Текст книги "Палачи"

Автор книги: Олег Овчинников

Соавторы: Евгений Прошкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Без команды не стрелять, – предупредил он и, вырвав кольцо, швырнул в проход гранату, однако разъяренный зверь выскочил оттуда раньше, чем сработал взрыватель. Столяров едва успел крикнуть: – М-мочи!

Только после этого прогремел взрыв. Кабан не пострадал, лишь смешно взбрыкнул задними ногами, будто получив под хвост хорошего пинка.

Олег выпустил в мутанта четыре пули. Его палец еще давил на спусковой крючок, но в магазине, по-видимому, закончились патроны. От грохота выстрелов Гарин оглох. Словно сквозь вату в ушах он скорее догадывался, чем слышал, как рядом отстрелялся Шустр, как о чем-то кричит Михаил, усыпая пол вагона стреляными гильзами. От порохового дыма слезились глаза.

Сталкеру пришлось хуже всех. Он сидел на полу прямо на пути кабана и не мог убраться в сторону без посторонней помощи. Когда расстояние между ним и монстром сократилось до трех метров, Шустр отбросил бесполезный обрез и выставил перед собой рогатину. Ее раздвоенный конец угодил точно в пасть кабану, который, вероятно, от удивления, остановился и попытался перегрызть посторонний предмет, непонятно как оказавшийся у него во рту. Второй конец рогатины упирался в пол, сталкер крепко держал его обеими руками, точно древко знамени. Когда кабан снова попер вперед, ствол молодой березки изогнулся дугой, но не сломался, а Шустр, не выпустивший рогатины из рук, заскользил спиной по вагонному полу. Мутант проволок человека метра четыре, прежде чем его зубы сумели перекусить дерево. Мотнув головой, кабан выплюнул измочаленный конец рогатины. В это же мгновение рядом с ним оказался Столяров и сделал два коротких взмаха правой рукой. Зверь отчаянно взревел, запрокинув к потолку свою уродливую, а теперь еще и совершенно слепую морду, и Михаил третьим росчерком ножа располосовал ему горло. После чего отпрыгнул в сторону, спасаясь от острых копыт агонизирующего мутанта. Сталкер тоже попятился назад, все еще держа перед собой палку, похожую на заточенный карандаш, но фонтан крови, ударивший из раны, все равно забрызгал его резиновые сапоги и полы дождевика. Кабан простоял секунд пять, мелко и часто переступая задними ногами, словно футболист, получивший мячом между ног, потом повалился на бок и затих.

Столяров присел на корточки и вытер лезвие ножа о брюхо мертвого зверя – единственный участок на теле кабана, где еще оставалась шерсть.

– Ну как, жив? – спросил Михаил Шустра.

– Кажись, да.

– А цел?

– Кажись, да, – повторил сталкер чуть увереннее.

– А нога твоя случайно не починилась со страху?

Шустр медленно выпрямил правую ногу в колене и охнул.

– Кажись, нет, – констатировал Столяров и обернулся к Олегу. – Ну а ты как? В порядке?

– В порядке, – ответил Гарин. Он в третий раз присоединил к автомату новый магазин и снова не услышал щелчка.

– А чего орешь?

– Что? – поморщился Олег.

– Тебя контузило, что ли?

– Сам урод!

– Ясно. – Михаил повысил голос. – Проверь пока, что там с третьим кабаном. Его отметка пропала. Похоже, неудачно навернулся с крыши.

Гарин кивнул и выбрался из вагона. Дождь почти перестал. Одинокий луч солнца, выглянувший через прореху в сплошной пелене облаков, на несколько секунд осветил поезд и площадку перед ним. В этом ласковом свете отдельные капельки крови, упавшие на рельсы, стали похожи на бруснику.

Олег прошел мимо трупа вожака кабаньего стада, которому взрывом почти оторвало заднюю половину туловища, и, отойдя на максимально возможное расстояние от края вагона, осторожно выглянул из-за угла. В следующую секунду он отвернулся и сделал три резких вдоха, пережидая приступ тошноты, однако и беглого взгляда хватило Гарину, чтобы понять две вещи. Первая – вот что может случиться с существом, рухнувшим с трехметровой высоты прямо в действующую «мясорубку», и вторая – навряд ли ему в ближайший месяц, а то и два, захочется свинины.

