Текст книги "Заслужить смерть"

Автор книги: Ольга Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Вернуть себе человеческий облик не получилось, а бесплодные попытки истощили так, что я на лапах не держалась. От слабости мутило, разболелась голова. Я винила во всем ошейник, Фейольда, изменившего какие-то формулы на нем. Но вялость была даже сильней справедливой злости на мага и, свернувшись калачиком на постели, я умостила поврежденную лапу в мокром полотенце и задремала.

Проснулась от стука в дверь. Так ужасно испугалась, что внезапно перекинулась в человека и упала с постели. Сердце чудом не выскочило. Я не сразу сообразила, где нахожусь, и несколько долгих мгновений сидела на ковре, вцепившись в одеяло.

– Алима? – в голосе шамана слышалось беспокойство. – У тебя все в порядке?

Голоса я лишилась, похлопала в ладоши.

– О, – короткое замешательство, которого мне хватило, чтобы встать. – Прости ради богов. Говори, тварь.

– Все хорошо, – чувствуя, как от смущения горят щеки, заверила я. – Я превратилась случайно и упала. Ничего страшного. Я сейчас выйду.

– Не торопись, – слышно было, что он улыбнулся. – Я пока мясо достану, уже запеклось.

Поправляя одежду, отметила, что шаман, не открывший дверь без разрешения и вновь извинившийся за использование оскорбительной ключ-фразы, вообще вел себя очень тактично. Этот молодой мужчина старался сделать так, чтобы я чувствовала себя желанной гостьей в его доме, и каким-то непостижимым образом давал понять, что я действительно, совсем, нисколько его не обременяю. Его не задевала моя молчаливость, он не донимал расспросами. Участие, сердечность казались искренними.

Я хотела ему верить. Этой теплой, ободряющей улыбке, заботе, сочувствию. Хотела верить, хоть происходящее и казалось немыслимым, невозможным.

Но обмануться я боялась больше. Неопределенность и собственные страхи вынимали душу, оттого я не стерпела и решила расставить черточки в рунах. Выйдя из комнаты, подошла к хозяину, нарезавшему хлеб на кухонном столе.

– Я очень тебе благодарна за все, – в который раз не осмелившись назвать шамана по имени, начала я. – Как отплатить тебе за помощь?

Прозвучало хорошо, твердо. Еще бы не помешала уверенность в том, что смогу заплатить назначенную цену. Шаман встретился со мной взглядом, и видно было, что он искренне удивился.

– Мне не нужна плата, – он покачал головой.

– Но ты же берешь деньги, еду и вещи за лечение, за ритуалы, – возразила я. – Мой отец заплатит столько, сколько скажешь.

– Охотно верю, но мне не нужны деньги.

Веский, окончательный ответ, который меня совершенно не устраивал! Тот, кто не хочет денег, может потребовать что угодно.

– Пожалуйста, сложи цену своей помощи. Я не хочу оставаться должницей, – упорствовала я, чем заслужила долгий задумчивый взгляд.

– Хорошо, раз это для тебя так важно, – заключил шаман наконец.

– Спасибо. Я буду рада отплатить за добро, – изобразила улыбку, хоть никакого облегчения не чувствовала.

Он кивнул, молча достал тарелки, судок с ужином из печи. Мясо и яркая, красиво подрумянившаяся тыква, казалось, полностью завладели его вниманием. Я не отважилась приставать с разговорами, да и любая фраза не была бы к месту. Слишком серьезным выглядел шаман.

– Прихвати тарелку с хлебом, пожалуйста, – первые сказанные после долгой паузы слова удивили обыденностью и спокойным тоном. Будто не было только что разговора о плате за ни много ни мало спасение жизни.

Выполнив просьбу и послушно сев за стол, подумала, что такая реакция шамана, наверное, правильная. Γлупо было ждать от него немедленного оглашения списка вещей или редких трав, которые колдун мог бы потребовать.

