355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ольга Мочалова » Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах » Текст книги (страница 1)
Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 03:13

Текст книги "Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах"


Автор книги: Ольга Мочалова


Соавторы: Алла Евстигнеева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Мочалова О. А. Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах

«Она чувствовала мир как символистка»
О. А. Мочалова. 1920—1930-е гг.

Мемуарная литература о поэтах Серебряного века весьма обширна. Казалось бы, сейчас мы знаем очень много об этом периоде культурного и духовного обновления в России, но каждое новое свидетельство очевидца, неизвестный эпизод биографии поэтической знаменитости, попадая в печать, по-прежнему вызывают интерес. Одновременно отблески эпохи российского ренессанса высвечивают судьбы забытых поэтов. А они, словно кусочки мозаики, занимая свои места в историко-литературных иллюстрациях, позволяют увидеть последние целиком, открывают их второй, ранее скрытый план. Воспоминания поэтессы О. А. Мочаловой, которая, по мнению Георгия Чулкова, «чувствовала мир как символистка», привлекают обилием имен поэтов, известных и тех, кто, подобно автору мемуаров, остался на обочине проторенной литературной дороги.

Из биографии Ольги Алексеевны Мочаловой (1898–1978) известно немногое. Утопавший в садах полустанок Фили Белорусской (прежде Александровской) железной дороги, где родилась поэтесса, в те годы не входил еще в состав Москвы. Ее родители были людьми состоятельными: отец – директор текстильной фабрики из рода купцов-рыботорговцев, мать – из семьи ювелиров. После их смерти осиротевших сестер Мочаловых приютили тетушки.

Выпускница Мариинской гимназии, О. А. Мочалова очень рано почувствовала влечение к поэтическому творчеству. Получив филологическое образование, она уверенно вошла в литературную среду: посещала кружок поэтов во Дворце искусств, которым руководил В. Я. Брюсов, занималась в пушкинском семинаре, организованном Вяч. И. Ивановым, познакомилась с маститыми и начинающими поэтами, бывала на литературных диспутах, лекциях, вечерах, где нередко читала свои стихи. Первые поэтические опыты О. А. Мочаловой не остались без внимания. И поскольку ее стихи до сих пор почти не известны читателям, здесь уместно привести несколько оценочных высказываний видных поэтов и критиков, относящихся к начальному периоду творчества поэтессы.

«Стихи Ваши радуют, следовательно, они нужны. У Вас есть своя физиономия, черты которой запоминаются, следовательно, Вы сами нужны, как своеобразная поэтическая индивидуальность. Но, что Вы действительно дадите то, что обещаете, в этом я не уверен». (Из письма И. Н. Розанова к О. А. Мочаловой от 25 сентября 1919 года. – РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 18, л. 2 об.)

«Мне кажется, что Ольге Мочаловой посчастливилось найти форму стиха, соответствующую ее внутренним лирическим ритмам. А ведь это и есть чудо поэзии. Я буду рад, если читатели поймут это, как понял я. Тогда перед ними откроется такой дикий и тайный сад, где много колючих кустарников, жестких трав, острых на дорожках камней, но где благоухают живые цветы, иногда совсем простые и полевые, иногда странные, неожиданные и пленительные». (Из предисловия Г. И. Чулкова к сборнику стихов О. А. Мочаловой. Осень 1923 года. – РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 2, л. 2 об.)

«Ваши сопоставления, Ваши образы и сравнения индивидуальны до того, что не доступны часто никому, кроме Вас. […] Вы останетесь поэтом для немногих». (Из письма П. С. Когана к О. А. Мочаловой от 18 марта 1924 года. – РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 12, л. 1)

«Талант жесткий и хрупкий […] Начало творческой деятельности М[очаловой] многое обещает и ко многому обязывает, но поручиться за нее ни в чем нельзя. Гордая, она по-лермонтовски несвободна, потому что не находит в себе воли-веры, нужной для выбора пути. То строго-пытливо, то дерзко-жадно вглядывается она в лицо жизни, но песня не ставит ее выше жизни, не освобождает. У нее самостоятельная, оригинальная манера при относительной слабости техники (стихи ее различишь среди тысячи) и великолепный поэтический темперамент, сочетающийся с необыкновенной силой узренья, но еще нет окончательно сложившегося поэтического лица». (Из предисловия Вяч. Иванова к стихотворному сборнику О. А. Мочаловой. 27 августа 1924 года. – РГАЛИ, ф. 273, оп. 3, ед. хр. 20, л. 36–37)

В течение всей жизни поэтесса работала очень плодотворно. Ей принадлежит ряд сборников стихотворений: «Рассветный час», «Второй „Домострой“», «Желанье лета», «Колючий груз», «Бедное богатство», «В разрывах туч», «Дорога вдаль», «Оборона», «Разлука», «Детское», «Стремнина», «Снег», «Насквозь», «Звал ветер» и поэм: «Детство», «Восстанье цветов», «Пушкин», «Камчатка», «Письма Алексея», «Легенда о ключе», написанных более чем за полвека (1917–1969); а также переводы стихов зарубежных поэтов, статьи о литературе, очерки и рецензии. Все это в составе личного фонда О. А. Мочаловой хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ). Из значительного творческого наследия поэтессы в печати появилось лишь несколько ее стихотворений и статей.

Незадолго до ее смерти в «Вестнике русского христианского движения» промелькнула заметка, подписанная псевдонимом Москвич, в которой говорилось, что «О. А. Мочалова живет в Москве, в коммунальной квартире, очень плохо слышит и почти не видит, но, преодолевая немощи, продолжает работать: пишет стихи». (Москвин. О. А. Мочалова. – Вестник РХД. № 119 (III–IV). Париж; Нью-Йорк; М., 1976, с. 233) Поистине трагически звучат строки ее стихотворения «Разбойники», помещенного после текста статьи:

 
Нельзя при жизни стать невидимой.
Один ответ мученьям есть:
«Имею честь быть ненавидимой,
Отверженной – имею честь».
 

В 1978 году в зарубежной печати появилась статья-некролог Юрия Иваска, где он писал, что последние годы О. А. Мочаловой сопровождали одиночество, крайняя нужда, болезни. «Видимо, смерть была мгновенной – от сердечного приступа. Выражение лица – страшное, нечеловеческое напряжение, будто она силилась разгадать какую-то нечеловеческую тайну, – писал мне один из верных друзей О. А. – В смерти выступила ее тайная сущность: меня поразило, что лицо ее было не женское, а определенно мужское, и напоминало лик Гёте». (Иваск Ю. О. А. Мочалова. – Новый журнал. Кн. 131. Нью-Йорк, 1978, с. 278)

О. А. Мочалова имела широкий круг литературных знакомств. Встречи с поэтами, беседы с ними впоследствии послужили ей материалом для написания воспоминаний, работа над которыми велась с перерывами на протяжении многих лет (1956–1972). Мемуарные очерки о поэтах-современниках составили две книги.

«Литературные встречи» (в тексте комментариев – ЛВ) – таково название первой книги, объединяющей главы об известных поэтах, представлять которых нет необходимости: А. А. Ахматовой (1889–1966), К. Д. Бальмонте (1867–1942), A. Белом (1880–1934), А. А. Блоке (1880–1921), В. Я. Брюсове (1873–1924), И. А. Бунине (1870–1953), Н. С. Гумилеве (1886–1921), С. А. Есенине (1895–1925), Вяч. И. Иванове (1866–1949), В. Т. Кириллове (1890–1943), М. А. Кузмине (1872–1936), Б. М. Лапине (1905–1941), О. Э. Мандельштаме (1891–1938), В. В. Маяковском (1893–1930), С. Я. Парнок (1885–1933), Вл. Пясте (1886–1940), Ф. Сологубе (1863–1927), М. И. Цветаевой (1892–1941).