Столяров спрыгнул на землю и помог спуститься Шустру, когда к ним подошел Олег.

– Ну что, сдох кабан-то? – спросил Михаил.

– Кабан сдох, – громко отрапортовал Гарин.

– В «мясорубку», что ли, попал?

– Не-а. Свалился с крыши прямо в «мясорубку». Теперь там центнер фарша и дробленых костей.

– Понятно. Молодец, – прокричал Столяров и показал Олегу большой палец. Потом вздохнул и добавил вполголоса: – Бетховены в роду были?

Глава пятая

– Что-то новенькое, – пробормотал Михаил и постучал костяшками пальцев по обшитой сталью двери.

– Ага. Пришлось усилить дверь и поставить часового, – пояснил Шустр. – После того случая прошлой весной, когда сюда кровосос заявился.

– Прямо на вокзал?

– Ну да.

– Он что, невидимый был?

– Да нет, видимый. Просто народу на станции мало было. Так он до самого бара дошел, ни единой живой души не встретил.

– И что он в баре сделал? Заказал «кровавую Мэри»? – недоверчиво спросил Столяров.

– Тогда уж кровавого Моню, – невесело усмехнулся старик. – Тогда барменом еще Моня был. Тугой на оба уха, может, слышали про такого?

Михаил кивнул.

– Вот его-то кровосос и оприходовал, – закончил свой рассказ сталкер. – Голову оторвал, а всю кровь через шею высосал. Досуха. И соломинку не попросил.

– И что с ним сделали?

– С которым из них? Моню за вокзалом закопали. А кровососа гранатами закидали и бросили на пустыре. До самого лета там лежал-вонял, ихнее мясо ведь даже слепые собаки не жрут.

– А это, часом, не байка?

– Какое там, – вздохнул Шустр. – Стучи снова, нас не услышали.

Столяров еще раз постучал в дверь, теперь уже прикладом автомата. Гарин, к которому только недавно в полной мере вернулся слух, прижал ладони к ушам. Послышался пронзительный скрип, и в верхней части двери открылось окошко, забранное решеткой из арматурных прутьев.

– Чего надо? – спросил часовой. В окошко были видны лишь его глаза и насупленные брови.

– Шоколада! – высунулся из-за плеча Михаила Шустр. – Открой, Головня. Эти двое со мной.

Окошко захлопнулось. Пять секунд спустя послышался скрежет отодвигаемого засова, еще какое-то лязганье, затем скрежет второго засова. Наконец дверь распахнулась.

Впустив старика и его спутников, сталкер по кличке Головня принялся запирать дверь. Он делал это основательно и без спешки, не проявляя никакого внимания к вошедшим. На придвинутой к стене табуретке лежал простенький детектор живых форм. Видимо, обязанности часового заключались в том, чтобы пропускать на территорию вокзала всех прямоходящих, кроме зомби, контролеров и кровососов.

– Слышь, Головня, не знаешь, наверху койки свободные есть? – спросил Шустр.

– Должны быть, – нехотя ответил часовой. – Наши все на представлении. Цирк-шапито! – неодобрительно процедил он.

– Опять, что ли, цыганенок всех веселит?

– Ну!

– Так это пусть. Смех – не грех. – Старый сталкер посмотрел на Гарина и Столярова. – Ну что, поможете в последний раз? Меня и вещички мои до койки докантуете?

Несмотря на ранний час, в баре Янова было людно. За столиками, сколоченными из пустых бочек и ящиков из-под патронов, стояли по одному, по два сталкера. Еще человек десять собрались в кружок в дальнем углу бара. В центре круга на возвышении стоял смуглый паренек с явно накладными бакенбардами, одетый в сюртук, перешитый из темно-зеленого клеенчатого дождевика, и черный цилиндр из картона. В правой руке паренек держал суковатую палку, по всей видимости, изображавшую трость. Вот он оперся на нее и громко, с чувством, продекламировал:

 
Мой дядя – зомби с Гаусс-пушкой —
Прошел всю Припять и Затон.
Запарилась считать кукушка,
Сказала: сцуко, миллион!
 

Сталкеры отреагировали на четверостишие громким гоготом и нестройными аплодисментами. Паренек раскланялся, сняв цилиндр, при этом стало видно, что он совсем еще молод. Лет шестнадцати от силы.

