Текст книги "Псы Господни (СИ)"

Автор книги: Олег Велесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 20

В ворота постучали. Гуго открыл и получил древком алебарды в пах. Согнулся и молча повалился на землю. Щенок увидел это, стрелой бросился в дом. Захлопнул за собой дверь и завопил:

– Напали! Напали!

Я валялся в кровати, читал Библию, повышал умения пользования латыни. Услышав крик вскочил, и босой, в шоссах, с мечом скатился по лестнице в зал. В окно лез наёмник. Не раздумывая, рубанул его под основание шеи. Наёмник удар заметил и отпрянул, но не устоял и рухнул на спину. По двору разлетелось дребезжание.

– Где Гуго? – крикнул я.

Бледный от страха Щенок указал пальцем на дверь:

– Та… та…

Я осторожно выглянул из-за откоса. Двор наполнялся вооружёнными людьми. Это были не какие-то обезличенные люди, на каждом сюрко с гербом: белое поле с виноградной гроздью.

– У кого на гербе виноград?

– Шлюмберже.

Ага, вот кто пожаловал. Но вряд ли он действует по запросу мастера Батисты, скорее всего, это обещанный тем коричневым визит сеньора. Прибыл на разборки? Быстро. Да ещё латников с собой взял. Дверь у нас хорошая, дубовая, но её вынесут за минуту. Можно подвинуть стол, подпереть, однако надолго это атакующих не удержит. Плюс окна, ставить к ним некого. Короче, первый этаж мы проиграли.

Я махнул рукой:

– Наверх! Быстро!

Мама, Перрин и Щенок начали подниматься. В окно попытался забраться ещё один латник, без особого напряга я вогнал острие меча ему в глаз. По ту сторону стены поднялся вой:

– Пьер убит! Пьер… Господин!

– Ломайте дверь! Где арбалетчики⁈

У них ещё и арбалетчики. Совсем замечательно.

По двери ударили чем-то тяжёлым, похоже, нашей тренировочной колодой, и я быстро поднялся на второй этаж. Щенок вынес мне из комнаты обувь и котту. Я оделся – встречать гостей голым как-то неприлично – и встал возле выхода с лестницы. Шум усилился. Сколько их там? Две, а то и три дюжины. Такую ораву вооружённых людей в одиночку не удержать, да и вдвоём с Гуго не удержали бы. Гуго жалко. Что с ним? Но больше всего я переживал за маму. Меня в лучшем случае зарубят, а её… Её должны пощадить. Кто бы чего не говорил, но она благородная дама, и если с ней что-то случится, этого губошлёпа Шлюмберже обвинят в недостойном отношении к женщине. Суд его так или иначе оправдает, но ни на один турнир уже не пустят. Для него это позор. Так что он сделает всё, чтобы пострадал только я. Однако в запале боя чего только не случается, тем более что простому латнику плевать на турниры, его так и так не допустят до участия.

Внизу послышался топот, крики стали ближе. То ли выломали дверь, то ли влезли через окно и открыли. Загрохотал переворачиваемый стол, посыпалась посуда. Часть атакующих направились на кухню, остальные полезли вверх. Лестница задрожала под их тяжестью. На меня уставился бородач, мигнул и заорал:

– Здесь он, здесь!

Лестница была узкая, и атаковать шлюмбержи могли исключительно по одному. Бородач выставил перед собой алебарду, места для замаха не было, и начал тыкать в меня острым концом, надеясь отогнать подальше и подняться на площадку. Облегчать ему задачу я не собирался. Хотите убить меня? Ради Бога. Но придётся потрудиться.

Я шагнул назад, вытягивая бородача на себя, и резко подался вперёд. Перехватил алебарду за древко, отвёл в сторону и провёл прицельный укол в голову. Снова попал в глаз. Тело бородача запрокинулось и упало на тех, кто подталкивал его снизу. Послышался грохот, нападающие покатились по ступеням.

Два-ноль, плюс у меня теперь есть алебарда. Я перехватил её поудобней. Следующий, кто попытается подняться, получит хороший удар в грудь.