Сладковатая тыква прекрасно оттеняла ароматное мясо, соус с травками подчеркивал вкус серого хлеба. При других обстоятельствах я бы считала, что попала в рай, но на сердце было тревожно. У разговора остался неприятный осадок, и я поймала себя на том, что то и дело поглядывала на сидящего напротив мужчину, ждала хоть каких-то слов, искала и не находила темы для беседы.

Шаман сосредоточенно хмурился, ел молча, и даже робкая похвала его прекрасной стряпне не изменила настроения хозяина. Я сожалела, что упомянула плату, но и не спросить о ней не могла.

– Я рассказывал тебе, что в Пупе были очень тяжелые роды, – заговорил он, когда тарелки опустели. Прежняя благожелательность, хвала Ему, никуда не делась. – У нас принято выпить за здоровье матери и новорожденного, и наше с тобой знакомство тоже нужно отметить. Надеюсь, ты не откажешься от вина.

– Не откажусь, – радуясь тому, что долгие раздумья пока не повлияли на тон общения со мной, я готова была согласиться на любое предложение.

– Это хорошо, – он улыбнулся. – Пить одному не хочется, а я выпить должен. Я ведь был причастен к родам.

О таком удивительном обычае в школе не рассказывали, и я спросила до того, как сообразила, что интерес вряд ли уместен.

– Почему «должен»?

– Таким образом я показываю, что закончил работу, завершил ритуал и передаю мать и дитя под покровительство духов их рода, – пояснил шаман. – Часть вина я позже, сегодня ночью, принесу в жертву. Таким образом отблагодарю духов за помощь. А ритуал проведу ночью не потому, что это наилучшее время для шаманских таинств, – подчеркнул он с усмешкой. – Все проще. Поддерживающие роженицу и ребенка заклинания перестанут работать в полночь, и к этому моменту у моих подопечных должны появиться другие покровители.

– Очень интересно. Я не знала о таком обычае.

– Не ожидал другого, – он встал, забрал тарелки и пошел на кухню. – Шаманы и мэдлэгч очень по – разному обращаются с магией, хоть и черпают ее из одного источника. У даров северных и итсенских магов и вовсе иная природа, а это означает иные возможности.

Булькнули тарелки, опустившись в мыльную воду, звякнули приборы, хозяин с сомнением посмотрел на грязную посуду, махнул рукой и достал из навесного шкафа серебряные кубки и темно-зеленую бутылку.

– По этой причине я не снял пока с тебя ошейник, – продолжил шаман, вернувшись к столу. – Честно говоря, не разобрался в формуле с налету, а вчера важней было разрушить причинявшее тебе боль заклинание. Но я попробую еще, Алима. Обязательно.

– Фейольд переделывал формулы, что бы я, как и прежде, могла перекидываться сама, без артефакта, – вставила я, глядя, как красное вино льется в кубки.

– Наверное, из-за этого в нескольких местах видны вставки в плетения, – предположил шаман. – Они есть и на замке, что дополнительно усиливает его. Я посмотрю еще, когда резерв восполнится.

– А спилить или перекусить его нельзя? – на такое простое решение я не особенно надеялась.

– Нет, – шаман сел напротив, придвинул мне полный кубок. – Οн тебя убьет, если пытаться так снять. За наше знакомство, Алима.

– За наше знакомство, Триен.

То, что я пересилила себя и впервые назвала его по имени, шаману явно понравилось. Он очень тепло улыбнулся, отпил вино и, жестом показав, что нужно поставить кубок не на стол, а на левую ладонь, прочитал заклинание на непонятном мне языке. Снова сделал глоток и только тогда поставил кубок на стол. Я в точности повторила его движения и кусала себя за язык, не зная, будет ли уместно спросить шамана о смысле действий и значении заклинания. К счастью, он сам догадался, что мне любопытно.

– То, что я пригласил тебя в дом, уже настроило магические потоки на помощь тебе. Теперь же ты представлена духам этого места, что дополнительно усилит защиту и ускорит выздоровление. Будем надеяться, что и простуды удастся избежать, – он чуть нахмурился: – Меня беспокоит то, что ты промерзла ночью, и твой румянец мне тоже не нравится.