Олег не сразу обнаружил барную стойку. Во-первых, ее зачем-то перенесли на новое место, а во-вторых, упрятали за решетку. Угрюмый бармен, выглядывающий из-за прутьев, напоминал заключенного. Для общения с посетителями в решетке было вырезано окошко, сделанное с таким расчетом, чтобы в него уж точно не пролез ни один кровосос.

«Жаль Моню, – подумал Гарин. – Он был понимающий. Ему можно было излить душу, а наутро не маяться от стыда. Понимающий и глухой – вот качества идеального бармена».

– Мое почтение, – наклонился к окошку Михаил. – Что это у вас, утренник? – Он махнул рукой в сторону чтеца в сюртуке-дождевике.

– Стихи, – исчерпывающе ответил бармен.

– Понятно… Нам бы с Карликом потолковать. Он здесь?

– Здесь.

– Который? – Столяров через плечо оглянулся на зал.

– Его трудно не узнать.

– Ладно. Тогда, будь добр, дай нам бутылочку «Черного сталкера».

Бармен фыркнул.

– А «Шато Марго» пятидесятилетней выдержки вам не дать? Вы из какого бункера вылезли?

– Значит, нет «Черного сталкера»?

– Сто лет как нет! Был бы – я б сам его купил.

– А что есть?

– Только домашняя.

– В смысле? – растерялся Михаил.

– Ну, ты вино домашнее пил? – раздраженно спросил бармен.

– Пил.

– Так это – то же самое, только водка.

Угрюмый шмякнул на стойку литровую банку с криво натянутой полиэтиленовой крышкой. Столяров с сомнением посмотрел на мутную жидкость и белесый осадок, покрывающий дно банки полусантиметровым слоем.

– А мы наутро после этой бурды в зомби не превратимся? – спросил он.

– Это сильно зависит от того, будет ли ночью выброс и где ты его встретишь – под открытым небом или в укрытии, – серьезно ответил бармен. – Так вы берете?

– Давай, – решился Михаил. – А еще – пару стаканов.

– Три. – вмешался в разговор Олег. – Карлику же тоже надо налить.

Столяров посмотрел на него так, что внутри у Гарина что-то оборвалось, и сказал вкрадчиво:

– Ну да. Карлику и мне. А на твоем месте, Олежка, я бы воздержался.

– На своем воздерживайся! – вспылил Олег.

И было от чего. Всю дорогу до Янова он держался исключительно на мысли о стакане с водкой, который ему нальют в баре. И мысль эту, между прочим, внушил ему сам Михаил.

– Я бы и рад воздержаться, – ответил Столяров, – но не могу. Мне для дела. А ты лучше не пей. Сделаешь глоток – и не остановишься. Уж я-то знаю.

С этими словами он отошел от стойки, прихватив стаканы и банку, а Гарин еще с минуту простоял на месте, не замечая ничего вокруг себя и беззвучно матерясь.

Самого низкорослого из посетителей бара Михаил высмотрел сразу. Коротышка был к тому же единственным, кто не стоял, облокотившись локтями о столик, а сидел на поставленном на попа деревянном ящике. Стоя он попросту не дотянулся бы до столешницы. «Ростом чуть повыше бюрера, – определил Столяров. – А башка почти как у контролера. Ну и урод!»

Натянув на лицо приветливую улыбку, он приблизился к столику низкорослого и поздоровался:

– Привет. Ты – Карлик?

Лицо недомерка, и без того некрасивое, перекосилось от ненависти. Он зашипел, забрызгал слюной и наконец смог выдавить из себя:

– Пааш-ш-ш-ш-шел ты!

Продолжая по инерции улыбаться, Михаил обернулся к бармену. Тот смотрел на него с невозмутимым видом, а если и содрогался от беззвучного хохота, то лишь в душе.

– Ну, спасибо… – покачал головой Столяров. – Ну, юморист…

Кто-то тронул его за плечо.

– Ты Карлика ищешь? – спросил незнакомый сталкер. – Так вон он сидит.

Михаил посмотрел туда, куда указывал сталкер, и пробормотал:

– Благодарю.

Перекупщик, рекомендованный Столярову Шустром, получил свое прозвище по тому же принципу, по которому иногда худого, как палка, человека могут окрестить Пухлым, а лысого, как бильярдный шар, – Пушистиком. Иными словами, по принципу «от противного». Карлик был, пожалуй, самым высоким из всех, кто собрался этим днем в баре. Может быть, даже выше излома, убитого несколько часов назад. Направляясь к его столику, Михаил приблизился к импровизированной сцене, с которой бутафорский Пушкин сеял разумное, доброе, странное.

