Текст книги "Палачи"

Автор книги: Олег Овчинников

Соавторы: Евгений Прошкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Евгений Прошкин, Олег Овчинников
Палачи

ЧАСТЬ 1. ПСИ-МАСТЕР

Можно обмануть Зону, можно перехитрить смерть, только судьбу не проведешь.

Глава первая

– Мне за тридцать шесть, – сказал Олег Гарин и не узнал собственного голоса. Хриплый, еле слышный – должно быть, таким хорошо вещать из могилы.

– Так. – Девушка в сиреневом форменном переднике выставила на прилавок чекушку дешевой водки. – Что еще?

Он прокашлялся, прежде чем ответить.

– И грамм двести вон той, по семьдесят.

Продавщица натянула на левую руку целлофановый пакет, достала из-под стекла обрубок колбасы и взмахнула ножом.

– Тут двести пятьдесят, нормально? – спросила она, взглянув на весы.

– Норма… – Его голос все-таки сорвался на сип. Гарин закашлялся и махнул рукой: «Нормально».

– Вам порезать?

Олег кивнул и поморщился. Интересно, как скоро продавщица начнет понимать его без слов? Он и так уже разговаривает одними числительными. Еще немного, и в ход пойдут междометия. Потом жесты. Через пару недель его будут обслуживать, не задавая лишних вопросов. Или наоборот, перестанут пускать в магазин, чтобы не отпугивал нормальных покупателей.

– Еще что-нибудь будете брать? Пакет не нужен? Тогда с вас пятьдесят три рубля.

Олег бросил в пластиковое блюдце заранее приготовленный полтинник и, порывшись в кармане, добавил к нему три монетки по рублю, затем сгреб с прилавка водку и колбасу и вышел на улицу, стараясь не смотреть ни на продавщицу, ни на покупателей, ожидающих своей очереди. На крыльце он остановился, рассовал покупки по внутренним карманам куртки и выглянул из-под жестяного козырька с надписью «ПРОДУКТЫ, 24 ЧАСА». С темно-серого неба сыпалась холодная мелкая морось. Гарин застегнул молнию, защелкнул кнопку под подбородком и втянул кулаки в рукава. Мерзкая погода, мерзкий месяц, все мерзкое. Единственная польза от дождя – то, что пенсионерки-балаболки из первого подъезда разбежались по квартирам. Это к лучшему. Олегу совсем не хотелось ощущать себя мишенью для чужих взглядов – ни сочувствующих, ни осуждающих.

Проходя мимо образцово-показательного палисадника, лучшего во всем дворе – здесь было даже что-то вроде сада камней и крохотный прудик, куда по наклонному желобу стекала дождевая вода, – Гарин замедлил шаг. Гладиолусы и анютины глазки давно отцвели, но из клумбы, сделанной из любовно раскрашенной автомобильной покрышки, торчало несколько бело-розовых гвоздик. Олег наклонился, выбирая среди подмерзших цветов те, что поживее, сорвал гвоздику, потянулся за второй и чертыхнулся, когда она выскользнула из размокшей земли вместе с корешком. Гарин оборвал корешок, стараясь, чтобы стебли обоих цветков получились одной длины, и вытер испачканную руку о штанину. Ну и хватит, пожалуй, решил он.

Олег перебрался на другую сторону Сколковского автобана по крытому надземному переходу и остановился на нижней ступеньке лестницы. Стеклянная труба перехода защищала от дождя и ветра лучше, чем крыша автобусной остановки, к тому же здесь не было людей. Толпа на остановке собралась изрядная, значит, автобуса не было уже давно. Он выехал из-за поворота минуты через три, в струях усилившегося дождя похожий на огромный, вывернутый наизнанку аквариум, мокрый снаружи и сухой внутри. Гарин поднялся в салон последним, кивнул водителю и, согнувшись в три погибели, пролез под турникетом.

Свободных мест было всего два: в закутке возле средней двери, по соседству с дамой в бордовом пальто, которая маялась, не зная, куда пристроить мокрый зонтик, и на возвышении в самом конце салона, в ряду из четырех кресел, три из которых занимали не умолкающие ни на секунду школьники. «Да не… Далеко и шумно, еще растрясет…» – подумал Олег и сел рядом с дамой, которая, бросив на него короткий взгляд, отодвинулась к окну. Гарин достал водку, свинтил крышку и сделал большой глоток. Зажмурившись, медленно выдохнул и замер, прислушиваясь к ощущениям: «Стошнит? Вроде нет. Не сейчас». Он развернул пакет с закуской. Соседка снова покосилась на него, должно быть, привлеченная запахом колбасы, и брезгливо отвернулась.