Я коснулась правой рукой щеки – горячая. Оглянулась в поисках зеркала. В моей комнате его не было.

– Это совершенно точно не от вина, – заметил шаман. – А зеркало в этом доме только одно, металлическое. Я за ним не пойду, прости. Слишком устал. Придется тебе поверить мне на слово. Сможешь?

Он усмехнулся, во взгляде читалось лукавство, но доброе, шутливое, совершенно точно беззлобное. Оно удивительно шло этому красивому северянину, подчеркивало его благожелательность.

– Конечно, – я тоже улыбнулась, чувствуя, как всего от двух глотков вина становится легче, свободней дышать.

На ум пришло глупое сравнение со старой сказкой. Казалось, какие-то внутренние ремни и железные обручи, сковывавшие сердце, лопались, освобождали меня, раскрепощали.

– Заклинание, которое я только что произнес. Ты его поняла?

– В общих чертах, – уклончиво ответила я, после краткого замешательства решив не выдавать свое незнание северного магического языка.

Моя уловка, правда, никого не обманула.

– Никто не обязан знать и понимать все, – хмыкнул шаман. – И нет ничего плохого в том, что бы признавать незнание. Тебе перевести заклинание? Хочешь узнать его смысл?

– Хочу, конечно, – вздохнула я и тут же поспешила оправдаться: – Я немного умею читать написанные заклятия на этом языке, но их в школе никто не произносил. Я не понимаю их на слух.

Он кивнул.

– Заклинание не только представило тебя духам этого места. Оно поделило твою и мою жизнь на две части: до нашей встречи и после. Скорей всего, ты сейчас почувствуешь облегчение, – предупредил он. – Хоть ошейник и не снят, прежняя жизнь, в которой было рабство, закончилась. Я сделаю все, что от меня зависит, лишь бы ты не попала в плен, не попала к Фейольду снова.

– Спасибо, – глядя ему в глаза, я поразительно ясно понимала, что он не шутил, не обманывал. Шаман говорил совершенно серьезно, и это против ожидания не настораживало и не пугало. Напротив, я поверила Триену. – Не знаю, чем заслужила все это, но я очень благодарна тебе. За защиту, помощь и намерение. Но у твоих владений есть границы, за ними мир не такой безопасный, по крайней мере, не для меня. А я не могу вечно оставаться здесь и злоупотреблять твоим гостеприимством.

– Поэтому я постараюсь сделать мир менее опасным для тебя, Алима, и пойду с тобой. Οтведу тебя домой, – спокойно, будто речь шла не о другой стране, а о соседней деревеньке, сказал он.

Я знала, что он искренен, что не разбрасывается подобными обещаниями десять раз на дню. Я просто это знала, а потому глупо хлопала глазами и не находила слов.

– Но почему? – собственный голос прозвучал жалко и ломко, а глаз от Триена я оторвать не могла.

– Я, как ты и просила, сложил цену, – твердо, веско, будто озвучивая окончательное решение, ответил он. – Деньги мне не нужны, но знания лишними не будут. Магия мэдлэгч идет из того же источника, что и моя. Значит, я смогу использовать зелья и чары, но меня должен научить кто-то опытный. Даже если мне удастся снять с тебя ошейник, на роль наставницы ты не подходишь. Ты слишком молода, вряд ли умеешь взаимодействовать с дарами другой природы.

Я ошеломленно кивнула. Учителем для шамана я в самом деле не смогла бы стать. Мне для такого не хватало опыта.

– Поэтому я отведу тебя к твоим родным, а они научат меня каганатским целительским заклинаниям, – подытожил Триен.

Любопытная цена. Οн не попросил научить проклятиям, искусству создания злых кукол, боевым заклинаниям или зельям. Он назначил ценой знания, с помощью которых сможет помочь другим. Сама по себе просьба подкупала, но еще больше поражала искренность Триена, его настоящий интерес к такому волшебству.

– Уверена, моя семья с радостью заплатит эту цену.

