Текст книги "Псы Господни (СИ)"

Автор книги: Олег Велесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Вошёл Жировик, присел на край стола. В руках мой меч. Неприятно было наблюдать, как он вертит его, разглядывает, ловит в голомень[3] огоньки светильника. Меч ему нравился, он даже поцокал языком и удовлетворённо кивнул.

К столу подскочил Кишка, склонился над Баклером и снова заблеял:

– Ну покричи ещё, покричи… Сенеген, бе-е-е-ги, бе-е-е-ги…

Главарь мёртвых кукушек прохрипел:

– Сука…

– Ага, сука. А ты покойник. Жировик, позволь я его добью?

– Добей. Только не торопись, не люблю, когда быстро.

– О, я буду медленно. Вам всем понравится.

В его пальцах появилась бритва – короткий нож с закруглённым концом. У Гуго была такая же, сержант каждый день сбривал ей щетину. Кишка использовал по иному назначению. Он медленно провёл лезвием по телу Баклера от подбородка к паху, разрезая гамбезон, а заодно и плоть. Баклер, стиснув зубы, терпел. Кишку его молчание раззадоривало. Он вспорол рукава, собрал остатки одежды и начал срезать кожу. Баклер забился, выгнулся телом и дышал громко и часто, и лишь когда Кишка начал его оскоплять, заорал.

Жировик покачивал головой, продолжая разглядывать меч, и непонятно было чему он на самом деле кивает: мечу или стараниям Кишки. А молодой воришка хихикал и периодически заглядывал в глаза Баклеру, словно проверяя, как тот себя чувствует.

– Всё, хватит! – вдруг резко выкрикнул Жировик, встал и с разворота ударил по Баклеру.

Кишка едва успел отскочить, а меч отделил голову кукушки от тела. Она слетела со стола и подкатилась к Чике.

– Видели, как чисто срезал? – воскликнул Жировик. – Теперь мой. Мой! – и указал на стол. – Всё, убирайте это мясо, будем новое блюдо готовить.

– Котик, что вы тут делаете? – донеслось от порога.

Я скосился. В зал входила женщина. Рыжие волосы разметались по плечам, на щеках, на носу конопушки, лицо скучное, но красивое, видимо это и есть хозяйка дома. Рыжая Лола.

– Вы… – она возмущённо захлопала ресницами. – Вы что тут натворили?

– Завтра придут люди, приберутся, – отмахнулся Жировик.

– Завтра? Да тут… крови…

– Ты чего пришла? Тебе ж сказали наверху оставаться.

– Кричали. Я думала… Я беспокоилась. За тебя.

– Проверила? Нормально всё? Теперь иди. Мы тут ещё не закончили. Сейчас будем чучело делать.

– А из кого? Из зайки? Подаришь мне?

– Ага, из зайки. Завтра подарю.

Он положил меч на стол, подхватил Лолу под руку и повёл на выход. Двое кабанов взяли тело Баклера и сбросили на пол, подошли ко мне.

– Ну чё, давай, ты следующий.

Подвели к столу, положили в лужу крови, оставшуюся от Баклера. Один придавил рукой, чтоб не соскользнул, второй начал прилаживать к запястьям верёвки.

[1] Конструкция боевой части полэкса схожа с боевой частью клевца. То же крестообразное положение: с одной стороны молот, с другой клюв, сверху длинный шип. Так же присутствует нижний шип, которым можно проводить колющие удары. Вместо клюва или молота может быть топор. Общая длинна оружия могла составлять от полутора до двух метров длинны.

[2] Штраф за убийство.

[3] Плоская часть клинка.

Глава 18

По ставню постучали.

– Кто ещё? – обернулся Жировик. – Если Заплатка, скажи, чтоб в дверь заходил.

– Заплатка, ты? – крикнул Кишка, подходя к окну. – Чё в окно лезешь? Забыл, где дверь?

От мощного удара ставни распахнулись, мелькнул огонь, в зал, плюясь искрами, влетел горшок. Ударился с грохотом об пол, вспыхнуло пламя, охватило Кишку. Тот заорал, замахал руками. Кабаны ринулись его тушить. Я схватил меч и, забыв о боли, прыгнул в окно. Меня подхватили и поволокли. Я не видел кто, вроде бы двое. Волокли не щадя, не считаясь с раной, или не знали о ране. Один вроде бы…

– Гуго, ты?

