Текст книги "Псы Господни (СИ)"

Автор книги: Олег Велесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 14

Меня отвели назад, но не в подвал к Полю и крысам, а на конюшню. Отдельная камера, нары, окошко в клеточку. Не гостиница, конечно, но лучше, чем было. Воздух однозначно чище, да и рожа Квазимоды перед глазами не мелькает. Изменения не коснулись лишь вечерней пайки: всё тот же разваренный горох, луковица, хлеб и пара яблок. Время снова потянулось скучной чередой. Похолодало. На дворе сыпал листьями сентябрь, и пусть дни по-прежнему радовали теплом, по ночам хотелось закутаться во что-нибудь тёплое.

Я ходил по стойлу из угла в угол, поглядывал в окно, прислушивался к крикам из пыточной. Сколько можно держать меня здесь? Три недели прошло! Я провонял, оголодал, оброс, одежда стала невыносимо грязной, тело чешется. Когда начнётся это чёртово предварительное разбирательство? Хорошо, хоть кандалы сняли. Поль обещал, но не сделал, а монах пальцами щёлкнул, и кузнец сам ко мне припёрся. Осталось дождаться суда.

Приходил адвокат. Невысокий, в возрасте, одет прилично. Судя по имени, дворянин, но скорее всего из безземельных, и адвокатская практика для него была единственным средством к существованию. Мы проговорили часа три, я хотел узнать различия между средневековым адвокатом и моей современностью. Этот человечек являлся светским представителем монастыря, защищая его интересы во всех судебных тяжбах, а также был обязан возглавлять монастырское ополчение во время боевых действий. Практика у него была обширная и затрагивала интересы не только монастыря, но и, с позволения аббата, многих цеховых объединений Реймса и частных лиц. Он имел собственную адвокатскую контору, которой владел в качестве наследственного лена, и значит, я оказался прав, решив, что землицы у него шиш. Однако это не мешало ему жить на широкую ногу, он даже похвастался, что ежегодный доход его составляет более пятисот ливров.

Я присвистнул: не хило так живут адвокаты во Франции. Но не зря говорят, что богатые тоже плачут. Когда я начал расспрашивать, что из себя представляет монастырское ополчение, лицо его стало задумчивым. Он пытался дать пояснения, описать тактику предполагаемых действий, виды вооружений, и я понял – это не его. Абсолютно. Сама мысль, что надо идти куда-то воевать, тыкать в кого-то копьём, приводила его в ужас. Глаза начинали бегать, руки трястись. Он хватался за рукоять меча, который носил исключительно ради статуса, и сжимал так, что белели костяшки пальцев. Он не боец, нет – обычный буржуа с дворянскими корнями, предпочитающий крепкий стул в тихой конторе жёсткому седлу на спине боевого коня.

Потом мы обсудили мои проблемы, они казались ему смехотворными. На допросе от меня не требовали признания вины. Во-первых, подвергать дворянина пытке дозволено лишь с разрешения суда, а моё дело ещё не рассматривалось. Меня просто хотели запугать – обычная следственная практика. Подсудимый приходит, смотрит и во всём признаётся. Во-вторых, есть люди, которые не оставят меня в беде, что наглядно продемонстрировал монах-доминиканец, проводивший дознание. Что это за люди, адвокат не сказал, лишь намекнул, что со временем я всё узнаю. Максимум, что мне грозило, штраф, и адвокат пообещал сделать его максимально низким.

На том и расстались.

Вечером к решётке лёгкой тенью скользнула девица. Она вцепилась пальчиками в прутья и зашептала:

– Ты Сенеген?

Симпатичная, удивительно чистая и без охраны.

– Де Сенеген, – без надежды на понимание, поправил её я.

– О, какие мы благородные, – хихикнула она. – Ладно, слушай, де Сенеген, тебе привет от Поля. Он спрашивает, помнишь ли ты ваш договор?

– Ты сама-то кто такая? Не похожа ты на тех, кто от Поля приветы передаёт.

– Ага, – закивала девица, – он предупреждал, что ты недоверчивый. В общем, он всё сделал, а уж ты сам решай, как быть дальше.

И так же легко растворилась в расплывающихся сумерках.