Я не сомневалась в том, что бабушка возьмется обучать Триена, и образ, возникший перед внутренним взором, казался правильным. Просторная комната, множество живых растений в горшках, пестрый плед на коленях бабушки, шаман, записывающий мелодию лечебных заговоров, как это когда-то делала я.

– Мне бы хотелось научиться. Я слышал, каганатские маги способны лечить прикосновением.

– Касания вообще очень важны для мэдлэгч, – я с радостью подхватила эту тему. – С их помощью можно определить не только болезни. Опытные знающие способны после одного лишь прикосновения сказать, откуда человек родом, добро или зло у него на сердце, не виновен ли он в каких-нибудь преступлениях. Мэдлэгч не бывают судьями, самое верное название «обличители». Когда доказательств не хватает, судьи могут попросить знающих о помощи. Но не стоит думать, что за прикосновением ничего не стоит, а оно само длится пару мгновений. Это ритуал познания, долгий, многоуровневый, иногда болезненный для мэдлэгч, но оно того стоит, – с жаром заключила я. – Так невиновный не попадет на плаху.

– Какая интересная особенность магии, – удивился он. – Шаманам не нужно прикосновение, что бы получить такие вот сведения. Достаточно ритуала с использованием одежды или волоса человека.

– В этом особенность Εго благословения, – улыбнулась я, вновь отпив вино по примеру Триена. – Разная магия для разных народов.

– Ты упомянула школу. Кажется, в ней учат не только счету и грамоте, – он выжидающе вскинул бровь.

– Ты прав. Для мэдлэгч и знати в Тангайхоте, в столице, многие десятилетия существует школа. Там учат заклинания, рецепты зелий, обучают гаданию и тому, как на травы влияют звезды. Каганатский, аваинский, итсенский или торэйанский там тоже изучают.

Я говорила о школе увлеченно, рассказывала о занятиях, о подругах, с которыми не виделась четыре года. Триен внимательно слушал, задавал множество вопросов, и создавалось впечатление, эта тема его очень интересует.

Не знаю, как всплыло имя Интри, о котором я ничего пока не хотела рассказывать шаману, но слова были сказаны, и давнюю притупившуюся обиду на мужа и на отца, решившего мою судьбу, я не смогла скрыть. Тяжелый кубок холодил пальцы, вино, раньше легкое и чуть кисловатое, постепенно раскрыло вкус и букет. В нем ощущались терпкость и горечь, так созвучная той, что пропитывала мое сердце. По щекам побежали слезы, и я даже не сразу заметила, как смахиваю их, рассказывая участливому и необъяснимо уютному Триену о смерти мужа.

Только тогда я по-настоящему оплакала Интри. Только тогда действительно поняла, что уже не дочь своего отца и не жена своего мужа. В тот вечер впервые пришло понимание того, что я осталась без рода. К своей семье я больше не принадлежала полностью, ведь брачный обряд отсек подавляющую часть магических связей. Но и к роду Οрлов я уже не относилась. С ними меня не связывало рождение ребенка их крови, а со дня смерти Интри прошло слишком много времени, магическая связь с Орлами разрушилась.

Это озарение, не менее болезненное, чем клеймо Фейольда, окончательно меня сломило. Я плакала навзрыд, спрятав лицо в ладонях, уткнувшись в плечо Триену, обнимающему меня. Перед внутренним взором мелькали воспоминания, говорить было сложно, но еще трудней было остановиться. Непоследовательный рассказ перемежался всхлипываниями, в какой-то момент я поняла, что сбилась на родной каганатский, и, по всей видимости, это произошло уже давно. / Триен вряд ли понимал хоть слово. Но меня это не смущало, скорей, радовало. Пережитое заставляло говорить, выплескивалось слезами, и я, обхватив Триена обеими руками, рассказывала, не замолкая.

Постепенно тело налилось тяжестью, моя речь замедлилась, на смену болезненному возбуждению пришла благодатная сонливость. Я ощущала тепло обнимающих меня рук, ласку и участие, голос северянина звучал успокаивающе, убаюкивающе. Я вздрогнула, неожиданно превратилась, но и тогда Триен не выпустил меня, а подхватил, отнес на постель.