Мемуарные очерки, вошедшие во вторую книгу «Литературные спутники» (в тексте комментариев – ЛС), посвящены не только громким именам, таким, как Вяч. Иванов, Н. С. Гумилев, Б. Л. Пастернак, А. Е. Адалис, но и их менее известным собратьям по перу: М. П. Малишевскому, B. А. Мониной, Г. Н. Оболдуеву, А. А. Петрову, М. М. Тумповской, а также многочисленным поэтам, состоявшим в 1920-х годах во Всероссийском союзе поэтов.

Любопытно отметить, что в качестве автора мемуаров Ольга Алексеевна выступила еще в 1925 году. Об этом мы узнаем из письма П. Н. Лукницкого (писателя, первого биографа и собирателя документов о Н. С. Гумилеве) к А. А. Ахматовой, в котором 14 мая 1925 года он сообщал, что получил в числе других воспоминания О. А. Мочаловой (см.: Лукницкая В. К. Перед тобой земля. Л., 1988, с. 299). Часть этих записей была использована вдовой писателя при подготовке другой ее книги: Лукницкая В. К. Николай Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких (Л., 1990). Что касается «Литературных встреч» и «Литературных спутников», то небольшие отрывки из них (о Вяч. Иванове, М. Цветаевой, Н. Гумилеве, К. Бальмонте) публиковались в России и за рубежом (см.: Новый журнал. Кн. 130. Нью-Йорк, 1978, с. 150–158; Иванова Л. В. Воспоминания. Книга об отце. (Приложение). М., 1992, с. 361–367; Вестник РХД. № 119 (III–IV). Париж; Нью-Йорк; М., 1976, с. 231–234; Воспоминания о Марине Цветаевой. М., 1992, с. 488–493; Николай Гумилев. Неизданное и несобранное. Париж, 1986, с. 177–179; Отечественные архивы. 1998. № 5, с. 44–61).

В авторском предисловии к воспоминаниям О. А. Мочалова подчеркнула, что стремилась передать в первую очередь «живые свидетельства» и «непосредственные впечатления», при этом акцент был сделан на 1920-е годы, когда «литературная жизнь кипела рядом» и она активно участвовала в событиях. Кроме личных впечатлений существенную часть текста составляет изложение сведений, собранных О. А. Мочаловой: пересказ эпизодов, диалогов, высказываний, причем самых разных – от принадлежавших известным лицам до «реплик из толпы». Результатом проделанной кропотливой работы стала книга, полная звучащих голосов современников автора, голосов Серебряного века.

Вместе с тем то, что мемуары писались по памяти, через много лет после описываемых событий, а также то, что собранные сведения (среди них встречаются факты непроверенные и недостоверные) пересказаны автором без указания источников, из которых были получены (к ним относятся и инициалы, не поддающиеся расшифровке), – все это требует при чтении некоторой осторожности. Наиболее значительные фактические неточности отмечены в комментариях.

Существенно дополняют отдельные главы воспоминаний стихи О. А. Мочаловой, посвященные поэтам-современникам. В какой-то мере знакомят с ее творчеством несколько стихотворений, введенных в текст. Привлекают внимание страницы, умело и чутко передающие ощущения от встреч, наброски портретов (Вячеслава Иванова, Марины Цветаевой, Владимира Кириллова и др.), сделанные талантливой поэтессой.

Несколько глав из воспоминаний О. А. Мочаловой, не представляющих литературного интереса, выпущены, но выдержки из них использованы при комментировании текста. Главы обеих книг пронумерованы, их названия унифицированы, дополнительные авторские заголовки («Поэтическая спутница», «Михпет», «Маргарита», «Горный дух», «Навсегда») сохранены. Цитируемые мемуаристкой стихотворения разных авторов выправлены по опубликованным текстам. При этом незначительные искажения исправлены, а в случае существенных расхождений – точный текст приведен в комментариях. В ряде случаев в «Литературных встречах» и «Литературных спутниках» сохранены частичные повторы текста, представляющие интерес как варианты; любопытно также сравнить разночтения в ряде стихотворений и в их вариантах, помещенных автором в тексте воспоминаний. Лица, не имеющие отношения к литературе, оставлены без пояснений.

Рассказывая о встречах с Мариной Цветаевой, О. А. Мочалова процитировала фразу, которая, по всей видимости, содержала намек на то, что стихи Мочаловой почти не печатались: «Вы – поэт без второго рождения, а оно должно быть». Хочется надеяться, что появление в печати воспоминаний и стихотворений О. А. Мочаловой привлечет внимание к ее творчеству и пророчество М. И. Цветаевой о втором рождении поэтессы исполнится.

Текст воспоминаний О. А. Мочаловой «Литературные встречи» и «Литературные спутники» печатается по автографам и авторизованным машинописным копиям с правкой автора, хранящимся в РГАЛИ (ф. 273, оп. 2, ед. хр. 6; оп. 3, ед. хр. 15, 16, 18–20, 22–26); тексты стихотворений – по автографам и машинописи с авторской правкой (ф. 273, on. 1, ед. хр. 1, 3, 4, 5; оп. 2, ед. хр. 1, 2,5; оп. 3, ед. хр. 5, 7).

А. Евстигнеева

Литературные встречи
От автора

Предлагаемые записки отнюдь не претендуют ни на создание творческого образа упомянутых здесь поэтов, ни на оценку их творчества. Записки – лишь картинки, штрихи, реплики, подмеченные наблюдателем на своем пути. Обо всех этих больших именах достаточно много писали и еще будут писать. Но живое свидетельство, непосредственное впечатление, личное знакомство освежают образы поэтов, уже и теперь ставших историческим прошлым. Значение символистов и последующих поэтических имен не умерло и умереть не может для всех, кто способен поэзию воспринимать непредубежденно. Имена Брюсова, Вячеслава Иванова, Блока, Бальмонта, Гумилева и др[угих] вошли в число мировых имен и защиты не требуют. Всякое упоминание о них может обогатить читателя нового поколения, помочь ему найти меру вещей в оценке литературных явлений. Поэтому, думается, и эти страницы возбудят некоторый интерес.

Ничто не было записано мною в свое время, когда литературная жизнь кипела рядом, но сохранившиеся в памяти отрывки – тверды и точны.

I. Валерий Брюсов

Я была членом кружка поэтов, которым руководил Валерий Яковлевич во Дворце искусств [1]1
  Дворец искусств (1919–1921) – московская культурно-просветительная организация (Поварская ул., 52), выполнявшая двоякую задачу: повышение образовательного и культурного уровня молодых писателей (лекции, вечера, диспуты, кружки и др.), а также оказание материальной поддержки членам организации (бесплатная столовая, предоставление жилья и т. п.). Московский Дворец искусств находился в ведении Народного комиссариата просвещения РСФСР (Наркомпроса). А. В. Луначарский, будучи наркомом просвещения, выступал в качестве покровителя и деятельного участника многих мероприятий, проходивших во Дворце искусств; был частым гостем своего друга, поэта И. С. Рукавишникова, возглавлявшего организацию. Членами Дворца искусств были известные писатели, поэты, критики, художники, журналисты, такие, как: А. Белый, Вяч. Иванов, В. А. Гиляровский, С. Т. Коненков, Б. Л. Пастернак, Б. Пильняк, А. М. Ремизов, А. С. Серафимович, Г. И. Чулков, В. Ф. Ходасевич, М. И. Цветаева, К. Ф. Юон.
  В. Я. Брюсов был в числе лекторов-преподавателей Дворца искусств, после закрытия которого создал на его основе Высший литературно-художественный институт (ВЛХИ), существовавший с 1921 по 1925 год. Брюсов считал, что талантливых молодых людей следует обучать «технике словесного искусства». Диплом об окончании «консерватории слова», так Брюсов называл ВЛХИ, получили около 90 человек. В 1924 году ВЛХИ было присвоено имя его основателя, бессменного ректора и профессора – В. Я. Брюсова. Место ректора института после смерти Брюсова на непродолжительное время занял Вяч. Полонский.