– Я, я, господин. Тихо.

Сзади закричал Жировик:

– Ищите его! Каждого выпотрошу! Сам! Этими руками!

Замелькали огни факелов. Сколько же всего рытвинских сбежалось по наши души?

– Гуго, кто с тобой?

– Тихо, господин. Прошу…

Темнота не была абсолютной. Сквозь тучи проглядывал неровный диск луны, и когда это случалось, я мог разглядеть мусорные кучи. Мы на пустыре. Догадается Жировик пустить своих ищеек сюда? Должен догадаться, ведь Кишка вёл меня этим путём. Кишка…

Этот мелкий сучий выкормыш, свободный вор.

– Гуго, это Кишка…

– Я знаю, господин.

– Надо остановится. Он совсем плох.

Женский голос. Женский. С Гуго женщина. Но это не Перрин и, разумеется, не мама. Они не смогли бы тащить меня по этой грязи. Кто тогда?

– Гуго, кто с тобой?

– Господин, помолчите.

Меня положили прямо в лужу, крепкие пальцы начали ощупывать тело, наткнулись на рану. Я зашипел.

– Сквозная, – всё тот же голос. – Рёбра сломаны. Есть, чем перетянуть?

Послышался треск разрываемой ткани, потом с меня срезали гамбезон, перетянули бок и потащили дальше. При очередном проблески луны или сознания, я так точно и не понял, справа и слева возникли силуэты домов с высокими остроконечными крышами. Раздался топот, скрипнули ворота.

А потом я лежал на кровати, обливался потом и шептал:

– Кишка, сука… Кишка сдал…

Не знаю, сколько прошло дней, но каждый раз, когда я открывал глаза, рядом сидела мама, напряжённо-спокойная, губы плотно сжаты, морщины вокруг глаз. Даже сквозь полудрёму я мог сосчитать каждую морщинку и утверждать уверенно: их стало больше. Иногда возле кровати суетилась пожилая женщина. Не Перрин, однако лицо её было смутно знакомо. Я видел её. Где? И не она ли помогала Гуго тащить меня? Нет, та была моложе. Голос… В памяти сохранился её голос. Спокойный, уверенный и возбуждающий. Взглянуть бы на обладательницу этого голоса…

А потом я понял, что больше не хочу лежать. Туман в голове рассеялся, и я взглянул на мир трезвым взглядом. Всплыло всё, что произошло в ту ночь в доме Рыжей Лолы: как резали Баклера, горящий Кишка… Едва вспомнил о нём, на ум сразу пришёл синоним: «сука». Он выжил или сдох от ожогов? Надеюсь, что сдох.

– Мама…

– Да, Вольгаст?

– Я должен встать.

– Сельма сказала, что тебе рано вставать.

– Кто такая Сельма?

– Лекарка. Её прислали бенедиктинцы.

Опять бенедиктинцы! Уже в который раз они помогают мне. Но это не значит, что я во всём должен подчинятся указаниям их лекарей. Надо встать, да. Тело жгло от желания подняться и выйти во двор. Я упёрся локтями в кровать, напрягся. От левого бока толчками пошла боль. Я зашипел, но менять решения не стал, да и боль была не такая, как раньше: намного слабее, приземлённая. Спустил ноги на пол. Холодный.

– Подожди, – со вздохом проговорила мама, – я позову Гуго.

Одежды на мне не было никакой, и прежде, чем идти на улицу, сержант помог мне обуться и обернул в плащ. На дворе Щенок выгуливал Лобастого. Увидев меня, засиял.

– Господин, вы поднялись!

Я стоял, жмурился на осеннее солнце, по душе бегали тараканы, в ушах беспрерывным эхом отражался крик Баклера. Когда Кишка резал его, я понимал, что та же участь ждёт меня. И мне было страшно. Страшно, как никогда. Каждая жилка тряслась, в груди нарастал ужас. Я представлял ту боль, которая последует за прикосновениями бритвы. Сознание отуплялось, тело сковывалось. Из этого состояния меня вывел горшок с огнём. Он вызвал эффект катарсиса; я вырвался из состояния обречённости, а дальше… дальше случилось то, что случилось.

