюда? Чем занимался? Его темно-коричневая свита, расшитая по горловине узором, его седая, аккуратно подстриженная борода, его волосы были покрыты какой-то странной красноватой пылью. И запах... Занила никогда не ощущала ничего подобного. Какой-то сладкий и одновременно острый...

– Сколько тебе лет? – купец понял, что ответа на первый вопрос так и не дождется. Его голос все еще звучал ровно, но в нем уже отчетливо звенели металлические нотки. Любой его служащий сейчас уже мчался бы подальше от горницы, лишь бы только не испытать на себе гнев хозяина, а девчонка все также стояла и смотрела на него. И думала о чем-то своем, о чем-то гораздо более важном – он понял это! О чем-то настолько далеком от какого-то там купца и его вопросов!..

Гнев, не сдерживаемый больше, выплеснулся наружу. Купец стремительно шагнул к рабыне, в два шага преодолев разделявшее их расстояние, схватил пальцами тонкий подбородок, дернул вверх, заставив девчонку запрокинуть голову.

– Ты почему молчишь?! – его голос не звучал больше ни ровно, ни тихо. – Ты маленькая жалкая рабыня! Я заплатил за тебя пять золотых монет, потому что мне сказали, ты в состоянии разговаривать! И тебе придется заговорить! Или ты дорого заплатишь за свое упрямство! Ты можешь притворяться сколько угодно, но я знаю, ты можешь говорить: язык-то у тебя на месте, тебе никто его пока не вырвал. Или ты так мечтаешь, чтобы я это поскорее исправил?

В глазах рабыни не отразилось ничего: ни тени страха, ни отголоска боли, а ведь он знал, как сильно сжал пальцами ее лицо. Любая другая девчонка на ее месте уже залилась бы слезами, она же даже не пыталась освободиться. Что ж, значит он будет учить ее по-другому!

Варох схватил рабыню за руку и почти выволок ее из горницы, протащил сквозь сени, на задний двор, резко толкнул от себя, рассчитывая, что она не устоит на ногах и свалится на растаявшую за день, а теперь успевшую подмерзнуть на вечернем морозце землю. Занила споткнулась в своей непривычной неудобной обуви, но устояла, вцепившись руками в бревенчатую стену конюшни. Варох стремительно, словно и не было седины в его бороде, ворвался в конюшню, чтобы через секунду вновь выйти во двор, держа в руке свернутый тугими кольцами хлыст. Упругое кнутовище заскользило, распуская по земле темные кольца, хищно зазмеился тонкий кончик. Занила, словно завороженная, следила за ним, пристально, внимательно, как минутами раньше разглядывала самого купца, молча.

Варох замахнулся. Хлыст взвился над его головой, со свистом прочертил полосу в стремительно темнеющем зимнем воздухе и впился в бревна конюшни, справа от прижавшейся к ним крошечной человеческой фигурки. На потемневшем от времени дереве осталась свежая светлая полоса.

Рука Вароха поднялась вновь. Из дверей конюшни осторожно показались работавшие там холопы, привлеченные шумом. На крыльцо также успели уже выбежать почти все обитатели дома купца. Хлыст высоко взвился над головой Вароха и стремительным, неуловимым глазом движением понесся вперед, с пронзительным свистом впился в деревянную стену, на этот раз все-таки задев рабыню, прижавшуюся к стене. Основной удар пришелся на плечо, кое-как защищенное платьем, и только самый кончик скользнул по руке, распоров кожу на тыльной стороне ладони. Занила вздрогнула от резкой боли, опустила глаза на свою руку, еще ниже, на быстрые алые капли, стекавшие по пальцам вниз, на землю. Она чувствовала боль, но она чувствовала ее также, как и тепло собственной крови, струившейся по пальцам, также как пронзительный холод морозного зимнего вечера, как твердость смерзшейся земли под ногами.

Занила внимательно смотрела на капли крови, одна за другой стекавшие на землю, словно стремилась разглядеть в них что-то новое. И ей это удалось. Капли, еще секунду назад бывшие темно-алыми, у нее на глазах посветлели, медленно, но неумолимо превращаясь в жидкое серебро. То самое, что (она точно знала) текло по ее жилам. Теперь она могла видеть его, не только потеряв сознание и находясь на грани смерти. Занила также внимательно посмотрела на свою руку, и кожа под ее взглядом стала прозрачной. Было отчетливо видно, как змеятся под ней ниточки живого серебра, переплетаясь, охватывая все ее тело призрачным кружевом силы. Занила внимательно проследила взглядом за тем сосудом, что был рассечен хлыстом купца: вот здесь одна из его стенок была разрушена, отсюда серебристые капли стекают на землю, вот он уходит выше по запястью, а вокруг него обвивается словно паутина, дрожащая и пульсирующая. Занила задумалась: что это может быть, и ответ пришел к ней сам – боль. Дрожал и пульсировал нерв, наливаясь нездоровым темным свечением – именно здесь в ее руке поселилась боль. Занила сосредоточила все свое внимание на этом сгустке энергии, вспомнила серебристый шарик, танцевавший на кончиках ее пальцев среди тьмы, и не только одной мыслью, всем своим существом приказала: «Стоп!». Боль исчезла. Словно погасла задутая порывом ветра свеча. Как будто ее и не было никогда раньше, а хлыст купца не рассекал ее кожу.