 
Вечор ты помнишь – Зона злилась,
Химера по двору носилась
За тем, кто в бункер не успел.
Понадкусала – да и съела.
То выброс был. Такое дело.
А нынче – погляди в прицел —
Понаплодилось аномалий
В них «вспышки», «капли», «слизь», и «грави»,
И прочий артефакт лежит
Как прежде Ржавый лес рыжеет,
Мутант в Болоте зеленеет,
Да снайпер из кустов блестит.
 

Столяров дождался, пока отгремят хохот и аплодисменты, и сгрузил на стол перед Карликом водку и стаканы. Взгляд барыги заметно оживился.

– Привет, – сказал Михаил. – Мне Шустр посоветовал с тобой связаться.

Не отрывая взгляда от стаканов, Карлик подвигал бровями. Столяров разлил водку, мысленно перекрестился и поднял стакан. Барыга опрокинул свой, не чокаясь. Михаил последовал его примеру, поморщился и по привычке тут же разлил по второй.

 
Буря мглою Зону кроет,
Аномалии крутя;
То, как снорк, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То в туннеле обветшалом Полтергейстом зашумит,
То, как сталкер запоздалый,
К нам в окошко застучит.
 

Под одобрительные крики толпы к столику подошел Гарин. Его план был незамысловат и прямолинеен: прикинуться простачком, дурачком – да кем угодно! – лишь бы получить заветные сто граммов. Хотя бы пятьдесят. Старые дрожжи просили свежей закваски. Да что там просили – они молили о ней!

– О! Уже пьете? – наигранно удивился Олег. – Ничего, если я поучаствую? – Он взял один из наполненных стаканов, поднес к лицу и снисходительно посмотрел на Столярова поверх граненого ободка.

– Не забывай, зачем мы здесь, – тихо сказал Михаил. Он смотрел на Гарина без злости и без одобрения, спокойно и выжидающе.

– Я помню, помню, – успокоил его Олег и понюхал содержимое стакана. Плевать на цвет и на осадок, водка пахла вкусно. Пусть это верный признак алкоголизма, но водка пахла просто фантастически вкусно.

«Зачем мы здесь? – глядя в глаза Столярова, со злостью подумал он. – Наверняка затем, чтобы убить сотню-другую мутантов и подставить под пули пару десятков людей, считавших нас своими союзниками, а то и друзьями. Затем, чтобы подполковник получил свою третью звезду. Зачем еще? Ради мира во всем мире? Чтобы самолеты больше не падали, а людей не перевозили, как боеприпасы, в одинаковых цинковых гробах? Чтобы голос мертвеца из черного ящика не называл меня щенком? Зачем еще? Чтобы отомстить? Отомстить за Марину?

Солнышко, какой же я слабый без тебя, – думал он, опустив глаза. – Миша прав, один глоток – и уже не остановиться. Только пить, жалеть и вспоминать. Смотреть файлы из папки „Фоточки“ в твоем ноутбуке, листать записную книжку твоего старого телефона, где я записан не по фамилии и не по имени, а просто как „Любимый“, нюхать твой шарф и футболки, засыпать в обнимку с твоей подушкой, просыпаться… и пить, пить, пить».

Удивительно, но та, из-за которой он сорок дней подряд напивался в стельку, в этот раз помогла ему удержаться. Гарин не заметил, кто забрал стакан из его руки, и пропустил мимо ушей весь разговор Столярова с Карликом. Он пришел в себя лишь после одной особо бурной овации и с выражением лица человека, который только что проснулся в совершенно незнакомом месте, обернулся к источнику звука.

 
Когда «Свобода» догорит,
Когда откинет «Долг» копыта,
Мы на обломках «Монолита»
Напишем: «Пушкин, сукин сын».
 

Дочитав короткий стишок, паренек в цилиндре спрыгнул с возвышения и затерялся в толпе слушателей.