– Гуго…

– Да, господин?

– Кто была та женщина?

– Я не знаю, господин, никогда раньше её не видел. Молодая, очень красивая. Пришла и сказал, что вам грозит беда. Сказала, что Жировик готовит западню. Не знаю почему, но я поверил сразу. Она привела меня к дому Рыжей Лолы, вы уже были внутри. Я слышал, как вы бьётесь, видел, как люди Жировика окружают дом. Потом кто-то начал кричать. От его криков проснулись соседи, но никто не вышел, чтобы помочь. Все знали, кто тут живёт и кто приходит в гости. Эта девушка достала из сумки горшок. Я думаю, он был заполнен осадной смесью. Он был плотно закупорен, в крышку вставлен фитиль. Она подожгла его и попросила меня выломать ставни. Я сначала ударил, думал, разойдутся, но запор оказался крепкий. Тогда я ухватился за край и дёрнул на себя, а девчонка бросила горшок внутрь. Вы почти сразу выскочили сквозь пламя, мы подхватили вас и поволокли прочь. Уже на пустыре поняли, что вы ранены. Перевязали и повели дальше. Идти вы не могли, пришлось нести. А потом она ушла, ничего не сказала, я даже не знаю, как её зовут…

– Марго, – проговорил Щенок.

– Что?

– Её зовут Марго. Ту девушку.

– Ты знаешь её? – повернулся к нему я.

– Ну, не то, чтобы знаю. Я ещё слишком мелкий, чтоб она обращала на меня внимание. Видел в «Раздорке», слышал, что люди говорят. Не знаю так или нет, но вроде к ней Жировик подбивается, замуж звал. Сказал, если сунется кто, так он его самолично наизнанку вывернет. Так что к ней никто не лезет, боятся. А она Жировика на дух не переносит, в лицо ему говорит, что никогда с ним не будет. Но он терпеливый, своего добьётся.

– А живёт она чем?

– Одевается монашкой, продаёт паломникам щепки от Креста Христова или обрывки плащаницы. Зарабатывает хорошо, налог не платит. Говорят, младший Шлюмберже на неё глаз положил. Жировик в бешенстве. Ему с этим недорыцарем тягаться тяжело. Молодой, красивый, богатый! А на изнанку выворачивать, так тут не известно, кто кого вывернет.

Ну, если ему мастер Батист протекцию окажет, то на пару они любого Шлюмберже наизнанку вывернут. Другой вопрос, надо ли это Батисту.

– А почему недорыцарь?

– Ну как же, всем известно, что Шлюмберже купили себе дворянство и герб, и отдельно для младшего – рыцарство. Отвалили два сундука серебра. Не знаю, сколько там монет, но поговаривают, четыреста или пятьсот ливров. И ещё, господин…

– Что?

– Тот рыцарь, про которого вы просили узнать, Ив дю Валь. Его тоже возле Марго часто видят. Он из города до сих пор не уехал, хотя герцог Бургундский за ним уже дважды посылал. Говорят, этот рыцарь дарит ей такие подарки, что ей работать не надо. У неё вообще много поклонников, и все друг друга ненавидят, – Щенок сардонически усмехнулся. – Как бы война не началась.

– Если вокруг неё такая свалка мужиков, – я снова посмотрел на солнце и проговорил задумчиво. – Почему она помогла мне?

Этот вопрос начал крутиться в голове, едва я очнулся. Мы не знакомы, не встречались, денег я ей не одалживал и уж тем более она мне. Эта девушка, девчонка… Марго. Она не может знать, что я существую, но тем не менее знает и даже каким-то образом узнала о ловушке Жировика и решила помочь. Почему?

Я должен найти её, поговорить, хотя бы высказать благодарность.

– Щенок, где она живёт?

– У неё нет своего дома. Зачем он ей? Она же воровка.

– Но где-то у неё должно быть логово, куда Ив дю Валь приносит свои подарки.

– Если это так важно, я узнаю для вас, господин.

– Узнай пожалуйста.

Пацан рванул к воротам, желая немедленно приступить к поручению. Я не имел ввиду, что сделать это нужно сегодня, но сдерживать его порыв не стал, пусть бежит. Прошёл к конюшне, сел на колоду, которую мы использовали для тренировок.

