Текст книги "Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах"
Автор книги: Ольга Мочалова
Соавторы: Алла Евстигнеева
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
Как начинающая поэтесса я пришла к прославленному поэту зимой 1917 года. Помню, что Константин Дмитриевич был суров, что на меня произвела внушительное впечатление обстановка его кабинета, полутемного, удаленного от уличных звуков, полного книг[56]56
О. А. Мочалова впервые посетила К. Д. Бальмонта, видимо, в доме по Николо-Песковскому переулку. Е. А. Андреева-Бальмонт, вторая жена поэта, писала об этом периоде его жизни: «Осенью [1917 г. – публ.] Бальмонт уезжает в Петроград. И всю зиму наезжал к нам оттуда в Москву, где живал месяцами. У нас была квартира в Николо-Песковском, в доме Голицына, в первом этаже, где у него была большая комната в три окна, его старый письменный стол, немного уцелевших в Москве книг (большая часть нашей библиотеки осталась в Париже)» (Андреева-Бальмонт Е. А. Воспоминания. М., 1996, с. 401). В последующие годы до своего отъезда за границу К. Д. Бальмонт жил в Москве по разным адресам: в доме по Машкову переулку, в квартире Скрябина, а также в дачном домике в Новогирееве – «заколдованном доме», из которого он вынужден был спешно выехать и вернуться в квартиру в Николо-Песковском из-за присутствия там «нечистой силы», проявлявшегося, по его собственному описанию, в явлениях полтергейста. (См. там же, с. 417–420)
[Закрыть]. Я прочла стихи, к ним он отнесся неплохо. В дальнейшем у нас завязались дружеские отношения, и мы виделись много раз до отъезда Бальмонта за границу[57]57
В июне 1920 года, получив разрешение временно выехать в командировку за границу, К. Д. Бальмонт вместе с близкими покинул Россию навсегда.
[Закрыть]. Я видела Елену Константиновну Бальмонт (Цветковскую)[58]58
Елена Константиновна Цветковская (1880–1943) – спутница последних десятилетий жизни К. Д. Бальмонта.
[Закрыть], тихую спутницу семьи, Анну Ивановну[59]59
Анна Николаевна Иванова (1877–1939) – О. А. Мочалова ошибочно указала ее отчество – племянница Е. А. Андреевой-Бальмонт, второй жены поэта. А. Н. Иванова постоянно жила с семьей К. Д. Бальмонта.
[Закрыть], дочь Мирру[60]60
Мирра Константиновна Бальмонт (1907–1970) – дочь К. Д. Бальмонта и Е. К. Цветковской. Бальмонт назвал дочь в честь поэтессы М. А. Лохвицкой.
[Закрыть]. Семья Бальмонта жила стесненно, голодала и холодала. Однажды К. Д. открыл мне дверь в накинутом на плечи зеленом клетчатом пледе и сказал: «Вот только сегодня я первый раз встречаю Вас, не подавленный жизненными лишениями».
То, что помнится из встреч и разговоров.
Как-то Константин Дмитриевич нашел в арбатском переулке жука, бережно принес его домой и восхищался священным его значением.
Серым осенним днем мы шли по переулку, и на дереве одного из дворов закричала ворона. К. Д. был взволнован, обрадован, даже покраснел, будто его позвал внезапно кто-то дорогой.
«Не выношу Чехова. Не могу примириться с натурализмом Золя».
«Ахматова – комнатна, Марина Цветаева – некрупна, Блок – истеричен. Значителен Брюсов»[61]61
Долголетние отношения В. Я. Брюсова с К. Д. Бальмонтом были сложными. Бальмонт впоследствии охарактеризовал их, как «нить дружбы-вражды».
[Закрыть].
«Люблю Балтрушайтиса»[62]62
Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873–1944) – поэт, писал на русском и литовском языках.
[Закрыть].
«Вам, вероятно, не так близок Шекспир, трудно сразу оценить его грандиозное значение. Недавно я перечитал „Ромео и Джульетту“, они так нравятся мне оба».
«Не знаю, не знаю, что делать на этой проклятой планетке».
(Лукаво и смущенно): «Сколько угрызений совести я утопил в стихах!»
«Видел во сне с полной яркостью и ясностью город, ходил по улицам, говорил со встречными… Впоследствии оказалось, что это доподлинный Каир»[63]63
К. Д. Бальмонт посетил Египет летом 1910 года. Многочисленные очерки о впечатлениях от этой поездки печатались в 1910–1911 годах в газетах «Утро России», «Речь», «Современное слово» и составили позже книгу «Край Озириса» (1914).
[Закрыть].
«В детстве смотрел в цирке акробатов, удивлялся их ловкости. Пришел домой, начал прыгать со шкафа, чуть было не сломал шею».
«Эти ваши стихи никуда не ведут» – «А куда они должны вести?» – «О, мало ли… Тут областей много».
Я принесла К. Д. тетрадь своих стихов и стихи знакомого поэта Дмитрия Суражевского[64]64
Дмитрий А. Суражевский (? – 1940) – поэт, участвовал в работе кружка поэзии при ГИДе. (См.: ЛВ, гл. 3, примеч. № 3)
К рукописи воспоминаний «Литературные встречи» О. А. Мочаловой приложен краткий очерк творчества Д. Суражевского, из которого следует, что как поэт он не приобрел известности. Но вместе с тем Мочалова, отмечая отдельные удачные стихотворения Суражевского, очень сочувственно писала о его поэзии, закончив свой очерк такими словами: «Маленький как гном, никому не ведомый, забытый при жизни, мелкий московский служащий совершил лирический подвиг, которому можно только позавидовать. Поэт тонких касаний, светлых видений, утешенный счастливец в своей любви к миру – сам лучшими словами сказал о себе: „Смирного – мир величавый“» (РГАЛИ, ф. 273, оп. 2, ед. хр. 6, л. 100).
[Закрыть]. Бальмонт был недоволен соединением этих двух тетрадей и сказал: «Был случай, что девушка, которая была со мной нежна, потом вышла замуж и прислала мне приветственное письмо вместе с мужем. Я ответил: „Все это прекрасно, но не присылайте мне двуспальных писем“». «Но у меня нет никаких личных отношений с Суражевским!» – «Все равно».
«Уважаю философичность Случевского»[65]65
Константин Константинович Случевский (1837–1904) – поэт, прозаик, критик, журналист, в конце жизни сблизившийся с начинавшими тогда символистами; в поздних стихах тяготел к теософским темам.
Бальмонт был частым посетителем «пятниц Случевского», собиравших самую разную литературную публику.
[Закрыть].
«Горжусь, что знаю языков больше, чем Вячеслав Иванов (около 10)»[66]66
Е. А. Андреева-Бальмонт насчитывала полтора десятка иностранных языков, которыми К. Д. Бальмонт владел в той или иной степени: «Бальмонт всю жизнь изучал какой-нибудь новый язык. Хорошо он знал французский, немецкий, греческий, латинский, итальянский, испанский, литовский, чешский, норвежский, датский, шведский. Похуже грузинский, немного японский, санскрит» (Андреева-Бальмонт Е. А. Воспоминания. М., 1996, с. 348).
[Закрыть].
О нём:
«Лукавый, ласковый прелат,
Ты прежней нежностью богат».
«Восхитительная Мирра Лохвицкая»[67]67
Мирра (Мария) Александровна Лохвицкая (в замуж. Жибер; 1869–1905) – поэтесса, познакомилась с К. Д. Бальмонтом весной 1898 года, в дальнейшем между ними установились близкие отношения. Первое издание сборника К. Д. Бальмонта «Будем как солнце» (1903) готовилось к выходу в свет с посвящением друзьям, и среди других лиц – М. А. Лохвицкой: «[…] Художнице вакхических видений, русской Сафо, М. А. Лохвицкой […]»; ей также посвящен ряд стихотворений Константина Дмитриевича. Известны и поэтические обращения Мирры Лохвицкой к К. Д. Бальмонту: «Лионель», «Если прихоти случайной…», «Эти рифмы твои – иль ничьи…» и др. О скандальной связи двух поэтов писал современник: «О романах Бальмонта, прошедших, настоящих и будущих, постоянно говорила вся символическая и не символическая Москва. Начало этим триумфам положил, по-видимому, широко нашумевший в литературных кругах роман его с Миррой Лохвицкой, воспетый ими обоими, в особенности же ею, в своих стихах. С тех пор Бальмонт как бы приобрел ореол непобедимости» (Перцов П. П. Литературные воспоминания. М.; Л., 1933, с. 259).
[Закрыть].
Учил меня читать по-испански. «Ведь это так просто, такое наслажденье».
«Что я делаю? Как всегда – пленяю и пленяюсь».
«Играло ли в вашей жизни роль имя Лель? Леля?»
«Своим именем доволен, оно хорошо поется – Кон-стан-тин».
Придя как-то в студеный зимний день раскрасневшаяся, я спросила: «Вы любите 20 градусов мороза?» К. Д. ответил: «А Вы любите 20 палочных ударов?»