Подушка, теплое одеяло или то, что Триен убрал руки, вернуло мне человеческий облик.

– Спи, отдыхай, – посоветовал шаман и поправил мне на плече одеяло.

Помню еще, что чувствовала, как он делал мне новую примочку. Прохлада немного привела меня в чувство, хотя ни сил, ни желания открыть глаза уже не осталось.

– Надеюсь, ты не слышишь и не перекинешься ночью, – прошептал Триен. – Говори, тварь.

Как мило с его стороны позаботиться о том, чтобы у меня сразу после пробуждения была возможность говорить. Нужно будет поблагодарить его за это утром…

ГЛАВА 11

Настоятельная просьба назвать цену помощи натолкнула Триена на совершенно неутешительный вывод. Алима не верила в бескорыстие и, судя по напористости и напряженному голосу, поверить не могла. А потому пришлось придумывать такое вознаграждение, которое объяснило бы решение Триена сопровождать девушку в Каганат.

Заклинание, завершающее отрезок жизни, подействовало удивительно сильно, но шаман считал, что это к лучшему. Алима поделилась воспоминаниями и таким образом освободилась от них. Зачарованное вино и особенности магических потоков дома должны были помочь ей залечить душевные раны. А их у двадцатилетней каганатки оказалось много, слишком много.

Благодаря памяти Санхи, Триен знал, что девушки из родовитых семей, а мэдлэгч всегда относились именно к таким, не вольны в выборе мужа. И в Каганате, и в Итсене, и в Аваине судьбы дочерей устраивали родители. У мэдлэгч, в отличие от простых смертных, была привилегия. Взаимное притяжение даров, развившееся в любовь, могло порушить сговоры родителей. Οбъяснение этому было простым: дети, зачатые в основанных на любви союзах, обладали более сильными дарами.

Политика, вечная гонка за могуществом. Только и всего.

Алима это понимала, хоть и не называла вещи своими именами. И все же, как стало ясно из ее рассказа, считала, что заслуживала если не любви, то брака, основанного на взаимном влечении. Ведь ее дар был вполне сильным и давал ей право выбирать мужа. Оттого особой горечью полнилась так и не облеченная в слова мысль о том, что Интри купил себе жену.

Триен знал, что так поступали многие. Понимал, что война забрала много жизней, в том числе и мэдлэгч-мужчин, а отцу Алимы нужно было позаботиться о будущем дочери. Он все устроил, не упустив своей выгоды, и дело было не только в богатом выкупе за невесту, но и в новых связях семейств.

Алима все это отлично понимала и, рассказывая, как просила старшую женщину рода вмешаться, проговорилась, что считала себя преданной. После этих слов Триен задумался о том, как примут Алиму в отчем доме. Согласно брачному договору купли-продажи девушка перешла в собственность Интри из рода Орла. Возможно, было правильней идти не к родителям Алимы, а к родственникам погибшего мужа. Смерть говорил о другом пути, более безопасном для Алимы, и Триен подозревал, что это связано с родом Οрла. Правда, догадывался, что в семью мужа девушка возвращаться не захочет и болезненно воспримет разговор на такую тему.

Но в любом случае это было делом ближайших дней, а не часов, и Триен решил сосредоточиться на простых житейских задачах. Для начала восстановить резерв, вылечить начинающуюся у Алимы простуду, попробовать снять ошейник, блокирующий магию девушки. Триен помнил видение, в котором Фейольд именно за ошейник схватил Алиму, и не особенно рассчитывал избавиться от этого артефакта.

Черноволосый самовлюбленный северянин по первости раздражал. После рассказа девушки об издевательствах Фейольда было в пору ненавидеть, но из-за предсказания, из-за разговора с Зеленоглазым наглый маг казался Триену неживой глиняной куклой, а не человеком. Бояться глины, испытывать по отношению к ней какие-то эмоции шаман считал глупым. Она просто существовала, выполняла свою роль, для чего-то была нужна и даже незаменима. Триен старался думать именно так, сохранять отстраненность мышления, иначе память десятки раз снова и снова воскрешала видение, тот момент, когда Фейольд ногой вгонял в грудь шамана арбалетный болт и наслаждался чужой болью и смертью.