– Водку будешь? – спросил Олег, легонько толкнув ее локтем.

Вместо ответа дама вскочила и ужом прошмыгнула мимо Гарина, даже не попросив его подвинуться.

– Это правильно, – пробормотал он, потирая ушибленное зон– том колено, и наклонился за упавшим на пол пакетом с колбасной нарезкой. – Водка – зло.

Он сделал новый глоток и занюхал гвоздикой. Гвоздика пахла тоской.

Автобус, дернувшись, остановился, скрипнул дверьми. На задней площадке послышалась негромкая возня, на которую Гарин никак не отреагировал, погруженный в медленную, капля за каплей, борьбу со злом. Только когда по салону прошелестел возбужденный шепоток «Контролер! Контролер!», Олег обернулся. Резкий, собранный, готовый к бою. Как будто и не пил – ни сегодня, ни вчера, ни… сколько уже дней подряд? Ах да, сорок. Конечно же, сорок.

– Тьфу, черт! – Гарин разочарованно сплюнул под ноги. Взгляд его снова помутнел, пальцы, сжимавшие горлышко бутылки, точно рукоятку гранаты, расслабились.

Вместо закутанного в рванье кряжистого истукана с квадратными плечами и огромными ручищами по салону шел субтильный мужичок лет пятидесяти, одетый пусть не с иголочки, но довольно прилично. Каждому из пассажиров автобуса он совал в нос картонное удостоверение и спрашивал билет. С тем контролером, который с пьяных глаз примерещился Олегу, мужичка роднило только полное отсутствие эмоций на морщинистом лице.

– Ваш билет, – сказал контролер, поравнявшись с Гариным.

– Нету, – ответил тот.

– Тогда оплачиваем проезд. Оплачиваем, оплачиваем, – поторопил старичок, глядя поверх головы Олега.

– Нечем.

– Значит, на водку денег хватило, а на билет – нет?

Гарин промолчал. Ответ был очевиден.

– Тогда встаем и выходим, – скомандовал контролер.

– Я через одну выхожу.

– Я сказал, встаем и выходим. – Мужичок наконец удостоил Олега взглядом. – Сейчас.

Он подал знак водителю, который как раз пропустил через турникет новую порцию пассажиров и собирался отъехать от остановки. Средняя дверь распахнулась, впуская в салон холод и сырость.

«Какая же ты гнида, – думал Олег, глядя в самоуверенные глазки того же цвета, что и картонное удостоверение. – Считаешь себя богом, хотя на самом деле ты гнида. Контролер… Таких, как ты, я в Зоне клал пачками. Будь у меня „венец“…»

Впрочем, эта мысль посещала Гарина часто. В первые месяцы после возвращения на Большую землю – почти каждый день. Да и потом – всякий раз, когда ему приходилось общаться с инспекторами ГИБДД, с работниками регистрационной комиссии, с банковскими служащими, аудиторами, налоговиками и прочими душителями малого бизнеса, с обычной дворовой шпаной… «Будь у меня „венец“…» Но «венца» не было. Только память о том времени, когда Олегу достаточно было мысленно щелкнуть пальцами, чтобы, к при– меру, вот этот старичок сам вышел из автобуса через закрытую дверь.

Гарин вздохнул, коснулся ладонью лба над переносицей – в том месте, где когда-то к коже прижималось прохладное тяжелое кольцо, похожее на перекрученный корень окаменевшего доисторического растения, – и повторил, не чувствуя ни злости, ни раздражения, только усталость:

– Я через одну выхожу.

Как ни странно, контролер отступил. Еще раз смерил взглядом строптивого пассажира, пересчитал гвоздики у него на коленях и сбежал по ступенькам, дав водителю отмашку: «Езжай».

Двери с шипением захлопнулись. Автобус отъехал от остановки, постепенно набирая скорость. Олег уронил голову на грудь. Пить не хотелось, но чем, кроме водки, заполнить сосущую пустоту в груди, он не знал.