Мы вместе были на концерте в ложе с Гречаниновым[68]68
Александр Тихонович Гречанинов (1864–1956) – композитор.
[Закрыть]. На обратном пути Бальмонта окружили на улице девушки-поклонницы. Он отнесся к ним шутливо и небрежно.
«В спиритизме – низшие силы, элементалы. Я не поддался этому увлечению».
«Читаю книгу о коннозаводстве. Очень интересно. Что же все стихи да стихи».
«Любил я два раза. Остальное (с усмешкой) так…»
«Мне кажется, вы стоите в поле у реки, крепко связанная с природой, и оторвать Вас оттуда, ввести в человеческую жизнь нельзя, рано».
«Ненавистны звуки улицы. Неужели гудки машин не могут быть более мелодичны?»
«Так хорош узкий, косой разрез глаз Н. В., что после него все другие глаза кажутся пресными».
О знакомой девушке: «Грудь, как у малайки».
«Почему это считают, что почерк гения должен быть растрепанным и непонятным? Я пишу очень ясно и красиво».
«Меня недавно зазвали к себе три девушки и целый вечер наперебой читали мои стихи. Бальмонта знают лучше его самого».
Вместе со мной в дверь вошел Федор Жиц[69]69
Федор Арнольдович Жиц, (1892—?) – критик, поэт, член кружка «Литературный особняк», с 1925 года примкнул к группе «Кузница».
[Закрыть]. Он принес Бальмонту пакет масла.
О моем стихотворении «Леонардо да Винчи» сказал: «Вот эти строки:
„И крепкий воздух снежных гор —
Твое посмертное молчанье…“– могли бы быть одним из лучших мест в поэме автора любой величины. Что у вас особенно удачно – меткий эпитет. Это – редкость».
«Сын мой, Николай[70]70
Николай Константинович Бальмонт (1890–1924) – сын К. Д. Бальмонта и его первой жены Л. М. Гарелиной.
[Закрыть] – маленький поэтик. Мало интересуюсь им». (Николай Бальмонт умер молодым.)
«Если ты так слаб, что не бросишься вперед, когда враг оскорбляет твою сестру, – умри». (Из публичной лекции.)
«Ах, если б у меня была сестра… Я ищу её всю жизнь… Но к братьям я равнодушен». Поэтическое обожание матери.
Видела я на пороге квартиры кокетливую девушку, племянницу, Верочку Бальмонт[71]71
Вера Дмитриевна Бальмонт (1905–1981) – племянница К. Д. Бальмонта, чтица.
[Закрыть]. К. Д. сказал о ней: «Она слащава».
«Стихи пишу, распевая их вслух».
В год отъезда Б. я встретила его на Арбате в теплый, солнечный день. Он сказал: «Мне сегодня исполнилось 53 года, это совершенно сказочно».
«Варенька Бутягина[72]72
Варвара Александровна Бутягина (1901—?) – поэтесса, драматург, член Всероссийского союза поэтов, кружка «Литературный особняк».
[Закрыть] подошла ко мне после выступления, сказала: „Я вас люблю“. И заплакала. Она была еще совсем девочка с голубой ленточкой в волосах. С тех пор мы – друзья».
На одном из выступлений Бальмонта в Политехническом музее у подножия кафедры сидела, покачивая перьями головного убора, Агнесса Рубинчик[73]73
Агнесса Давыдовна Рубинчик (1895—?) – чтица, актриса Театра б. Корша.
[Закрыть]. Это была маленькая, кругленькая женщина, которую я потом встречала как чтицу на эстрадных концертах. Она говорила о себе: «Я была красавица». Грустно было ее слушать, когда она громко провозглашала есенинское:
Анна Ивановна[75]75
См.: ЛВ, гл. 4, примеч. № 4.
[Закрыть], кроткая спутница семьи Бальмонта, была замученной, пожилой, бедно одетой женщиной. Голубоглазой и всегда печальной. Бальмонт говорил мне, что она печальна навсегда, потому что любовь ее не нашла ответа.
Дочери К. Д. Мирре было тогда лет 10. Она лежала при моем приходе больная и говорила мне комплименты: «Вы похожи на графиню». К. Д., нежный отец, приводил ее стихотворение «Стакан воды», которое ему нравилось. Там говорилось, что в стакане мерещится подвижное царство, но стоит его всколыхнуть, – останется только туман и «чувства вновь обман». Стихи были очень недурные.
У Б. было посвящение Мирре:
«Девчонка бешеных страстей —
То ангелок, то демонёнок,
Вся взрослая среди детей
И среди взрослых – вся ребенок»[76]76
Бальмонт К. Д. Стрекозка. Стихотворение из сборника К. Д. Бальмонта «Дар земле». Париж, 1921. (Сборник был подготовлен в декабре 1919-го, должен был выйти в Москве к концу января 1920 года). Но в России все же оно было опубликовано раньше: в коллективном поэтическом сборнике «Мы» (М., 1920), вышедшем в книгоиздательстве при Союзе поэтов «Чихи-Пихи». В этой публикации посвящение «Мирре» было снято.
Стихотворение Бальмонта, обращенное к дочери, весьма интересно и малоизвестно, отрывок из него, процитированный О. А. Мочаловой, передан с искажениями, ввиду этого приведем стихотворение полностью:
Стрекозка Мирре
Девчонка бешеных страстей,И ангелок, и демоненок,Вся взрослая, хотя ребенок,И вся дитя среди людей,То злой, упрямый соколенок,То добрый, золотой цыпленок,Ты нежный крест души моей,Девчонка бешеных страстей.Ты крест, но очень нежный. ИбоВсе своеволия твоиНе тяжко-каменная глыба,А острый угол, бег изгиба,Стрекозка в лете, взмах змеиИ птичий щебет в забытьи,И все весенние ручьи.
[Закрыть].
К. Д. симпатизировал имажинисту Сандро Кусикову[77]77
Александр Борисович Кусиков (псевд., наст, фамилия Кусикян; 1896–1977) – поэт-футурист, позже примкнул к имажинистам. С начала 1920-х годов – в эмиграции.
[Закрыть], бывавшему у него: «Изящный офицерик».
«Я как-то охотился в лесу и подстрелил дятла. Он упал. Глазки его были раскрыты, и в них еще играл свет. А в клюве крепко была зажата красная ягодка… С тех пор я бросил охотиться». (Это я потом прочла в книге Б. «Под новым серпом»[78]78
Бальмонт К. Д. Под новым серпом. Берлин, 1923. – Автобиографический роман.
[Закрыть].)
«Мечтаю о колоколе с мягким и густым ударом, который будет призывать всех стать на молитву, а иногда – к танцам».
«Ко мне ходит простая крестьянка. Она любит литературу. Читала все, что полагается – Толстого, Тургенева, Достоевского, Гончарова. Мы разговариваем с ней о стихах».
«Я обошел картинную галерею в Париже и, остановившись на площадке, спросил: „C’est tout?“ – „C’est quelque chose“[79]79
«C’est tout?» – «C’est quelque chose». – «Это все?» – «Это кое-что» (фр.).
[Закрыть], – ответил швейцар»[80]80
Смысл данного эпизода становится понятным, если вспомнить, как его описал Г. И. Чулков. В 1911 году в Париже К. Д. Бальмонт и Г. И. Чулков осматривали собрание картин Сезанна, принадлежавшее известному коллекционеру Пеллерэну, экскурсоводом при этом был домоуправитель последнего.
«Читатель легко себе представит, – писал Чулков, – как мне было забавно присутствовать при заключительном диалоге, который произошел после нашего осмотра коллекции между важным домоуправителем Пеллерэна и нашим милым и уже тогда маститым поэтом.
Выходя из последней залы, Бальмонт окинул рассеянным и равнодушным взглядом стены, увешанные Сезанном, и с неподражаемой по искренности интонацией сказал надменно: „Et c’est tout?“ – „Mais c’est deja quelque chose, monsieur!“[475]475
«Et c’est tout?» – «Mais c’est deja quelque chose, monsieur!» – «И это все?» – «Но это все-таки кое-что, сударь!» (фр.)
[Закрыть] – воскликнул француз, в высшей степени обиженный небрежностью русского к сокровищам его патрона» (Чулков Г. И. Годы странствий. Из книги воспоминаний. М., 1930, с. 273–274).
[Закрыть].
«Я купался в океане, заплыл слишком далеко и почувствовал, что теряю силы. Оглянулся на берег и увидел свою виллу, где в распахнутом окне моей комнаты виднелись цветы, а внутри на столе лежала недочитанная интересная книга и стояла банка с вареньем. Нет, я не хочу умирать! Тут за моей спиной послышался сильный шелестящий шум, и огромный океанский вал, подхватив меня, выбросил на берег».
Однажды спутница К. Д., разговаривая в гостях, заплакала. Он сказал: «Ты плачешь негармонично».
«Должно быть, когда вы чего-нибудь хотите, то очень хотите? Это видно по глазам».
«Иногда я, как ястреб, хватаю глупенькую птичку и – довольно».
«Я знал одну совершенно очаровательную старую деву».