Следующим оказался арбалетчик. Он перепрыгнул через кучу копошащихся внизу тел и поднялся до середины лестницы. Ждать, когда наведёт на меня арбалет и выстрелит, я не стал, размахнулся и метнул алебарду. Пика вошла, как и было обещано, в грудь, пробила кольчугу и отбросила его на первый этаж.

Три-ноль!

Но порадоваться своим достижениям я не успел, рядом в стену со скрежетом ткнулись два болта, оцарапали камни и с трезвоном отскочили мне под ноги. Я пригнулся, и пока арбалетчики перезаряжались, выглянул из-за балюстрады.

Вся армия Шлюмберже собралась возле лестницы и в зале. Так и есть, две дюжины, за вычетом троих. Двое валялись у первой ступени, третий должен быть на улице. Самого Шлюмберже я не увидел, но слышал голос:

– Бараны! Стадо баранов! Вы не можете взять одного. Одного! Этого тупого рыжего ублюдка, который и меч-то правильно держать не способен! Я плачу вам пять ливров в год. Каждому! Кормёжка, одежда, а вы… живёте за мой счёт! Бараны! Стадо безмозглых баранов! Убейте его уже наконец.

Дождавшись момента, когда он заткнётся, я крикнул:

– Шлюмберже, а сам убить меня не хочешь? Или ты только за слугами прятаться способен?

Если получится заговорить его, потянуть время, появится шанс продержаться. Мне надо всего-то минут двадцать. То, что вытворял сейчас Шлюмберже, даже по средневековым законам считалось беспределом. Скоро должна появиться городская стража и остановить его. А там уже будем думать, что делать дальше. Вот только как продержаться до их прихода? Младший Шлюмберже вспыльчивый, но не глупый, он прекрасно понимает, что если у меня есть двадцать минут, то и у него тоже только двадцать минут.

– Скоро сдохнешь, бастард! – выдал он ответ на моё предложение. – Ну, чего стоим? Вперёд, вперёд!

Арбалетчики перезарядились и снова начали выискивать меня. Хорошо, что лестница была не просто узкая, но и винтовая, целиться им было неудобно. Чтобы попасть наверняка, нужно было подобраться ко мне почти вплотную, но тогда возникала реальная возможность наткнуться рожей на меч, как это сделали уже двое их товарищей. Да ещё Щенок – молодец мальчишка – подтаскивал всё, что мог найти тяжёлого, и швырял в каждого, кто возникал в пределах видимости. Урона это не приносило, но отвлекало и позволяло мне действовать наглее.

Арбалетчики сделали ещё одну попытку продырявить меня болтами. Щенок сбросил на них тюфяк, я воспользовался замешательством, спустился на несколько ступеней и сильными рубящими ударами привёл арбалеты в негодность. На одном повредил деревянную дугу, на втором разрубил тетиву. Очередной алебардист полез ко мне через головы арбалетчиков, попытался зацепить крюком за ногу. Я отпрыгнул, наступил на древко сверху и, дотянувшись, уколол алебардиста в руку. Рана лёгкая, но болезненная, можно считать, что и этот вышел из строя. Хотя это вряд ли спасёт меня, внизу топталось ещё два десятка шлюмбержей. Возиться со мной им надоело, они выломали дверь и прикрываясь ей как павезой[1] двинулись вверх. Один толкал дверь перед собой, ещё один из-за его спины выставил алебарду.

Что делать дальше, я не понимал. Можно подняться на чердак, разобрать черепицу и попробовать уйти по крыше на соседнее здание. Но тогда мама и слуги точно станут крайними. Разозлённый Шлюмберже, не думая о последствиях, прикажет перебить их. Что остаётся? Сдаться? Двадцать минут уже прошли, городская стража не появлялась. Учитывая, что Шлюмберже-старший является главой городского совета, вряд ли она вообще появится. Папа с сыном вполне могли договориться меж собой и заранее уведомить капитана стражи, что на странные звуки в районе Мельничной улицы быстро реагировать не стоит. Вот он и не реагирует.

Щенок протянул клевец. Я покачал головой: это не поможет. Будь на мне хороший латный доспех, я бы ещё попробовал сблизиться с противником в тесной рукопашной схватке, а в обычной котте, это всё равно что броситься сверху на копья.