Олег обвел помещение бара бездумным взглядом и медленно двинулся в сторону туалета, надеясь, что хотя бы его оставили на прежнем месте. Туалет был на месте: три расколотых писсуара, две кабинки, две раковины. На стене над раковинами сохранилось даже треснувшее в двух местах зеркало с частично облетевшей амальгамой. Поворачивая ручку ржавого крана, Гарин ни на что особо не надеялся, но водопровод, к его удивлению, еще функционировал. Работающее, несмотря на отключение всех станций, электричество удивляло его меньше. Все-таки электрический полтергейст, аномалия «электра», да и вообще вся Зона пронизана энергиями разного рода, надо только грамотно расставить накопители. А вот водяных здесь, кажется, до сих пор не водилось.

Дождавшись, когда вода из коричневой станет светло-желтой, Олег намочил ладони и протер лоб и щеки. Когда он снова взглянул в зеркало, рядом с его усталой мокрой физиономией отразилось улыбающееся смуглое лицо с бакенбардами. От неожиданности Гарин открыл рот и сказал первое, что пришло на ум:

– Привет. Тебя Пушкин зовут?

– Зачем Пушкин? – Паренек улыбнулся еще шире. – Жига меня зовут. А тебя?

– Меня? – Олег вспомнил предостережение Шустра, касающееся их с Михаилом реальных имен, и, вздохнув, представился: – Студент.

– Студент? Не слышал. Послушай, Студент, у тебя, может, картон есть?

– Какой картон?

– Любой картон. Краски есть, я раскрашу. Нужен только картон. Смотри. – Он крутанул в пальцах свой черный цилиндр. – Видишь? Совсем затрепанный. Или как сказать? Потрепанный, да? Скоро выступать будет нельзя.

– Нет, картона нету. То есть я не знаю…

Гарин окончательно растерялся. Вообще-то в том рюкзаке, что навьючил на него Столяров, могло оказаться все что угодно: и рулон картона, и Большая Советская Энциклопедия в тридцати томах.

– Мне метра хватит, – по-своему истолковал его замешательство молодой цыган.

Глядя на свое отражение, Жига резким движением сорвал бакенбарды, зашипел и потер запястьями щеки.

– Охххх… Жжется! – пожаловался он. – Клей жжется. – И снова улыбнулся.

Без фальшивой растительности на лице цыганенок стал выглядеть еще моложе. Теперь Олег не дал бы ему больше четырнадцати лет. Кроме того, паренек вдруг остро напомнил Гарину Беса, младшего члена тройки Коршуна, этого серого кардинала при дворе Пси-Мастера. Бес погиб с белым флагом в руках, когда в одиночку бросился на группу вооруженных наемников, повинуясь ментальному приказу Олега. Он был кавказцем, а не цыганом, но почему-то именно о нем вспомнил Гарин, глядя на смуглое лицо и густые черные брови Жиги.

– Ты, значит, тут выступаешь? – спросил он.

– Да, иногда, – кивнул цыганенок. – Почему нет? Мне не тяжело, а людям нравится. Смеются, едой делятся. Я раньше в театре выступал.

– В цыганском?

– Нет, в детском.

– А вообще чем занимаешься?

– Хожу здесь и там. С людьми разговариваю. Много знаю. Все, что хочешь, достать могу.

– И картон? – улыбнулся Олег. Общаясь с Жигой, вообще было трудно сдержать улыбку.

Цыганенок заливисто рассмеялся и фыркнул.

– Фу! Облился весь. И картон могу. Только время надо.

– А «венец» достать можешь?

Гарин не сумел бы ответить, что заставило его заговорить о «венце» с практически незнакомым человеком. Возможно, непосредственность Жиги была столь же заразительна, как и его смех. А еще с ним было очень легко общаться. Даже Олегу, который обычно трудно шел на контакт с новыми людьми. Да и с хорошо знакомыми, положа руку на сердце, тоже.

– Венец? – Цыганенок потер переносицу. – Венец, венец, делу конец… А! Это вот такая штука?

Он сложил руки перед лицом, так чтобы кончики пальцев касались друг друга, затем, не размыкая рук, вывернул ладони в разные стороны и приложил ко лбу. Гарин обмер, не веря своей нечаянной удаче. При всем желании он не смог бы изобразить «венец» лучше, чем это сделал Жига. Сил у Олега хватило на кивок.

– Достать, не достать, – погладил щеку цыганенок, – но я знаю, у кого есть такая штука. Она тебе нужна?