– Гуго, спасибо, что спас меня. Ценю твою помощь.

– Господин, – поклонился сержант.

– Сколько я провалялся?

– Неделю, господин. Вы быстро поправляетесь. Аббат бенедиктинцев прислал лекарку. Очень хорошая лекарка.

– А что Жировик? Не приходил со своими кабанами?

– Нет, про него ничего не слышно, будто ничего и не было. Зато весь город гудит о прево Лушаре. Схватили несколько бродяг, те признались в убийстве.

– Представляю, как добивались призваний.

– В следующее воскресенье казнь на Турнирном поле. Приговорили к четвертованию.

Голос Гуго звучал спокойно, будто те бродяги в самом деле убили прево. Впрочем, меня их судьба тоже не заботила. Всегда и во все времена есть люди, которые получают не за своё, и есть люди, которые за своё не получают. Поэтому сейчас меня больше беспокоило молчание Жировика. Я на него наехал, и не важно, что он об этом узнал и свёл на нет мои усилия, факт наезда это не отменяет. С его точки зрения я за своё до конца не заплатил и потребует вернуть должок, тем более что он ещё за прошлые мои долги не всё взыскал. А с моей точки зрения, теперь он мне должен. За Баклера. Хрен с ним убили бы, но чтоб потрошить? Нет, ребята, такое не канает.

Перрин вынесла нам с Гуго по кружке глинтвейна. Лишних денег на специи у нас не было, поэтому варила она его на основе лаврушки, мёда и пары иных секретных составляющих, а вино брала самое дешёвое. Но её глинтвейн всё равно согревал и тело, и душу.

Мы просидели до вечера, потом Гуго помог мне вернуться в комнату. А ночью я проснулся от шороха. Кто-то крался от двери к кровати. Первая мысль: Жировик прислал убийцу? Ему как-то удалось забраться в дом и пройти мимо Гуго. Сон у старика чуткий, писк комара слышит, но прозевал. Я попытался дотянуться до меча, тот лежал слишком далеко, надо вставать. Не успею. Ухватил подушку за край, она тяжёлая, набита паклей, если ударить – мало не покажется. И я ударил. Нападавшего снесло как ураганом щепку. Послышался шлепок о стену и тонкий жалобный вой:

– Господин, за что?..

Щенок?

Я выругался так, что ни один средневековый француз не поймёт, да и не средневековый тоже.

– Во имя всех святых… ты какого… среди ночи!

– Господин, я сделал то, что вы хотели. Я думал, вы пожелаете узнать сразу… а вместо этого…

По лестнице загрохотали шаги, в комнату вбежал Гуго, в одной руке меч, в другой светильник. Пацан лежал на полу у стены, видимо, как съехал по ней, так в той позе и остался. На лице гримаса боли, на щеках слёзы. Мне стало неловко, но, впрочем, сам виноват, не хрен было краться в темноте к человеку, день и ночь ожидающему нападения.

Вошла мама.

– Что у вас здесь происходит?

Оценила общую картину, развернулась и ушла.

Гуго положил меч на сундук, ухватил Щенка за ворот и вздёрнул на ноги. Осмотрел затылок и покачал головой:

– Ничего страшного, шишка. Ты как мимо меня прополз, тараканище?

– Я осторожно. У меня отмычка, любой замок открывает. Открыл, зашёл. Никого не хотел будить.

– Ну что, не разбудил?

Щенок погладил затылок.

– Отмычку покажи, – попросил я.

Он вынул из поясной сумки связку железяк на верёвочном кольце. Острые, похожие на лопаточку, с кольцами, изогнутые, хитро вывернутые. Щенок, похоже, настоящий местный медвежатник.

– Любой замок открыть можешь?

– Нет, господин, не любой. Вот Заплатка настоящий вязальщик, а мне ещё учиться и учиться, – и спохватился. – Ну, теперь-то не надо, я сержантом стану, как Гуго. Если вы меня к себе оружейником возьмёте.

Он посмотрел на меня с надеждой.

– Оруженосцем.

– Ага, оруженосцем.

Я уже устал объяснять ему, что не имею права брать его в оруженосцы, потому что сам ни разу не рыцарь и никогда им не стану. Я всего лишь бедный дворянчик без денег, связей и перспектив, но он упорно отказывался в это верить.