Эти образы были жуткими, и каждое воспоминание о них холодом сковывало сердце, дышать становилось трудно, а в ушах звучал голос Зеленоглазого: «Ты не обязан это делать. Она тебе никто. Подумай, решение должно быть взвешенным».

Громким словам вроде «благородство» и «малодушие» Триен не доверял. Он знал по собственному опыту и по воспоминаниям семи перевоплощений Санхи, как часто пряталась гниль там, где на вывеске красовались отвага, честь и человеколюбие. Видел предательство друзей, наговоры на смерть, которые Санхи делала по просьбе ближайших родственников жертв.

Поэтому для себя Триен установил другие рамки: правильно и неправильно. Он понимал и старался никогда не забывать, что верный путь далеко не всегда самый приятный и легкий.

Так было и в этот раз. Пойти на сделку с собственной совестью, закрыть глаза и не думать о том, что Алима непременно погибнет в Каганате без помощи, было пусть не легко, но возможно. И неправильно. Триен просто знал, что не может оставить девушку одну, будь она ему трижды никто. Не может, как не может обременять ее пониманием того, чем для него закончится это путешествие, и что он сознательно, полностью представляя все последствия, пойдет с ней в Каганат.

Белая тряпица, завязанная в узел, пропиталась вином. Триен растер в ладонях полынь, чтобы видеть того, кому передавал полную опеку над женщиной и ее ребенком, прочитал нужные заклинания и бросил узелок в костер, сложенный в нарочно отведенном для таких ритуалов углу сада. Огонь радостно вспыхнул, окрасился в зеленый и бирюзовый – в саду появились духи рода старосты и его зятя.

У этих духов не было ни лиц, ни определенной формы. Они, как и прочие покровители семей, олицетворяли собой все то, во что верили люди их родов. Для старосты дух был рослым воином, которого шаман просил отводить мечи и стрелы на войне. Для сына старосты дух был юрким и гибким следопытом-охотником, а для дочери – согбенной старухой, мудрой наставницей.

В начале своего обучения Триен думал, что дух рода тождественен какому-то умершему семьи, но очень быстро понял, что духи – собирательные образы посредника-заступника перед богами. Оттого ждать какой-то формы от них было даже странно.

Дух рода старосты первым подошел к костру, полной грудью вдохнул напоенный заговоренным вином дым. Второй дух, покровитель зятя-примака, не сумевший защитить собственный род во время войны, смиренно ждал своей очереди и обрадовался, когда Триен обратился к нему с таким же уважением, что и к более старшему, могучему духу.

Золоченые рога позвякивали множеством цепочек и колец, зачарованный дым оплетал покровителей родов, напитывал их силой. Полынь делала духов зримыми и глубже затягивала Триена в транс. Волшебство истощало шамана, еще не восстановившийся и вновь опустошенный резерв причинял боль.

Возможность завершить дело радовала, необходимость много колдовать постепенно, но верно превратила магическую защиту роженицы и ребенка в бремя, в обузу. Триен тяготился этим, хоть и знал, что такое ощущение возникло из-за усталости и насильственного пополнения резерва с помощью зелья. Но противная слабость в коленях от этого не уходила, стоять было тяжело, а не пускать эмоции в ритуал – еще сложней. Духам не след знать, какие чувства вызывает пустой резерв у шамана. Они все равно понимали, как дорого Триену обходились и помощь, и лечение. Пожалуй, лучше духов это никто не понимал.

Дым рассеялся, костер догорал, покровители родов ушли, унося в сердцах благодарность шаману. Триен тяжело опустился на траву – необходимый ритуал выпил магию досуха, черпнул жизненной энергии. Сил, чтобы добраться до постели, не осталось.

– Зря ты вообще разговаривал с Заплечным! – раздался недовольный голос Льинны, единственной души из всех воплощений Санхи, которая даже сейчас обладала своим именем, внешностью и голосом.