«Я не волнуюсь выступать перед аудиторией, потому что мне есть, что сказать».
«Корова имеет священное значение, она дала человеку возможность жить, не убивая животных на мясо, питаться ее молоком. И все-таки я не люблю корову. Я люблю не лошадь, а – коня».
«Что может быть лучше весны, весны, весны».
«Зимой заманчив interieur».
«Огню плохо, если ему нечего жечь».
«Марина, зачем ты читаешь Момсена[81]81
Неверно написана фамилия Теодора Моммзена (1817–1903) – немецкого историка, специалиста по истории Древнего Рима и римскому праву.
[Закрыть]? Это чиновник от истории».
«Я признаю революционеров Духа. К ним принадлежит и боярыня Морозова»[82]82
Образ Ф. П. Морозовой вдохновил К. Д. Бальмонта на написание стихотворения «Превозмогшая» (1915).
[Закрыть].
«Я за то и не люблю Рудольфа Штейнера[83]83
Рудольф Штейнер (1861–1925) – немецкий религиозный философ, основатель (1913) и руководитель Антропософского общества.
[Закрыть], что даже и в „Летописи мира“ – такая поэтичная тема – он пишет засушенным деревянным языком».
Рассказывали, что родители звали Мирру «поцелуйчик».
Рассказывал Вячеслав Иванов, что на одном званом обеде Бальмонт увлекся соседкой, хорошенькой артисткой из «Летучей мыши»[84]84
«Летучая мышь» – первый русский театр-кабаре (1908–1918), который был организован эстрадным артистом и режиссером, театральным деятелем Н. Ф. Балиевым (1877–1936).
[Закрыть]. Он забредил, стал ронять тарелки, смотрел безумными глазами. «Он далеко заходит».
Письмо К. Д. Бальмонта мне из Франции:
«Châtelaillon, Char-Inf., Chalet Chariot 1924.V.29.
Ольге Мочаловой
Я пред тобою виноват,
И это слишком понимаю.
Любой строке твоей я рад,
Они меня уводят к краю,
Где я с тобой был нежный брат,
Ты ведаешь – нежнее брата.
Твоей девической душой,
Мне столь желанной, нечужой,
Не раз взволнованно-богата
Была на миг моя душа.
Минута счастья хороша,
Минута близости воздушной.
Когда в двоих не рознь, а чет
Горит зарей, – и стих послушный
В душе, к тебе неравнодушной,
Журчаньем плещущим течет.
Скажи мне, Ольга, что с тобою?
О чем мечты? Ты в чем? Ты с кем?
Я с ширью моря голубою,
Пред ней пою, с людьми – я нем.
Совсем не ведаю излишка,
Но не согнул прямой свой стан,
И немудреный мой домишко
Глядит на гулкий океан.
Любовь – такой удел мне дан —
Всегда любить волну морскую,
Она поет мне за окном.
А что еще? Все об одном,
Запечатленном, я тоскую.
Люблю далекую Москву,
Разбеги рек моих хрустальных,
Все мысли дней первоначальных.
И так томлюсь. И так живу.
Увидимся ль? О, да, неложно,
Все невозможное возможно.
Придет заветная пора.
И, руку взяв твою, тревожно
Скажу: „Я мил тебе, сестра?“
Б.» [85]85
Текст стихотворения выправлен по автографу К. Д. Бальмонта. (См.: ЛВ, гл. 4, примеч. № 30)
[Закрыть]
В письмо были вложены засушенные лепестки мака. Это пятое и последнее стихотворение К. Б., относящееся ко мне[86]86
Речь идет, по всей видимости, о стихотворных автографах К. Д. Бальмонта, которые О. А. Мочалова передала в РГАЛИ в составе своего архива:
«Юная колдунья» («Тебя волнует серый волк…»). 13 августа 1918 года. Имеется посвящение О. А. Мочаловой. Сведения о публикации стихотворения отсутствуют. РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 21. Автограф.
«Цвет пшеницы» («Пшеничный цвет твоих волос…»). 25 мая 1919 года. Имеется посвящение О. А. Мочаловой. Впервые опубл. в сб.: Бальмонт К. Д. Перстень (1920). РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 22. Автограф.
«Как яркий луч…» («Как яркий луч ко мне вошла…»). 13–26 мая 1919 года. Без посвящения. Впервые опубл. в сб.: Бальмонт К. Д. Перстень. (1920). РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 23. Автограф.
Без названия («Когда мы тихими часами…»). 1919–1920 годы. Без посвящения. Опубл.: Мы. [Коллективный сборник стихов.) М., 1920, с. 8. РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 23. Автограф.
«Ольге Мочаловой» («Я пред тобою виноват…»). 29 мая 1924 года. Текст приведен в воспоминаниях О. А. Мочаловой «Литературные встречи». Сведения о публикации стихотворения отсутствуют. РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 24. Автограф.
[Закрыть]. Письмо пришло в разрушенный сад с поваленным забором, в дом, который заполнялся чужими людьми, где я оставалась последней из семьи. Через полгода я уехала оттуда навсегда, а поле, аллеи, рощи и парк – превратились в район Москвы.
Семья Бальмонтов живет в Париже на средства частной благотворительности. Анна Ивановна[87]87
См.: ЛВ, гл. 4, примеч. № 4.
[Закрыть] по-прежнему спутница поэта, где-то служит, жалкая старуха. Бальмонт изредка пишет небольшие стихи. Он говорит: «Я уже достаточно много писал, и мало ли глупостей я наговорил».
Бальмонт спился и дошел до белой горячки. То он без остановки и без устали ходит и ходит по десяткам верст, то страдает отвращением к еде, то впадает в буйство, то подолгу находится в состоянии мрачной неподвижности. Он лечился в больнице, надевали ему и смирительную рубашку. Я (М. Ц.) говорила: «Ему не дали вовремя умереть». Совершился за время парижской жизни новый брак Бальмонта с княгиней Ш., от нее двое детей – мальчик и девочка, им теперь лет 15, они красивые, хорошо учатся, нормальны[88]88
Речь идет о Дагмар Шаховской (1893–1967), с которой К. Д. Бальмонт впервые встретился в Москве в марте 1919 года, знакомство было возобновлено в Париже. Д. Шаховская родилась в Эстонии. В одном из писем к эстонскому поэту Алексису Ранниту Бальмонт писал о ней: «Одна из близких мне дорогих, полушведка, полуполька, княгиня Дагмар Шаховская, урожденная баронесса Lilienfeld, обрусевшая, не однажды напевала мне эстонские песни» (см.: Письма Бальмонта к А. Ранниту. Публ. Ж. Шерона. Письмо от 21 июля 1937 г. – Новое литературное обозрение. 1995. № 11, с. 161–164). Детей К. Д. Бальмонта и Д. Шаховской звали: Жорж (1922—1940-е) и Светлана (р. 1925).
[Закрыть].
Из дочери Мирры получился странный monstre. Она хороша собой, очень похожа на отца, но все отцовские черты повернуты у нее в сторону красоты. Ей 26 лет, у ней пятеро детей, все от разных мужей. Все романы ее кончаются быстро и скандально. Один из мужей убежал даже на Корсику. Мирра подвержена гневу и, не помня себя, швыряется чем попало. Мать К. Д. была такой же[89]89
Вера Николаевна Бальмонт (урожд. Лебедева) – мать К. Д. Бальмонта, которая «была женщина с большим темпераментом, умная, живая, властная» и одновременно «нрава […] непоседливого, крикливого». (См.: Андреева-Бальмонт Е. А. Воспоминания. М., 1996, с. 292.)
[Закрыть]. Кое-как одетая, непричесанная, полубосая, бродит Мирра по Парижу, не разбирая времени суток. Она пишет стихи и стихи недурные о своих возлюбленных, о любовных переживаниях. Родителям Мирра доставляла множество хлопот и огорчений. К. Д. – прекрасный отец. Дочь устраивали на жительство к друзьям и знакомым, в деревню, но ничего не помогало. Я много раз дарила ей нужные одежды. Но подаришь пальто – оно сгорит на керосинке, и Мирра ходит рваная опять. Рубашки она носит, пока они на ней не истлеют. Даже к такому делу, как обмен паспорта, от чего зависит право на жительство, Мирра относится спустя рукава, и от выселения спасают знакомые. Дети все хороши собой, и, жалея ребят брошенных, голодных, добрые люди разбирают их по рукам. Мать ничего против не имеет.
Как-то меня (М. Ц.) спросили в издательстве: «Разве вы считаете Бальмонта большим поэтом?» – «Это не я считаю, а это общеизвестный факт», – ответила я.
Году в 1934-м я (О. М.) ехала в Москве на метро в день Нового года. В вагоне стояла группа подростков-ремесленников и оживленно разговаривала о встрече Нового года. Один из мальчиков сказал: «Мне досталась записка: „Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце“[90]90
Речь идет о стихотворении К. Д. Бальмонта из сборника «Будем как солнце» (1903).
[Закрыть]. Как красиво!»