– Ладно, разберёмся. Ты чего крался-то?

– Я нашёл её.

– Кого?

– Марго.

Он помолчал, ожидая похвалы за оперативность, но дождался лишь моих нахмуренных бровей и продолжил:

– Она живёт в бегинаже[1] на улице Дев Господних. Это почти у самой городской стены. Дом как у вас, только выход прямо на улицу. Места хуже не придумаешь, но чисто, бегинки сами убирают мусор и вывозят на пустырь ручными тележками. У Марго отдельная комната, потому что она много тратит на общее житьё. Могла бы стать настоятельницей, но не хочет. И вообще, она глупая, – безапелляционно заявил Щенок в конце.

– Глупая?

– Конечно! Перед ней такие мужчины стелются, могла бы во дворце жить, а выбрала курятник.

– Ты откуда знаешь?

– Слушать умею. И ещё, господин, если хотите встретиться с ней, то помните, там всюду топтуны Жировика пасутся. Я видел троих. И слуги дю Валя тоже там, и слуги Шлюмберже. Задирают прохожих, одного в кровь избили, и между собой собачатся.

А вот это хорошая новость. Теперь я точно был уверен, что должен встретиться с девчонкой, и не только ради благодарности, а из хулиганских побуждений. Позлить Жировика, дю Валя, всю остальную шелупонь. Пусть беснуются, ревнуют, брызжут слюной. Особенно Жировик. Любовь затуманивает мозги, делает мужика рассеянным, заставляет ошибаться. И вот когда Жировик ошибётся, я окажусь от него на расстоянии вытянутой руки.

Но исполнить свой план сразу я не мог, сначала следовало долечится. Утром пришла лекарка. Это была та самая женщина, которую я видел на суде в капитульных тюрьмах. Сельма, кажется. Выглядела она чуть лучше, но лицо всё также со следами оспы, а глаза по коровьи грустные. Седые волосы, прикрытые белой шапочкой, жидкими венчиками свисали до плеч, и она постоянно заправляла их за уши. На суде её обвиняли в смерти пациентов. Не знаю, от чего она их лечила, но я себя чувствовал хорошо, без претензий. Все мои домашние, даже мама, встречали её с уважением, а Перрин угощала глинтвейном.

Сельма размотала бинты, осмотрела рану. Я тоже глянул краем глаза. Болт, похоже, угодил меж рёбер и лишь сломал их, а не выломал, и разорвал кожу. Лекарка аккуратно сшила лоскуты, получился тройной шрам. Сейчас он выглядел болезненно некрасиво, но пройдёт время, месяц-два, и я смогу хвастаться им перед женщинами. Под их жеманные вздохи я буду горделиво-непринуждённо рассказывать, какой я герой, как ловко разделался с пятью разбойниками, и лишь последний умирая всадил-таки в меня пулю, пардон, арбалетный болт.

Но это в будущем, а сегодня я хотел, чтобы рана побыстрее зажила. Сельма наложила мазь, замотала и велела не тревожить рану, если хочу быстрее поправится. Я хотел, поэтому целыми днями лежал в постели, читая доступную литературу, и лишь вечерами спускался в зал, чтобы посидеть с мамой у камина и поиграть с Щенком в шахматы. Иногда Гуго по просьбе мамы рассказывал о моём отце, как они воевали, как брали приступом города, как ходили в лобовую атаку на английских рыцарей.

Первый их поход оказался на редкость удачным. Это был благословенный тысяча триста девяносто шестой год от рождества христова. За два года до этого турки блокировали Константинополь, и Генуэзская и Венецианская республики, обеспокоенные тем, что с падением города торговый путь в Чёрное море окажется для них закрыт, нашептали римскому папе Бонифацию IX, что неплохо бы поставить нехристей на место и организовать новый крестовый поход. Папе мысль понравилась, тем более что это могло поднять его престиж в христианском мире, переживающим на тот момент раскол – Великую схизму. Бонифаций лелеял надежду укрепить свою власть против власти Авиньонского папы и заручится поддержкой сильных европейских монархий. Как ни странно, его призыв был услышан и, казалось бы, вечные противники Англия и Франция приняли решение отправить войска для очередного освобождения Гроба Господня.