Триен отрешенно смотрел, как отсветы огня превращают неясную тень в миловидную девушку, чувствовал, что вездесущий запах полыни придает ей плотность, делая почти осязаемой. Санхи за все время лишь дважды перерождалась в женщину и оба раза обретала через «учениц» очень сильные дары. Льинна Триену особенно нравилась, вызывала доверие, потому что пухленькая невысокая девушка была землячкой его матери и носила то же имя.

– Не вижу ничего плохого в разговоре с Зеленоглазым, – возразил Триен, встретившись взглядом с призраком.

– А должен! Он не друг тебе, а враг. Никогда не говорит всю правду, играет судьбами, подводит за руку к решениям, в которых сам заинтересован. Ты разве не замечал?

– Я знаю, что с ним нужно быть осторожным, знаю, – устало выдохнул Триен. – Но он в некоторой степени благодарен мне и обещал помочь обрести посмертие.

– Не смеши меня! – зло отмахнулась Льинна. – До этой минуты не думала, что ты такой простак!

– Я помог хранителям обрести посмертие. Это для него важно. Получается, он отплачивает мне за помощь, – упорствовал шаман. – Магические законы мира…

– Ты дурак! – перебила девушка. – Послушай, что ты говоришь! Какие законы мира могут связать или обязать Смерть? Какие законы могут ему помешать? Никакие! Οн творит, что хочет! Просто забавляется с тобой! Ты всего лишь одна из его игрушек, или ты думал, что особенный?

Триен хмыкнул:

– Я и есть особенный. Санхи не смогла поглотить меня, как других.

В смехе Льинны слышалась горечь.

– Он это тебе говорит. А рассказывал ли он, что и другие перевоплощения боролись за свою жизнь? Ρассказывал, что Санхи пришлось проводить два дополнительных ритуала, чтобы подавить мою суть и полностью перехватить мой сильный дар? Рассказывал?

Триен покачал головой, а на сердце стало противно и муторно. Мерзкое ощущение, что Смерть использовал его, дурил, отравляло душу и разум закономерными сомнениями.

– Так я и думала, – ожесточенно бросила Льинна.

Недолгая тишина не пошла Триену на пользу. Желание вызвать Зеленоглазого в ритуале и вынудить ответить правду крепло с каждым вздохом. Но шаман знал, что честных и исчерпывающих ответов он от Смерти никогда не получит. А то, что Зеленоглазый действительно несколько раз уже помогал Триену с лечением, теперь казалось издевательством, насмешкой. Сильный снизошел, когда ему это было выгодно, лишь бы покрепче привязать к себе слабого! Лишь бы не потерять интересную игрушку!

– Ты хороший парень, только очень доверчивый, – вздохнула Льинна. – Не ты первый попался на его уловки и обманчивую доброжелательность. Если тебя это успокоит.

– Οн обещал, что я смогу заслужить настоящее посмертие, – прозвучало жалко и неуверенно, и Триен отвернулся, коря себя за то, что призрак девушки видел его таким слабым.

– Он пообещал то, что ты никогда не сможешь проверить, пока не дойдешь до конца и по его правилам, – хмыкнула Льинна. – Отчего же он не пообещал долгую и счастливую жизнь, деньги, золото, любовь? Что-нибудь, что можно испытать при жизни, до того, как отдашь себя во власть Заплечного?

Триен промолчал. Ответа у него не было.

– Не говори, что ничего другого он дать не может. Может. Он же Смерть. У него много власти. Он может прийти даже за богом, – подчеркнула девушка. – А тебе из огромного многообразия благ пообещал посмертие. Даже не смешно!

Триен снова промолчал и не поправил призрака. Шаман отлично помнил, что Смерть обещал даже не посмертие, а лишь возможность его получить. Это было ещё хуже, хотя казалось, хуже недоступной для проверки награды сложно что-нибудь придумать.

– То, на что он тебя толкает, называется самопожертвованием. Это сильный поступок, он может дать тебе посмертие, которого ты хочешь, – жестко продолжала Льинна. – Лучше всего и наверняка самопожертвование работает, если совершается бескорыстно. Вот только Заплечный уже назвал твой приз! Он лишил твою жертву бескорыстности. Он уже украл у тебя желанную награду!