«О» – вывел он на запотевшем стекле. Не кружок и не нолик, а первую букву своего имени. Машинально, не думая, как делал до это– го тысячу раз. И тут же пожалел об этом. Слишком свежо было воcпоминание о том, как чужая рука, взяв его за указательный палец, заставляет дописать рядом с «О» плюсик, потом букву «М», а затем обвести всю надпись неловким, похожим на свеклу сердечком. Гарин закрыл глаза, думая, что сейчас заплачет, но вместо этого задремал.

Он проснулся от качки, когда автобус, скрипя шинами по мокрому асфальту, выруливал с новой, похожей своими изгибами на скрипичный ключ, развязки МКАД и Боровского шоссе. Олег засуетился: убрал бутылку в карман, встал, махнул водителю рукой:

– На следующей останови!

– Ты что, в маршрутке? – Глаза под густыми черными бровями сурово смотрели на него в зеркало заднего вида. – Кнопку нажми!

– Я помню…

Он нажал кнопку на поручне. Негромко звякнул колокольчик, и красная лампочка зажглась рядом с табло, по которому справа налево бежала бесконечная надпись: «…НОВКА ВОСТРЯКОВСКОЕ КЛАДБ…»

«Странно, что его не переименовали, – отстраненно подумал Гарин. – Платформу переименовали, а кладбище – нет».

Дождь оказался не таким сильным, как можно было ожидать, судя по косым росчеркам капель на стекле. И все же Олег успел основательно промокнуть, пока добрался до нужного ему квартала. Чтобы не думать о хлюпающей в ботинках воде, он рассматривал памятники, вглядывался в лица на фотографиях, читал фамилии и считал. Математик не может не считать. «Кольцов Евгений Степанович, 1938–2002». Шестьдесят четыре года. Чуть-чуть до пенсии не дотянул. «Примакова Надежда Артемовна, 1926–2007». Восемьдесят один год. Ничего так. Наверное, и правнуков понянчила Надежда Артемовна. «Василевич Оксана, 2005-…»

Мимо этой могилки Гарин прошел быстрым шагом и перевел дух только у покосившейся гранитной плиты с двумя керамическими овалами.

«Банникова Татьяна Сергеевна, 1940–2012» и «Банников Петр Иванович, 1933–2012». Семьдесят два и семьдесят девять. Тоже грех жаловаться: и пожили хорошо, и умерли почти как в сказке, с разницей в сорок шесть дней.

В той части кладбища, куда шел Олег, семейные могилки попадались чаще, чем в других местах. Потому что отдыхать на курортах люди обычно ездят семьями. Данисенко Людмила и Данисенко Софья, тридцати трех и тридцати семи лет, сестры. Колесовы Елена и Дмитрий, мать и сын. А вот и Антоновы: отец, мать и трое сыновей, младшему – четыре, старшему – одиннадцать лет. Гарин помнил, как их хоронили – пять одинаковых цинковых гробов в одной большой групповой могиле. На памятнике не было фотографий, только надпись трафаретными буквами «АНТОНОВЫ», а ниже в столбик шло перечисление: имя – дата рождения – дата смерти, имя – дата рождения – дата смерти… общая на всех. 12 X. Почему-то в местах вроде этого любят обозначать месяц римскими цифрами. Может, оттого что римская десятка похожа на крест.

Крайняя могила в следующем за Антоновыми ряду – «Сафина Нелли Рустамовна».

– Привет, Нелька, – привычно поздоровался Олег. Обычно она шутливо отвечала «Здравствуйте, господин инженер», но после 12 X перестала отвечать.

А справа от нее…

Он остановился и зажмурился, словно в лицо ему ударил луч прожектора. Наверное, к этому нельзя привыкнуть. Такая настоящая, такая… живая. В белом платье и в венке из одуванчиков. Волосы заплетены в косу, лишь один локон выбивается из-под венка, самый непослушный, который было так приятно наматывать на палец.

Гарин, не глядя, вытянул руку и коснулся холодной керамической пластинки. Провел пальцами по ее контуру, затем спустился к рельефным бронзовым буквам. Он ощупал каждую, точно слепой. Потом открыл глаза и прочел еще раз: «Гарина Марина». И машинально сосчитал: двадцать два года. «Будет в декабре, – поправился он. И снова поправился: – Могло бы быть».