Утром коридор заполнился шумом. Спросонья я не сразу сообразил, что происходит. Подошёл к решётке, выглянул меж прутьев. Там, где был ход на верхние этажи, толпились люди. Много людей. Одни поднимались, другие заходили с улицы. Это не стража и не арестанты, простые горожане. Показалось или нет, мелькнул Гуго, следом пацанёнок. Этот поток лился около часа, баландер успел принести пайку, я её съел, а люди всё шли. Потом из подвала вывели сидельцев, некоторых приходилось нести на руках. Всего человек тридцать. Страж звякнул ключами, открывая замок моей камеры, и коротко бросил:

– Выходи.

В общей колонне я поднялся на верхний этаж. Это был большой зал с галёркой, всё помещение забито народом, люди стояли в проходах, висели на поручнях. Сквозь высокие узкие окна пробивался дневной свет, освещая лица, гобелены на стенах и деревянную трибуну с парой кресел. Перед ними стоял широкий письменный стол, стулья и несколько стражей в полном облаченье. Тут же скрестив руки на груди переминался с ноги на ногу мой знакомый лейтенант.

Под крышей стелился натяжный гул от сотни голосов, осыпаясь на головы людей древней пылью. Нас подвели к длинной лавке и приказали сесть. Я уже понял, что это зал судебных заседаний, и сейчас начнётся разбор дел, но не предварительных, иначе бы не пустили зрителей.

Подбежал адвокат и заговорил быстро:

– Ваше дело рассматривается последним. Судья устанет и будет более сговорчив. Я очень надеюсь, что штраф заметно снизят.

– Заметно, это насколько?

– Думаю, что на треть.

– А какова начальная сумма штрафа?

Но адвокат уже побежал назад к своему месту – в зал входила судейская коллегия. Первым шёл прево Лушар. На плечах красная мантия, тянущаяся за ним по полу длинным шлейфом, на голове не менее красный шаперон, в левой руке судейский жезл. Следом за ним отдуваясь на каждом шагу шёл преподобный Бонне – викарий, глава епархиального суда Реймса при капитульных тюрьмах. Его я увидеть не ожидал, потому что суд был светский, и церковнику на нём делать нечего, если только он не выступал в качестве советника. Замыкали шествие трое клерков, нагруженные кипами документов. Лушар и Бонне сели в кресла, клерки заняли места за письменным столом.

Прево Лушар постучал жезлом по подлокотнику, и гул начал затихать. Секретарь суда выкрикнул первое имя:

– Жан с улицы Мясников!

Двое стражей тут же подняли подсудимого на ноги и вытащили на середину.

– Обвиняется в порицании действий сюзерена нашего Филиппа третьего герцога Бургундского, графа Бургундии и Артуа, графа Шампани, маркграфа Намюра, прозванного за деяния его Добрым. Вину признал полностью.

Ну ещё бы не признал. Над ним поработали так, что стоять самостоятельно Жан с улицы Мясников не мог, стражам приходилось поддерживать его под мышки. Он буквально висел у них руках и глухо стонал. Боль от пыток ещё не прошла и, похоже, не успеет пройти, ибо прево Лушар так свёл брови, что они превратились в единую линию. Он снова ударил жезлом по подлокотнику и воскликнул, указывая на подсудимого:

– Безумец! Только безумец мог возвести хулу на герцога Филиппа! Такой подлец достоин самого сурового наказания… – прево глубоко вдохнул и выдал приговор. – Четвертование!

Адвоката, в отличие от меня, у Жана не было, замолвить за него словечко было некому, да и сам Жан ничего не мог выдавить из себя кроме стонов. Зрители затопали ногами, выражая согласие с приговором, и подсудимого поволокли к выходу.

Итак, одно дело завершилось. Если и остальные будут решены столь же быстро, то господин Лушар вряд ли устанет к концу заседания.

Следующим обвиняемым, кто бы сомневался, стал горе-любовник, которому в пыточной примеряли испанские сапоги. Стоять без посторонней помощи он тоже не мог, но по внешним признакам можно было определить, что его не только обували. Одежда почернела от запёкшейся крови, лицо превратилось в маску, руки висели плетьми. Пальцы, предплечья раздроблены. Беднягу как минимум ещё несколько раз поднимали в пыточную, и даже если его оправдают, долго он не протянет.

– Вину не признал, – обернулся секретарь к прево.

Я уважительно качнул головой: мужик. Не уверен, что в подобной стойкости была необходимость, но всё равно молодец. С галёрки засвистели, признавая мужество подсудимого, и прево тут же застучал жезлом.

– Тишина! Иначе прикажу очистить зал. Секретарь, подайте протокол допроса.

