Текст книги "Псы Господни (СИ)"

Автор книги: Олег Велесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Псы Господни

Глава 1

Тучи над головой и близкие раскаты грома обещали грозу. Если хляби небесные разверзнутся, можно забыть не только о поединке, но и обо всём остальном. Досадно… Маршал турнира поглядывал вверх, хмурился, герольды замерли в ожидании его решения.

Я мысленно торопил: давай, давай, время есть, успеем. Пока гремит гром – это не страшно, да и первые капли не помешают. К тому моменту, когда земля пропитается водой и превратится в месиво, всё будет кончено.

Мой противник стоял, положив меч на плечо, готовый по первому звуку боевого рога нанести удар. Нас разделяли три шага, и он как обычно верил, что дотянется до меня. Что ж, если не боится напороться на встречный прямой, пусть попробует. Два месяца назад на фестивале в Воронеже я подловил его этим приёмом. Хорошо, что кончики мечей затуплены, а сами мы облачены в доспехи, иначе лежать ему на ристалище с разорванным горлом.

Увы, но наши поединки давно перестали быть игрой, и когда-нибудь я убью его или он убьёт меня, ибо кроме азарта между нами прочно поселилась ненависть.

Удивительная штука – жизнь. Всего-то год назад мы были друзьями. Дружили с детства. Оба любили книги, в которых герои сражались на мечах, и вместе с ними, как настоящие рыцари, сражались и мы. Это обоюдное увлечение послужило основой для клуба исторической реконструкции «Двенадцать ливров». Началось всё со школы. Доспехи делали из картона, мечи из палок. Со временем стали присоединяться другие ребята. Сосед из второго подъезда, Николай Львович, бывший когда-то чемпионом области по фехтованию, сначала в шутку, а потом всерьёз занялся нашим обучением. Из дворовой компашки, краской написавшей на стене хрущёвки Château de Chinon, мы превратились в респектабельную команду, которая начала выступать на турнирах и фестивалях, нарабатывая опыт и завоёвывая авторитет.

Дела шли на лад. Постепенно обросли знаниями, доспехами, знакомствами. Участвовали во всех пеших дисциплинах, я предпочитал две: «меч-щит» и «длинный меч». Мне было одинаково комфортно фехтовать хоть правой, хоть левой рукой, кажется, это называется амбидекстр, и я часто менял местами щит с мечом, выводя соперника из равновесия и заставляя его ошибаться.

Человек, стоявший сейчас напротив, знал о моей способности и привык противостоять ей. Он в нетерпении взмахнул мечом и обернулся к маршалу. Тот как будто не замечал направленного на него взгляда, жестом подозвал герольдов и стал что-то обсуждать с ними. Я молча и без лишних движений ждал результата переговоров судейской команды. Наш поединок должен был определить, кто станет первым в дисциплине «длинный меч». Заканчивался второй день турнира, и если сейчас мы не выясним этого, то придётся откладывать решение до следующего раза.

Упала первая капля, за ней вторая. Дождь с неохотой забарабанил по натянутым полотнищам шатров. Зрители на трибуне раскрыли зонтики. Дамы, одетые в платья эпохи высокого Средневековья, засмеялись, некоторые поспешили под навесы, над головами других рыцари подняли щиты.

Сверкнула молния, ударил гром, начало быстро темнеть. Маршал сложил руки рупором и прокричал:

– Поединок между претендентами на главный приз в номинации «длинный меч» откладывается на неопределённое время.

Он побежал в судейский шатёр, мой соперник в раздражении окликнул его:

– Маршал, ты о чём вообще? Слышь? Какое нахер «откладывается»! Это даже не дождь, так, несколько капель. Дай сигнал!

Его не услышали, а скорее всего, не захотели услышать.

– Маршал, да ты чё там, глухой? Сигнал, говорю, дай!

Я проговорил негромко:

– Успокойся, Кураев, успеем ещё настучать друг другу по головам.

– Да пошёл ты…

Ввязываться в дискуссию: дурак, сам дурак! – я не стал, ни к чему нервы тратить. Кураев широким шагом двинулся за маршалом, на ходу продолжая уговаривать того не отменять поединок, а я направился к своему шатру. Внутри, кроме длинной скамьи, стола и предметов обихода, не было ничего. Убранство абсолютно спартанское, любые вещи, не относящиеся к Средневековью, запрещались правилами. Даже разговаривать организаторы требовали в определённой стилистике, типа, мадам, вы сегодня так выразительно красивы. На мой взгляд, это чушь, никто не может утверждать, как именно говорили в то время. В языках я не силён, но даже мне ясно, что тогдашний старофранцузский – это смесь романских диалектов на основе вульгарной латыни. Вот на подобной смеси мы и должны разговаривать. Хех, хотелось бы послушать, как эта смесь звучала в реальности.

В шатёр вошёл Николай Львович. Невысокий и очень подвижный. В прошлом месяце ему стукнуло семьдесят два, но по реакции он превосходил половину бойцов нашего клуба.