«Почему я не с тобой? – спросил Олег, не раскрывая рта. – Почему Данисенко вместе, Колесовы вместе, Антоновы вместе, все пятеро… – Он проглотил комок в горле. – Почему рядом с тобой Нелька, а не я? Не было времени? Да, не было. Один выходной в месяц, максимум два. О том, чтобы выбраться куда-нибудь на неделю, не было и речи. И, главное, никто ведь не заставлял. Сам себе хозяин. Я думал, это важно… Думал – бизнес… Думал, еще немного, полгодика, максимум год… Помнишь ту открытку с котенком? „Мне плохо без тебя“, помнишь? Я ведь тогда даже не вспомнил, что у меня день рождения. Мне… Маринка, мне не плохо без тебя. Меня просто нет. И этот бизнес… Видишь, он оказался совсем не важным. Был – и нету. И я… Был – и нету. Маринка… Если бы я знал. Если бы я только знал…»

– Привет, – раздалось за спиной. – Все горюешь?

Гарин не обернулся и не вздрогнул. Даже не удивился, хотя с первого слова узнал голос, который не слышал больше двух лет и был уверен, что не услышит уже никогда. Олег повел плечом, будто загораживая изображение любимой от чужого взгляда. В сердце не было других эмоций, кроме привычной боли и усталости. «Маринка… – подумал Олег. – Маринка…» Продолжить мысль мешало присутствие постороннего.

– Так и знал, что застану тебя здесь, – как ни в чем не бывало продолжил тот. – Сегодня же сорок дней, да? Кстати, а почему ты никогда не берешь трубку?

«Уходи, – думал Гарин. – Ты приносишь только беды. У меня уже есть беда. Поэтому уходи».

Он не собирался отвечать, но звуки сами сложились в слова.

– А почему ты никогда не звонишь мне трезвым?

– Резонно, – с оттенком одобрения ответил голос после короткой паузы. – Я смотрю, ты все такой же колючий, Олежка.

– А ты все такой же целеустремленный…

Олег помедлил, размышляя, как назвать собеседника, чтобы задеть побольнее? Товарищ майор? Дядя Миша? Камень? Может быть, Палач?

Гарин так ничего и не решил, когда почувствовал, что капли дождя больше не попадают на него, и, подняв голову, понял почему. Тут уже он и обернулся, и удивился, благо было от чего. Ему доводилось видеть, как майор Столяров обращается с ножом, пистолетом, автоматом, винтовкой… Конечно же, с гранатой. Этот его любимый фокус, «угадай, в какой руке кольцо»… Но Олег и помыслить не мог, что когда-нибудь увидит Михаила с зонтиком.

– Да, – будто подслушав его мысли, подтвердил Столяров. – Мы оба изменились.

Костюм Михаила тоже мало вязался с образом человека, который мог спать на болотной кочке и питаться желудями… а мог и не есть, и не спать. Когда Олег впервые увидел Столярова, на нем был… «Зеленый хирургический халат и марлевая повязка на лице», – подсказала память. Но это было не настоящее воспоминание, а наведенное, фантомное, поэтому Гарин отмахнулся от него. Сталкер по имени Дизель давно в могиле, пусть и тот, кого он называл Палачом, останется в прошлом… Нет, в момент их знакомства в летящем над Зоной вертолете Михаил был одет в спортивный костюм и кеды без шнурков. Не нужно забывать и о таком немаловажном аксессуаре, как наручники. Такова уж была легенда. В Зону майор СБУ должен был попасть под видом уголовника по кличке Камень. После «крушения» вертолета, на поверку оказавшегося такой же фикцией, как уголовное прошлое Камня, Столяров переоделся в брюки и куртку, найденные в рюкзаке одного из «погибших» бойцов. Потом, уже на Янове, он приобрел у перекупщика два защитных комбинезона, переделанных из обычной «Зари». Гарин видел Михаила даже голым, во время обыска на базе «Монолита», куда Столяров пронес «венец», спрятав его на своем теле под обмоткой грязных бинтов. Но никогда – таким как сейчас. В черных лакированных ботинках, к которым не приставала даже рыжая кладбищенская грязь, в строгом темно-коричневом костюме – кажется, даже тройке, в долгополом сером плаще. И с зонтиком. Большим черным зонтом на длинной изогнутой ручке.