Главным моторчиком предстоящего мероприятия стала Бургундия. Именно она сыграла основную роль в организации войска и его поддержки: артиллерия, логистика, щедрая оплата. Благодаря этому удалось собрать около двух тысяч тяжеловооружённых всадников и тысяч шесть пехоты. На первый взгляд не так уж и много, тем более что прибывшее в столицу Бургундии венгерское посольство сообщило, что армия турок на Балканах составляет не менее сорока тысяч бойцов. Однако в пути к крестоносцам присоединились рыцари-госпитальеры, тевтоны, польские дружины, центральноевропейские баталии и боевые копья южногерманских баронов. Армия получилась разношёрстная, наглая и недисциплинированная, зато высокая духом и буквально рвущаяся в бой. Возглавил её сын и наследник герцога Бургундии Жан Бесстрашный, правда, Бесстрашным он стал по итогам похода, а пока всего лишь именовался как граф Невер. Однако из-за плеча этого всего лишь графа выглядывали короли Англии, Франции и герцог Бургундии, силой своей не уступавший ни одному из европейских монархов. Так что любые разговоры о молодости или несостоятельности Жана пресекались на корню. К тому же в помощь молодому бургундцу были направлены лучшие полководцы Франции: Ангерран де Куси, коннетабль Филипп д’Артуа, маршал Жан Ле Менгр Бусико и адмирал Жан де Вьен.

Отец мог не идти в поход, ибо был вассалом короля, а тот прямых указаний не давал, но слишком уж почётным считалось предстоящее дело, да и молодость… Недавно ему исполнилось восемнадцать, а его боевому товарищу Гуго только-только стукнуло семнадцать. Оба были полны сил, надежд и решимости. Молодой сеньор де Сенеген и его верный оруженосец, до сих пор не побывавшие ни в одном серьёзном сражении, намеревались стать покорителями мира.

В Венгрии к армии присоединился король Сигизмунд. Кто-то потом утверждал, что численность его отрядов едва ли не превышала численность крестоносцев, однако Гуго с усмешкой покачал головой: тысяча тяжёлых всадников плюс лёгкой валашской кавалерии россыпью. Сообщения, что Генри Болингброк, будущий король Генрих IV, присоединился к войску с тремя тысячами английских рыцарей, оказались слухами. Если и прибыл кто-то с острова для участия в походе, то лишь небольшая группа шотландцев. Всего набралось тысяч пятнадцать, ничто в сравнении с предыдущими походами, но высокий боевой дух и уверенность в собственных силах с лихвой покрывали разницу в численности.

Во дворце венгерского короля в течение несколько дней велись переговоры по поводу предстоящей компании. Сигизмунд предлагал оставаться в пределах Венгерского королевства, ждать, когда подойдут турецкие силы, чтобы дать им бой на месте. Лишь разгромив турок можно было двигаться к Константинополю. После этого сняв блокаду турецкого флота можно было начинать переправу на азиатский берег Босфора, а дальше путь на Палестину лежал открытый.

Короля не поддержали и даже высмеяли. Разведка обшарила округу, но нигде не обнаружила ни одного турка. Это восприняли как трусость султана Баязида и утром следующего дня при поддержке дунайской флотилии выступили на Оршову. Там переправились на правый берег Дуная и двинулись к Видину. Ещё недавно это была столица болгарского царя Ивана Срацимира, а теперь там сидел турецкий гарнизон. При подходе крестоносцев, население открыло ворота и город пал. Турок как гирлянды развесили на стенах.

Следующим городом на пути стал Оряхово. Его атаковали с налёта, совершив ночной марш-бросок. Отряд французских рыцарей вышел к городским стенам на рассвете, когда турки собирались разрушить мост. Вспоминая этот момент, Гуго рассмеялся. Он взмахнул рукой, показывая, как снёс голову турку, бежавшего к городским воротам, а потом проделал тоже самое со вторым. Увы, но дальше атака застопорилась, мост турки не разрушили, но ворота закрыть успели. Следующей ночью, несколько десятков смельчаков, в том числе и отец с Гуго, взобрались на стену, а утром, когда Сигизмунд пытался о чём-то договориться с делегацией жителей, взяли башню, открыли ворота – и началась резня. Об этом Гуго рассказывал не охотно, упомянув лишь, что часть населения вывели, а город сожгли.