Шла рядом с Сологубом по двору д[ома] 4 в Староконюшенном пер[еулке]. В петлице его костюма ярко алела роза, гармонируя с белоснежной сединой. Он говорил медленно и немного вкрадчиво.
«Стихи переделываю всегда и даже юношеские, давно напечатанные. Это все равно».
Меня представили Сологубу: «Вот поэт, переставший писать». На это он отозвался: «Перестать писать поэту – это ужас, страшный провал, об этом лучше не говорить».
Сологуб присутствовал на вечере, устроенном в честь приезда Гумилева (Москва, 1921 год) основателем ленинградского литературного кафе «Бродячая собака»[91]91
«Бродячая собака» (31 января 1911-го – весна 1915 года) – литературно-артистическое кафе в Петербурге (Михайловская площадь, 5), созданное как клуб или сцена при «Художественном обществе интимного театра».
Борис Константинович Пронин (1875–1946) – актер и режиссер, который работал с К. С. Станиславским, В. Э. Мейерхольдом, организатор литературных кафе «Бродячая собака», а позже «Приют комедиантов». «Вечный студент, неудавшийся революционер, – писал о нем художник С. Ю. Судейкин, – беспочвенный мечтатель, говорящий, вернее захлебывающийся от восторга о том, что ценно, понимавший не знанием, а инстинктом. Незабвенный Пронин». (Бродячая собака. Воспоминания С. Ю. Судейкина. Публ. Н. М. Конычевой. – В сб.: Встречи с прошлым. Вып. 5. М., 1984, с. 189)
[Закрыть]. Сологуб говорил мало, но милостиво. Ему присуща была особая настороженная тишина.
Рассказывал Владимир Кириллов:
«После смерти жены (Анастасии Чеботаревской)[92]92
Анастасия Николаевна Чеботаревская (1876–1921) – критик, переводчица; жена Ф. Сологуба.
[Закрыть] Сологуб, обедая в своей квартире, всегда требовал, чтобы рядом ставили второй прибор, как бы для живой жены.
Смерть Анастасии Сологуб была загадочной. Глубокой зимой она ушла и не вернулась. В роду Чеботаревских были частые самоубийства[93]93
Ан. Н. Чеботаревская, страдая психастенией, 23 сентября 1921 года бросилась в реку Ждановку с Тучкова моста; тело ее было найдено лишь 2 мая 1922 года.
Александра Николаевна Чеботаревская (1869–1925) – переводчица, сестра Ан. Н. Чеботаревской, бросилась в Москву-реку с Большого Каменного моста в феврале 1925 года после похорон М. О. Гершензона.
О наследственном душевном заболевании в семье Чеботаревских, которое явилось причиной ряда самоубийств, и об обстоятельствах, сопровождавших гибель Ал. Н. Чеботаревской, писала О. Дешарт: «Вдруг к месту, близ гроба, откуда произносились речи, ринулась Чеботаревская; указывая простертой рукой на умершего [М. О. Гершензона – публ.], она закричала: „Вот он! Он открывает нам единственно возможный путь освобождения от всего этого ужаса! За ним! За ним!“ И она стремглав, дико убежала. Бросились ее догонять друзья; среди них Ю. Н. Верховский, Н. К. Гудзий. В течение нескольких часов они за нею гонялись по улицам, подворотням, лестницам. Наконец, хитростью безумия ей удалось от них скрыться. В тот же день вечером нашли ее мертвое тело в Москве-реке. (Несмотря на зимнюю пору, была оттепель, и река оказалась частично незамороженной)». (Дешарт О. Примечание к стихотворению Вяч. Иванова «Повилики», посвященному Ал. Н. Чеботаревской. – В кн.: Иванов Вяч. И. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. Брюссель, 1974, с. 725–726).
Мать сестер Чеботаревских – А. Н. Чеботаревская ушла из жизни в возрасте 29 лет: она внезапно заболела тяжелой душевной болезнью и покончила с собой. (См.: Черносвитова О. Н. Материалы к биографии Ф. Сологуба. – В кн.: Неизданный Федор Сологуб. М., 1997, с. 221)
[Закрыть].
Много лет назад супруги обменялись заветными кольцами. О кольце на пальце погибшей жены Сологуб писал стихи с настойчивым повтором:
„Но ты отдай мое кольцо,
Но ты отдай мое кольцо!“
Настала весна, на Неве начался ледоход. Льдины прибили к берегу труп утопленницы Анастасии Сологуб, и воды выбросили на берег руку с золотым кольцом, откинувшуюся на камни»[94]94
В связи с этим стоит вспомнить один из мистических эпизодов биографии Ф. Сологуба, связанный со смертью его жены. «Весною Федор Кузьмич, как всегда грустный и задумчивый, зашел к одной моей знакомой, – вспоминал Г. И. Чулков, – и очень удивил ее, сказав, что хотел бы получить кольцо, которое носила покойница. Второго мая 1922 года одна из последних льдин вынесла тело Анастасии Николаевны на берег Петровского острова. Федору Кузьмичу довелось проститься со своей умершей подругой, и он надел на палец желанное ему кольцо» (Чулков Г. И. Годы странствий. Из книги воспоминаний. М., 1930, с. 162–163).
Этот эпизод нашел отражение в художественной литературе. (См., напр.: Форш О. Д. Сумасшедший корабль. М., 1990, с. 76–77)
Ф. Сологуб писал о «кольце с зеленым камнем», которое он привез из лекционной поездки 1914 года в подарок Ан. Чеботаревской (см.: Сологуб Ф. Поминальные записки об Ан. Н. Чеботаревской. – В кн.: Неизданный Федор Сологуб. М., 1997, с. 380). Об этом кольце говорится в стихотворении Сологуба «Неизвестность, неизбежность, вот где лучший сок времен…» (9 января 1914), предпосланного как посвящение книге «Очарование земли» (Сологуб Ф. Собр. соч.: В 20 т. Т. 17. СПб., 1914):
Сердце жаждет милой дамы с смуглой бледностью в лице,И несет ей мудрый странник зелен камень на кольце.Этот камень тайной слова, тайной лет завороженИ спасает он от злого наваждения времен. Тема «заветного кольца» часто звучала в поэзии Ф. Сологуба. Вот несколько примеров:
Земные люди увидалиЕе спокойное лицо,С ее руки простертой взялиИ возвратили мне кольцо. («К земле уже не тяготея…» 20 мая 1922. – Неизданный Федор Сологуб. М., 1997, с. 105).
На минуту приходила,На минуту разбудила,Унесла мое кольцо,Улыбаясь, подарилаМне пасхальное яйцо,Ничего не говорила,Только вспыхнуло лицо. («На минуту приходила…» 29 мая 1923. – Там же, с. 133).
И сохраненные два золотых кольца,С моей руки, с твоей десницы дивной,Гармонией небес звучали там в сердцах,Гармонией таинственно призывной. («Склонив к твоим ногам усталые глаза…» 4 июня 1924. – Там же, с. 138) и др.
Возможно, поэтому стихотворные строки о кольце связаны в памяти современников с «настойчивым повтором».
[Закрыть].
Последнее стихотворение Федора Сологуба:
5. Андрей Белый
«Подыши еще немного
Тяжким воздухом земным.
Бедный, слабый воин Бога,
Странно зыблемый, как дым,
Что Творцу твои страданья?
Кратче мига – сотни лет.
Вот – одно воспоминанье,
Вот – и памяти уж нет.
Страсти те же, что и ныне…
Кто-то любит пламя зорь…
Приближался к кончине.
Ты с Творцом своим не спорь.
Бедный, слабый воин Бога,
Весь истаявший, как дым.
Подыши еще немного
Тяжким воздухом земным»[95]95
Сологуб Ф. «Подыши еще немного…» 30 июля 1927. – Сологуб Ф. Стихотворения. (Библиотека поэта. Большая серия). Л., 1975, с. 495.
[Закрыть].
Читал лекцию о Канте, приглашая аудиторию «влюбиться в дикую красоту его идей».
Я долго видела Андрея Белого в целой серии снов с последовательно развивающимся сюжетом, плененная его фантастическим обаянием.
Рассказывала об этом Юлию Исаевичу Айхенвальду[96]96
Юлий Исаевич Айхенвальд (1872–1928) – литературный критик.
[Закрыть]. Он предложил мне посетить Андрея Белого и написал сопроводительную записку.
«Глубокоуважаемый Борис Николаевич.
Позвольте рекомендовать Вашему вниманью поэтессу Ольгу Мочалову, очень заинтересованную Вашим творчеством.
Не откажите, пожалуйста, с ней поговорить.
19.10.1918. Айхенвальд».
Приятельница-поэтесса, узнав о моем намерении пойти к Андрею Белому, просила передать посвященное ему стихотворение, где описывалась многогранная игра его образа. Помню теперь только одну строчку:
«Великан, швыряющий громами»…
Андрей Белый вышел ко мне в переднюю злой, взъерошенный, гневно прочел стихотворение и бурно обрушился на меня: «Вовсе я не великан, никакими громами не швыряюсь, я и не то и не это. Зачем вы пришли. Уходите».