[Закрыть]
в 1920—1921-х годах. Я видела его также в ЛИТО, МОНО [2]2
  Начиная с 1918 года В. Я. Брюсов работал (сотрудничал либо возглавлял) в ряде структурных подразделений Наркомпроса, где решались вопросы, связанные с литературой и художественным образованием, таких, как: Московский библиотечный отдел, Литературный отдел (ЛИТО), Литературный подотдел Отдела художественного образования (Охобра), Отдел художественного образования Главного управления профессионального образования (Главпрофобра); был членом Государственного ученого совета (ГУСа).
  Литературный отдел (ЛИТО) – один из функциональных отделов Наркомпроса, организованный для руководства работой в области литературы.
  При ЛИТО с 24 мая 1920 года существовала Литературная студия, к работе в которой были привлечены видные литературные деятели. Отметим малоизвестный факт: положение о студии (устав) разработал Вячеслав Иванов, выступив в роли законодателя. Помимо просветительной задачи, Литературная студия ставила и специальную цель – «совершенствовать литературные дарования и подготовлять деятелей в области литературной критики, путем исторического, философского и технического изучения проблем и форм художественного слова». В студии преподавались следующие предметы: общее языкознание (М. Н. Петерсон), история русского языка (Д. Н. Ушаков), теория стихосложения (С. В. Шервинский), ритмика (А. Белый), вольная композиция (В. Я. Брюсов и М. О. Гершензон), эстетика слова (Г. Г. Шпет), музыка слова (Л. Л. Сабанеев), история литературных стилей (П. Н. Сакулин), художественные произведения русской литературы (И. Н. Розанов), художественное чтение (О. Э. Озаровская), латинский язык (В. Я. Брюсов), немецкий язык (Г. А. Рачинский), французский язык (И. А. Аксёнов) и др. (См.: Художественное слово. Временник ЛИТО НКП. М., 1921, кн. 2, с. 70)
  Московский отдел народного образования (МОНО) имел двойное подчинение – Моссовету и Наркомпросу. При МОНО действовали Высшие государственные литературные курсы.


[Закрыть]
. Брюсов был всегда строг и суров с начинающими: «Вы оперу написать можете? Создать стихотворение не легче».

Раз, прослушав бездарного поэта, он сказал: «Самое оригинальное выражение у Вас – „море вздурило“. Больше замечаний нет».

Как-то я прочла при нём свое раннее стихотворение:

 
«Не верю, что земля кругла,
Она совсем остроугольна.
И, если бы звездой была,
Мне не было б так мутно-больно.
 
 
Но в звездах – мерзлая вода,
Они глядят иглистым хрустом,
И в их безгрешном – „никогда“,
Безлюбо и священно-пусто.
 
 
Мне нежно дорог Млечный Путь,
Его туманные волокна,
Так хочется в него нырнуть,
Когда смотрю я ночью в окна».
 

Брюсов запомнил стихи с одного прослушанья и после читал их другим, как образец декадентства. На одном из собраний кружка он говорил: «На выставке современной живописи висела картина, изображающая забор. Великий князь С. Н.[3]3
  Видимо, ошибка в тексте. Можно предположить, что речь идет о великом князе Сергее Александровиче Романове (1857–1905), сыне императора Александра II, назначенном в 1891 году московским генерал-губернатором и погибшем от взрыва бомбы, брошенной эсером И. П. Каляевым. Согласно своему должностному статусу, он состоял президентом, председателем или членом многочисленных научных обществ и благотворительных организаций, в частности: Комитета по устройству при Московском университете Музея изящных искусств имени императора Александра III, Московского архитектурного общества, Московского археологического общества, Московской духовной академии, Московского филармонического общества и др.


[Закрыть]
подошел к ней, посмотрел и сказал: „Так бывает“. Мнение – „так бывает“ обозначает художественный нуль».

Брюсов очень дружил с Бальмонтом. Бальмонт рассказывал: «Валерий не знает русской природы, растений. Он встретил в моих стихах название травки „заячья капустка“ и думал, что это я выдумал».

Образ Ренаты в романе Брюсова «Огненный ангел» [4]4
  Брюсов В. Я. Огненный ангел. – Впервые опубл.: Весы. 1907. № 1–3, 5—12; 1908. № 2–8; издательство «Скорпион» в 1908 году выпустило роман отдельным изданием в двух томах, а в 1909 году – «исправленный и дополненный примечаниями» однотомник.
  В основу романа «Огненный ангел» положен любовно-психологический сюжет, развивающийся на фоне исторических событий в Германии эпохи Реформации. При этом отчетливо просматриваются реальные характеры и ситуации. Прототипами главных героев повествования, составивших любовный «треугольник» – Ренаты, Рупрехта, графа Генриха фон Оттергейма – явились Н. И. Петровская, В. Я. Брюсов и А. Белый, их личные взаимоотношения в 1904–1905 годах. (См.: ЛВ, гл. 2, примеч. № 5,6)


[Закрыть]
навеян некой Ниной Петровской, о которой знакомые дамы отзывались: «Истеричка»[5]5
  Нина Ивановна Петровская (в замуж. Соколова; 1879–1928) – писательница, критик, переводчица; первая жена и помощница руководителя символистского издательства «Гриф» С. А. Соколова (Кречетова). Страдая нервным расстройством, в 1911 году она навсегда уехала из России, долгое время лечилась от алкоголизма и наркомании. Литературных заработков постоянно не хватало на жизнь вдвоем с умственно неполноценной младшей сестрой. Не выдержав тяжелых жизненных обстоятельств и постоянной крайней нужды, через месяц после смерти сестры писательница покончила с собой, отравившись газом.
  Н. И. Петровская до такой степени отождествляла себя с героиней брюсовского романа, что в 1910 году перешла в католичество, приняв имя Ренаты. О своих отношениях с В. Я. Брюсовым и его работе над «Огненным ангелом» она писала в воспоминаниях.
  «Что же отметил тогда во мне Валерий Брюсов, почему мы потом не расставались 7 лет, влача нашу трагедию не только по всей Москве и Петербургу, но и по странам? Отвечая на этот вопрос, я ничего не преувеличу и не искажу. Он угадал во мне органическую родственность моей души с одной половиной своей, с той – „тайной“, которой не знали окружающие, с той, которую он в себе любил и, чаще, люто ненавидел, с той, которую сам же предавал, не задумываясь, вместе со мной своим и моим врагам.
  И еще одно: в то время как раз облекалась плотью схема „Огненного ангела“, груды исторических повествований и материалов перековывались в пластически-прекрасную пламенную фабулу. Из этих груд листов, где каждая крохотная заметка строго соответствовала исторической правде, вставали образы Генриха, Рупрехта и Ренаты.
  Ему были нужны подлинные земные подобия этих образов, и во мне он нашел многое из того, что требовалось для романтического образа Ренаты: отчаяние, мертвую тоску по фантастически-прекрасному прошлому, готовность швырнуть свое обесцененное существование в какой угодно костер, вывернутые наизнанку, отравленные демоническими соблазнами религиозные идеи и чаяния (Элевзинские мистерии), оторванность от быта и людей, почти что ненависть к предметному миру, органическую душевную бездомность, жажду гибели и смерти, – словом, все свои любимые поэтические гиперболы и чувства, сконцентрированные в одном существе – в маленькой начинающей журналистке, жене С. Кречетова, благополучного редактора книгоиздательства „Гриф“. […]
  И я нужна была Брюсову для создания не фальшивого, не вымышленного в кабинете, а нормального почти образа Ренаты из „Огненного ангела“. Потому любопытство его, вначале любопытство почти что научное, возрастало с каждым днем» (Жизнь и смерть Нины Петровской. Публ. Э. Гарэтто. – Минувшее. Исторический альманах. № 8. Париж, 1989, л. 56–57).