После этого взяли ещё две или три небольших крепости и вышли, наконец, к Никополю.

Город располагался на высоком каменистом холме, брать его штурмом, значит, нести серьёзные потери, поэтому решили организовать осаду. Дунайская флотилия блокировала порт, армия перекрыла ворота и встала лагерем с восточной стороны. Время проводили за вином и костями, проигрывая друг другу щедрые подношения графа Невера. Со всех сторон стекались маркитанты, проститутки. Со скуки начали задираться с венграми, с валахами. Тевтонские рыцари подрались с поляками, баварцы припомнили какие-то обиды швейцарцам.

Через неделю поползли слухи о приближении турецкой армии. В них не верили, ибо успели свыкнуться с мыслью, что враг слишком труслив, чтоб осмелиться напасть на крестоносцев. Маршал Бусико пообещал отрезать уши любому, кто будет повторять эти слухи. Однако Сигизмунд, а за ним и Ангерран де Куси отправили разведчиков к Тырнову. Вернувшись, разведка подтвердила, что турки приближаются. Де Куси собрал отряд из пятисот рыцарей и пятисот конных лучников и двинулся навстречу противнику. Столкнувшись с передовыми турецкими отрядами, он изрядно пощипал их и под покровом темноты вернулся в лагерь.

В шатре графа Невера состоялся военный совет, обсуждали предстоящую битву. Филипп д’Артуа предложил выставить в первой линии атаки всю рыцарскую армаду, а пехоту и лёгкую кавалерию распределить по флангам. Его поддержали, хотя Сигизмунд пытался оспорить решение. Он утверждал, что турецкий авангард будет состоять из лёгкой кавалерии и пехоты, вооружённых луками. Это делалось для того, чтобы измотать противника, посечь стрелами, а потом отступить к основным силам. Тактика известная и достаточно эффективная, поэтому вперёд нужно ставить не рыцарей, а лёгкую валашскую конницу и трансильванцев. Они неплохо знакомы с турками и научились бить их.

Сигизмунда осмеяли, и даже обычно осторожный Ангерран де Куси не согласился с его предложением. По опыту прошлых сражений было известно, что турки не имели сил, способных сдержать мощный фронтальный удар тяжёлой кавалерии, и уже не важно, сколько лучников они выставят впереди и сколько пехоты окажется на дороге, всех их перемелют в труху копыта боевых дестриэ.

С рассветом начали выстраиваться в боевые порядки. Настроение было не вот чтобы бодрое, утром едва продрали глаза после вечерней попойки. Пока надевали доспехи, седлали коней, турки успели занять холм неподалёку от Никополя, и это стало первым неприятным сюрпризом. Однако никто не отчаивался. Побывавший не в одном десятке боёв шевалье Жан де Карруж сказал, что взбираться по склонам холмов ему не привыкать и он готов сделать это один или со всей армией. В первую атакующую линию во главе своих командиров встали французы и бургундцы. За ними на отдалении расположились венгры, немцы, госпитальеры и поляки. Сигизмунд просил задержать атаку первой линии, предлагая рассмотреть позиции врага при свете дня и уточнить его численность, но Филипп д’Артуа заявил, что не желает отдавать славу победителя трусливому королю венгров, поэтому никого не намерен ждать. Ангерран де Куси пытался удержать коннетабля, куда там! Кто же сможет удержать молодого, амбициозного и жаждущего подвигов рыцаря? Такие же ребята были и в его отряде, включая отца и Гуго.

Жан де Вьен поднял знамя Франции и дёрнул поводья, переводя коня с шага на рысь. За ним широким фронтом пошли отпрыски блестящих французских и бургундских родов, следом оруженосцы, сержанты. Впереди желанной целью маячили турецкие всадники. Их было много, но вооружённые луками они не выглядели опасными. Стрелы скользили по доспехам, отскакивали. Несколько дестриэ споткнулись, выбросив седоков, но основная масса перешла с рыси на галоп. Дружно опустились копья, топот смешался с треском ломающегося дерева, криками раненых, ржаньем лошадей. Турки попытались рассыпаться и уйти из-под таранного удара, но слишком поздно спохватились. Железная лавина накрыла их и разметала по полю. Почувствовав на губах вкус победы, рыцари двинулись дальше. Отступающий враг мельтешил перед глазами победным стимулом и мешал разглядеть, что там впереди, поэтому вторым сюрпризом за утро стали ряды турецкой пехоты, укрывшейся за густым частоколом вкопанных в землю кольев. Дестриэ, натыкаясь на колья, падали со вспоротыми животами, следующая волна поскальзывалась на кишках. Пришлось спешиваться и вынимать топоры и мечи. Одни принялись рубить колья, другие турок, и побеждая и тех и других, медленно начали подниматься вверх по склону.