В переднюю выглядывала горничная в белом чепчике и передничке, она ставила в соседней кухне самовар. Как мне показалось, она смотрела на меня лукаво и сочувственно. Андрей Белый раскланивался и делал в ее сторону грациозные па. Я опрометью бежала.
После похорон Есенина я с Г. И. Чулковым, проводив гроб на Ваганьково, вечером вернулась на Смоленский бульвар в известный многим литераторам чулковский «домик-крошечку в три окошечка». Там сидел Андрей Белый. Он много и взволнованно говорил о какой-то даме в квартире, где он жил, которая «жарит» Скрябина целыми днями, а сама губит дочь. Молодая девушка чахнет, преследуемая злым гоненьем. Из остальных высказываний помню мнение Андрея Белого, «что звук „с“ – носитель света, а „р“ – носитель силы». Говоря, Андрей Белый плясал и жестикулировал, как всегда.
Всех нас потрясло выступление А. Б. во Дворце искусств (году в 1920-м?). Он истерично кричал: «Надоело подтирать калоши пролетарским поэтам! Ничего они не понимают! А что такое Блок?!»
Он жаловался, забыв об объявленной теме лекции, что не может заниматься своим научным трудом из-за побочных обязанностей, насильно возлагаемых.
Рассказывали, что в предсмертной болезни Белого был такой эпизод: он впал в долгое забытье, а после, очнувшись, сказал: «Я мог сейчас выбирать между жизнью и смертью. Я выбрал смерть».
6. Александр БлокГоду в 1919—1920-м Блок приезжал в Москву и выступал в Политехническом музее[97]97
Приехав в Москву весной 1920 года, А. А. Блок трижды выступал в Политехническом музее: 9, 12 и 16 мая. (См.: Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. М.; Л., 1963, с. 540)
[Закрыть]. Было лето, в нашем фильском саду расцветали пионы, а в неуспокоенной столице то и дело происходили огненные и кровавые вспышки. Политехнический музей был переполнен в этот душный вечер. Глуховатый голос Блока звучал надрывно и напряженно. Стихи он читал одно другого мучительней.
Замирая в толпе, я думала: «Но ведь есть же у него стихи светло-нежные, умиротворенные. Не забыл же он сам себя в своих радостях и наслаждениях миром».
В перерыве я пробралась за эстраду и подошла к Блоку. Хотела говорить, но задыхалась от волнения. Он смотрел, ждал, улыбался. Наконец, я сказала: «Прочтите, пожалуйста, „Свирель запела на мосту“. Блок ответил: „Хорошо“».
Начальные строки:
«Свирель запела на мосту,
И яблони в цвету.
И ангел поднял в высоту
Звезду зеленую одну,
И стало дивно на мосту
Смотреть в такую глубину,
В такую высоту»[99]99
Блок А. А. Свирель запела на мосту (1908). – Впервые опубл.: Золотое руно. 1908. № 11/12. (Под заглавием «Май», с подзаголовком «Романс».)
[Закрыть].
После перерыва, продолжая читать, Блок вспомнил о данном обещании. Но голос его при этом звучал отчужденно и деревянно. Он остановился, оборвал строчку, сказал: «Нет, не могу».
Затем, в другой раз, он протискивался сквозь жадную толпу слушательниц и слушателей во Дворце искусств[100]100
Выступление А. А. Блока в Московском Дворце искусств состоялось 14 мая 1920 года. (См.: Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. М.; Л., 1963, с. 540)
[Закрыть]. Была весна, и я стояла с букетом сирени, сорванным для него в нашем уходящем саду. Когда Блок проходил мимо, я протянула ему букет и пробормотала: «Возьмите». Он ответил: «Не надо». И опять – улыбка. «Нет, обязательно, обязательно», – запротестовала я. Он взял, внимательно посмотрел на лиловые ветки и сказал: «Это дворянская сирень». Читал он в тот день главы из «Возмездия»[101]101
Блок А. А. Возмездие. Поэма (1910–1921). – Впервые опубл.: Пролог и I глава – Русская мысль, 1917, кн. 1, с. 1—26.
[Закрыть] и статью о ритме событий[102]102
Речь идет о предисловии к поэме А. А. Блока «Возмездие», написанном в июле 1919 года до окончания работы над поэмой. Задача, которую автор предисловия поставил перед собой, состояла в следующем: «Не чувствуя ни нужды, ни охоты заканчивать поэму, полную революционных предчувствий, в года, когда революция уже произошла, я хочу предпослать наброску последней главы рассказ о том, как поэма родилась, каковы были причины ее возникновения, откуда произошли ее ритмы» (Блок А. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. Т. 5. М., 1999, с. 48).
«„Возмездие“ рождено стремлением выяснить основную струю в хаосе событий» (Жизнь искусства. Пг., 1919, № 190, с. 1). В пояснение того, почему предисловие к поэме «Возмездие» могло восприниматься слушателями как «статья о ритме событий», процитируем дневниковую запись А. А. Блока, датированную 31 марта 1919 года, когда он обдумывал текст предисловия: «В начале была музыка. Музыка есть сущность мира. Мир растет в упругих ритмах. Рост задерживается, чтобы потом „хлынуть“. Таков закон всякой органической жизни на земле – и жизни человека, и человечества. Волевые напоры. Рост мира есть культура. Культура есть музыкальный ритм» (Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. М.; Л., 1963, с. 360).
[Закрыть]. Были и стихи, где резнули строки:
«В ненасытном женском теле
Будить звериную страсть»[103]103
Неточно приведены строки из стихотворения А. А. Блока «Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух…» (1916). – Впервые опубл. в сб.: Седое утро (1920).
Строфа из указанного стихотворения Блока без искажений такова:
И остались – улыбкой сведенная бровь,Сжатый рот и печальная властьБунтовать ненасытную кровь,Зажигая звериную страсть.
[Закрыть].
Третья встреча была в Доме печати[104]104
Дом печати (1920–1938) – творческий клуб и культурно-просветительный центр журналистов. Находился в одном из московских особняков конца XVIII века (Никитский бульвар, 8а). Здесь проходили творческие диспуты, выступления политических и общественных деятелей, а также литераторов. Например, в 1920-х годах В. В. Маяковский прочитал там доклад «Производственная пропаганда и искусство», участвовал в диспуте о «Мистерии-буфф»; В. Я. Брюсов выступил с докладом о мистике и чтением пьесы «Диктатор». В 1938 году Дом печати был реорганизован в Центральный дом журналистов (ЦДЖ).
А. А. Блок выступал в Доме печати 7 мая 1921 года в свой последний приезд в Москву. (См.: Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. М.; Л., 1963, с. 541)
[Закрыть], когда разгулялись грубые силы ломки и свержения ценностей. На голос Блока вышел солдат и хамски громил не совсем известного ему и совсем непонятного поэта. Выскочил Сергей Бобров[105]105
Сергей Павлович Бобров (1889–1971) – поэт, писатель, критик, литературовед, переводчик, художник; организатор литературной футуристической группы «Центрифуга» с издательством при ней.
[Закрыть], как будто и защищая поэзию, но так кривляясь и ломаясь, что и в минуту разгоревшихся страстей этот клоунский номер вызвал общее недоумение. Председательствовал Антокольский[106]106
Павел Григорьевич Антокольский (1896–1978) – поэт, переводчик.
[Закрыть], но был безмолвен. Как говорили, Блок стоял сбоку сцены и твердил: «Хоронят, хоронят Блока…»
Говорил Верховский: «Блок называл Гумилева – заграничная штучка».
Говорил Чулков: «Мы сходились с Блоком на дурном, на цинизме».
Говорила П.: «Александр Александрович отличался идеальной аккуратностью, даже и в кутежные годы жизни. Каждая записочка, каждая мелочь должны были быть на месте. Когда я знала, что он придет, я тщательно вылизывала всю комнату. Но и то он указывал мне – пылинка».
Краткий диалог.
Блок: «Надежда Коган[107]107
Надежда Александровна Нолле-Коган (1888–1966) – переводчица; жена П. С. Когана.
Ее личное знакомство с Блоком произошло 28 ноября 1913 года. Надежда Александровна оказывала поэту дружескую и материальную поддержку в трудные периоды его жизни: вела переговоры с представителями театров, издательств, книгопродавцами, хлопотала об отправке его в санаторий, посылала продуктовые посылки, устраивала творческие вечера.
[Закрыть] любила меня всю жизнь». – Кто-то: «А как вы относились к ней?» – Блок: «Сначала ничего, а потом так себе».
Говорил Федор Жиц: «Ходил по пятам Блока, как собака, не в силах заговорить».
Н. А. Павлович[108]108
Надежда Александровна Павлович (1895–1980) – поэтесса, выступала как продолжательница лирической блоковской традиции, переводчица.
[Закрыть], увидев Блока в Москве, бросилась за ним в Ленинград[109]109
Здесь и далее в тексте сохранено авторское написание названия города на Неве.
[Закрыть]. Рассказывал Гумилев, что Блок подарил ей свою карточку с надписью: «Надежде Павлович на добрую память».