– Подожди, – внезапно севшим голосом сказал Гарин. Он обвел взглядом невзрачное помещение туалета и даже заглянул в одну из кабинок, как будто опасался, что их разговор может подслушать притаившийся в унитазе дерьмодемон. – Лучше поговори об этом с моим… старшим.

– Хорошо, – согласился Жига. – А твоего старшего как зовут?

Олег чувствовал себя слишком возбужденным для сочинения удачных экспромтов, поэтому брякнул первое, что пришло на ум:

– Плотник.

За время, которое он провел в туалете, Карлик куда-то подевался, и Столяров остался за столиком один. Глядя на исцарапанную крышку ящика из-под патронов, Михаил грел в руке стакан, до середины наполненный мутной водкой, и, судя по унылому выражению лица, в данный момент был уверен, что стакан наполовину пуст, а не наполовину полон. Гарин, который, напротив, пребывал в состоянии, близком к эйфории, поторопил цыганенка:

– Пойдем, пойдем. Вот он.

Они подошли к столику как раз в тот момент, когда Столяров, заранее морщась, выплеснул в рот остатки водки.

– Привет, Плотник! – громко поздоровался Жига.

Михаил от удивления выпучил глаза и надул щеки, но водку внутри удержал. Наградив Олега выразительным взглядом, он сделал глоток и просипел на вдохе:

– Привет.

– Это Жига, – объявил Гарин, которого буквально распирало от полученной информации. – Он знает, где взять «венец».

– Тихо! – шикнул Столяров и ударил ладонью по столу.

Несколько секунд он молчал, только желваки ходили под кожей, потом внимательно посмотрел на цыганенка.

– Прежде всего кто такой Жига?

– Это я, – обезоруживающе улыбнулся тот.

Однако Михаил и не подумал разоружаться. Он устало посмотрел на Олега и спросил:

– Где ты его нашел?

– В туалете.

– Это заметно. Он сам к тебе подошел?

– Ну… в общем, да, – пожал плечами Гарин.

– Ясно. И он заговорил с тобой о «венце». – Столяров скорее утверждал, чем спрашивал.

– Нет, не так, – возразил Олег. – О «венце» заговорил я.

– Ты?!

Под испепеляющим взглядом Михаила он опустил глаза и забормотал:

– Ну… так получилось. К слову пришлось.

– Заткнись, – бросил Столяров и снова посмотрел на Жигу. – Ты знаешь, что такое «венец»?

– Знаю.

– Что это?

– Такая штука. – Цыганенок снова изобразил фигуру из сплетенных рук, которую Гарин видел в туалете. – Наденешь ее на голову, и тебя никто не тронет.

– Кто не тронет? – не понял Михаил.

– Никто!

– Понятно. И у тебя есть такая штука?

– Нет. Но я знаю, у кого есть.

– У кого?

Жига замялся.

– Сколько ты хочешь за эту информацию? – напрямик спросил Столяров.

– Не знаю, – развел руками паренек. – А сколько дашь?

– Договоримся, – пообещал Михаил. – Так у кого ты видел «венец»?

– У Якута, – выпалил Жига.

– Кто это?

– Сталкер.

– Он живет на Янове?

– Раньше жил, потом ушел. Я его на цементном заводе видел. Он по нужде на двор вышел, а я…

– Давно?

Цыганенок закатил глаза, и Гарин обратил внимание, что даже радужки у Жиги такие же, какие были у Беса, темно-карие, почти черные.

– На допрошлой… Как сказать? Позапрошлой неделе.

– Хорошо, – голос Столярова смягчился. – Иными словами, две недели назад ты видел у Якута «венец»?

– Нет, – помотал головой паренек. – Две недели назад я видел Якута. А «венец» я видел раньше, еще когда Якут вместе со всеми жил. Он всегда в шапке ходил. Днем и ночью в шапке. Все смеялись над ним. А один раз ночью я пошел в туалет, дернул ручку – а там Якут. Сидит, иконку перед собой держит и крестится. А на голове вместо шапки – эта штука. – И цыганенок в третий раз повторил свою пантомиму.

– Якут тебя заметил?

– Заметил. Ничего не сказал. А утром его койка уже пустая была.

– Откуда же ты знаешь, что «венец» по-прежнему у Якута?

– А как же иначе! – округлил глаза Жига. – Я говорю – он живет на цементном заводе. На цементном заводе! – медленно, будто малым детям, повторил он. – Там же полно зомби. И они его не трогают. Я видел. Якут ходит между ними, а зомби его не трогают.