Ему подали несколько листов бумаги, и пока прево изучал их, зрители продолжали выражать подсудимому уважение и поддержку. Если бы господин Лушар вдруг решил использовать практику римских колизеев и попросил присутствующих проголосовать, то все пальцы однозначно поднялись вверх.

Однако средневековые суды стояли на иных позициях и мнением зрителей не интересовались. Если человек оказался в суде, то он однозначно виновен, а судьям лишь оставалось решить степень виновности и вынести приговор. Поэтому ознакомившись с документом, прево переговорил с викарием Бонне, и выдал заключение:

– Дело не может быть рассмотрено, пока подсудимый не признается в содеянном, поэтому следственной канцелярии под руководством брата Ролана придётся продолжить допросы, с применением пыток высшей степени тяжести.

Удар жезлом, свист. Секретарь повысил голос, называя новое имя.

Я смотрел, слушал, размышлял. Это не суд – шоу. Лушар – ведущий, обвиняемые – приглашённые гости, в зале и на галёрке довольные зрители. Они будут довольны при любом приговоре, потому что пришли сюда за развлечением, а не за правосудием. Крик, шум, выброс эмоций. Кто-то из гостей им нравится, кого-то готовы отправить в топку, причём, в буквальном смысле. Ещё неделю после они будут обсуждать, что сказал судья, как отреагировал подсудимый. Кому сломали ноги, кого растянули на дыбе, а впереди главный праздник – приведение приговора в исполнение. Случалось это ещё реже, чем суд и рыцарские турниры, а потому привлекало больше внимания. О начале сообщалось заранее, чтобы каждый смог выкроить время и полюбоваться чужой смертью…

– Ведьма! – закричали с галёрки.

Я вздрогнул. Посреди зала стояла женщина. Лет пятьдесят, седая, лицо пожёвано оспой. Руки прижаты к груди и подрагивают. Следов пыток не видно, так что вряд ли её допрашивали, тем не менее, секретарь медленно проговорил:

– На предварительном следствии признавать вину отказалась.

– Я их лечила, – оглядываясь на него прошептала женщина.

– Так лечила, что все сдохли! – выкрикнули из зала. Галёрка отозвалась одобрительным гулом.

Обвинительный вердикт я прослушал, но судя по репликам не сложно было предположить, что эта женщина – знахарка, и обвиняли её в колдовстве. Обычная статья для средневековья.

– Значит, – прево изобразил задумчивость, – надо применить к обвиняемой дорос повышенной интенсивности. Господин викарий, что вы думаете на сей счёт?

– О, полностью согласен с вами, господин судья. Сильно усердствовать необязательно, а вот что-то лёгкое, например, кнут, или пару пальцев в тисках… Я считаю, это должно помочь. В конце концов, что для неё пара пальцев? Другие-то целы останутся.

– Так и поступим, – прево ударил жезлом. – Решение по делу Сельмы из Баварии откладывается до…

Секретарь вскинул руку.

– Э-э-э, господин судья, один момент. Аббат монастыря Святого Ремигия вышел к следствию с просьбой не применять к подсудимой пытки. Она была проверена на причастность к сделке с дьяволом и…

Секретарь просмотрел лист, перевернул, взял другой.

– И? – в один голос вопросили Лушар и Бонне.

– Ничего подобного зафиксировано не было.

– Кем проводилась проверка? – прево подался вперёд, всем видом показывая, что не согласен с мнением эксперта по выявлению в людях дьявольщины, и готовился жёстко его оспорить.

– Лично отцом Томмазо, господин судья.

Лушар вернулся в прежнее положение, желание что-либо оспаривать пропало.

– Что ж, отец Томмазо не может ошибаться, это лучший эксперт в вопросах экзорцизма. Если он не смог обнаружить вину этой женщины… Суд назначает ей две недели тюремного содержания на хлебе и воде.

Галёрка взорвалась.

– Сжечь ведьму! Сжечь! Сжечь! Сжечь!

– Ведьма! Будь она проклята! На костёр её!

Народ ожидал другого приговора. Не знаю, кто там сдох от её врачевания, но вряд ли она занималась лечением сильных мира сего. В подобном одеянии её бы ни в один приличный дом не пустили, а для приведения пациентов в горизонтальное положение с последующей отправкой на кладбище у обеспеченных граждан есть медики, обучавшиеся в Парижском или каком-либо ином университете.

Это, конечно, сарказм, но средневековая медицина от правосудия ушла недалеко. Я же помню, я учился с будущими медиками. Если бы кто-то из моих бывших современников ознакомился с рецептурой некоторых лекарств или методичками по лечению различных болезней, он бы предпочёл сам себе сделать харакири, ибо это будет не так болезненно и по любому быстрее.