– Мы оба изменились, – повторил Михаил, задумчиво изучая лицо Олега. – Ты что, решил отпустить бороду? Зря. Была б у тебя нормальная щетина, а так… Какие-то клочки.

– Зачем ты здесь? – спросил Гарин, в свою очередь поднимая глаза на Столярова. – Пришел выразить свои соболезнования?

– Нет. – А вот лицо Михаила осталось прежним. Волевое, рубленое, с глубокой складкой поперек лба и серо-стальными глазами, взгляд которых трудно выдерживать долгое время. Только в коротко остриженных волосах прибавилось седины. – Соболезнования тебе сейчас не помогут. Вообще никакие слова не помогут.

– А что поможет?

– Есть два варианта. Могу рассказать, если пообещаешь не перебивать.

Олег ничего не ответил, и тогда Столяров продолжил:

– В первом случае тебе поможет, как это ни банально, время. Не борись с болью, впусти ее и дай заполнить себя изнутри. Помоги ей. Почаще листай фотоальбом, смотри домашнее видео, нюхай вещи, скляночки с духами… – В этом месте Гарин вздрогнул, но промолчал. – Опустись на самое дно депрессии. Пусть боль почувствует свою победу над тобой и успокоится. Когда у нее не останется другой пищи, она начнет жрать саму себя. И тогда молодой здоровый организм мало-помалу вернет себе свое. Пройдет два или три месяца… А скорее всего даже меньше. Ты сам удивишься, как скоро тебе снова захочется жить. И в этом нет ничего плохого или стыдного. Ты никого не предаешь, продолжая жить. Может быть, уже через месяц ты почувствуешь себя лучше. – Михаил перевел дух и закончил другим тоном. – Но у нас, к сожалению, нет месяца. Поэтому…

– Прежде всего нет никаких «нас», – оборвал его Олег. – Есть ты и есть я. Отдельно Михаил Столяров, майор СБУ, и отдельно Олег Гарин… – Он помолчал немного, но так и не придумал продолжения.

– Я давно уже подполковник, – заметил Столяров.

– Поздравляю, – буркнул Гарин.

– Да не с чем. А насчет тебя, меня и нас ты не прав, Олежка. Ты ведь скучал по мне.

– Никогда! – соврал Олег.

– Скуча-ал. Вспоминал о наших подвигах, когда уставал пялиться в монитор и сочинять отчеты для налоговой.

– Ты следил за мной?

Михаил едва заметно поморщился.

– Я, скажем так, интересовался судьбой своего старого приятеля и его фирмы. Кажется, «Гиперболоид Секьюрити»? Остроумное название.

– Фирмы больше нет.

– Я слышал. Это ж надо было умудриться – за месяц растерять все, что создавалось годами. Хреновый из тебя вышел бизнесмен, студент.

– Не называй меня студентом… Камень.

– А то что? – Столяров не улыбнулся, а скорее ощерился, как будто упоминание старой клички пробудило к жизни его прежнюю ипостась. – Побьешь меня, студент?

– Надо будет – побью.

– Ну бей. Только учти, что другого такого шанса у тебя не будет никогда.

Михаил отвел в сторону руку с зонтом и демонстративно повернул голову, словно подставляя для удара гладко выбритую щеку.

«Думаешь, не ударю? – разозлился Гарин. – А ведь ты уверен, что не ударю. Сволочь! Манипулятор хренов…» И без замаха выбросил вперед правую руку, только на последней трети движения сжав пальцы в кулак.

Голова Столярова качнулась, но и только. Ни один мускул не дрогнул на спокойном лице, лишь черты его на мгновение обострились. Михаил даже не моргнул.

– Ну что, полегчало? – спросил он.

– Нет! – процедил Олег и, вцепившись обеими руками в отвороты серого плаща, крутанулся на месте. Движение вышло совсем не грациозным, но эффективным. Раскрытый зонтик упал на землю, прокатился несколько метров, гонимый ветром, и задергался, зацепившись изогнутой рукояткой за ажурную оградку вокруг могилы Нелли Рустамовны. Гарин тоже повалился в проход между могильными рядами, увлекая за собой Столярова, который рухнул безвольно, как кукла, и позволил противнику оседлать себя.