Михаил и Олег обменялись взглядами. У Гарина вдоль позвоночника пробежали мурашки. «Это оно, – подумал он. – Мы почти у цели!» Но на всякий случай спросил:

– Так, может, он сам давно стал зомби?

– Кто? – удивился цыганенок.

– Ну, твой Якут.

– Ты дурак? – весело спросил Жига. – Где ты видел, чтобы зомби в кустах отливал?

– Ладно. Еще что-нибудь сказать про «венец» можешь? – спросил Столяров, а когда цыганенок, подумав, помотал головой, добавил: – И не говори. Никому, понял? Вот и молодец. Ну, тогда гуляй, Жига. Спасибо тебе.

Михаил, не глядя, достал из кармана несколько купюр и бросил в картонный цилиндр, который паренек еще в начале разговора положил на край стола.

– И вам спасибо. Увидимся! – улыбнулся Жига и пошел по своим делам.

С минуту за столиком царило молчание. Потом Столяров заговорил:

– Странная какая-то история. Ты идешь в туалет и встречаешь там парня, который совершенно случайно знает про «венец». При том что даже местный перекупщик ничего про «венец» не знает.

– Так Карлик сказал? – спросил Олег.

– Да. Он повторил то же, что и Шустр. Мол, сто лет здесь никаких «венцов» не видел. Зря я только на него эту отраву перевел. – Михаил со вздохом взболтал осадок на дне банки. – И то, что этот Жига про Якута рассказал, тоже странно звучит. Особенно эпизод в туалете. Место встречи, как говорится, изменить нельзя. С чего бы якуту на икону креститься? Ты вообще много видел крещеных якутов?

– Я и некрещеных видел не много, – признался Гарин.

– Странная история, – задумчиво повторил Столяров. – Мутная.

– Это водка у тебя мутная, – не сдержался Олег. – Не понимаю, что тебя напрягает. Нам необходим «венец», так? Без «венца» нам не найти Пси-Мастера.

– Ты же сам говорил, что Пси-Мастер мертв, – напомнил Михаил.

– Тогда – брата-близнеца Пси-Мастера. Любимую собаку Пси-Мастера. Разумный цветок, который вырос на могиле Пси-Мастера и научился разговаривать с пилотами самолетов. Я не знаю кого! – Заметив, что почти кричит, Гарин сумел взять себя в руки и закончил намного спокойнее: – Но без «венца» мы оба – никто. И когда появляется парень, который знает, где можно достать «венец», ты вдруг начинаешь крутить носом. Почему? Не доверяешь Жиге? Твое право. Проверь его слова. Поговори о Якуте с тем, кому доверяешь.

– И поговорю.

– И поговори!

– Если он не спит, – пробормотал Столяров и еще раз взболтал жидкость на дне банки. – Как думаешь, получится нацедить из этого еще хоть полстакана?

– Это все, что тебя интересует?

– Нет, не все. Еще мне интересно, почему Плотник?

– А?

– Почему ты сказал цыгану, что меня зовут Плотник?

– А как мне было тебя назвать? – парировал Олег. – Столяром?!

Шустр не спал. Он ворочался на провисшей до пола панцирной койке, пытаясь поудобнее устроить ногу, на которую кто-то успел наложить самодельную шину.

– Как нога? – спросил Михаил.

– А-а… – Старик махнул рукой. – Через неделю будет как новенькая.

– Это хорошо. На вот тебе, для поправки здоровья.

Столяров передал сталкеру стакан с водкой и присел на краешек его кровати. Олег занял место в изножье соседней койки, на которой, судя по отсутствию матраса, никто не спал.

– Благодарствую, – расцвел Шустр и отхлебнул маленький глоток, словно в стакане была не водка, а горячий чай. – Рассказывайте, зачем пришли.

– Вопрос к тебе есть, – сказал Михаил. – Ты Якута знаешь?

Старик подумал пару секунд и кивнул:

– Знал. Я его еще тогда знал, когда он Монахом звался. Потому как набожный был очень.

– Отчего же он имя поменял? – заинтересовался Столяров. – Вроде среди сталкеров такое не принято.

– Не принято, – подтвердил Шустр и сделал еще один глоточек. – Однако ж поменял. Это уже после того было, как он чудить начал.