[Закрыть]
. Имя Н. П. связано также с Андреем Белым. На каком-то литературном вечере она вынула из муфточки револьвер и выстрелила мимо Брюсова [6]6
  Н. И. Петровская пережила сильное увлечение А. Белым, войдя в 1903 году в руководимый им кружок «аргонавтов», а с 1904 года завязался ее роман с В. Я. Брюсовым. Сложность характера и психическая неуравновешенность натуры Петровской способствовали тому, что она, не желая того, обострила конфликт между двумя поэтами, вплоть до вызова Брюсовым Белого на дуэль в феврале 1905 года.
  Эпизод с выстрелом Петровской в Брюсова описан в воспоминаниях Лидии Рындиной, второй жены С. А. Соколова (Кречетова).
  «Роман Нины Петровской с Брюсовым становился с каждым днем трагичнее. На сцене появился алкоголь, морфий. Нина грозила самоубийством, просила ей достать револьвер. И, как ни странно, Брюсов ей его подарил. Но она не застрелилась, а, поспорив о чем-то с Брюсовым в передней Литературного кружка, выхватила револьвер из муфты, направила его на Брюсова и нажала курок. В спешке она не отодвинула предохранитель, и выстрела не последовало. Стоявший рядом с ней Гриф [С. А. Соколов – публ.] выхватил из ее рук револьвер и спрятал в карман. К счастью, посторонних в передней не было. Потом этот маленький револьвер был долго у меня» (Рындина Л. Д. Ушедшее. – В кн.: Воспоминания о Серебряном веке. М., 1993, с. 418–419).


[Закрыть]
.

Вячеслав Иванов говорил: «В глазах Брюсова такой лукавый, смышленый огонек. Когда он читает стихи, то весь преображается, загорается, как истинный поэт. Было время, мы с ним увлекались посылкой друг другу сложнейших ребусов, и оба всегда друг у друга отгадывали».

Брюсов говорил: «Терпеть не могу кошек. В них лицемерное мещанство».

В первые годы революции Брюсов подчеркнуто охотно называл нас всех «товарищами».

Брюсов добивался полной реалистической точности в стихах: «Вы пишете о гробницах, а вы гробницы видели?»

Он требовал строгой формы: «Если вы нарушили правильный метрический размер, симметричную рифму, то чем это оправдано? Какая внутренняя необходимость?»

Когда завязались отношения В. Я. с Адалис [7]7
  Аделина Ефимовна Адалис (псевд., наст, фамилия Ефрон / Эфрон; 1899/1900—1969) – поэтесса, переводчица. В 1920 году приехала из Одессы в Москву, имея некоторый поэтический опыт, выступала на вечерах поэтов и в печати. Ученица и, вероятно, последнее увлечение В. Я. Брюсова, Адалис выступала вместе с ним на эстраде, вела литературную деятельность. Кроме того, в начале 1920-х годов она работала вместе с Брюсовым в ряде учреждений и организаций, например: в литературном подотделе Отдела художественного образования при Наркомпросе (Брюсов – заведующий подотделом, Адалис – заведовала секцией подотдела); во Всероссийском союзе поэтов (Брюсов – председатель президиума союза, Адалис – секретарь); во ВЛХИ (Брюсов – ректор и преподаватель, Адалис – преподаватель); в 1-й государственной профессионально-технической школе поэтики (Брюсов – преподаватель, Адалис – ректор и преподаватель).


[Закрыть]
, он выступил с ней в кафе «Домино»[8]8
  Кафе «Домино» (Тверская, 18) – московское литературное кафе. В период совместных выступлений Брюсова и Адалис «Домино» было уже закрыто, а его помещение занял клуб Всероссийского союза поэтов (ВСП или СОПО), продолживший традицию проведения литературных вечеров.


[Закрыть]
, как с соавтором античного диалога, и восторженно аплодировал ее искусству.

Из женщин-поэтов выделял Каролину Павлову [9]9
  Каролина Карловна Павлова (урожд. Яниш; 1807–1893) – поэтесса, переводчица, прозаик.
  К 10-летию со дня смерти поэтессы В. Я. Брюсов написал о ней очерк (см. журнал «Ежемесячные сочинения». 1903. № 11/12), а несколько позже подготовил к изданию собрание ее сочинений (М., 1915), что способствовало возвращению несправедливо забытой К. К. Павловой в русскую литературу.


[Закрыть]
за способность отозваться на политические темы.

В. Б. говорил о Пастернаке: «Он неодолимо остроумен. Когда-то мы стояли в окне [так в тексте. – Публ.] высокого здания, выходящего на Охотный Ряд, и Б. Л. сказал: „Это всё идут люди из ряда вон выходящие“».

Пафос величавости Брюсова, иногда лишь декоративный, театральный, а иногда и неподдельный, проникал в быт своеобразно. Мы (уцелевшая семья) жили в те годы в загородном домике, одиноко глядевшем в далекое поле. Морозной зимой, когда особенно ярко играют на черном небе звезды, любили мы читать вслух брюсовскую «Большую Медведицу», как напутствие на ночь. Плавная песнь созвездию действовала неизменно умиротворяюще.

 
«В часы одинокие ночи,
Когда так бессильны мечты,
Смежаешь усталые очи,
Большая Медведица, ты»[10]10
  Брюсов В. Я. К Большой Медведице (Волшебница северной ночи…) Стихотворение. – Впервые опубл.: Брюсов В. Я. Tertia Vigilia. Книга новых стихов. 1897–1900. М., 1900.


[Закрыть]
.
 

Похороны Брюсова. Ясное воскресенье. Процессия остановилась около Академии художественных наук [11]11
  Государственная академия художественных наук (ГАХН) существовала в Москве на Пречистенке в 1921–1930 годах. Бессменным председателем академии был П. С. Коган. (См.: ЛВ, гл. 2, примеч. № 13)


[Закрыть]
. Выступал Луначарский: «Я, как представитель НКПС[12]12
  Речь идет о Народном комиссариате просвещения РСФСР – Наркомпросе или НКП (такова общепринятая аббревиатура этого учреждения).


[Закрыть]
, кланяюсь перед твоим безжизненным телом и живым делом!» П. С. Коган[13]13
  Петр Семенович Коган (1882–1932) – историк литературы, критик, переводчик.


[Закрыть]
все умолял: «Спи, дорогой товарищ». Пастернак был угрюм и бледен.

Катафалк и двуколка, балаганно-красные, бойко помчались вместе с конной милицией к Девичьему монастырю [14]14
  В. Я. Брюсов похоронен на Новодевичьем кладбище, существовавшем с XVI века на территории Новодевичьего монастыря. Дорога из центра Москвы на это кладбище проходит по улицам Пречистенке и Большой Царицынской (с 1924 года Большой Пироговской).


[Закрыть]
. Событие чувствовалось, но горя не было.

Вечером говорил мне Г. И. Чулков [15]15
  Георгий Иванович Чулков (1879–1939) – прозаик, поэт, критик, драматург.


[Закрыть]
: «В гробу Брюсов лежал такой невинный, да и демонизм его был детский. Он будет прощен, как работник, честно тащивший груз жизни».