Рассказывала Н. П. о Л. Д. Блок[110]110
Любовь Дмитриевна Блок (урожд. Менделеева; 1881–1938) – историк и теоретик балета, драматическая актриса; жена А. А. Блока, дочь Д. И. Менделеева.
[Закрыть]: «Не красавица, но хороша красками: белая, розовая, золотистая. Она принадлежала к ряду женщин с непонятными поступками. Вот стоит в поле корова, подойди к ней – то ли боднет, то ли лизнет»[111]111
Портретная характеристика Л. Д. Блок, относящаяся к 1918 году, данная другой близко знавшей ее современницей, Н. А. Нолле-Коган, дополняет, в какой-то степени объясняет своеобразие ее личности.
«Внешность ее на меня не произвела сильного впечатления, хотя те, кто знавал ее раньше, говорили, что она была очень хороша, чему легко можно было поверить. Крупная, высокая, статная, понравился мне тембр ее голоса, ее спокойная повадка держать себя, плавная поступь. При ближайшем духовном контакте вы сразу ощущали человека незаурядного, большого душевного диапазона, сильной воли, своеобразного ума. Мне не пришлось общаться с ней много, но, когда нам приходилось говорить не на бытовые темы, а на отвлеченные, то мысли, взгляды, мироощущение, подход к людям, их характеристика – все было не банально, с ней никогда не бывало скучно, в ней неустанно жил жадный интерес к жизни. Но человеком она была замкнутым» (Нолле-Коган Н. А. Воспоминания об А. Блоке. – В кн.: Литературное наследство. А. Блок. Новые материалы и исследования. Т. 92, кн. 2. М., 1981, с. 357).
[Закрыть].
Влеченье к ней Блока было мистическим тяготеньем к матери-земле.
А. Цинговатов[112]112
Алексей Яковлевич Цинговатов – литературовед, научный сотрудник ГАХН, преподавал «Поэтику» в ГИДе (ГИСе) и историю русской литературы во ВЛХИ.
[Закрыть]: «Я посетил Блока зимним утром. Он вышел в кабинет с заплаканными глазами». (Годы революции.)
Летом 1916 года Н. С. Гумилев жил в ялтинском санатории возле Массандровского парка, лечился от воспаления легких, полученного на фронте. Молоденькая курсистка В. М.[113]113
Варвара Александровна Монина (1895–1943) – поэтесса, входила в объединение «Литературный особняк», была членом Союза поэтов; двоюродная сестра О. А. Мочаловой, жена С. П. Боброва. (О ней см.: ЛС, гл.1)
[Закрыть] гуляла на берегу моря с книгой Тэффи[114]114
Надежда Александровна Лохвицкая (псевд. Тэффи, по мужу Бучинская; 1872–1952) – писательница; автор сатирических рассказов, фельетонов, а также стихотворений; с 1920 года – в эмиграции, сестра М. А. Лохвицкой.
[Закрыть] в руках. К ней подсел некто в санаторном халате и, взглянув на имя автора книги, спросил: «Юмористикой занимаетесь?» – «Нет, это стихи». – «Значит, „Семь огней“»[115]115
Тэффи Н. А. Семь огней. Книга стихов. СПб., 1910.
[Закрыть]. Человек, знающий название единственного сборника стихов Тэффи – редкость, и В. М. продолжила разговор. В дальнейшем мы встречались с Гумилевым втроем и вдвоем, гуляли и беседовали.
В то лето Николай Степанович написал прелестное стихотворение: «О самой белой, о самой нежной»[116]116
Речь идет о стихотворении Н. С. Гумилева «Юг» из сборника «Костер» (Пг., 1918). Цитируется строка из третьей строфы.
[Закрыть], посвященное Маргарите Тумповской[117]117
Маргарита Марьяновна Тумповская (1891–1942) – поэтесса, сотрудница журнала «Аполлон», где была опубликована ее статья о Н. С. Гумилеве. В 1930-е годы она занималась переводами французской и английской классической драматургии (Расин, Мольер, Корнель, Шекспир); во время войны эвакуировалась в Андижан, где и умерла (О ней см.: ЛС, гл. 4)
[Закрыть].
Он рассказывал фронтовые эпизоды. Как в него долго и настойчиво целился пожилой, полный немец, и это вызвало гнев.
«Русский народ очень неглуп. Я переносил все тяготы похода вместе со всеми и говорил солдатам: „Привычки у меня другие. Но, если в бою кто-нибудь из вас увидит, что я не исполняю долга, – стреляйте в меня“».
«Женщину солдат наш не любит, а „жалеет“, хотя жалость его очень эротична».
«Физически мне, конечно, было очень трудно, но духовно – хорошо!»
Сердился на меня, что шарахнулась от собак, кинувшихся навстречу с лаем при выходе из парка. «Вы и этого боитесь?»
Говорил, что не любит музыки, находит в ней только стук деревянных клавиш. «Музыка – в ритме стиха, в движении воздушных волн, управляемых словом».
Говорил, что любит синий цвет. Мебель в его тверском имении – синей обивки.
Был против нарядничанья в стихах. «Зачем это „шелковое царство?“» (О стихах В. М.). «Вот у Ходасевича[118]118
Владислав Фелицианович Ходасевич (1886–1939) – поэт, с 1922 года – в эмиграции.
[Закрыть] „ситцевое царство“, и как это хорошо».
С большой похвалой отзывался о некоторых стихах Марины Цветаевой. Читал наизусть стихотворенье, где она говорит с прохожим из могилы[119]119
Предположительно, речь идет о стихотворении М. И. Цветаевой «Идешь на меня похожий…» (1913). – В кн.: Цветаева М. И. Собр. соч.: В 7 т. Т. 1. М., 1994, с. 177.
[Закрыть].
«Люблю „Гаргантюа и Пантагрюэль“»[120]120
Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. (1533–1564).
[Закрыть].
Об Ахматовой: «Она такой значительный человек, что нельзя относиться к ней только, как к женщине».
Возмущался, что у нас на ВЖК[121]121
Высшие женские курсы в дореволюционной России – высшие учебные заведения для женщин, которые готовили преподавателей и врачей. Первые курсы были открыты в Петербурге (Аларчинские) и Москве (Лубянские) в 1869 году. Наибольшую известность приобрели Бестужевские (по имени их официального руководителя, историка К. Н. Бестужева-Рюмина) в Петербурге (основаны в 1878 году) и курсы профессора В. И. Герье в Москве (основаны в 1872 году). Последние, имевшие историко-филологическое направление, вероятно, посещала О. А. Мочалова.
[Закрыть] нет обязательного изучения «Эдды»[122]122
Эдда Старшая (Эдда Сэмунда, Песенная Эдда) – древнеисландский сборник мифологических и героических песен, бытовавших в устной традиции германских народов. Сохранился в рукописи XIII века.
Эдда Младшая – трактат о языческой мифологии и поэзии скальдов; написана прозаиком и поэтом Снорри Стурлусоном в 1222–1225 годах.
[Закрыть].
«Денег никогда не хватает. То нужна лошадь, то моторная лодка».
Передразнивал: «Поэт, поэт… И ищут к чему бы придраться… Но писать надо так, чтобы ни одной строки нельзя было бы высмеять».
«В царскосельской гимназии товарищи звали меня sicambre, т. е. странный. Директором был Иннокентий Анненский[123]123
Иннокентий Федорович Анненский (1855–1909) – поэт, критик, драматург, переводчик, педагог. В 1896–1905 годах был директором Николаевской гимназии в Царском Селе. Н. С. Гумилев учился в этой гимназии в 1903–1905 годах.
[Закрыть], он меня выделял. Он поражал пленительными, неожиданными суждениями».
«Меня били старшие мальчики, более сильные, и я занялся упражнениями с гирями, чтобы достойно с ними сражаться».
«В 17 лет изучил „Капитал“ Маркса и летом объяснял его рабочим».
Николаю Степановичу понравились мои стихи «Песня безнадежная», которые сама я считала глубоко ученическими.
«В моем венце – не камни ценные,
Не камни – слезы.
Закрыты очи незабвенные,
Над гробом – розы.
Я целый день сижу поникшая
Здесь возле гроба,
В нём ты – мечта моя погибшая!
Мертвы мы оба.
Ты – королевич мой единственный.
Безумно-милый!
Любила я тебя таинственной,
Глубокой силой.
Целую руки страшно-бледные.
Целую жадно.
Молчи, о, сердце мое бедное,
Смерть беспощадна».
Гумилев писал тогда «Гондлу»[124]124
Гумилев Н. С. Гондла (Драматическая поэма). – Впервые опубл.: Русская мысль. 1917. № 1.
[Закрыть], и образ плачущей девушки над гробом возлюбленного он взял для концовки поэмы.
«Здесь (в Крыму) нет созвездия Южного Креста, о котором тоскую».
«Самое ужасное – мне в Африке нравится обыденность. Быть пастухом, ходить по тропинкам, вечером стоять у плетня».