Занила подняла глаза. Варох стоял перед ней, и кнут только что свернул свои послушные кольца возле его ног, а купец уже поднимал руку в новом замахе. Никто не ждал, пока она сумеет успокоить боль, просто с момента предыдущего удара успела пройти лишь доля секунды! «Время – то же серебро. Осталось только найти сосуды, по которым оно течет!» – поняла Занила, но хлыст взвился в воздух, не удерживаемый ничем, готовый остановиться, только встретившись с живой плотью...

– Хозяин! – пронзительный женский крик, раздавшийся откуда-то со стороны крыльца, удивил Занилу не меньше, чем самого купца. Она и Варох обернулись одновременно, отыскивая глазами источник шума, посмевший отвлечь их.

– Господин Варох! – к ним с крыльца через весь двор неслась пожилая рабыня, та самая, что кормила и мыла Занилу. Девочка отметила, что узнала ее. Голос Вароха был холоднее стылого зимнего воздуха:

– Чего тебе, Вельха?

– Хозяин, – женщина бухнулась на колени у ног купца, прямо на смерзшуюся комьями землю. – Не бейте ее! Она всего лишь ребенок! Вы же убьете ее!

Остальные рабы и слуги, столпившиеся вокруг, молчали. Варох и сам на долю мгновения потерял дар речи: никогда еще ни один раб не смел перечить ему или останавливать его руку. Но пожилая рабыня валялась на земле у его ног.

– Не бить ее?! – в голосе купца пронзительным льдом зазвенела усмешка, от которой всем вокруг сразу стало не по себе. – Не бить ее? – повторил свой вопрос Варох, указывая рукоятью хлыста на Занилу, по-прежнему стоявшую, прислонившись спиной к стене конюшни. – Посмотри, девчонка, эта глупая старая рабыня валяется у меня в ногах и умоляет не убивать тебя! Чем же ты так ей приглянулась? Посмотри, как она глупа! Она даже не понимает, что тебе наплевать на нее! Или нет?..

Рука купца взвилась в мгновенном резком замахе, который никто не сумел ни заметить, ни отследить. Только пожилая рабыня, скорчившаяся на земле, успела вскинуть руки к голове, прикрывая лицо от со свистом опустившегося на нее хлыста. Женщина вскрикнула от боли, а по ее рукам зазмеилась глубокая красная полоса. Купец взмахнул хлыстом еще раз, и снова темный жадный кончик с пронзительным звуком рассек воздух, впиваясь в тело беззащитной женщины, валявшейся на земле. Еще раз... На этот раз удар пришелся по спине, разрывая старую ткань грубого серого платья.

– Ты смотришь?! – Варох на минуту оторвался от своей жертвы и обернулся к Заниле. – Она просила не бить тебя!

Девочка вдруг отделилась от стены и шагнула вперед, высоко вскинув голову:

– Чего ты хочешь от меня?

Рука купца опустилась. Вот так. Никаких детских воплей. Никаких просьб не бить. В пяти словах, произнесенных голосом, в котором не было ничего детского, вся суть того, что здесь происходит.

– Ты назовешь мне свое имя? – Варох, казалось, забыл о пожилой рабыне, валявшейся у его ног.

– Занила.

– Сколько тебе лет?

– Зим? – переспросила девочка, переводя времяисчисление в привычные ей понятия. – Одиннадцать.

– Ты будешь говорить?

– Если ты будешь спрашивать.

Хлыст резко взвился в руке Вароха, с визгом впился в ледок, сковавший землю у самых ног маленькой рабыни. Та не отшатнулась, только на долю секунды инстинктивно прикрыла глаза.

– Ты должна говорить: «Да, хозяин»!

-Да, хозяин.

Лишь эхо его собственных слов. Ее голос прозвучал ровно. Тихо. Ровно, спокойно, послушно... Но ни на долю секунды это послушание не отразилось в ее взгляде! Как раньше она двигалась, выполняла то, что ей приказывали, так теперь она будет говорить. Варох-купец понял это, скручивая хлыст ровными тугими кольцами, пока рабы расходились со двора. Добился ли он хоть чего-нибудь?

Занила вошла в избу, вслед за остальными рабами. В полутьме сеней она взглянула на свою руку, несколько минут назад рассеченную хлыстом купца. По светлой коже на тыльной стороне ладони змеился едва заметный красноватый след. Даже не шрам, просто воспоминание, стремительно тающее на глазах...