В одном из писем Брюсова к Чулкову я прочла: «Поразительно однообразие разнообразия. То же блаженство, то же отчаяние. Хочется взять тросточку и идти, идти вперед без цели»[16]16
  Следует уточнить выдержку из письма В. Я. Брюсова к Г. И. Чулкову, датированную ноябрем 1902 года: «Теперь обо мне. Летом уезжали мы в Италию. Страна, которая публично торгует своей красотой, но все же удивительно прекрасная. Вновь в Москве уже с июля. Очень томлюсь однообразием жизни, т. е. однообразием ее разнообразия. Те же волнения. То же блаженство, такое же отчаяние. Хочется взять тросточку и уйти, просто уйти вперед без цели, идти и не думать, не заботиться. А удерживает именно забота: написал я множество стихов, хочется их оформить, привести в порядок, издать» (Чулков Г. И. Годы странствий. Из книги воспоминаний. М., 1930, с. 318).


[Закрыть]
.

Каждый год в дату смерти Брюсова Георгий Шенгели[17]17
  Георгий Аркадьевич Шенгели (1894–1956) – поэт, переводчик, литературовед.


[Закрыть]
с друзьями приходит на могилу его, читает стихи о нем, цитирует и самого автора.

Андрей Белый сказал о В. Брюсове: «В предрассветном тумане нам рисовались горные вершины. Но когда солнце взошло, перед нами оказался – солидный холм».

2. Вячеслав Иванов

В Староконюшенном пер[еулке], д[оме] 4, в помещении, предоставленном Ив[аном] Моисеевичем] Дегтеревским, в 1919 году был организован И. М. Дегтеревским, Е. Н. Елеонской и А. А. Дилевской [18]18
  Осенью 1919 года, по свидетельству Л. В. Ивановой, дочери поэта, Вяч. Иванов «завел большую дружбу с Дегтеревским, который ему организовал целый курс лекций по Достоевскому, а затем и по Пушкину» (Иванова Л. В. Воспоминания. Книга об отце. М., 1992, с. 83).
  А. А. Дилевская преподавала в ГИДе и ГИСе. (См.: Л В, гл. 3, примеч. № 3)
  Е. Н. Елеонская – автор книги «К изучению заговора и колдовства в России» (1917). О. А. Мочалова состояла с ней в переписке.


[Закрыть]
пушкинский семинар под руководством Вячеслава Иванова. Заседания проходили по средам. В то время городской транспорт действовал слабо, зима была лютая и снежная, но среды посещались дружно. Одна из участниц семинара приходила пешком из Сокольников, я приходила пешком с Филей. Но уже и до сред я была знакома с Вячеславом Ивановичем и беседовала с ним в его квартире в Бол[ьшом] Афанасьевском переулке]. Я слушала лекции В. Ив. «О поэтике» в МОНО[19]19
  В 1918–1920 годах Вяч. Иванов работал в Театральном (ТЕО) и Литературном (ЛИТО) отделах Наркомпроса (см.: Л В, гл. 2, примеч. № 2), читал лекции в секциях Пролеткульта, преподавал в ряде учебных заведений.


[Закрыть]
, была участницей кружка поэзии при ГИСе под его руководством[20]20
  Государственный институт декламации (ГИД) (осень 1919-го – осень 1920 года). Государственный институт слова (ГИС) (осень 1920-го – январь 1922 года) – высшее учебное заведение, подчиненное ТЕО Наркомпроса, которое готовило актеров-чтецов, помогало освоить технику ораторского искусства и речи преподавателям, юристам, лекторам и всем желающим. Институт был образован на основе частного учебного заведения – Первых московских курсов дикции и декламации под руководством В. К. Сережникова, открывшихся в Москве на Большой Никитской улице в помещении Коммерческого училища Мансфельда. (См.: Сережников В. К. 10 лет работы на культуру живого слова. М., 1923, с. 1—52)
  Вяч. Иванов до своего отъезда в Баку в 1920 году преподавал в институте (совместно с С. В. Шервинским) «Стиховедение. (Метрика и ритмика, эвфония и строфика)», а также читал курсы лекций: «Хоровое начало в искусстве», «О формо-содержании в поэтическом творчестве».
  При литературном отделении института работал кружок поэзии под руководством Вяч. Иванова. Состоялось 17 воскресных встреч кружковцев с 29 февраля по 1 августа 1920 года. Кроме О. А. Мочаловой занятия посещали известные в дальнейшем литературоведы А. И. Кондратьев и Т. М. Левит, переводчик И. А. Кашкин и др. Записи высказываний Вяч. Иванова во время заседаний, сделанные поэтессой и переводчицей Ф. И. Коган, частично опубликованные (см.: Литературное наследство. А. Блок. Новые материалы и исследования. Т. 92, кн. 3. М., 1982, с. 496–498, 502, 507), хранятся в РГАЛИ (ф. 2272, on. 1, ед. хр. 33).
  Приведем несколько высказываний Вяч. Иванова о поэзии О. А. Мочаловой (по записям Ф. И. Коган):
  «Сила Мочаловой не в ритме, не в чем-нибудь там еще, а именно в точности определения» (РГАЛИ, ф. 2272, on. 1, ед. хр. 33, л. 43).
  «Меня даже волнуют Ваши стихи. Это самобытность, достигаемая вовсе не исканиями чего-то непременно нового, а просто ее самобытность» (Там же, с. 51).
  «Я вообще не люблю хвалить. Я Вас скоро возненавижу за то, что мне все приходится Вас хвалить. […] Я Вас нарочно так сильно хвалю, чтобы придать Вам уверенность. Только смотрите не испортитесь. (…) Вы сейчас подвергаетесь опасностям самым разнородным, и со стороны людей, и со стороны отношения к самой себе, и я боюсь за Вас» (Там же, с. 65).
  «Талант, у Вас он есть, каких размеров – сказать трудно. Думаю, что значительный. Вообще, берет на себя большую ответственность тот, кто определяет это, потому что талант от многого зависит. Вас подстерегают опасности: каждый захочет Вас на свой лад перестроить. Брюсов доймет Вас метрическими построениями своими, Бальмонт вообще всех бальмонтизирует. Если бы Вы показали свои стихи Блоку, то он их не оценит, потому что в них нет такой струны, на которую Блок отзывается. А вот мой милый Гумилев, он, конечно, мог бы Вас оценить, но он станет докучать своими ритмами и метрами, вообще техническим построением: акмеисты Вас вообще потянут в свой лагерь, и Вы на самом деле больше акмеистка, чем Гумилев. Самый беспристрастный – это Брюсов, он может очень чутко оценить самые различные дарования…» (Там же, с. 66).


[Закрыть]
и простилась с ним в Доме ученых[21]21
  Дом ученых был открыт в Москве (Пречистенка, 16) в 1922 году, как центральный по отношению к аналогичным учреждениям культуры в других городах страны. До 1937 года организация находилась в ведении Центральной комиссии по улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ). В Доме ученых проводились литературные и музыкальные вечера, концерты, выставки, читались лекции и т. п.


[Закрыть]
, где он останавливался, вернувшись из Баку и направляясь в Италию, в 1924 году.

То, что помнится из высказываний.

«Последующее поколение как бы устало от широкого круга тем символистов. У Ахматовой – флирт, у Гумилева – спорт».

«Настоящее изящество было у Зинаиды Гиппиус, Ахматовой далеко до нее. Она много болела, страдала, глубокая и узкая, как колодец».

«Я вас учу белой магии».

«Надоело быть человеком. Быть камнем, водой».

«Никакой педагогики нет. Есть – личный пример».

«„Полтава“ Пушкина далеко не на высоте».

«„Поэтическое хозяйство Пушкина“[22]22
  «Поэтическое хозяйство Пушкина» – книга Владислава Ходасевича. Впервые опубликована в журнале «Беседа», 1923, № 2 и № 3; отдельным изданием вышла в Ленинграде в 1924 г.


[Закрыть]
(название одной из вышедших книг) – звучит кухонно».