Так что зря народ наезжал на знахарку. Вполне возможно, ей попались неоперабельные случаи, и она в принципе не могла помочь. Такое бывает, увы, тем более что сам отец Томмазо проверял её на сговор с дьяволом и не нашёл к чему придраться. Я хорошо помнил этого человека – его руки на моей голове, взгляд, голос и страх, который пришлось испытать. В мистику я не верю, но если что-то подобное существует, то он точно разбирается в дьявольщине.

Прево застучал жезлом, требуя тишины. Народ не хотел прислушиваться к нему, но после того, как стража вышибла из зала несколько особо рьяных зрителей, крики пошли на убыль. Пока они не стихли окончательно, ко мне снова подбежал адвокат и шепнул:

– Готовы? Вы следующий.

И почти сразу секретарь громко проговорил:

– Бастард Вольгаст де Сенеген! Обвиняется в ложных сообщениях о пожаре, в результате чего многие граждане выбежали на улицу в неподобающем виде, а монахи ордена кармелитов весь остаток ночи на спали и молились, чтобы огонь не поглотил монастырь.

Секретарь протянул господину Лушару бумагу.

– Это общий иск к бастарду де Сенегену на сумму сто восемь ливров.

– Сколько⁈ – всхлипнул я от неожиданности. – Да вы там не ох… как много-то…

Сумма действительно оказалась чрезмерной. Сто восемь ливров! Прево Лушар смотрел на меня с умилением, и в глазах его читалось: я же предлагал тебе продать дом. Не захотел. Теперь получи. Но мне было плевать, что он там предлагал. Где я возьму столько денег? Сто восемь, мать их, французских ливров! Да мой дом вместе с конюшней и Лобастым столько не стоит. Сколько за него дадут? Два этажа, большой зал, кухня, две спальни, подвал, двор. Крыша под черепицей, запас дров в конюшне. Ну пусть шестьдесят ливров. Где я возьму ещё сорок восемь?

Я посмотрел на адвоката. Тот держал руки на уровне груди и похлопывал в ладошки, ожидая, когда ему предоставят слово. Вроде даже напевал что-то. Прево косился на него не по-доброму. Всё это судебное действо имело целью лишить меня собственности. Лушар человек мастера Батисты, и он сделает всё, чтобы порадовать патрона. Адвокат представлял интересы противников Батисты, к каковым, получается, относятся монахи монастыря Святого Ремигия. Я перекрестился: да поможет им бог.

– Позволите, господин судья? – вскинул руку адвокат.

Лушар минуту сверлил его взглядом, словно надеясь, что тот отступит, но адвокат сиял ярче полуденного солнца и никуда отступать не собирался. Галёрка угомонилась и замерла.

– Хотите что-то сказать?

– Да, да, да, да. Очень хочу, очень. По сути, для этого я сюда и прибыл, – адвокат говорил быстро, словно боясь опоздать куда-то. – У меня вопрос: кто видел, как господин де Сенеген кричал «пожар»?

Викарий Бонне закашлялся, а прево недоумённо развёл руками:

– Не понимаю вас. Что значит «кто видел»? Много кто видел. Свидетелей несколько десятков человек…

– И все они видели, как мой подзащитный господин де Сенеген бежал по улице и кричал «пожар»?

Лушар сузил глазки, не понимая, куда клонит адвокат. Ему не нравились вопросы, но тем не менее он был вынужден кивнуть:

– Видели. Многие видели. Старшина цеха каменщиков и штукатуров мастер Жан Мишель нашёл свидетелей, провёл опрос, тщательно записал показания и представил их суду. Они здесь, у секретаря. Мастер Мишель тоже здесь и может подтвердить мои слова. Так же на заседание нами вызвано несколько свидетелей. Всех, сами понимаете, вызвать возможности нет, их слишком много, но имена так же записаны и находятся у секретаря. Мы можем представить вам списки.

– Что вы, что вы, – адвокат снова начал похлопывать ладошками, – я ничуть не сомневаюсь в наличие таких списков и записей. Я весьма рад, что показания и имена свидетелей зафиксированы документально, и вы только что подтвердили это публично.

Лушар занервничал.

– Что вы имеете ввиду?

– О, всего лишь прямоту и честность нашего уважаемого суда. Могу я опросить свидетелей?

– Не уверен, что такое возможно.