– Пацан, вали отсюда.

– Куда?

– Куда можешь. Мама…

Мама стояла в дверях своей комнаты. Как всегда спокойная, уверенная. Наверное, следовало послушать её тогда и уехать в королевский домен, всё сейчас было бы по-другому.

– Вольгаст, зайди в комнату. Я встану на пороге. Они не посмеют тронуть меня.

Посмеют. Им нужен я, и для этого они перешагнут через любую преграду.

– Мама, я не буду прятаться за вашей спиной. Перрин, уведи госпожу и закрой дверь.

– Вольгаст!

– Мама, вы же не хотите видеть того, что сейчас произойдёт?

Она поняла, что я хотел сказать. Наверное, если бы она не была такая сильная, то начала истерить или пытаться силой втащить меня в комнату. Вместо этого она прошла к лестнице. На мой жест удержать её, лишь махнула рукой.

Алебардисты успели подняться на верхнюю площадку. Увидев женщину, остановились.

– Скажите своему господину, что я буду говорить с ним, – негромко произнесла она.

Мама сильно рисковала, вставая на пути разгорячённых сражением и кровью наёмников. В таком состоянии не смотрят, кто перед тобой: женщина, старик, ребёнок – рубят всех и лишь потом разбираются. Я встал, перекрывая её собой. В случае чего успею оттолкнуть и принять алебарды на себя.

Один наёмник подался вперёд, его схватили сзади за плечо и отдёрнули. И сразу голос:

– Господин, тут женщина.

Несколько секунд тишины, потом Шлюмберже заорал:

– Бараны, я же сказал: женщину не трогать!

– Она здесь, у лестницы. Хочет говорить с вами.

Снова тишина.

– А ублюдок где?

– Тоже здесь.

– Эй, Сенеген, если выйдешь, клянусь, никто больше не пострадает! Слышишь меня?

Я сглотнул: очень хорошее предложение. Никто больше, значит, никто, кроме меня.

– Слышу! Только пусть твои спустятся вниз.

Шлюмберже скомандовал:

– Эй, все во двор. Быстро!

Алебардисты бросили дверь и начали пятиться. Я выждал минуту, и повернулся к маме.

– Ждите здесь.

– Вольгаст!

– Мама, если вы желаете мне добра, ждите здесь. Вас он всё равно не послушает, а мне одному будет проще договориться.

Мы оба понимали, что договориться с Шлюмберже не получится, не для того он напал, чтобы договариваться. Я даже предположу, что нападение связано не с пострадавшими от моих рук слугами, это лишь предлог. Каким-то образом он узнал, что я был с Марго. Кто нашептал ему об этом, не важно, но результат вполне закономерен. Ревность. И есть только один способ избавиться от неё.

Не выпуская меча, я спустился вниз и вышел во двор. Банда шлюмбержей стояла полукругом, направив на меня оружие. Хозяин нервно топтался у стены, похлопывая кулаком по раскрытой ладони. На нём было красное сюрко, из-под которого выглядывали края кольчуги, на поясе меч, кинжал. Паж позади держал салад[2], оруженосец лет пятнадцати сжимал в руках щит-экю. Шлюмберже вряд ли был старше меня, но уже рыцарь, и везде и всегда демонстрировал свой статус.

Я поискал взглядом Гуго, вернее, его тело. Возле ограды лежали трое шлюмбержей. Один ещё шевелился, тот, которому я пробил грудь алебардой, но судя по характеру ранения, шевелиться ему осталось недолго. Гуго среди них не было, возможно, тело сержанта валяется на улице. Он первым встретил у ворот непрошенных гостей, и получил первый удар.

– А-а-а-а! – заискрился Шлюмберже, когда я вышел из дома. – Вот и ты, бастард, – и без предисловий приказал. – Убить его!

Спускаясь по лестнице, я рассчитывал на поговорить, обсудить проблемы, протянуть дополнительных пять-десять минут. Должна же когда-то появиться эта грёбаная городская стража… Ну, на нет и суда нет, не повезло, или наоборот, вдруг получится вернуться назад в родной двадцать первый век. Хотя я уже начал привыкать к Средневековью…

– Не торопись, сын мой.