– В каком смысле?

– А в таком! Разговаривать стал во сне, плакать иногда и цельными днями в шапке своей ходить. Один раз сел обедать со всеми, а кашевар ему и говорит, мол, шапку-то сними, или ты якут? Вот мужики и подхватили. Был Монах, стал Якут.

– Так он, получается, не по национальности якут?

– Да нет. По жизни.

– Понятно. И что с ним дальше было?

– Да ничего. Почудачил он, почудачил, а потом вещички подхватил и ушел.

– Куда?

– Вот этого не знаю. Он ночью ушел, когда спали все. Блаженный человек, чего с него взять.

Сталкер состроил скорбную мину и снова отхлебнул водки, будто за упокой души.

– А про цементный завод что скажешь? – задал следующий вопрос Михаил.

– Да я вам вроде уж говорил, – пожал плечами Шустр. – Гиблое место. Раньше еще ничего было, а теперь там зомби со всей округи собрались. Сам-то я давно туда не суюсь.

– А чего ж не выбьете их?

– А на кой? Кому они нужны, эти развалины? А зомби пусть себе кучкуются. Нам же спокойней, когда они все в одном месте.

– А давно… – подал голос Гарин, но когда Столяров и Шустр вопросительно уставились на него, неожиданно смутился. – Давно зомбированных потянуло на завод?

– Не знаю, – растерялся старик.

– Ну, это началось до того, как ушел Якут, или после?

На этот раз Шустр задумался надолго, потом вдруг хлопнул себя ладонью по колену здоровой ноги и озадаченно кивнул.

– После! Вот ты сказал, и я вспомнил. Сперва, значит, Якут манатки свои собрал, а аккурат после этого все и закрутилось. Где-то примерно через неделю.

Михаил встал с постели, прокашлялся и сказал, непонятно к кому обращаясь:

– Что ж… Спасибо.

– А вы далеко ль собрались? – поинтересовался сталкер.

– Нет, недалеко, – ответил Столяров. – Кстати, ты за вещами нашими пока не присмотришь?

– Присмотрю, отчего ж не присмотреть, – вздохнул старик. – Что мне еще делать? Телевизоров у нас тут нету.

Головня, порядком осатаневший от долгого дежурства, выпустил незваных гостей без особой радости, но и без пререканий. Он уже собрался запереть за ними дверь, когда на плечо ему легла узкая горячая ладошка. Часовой улыбнулся. Глядя на Жигу, было трудно сдержать улыбку.

– Подожди, дорогой, – попросил цыганенок. – Мне надо выйти.

– Просто так не выпущу, – с напускной строгостью сказал Головня.

– А за что выпустишь?

Часовой неожиданно застеснялся.

– Ну… Ты, говорят, стихи сегодня читал. А я-то на дежурстве, все пропустил. Слов отсюда не слыхать было, только гогот. Но наши ржали, что твои кони. Значит, хорошие были стихи? А?

– И тебе почитаю, хочешь? – предложил сообразительный паренек. – Только короткое.

Он на секунду замер, уставившись в потолок, и прочел:

 
У «Монолита» дуб сосновый,
Под дубом – мощный артефакт.
И днем, и ночью снорк суровый
Там дарит путникам инфаркт.
 

– Инфаркт! – счастливо рассмеялся Головня. – Путникам – инфаркт! – и отпер дверь.

Оказавшись на улице, Жига остановился в тени навеса перед входом и пару минут, не двигаясь, смотрел вслед уходящим. Потом достал из кармана деньги, которые дал ему старший – даже не дал, а швырнул, как нищему, – и брезгливо пересчитал.

Мелочь! Этот старший не только грубый, но и жадный. Студент назвал его Плотником. Дурацкое имя! Ничего, скоро им обоим понадобится плотник.

Хриплый предупредил Жигу, чтобы держал ухо востро. Он сказал, что скоро с Большой земли придут двое, и они будут спрашивать про «венец». Еще он сказал, что один из них будет похож на студента, а второй на профессионального убийцу. Когда Хриплый сказал «убийцу», он так закашлялся, что Жига испугался. Подумал, что Хриплый сейчас умрет. Но Хриплый не умер. Он сказал, что заплатит, если Жига расскажет этим двоим про Якута. Хорошо заплатит, не то что этот жадный гаджо.