Триен вздрогнул, вскинул голову, встретился взглядом с призраком. Девушка была права, и шаман осознал это исключительно отчетливо. Красивая картинка покоя, достойного посмертия для всех воплощений Санхи и для себя рассыпалась трухой, пахнула прелым деревом и гнилью.

– Ты добрый, но очень доверчивый, – в голосе Льинны слышалось неприкрытое сочувствие, и даже показалось, она жалеет, что не может обнять Триена. – Не делай глупостей. Не доверяй Заплечному. У него всегда, всегда своя игра, в которой ты даже не главная фигура.

– Но Алима не справится без меня.

– Один из немногих раз, когда я с Заплечным согласна, – хмыкнула девушка. – Она тебе никто. Это, кстати, тоже ослабляет значение самопожертвования, о чем он тебе не сказал. Пока ясно лишь одно: она ему почему-то интересна. Я на твоем месте попробовала бы поторговаться. Он может дать за нее что-то посущественней посмертия, путь к которому сам же и разрушил.

– Это же Зеленоглазый, – Триен с сомнением покачал головой. – Не думаю, что он станет торговаться.

– Это же Зеленоглазый, – улыбнулась Льинна. – Конечно, станет. Так ведь интересней. Выше нос, Триен. И помни, если цена тебя не устроит, ты всегда можешь отказаться с ним играть. Ты ничем ему не обязан, ничего ему не должен. Помни об этом всегда. Тебе и тридцати нет. У тебя может быть чудесная и долгая жизнь, семья, дети. Как у твоего брата. Ты хороший человек, ты используешь дар и знания на добрые дела. К концу своей долгой жизни ты заслужишь полноценное посмертие, обретешь покой. Какой толк в бессмысленной и преждевременной смерти, к которой тебя подталкивает Заплечный?

Костер вспыхнул в последний раз, в темноту взметнулись искры – призрак исчез. Триен чувствовал, как за прошедшие после захода солнца часы остыла земля, вдохнул пахнущий росой и ночной прохладой воздух, отгоняя неприятный полынный дух. Зябко запахнул плащ. Из-за опустошенного резерва холод пробрался к самым костям, на сердце было тяжело. Многие откровения, ставшие очевидными после разговора с Льинной, затапливали все естество и мысли горечью, выжигали чувства. Из-за щемящей пустоты на глаза наворачивались слезы, болезненный ком встал в горле.

Не такой Триен представлял свою жизнь, в которой не избавиться от постоянного ощущения иных воплощений Санхи. Даже повязка с рунами и перьями не всегда спасала от чужих голосов и не своих мыслей.

Не таким он видел посмертие, которое с каждым ударом лишенного надежды сердца все больше казалось долгим скитанием в утратившем краски мире. Подумалось, что у призрака многократно перерожденного шамана даже не будет своего дома, ведь владения защищены от вторжения мертвых. Придется пару десятков лет ждать, пока истощатся заклинания, чтобы обрести хоть подобие покоя.

Прекрасные, жизнеутверждающие картины.

Триен устало потер лицо, снял ритуальный головной убор с золочеными рогами. Шее и плечам стало легче, и это незначительное улучшение придало шаману сил. Он поднялся и, с трудом переставляя ноги, поплелся в дом, в тепло. Простудиться и заболеть было никак нельзя.

ГЛАВА 12

Проснулась среди ночи от ужасного холода. Замерзла так, что зуб на зуб не попадал. На ощупь добравшись до ларя с одеждой, вытащила оттуда второе одеяло и толстые шерстяные носки. Они болтались на ногах, но доходили почти до колена и грели, и это было важней всего. Забившись под два одеяла, растирала озябшие плечи, пыталась не дрожать и заставить себя положить больную руку в прохладный кокон примочки. Здравый смысл и страх навредить руке победили озноб, холодная ткань обняла пальцы, а я в который раз поблагодарила Его за то, что послал мне Триена.