«„Тьмы низких истин мне дороже

Нас возвышающий обман“[23]23
  Строки из стихотворения А. С. Пушкина «Герой» (1830).


[Закрыть]
. —

Но „возвышающий обман“ – не обман!»

«Любил повторять: „Das Höchste kommt an leichten Füssen“»[24]24
  «Das Hõchste kommt an leichten Füssen» – «Высокое приходит легкими шагами (тихо)» (нем.).


[Закрыть]
.

«Признак гениальности – всеобъемлемость».

«То и хорошо, что теперь нет ухаживаний с букетами и конфетами, со всем тем, что прикрывает скверное наслаждение».

«Ася Цветаева – московская барышня» (говорили об ее книге «Дым»)[25]25
  Анастасия Ивановна Цветаева (в замуж. Трухачёва; 1894–1993) – писательница, переводчица, мемуаристка; младшая сестра М. И. Цветаевой.
  Цветаева А. И. Дым, дым и дым. М., 1916. (Одна из первых книг писательницы.)


[Закрыть]
.

«Существует гумилевско-лермонтовский бретёрский темперамент».

«Хорошо, что вы предпочитаете немецкую литературу французской».

«Очень люблю Platen’a „Nachtlich Lispeln am Busento“»[26]26
  Platen «Nãchtlich Lispeln am Busento» – «Ночные шепоты в Бузенто» Платена (нем.). Август фон Платен (1796–1835) – немецкий поэт.


[Закрыть]
.

«Лучшее Женское имя – Елена».

«Как характерно, что даже старики, увидав Елену, согласились, что она была достойной причиной гибели Трои».

«Каждый профессор, которого вы находите скучным, заслуживает глубокого уважения».

«Мое презрение к людям безгранично, и все же остановиться на этом – нельзя».

«В книге Бальмонта „Поэзия, как волшебство“[27]27
  Бальмонт К. Д. Поэзия как волшебство. М., 1915.


[Закрыть]
– много мыслей и образов дурного вкуса».

«То, чем незаменима Греция – чувство меры».

«Придаю большое значение женской интуиции, иногда поражаюсь ее дальновидности».

В. Ив. всегда подчеркивал: «Слова поэта – дела его».

«Ко мне ходят только поэты».

«Милый дом Чулковых – дом Филемона и Бавкиды»[28]28
  См.: ЛВ, гл. 2, примеч. № 15.
  Надежда Григорьевна Чулкова (урожд. Степанова; 1874–1961) – переводчица; жена Г. И. Чулкова.
  Чулковы жили в Москве на Смоленском бульваре.
  Филемон и Бавкида известны в античной мифологии как благочестивая супружеская чета из Фригии. По легенде на месте их дома после потопа возник храм, в котором жрецами были прежние хозяева.


[Закрыть]
.

«Некий посвященный был наказан за то, что в момент нужного поступка на земле – был на седьмом небе».

«Вот попадете к Брюсову из моего мягкого климата, тогда узнаете, как разговаривают с начинающими».

«Девушки, которых выдавали замуж насильно, по соображениям родителей, совершали умный подвиг – научались любить своих мужей».

О сыне (Диме 7 лет): «Все мальчики, играющие с Димой, ясны, и видно, что из них получится, один Дима – в тумане»[29]29
  Дмитрий Вячеславович Иванов (р. 1912) – журналист, писатель; сын Вяч. Иванова от третьего брака с В. К. Шварсалон.


[Закрыть]
.

Отзывался о девушке М.: «В ней грация страсти».

«Ценю дневник Марии Башкирцевой[30]30
  Мария Константиновна Башкирцева (1860–1884) – художница, автор «Дневника», первая запись в котором была сделана в 1873 году. Написанный по-французски «Дневник» был впервые полностью издан на русском языке в переводе Л. Я. Гуревич (Северный вестник. 1892. № 1 – 12). Издание вызвало противоречивые оценки. Например, Л. Н. Толстой отмечал искусственность автора как в творчестве, так и в манере держаться (см.: У Толстого. (1904–1910). «Яснополянские записки» Д. П. Маковицкого. Литературное наследство. Т. 90, кн. 1. М., 1979, с. 204); А. П. Чехов назвал написанное «чепухой» (см.: Чехов А. П. Полное собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1974–1983. Письма. Т. 5, с. 127); В. Я. Брюсов записал в своих «Дневниках…» в 1892 году: «Это я сам, со всеми своими мыслями, убеждениями и мечтами» (Брюсов В. Я. Дневники… М., 1927, с. 5).


[Закрыть]
 гораздо больше дневника Елизаветы Дьяконовой[31]31
  Елизавета Александровна Дьяконова (1874–1902) – автор публицистических произведений и «Дневника», который она начала вести с 11 лет. Первая публикация осуществлена посмертно в приложении к журналу «Всемирный вестник» (СПб., 1904–1905). Критика единодушно отмечала глубокую искренность автора как отличительную черту по сравнению с «Дневником» М. К. Башкирцевой. В. В. Розанов считал «Дневник» Е. А. Дьяконовой «явлением глубоко национальным, русским», «одной из самых свежих русских книг конца XIX века». (См.: Розанов В. В. – Новое время. 1914. 18 нояб.).


[Закрыть]
. Какая трогательная влюбленность в Бастьен-Лепажа!»[32]32
  Жюль Бастьен-Лепаж (1848–1884) – французский художник-реалист, с которым М. К. Башкирцеву связывали романтические отношения.


[Закрыть]

«Деревья растут из будущего в прошлое».

«К Гумилеву относиться небрежно нельзя, это – настоящий художник».

«Пушкину некого было любить. Оленина[33]33
  Анна Алексеевна Оленина (1808–1888) – петербургская знакомая А. С. Пушкина, дочь президента Академии художеств и директора Публичной библиотеки А. Н. Оленина.


[Закрыть]
ему отказала».

«Прекрасен внутренний мир Татьяны»:

 
«Где полка книг, где дикий сад,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей»[34]34
  Пушкин А. С. Евгений Онегин. (1823–1831, полностью опубл. – 1833).


[Закрыть]
.
 

«Заслуживает глубокого признанья тот, кто болен святой гражданской тоской».

«Истинное блаженство – ходить среди вещей, как среди трав и деревьев, которые ничьи».

«Истинный капитал – талант. А у других его нет. Что делать с этой несправедливостью?»

«Поэт видит море и в капле воды».

О строчках Анны Костенской[35]35
  Анна Владимировна Костенская – поэтесса, участвовала в работе кружка поэзии при ГИДе. Несколько ее стихотворений, а также записи их обсуждения при участии Вяч. Иванова хранятся в РГАЛИ (ф. 2272, on. 1, ед. хр. 33, л. 83–88).


[Закрыть]
: «Как хорошо сказано»:

 
«И ему я полной чарой
Нежность верную отдам».
 

«В жизни украшайтесь и наряжайтесь, как только хотите, но в стихах нарядничанье исключено».

«Если считать, что ад – есть желанье и невозможность любить, то Пушкин был в аду на земле».

«Я боялся старости. Но сегодня был умилен рассказом Н., как романтично его любит старушка-мать. Когда он уходит из дома, она жалобно кричит в окошко: „Николай! Николай!“»

«Достаточно того, чтобы каждым утром прочесть со вниманием „Отче наш“».

«Прежде всего Евангелие должно нравиться безотчетным чувством: „Все так… Мне здесь в полной мере хорошо“».

«Подумав о Христе, поймешь, как поступить в каждом случае».

«Мир держится и спасается молитвами безвестных и уединенных старцев».

«Кто принял страсть, тот принял смерть… Подписал смертный приговор всему живущему».

«В Христе – предельное дерзанье».

«Вера – признак здоровой души».

У Вячеслава Ивановича до Зиновьевой-Аннибал[36]36
  Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал (псевд., наст, фамилия Зиновьева, во втором браке Иванова; 1865–1907) – прозаик, драматург; вторая жена Вяч. Иванова.