«Старики живут интересами племянников и внуков, их взаимоотношениями, имуществом; а старухи уходят в поля, роются в земле, собирают травы, колдуют».
«В 18 лет каждый из себя делает сказку».
«Свой сборник „Колчан“[125]125
Гумилев Н. С. Колчан (Пг.; М., 1916). Сборник вышел с посвящением Т. В. Адамович. (См.: ЛВ., гл. 8, примеч. № 14)
[Закрыть] посвятил Татьяне Адамович[126]126
Татьяна Викторовна Адамович (в замуж. Высоцкая; 1892–1970) – хореограф, руководила балетной школой в Варшаве; сестра поэта и критика Г. В. Адамовича.
[Закрыть]. Очаровательная… Книги она не читает, но бежит, бежит убрать их в свой шкаф. Инстинкт зверька».
Восхищался «Балладой Редингской тюрьмы» Уайльда[127]127
Уайльд О. Баллада Редингской тюрьмы (1898).
[Закрыть].
«Когда я наслаждаюсь стихами, горит только частица мозга, а когда я люблю, горю я весь».
«Петербург – лучшее место земного шара».
«Домаливался до темного солнца». В стихах сказано об этом: «Наяву видевший солнце ночное»[128]128
Гумилев Н. С. Канцона первая (1917). Стихотворение из книги Н. С. Гумилева «Костер» (Пг., 1918). – Впервые опубл.: Юг. Альманах. 1918. № 2. Без названия.
Полностью строфа с цитируемой строкой такова:
Ты мне осталась одна. НаявуВидевший солнце ночное,Лишь для тебя на земле я живу,Делаю дело земное.
[Закрыть].
«Испытал ту предельную степень боли, которая вызывает уже не крик, не стон, а улыбку».
«Разве можно сравнивать Пушкина с Лермонтовым? Пушкин – совершенство, Лермонтов относителен».
Была лютая зима 1919 года. Москва стояла в развалинах. Гумилев и Кузмин приезжали выступать в Политехническом музее. После выступления Н. С. шел к Коганам[129]129
Вечер современной поэзии с участием Н. Гумилева и М. Кузмина в Москве в Политехническом музее состоялся 2 ноября 1920 года. (См.: Степанов Е. Н. Гумилев. Хроника. – В кн.: Гумилев Н. С. Соч.: В 3 т. Т. 3. М., 1991, с. 420)
Речь идет о П. С. Когане и его жене Н. А. Нолле-Коган (см.: ЛВ, гл. 2, примеч. № 13; гл. 7, примеч. № 11), которые в первые годы после революции жили в Москве по адресу: Арбат, 51.
В 1920-е годы П. С. Коган стал, по выражению М. И. Цветаевой, «ангелом-хранителем» и «ходатаем по […] земным делам» писателей. (См.: Цветаева М. И. Соч. Т. 2. М., 1984, с. 257)
[Закрыть], где должен был остановиться, и я дошла с ним до ближайшего переулка. Н. С. был одет в серые меха. Все мы сидели в аудитории в шубах, и Гумилев иронизировал над тем, что москвичи плохо одеты. Сосед мой, слушавший стихи Н. Г., смеялся над ними с видом презрительного сожаления. Это был пожилой гражданин, заросший черным волосом, типа заводских агитаторов. Большого успеха ленинградские поэты не имели.
«Никогда не ношу обручального кольца. Подчеркивать свои оковы».
В. М. прочла стихи, где были строки:
«Печаль навеки, печаль серьезна,
Печаль моя – религиозна».
Н. Г. сказал: «Серьезна? Это говорят: „Мужчина сурьезный“, – когда он сильно пьет».
«Наши страдания – обратная сторона должного счастья».
«Анечке (Ахматовой) каждый месяц надо давать 100 рублей на иголки».
Июль 1921 года. Один из ленинградских знакомых и почитателей Гумилева предложил ему поездку на поезде на юг и обратно. Гумилев был в Ростове-на-Дону, где группа молодых студийцев ставила его «Гондлу». Н. С. театра не любил, но постановка ему понравилась, и он очень одобрительно отзывался о молодых актерах[130]130
Летом 1921 года Н. С. Гумилев совершил поездку в Севастополь в поезде командующего военно-морскими силами республики А. В. Немитца, контр-адмирала, перешедшего на сторону большевиков.
Во время остановки в Ростове-на-Дону Н. С. Гумилев посетил «Театральную мастерскую», театр студийного типа, где в 1917 году под руководством молодого режиссера П. К. Вейсбрема работал талантливый художественный коллектив (известные в будущем актеры театра и кино: Варвара Мясникова, Александр Костомолоцкий, Георгий Тусузов, Рафаил Холодов, чтец Антон Шварц и его двоюродный брат Евгений Шварц, будущий драматург, с женой Гаянэ Халайджиевой – тоже актеры «мастерской», а также художники М. С. Сарьян и А. А. Арапов, композитор М. Ф. Гнесин и др.). Рецензенты отмечали новаторские постановки мастерской, в том числе произведений А. Блока, А. Ремизова, Н. Гумилева. «Гондла» Н. С. Гумилева впервые была показана на сцене «Театральной мастерской» в начале 1920 года.
О посещении Н. С. Гумилевым «Театральной мастерской» вспоминала игравшая там актриса Болдырева (3. Д. Шубина): «Однажды вечером мы собрались в театре, и вдруг входит мужчина и представляется: „Я – автор „Гондлы“, Гумилев“. Можете представить наше состояние. Онемели. Гумилев просил нас показать спектакль, но сезон окончен – ни декораций, ни осветителей, ни бутафоров. Спектакль показать нельзя. Мы предложили читать отрывки. Антон Шварц играл и читал Гондлу, здесь же присутствовала и Г. Н. Халайджиева, (…) играющая Леру. Началось чтение, обсуждения, разговоры на литературную тему. Гумилев пришел в восторг. „Я вас здесь не оставлю, перевезу в Петроград“. Ему надо было ехать на вокзал. Мы пошли его провожать… Халайджиева сказала Гумилеву: „Поклянитесь, что вы нас не забудете“. Гумилев торжественно поднял руку и сказал: „Клянусь“» (Театр. 1988. № 4, с. 84).
Свое обещание Гумилев выполнил. В январе 1922 года театр открыл свой первый сезон в Петрограде спектаклем «Гондла», но Гумилев к этому времени был расстрелян. Это сыграло роковую роль для «Театральной мастерской», вскоре она распалась.
[Закрыть]. Он провел в Москве дня три, пока поезд стоял на запасном пути. Выступал в Союзе поэтов (Тверская, 18)[131]131
О. А. Мочалова имела в виду клуб Союза поэтов на Тверской, 18 (см.: ЛВ, гл. 2, примеч. № 8). Правление ВСП находилось в Москве по адресу: Тверской бульвар, 25; в Доме Герцена. (См.: ЛВ, гл. 17, примеч. № 5)
Всероссийский союз поэтов (Союз поэтов, СОПО, ВСП) – литературное объединение. Существовало в Москве в 1918–1929 годах под председательством В. В. Каменского, В. Я. Брюсова (с 1920), Г. А. Шенгели (с середины 1920-х) и др.; в Петрограде (отделение) в 1920–1922 годах – под председательством А. А. Блока, Н. С. Гумилева и др., в 1924–1929 годах – под председательством И. И. Садофьева, Н. С. Тихонова и др. СОПО объединял поэтов разных направлений и школ, обеспечивал полиграфической базой, устраивал поэтические вечера, издавал альманахи, сборники произведений своих членов.
[Закрыть], читал стихи об Африке. Мы ходили по улицам, встречались на вечерах, беседовали.
Из высказываний помню:
«Вся Украина сожжена». (Горько.)
«Люблю Купера и Д’Аннунцио»[132]132
Габриеле Д’Аннунцио (наст, фамилия Рапаньетта; 1863–1938) – итальянский писатель, драматург-модернист, пропагандировал эстетизм, ницшеанский культ сильной личности.
[Закрыть].
«Вещи, окружающие нас, неузнаваемы. Я не знаю, – из чего это, это, это… Мы потеряли с ними живую связь».
Показывал черновую тетрадь, где были стихи: «Колокольные звоны и летучие мыши».
«Что делать дальше? Стать ученым, литературоведом, археологом, переводчиком? Нельзя – только писать стихи».
«Путь поэта – не только очередной сборник».
«В дни революции Ахматова одна ходила ночью по улицам, не зная страха».
«Жена мне – любовница, дети – младшие братья и сестры. А что она им – мать, я как-то не учитываю».
«Как хорош миг счастливого смеха той, кого целуешь».
«Это в семьдесят лет о шестидесятилетием говорят – мальчик. Я себя „молодым“ не считаю» (35 лет).
«Кладу на каждое поколение по 10 лет».
Ночевать шел во Дворец искусств, пришлось перелезть через железную ограду. Встретился в доме с Адалис и долго с ней ночью разговаривал. О ней отозвался: «Адалис – слишком человек. А в женщине так различны образы – ангела, русалки, колдуньи».
«У вас в Москве нет легенд, сказочных преданий, фантастических слухов, как у нас».