– Урод! – бормотал Олег. – Хрен в плаще! В костюмчике! С жилеточкой! Подполковник он! С зонтиком! Вот тебе зонтик! Мэри Поппинс… д-до свидания!

Каждую реплику сопровождал новый удар: по плечам, в грудь, по голове. Михаил не защищался и не отвечал на удары, даже не моргал. И, кажется, улыбался. Гарин вспомнил, как с такой же бездумной улыбкой Столяров бился головой о дерево, в кровь разбивая лоб, когда им нужно было убедить наблюдавшего из-за шторы врага, что Гарин – уникум, способный подавлять чужую волю и без «венца». Дерево было крепким. Куда до него кулакам ослабевшего от месячного запоя пьяницы. От этой мысли Олег разозлился еще сильнее.

Он бил Столярова за то, что тот вот так же, не моргнув глазом, врал, предавал, убивал сам и посылал людей на смерть. Использовал их, как разменные пешки, для достижения собственных целей. За то, что познакомил его с наемником по кличке Пельмень. За то, что у Пельменя, он же Слава Драйвер, он же Вячеслав Глушко, оказалась такая красивая сестра. За то, что ее больше нет. В последнем уж точно не было вины Михаила. И вообще ничьей вины, если только не приплести сюда вездесущего Господа Бога, но дотянуться до Бога Олег не мог, поэтому бил того, кто оказался рядом. Долго, с остервенением, до тех пор, пока Столяров не сказал:

– Ну хватит, хватит. Вижу, что полегчало.

Олег хотел снова ответить «Нет», но, прислушавшись к себе, понял, что это неправда. Кровь стучала у него в висках, щеки горели, ныли отбитые костяшки пальцев, каждый вдох сопровождался горловым всхлипом. И самое главное. Впервые после смерти Марины он чувствовал себя живым.

– Слезь с меня, а? – попросил Михаил. Когда Гарин поднялся, он с шумным выдохом сел и подвигал челюстью. – Ну, ты и боксер… Сильвестры Сталлоне в роду были?

– Это и есть твой второй вариант? – спросил Гарин.

– Вообще-то да. Резкий эмоциональный выброс. Это может быть что угодно – приступ паники, истерика, – лишь бы отвлечь человека от постоянного пережевывания двух мыслей: «Мне больно» и «Мир несправедлив». В идеале – вспышка гнева.

Вот такой Столяров, с окровавленным лицом, в грязном плаще с наполовину оторванным, повисшим на лоскуте рукавом, снова был похож на человека, с которым Олег бок о бок прошел от Затона до Припяти.

Гарин отцепил от оградки зонт и протянул его Михаилу.

– Возьми.

– Засунь его себе, – огрызнулся тот и с чувством повторил: – Мэри Поппинс!

– У тебя кровь на подбородке.

– И черт с ней. Хотя… У тебя дома есть аптечка?

– Не знаю, – растерялся Олег. – Какие-то лекарства есть.

– Тогда поехали. Шоссе в той стороне? Нам надо серьезно поговорить. И, кстати, дай сюда бутылку. – Отобрав у Гарина чекушку, Столяров запрокинул голову и вылил в горло остатки водки, все до последней капли. – Ты мне нужен трезвым, – обтерев губы, пояснил он.

– Тогда, – Олег развел руками, – тебе придется подождать недельку-другую.

– Недельки у нас тоже нет, – отрезал Михаил.

Их долго не хотели подбирать. Даже те машины, которые целенаправленно перестраивались в крайний правый ряд, поравнявшись с голосующими, снова набирали скорость. Наконец рядом с ними остановилась сиреневая «шаха», и тонированное стекло медленно поползло вниз.

Столяров просунул голову в образовавшуюся щель.

– Уважаемый, до Сколкова за двести довезешь?

– Да ну. Вы мне весь салон перепачкаете.

– Триста.

– А вы откуда такие нарядные? – настороженно спросил хозяин «шахи». – Со свадьбы, что ль?

– Да нет, с поминок.

Михаил опустился на сиденье рядом с водителем и, с громким треском оторвав рукав плаща, выбросил его в окно.