Текст книги "Псы Господни (СИ)"

Автор книги: Олег Велесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 11

Жировик действительно проблема. Я так и не понял, насколько он близок к Батисте, если вообще близок. Это могут быть конкурирующие группировки, и тогда у меня появляется шанс сыграть на разногласиях, правда, для начала неплохо бы узнать суть разногласий. Для этого необходимо с кем-то сблизиться: или с Жировиком, или с Батистой. Батисту найти нереально, а вот где обитает Жировик, мне ведомо, только дорожка туда закрыта.

Однако сидеть на месте и ждать под какой бок вода потечёт я не могу. Будь проклята инициатива, но её снова придётся проявить.

Я подозвал Щенка.

– Пацан, ты вроде говорил, что знаешь Жировика?

– Да, господин. Но я не уверен, что он знает меня.

– Это не важно. Где он обитает, кроме «Раздорки»?

– Да много где. Он любит нищим притвориться, сядет и слушает, что люди говорят. Или, наоборот, купцом обернётся, или монахом. У него много обличий.

Сердце ёкнуло: и одно из них может быть… Батист.

Никто не знает, как выглядит мастер Батист, потому что он постоянно меняет обличья. Даже образ Жировика может быть лишь одним из многих. Теперь уж точно есть смысл встретиться с ним.

– Мне нужно, чтобы ты сходил в «Раздорку» и передал Жировику, что я хочу встретиться с ним. Но встречаться мы будем не в Рытвине…

Я призадумался: где назначить место встречи? Выбрать какой-нибудь трактир в центре города, поближе к королевской площади? Вокруг полно городской стражи, и если Жировик задумает что-то нехорошее, то осуществить задуманное будет проблематично. В памяти выскочило несколько названий, я выбрал одно…

– Знаешь трактир «Зеркальный карп»?

– Да господин, – кивнул Щенок. – Это недалеко от капитульных тюрем.

– Завтра в полдень там.

– Хорошо, господин, только…

– Что?

– Жировик не станет со мной разговаривать. Я могу передать ваши слова Заплатке, его помощнику.

– Передай Заплатке, мне без разницы.

– Ещё, господин…

– Говори.

– Вы уверены, что Жировик захочет встретиться с вами?

Упс, а вот об этом я как-то не подумал. Действительно, какой резон ему встречаться со мной? Я унизил его перед братвой, он злой, аки пёс, хочет убить меня… Ну вот пускай и попытается.

– Захочет, не сомневайся. Только пусть приходит один, иначе встреча не состоится.

Пацан кивнул и бегом бросился выполнять поручение. Вернулся к вечеру. Я весь день ходил из угла в угол, наловил бабочек на тренировке, отчего Гуго мозоль натёр на языке, повторяя: господин, внимательнее. Увидев Щенка, спросил раздражённо:

– Чего так долго?

– Значит так, – выдохнул пацан. – Заплатку я нашёл на Суконном рынке. Там были эти, которые поджигатели, но меня не тронули, только зубами скрипели…

– Короче!

– Я стараюсь, господин, вы, главное, не перебивайте, а то я собьюсь и придётся рассказывать с самого начала. Так вот, Заплатка приглядывал за теми, кто поясные сумки режет. Увидел меня и очень разозлился, стал требовать налог за прошедшие дни. Я сказал, что больше не ворую, а занимаюсь честным трудом, что отныне я слуга господина де Сенегена и что у меня послание от вас Жировику. Заплатка стал смеяться, сказал, что меня никто из банды не отпускал, и чтобы служить кому-то я должен выписаться. Выписаться, значит уплатить тройной налог за месяц. А потом один старый вор шепнул ему, что Сенеген, это тот, кто оскорбил Жировика, и тогда Заплатка потащил меня в Нищий угол. Это тот самый угол, в котором нас хотели сжечь, помните?

– Помню, дальше.

– А дальше туда пришёл Жировик. Он был одет как торговец: жёлто-синяя котта, узкие шоссы, шерстяная накидка. Я не ожидал его увидеть, поэтому растерялся, но он обещал не трогать меня и обещал отпустить без выкупа. После этого я передал ему слово в слово ваше послание. Он велел ждать и ушёл. Пока ждали, Заплатка предложил сыграть в кости. Я согласился. Я знаю, что Заплатка шулер. Он залил в свои кости свинец, и если сделать правильный бросок, то выпадают нужные числа. Но я всё равно согласился. Если ты знаешь, что кости шулерские, то надо лишь приноровиться к ним. Я проиграл шесть раз, а потом утроил ставку и выиграл. Вот!

Он раскрыл ладонь, на которой горкой лежали монеты.

– Молодец, выигрыш твой. Что потом?

– Заплатка не хотел отдавать деньги. Он пытался обвинить меня в обмане, но я сказал, что кости его, и если они с изъяном, то обманщик он, а не я. Он схватился за нож, но старый вор сказал, что если Заплатка убьёт меня, то Жировик этому не обрадуется, а когда Жировик недоволен, лучше самому себе перерезать горло. Понимаете, о чём я, господин Вольгаст?

– Господи, как же научить тебя изъясняться кратко? – взвыл я. – Продолжай.

– Ага. Когда Жировик вернулся, он велел Заплатке отдать мои честно выигранные монеты, целых двадцать три, это получается два су и одно денье. А потом сказал, что принимает ваше предложение, но также сказал, чтобы вы были один и ещё я, то есть, вы и я, а он придёт с Заплаткой.

Ну наконец-то, добрались до финала. Значит, встреча завтра в полдень. Я в любом случае собирался идти один, брать кого-то с собой, устраивать засаду не с кем, все мои люди Гуго да Щенок, да ещё Лобастый, но из него так себе боец, если только копытом кого лягнуть успеет.

Я облегчённо выдохнул, а Гуго покачал головой:

– Не ходите туда, господин. Этот Жировик… Он не честный, вы для него добыча. Он убивал. Много убивал.

– А ты лучше? Сколько человек ты положил на войне, Гуго? Да и за моими делами уже очередь из трупов выстраивается.

– Это другое, господин. Вы защищали себя, свой дом, госпожу Поладу. Я воевал… Да, многое было, не хочу вспоминать. Но жестокость оправдывается тем, что… Это очень сложно, господин, не дай Бог вам узнать подобное, – глаза сержанта перебегали с места на место, словно отказываясь видеть картинки, выплывавшие из памяти. Наконец он встряхнул головой. – На Божьем суде я отвечу за свои прегрешения – за каждое, ибо признаю́ их. А Жировик не признается никогда, ни в чём, ни перед кем. Бойтесь его. Даже если он будет заливать вас мёдом – бойтесь.

Я поморщился.

– Ты мне прям лекцию прочитал, типа, кроха сын к отцу пришёл и спросила кроха… Вот только я не спрашивал. Я уважаю тебя, Гуго, но будь добр, избавь меня от своих измышлений.

– Тогда хотя бы наденьте гамбезон и не забудьте меч.

– А это хороший совет, так и поступлю.

На встречу с Жировиком я отправился в приподнятом настроении. У меня был план: или договориться, или спровоцировать ссору и убить его. Если он действительно мастер Батист, я выиграю при любом исходе. Конечно, останутся люди, которые как бы должны отомстить мне, но тут прячется одно огромное «ОДНАКО». После смерти лидера всегда начинаются пляски на костях, то бишь, передел совместно нажитой власти. Заместители непременно примутся рвать друг друга в стремлении занять ещё не остывшее, но опустевшее место. Под этот шум различные конкуренты попытаются заново поделить сферы влияния, взять под контроль чужие территории, чужую собственность, чужих людей. Замутится такой ералаш, что разборки бургиньонов с арманьяками покажутся утренником в детском саду, и когда всё завершится, вряд ли обо мне вспомнят.

Хороший план, мне нравится, как тут настроению не подняться? Его даже зеленщица опустить не смогла. Едва я вышел из ворот, она выбралась из-за прилавка и начала тормошить меня словесно.

– О, господин Вольгаст, как я скучаю по вашим сильным рукам, – она подмигнула. – И не только я. Вы уже два дня не заходите. Ну же, давайте спустимся в мой подвальчик и пошалим.

Она говорила громко и откровенно, совсем не стесняясь прохожих.

– Извини, дорогая, шалости закончились. Больше я в твой подвальчик не спускаюсь.

– Почему же? – лицо её приняло капризное выражение.

Я ответил честно:

– Мне мама не разрешает.

Она не оценила ни юмор, ни прямоту моей души.

– Что? Мама? Эта старая ведьма? Да кто она такая? Да кто ты такой? Маменькин сынок, спрятался за юбкой! Ишь, лишил невинности, совратил, а теперь мама не разрешает? Я к прево пойду! Он из наших, из простых, он не даст в обиду бедную девушку!

Мне хотелось сказать, что на бедной девушке печать ставить негде, но не стал. Она бесспорно симпатичная, но беспорядочные половые связи и жажда денег поставили на лице печать – четыре денье в час. Ей никакой прево не поверит, будь он хоть трижды из ихних.

После криков пошли слёзы, потом опять крики, но я уже не слушал. Над головой сгущались тучи, накрапывал дождь. Ветер гнал по улице сухие листья и пыль. Ремесленники закрывали лавки. Я втянул голову в плечи и ускорился, Щенок едва поспевал, на каждый мой шаг делая два. К «Зеркальному карпу» мы добрались, когда дождь в полную силу барабанил по крышам и головам прохожих.

В трактире было светлее, чем в «Раздорке»; высокие потолки, галёрка, да и пахло лучше. Я уловил запах специй; он заползал в нос раздражающей змейкой, и я громко чихнул, привлекая внимание посетителей. Их было немного, десяток, респектабельные буржуа и несколько клириков. Они взглянули на меня и тут же потеряли интерес, возвращаясь к трапезе. Подавали в «Зеркальном карпе», как не трудно догадаться из названия, рыбу.

Подошёл человек в чистом фартуке поверх котты и с радушной улыбкой на лице. Видимо, владелец трактира – метрдотель, хотя в данный временной момент так называли лишь хозяев постоялых дворов в предместьях. Он указал на свободный стол у стены и принялся пересказывать названия блюд, от которых у меня потекли слюни.

– Варёный окунь с уксусом и петрушкой, с зелёным соусом и пирожками с щукой, – ровным голосом выводил он. – Форель под соусом «камелина» с белым хлебом, перцем и мускатным орехом. Бульон с перепелиным яйцом и кусочками прожаренного судака с укропом, луком и горячими пышками. Вино розовое, белое, молодое, выдержанное. Если господин предпочитает пиво, то могу предложить хороший английский эль. Мы закупаем его у пивоваров из Суассона, они варят его лучше англичан.

Я хотел и того, и другого, и третьего, но денег было всего десять денье – все мои оставшиеся активы. Может этого и хватит, но спросить меню с расценками, дабы убедиться в своей платёжеспособности, стеснялся. В заведениях подобного класса о ценах не спрашивают, и платят строго по выставленному счёту. Поэтому наиболее удачный вариант для меня – эль, он в три-четыре раза дешевле вина, не говоря уже о всём остальном.

– Пинту эля, – потребовал я и предупредил. – Я жду парочку знакомых. Если кто-то спросит Вольгаста де Сенегена, проводи их за мой стол.

– Да, господин, – поклонился трактирщик и отправился выполнять заказ.

Я снял плащ, бросил на стул, сам сел на соседний. Щенок услужливо протёр рукавом стол.

– Встань позади, – велел я.

Позади была стена, и он попытался втиснуться между ней и стулом, не смог и вплотную прижался ко мне боком. Его попытки в точности выполнить указание вызвали умиление.

– Пацан, не всё надо исполнять буквально. Импровизируй. Или переспроси, чтобы не оказаться в дураках.

– Понял, господин. Возьмёте меня в оруженосцы?

– Чтобы взять тебя в оруженосцы, мне надо стать рыцарем.

– Вы сильнее многих рыцарей, – с уважением проговорил Щенок. – Я каждый день наблюдаю, как вы сражаетесь с Гуго. Вечерами перед сном он рассказывает о войне, а про вас говорит, что вы неадекватный, ой… неизвестный… нет-нет… Необузданный!

– Непредсказуемый.

– Да-да, непредсказуемый. Извините, господин, я не всегда выражаюсь верно. Но я научусь. Возьмёте меня в оруженосцы?

Подошёл трактирщик и поставил кружку с пивом. Я сдул пену, глотнул. Да, это действительно пиво, а не приправленная хмелем серная кислота, какую подавала Сисила.

– Прежде чем стать оруженосцем, – вытирая губы, заговорил я, – нужно несколько лет побыть пажом. Знаешь, кто такие пажи?

– Да, господин, это слуга рыцаря.

– Верно. Это первая ступень на пути к званию рыцаря. Тут так же, как в любой иной профессии: сначала ученик, потом подмастерье, потом мастер, то бишь, сначала паж, потом оруженосец, потом рыцарь.

Я не стал объяснять ему все нюансы, например, что пажом может стать лишь мальчик благородного происхождения, но пусть помечтает, если хочет.

– Я знаю тех, – вздохнул он, – кто всю жизнь ходит в подмастерьях. У них уже волосы седые, а мастерами стать не могут. Мастера не очень-то любят пускай в свой круг кого-то со стороны.

– Здесь та же история. Кто-то становится рыцарем в двадцать лет, а кто-то так и бегает в подмастерьях до конца дней своих.

– Как вы?

Этот мальчишка мне определённо нравится: наивный, простоватый, но сообразительный и откровенный. Реально надо взять его в пажи.

– Да, мой друг, как я.

Щенок покачал головой.

– Вы обязательно станете рыцарем, господин.

– Твои слова да Богу в уши. Но… что-то друзья наши не спешат.

– Может быть из-за дождя?

– Может быть.

Дверь бухнула и в зал вошёл Жировик. Он был одет так, как вчера описал его пацан: жёлто-синяя котта, облегающие шоссы. На поясе тесак, но не дешёвенький, каковыми обычно пользуется расходная наёмная пехота, а нечто вроде кошкодёра, тяжёлого и не слишком длинного меча, чтобы можно было рубиться в тесноте. То, что Жировик умеет им пользоваться, говорил тот факт, что меч не выглядел на поясе деталью одежды. Ножны потёрты, поцарапаны, устье помято. Этим кошкодёром пользовались регулярно, и если его владелец до сих пор жив, то пользовались им не только регулярно, но и успешно.

К Жировику подсеменил трактирщик и почтительно склонился. Мне он такого почтения не оказывал, и в голову невольно залезла мысль: а тот ли трактир я выбрал для встречи? Расчёт мой строился на том, что территория будет нейтральной, но судя по уважительно-смирительной позе трактирщика, Жировика здесь знали очень хорошо.

Чёрт!

Я ещё раз присмотрелся к посетителям. Они точно те, за кого себя выдают? Не получилось ли так, что Жировик заранее договорился с хозяином и под видом обычных буржуа усадил за столами своих людей? Пусть в зале их немного, но на втором этаже могут быть ещё. Господи, да мне и этого десятка хватит!

– Щенок, – тихо позвал я, – ты знаешь кого-то из посетителей?

– Почти всех, господин Вольгаст. – Вон тот толстяк мастер цеха мясников, рядом его сын. Огромная у него харя, да? За следующим столом судебный викарий преподобный Бонне. Он служит при капитульных тюрьмах и возглавляет епархиальный суд. Сюда заходит постоянно, и этот стол в обеденное время никто не занимает. Дальше…

– Стоп. Людей Жировика среди них нет?

– Нет.

Значит, трактир тот. Но всё равно нужно быть внимательней, второй этаж по-прежнему существует и там по-прежнему могут быть люди главы рытвинских. Впрочем, вряд ли Жировик рискнёт устраивать охоту на глазах у почтенной публики, того же судебного викария например… Если только тот не состоит у него на зарплате.

В душе нарастала тревога. Надо было устраивать встречу за городом, в чистом поле, там хотя бы видно всё. Но теперь уже ничего не изменить. Если я вдруг встану и уйду… Да кто меня теперь выпустит?

Я передвинул меч так, чтобы можно было легко его выхватить, и кинул быстрый взгляд на галёрку. Тихо и темно. Широкие окна закрыты плотными ставнями по случаю дождя, и только окно в центре, забранное «лунным» стеклом, освещало середину зала и проход на кухню.

Вроде бы всё нормально, я сам себя нагнетаю. Спокойно, Дима, спокойно. Но впредь надо учитывать, что место, которое ты посчитал безопасным, в действительности может контролироваться противником. Я привык жить в безопасности, а знания о стратегии базировались исключительно на бытовом уровне и не поднимались выше понимания, чем набить холодильник на неделю вперёд. Надо отвыкать от прошлого и начинать мыслить по-другому.

Трактирщик завершил церемониал по встрече большого гостя и широким жестом указал на меня. Жировик повернулся. В лице его не дрогнул единый мускул, хотя глаза выражали такую ненависть, что у меня волосы на загривке взволновались. Но человек, допускающий проявление эмоций перед другими никогда не станет настоящим лидером, поэтому пахан рытвинских едва заметно дёрнул головой, изображая приветствие, и степенным шагом направился к моему столу.

– Ты сегодня без клевца, Сенеген? – с усмешкой проговорил Жировик.

Он снял накидку и небрежно бросил её в руки следовавшего за ним слуги, очевидно, того самого Заплатки, и сел напротив меня.

– Да, поменял на декоративную безделушку. Всё-таки я в городе, а не на поле боя. Здесь латы пробивать ненужно.

Жировик взглянул на мой меч и, так же как Ив дю Валь, по одной рукояти умудрился рассмотреть его достоинства.

– Достойная безделушка, странно только, каким образом она оказалась у такого мелкого дворянчика… Но не будем об этом. Итак, ты хотел встретиться. Я здесь.

Я не стал реагировать на «дворянчика», хотя это наверняка была домашняя заготовка, предназначенная разозлить меня, и задал вопрос в лоб:

– Ты Батист?

Жировик приоткрыл рот, обернулся к Заплатке. Тот попеременно изобразил на лице непонимание, недоумение и расстройство живота. По этим мимическим испражнениям без пояснений стало ясно, что версия моя ни к чёрту. Ну что ж, по крайней мере этот момент выяснили. Теперь надо выяснить друзья они или нет.

– Пардон, мон ами, – развёл я руками, – ошибся, виноват, больше не буду. Надо же глупость какую брякнул, спутал тебя с твоим другом.

Подошла улыбчивая девица, поставила перед Жировиком глиняный кувшин на две пинты и стакан, отдельно на тарелочке выложила фруктово-ягодный натюрморт. Пожелала bon appétit и ушла, вихляя задом, неплохим, надо отметить, задом. Заплатка взял кувшин и до краёв наполнил стакан розовым вином.

Жировик молча разглядывал меня, постукивая пальцем по столешнице, потом взял стакан и, не расплескав ни капли, осушил до дна. Заплатка тут же наполнил его снова.

– Хочу из тебя чучело сделать, – не вдаваясь в подробности, поделился планами на будущее Жировик. – Не люблю наглых и рыжих, такие хуже сарацин. Набью твою шкуру соломой и поставлю возле Вельских ворот, пусть народ любуется.

Судя по этому спичу, Жировик побывал в странах Магриба, иначе, где ещё он мог так близко узнать сарацин. Либо, как вариант, участвовал в битве при Никополе[1]. По возрасту вполне подходит. Сейчас ему под пятьдесят, ровесник Гуго, а тогда могло быть пятнадцать, самое время отправится в первый поход. Если он действительно принимал участие в той битве, то ему несказанно повезло, ибо почти все её участники пали смертью храбрых под ударами турецкой кавалерии.

И на этом биографические данные пахана рытвинских исчерпывались. Что было дальше, как всё сложилось, почему он докатился до жизни такой – хрен знает. Средневековая Европа не социальные сети, где каждый выкладывает о себе всю подноготную, да ещё снабжая её фотографиями. Нет, здесь за лишнее слово можно лишиться имущества, а то и жизни.

Собственно, мне подробности и не требовались, и без них было видно, что Жировик человек с амбициями, скрытный, злопамятный и умный. Даже если мы найдём сейчас общий язык и придём к соглашению, меня он не забудет: подловит и действительно сделает чучело. Хочу ли я стать чучелом? Однозначно нет. Я так прямо ему и сказал:

– Сейчас меня убить попробуешь или позже?

– Думаю над этим.

– Пока думаешь, я кое-что продемонстрирую.

Мгновенным движением я выхватил меч из ножен и приставил остриё к его горлу. Заплатка побледнел и отступил на шаг назад, Щенок восхищённо выдохнул, а я тем же движением вернул меч в ножны. Из посетителей никто ничего не заметил, все как чавкали, так и продолжали чавкать.

– Как тебе такое?

– Красиво, – улыбнулся Жировик. – Я про меч. Действительно достойная безделушка, не ошибся.

На лице не отразилось никаких эмоций. Сплошная холодность. Даже не вспотел падла, хотя не мог не понимать, что я способен убить его, не сходя с места. Я мог убить его уже второй раз, но по непонятным для нас обоих причинам до сих пор этого не сделал.

Но всё же Жировик оценил мой жест доброй воли.

– До первого снега. Я даю тебе время до первого снега. Живи, дыши, наслаждайся. А потом беги, иначе сделаю то, что обещал.

Он встал и ушёл, оставив недопитый кувшин на столе. Не расплатился. Надеюсь, трактирщик не включит его в мой счёт.

[1] Битва между турками и объединёнными силами крестоносцев в Северной Болгарии близ города Никополь, состоявшаяся 25 сентября 1396 года.

Глава 12

Не так я планировал встречу с Жировиком. Она должна была завершиться либо его смертью, либо взаимовыгодным договором. Но я снова не убил его, ничего не выяснил о Батисте и не заключил никакого договора. Раздолбай.

Я всё делаю не так, неправильно, как говорила Катя: туплю. И она права. Я тупил, когда влюбился в неё, тупил, когда верил ей и туплю снова, думая, что выберусь из всех этих средневековых передряг без посторонней помощи.

Впрочем, я готов просить помощь, но у кого? У меня ни связей, ни денег, одни только враги и проблемы. И никакого опыта в решении подобных задач. Всё на ощупь, словно в темноте, отсюда постоянные ошибки и балансирование на грани.

– Пацан, спроси трактирщика, сколько я должен за пиво.

Щенок живчиком метнулся к хозяину и тут же вернулся.

– Нисколько не должны, господин. Он очень рад, что вы являетесь другом господина д’Ожьё, поэтому сегодня он с вас плату не потребует.

– Какого господина?

– Д’Ожьё. Это второе имя Жировика. А может первое, я точно не знаю. Он использует его, когда хочет выглядеть обычным человеком. Но всё равно все знают, кто он на самом деле, и уважают.

Боятся, если уж говорить откровенно. Но дело не в этом. Знать бы заранее, что денег с меня не возьмут, заказал бы рыбу. Хоть поел бы нормально на халяву.

Я накинул плащ на плечи и направился к выходу.

Дождь пошёл на убыль, но прекращаться окончательно не спешил. По улицам текли ручьи, сточные канавы переполнились, и чтобы не утонуть в грязи приходилось жаться к домам, где местные жители выкладывали из битого камня и соломы жалкое подобие тротуара. Худо-бедно улицы были замощены лишь перед собором, на площади у королевской резиденции и там, где двигалась торжественная процессия во время коронации. Улицы, ведущие к моему дому, к таким местам не относились, поэтому Перрин, увидев меня, всплеснула руками:

– Бог мой, господин Вольгаст, как же вы извозились! Немедленно снимайте боты и плащ, я их почищу.

Я послушно разулся. Хорошо, когда у тебя есть слуги. Раньше я не знал этого счастья, а теперь не представляю, как жить без них.

Отдав Перрин плащ, прошёл к камину. Он был холодный, мама не распорядилась протопить его. Я хотел крикнуть Гуго, но тот сам появился на пороге с охапкой дров.

– Как прошло? – спросил сержант, укладывая поленья в камин.

Я пожал плечами.

– Понятно, – он сунул трут между поленьями и ударил кремнем о кресало, высекая сноп искр. – Я сразу говорил, что это бессмысленно. Он угрожал вам?

– Сказал, если не уберусь из города до первого снега, то сделает из меня чучело, – медленно без энтузиазма проговорил я.

Гуго подул на трут, вспыхнул огонь, охватил сухое полено и потянулся вверх острыми язычками.

– Он сделает… если обещал. Пока вас не было, я с одним знакомцем поговорил. Сейчас он монах в монастыре Святого Ремигия, прежние грехи замаливает. Благочестивым стал, а когда-то мы вместе кабошьенов в Париже[1] вешали. Я спросил про Жировика, так он посоветовал с ним не связываться. Этот Жировик у мастера Батисты правая рука. Знакомец мой до того, как в монахи податься, полгода на Жировика работал. Так что, господин, лучше вам до первого снега из города уйти. Да и нам вместе с вами. Круто мы тесто замесили, только, боюсь, хлеб из него жёсткий получится, не прожуём.

Не замесили, а замесил. Я! Вещи надо называть своими именами, иначе никогда из детского возраста не выйду.

Я ударил кулаком по столу.

– У меня было две возможности убить его. Две! И что?

– Это бы ничего не изменило, господин. Дело не в Жировике, убьёте его, придёт другой. Дело в мастере Батисте. Надо было сразу дом продавать. Переселились бы в предместье или уехали в Бурже, как предлагала госпожа Полада.

– Умный ты слишком, – огрызнулся я. – Горазд чужим добром разбрасываться. Я родился здесь, вырос, каждую крысу в подвале по имени знаю. Мне проще умереть, чем продать.

– Ваше право, – вздохнул Гуго. – Только дом можно другой построить, или купить. А жизнь другую не купишь. Поверьте, господин, я много раз видел, как умирают люди, но ни разу не видел, чтоб воскрешались.

– Богохульство… – проговорил я уставшим голосом и протянул руки к огню. Тепло от ладоней перешло к плечам, потом к груди. Сквозь закрытые ставни слышалась капель. Дождь в Реймсе явление не редкое, особенно летом и осенью, а снег… В прошлом году первый снег выпал в ноябре, так что у меня два месяца. Два месяца, чтобы…

– Господин! – в зал вбежал Щенок. – У ворот городская стража. Много. С ними лейтенант. Он требует вас.

Чёрт, городская стража – это не к добру. Я резко поднялся.

– Гуго, узнай, что им нужно. И не пускай ни в коем случае. Я… Я сам к ним выйду…

– В этом нет необходимости, господин де Сенеген.

Сдвигая Щенка в сторону, в зал вошёл молодой мужчина в сюрко с гербом города Реймса. Мгновенно возникло понимание, что это и есть тот лейтенант. Лицо вроде бы знакомое, но где встречались не помню. Он вошёл один, сопровождавшие его солдаты остались во дворе. Сколько их, я не видел, но судя по производимому шуму, перекрывающему шум дождя, не меньше дюжины. Честь для меня, обычно больше трёх-четырёх человек не посылают. Да ещё лейтенанта. Для полного парада знаменосца и барабанщика не хватает.

По лестнице спускалась мама.

– Что вы забыли в моём доме, господин лейтенант?

Одной рукой мама держалась за перилла, вторую подняла к груди. В глазах и голосе холод, под его воздействием даже огонь в камине приуныл и начал затухать.

– Госпожа Полада, – лейтенант склонил голову. – Прошу прощения, но я к вам по долгу службы.

– Что же вы хотите от меня?

– Не от вас, госпожа Полада, – лейтенант кивнул в мою сторону. – Ваш сын. Мне нужен он.

Мама подошла ко мне и встала рядом. Я уже понимал, с какой целью явилась стража. Не думал, что они явятся так быстро, честно говоря, вообще не думал, что явятся, но мастер Батист давил на все рычаги. Может и прав Гуго, хрен с этими крысами, надо продать дом.

Лейтенант расправил плечи.

– Господин де Сенеген, старшина цеха каменщиков и штукатуров Жан Мишель от имени городского совет Реймса обвиняет вас в намеренном распространении ложных слухов о пожаре. Вы призываетесь к ответу, и потому должны проследовать за нами в капитульные тюрьмы, где в ближайшее время состоится суд.

– Насколько «в ближайшее»? Ночь приближается.

– Об этом вам сообщат магистраты из канцелярии прево господина Лушара.

Мама повернулась ко мне и взяла за плечи.

– Не спорь, ты должен пойти с этим человеком, сын. Тебе лишь сообщат, когда состоится суд, и после этого отпустят.

Я расстегнул пояс, обмотал его вокруг меча и протянул Гуго. Снял перстень с пальца, сунул ему в ладонь.

– Береги, сержант.

Поклонился маме. Она поцеловала меня в лоб и перекрестила. Закутался плотнее в плащ и вышел во двор. Там стоял целый отряд. На знаю, что наплели стражникам, но когда я появился, они резво подобрались. Их действительно было около дюжины. Снаряжены достаточно однообразно и вполне себе сносно: сюрко, щиты-экю, бацинеты[2] с кольчужным оплечьем, дешёвые мечи. Делая вид, что не замечаю их настороженных взглядов прошёл между ними к воротам. Лейтенант следом. Уже на улице он догнал меня и пошагал рядом. Со стороны и не поймёшь сразу, кто у кого под охраной.

Зеленщица раскладывала на прилавке пучки лука и петрушки. Уставилась на меня, сдвинув брови, проводила взглядом до середины улицы и уже в спину прокричала:

– Приду посмотреть, как тебя вешают, Сенеген!

Я не стал объяснять ей, что дворян не вешают, да и вообще, за распространение ложных слухов максимум, что мне грозит, штраф. Конкретную сумму называть не стану, но, думаю, двадцать или тридцать су заплатить придётся. Если они, конечно, докажут мою вину.

– Не помнишь меня, Вольгаст? – спросил вдруг лейтенант.

Я не помнил его. На вид немногим старше меня, такого же роста, комплекции, от топающей позади стражи ничем не отличается, разве что вместо бацинета на голове красовался кабассет[3], украшенный жидким султаном из непонятного набора птичьих перьев, что, впрочем, не мешало ему смотреться на общем фоне более элегантно. Очевидно, мелкопоместный дворянин, благодаря связям в бюро бальи получивший должность лейтенанта, то бишь, заместителя капитана городского гарнизона. Хотя наверняка мы встречались. Мой предшественник отличался неуёмным нравом и любил потусоваться с местной золотой молодёжью. Как ему это удавалось без серьёзной финансовой поддержки – загадка.

– Ну как же, – подмигнул лейтенант. – Помнишь в начале лета на кладбище Сен-Жак? А потом ещё в игорный дом перебрались? Я проигрался, занял прилично, снова проигрался. Если бы отец узнал… А ты положил голову на стол и сказал, что ставишь её против моего долга. Я метнул кости и выиграл. Никогда эту ночь не забуду!

– Пьяные наверно, были?

– Пьяные не то слово.

Я хмыкнул:

– Слушай, если я спас тебя от позора, может отпустишь меня?

Спросил так, на авось, совершенно не надеясь, что летёха поведётся на просьбу. Да и ни к чему это. Обвинение в распространении слухов так себе преступление, серьёзных проблем не предусматривает. Вручат повестку на ближайшее судебное заседание и отправят домой. Но лейтенант закусил губу. Мог бы отшутиться, а он начал юлить:

– Не могу, меня со службы выгонят. Отец сказал, если опять куда-нибудь вляпаюсь, из завещания вычеркнет.

Я ухватился за его слова и сказал не без злорадства:

– А ведь я ради тебя жизнью рисковал.

До капитульных тюрем мы больше не проронили ни слова. Лейтенанту было неприятно, что судьба свела нас в такой ситуации, а я всем видом показывал, какая он сука.

В капитульных тюрьмах до сегодняшнего дня я не был ни разу. Мимо проходить случалось, но то, что позволяла разглядеть с улицы высота ограждающей стены, напоминало безыскусное обветшавшее строение в три этажа в виде донжона. Углы закруглены, парапет снабжён зубцами. Иногда возникали силуэты людей, скорее всего, часовых. Не сильно ошибусь, если предположу, что капитульные тюрьмы в прошлом входили в единую с Реймсом систему обороны. Возможно, это остатки римских фортификационных сооружений, воздвигнутых ими на месте Дурокортера, древнего города гальского племени ремов.

Ворота открылись, мы вошли… и я понял, что быстро отсюда не выйду. За спиной грохнула задвижка, меня схватили под руки и повели к небольшой кузне справа от входа. На железных крючьях висели кандалы, цепи, деревянные колодки, ошейники. Кузнец смерил меня взглядом, снял со стены кандалы и приладил к моим запястьям.