Все дружно повернулись к воротам. Во двор входил отец Томмазо. Чёртов инквизитор, изгонятель чертей. Но как же я рад его видеть! Всё такой же тощий, невысокий, в чёрном плаще поверх белой рясы. Он ничуть не изменился с нашей последней встречи. На голове чёрная круглая шапочка, руки смиренно сложены на животе, пальцы перебирают чётки. Из-за плеча выглядывал Гуго.

Жив старик! Жив. Не добили его шлюмбержи, а он очухался, добежал до монастыря и обратился за помощью к монахам, и вот вам результат – никто из наёмников не посмел выполнить хозяйский приказ. Наоборот, при виде отца Томмазо они подняли оружие и отступили. Сам Шлюмберже-младший заскрипел зубами и склонил голову. Отец Томмазо подошёл к нему вплотную, дружелюбно похлопал по плечу и повторил:

– Не торопись, сын мой.

Следом за ним во двор вошёл Клещ. Мужик настолько суровый, что даже мне при виде его захотелось спрятаться за дерево. Среднего роста, широкий в плечах, в неизменном сюрко с головой собаки вместо герба, на поясе полуторный меч и булава. Под сюрко наверняка надета бригантина. Подол опускался до середины бёдер, прикрывая пах, на ногах сабатоны[3]. Он как будто всегда готов в бой, как и его приятель арбалетчик. Тот встал, прислонившись плечом к воротам, арбалет опущен, но взведён, и что-то мне подсказывало, он практически не целясь пристрелит любого, кто дёрнется на отца Томмазо или его людей. Впрочем, людей с инквизитором было не много, только эти двое, однако и их хватило, чтобы шлюмбержи вели себя тихо.

Из дома вышла мама, подошла к отцу Томмазо и поклонилась. Монах перекрестил её, протянул руку для поцелуя. Окинул двор взглядом, увидел трупы у стены и покачал головой.

– Когда же вы угомонитесь?

Он прочитал короткую молитву за умерших. Шлюмберже потупился, как нашкодивший школьник, а Клещ криво усмехнулся, поглядывая на меня. Я в одиночку сумел уложить троих и противостоять всей прочей толпе, и он оценил это. Как и арбалетчик. Они переглянулись, арбалетчик кивнул в знак понимания.

– Луи, – мягко заговорил отец Томмазо, – ты ведёшь себя как те бароны-разбойники из Нижней Германии. Ты же знаешь, церковь не одобряет подобного поведения, я беседовал с тобой после того случая с бароном де Грандпре. И вот опять. Зачем ты напал на этого молодого человека?

Шлюмберже запыхтел, как чайник.

– Он пытался убить моих слуг. Вчера. У бегинажа.

– Судя по телам у стены, сегодня у него получилось лучше, и это горе, большое горе. Но ни сегодня, ни в том, что произошло вчера, вины бастарда де Сенегена нет. Я знаю о той истории. Твои слуги вчетвером осмелились напасть на благородного человека. Что будет, Луи, если простолюдины начнут нападать на дворян? Ты грезишь новой Жакерией? А она непременно обрушится на наши головы наказанием Божиим, если не пресекать подобное беззаконие.

– Я всё осознал, монсеньор, – Шлюмберже сглотнул. – Больше такого не повториться.

– Ты уже говорил это, но не сдержал слово, и я склонен признать тебя грешным во гневе и гордости. За это ты месяц будешь жить в монастырской келье одетый как простой монах, бить триста поклонов в день и непрестанно молиться.

– Месяц? – вскинулся Шлюмберже. – Но, монсеньор…

– Месяц, – твёрдо повторил отец Томмазо. – Забирай своих людей и свои трупы и уходи. И не забудь прислать столяра, дабы починить дверь и мебель в доме госпожи Полады. Ну а вечером жду тебя в монастыре.

Судя по лицу Шлюмберже, наказание было более чем жёстким. Но спорить с отцом Томмазо, представителем святой инквизиции в Реймсе, а может и во всей Шампани, глупо. Однако за свои страхи и потерянные нервы я бы присудил ему высшую меру. Благодаря этому мажору у моей мамы на голове седых волос прибавилось, я уже не говорю о Перрин.