Когда Занила вошла в горницу для рабынь, где ее поселили, там уже собрались остальные женщины. Они окружили Вельху и, сняв с нее платье, обрабатывали раны, оставленные на ее коже хлыстом купца. Две девочки-подростка, которых Занила уже встречала на кухне, как раз выносили в сени плошку с водой и окровавленные тряпки, пропустив к Вельхе повариху с баночкой какой-то остро пахнущей мази. На Занилу никто словно не обратил внимания или, во всяком случае, все старательно делали вид, что это так. Ни одна женщина не заговорила с ней. Впрочем, как и в следующие несколько дней. А потом либо рабыни поняли, что Занила вряд ли замечает их молчание, либо им просто надоело, да и сама Вельха не держала на нее зла и не обвиняла ее ни в чем: она-то знала, что приняла решение сама. Но и общаться с ней больше не пыталась.

Все эти дни Занила провела на складе, куда на следующее же утро отвел ее купец. В просторном подвальном помещении было сухо и довольно прохладно. Занила, одетая в толстое шерстяное платье и меховую безрукавку, не мерзла, только руки, обнаженные до локтей и перепачканные красновато-коричневым порошком медленно коченели, поэтому Занила время от времени протягивала пальцы к огоньку, плясавшему на поверхности плошки с маслом, стоявшей возле нее. Кроме этого огонька в помещении были еще две лампы, подвешенные по стенам, но им не удавалось рассеять темноты, царящей в подвале. Во мраке, уютно свернувшемся по углам, прятались тяжелые окованные сундуки и полки, сверху донизу уставленные купеческим добром. К центру комнаты были стащены мешки с теми самыми пряностями, что должны были принести Вароху-купцу такие прибыли. А на деле оборачивались сплошным убытком. Маленькую рабыню посадили перебирать их: просеивать и ссыпать в чистые мешки хорошие, отделять и раскладывать на просушку то, что еще можно было спасть, сгребать в отдельную кучу в углу безнадежно испорченное плесенью.

Маленькая рабыня сидела в центре полутемного склада на выделенном ей колченогом табурете, поджав под себя ноги, в окружении развязанных и распотрошенных мешков, время от времени позволяя себе разогнуть спину и протянуть к огню тонкие руки. Но даже если она прикрывала глаза, болезненно-яркий огонек продолжал плясать перед ними, а в воздухе по-прежнему висел аромат пряностей. Этот запах... Заниле казалось, что он пропитал ее всю, сладковато-острый, будоражащий, заставляющий ее голову кружиться. Он преследовал ее, даже когда она по вечерам поднималась из своего подвала, а внизу и вовсе окутывал ее плотной пеленой.

Пару раз за день к ней на склад спускался сам Варох-купец или его племянник – управляющий. Рыжий парень не задерживался надолго и быстро уходил, дав пару коротких указаний, а купец и вовсе ограничивался одним коротким взглядом. Больше Занила не видела никого. Впрочем, Занила была скорее довольна: она была одна, она могла думать.

День за днем руки маленькой рабыни пересыпали пряности, день за днем ее мысли кружились, снова и снова возвращаясь к одному и тому же: она не может долго оставаться рабыней купца, она должна уйти, должна найти Хозяина и убить его! Пока он еще в городе, пока он не успел уехать. Потом... Что будет потом, не важно. Сейчас она должна найти способ выбраться из дома Вароха. Осталось только придумать, как это сделать.

За прошедшие дни (точнее вечера, когда она была относительно свободна, а не должна была безвылазно сидеть в подвале) Занила успела хорошо изучить место, где ей пришлось жить. Дом Вароха был окружен высоким бревенчатым забором, перелезть через который было бы сложно даже взрослому человеку, а уж для девочки одиннадцати зим и вовсе представлялось невыполнимой задачей. Хлев, конюшня и склады, вплотную примыкающие к дому, делили двор на две части. В передней его части в заборе были сделаны широкие ворота, пропускавшие въезжавшие и выезжавшие телеги, тяжело груженные добром, а также маленькая калитка для пешеходов. Занила уже представила, что могла бы проскочить вместе с каким-нибудь обозом телег, но как не попасться на глаза холопам, возчикам, парню-управляющему или самому Вароху, постоянно толкущимся во дворе? Был, правда, еще задний двор, на котором вечерами, когда рабы заканчивали всю свою работу и возвращались в дом, не оставалось практически никого. Но и калитки, обещавшей Заниле путь к свободе, там не было! К тому же двор купца вплотную примыкал к чужому двору, а забор лишь служил границей двух владений. Так что даже если бы Заниле и удалось перебраться через него, она оказалась бы всего лишь в другом дворе. А как выбираться оттуда? Конечно, не все рабы в доме Вароха были настолько ограничены в свободе как она. Повариха, например, каждый день брала большую корзинку и отправлялась на городской рынок за продуктами, холопы не только грузили товары во дворе, но и помогали при лавке, даже мальчишек, обитавших при конюшне, время от времени посылали в город с различными поручениями. Возможно, и сама Занила когда-нибудь сможет выйти за ворота купеческого дома с его разрешения, отправленная с какой-нибудь посылкой. Но когда это будет? Она не могла столько ждать! Она не может позволить себе вновь потерять след Хозяина!