– Согласно дополнению к Великому мартовскому ордонансу от тысяча триста пятьдесят седьмого года каждый адвокат в праве проводить опрос свидетелей, относящихся к рассматриваемому им делу, а также требовать предоставления всех документов…

– Великий мартовский ордонанс был отменён год спустя после подписания, – насмешливо перебил его викарий. – Вы отстали от жизни на семьдесят лет, почтенный.

И засмеялся, тряся вторым подбородком.

– Верно, ордонанс был отменён, – адвокат не выглядел удручённым. – Но не дополнение. Его статьи продолжают действовать на территории Франции, что подтверждается отдельными указами сначала короля Карла V, а потом и Карла VI.

– Шампань больше не является территорией Франции, – не сдавался викарий, и перекрестился. – Нашим сюзереном является Генрих V Ланкастерский, король Англии, да продлит Господь его дни.

– Так и есть. Однако вы забываете, господин Бонне, что земли французского королевства не были официально включены в состав Англии. Генрих V правит Францией под именем Генриха II Французского, поэтому осмелюсь утверждать, что Шампань по-прежнему является территорией Франции, и ни один из прошлых указов на сегодняшний день не отменён.

Викарий побагровел. При его должности не знать, что является Францией, а что нет, было проявлением невежества, это поняла даже галёрка. Раздался свист, смех. Лушар попытался замять конфуз.

– Если господин адвокат желает лично опросить свидетелей, то я не вижу причин отказывать в его законных требованиях, – и кивнул секретарю. – Пригласите свидетелей.

Свидетели находились в зале, всего шесть человек из тех десятков, которые удалось найти мастеру Мишелю. Четыре женщины и двое мужчин. Они встали по другую сторону письменного стола. Никого из них я раньше не встречал, но каждый подтвердил, что проживает в соседних домах.

Адвокат сцепил руки за спиной и чуть подался вперёд.

– Все вы утверждаете, что видели, как мой подзащитный бежит по улице и кричит «пожар», так?

Свидетели закивали.

– Допустим, вы действительно могли слышать крики. Я не отрицаю, что сквозь сон до вас могли дойти какие-то отголоски – это естественно для человеческого уха. Но объясните, как вы могли видеть господина де Сенегена бегущим по улице лёжа в постели и в кромешной темноте?

Я почувствовал надежду. Действительно, как они могли меня увидеть? Для этого нужно стоять ночью на улице или у окна и ждать, когда я побегу мимо. Галёрка затопала ногами, выказывая восхищение адвокату, а свидетели беспомощно озирались, поглядывая друг на друга и на прево Лушара. Тот молчал, по глазам было видно, что от мастера Батисты ему прилетит глубоко и основательно. От предчувствия этого у него слёзы по щекам покатились, а голос стал тихим и дрожащим, едва слышимым сквозь шум и топот.

– Мы проведём дополнительное… расследование. Да, я объявлю… объявляю дополнительное…

За разгулявшимися воплями его почти не было слышно. По знаку секретаря стража взяла в оборот свидетелей и потащила к выходу. Сдаётся мне, что в ближайшие дни они на собственной шкуре прочувствуют профессионализм ребят из допросной и поведают, каким образом Жан Мишель получил их свидетельства.

Я обернулся к адвокату.

– Ну и что теперь делать?

Он поднял палец и подошёл к секретарю. Минуту они о чём-то говорили, потом секретарь направился ко мне:

– Господин бастард де Сенеген, ваше дело отправляется на доследование, вы можете пока быть свободны. О новом судебном заседании вам сообщат отдельно.

И протянул мне бумагу. Крупным почерком на ней было написано:

Питание: 9 денье.

Вода: 3 денье.

Кандалы: 4 денье.

Отдельная камера: 15 денье.

Итого: 1 су, 11 денье.

– Что это?

– Счёт за тюремные услуги.

– В смысле? Погодите. Какой счёт? Я должен платить? Но… Как так? Не я же к вам пришёл, вы меня забрали. Это ваша инициатива. Почему за вашу инициативу должен платить я?

Секретарь удивился моей реакции.

– Не понимаю вашего возмущения. Если бы вы были признаны виновным, тогда расходы за содержание и оплату палача взял на себя город. Но так как ваша вина не доказана, платить должны вы. Это логично.

Я погладил небритый подбородок. Кривая какая-то логика получается, видимо, в Средневековье она имела иную подоплёку. Но лучше не спорить, а то хрен его знает, вдруг и спор с секретарём придётся оплачивать. Лучше помолчу, богаче буду.