[Закрыть]
была жена[37]37
  Дарья Михайловна Иванова (урожд. Дмитриевская; 1864–1933) – первая жена Вяч. Иванова.


[Закрыть]
, от которой осталась дочь. Они жили в другом городе. Дочь душевнобольная. В. Ив. вспоминал: «Моя чудесная первая нежность. Я был студентом, когда мы целовались в темном коридоре».

«До встречи с Лидией Дмитриевной я не знал, чем может быть чувство. Она очень мучительно умирала, задыхалась»[38]38
  Л. Д. Зиновьева-Аннибал умерла от скарлатины.


[Закрыть]
. (Взволнованно ходит по комнате.)

«И я, и она после нашей встречи увлекались другими. По закону всемирного тяготенья в круг больших светил попадает много мелких планет».

«Прощаясь на ночь с дочерью, мы говорим: „Мама с тобой“».

Вера Константиновна[39]39
  Вера Константиновна Иванова (урожд. Шварсалон; 1890–1920) – третья жена Вяч. Иванова, его падчерица – дочь Л. Д. Зиновьевой-Аннибал от первого брака.


[Закрыть]
(третья жена В. Ив.) приезжала ко мне на Фили, смотрела снятую мною для них дачу. Она тогда была стриженая, бледная, больная туберкулезом. Осенью она умерла[40]40
  В. К. Иванова умерла 8 августа 1920 года в клинике Московского университета от туберкулеза, похоронена на кладбище Новодевичьего монастыря.


[Закрыть]
. В. Ив., как было у них условлено, вымыл ей ноги после смерти, как бы символично готовя ее к дальней дороге.

Вера Константиновна говорила: «Я видела много стран, Россия – красива щедростью широты». Она рассказывала, как в лыжном пробеге получила первый приз. Как у них жила молодая англичанка, требовавшая обильного и разнообразного menu. Это было трудно, «зато живая Англия».

Дочь Лидия[41]41
  Лидия Вячеславовна Иванова (1896–1985) – композитор, писательница, дочь Вяч. Иванова и Л. Д. Зиновьевой-Аннибал; автор воспоминаний «Книга об отце» (М., 1992).


[Закрыть]
– композитор и преподаватель гармонии в Римской консерватории. Исполнялись ее симфонии на концертах, шла ее опера «Похищение свекрови».

В. Ив. говорил: «Со взрослой дочерью приятно пройти по улице рядом».

Гумилев говорил: «В. Ив. стеснялся своего брака с падчерицей и, когда она ждала ребенка, уехал в Италию[42]42
  В 1912 году Ивановы уехали за границу, в Швейцарию, потом в Италию. Осенью 1913 года они вернулись с сыном Дмитрием, родившимся за границей, и поселились в Москве.


[Закрыть]
. Но мы и не думали осуждать его».

Вячеслав Иванович принадлежал к ряду людей, чья красота расцветает к старости. В зрелом возрасте он был массивен, рыжеволос. В более поздние годы он сохранил внушительность в соединении с тонким изяществом. Черты его лица обострились и приобрели особую выразительность. Голос его доставлял чисто музыкальное удовольствие, он отличался светлой тональностью, гибкостью и, если это понятно, – высокой целеустремленностью. Замечательна была игра его жестов и поз. То женственно-нежные движенья, то младенчески-беспомощные, то передающие оттенки иронии и язвительности, то непроницаемо-сдержанные. По словам знакомых, он чрезвычайно мужественно и благородно переносил горе утраты Зиновьевой-Аннибал, не падал духом, не жаловался, не изменял высокой вере.

 
«На безнадежное свиданье
Иду с надеждой, все земной, —
Хоть знаю: на мое рыданье
Зов не откликнется родной.
 
 
Но розу алую, живую
Кладу к подножию креста.
И чьи-то, мнится, поцелую
В земле ответствуют уста».
 

«Сог ardens»[43]43
  О. А. Мочалова приводит строфы из стихотворения Вяч. Иванова «День вознесения», вошедшего в книгу стихотворений «Cor ardens» («Пламенеющее сердце» – лат.), ч. 1–2. СПб., 1911, 1912.


[Закрыть]
.

Он прелестно сердился. Вся живость возмутившего его впечатления переливалась в легкую игру быстрой и колкой мысли.

Он восклицал: «Удивительный народ женщины! Они обижаются, ревнуют, соперничают… У мужчин этого нет».

«Мы столкнулись в темноте на узком тротуаре со старичком в золотых очках, и оба посмотрели друг на друга сердитыми круглыми глазами».

М. О. Гершензон[44]44
  Михаил Осипович Гершензон (наст, имя и отчество Мейлих Иосифович; 1869–1925) – историк русской литературы и общественной мысли, философ, публицист, переводчик.


[Закрыть]
сказал мне: «Я заметил, что вас огорчило известие о том, что в Баку Вячеслав Иванович увлекается кавказским вином. Нет, это ничего, тут ему не грозит опасность. Гораздо хуже „жизни мышья беготня“»[45]45
  Строка из стихотворения А. С. Пушкина «Стихи, сочиненные во время бессонницы» (1830).


[Закрыть]
.

На одном из собраний некий Левит[46]46
  Теодор Маркович Левит (1902–1942) – литературовед, критик, переводчик.


[Закрыть]
позволил себе грубую выходку против В. Ив. Разговор касался стиховедческих тонкостей. Левит был чрезвычайно начитанным молодым человеком, обладавшим блестящей памятью. Он позволил себе задеть возраст нашего руководителя. В. Ив., оставаясь на высоте самообладания, ответил Левиту такой тучей учености, что мы все утонули, а между прочим, сказал просто и прямо: «Но мы не дураки, хотя и старики».

Говорили, что в деревне В. Ив. боялся стаи гусей. Но я была свидетельницей такого случая. В кабинете В. Ив. на окне нашли бутылочку с прозрачной бесцветной жидкостью. Надпись – poison[47]47
  Poison – яд, отрава (фр.).


[Закрыть]
. Все колебались: что предпринять? В. Ив. взял сосуд в руки и сделал первый глоток. Оказалось – спирт. Но ведь никто не знал, что там за влага.

Говорили, что тех, кого хвалил В. Ив., постигала творческая неудача, а из тех, кого он порицал, получались известные писатели. Так из хваленого Зенкевича[48]48
  Михаил Александрович Зенкевич (1891–1973) – поэт, переводчик.


[Закрыть]
не вышло поэта, а из порицаемого Алексея Толстого вырос крупный писатель.

Гумилев говорил, что был свидетелем бесед В. Ив. в его Tunis ěburnea[49]49
  Turris ěburnea – башня из слоновой кости (лат.).


[Закрыть]
: «Он призовет кого-нибудь из поэтов, беседует с ним долго и проникновенно, разбирает его стихи, видит в них замыслы и глубины, которых не подозревал сам автор, и так убедительно показывает ему его внутреннее прекрасное лицо, что поэт уходит, не чуя под собой ног. Но, провожая его в переднюю, хозяин быстро и легко срывает пленительный покров с возвышенного образа и говорит слова такой едкой уничижительности, так метко и беспощадно попадая в слабые места, что гость, падая с неба, разбит, расколот, сожжен».

В. Ив. великолепно выслушивал каждого и располагал к высказыванию. Он давал возможность говорить о своих переживаниях в полный размах, не перебивая своим личным опытом и отношением к теме, не ставя в связь чужое трепетное чувство с тем, как «у всех» и «у других тоже». Вместе с тем он безболезненно находил вещам свое место. Умел сказать автору полную правду, ничего не смягчая, но и ничем не обижая.