Хватило часа, чтобы опрокинуть турецкую пехоту. Противник отступал, это вдохновляло. Ангерран де Куси и Жан де Вьен предлагали остановится и дождаться сильно отставшие силы крестоносцев под флагом короля Сигизмунда, но Филипп д’Артуа и маршал Бусико требовали продолжения. Большая часть рыцарей потеряла своих дестриэ и вынуждена была двигаться пешим порядком. Поднявшись на плато, вместо убегающих турок увидели свежие отряды сипахов[2]. Третий сюрприз за день. Кто-то подумал: не много ли? – и попятился вниз по склону, остальные замерли на месте. Сипахов было много. Они выстроились сплошной линией от края до края и выглядели совсем не дружелюбными. Лошади били копытами, копья угрожающе опущены. Пользуясь минутным затишьем, Ангерран де Куси попытался сформировать из разрозненных рыцарских отрядов некое защитное построение, но успел лишь сбить их в кучу поплотнее.

Под визги труб и бой барабанов сипахи сорвались с места и, набирая скорость, ринулись на сближение. Сначала полетели стрелы, от них отбивались как от назойливых мух. Ждали таранного удара, однако сипахи не решились бить во фронт. Они закружили вокруг рыцарей, продолжая заливать французов стрелами. Сержанты, экипированные хуже, начали падать. Отец велел Гуго встать к нему спиной, чтобы хоть немного прикрыть его собой.

Через полчаса подошли янычары, пробились сквозь копья передовой линии и пошла обоюдная рубка. Плотный строй рыцарей начал растягиваться, потом распадаться на отдельные фрагменты. Упал Жан де Вьен, рядом рухнул шевалье де Карруж, за ним Филипп де Бар, Одар де Шассерон. Надеялись, что подойдёт Сигизмунд с основными силами, но их перехватили у подножья холма подоспевшие турецкие резервы и дружина сербского князя Стефана. Поняв, что помощи не дождаться, рыцари стали сдаваться. Кто первым опустил свой меч, история умалчивает, но когда разоружили графа Невера, остальные так же сложили оружие. Янычары взяли пленных в кольцо и погнали к турецкому лагерю. Вскоре туда пригнали тех, кто оставался возле Сигизмунда. Уйти удалось немногим. Некоторые успел подняться на корабли дунайской флотилии, но всем места не хватило и большинство попросту утонули в Дунае.

Разгром был полный. Из пятнадцати-шестнадцати тысяч выжили не более четырёх. Около трёх тысяч оказались в плену. Из их числа отобрали три сотни самых родовитых рыцарей с целью получения выкупа, оставшихся раздели донага и связали по трое. День был жаркий, многие посмеивались над турками, пытавшихся поделить между собой одежду и доспехи, но потом нагих рыцарей стали подводить к помосту, на котором сидел Баязид, и резать. Резали неспеша: уши, носы, пальцы – и смеяться перестали. Палачи у турок были толковые, быстро помереть не позволяли. Граф Невер, Филипп д’Артуа, Ангерран де Куси стояли рядом с султаном и вынуждены были наблюдать за экзекуцией. В одном из приговорённых узнали Бусико. Невер опустился на колени, умоляя Баязида пощадить маршала. Пощадили. Остальных продолжили резать.

Отцу и Гуго повезло. К вечеру, когда подошла их очередь вставать перед султаном, тому надоело кровавое развлечение, и он отменил последние казни. Потом два года тюрьмы, ожидание выкупа. Слава Богу, король Карл VI не стал размениваться по мелочам и выбирать, кто благородный, кто нет, и выплатил двести тысяч ливров за всех скопом. Именно поэтому Гуго считал, что первый их поход оказался удачным.