– Отец Томмазо, – подался я к инквизитору, – а не слишком ли мягким получилось наказание?

– Мягким? – удивлённо вскинул брови отец Томмазо.

– Да, мягким, – уверенно повторил я. – Мы едва не погибли, а ему за это книгу в руки и скамью под жопу.

– Сын мой, если хочешь, я могу поселить тебя в соседней с ним келье. Будете на пару отбивать поклоны и петь псалмы, и тогда на собственном опыте ты убедишься в справедливости наказания.

– Спасибо, но я предпочитаю меч и место для поединка! Что скажешь, Шлюмберже?

– Ты не рыцарь, – хмыкнул тот, – велика честь с тобой драться. Бастард.

– Ты сам-то за сколько рыцарский титул купил? Ой, извини, не ты – отец. Ливров за пятьсот?

– Да я…

– Ни в одном сражении не был! Ты даже в турнирах за пределами Реймса не участвовал, потому что уровень там выше. Да и здесь стоило появиться бургундцу, тебя моментально высекли. Ты пустышка, Шлюмберже, только в договорняках побеждаешь.

Я преувеличивал, боец из Шлюмберже был серьёзный, и не только в конных сшибках. Я видел, как нелегко с ним было дю Валю, тот реально вспотел. Но разозлить его и сразиться не просто удовлетворение за нанесённый ущерб, это и проверка меня самого. На что способен я сам? До сегодняшнего дня мне удалось завалить пару бандитов и пару алебардистов. Это не показатель. Нужен кто-то действительно сильный.

– Да ты сам кто такой? – взмахнул руками Шлюмберже. – В каких битвах участвовал? Богослов! Ты хоть знаешь, с какой стороны за меч берутся?

Я кивком указал на трупы.

– У них спроси.

– Нашёл, кого в свидетели призывать. Это наёмники, я их по десятку на раз кладу.

– Ну тогда отправляйся читать молитвы. Вперёд, монастырь ждёт. И не забудь столяра прислать.

Отец Томмазо, слушая нас, улыбался. Ему нравилась наша перепалка, и, кажется, моё предложение устроить поединок тоже.

– Дети, мои, вы словно игрушку не поделили, и готовы за это побить друг друга, – он прищурился. – Может так и надо. Луи, решай сам, на месяц в келью или честный бой с де Сенегеном.

Шлюмберже опешил, даже рот открыт от изумления.

– Вы серьёзно, монсеньор? Конечно, бой. Я выбираю бой! – и в подтверждении своего решения выхватил меч и вскинул над головой.

Отец Томмазо повернулся ко мне.

– Ты хотел этого, так получи. Эй, – он пальцем указал на одного из наёмников, – принеси мне стул, и госпоже Поладе тоже. Клещ, а ты проследи, чтобы всё было по правилам.

Непонятно, о каких правилах он толковал, вряд ли о тех, которые придумал Жоффруа де Прёйи, однако Клещ кивнул и принялся наводить порядок во дворе. Наёмников он сдвинул к конюшне, оставив возле Шлюмберже только пажа и оруженосца. Для отца Томмазо и мамы поставили стулья. Мама сидела бледная, теребя платье пальцами. Инквизитор что-то сказал ей, она кивнула в ответ.

С улицы начали заглядывать прохожие. Шум и лязг железа давно привлёк внимание любителей развлечений, некоторые сидели на ограде, другие прилипли к окнам в домах напротив. Кому не хватило места, попытались проникнуть во двор. Клещ кивнул арбалетчику, и тот закрыл ворота.

Шлюмберже начал разминаться: сбросил плащ, повёл плечами, притопнул. Сделал взмах мечом, ещё один, но уже с шагом. Паж держал наготове салад, оруженосец протянул латные перчатки. Я ждал, что нам предложат уровнять бронирование. В моём арсенале не было ни кольчуги, ни бригантины, только старенький гамбезон, так что в этом плане я серьёзно уступал противнику. Но видимо в понятие «всё по правилам» доспехи не входили. Придётся быть предельно аккуратным. Любое попадание, даже касательное, может вывести меня из строя.

Подошёл Гуго. Я кивнул:

– Рад, что ты жив.

– Да, господин, спасибо. Я вот что хотел сказать: Шлюмберже прекрасный фехтовальщик.

– Тоже мне открытие, – произнёс я с сарказмом.

– Но у него есть слабая сторона. Он слишком самоуверен.

– И в чём тут слабость?

– Он будет играть с вами. Примите его игру, претворитесь слабым. Мне доводилось видеть его тренировки. Когда он увидит вашу слабость, то обязательно раскроется.

– Ясно. Постараюсь.

Клещ хлопнул в ладоши и проговорил громко:

– Подошли ко мне!

Мы встали с двух сторон.

– Правило одно: если один запросил пощады, я даю знак, другой отступает и опускает меч, иначе получит болт в ногу. Чучельник, готов?

Арбалетчик кивнул.

– Начали!

Клещ отскочил к конюшне, я тоже сделал несколько быстрых шагов назад. Шлюмберже усмехнулся. Он держался расковано, водил плечами, поднимался на носочки, крутил головой, словно продолжал разминаться. Кольчуга не стесняла движений, он вообще казался чересчур подвижным. Шагнул влево, вправо, медленно провёл мечом по горизонтали. Сомневаюсь, что он станет играть. Гуго не прав, Шлюмберже хотел убить меня быстро, одним ударом. Его зрачки сузились, отыскивая цель и рассчитывая, куда нанести удар.

Я не стал заморачиваться и встал в длинную правостороннюю стойку. С Гуго мы отрабатывали её постоянно, ибо лучшей защиты пока не придумали. Стойка коварная, имеет множество вариаций. Всё зависит от положения рук и ног, но главное, меч держишь двумя руками перед собой, при этом передняя нога согнута, задняя вытянута. Ты превращаешься в пружину, и можешь равным образом нападать и защищаться.

Шлюмберже примерялся ко мне четверть минуты, а потом резко сократил расстояние и ударил сверху вниз. Я принял лезвие на плоскость и опустил меч остриём вниз, позволяя клинку противника соскользнуть. Шлюмберже не удержал равновесие, подался вперёд, а я ушёл назад-влево, оказавшись у него сбоку, и мгновенно нанёс укол под мышку. Острие легко пробило кольчугу, войдя в тело сантиметров на десять. Шлюмберже махнул мечом, словно отгоняя муху, но боль тут же скрутила его. Он упал на колено и начал озираться, как будто потерял ориентиры.

Шах и мат. Зрители выдохнули, а я шагнул назад и посмотрел на Клеща. Тот щурился, но никаких знаков не подавал, значит, имею право продолжать атаку. Шлюмберже сфокусировался на мне и поднялся, прижимая правый локоть к боку. Удержать меч в правой руке не смог и перехватил в левую. Признавать поражение он не собирался, слишком постыдное для него решение. Проиграть рыжему бастарду? Он, любимец всех реймских дам и девиц на выданье! Ну уж нет.

Тогда получи.

Я пошёл по кругу, всё время заходя ему за спину. Он разворачивался, но не успевал, и когда на очередном шаге запутался в собственных ногах, я нанёс укол ему под лопатку. Не глубоко. Хочет он того или нет, но я заставлю его поднять лапки вверх. Или пусть сдохнет от потери крови. Такова моя месть за мамин страх.

На следующем круге я полоснул его по голени, потом уколол под коленку. Он пытался сопротивляться, но ни сил, ни реакции не оставалось, кровь вытекала из него вместе с жизнью. Он злился, начал ругаться, тогда я сблизился с ним и навершием ударил по губам. Изо рта вместе с воплем вылетели зубы. Разбитые в хлам губы придётся зашивать, не будет он больше красавчиком, как раньше.

Отец Томмазо внимательно следил за каждым моим действием. Непонятно было, осуждает он мою стратегию или ободряет, скорее всего, одобряет, иначе бы приказал остановить бой. Поманил пальцем Клеща, сказал что-то. Клещ шагнул ко мне и сказал не громко, но так, чтобы все слышали:

– Добей его уже наконец, Сенеген, не тяни.

Я перехватил меч так, чтобы было удобнее снести Шлюмберже башку, но тот опередил меня:

– Сдаюсь, сдаюсь… пожалуйста, хватит… остановись…

Клещ крикнул:

– Поединок завершён!

Ну и слава Богу. Наёмники обступили хозяина, а я отошёл к Гуго.

– Хорошим приёмом вы его свалили, господин, – то ли похвалил, то ли позавидовал сержант. – Слили его удар, а потом шаг и укол. Мы такой приём не тренировали.

Я принял из рук Перрин кувшин с водой, половину выпил, половину вылил на себя. Холодная вода растеклась по телу ручейками, остужая кожу и нервы.

– По-итальянски это звучит как Colpi di Villano. Удар простака. На него всегда натыкаются те, кто о себе слишком высокого мнения. Потом я покажу тебе нюансы, чтобы ты тоже сбивал с них спесь.

– Спасибо, господин.

В ворота забарабанили чем-то тяжёлым, и с улицы долетело требование:

– Открывай!

Голос показался знакомым. Я двинулся к воротам, но отец Томмазо остановил меня и сделал знак Чучельнику. Тот сдвинул запор, створы стремительно распахнулись и во двор ввалилась городская стража. Стало ещё теснее, наш маленький дворик никогда не видел столько народу. Вперёд протиснулся знакомый лейтенант. Не знаю, что он собирался увидеть, но точно не валяющегося на земле Шлюмберже и меня живого и здорового. Шлюмберже стонал, наёмники пытались хоть как-то перевязать его раны. Лейтенант налился краской и, указывая на меня пальцем, прохрипел:

– Ты-ы-ы!.. Как ты посмел…

Закончить фразу он не успел, потому что отец Томмазо поднялся со стула и в своей обычной тихой манере спросил:

– В чём дело, сын мой?

Увидеть главного инквизитора лейтенант тоже не ожидал. Он поперхнулся, глазки нервно забегали. Ситуация явно была не такой, каковой должна быть. Ладно хоть догадался поклониться.

– Монсеньор… я слышал… мне передали… что в этом доме настоящее сражение. Это недопустимо. Наш город…

– Долго же ты шёл, сын мой. Сражение давно завершилось, напавшие, – он кивнул на Шлюмберже, – повержены. Тебе остаётся только арестовать выживших и забрать тела павших.

– Да, монсеньор, я так и…

Лейтенант скользнул по мне взглядом, и повернулся к наёмникам.

– Положите оружие. Каждый, кто посмеет сопротивляться, будет убит на месте.

Наёмников было больше, чем прибывшей стражи, и они вполне могли оказать сопротивление. Боюсь, в этом случае, лейтенанту не долго бы оставалось командовать, но все послушно побросали алебарды и расстегнули оружейные ремни.

– Госпожа Полада, могу я взять вашу повозку, чтобы отвести раненого? – обратился лейтенант к маме.

– Только не забудьте потом вернуть.

– Не забуду.

– И оплатить аренду.

– Аренду? – свёл брови лейтенант.

– Аренду повозки, – без тени смущения проговорила мама. – Господин Шлюмберже не гость. Он пришёл в мой дом с оружием, пытался убить меня, моего сына и моих слуг. Я не собираюсь оказывать ему любезность.

– Хорошо, я понял. Сколько вы просите?

– Сто ливров!

– Что? Сколько? Да идите вы со своей повозкой…

– Сто ливров, – произнёс отец Томмазо, жёстко глядя ему в глаза. – Цена названа. Сообщи её господину Шлюмберже-старшему. У него достаточно средств, чтобы оплатить доставку своего сына домой.

Лейтенант скрипнул зубами, словно озвученные сто ливров ему придётся выплачивать из собственного кармана, потом махнул рукой и велел наёмникам грузить Шлюмберже на повозку. За оглобли взялись сами, мул в комплектацию не входил.

На прощанье лейтенант ещё раз посмотрел на меня и кивнул: скоро встретимся. Я тоже кивнул: обязательно встретимся.

[1] Большой щит, предназначенный для защиты стрелков в бою.

[2] Шлем германского происхождения, имевший большое количество вариантов.

[3] Латная обувь.