«В вашем докладе туго натянутая струна поклонения Достоевскому, но ведь вы не внесли ничего нового в понимание его. Заметили ли вы это? Ваш доклад строго взвешен, насыщен фактами, но душноват» (Скалдину)[50]50
  Алексей Дмитриевич Скалдин (1885–1943) – писатель, поэт.


[Закрыть]
.

Умел видеть в чужих словах такую бездну обязательного значения, что поэт пугался высказанного им. Иногда критиковал так: «В вашем стихотворении сказано, что в комнате жарко, тогда как всё переживание требует атмосферы легкого убывающего тепла».

«У вас могут быть любые ошибки суждения, но у вас нет ошибок вкуса, с чем вас и поздравляю, радость моя».

«Говорят, что художественное произведение не исчерпывается одной идеей. Одной – не исчерпывается, а двумя или несколькими – исчерпывается».

Перед отъездом в Италию (1926 год)[51]51
  Вяч. Иванов был командирован Наркомпросом на шесть недель в Венецию по случаю открытия советского павильона на Biennale. Он уехал в сопровождении дочери и сына 28 августа 1924 года и больше в Россию не возвращался.


[Закрыть]
В. Ив. читал оперетку «Любовь – мираж»[52]52
  «Любовь-мираж» (1923) – музыкальная трагикомедия, написанная Вяч. Ивановым в Баку. Л. В. Иванова дает написание названия оперетты со знаком вопроса – «Любовь – мираж?». В воспоминаниях она цитирует отрывок из либретто и предисловие, написанное Вяч. Ивановым в Италии, где изложена история создания этого произведения.
  «На совести моего уважаемого приятеля, известного оперного режиссера Николая Николаевича Боголюбова, желавшего, по-видимому, испробовать на мне свой способ лечения ипохондрии, – на его совести, заявляю я, тот сомнительный факт моей литературной биографии, что во время совместного пребывания нашего в городе Баку я, поддаваясь его упрямой прихоти, написал эту полушутливую, полупечальную пьесу по канону оперетты-мелодрамы. Легкомысленные куплеты и чувствительные дуэты немедленно, вдохновенно и весело облекались в столь же „каноническую“ музыку другим моим добрым приятелем и явным сообщником первого, профессором Бакинской консерватории Михаилом Евгеньевичем Поповым. На совести Н. Н. Боголюбова и „авиапролог“, им – как картина – придуманный, и… – но эту последнюю вину мне всего труднее ему простить! – повелительное и роковое внушение: заимствовать основу сюжета непременно из драмы Косоротова „Мечта любви“. Скованный тягостными узами с нелюбимою „Мечтой“, напрасно объявлял я ей войну на взаимоистребление: все же ее завязка послужила мне отправным пунктом. Что из всего этого вышло, пусть судят те, коих может занять произведенный нами опыт химического превращения элементов.
  Рим, 1 октября 1924 г.»
  (Иванова Л. В. Воспоминания. Книга об отце. М., 1992, с. 115).
  Вяч. Иванов читал либретто в Доме ученых для узкого круга слушателей. Публичное чтение не состоялось, поскольку, по свидетельству Л. В. Ивановой, «пьеса была объявлена „аморальной“». (См.: Иванова Л. В. Указ. соч., с. 124) Либретто читалось и обсуждалось у Чулковых. (См.: Мануйлов В. О Вячеславе Иванове. Воспоминания. – В кн.: Иванова Л. В. Указ. соч. [Приложение], с. 354–355)
  Таким образом, с этим произведением Вяч. Иванова, не характерным для него по жанру, удалось познакомиться немногим, малоизвестным оно осталось и до сего дня. Поэтому безусловный интерес представляет отзыв о либретто «Любовь-мираж» современника автора, присутствовавшего на чтении. В РГАЛ И сохранился отрывок из письма философа А. К. Горностаева [октябрь 1924 года] к поэтессе М. М. Шкапской, переписанный ею в альбом. Приведем его полностью.
  «Из литературных впечатлений самое сильное – чтение В. Ивановым трагикомедии „Любовь – мираж“: на фоне опереточных мотивов и приемов развернут итог целой жизни и всего творческого и религиозного опыта, и целая полоса эпохи. В заключительном сновидении американец, превращающийся в машину, и героиня, оказавшаяся скелетом, танцуют танго. В художественном смысле – пьеса вершина достижений Вяч. Иванова, в мистическом – крах эмпирического пути и едкое самобичевание ([два слова в тексте утрачены – публ.] невольное и тем более ценное). Отец – пустыня, сын – путник, а Мария – смерть – вот разоблаченная теперь троица (Изида трехвенечная), которой этот мистик всю жизнь поклонялся.
  Еще не зная этой вещи, я разразился эпиграммой»:
«Так. Не смутил тебя событий гул,И, внемля мировому краху,Из своего Баку ты тоже не дал маху,И новый мир столетьям изрыгнул.Как бодро, как уверенно шагнулТы от Эсхила к Оффенбаху».  (РГАЛИ, ф. 2182, on. 1, ед. хр. 140, л. 1 и об.)


[Закрыть]
. Глубины чувства, благородство человеческих образов были преподнесены без уступки в легкой сценической форме.

Некоторое время за В. Ив. ходил маленький забавный поклонник, 10-летний поэт Миша. Неизвестно, откуда он взялся, но был очень важен. В. Ив. на собраниях поэтов говорил ему с нежностью и досадой: «Ну, читай опять свою „Рябину“».

Как-то В. Ив. 4 часа говорил с Ярхо[53]53
  Борис Исаакович Ярхо (1889–1942) – литературовед, переводчик, член ГАХН, профессор Московского университета.


[Закрыть]
о сонете.

«Когда я долго не виделся с Юр[ием] Ник[андровичем] Верховским[54]54
  Юрий Никандрович Верховский (1878–1956) – поэт, переводчик, историк литературы.


[Закрыть]
и, наконец, садился писать ему письмо, то, чтобы сразу ввести его в круг своей жизни, описывал с утра до ночи последний день».

В гимназические годы к В. Ив. приводили на укрощение буйных и вспыльчивых кавказцев, тоже гимназистов, которые метались с ножом в зубах. Он усмирял их словом.

Вячеславу Иванову
 
«Как виноградная лоза,
Змеен.
Как юность первого дня,
Древен».
 
 
Залетным переливом соловья
Он высылал вперед себя свой голос.
Порою остр, с оттенком лезвия,
Но чаше звук был светел, нерасколот.
Затем весь облик выступал ясней:
Извилистая длинных губ улыбка,
Высоты мудрой седины, пенсне,
Движений женственная зыбкость.
Завесы, пурпур, жезлы, рамена,
Подземный храм, сплетенные ехидны,
Зал малахитовый под блеском дня —
На будничной земле казались очевидны.
Чудесное чудовище пещер
В ученейшем скрывалось человеке
Страны других весов, особых мер,
Куда текут, не возвращаясь, реки.
Томим бессмертной давностью времен,
Он, не желая, слишком много помнил.
Прошедшее не проходило в нем,
Как после пира вяжущая томность.
Но почему его тончайший слух
И гений, словно свет, мгновенный.
Дар превращенья, устремленный дух
Не овладели властно поколеньем?
В нем есть вина. Пещеры тайный мрак
Скрывал порой не россыпи алмазов.
В нем различает напряженный зрак
 Сомнительную двойственность соблазнов.
Но за вину кем может быть судим
Чудесный образ, близкий Леонардо?
Не виноват ли также перед ним
Род неотзывчивый, род безотрадный?
Былое восхищение храня,
Мы все забвению не уступаем
Заливы рек, блаженные моря,
Которые его, лелея, обтекали[55]55
  Стихотворение О. А. Мочаловой «Вячеславу Иванову» датировано ею 1940 годом.


[Закрыть]
.
 

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю