Текст книги "Заслужить смерть"

Автор книги: Ольга Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

В эту минуту Алима, сияющая теплым внутренним светом, казалась особенно прекрасной, и Триен не решился ответить и нарушить волшебство момента. Οн лишь обнял девушку, прижался щекой к ее волосам, вдохнул едва уловимый запах череды и молил богов защищать Алиму, беречь от невзгод. Особенно потом, когда его не станет, когда ей придется продолжать путь одной.

Вспомнилось условие Зеленоглазого ничего не говорить Алиме о делах шамана и Смерти. Даже не будь этой оговорки, Триен никогда не сказал бы девушке, какую цену заплатит за помощь ей. Никогда не стал бы обременять Алиму столь горьким знанием, а теперь понял, что эта светлая девушка как никто заслуживает того, чтобы жертвовать ради нее всем.

Дни, ушедшие на восполнение резерва и расчет формул, не прошли даром. За почти три недели знакомства Алима окрепла, набралась сил, ее рука полностью восстановилась, хоть и побаливала немного. Триен знал, что это скоро пройдет, а девушка в его выводах не сомневалась. Он постепенно подготовил все к отъезду, стараясь не думать о том, что уезжает навсегда, и не показывать это Алиме.

Она подогнала по размеру женскую одежду, обувь для нее тоже нашлась, а вторую лошадь Триен решил купить в Наскосе. Показываться с Алимой в Пупе он не хотел. Предубеждение против этого было сильным, а Триен старался прислушиваться к чутью. Оно же советовало не брать с собой много денег, хотя изначально он не только собирался заехать в Зелпин попрощаться с родными, но и отдать им все сбережения.

Вечером перед отъездом Триен наведался в Пуп, предупредил старосту, что уезжает.

– В Зелпин семью проведать, да? – догадался тот.

– Совершенно верно, – кивнул шаман. – В этот раз месяца на полтора.

– Χорошо, если кто пришлый тебя, тунтье, искать будет, так и скажу. Доброй дороги, да хранят тебя боги!

Возвращаясь к себе в усадьбу, Триен подумал, что не реже двух раз в год уезжал в Зелпин, часто бывал в Наскосе. Много раз прощался со старостой, но впервые тот желал ему помощи богов. Триен связывал это с амулетами Санхи, реагирующими на настроение шамана, и пожалел, что так и не изучил их должным образом.

Эта мысль перекликалась со снами, преследовавшими Триена последние дни. Они полнились видениями о том, что он еще не сделал в жизни, каким горем станет для его родных смерть Триена на чужбине. Сны с поразительной ясностью показывали людей, которым шаман мог помочь, и оживляли образы хороших событий, которые могли произойти с ним, а иногда и только благодаря ему.

Вспоминались слова Зеленоглазого, подчеркнувшего, что к старости заслужить полноценное посмертие будет проще. В голове то и дело звучал голос Льинны, утверждавшей, что Триен зря губит свою жизнь, что должен просто отправить Алиму в Каганат и забыть о ней. Воплощение не понимало, как можно отказываться от пяти десятков лет грядущей жизни из-за человека, с которым знаком три недели.

Сны Триен объяснял страхом. Убеждая себя, что бояться естественно, думал об Алиме, о том, что поможет светлой и чудесной девушке. В мыслях Триена она была свободной от ошейника и счастливой, на ее лице сияла улыбка, а расправившийся дар покорял красотой и величавостью.

Это было правильно, так, как нужно. К этой цели Триен шел и знал, что цель достойная.

* * *

Странно было покидать этот гостеприимный дом, знать, что больше не увижу, как Триен готовит еду и лечебные зелья, не буду ему помогать. Что больше не пройду между этими грядками и не наведаюсь к курочкам, которых Триен отнес в деревню перед отъездом. Что больше не буду возиться с камушками и перьями, которые он обрабатывал зачарованными составами перед тем, как вплести в амулеты. Что больше не достану воду из колодца-журавля и не вдохну росный утренний воздух. Нигде в мире не было такого вкусного воздуха, как здесь. Близость смешанного леса, множество лекарственных трав, нагретая солнцем земля, хрустальная вода – все это превращало каждый вдох в удовольствие, которое становилось настоящим чудом, если рядом был Триен.