«У вас никто не знает соседней улицы. Спросим прохожего наудачу, как пройти на Бол[ьшую] Дмитровку? Нет, не этого, он несет тяжелый мешок». Н. С. приподнял фуражку и спросил встречного молодого человека дорогу. Тот, действительно, не знал.
«Каждая любовь первая».
«Я не признаю двух романов одновременно».
«В моей жизни – семь женских имен».
«Я могу есть много и могу долго терпеть голод».
Шутил над стихами Маяковского, где М. увидал божество и побежал посоветоваться со своими знакомыми[133]133
Маяковский В. В. А всё-таки (1913). – Впервые опубл.: Первый журнал русских футуристов. М., 1914. № 1–2.
Строки из стихотворения В. В. Маяковского, которые имела в виду О. А. Мочалова, таковы:
И бог заплачет над моею книжкой…Не слова – судороги, слипшиеся комом;И побежит по небу с моими стихами под мышкой,И будет, задыхаясь, читать их своим знакомым. (Маяковский В. В. Собр. соч.: В 13 т. Т. 1. М., 1955, с. 62).
[Закрыть].
О вышедшей тогда книге стихов Ирины Одоевцевой «Двор чудес» (его студийной ученицы)[134]134
Ирина Владимировна Одоевцева (псевд., наст, фамилия, имя и отчество Гейнике Ираида Густавовна, в замуж. Иванова; 1901–1990) – поэтесса, начинала как ученица Гумилева, прозаик; жена Г. В. Иванова.
Одоевцева И. В. Двор чудес (Пг., 1922).
[Закрыть] говорил: «Приятно и развлекательно, как щелканье орешков».
О предполагаемом вечере, где должен был быть Сологуб, говорил: «Позовем Пастернака, он милый человек и талантливый поэт. А Сергей Бобров только настроение испортит».
«„Ольга“ – прекрасный хорей».
«Забавна у Пастернака строчка:
„И птицы породы „люблю вас““»[135]135
Пастернак Б. Л. Импровизация. – Впервые опубл. в сб.: Весеннее контрагентство муз. М., 1915, с. 47. Без названия. Чуть позже – в составе книги стихов «Поверх барьеров» (М., 1917).
Строфа с цитируемой строкой без искажений такова:
И было темно. И это был прудИ волны. – И птиц из породы люблю вас,Казалось, скорей умертвят, чем умрутКрикливые, черные, крепкие клювы.
[Закрыть].
«Гимназическая фауна».
«У нас в Ленинграде днем все на определенных местах, все можно найти, уходят по личным делам вечером. А у вас никого не добьешься».
Дразнил женщин, говоря, что стихи посвящены им, и об одном стихотворении нескольким так.
«За что же и стреляться, как не за женщин и за стихи».
«Жена такого-то ослепла». (С большим сочувствием.)
(В узком проходе.) «Сначала пусть пройдет священник, потом женщина, потом поэт».
«Возлюбленная будет и другая, но мать – одна».
«Моим шафером в Киеве был Аксёнов[136]136
Иван Александрович Аксёнов (1884–1935) – поэт, литературный и художественный критик, переводчик. Идеолог литературной группы «Центрифуга», позже примкнул к объединению конструктивистов. После 1917 года служил на высоких постах в Красной армии, ВЧК, был ректором театральных мастерских при Театре им. В. Э. Мейерхольда.
Венчание А. А. Ахматовой и Н. С. Гумилева состоялось в 1910 году. В качестве шафера был приглашен Аксёнов, недавно вернувшийся из Тобольской губернии, где отбывал ссылку.
[Закрыть]. Я не знал его, и, когда предложили, только спросил – приличная ли у него фамилия, не Голопупенко какой-нибудь?»
«Стихотворение „Дева-птица“[137]137
Имеется в виду стихотворение Н. С. Гумилева «Дева-птица» из сборника «Огненный столп» (Пг., 1921).
[Закрыть] написал о девушке, которая и любя, все тосковала о чем-то другом».
«Прекрасен Блок, его „Снежные маски“, его „Ночные часы“[138]138
Речь идет о книгах стихов А. А. Блока «Снежная маска» (1908) и «Ночные часы» (1911).
[Закрыть]. Как хорошо и трогательно, что прекрасная дама – обыкновенная женщина, жена».
«Стихов на свете мало, надо их еще и еще».
«Бальмонту, Брюсову, Иванову, Ахматовой, мне – можно было бы дать то благо, что имеет каждый комиссар».
«Вчера в Союзе за мной по пятам все ходил какой-то человек и читал мои стихи. Я говорил – есть такое и такое есть… Он мне надоел. „Кто же вы?“ – спросил я. Оказалось, это убийца германского посла Мирбаха Рейнбот[139]139
Ошибка О. А. Мочаловой. Речь идет о Якове Григорьевиче Блюмкине (наст, фамилия и имя Симха-Янкель Гершев; 1898–1929) – члене партии левых эсеров, в 1921 году он вступил в РКП(б), сотрудничал с ОГПУ; состоял при наркоме по военным делам Л. Д. Троцком сотрудником для особых поручений, был близок к литературным кругам. Расстрелян по постановлению судебной коллегии ОГПУ.
6—7 июля 1918 года участвовал вместе с Н. А. Андреевым в убийстве германского посла в Москве графа Вильгельма Мирбаха (1871–1918), что послужило сигналом к левоэсеровскому мятежу.
«О встрече двух будущих смертников» – Гумилева и Блюмкина вспоминал Г. Лугин (псевд. Г. А. Левина): «Кто-то неподалеку – должно быть, „про себя“, но вслух – читал стихи Гумилева. Одно стихотворение сменялось другим. Набегавшие валы лирической пены казались декламационной фантасмагорией. Стихи Гумилева читал не бледный юноша, не литературный денди, не истомленная ночными бдениями девушка. Стихами Гумилева опьянялся мужчина в кожаной куртке и в галифе казенного сукна. Крепко пришитая к плечам голова, крупные черты лица, обрамленного черной бородой, чуть кривоватые под тяжестью тела, мускулистые, в обмотках, ноги. Лицо библейского склада». После того как Блюмкин назвал себя, последовало рукопожатие, и Гумилев сказал: «Я рад, когда мои стихи читают воины и сильные люди». (См.: Лукницкая В. К. Николай Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Л., 1990, с. 252–253)
[Закрыть]. „Ну, убить посла – невелика заслуга, – сказал я, – но что вы сделали это среди белого дня, в толпе людей – замечательно“». Этот факт вошел в стихи «Мои читатели» («Огненный столп»):
«Человек, в толпе народа убивший императорского посла»[140]140
Цитируемые строки стихотворения Н. С. Гумилева «Мои читатели», вошедшего в сборник «Огненный столп» (Пг., 1921), без искажений таковы:
Человек, среди толпы народаЗастреливший императорского посла,Подошел пожать мне руку,Поблагодарить за мои стихи. (Цит. по кн.: Гумилев Н. С. Стихотворения и поэмы. Л., 1988, с. 341).
[Закрыть].
Говорил шуточные стихи, ходившие в Ленинградском Союзе[141]141
Имеется в виду Петроградское отделение ВСП. (См.: ЛВ, гл. 8, примеч. № 19)
[Закрыть], о том, какой поэт как умрет. Там были строчки:
«Умер, не пикнув, Жорж Иванов.
Дорого продал жизнь Гумилев».
О Некрасове: «Раньше презирал из эстетизма, теперь люблю величавую простоту»:
Отзывы и рассказы о Н. С.
Андрей Белый: «Гумилев ходит по Питеру гордо-гордо, и каждый шаг его говорит: „Я мэтр! Я – мэтр!“»
Вас[илий] Федоров[143]143
Василий Павлович Федоров – поэт, член СОПО, товарищ председателя (1919–1922) и председатель (1923–1929) кружка «Литературный особняк». О. А. Мочалова писала о нем в биографической справке, приложенной к ее воспоминаниям: «Это был чудак с резкими выходками, критик с хлыстом в руках. Холостяк с безумными глазами, худой, с жизнью всегда неустроенной. Злые языки говорили, что его стихи так же оригинальны, как его фамилия» (РГАЛИ, ф. 273, оп. 2, ед. хр. 6, л. 74).
[Закрыть] на вечере памяти Гумилева выразился: «Третьестепенный брюсенок».
Небрежное мнение: «Гумилев – герой провинциальных барышень».
Н. П.: «Гумилев искренне считал, что быть поэтом женщине – нелепость. Но когда он вернулся из Африки, и Ахматова прочла ему свой „Вечер“[144]144
Ахматова А. А. Вечер (СПб., 1912).
[Закрыть], был восхищен. „Ну, что же, Коля, теперь учи меня“, – сказала Анна Андреевна, – „Что ты, Анечка, ничего не нужно, – готовый поэт“, – ответил он».
«Многие мужчины преклонялись перед мужественностью Гумилева».
М. Т.: «Любя его, не знала, как его называть. „Коля“? Какой он – Коля! Я говорила – дорогой».