Я корила себя за непроходящее желание обнять его, за то, что искала его близости и млела от его прикосновений. Ошейник срабатывал часто, сменить облик на человеческий получалось далеко не всегда, но рядом с Триеном я об этом не жалела. Лисья ипостась раскрепощала, позволяла делать то, на что в людском обличье я никогда бы не решилась. Но лиса могла ложиться так, чтобы прикасаться к Триену, или тереться мордой о руку, безмолвно напрашиваясь на ласку. Я видела, чувствовала, что ему это приятно, оттого и позволяла себе вольности.

У человеческой ипостаси были, конечно, свои неоспоримые преимущества. Я разговаривала с Триеном обо всем. О семье, о книгах, об истории, о магии и ритуалах. О волшебстве он говорил охотно, и не создавалось впечатления, что он ловко обходит стороной какие-то таинства. А то, как он рассчитал формулы несколькими способами, надеясь найти путь снять ошейник, тронуло меня до глубины души.

О семье он рассказывал с теплом и нежностью, и в такие минуты не любоваться Триеном было совершенно невозможно. От него словно исходило сияние, в лучах которого растворялись все тревоги и сложности. А я поймала себя на мысли, что очень хочу, чтобы меня любили хоть вполовину так сильно, как может любить Триен. Хоть бы в четверть так сильно!

Οн оказался очень начитанным и хорошо образованным, что я по глупости вначале считала удивительным. Итсенский был Триену родным. Его наставница, о которой он предпочитал не говорить, научила его не только руническому северному и аваинскому, но и каганатскому. Мысль о том, что Триен отлично понял всю мою пьяную исповедь, надолго лишила меня покоя, но к этой теме вообще больше не возвращались, и я решила, что переживать не стоит. Ни моя слабость, ни признания явно не повлияли на отношение Триена ко мне, и только это имело значение.

Мы много общались и гармонично сосуществовали. А незадолго до отъезда я осознала, что мне не нужна песня гуцинь, чтобы понять Триена. Он стал первым человеком, которого мне так сильно хотелось прочитать с помощью музыки, и первым, показавшим, что не нужна никакая магия, если действительно, всем сердцем желать услышать другого.

Роса поблескивала на кожаных сапогах, прохладный воздух пах свежестью, рядом шел Триен и вел в поводу черного коня. Пока все необходимое для путешествия навьючили на него, потому что Триен решил не покупать второго коня в Пупе. Во-первых, выбор там был небольшим. Во-вторых, такая покупка вызвала бы множество вопросов, а привлекать внимание Триен не хотел. Как не хотел, чтобы в Пупе знали обо мне. Даже теперь, когда, благодаря проведенному для старосты и сержанта ритуалу, все понимали, что никакая я не преступница.

Доводы казались логичными, Триену, хорошо знавшему местных, я доверяла и просто наслаждалась начавшимся путешествием. Тем более недавно рассвело, и день обещал быть чудесным.

Γраницу шаманских земель я почувствовала. И это отозвалось потерей.

– Ты не будешь возражать, если я когда-нибудь навещу тебя? – вопрос сорвался раньше, чем я успела подумать, уместен ли он.

Триен как-то недоуменно нахмурился, но ответил с неизменной благожелательностью:

– Мне это будет только в радость.

Я улыбнулась и лишь через несколько минут сообразила, что взяла его за руку в безотчетной попытке считать его эмоции. Он не возражал, оттого тепло приятного обоим прикосновения не смущало. В который раз за последние дни вспомнился поцелуй. Пусть глупый, в чем-то смешной, но все равно нежный.

Надо признать, что общество Триена, совершенно не похожего на других мужчин, странно на меня влияло. К нему хотелось ластиться, обнимать его, целовать улыбчивые губы и, кажется, впервые в жизни мне хотелось близости. Но и это открытие не смущало. Рядом с Триеном все казалось искристым, светлым, настоящим настолько, что неловкости просто не находилось места.

За дни знакомства я вновь научилась улыбаться, напевать во время работы стало для меня естественным. Заклинание Триена, разделившее наши жизни на до и после встречи, было самым чудесным колдовством на свете! Я радовалась каждому часу новой жизни, казалось, что до того и не жила вовсе. Поэтому сердце наполнялось щемящей тоской и горечью, стоило подумать о расставании с Триеном. Я не хотела с ним прощаться и знала, что никогда не захочу. Даже если он проживет в Каганате годы, обучаясь у бабушки.

На полуденном привале меня в который раз подвел ошейник – превращение в лису было некстати и как-то мигом опустошило меня, я даже на лапах не удержалась.

– Не огорчайся, – утешил Триен и помог высвободиться из одежды. – Всего лишь нужно отдохнуть. Потом, когда в Наскосе купим тебе лошадь, будет полегче. Ты не будешь так уставать.

Вареное яйцо, кусок холодной приготовленной без специй курицы насытили, жара разморила, я и не заметила, как уснула, прижимаясь спиной к Триену. Проснулась уже в человеческом облике и долго лежала не шевелясь, слушая биение сердца Триена, которого обняла во сне. Он спал, положив руку мне на плечи, и не хотелось его будить.

ГЛАВА 17

Наскос, к которому подошли на второй день пути, Санхи в свое время напичкала амулетами, как и Пуп. Крупный торговый город способствовал притоку заказчиков, и для этого молве о шамане полагалось быть стойко хорошей и уважительной. Но и с такой поддержкой Триен не спешил входить в город и вести туда Алиму.

Каганатское происхождение само по себе привлекало к девушке внимание. Сопровождение шамана усиливало бы интерес к ней в разы. Ошейник бросался в глаза, и его никак нельзя было скрыть даже каким-нибудь шарфом – по жаре результат получился бы строго противоположным. Любая дополнительная одежда приковывала бы взгляды. Стражники Наскоса славились наблюдательностью, а сержанты – способностью быстро делать правильные выводы. Алиму обязали бы выступать в суде в качестве свидетельницы, а чутье подсказывало Триену, что допускать этого нельзя.

Его не покидала уверенность, что ошейник нужно снять как можно скорей, что чары на нем теряют устойчивость, и это серьезно вредит Алиме. Εсли без посещения Зелпина обойтись было нельзя, и те несколько дней Триен ни в коем случае не считал потерей, то суд означал задержку на много недель. Судебная система Аваина не отличалась поворотливостью.

Поэтому Триен оставил Алиму в лесу под защитой круга из молочно-белых кристаллов.

– Отдыхай, набирайся сил. Тебя никто здесь не увидит и не потревожит, – в который раз повторил шаман девушке.

Чары замкнули круг, возвели стену, превратившуюся в купол высоко над головой Алимы.

– Я скоро вернусь, – пообещал он. – Принесу ужин, так что ничего не готовь. Постараюсь сегодня же купить вторую лошадь.

– Хорошо, я буду ждать, – девушка улыбнулась, но улыбка вмиг побледнела и будто сползла с ее лица.

Триен изумленно проследил за ее взглядом и поклонился возникшему из ниоткуда волку-хранителю.

– Я рад, что ты здесь, – погладив его по голове, признал шаман. – Спасибо, что приглядишь за Алимой.

– Кто это? – прошептала девушка.

– Это хранитель, защитник. Не бойся его, именно он привел меня к тебе, когда ты попала в силок. Οн побудет здесь, чтобы тебе не было одиноко. Я удивлен, что ты видишь призрака, хоть твоя магия и заблокирована.

Алима неловко усмехнулась:

– Видимо, все заблокировать не под силу и ошейнику.

– И это замечательно. Не волнуйся, волк не войдет к тебе, просто побудет снаружи. Признаться, мне спокойней оттого, что он решил помочь, – Триен постарался подбодрить Алиму. – Возможно, появится еще и сова, хотя она редко прилетает.

Девушка глянула на ветви ближайшего дерева, зябко повела плечами. И за это сложно было ее винить. Не каждый день можно увидеть настолько сильных призраков животных. Хранители были в семь раз мощней обыкновенных, и это не изменилось за прошедшие годы, хоть Триен и не подпитывал ни волка, ни птицу.

Сержант Ильс был на службе и с удовольствием поделился последними новостями с шаманом. Фейольд и один из его подельников смирно сидели в тюрьме, второго похоронили. Не зря староста сомневался, что бандит, убивший кипиньярского сержанта, доживет до суда. В Кипиньяр послали гонца за бумагами, он должен был вернуться со дня на день, но до первого заседания все равно оставалось порядком времени. Судья всегда вначале изучал документы, а пачка бумаг в этот раз обещала быть внушительной.

Стражник подсказал, где можно купить хорошую лошадь, торговец обрадовался шансу угодить шаману и показывал только действительно стоящих животных. Потому Триен справился быстрей, чем рассчитывал, и задолго до заката вернулся в лес верхом на молодом покладистом мерине. К седлу были приторочены сумки с едой и новой одеждой для Алимы. Путешествовать верхом в юбке без женского седла было по меньшей мере неудобно, а девушке и так хватало сложностей с внезапными превращениями. К тому же такое седло изобрели на западе, и Триен, помнивший костюмы коренных каганаток и, в частности, штаны, сомневался в том, что Алима знает, как сидеть в женском седле.

Догадка оказалась верной. Девушка ездить верхом умела, с каурым мерином сразу поладила, а о дамском седле только слышала и считала его чем-то неуклюжим и противоестественным. Зато просторные штаны явно нравились ей больше северного женского костюма, хоть она и не признавалась.

Когда Триен вернулся, волк ушел, будто сдал вахту. Жаль, что Зеленоглазый так и не сказал, почему после обретения посмертия волк и сова решили остаться. Но у Смерти всегда были свои секреты и цели, о которых он никогда не рассказывал. За десяток лет общения с Заплечным Триен привык к этой особенности знакомца.

Сытная еда, тепло костра, редкое пофыркивание лошадей, безопасная стоянка под куполом и тихое посапывание лисы успокаивали Триена, помогали собраться с мыслями. И было очень кстати, что Алима перекинулась. Касаться обнаженного бедра девушки и в то же время полностью сконцентрироваться на магических потоках и чарах метки он бы не смог, а эта ночь была лучшей для исследования клейма.

Из-за большого расстояния между Фейольдом и девушкой связь стала почти невидимой, но это не означало, что она исчезла полностью. Теперь же, в часе пешего пути от Наскоса, эти нити окрепли. Триен помнил их другими, игольчатыми, шипастыми, призванными причинять боль, и радовался тому, что в день знакомства с Алимой ему хватило силы и мастерства разрушить необычные артефакторные чары на кости девушки.

Карандаш скользил по бумаге, постепенно вырисовывался узор оставшейся части наложенного магом клейма. Пришло понимание, что в ритуале разрушить эти чары не получилось бы, но знание магических законов и чутье подсказали ответ. Заклинания-отмычки нужно подпитать зельем из иван-чая, лебединого цветка и петрушки. Силы именно этих растений могли помочь удалить клеймо с кости, не разрезая при этом кожу.

Ингредиенты, к счастью, не были редкими, а потому дело оставалось за малым. Всего лишь найти, сварить, зачаровать и дать настояться несколько дней. И тогда можно будет избавить Алиму от метки, обезопасить. Триен верил, что без этих чар Фейольд не сможет найти девушку, и удастся сломать предсказание Санхи. Она ведь сказала, что Алима связана с магом до смерти.

Где-то недалеко ухнула сова. Девушка во сне перекинулась, Триен поспешно убрал ладонь с ее бедра, осторожно опустил задравшийся подол сорочки и потянулся за одеялом. Бережно накрыв Алиму и пробормотав возвращающую способность говорить формулу, хотел встать и уйти на приготовленную постель, но девушка поймала его за руку.

– Останься, – тихая просьба, чуть дрожащие в полусне веки, нежное прикосновение.

И Триен не стал противиться. В конце концов, сколько ему осталось, чтобы лишать себя приятной обоим ласки объятий! Он будет держать себя в руках и не допустит большего ради ее же блага, но… Боги! Ему нужна такая поддержка, чтобы не растерять решимость, не струсить, не отступить! Εму нужна Алима, невыразимо родная, теплая и восхитительно уютная. Нужна. Чтобы помнить, ради кого все это делается.

Она прижалась к нему, устроила голову на груди. Темные волосы с заметной рыжинкой пахли чередой, объятия успокаивали. Плохие мысли таяли, будто снег на весеннем солнце, дышать становилось проще.

* * *

Я помнила, что сама попросила его остаться. Помнила, что ночью это казалось мне правильным и естественным. Просыпаться в объятиях Триена, чувствуя его дыхание, тяжесть руки на плечах, наслаждаться ароматами лекарственных трав, которые были прекрасней любых благовоний… Что может быть лучше?

Я с горечью понимала, что так будет не всегда, и знала, что первая, пробная разлука ждет меня в Зелпине. Неприлично неженатым спать в одной комнате, проводить много времени вместе, держаться за руки, обниматься. Неприлично и, конечно же, невозможно в присутствии родных Триена и посторонних. Поэтому я словно пыталась надышаться, насытиться свежим вкусным воздухом перед тем, как зайти в затхлую пещеру, в которой не приходится ждать ни дуновения ветерка, ни солнечного лучика.

За четыре дня пути до Зелпина я не успела надышаться.

Зелпин оказался большим городом, не меньше Наскоса, который я могла оценить только по размерам крепостной стены. При этом с первого взгляда становилось понятно, что это итсенский город, а не аваинский, которых я видела достаточно. В Аваине всегда создавалось ощущение тесноты, сдавленности, будто на дома и улицы людям жаль было тратить место.

Зелпин удивил простором, чувствовалось, что город, один из важнейших торговых узлов северного Итсена, процветал. Это в равной степени подчеркивали и широкие мощеные камнем улицы, и белые дома с темными деревянными балками, одинаковыми ставнями и немыслимым для Аваина украшением окон – цветочными горшками. На фасадах почти на каждом доме под окнами были металлические корзины, в которых росли анютины глазки, герань, а где-то даже розы.

– Тут так красиво, – любуясь городом, я вертела головой, подмечала разные флюгера, росписи на ставнях, какие-то надписи на деревянных балках.

– Жаль, у нас не так много времени, чтобы ты могла по-настоящему узнать Зелпин, – вздохнул Триен. – Но самые красивые места я тебе покажу.

– Спасибо, – я повернулась к нему, заглянула в глаза и в этот момент исключительно ярко поняла, что и он не надышался за дни пути.

Не будь мы верхом, я бы решилась и поцеловала его, а так лишь взяла за руку. Сердце пело, и вопреки пробной разлуке на душе было радостно. Ведь это ненадолго, всего на несколько дней.

Родители Триена жили на западной окраине города. Хоть я и не могла причислить эти кварталы к зажиточным, но отметила, что и дома были ухоженными, и за чистотой на улицах следили, и место для цветов всегда находили. Этим Зелпин напоминал мне родной Гюльхот, получивший свое название из-за множества роз.

Когда мы уже почти подъехали к дому родителей Триена, нас заметили игравшие на улице дети. Двое мальчишек с криком «Тунтье приехал!» побежали вперед, а остальная гурьба так плотно обступила нас, что пришлось спешиться. Триен к такому приему был готов, посмеиваясь, здоровался с ребятишками и каждому дал небольшой пряник, припасенный нарочно для этого случая. Мальчишкам, сказавшим госпоже Льинне, матери Триена, о приезде сына, досталось еще и по монетке.

Οтчий дом Триена был небольшим. Одноэтажное строение, красная черепичная крыша, выбеленные стены, просторный двор за невысоким зеленым забором, грядки с травами и овощами. Таких на улице было множество, но именно этот дом оказался волшебно особенным. На невысокое крыльцо вышла мама Триена и так ласково улыбалась сыну, что весь мир вокруг полнился сиянием и любовью, исходящими от этой женщины, от этого дома.

Родители Триена настолько сердечно обрадовались сыну, что частичка тепла досталась и мне. Теперь предвкушение встречи с моими родными стало еще светлей. Улыбки и искренний интерес, забота, вкусная еда, горячая вода, чтобы освежиться с дороги, и мелодичное звучание итсенского, который я с непривычки плохо понимала на слух, но никогда не призналась бы в этом, чтобы не стеснять Триена и его семью.

Триен был очень похож на свою маму. Тот же овал лица, чуть заостренный подбородок, такие же брови. От отца Триен унаследовал цвет волос, но не стать. Отец был крепче, коренастей, а его речь выдавала человека прямолинейного и бесхитростного. Их дом не отличался богатством. Откуда бы у простого кожевника взяться дорогим вещам? Но по некоторым оговоркам и тому, что Триен отдал матери кошель, становилось ясно, что он всегда помогал родителям деньгами. Очередное подтверждение тому, что Триен хороший сын, было лишь штрихом к портрету, к целостному образу человека, чей взгляд я ловила, чьей улыбкой не уставала любоваться.

Как же странно было познакомиться с его братом! Симорт, будь его волосы такими же длинными, как у Триена, внешне не отличался бы от близнеца. У них даже жесты были похожими, хоть я и знала, что братья разлучились в девятилетнем возрасте, а с тех пор виделись редко и недолго. И даже теперь они будто продолжали движения друг друга, заканчивали фразы. А как они одинаково окликали мать!

Но стоило Симорту посмотреть в мою сторону или просто улыбнуться, и разница между близнецами становилась очевидной и кристально ясной. И дело было вовсе не в том, что для Симорта я была чужой и мало значила. В Триене чувствовалась сила, ощущалась решимость, способность менять судьбы. Сравнение с близнецом ярко показало, что вот обычный человек, с простыми понятными житейскими заботами, а вот Триен.

К сожалению, мое участие в общем ужине закончилось быстро. Превращение, которого боялась в седле, настигло меня за столом и разом лишило сил. Я даже на стуле не удержалась! К счастью, Триен успел подхватить меня, и я почти не ударилась. На ошеломленных людей старалась не смотреть, прятала морду на груди Триена. Я же слышала возглас его мамы, видела, как отец осенил себя знаком Триединой. Какое счастье, что Триен никогда не относился ко мне с предубеждением, ни разу подобным образом не отреагировал на превращение!

– Все хорошо, – прошептал он мне и громче сказал: – Алиме нужно отдохнуть. Я отнесу ее в постель.

Он встал, уверенно и ласково прижимая меня к себе. Я закрыла глаза, не хотела портить впечатление об этих людях новыми свидетельствами резко изменившегося настроя. Стало тоскливо и горько, я ведь так хотела понравиться его родственникам, так радовалась тому, что они явно сочувствовали мне, когда Триен рассказал о рабском ошейнике.

– Ты зря огорчаешься, – уложив меня на кровать в отгороженном занавесями закутке, Триен сел рядом и, заглядывая в глаза, погладил меня по голове. – Зря. Они просто никогда не сталкивались с подобным. Более того, они до сегодняшнего дня даже не слышали, что существуют оборотни.

Я вздохнула. Объяснение было правдоподобным, но легче от этого не стало.

– Они не будут относиться к тебе хуже, поверь мне, – тише добавил он и, заметив мой вопросительный, выжидающий взгляд, пояснил: – Потому что ты мне не чужая.

От этих слов сердце радостно заколотилось, и я пожалела, что не могу сменить обличье и признаться, что Триен мне тоже дорог.

Он снова погладил меня по голове, улыбнулся:

– Отдыхай и ни о чем не тревожься.

Χороший совет, которому хотелось последовать, но на деле это оказалось не так просто. Я пыталась уловить разговоры, по скрипу сдвинутого стула поняла, что Триен поднимал оброненную из-за превращения одежду. Слышала все пρекρасно и не только благодаρя лисьему облику. Дом был небольшим, а в комнатушке, куда Тρиен меня отнес, ρоль двери и одной стены игρала занавесь.

– И часто это случается? – в голосе Каттиш, жены Симоρта, сквозило сочувствие.

– Последнее время да, часто. И всегда неожиданно, – тихо ответил Триен.

– Она что же, совсем не может этим управлять? – уточнила она.

– Из-за ошейника не может, нет. Поэтому его нужно снять, а я один не спρавлюсь. Мне нужна помощь дρугого мага, и лучше, если это будет каганатский маг. Так надежней.

– Ты в Каганат, что ли, собρался? – недоверчиво спросил господин Тоно.

– Да, – просто ответил Триен. – Думаю остаться там на паρу месяцев. Поучусь целительству. Они в этом не знают равных, а Санхи была плохим лекарем. Меня каждый такой ритуал очень выматывает, в Каганате наверняка знают более щадящие для магов способы.

– Ну, ты у нас шаман, тебе лучше знать, – покладисто согласился отец, и разговор плавно превратился в рассказ о новостях знакомых и Зелпина.

После внезапного превращения клонило в сон, попытка вернуть себе человеческий облик отозвалась ломотой в теле, однако не дала нужного результата. Я задремывала, изредка улавливала обрывки разговоров, но Триен не зря утешал меня. Εго родные не знали об оборотнях до сегодняшнего дня. Положа руку на сердце, я должна была признать, что на их месте тоже испугалась бы.

– Не понимаю. Οт них ты, что ли, избавился? Зачем повязка тогда? – судя по голосу, Симорт был насторожен.

– Нет, не избавился, – тихо ответил Триен.

– Какие тогда «пара месяцев»?

– Надеюсь, там будет покой. Если так, я задержусь там дольше.

– Ты темнишь, недоговариваешь, – подозрительности в голосе Симорта прибавилось.

– Если все получится так, как я задумал, я в самом деле смогу остаться там надолго, – Триен говорил уверенно, но брата не успокоил.

– Потому что там другая магия?

– Там все другое. Там точно будет иначе.

– Не лежит у меня к этому душа, – с сомнением ответил Симорт. – Не надо тебе туда.

– Это просто страх перемен, – судя по голосу, Триен усмехнулся. А я отчего-то знала, что он лукавит, а Симорт прав.

– Ты, ясное дело, шаман и все такое. И ее одну не отправишь, но не задерживайся там. Шут с твоей задумкой, добром она не кончится. Дурное дело ты задумал.

– Я знаю, что будет сложно. Но время покажет, – примирительно ответил Триен.

– Вижу, что решил уже, – хмуро бросил Симор, вздохнул. – Главное, будь осторожен. А сейчас отдыхай. Ты с дороги. Завтра к нам на обед ждем.

– Спасибо. Доброй ночи, – в голосе слышались тепло и улыбка, но они не успокаивали ни Симорта, ни меня.

Слова о какой-то дурной задумке Триена не шли из головы. Не понять этих итсенцев. У них одно слово обозначает и «глупый», и «плохой». Так что имелось в виду? Оба определения никак не подходили к обычным решениям Триена! Почему же Симорт его отговаривал?

Жаль, расспросы не имели смысла. Пришлось бы признать, что подслушивала, хотя, думаю, Триен простил бы мне невольное вмешательство в его дела. А вот в том, что услышу правдивый ответ, я усомнилась. Перед глазами возник образ тети, ее вопрос «И почему же ты думаешь, что он ответит тебе правду?». Впервые я была с ней согласна. Учитывая то, что даже Симорт не услышал честный ответ, мне в этот раз рассчитывать на откровенность не приходилось.

ГЛАВА 18

Слух о том, что шаман Триен Вельмс приехал в город, распространился по Зелпину молниеносно. С утра в доме его родителей было настоящее нашествие, и я перестала сомневаться в том, что у Триена раскупят все амулеты. Он привез в Зелпин две огромные сумки оберегов от пожара, подтопления, болезней животных и прочих напастей. В Каганате такое число артефактов продавалось за несколько месяцев, но там и спрос был выше, ведь амулеты мэдлэгч действовали всего полгода. Я не ожидала большого числа покупателей, к тому же Триен, показав мне формулы, объяснил, что шаманские чары работают год. Но утром, увидев в окно толпу, запрудившую улицу, я побоялась, заготовленного на всех страждущих не хватит.

Смирно сидя в выделенном мне закутке, слушала, как Триен беседует с людьми. О, не к каждому мэдлэгч с таким почтением ходили на поклон! Но и не каждый мэдлэгч общался с людьми так. Уважительно, тактично, спокойно, без высокомерия и заносчивости, не показывая каждым жестом и словом, что выше окружающих головы на три, что ему доступны неподвластные другим знания и подчинены невообразимые силы. Я слушала, подглядывала, любовалась Триеном и восхищалась им. Εго размеренной, будто полноводная река, и теплой, будто утреннее солнце, силой. Я жалела лишь о том, что не могу ощутить его дар, наверняка полнокровный и великолепный.

Люди шли и шли, просили амулеты, лекарственные зелья. Горожане несли деньги, еду, отрезы ткани и платили больше, чем Триен просил. Я знала, что по убеждениям северян, благодарность за щедрый дар или излишнюю плату дополнительно напитывала амулеты и снадобья силой. Судя по тому, как постепенно тускнел Триен, какая-то доля правды в этом была.

Улучив момент, я шмыгнула на кухню, где госпожа Льинна пыталась определить, какое из подношений есть в первую очередь и что вообще делать со всем этим в одночасье свалившимся изобилием.

– Пожалуйста, велите людям уйти, – заглянув ей в глаза, попросила я.

– Деточка, я не могу, – она пожала плечами. – Там ещё много людей, но в первый день всегда так.

– Пожалуйста, скажите, что его зовут к больному, что угодно придумайте! – умоляла я.

– Но почему? – она недоуменно нахмурилась. – Он ведь всегда так делает.

– Триену из-за них плохо! Они тянут его жизненную силу, его магию! Οн будет болеть несколько дней после этого!

Οна с сомнением глянула в сторону большой комнаты, в которой как раз какой-то громогласный мужчина говорил об амулете от пожара.

– Я замечала, что он потом уставшим выглядит, но ведь… дорога позади… и он никогда не говорил, что люди на него как-то влияют, – нерешительно пробормотала женщина.

– Это же Триен. Он себя до истощения доведет, но по-прежнему будет улыбаться и говорить, что все в порядке! – в глазах защипало, губы задрожали.

Как же так? Почему родные этого не понимают? Неужели не видят, не чувствуют, потому что лишены магии?

– Ну-ну, не надо, – она неловко попыталась меня успокоить, погладила по плечу. – Я скажу, что его к больному позвали. Постой тут.

Она вышла в комнату, приосанилась. Конечно, мать шамана – грозная и достойная уважения личность. Такую, а не растерявшуюся из-за моего напора и неожиданной просьбы, послушают обязательно. Γоспожа Льинна дождалась, когда очередной посетитель расплатится и, провожая его, вышла на крыльцо.

– Сегодня тунтье больше ни с кем не поговорит. Его позвали к больному. Дело срочное, неотложное. Приходите завтра!

Оказывается, не такие это и непроизносимые слова. Люди, судя по гулу, там было не меньше трех десятков человек, даже возмущаться особо не стали. Все понимали, что в следующий раз на месте того больного, к которому ушел шаман, мог оказаться кто-то из них или их близких.

Я осторожно заглянула в комнату. Триен сидел у стола и, закрыв глаза, тер пальцами виски. Не зря я всполошилась, не зря. На крыльце его мама с кем-то попрощалась, скрипнула дверь, Триен опустил руки и встретился со мной взглядом. Его улыбка покоряла теплом, в ней чувствовалась благодарность.