– Дима, давай помогу с доспехами, – и не дожидаясь ответа расстегнул на мне горжет, занялся ремнями на кирасе. – Дождь скоро не закончится, маршал сказал, что турнир завершён, победитель в вашей номинации будет определён путём подсчёта общего количества очков. Насколько я знаю, у Игоря на два больше, так что… – Николай Львович развёл руками.

Мне было всё равно: проиграл, значит, проиграл, не корову, в конце концов. Да и победа, по сути, так себе, бумажная, посмотрим, кто станет первым в реальном поединке.

– Где сейчас Кураев?

– В судейском шатре, продолжает уговаривать маршала. Ты же знаешь, он не любит выигрывать по очкам, тем более что в номинации «меч-щит» победил ты. Так что быстро он от них не отступится.

– Дисквалифицируют его когда-нибудь, допрыгается.

– Изгонят с позором, – поднял палец Николай Львович. – Здесь это называется так.

– Ах да, мы же в Средневековье.

– Не кощунствуй, Стригин, – донёсся от входа женственный голос. – Не смей говорить о Средневековье в уничижительной форме. Это наша жизнь.

Я вздрогнул. Катя… Лёгкими шажками она прошла к столу и улыбнулась.

– Николай Львович, позвольте я сама помогу Дмитрию с доспехами.

– Катрин, как я могу отказать тебе? Конечно… – он поклонился и глянул на меня искоса. – Пойду в шатёр обслуживающего… пардон, в палатку для слуг. Она тут рядышком, если что – зовите.

Я попытался встать. Катя не должна здесь находиться, она жена Кураева. Если он увидит, или узнает, или кто-то скажет ему… Очень не хочется скандала. Но Катя положила ладони мне на плечи и слегка надавила. Потом быстро начала расстёгивать ремни, бросила на пол кирасу, наплечник. Движения были точными, ничего лишнего. Каждый ремешок и каждая деталь доспеха для неё давно стали знакомы, а когда мы встретились впервые, она с трудом могла отличить кирасу от подола.

В то время она была моей. Познакомились мы на турнире, она пришла поглазеть на невиданное зрелище, а я гонял кого-то по ристалищу. Кого именно не помню, может быть и Кураева, разумеется, взял первое место, подошёл к трибунам, поднял забрало и… С тех пор Катя ездила со мной повсюду. Любовь наша была яркая, шумная, многие жаловались на стоны из шатра и гостиничных номеров. Нас это забавляло, и мы старались, чтобы жалоб было больше. Однако выпускник археологического факультета с неопределённым будущим не может долго удерживать внимание такой женщины, и в какой-то момент Катя решила, что мой лучший друг Игорь Кураев подходит ей больше. Решила – и без долгих раздумий поменяла меня на него.

На этом дружба закончилась, ибо невозможно находится рядом с теми, кого любил, и делать вид, что ничего не произошло. Но что самое интересное, Игорь ненавидел меня сильнее, чем я его. Казалось бы, он увёл у меня женщину, должен чувствовать вину, но в реальности начал ревновать ко мне. Да и не шумели они в шатрах, как мы когда-то. Катя, Катя…

Я попытался отстраниться.

– Послушай… ты же замужем.

– И что? Мне это не мешает.

– А мне мешает. Игорь мой друг. Пусть и бывший.

– Не очень-то он вспоминал о вашей дружбе, когда дарил мне подарки.

– Его проблемы. Каждый дружбу воспринимает по-своему. Да тут уже и не в дружбе вопрос. Ты могла не принимать его подношения.

– Кольцо с бриллиантом? Шутишь? Или айфон за сто пятьдесят штук? Знаешь, Стригин, сердце женщины полевыми ромашками не завоевать.

– А как же любовь?

Катя засмеялась. Смех был не напускной, из глаз её выступили слёзы. Она осторожно вытерла их кончиками пальцев.

– Ты такой наивный. Поэтому и нравишься мне. Если бы мой папа, а не кураевский, открывал ногой дверь в администрацию губернатора, плевала бы я на всех, кроме тебя. Ну ей Богу, с тобой не соскучишься. И дети у нас были бы смешные. Трое. Не уверена, что все от тебя, но один бы точно твой. Знаешь почему? Чтобы смотреть на него и смеяться. Ну что, Стригин, постараемся над наследником, пока есть возможность? Торопись, а то ведь передумаю. Ну?

Мне стало неприятно. Поведение Кати никогда не отличалось нравственностью и аскетизмом, но я смотрел на это сквозь пальцы и думал, что она обязательно изменится. Поженимся, всё станет по-другому. Замужняя женщина смотрит на мир иначе. Но вот она замужем, и не просто ничего не изменилось – стало хуже. Бедный Игорь. Или уже можно называть его оленем? А если он сам позволяет ей это? Есть же пары, которые разрешают супругам искать приключения на стороне.

– Знаешь, что…

От Кати исходили такие потоки сексуальности, что все мысли… Правильно, неправильно… Господи, да пошло всё к чёрту! Если Игорь поступил со мной так, почему мне нельзя? Хотя бы отомщу.

Я обхватил Катю за бёдра, она встряхнула волосами, оскалилась, словно львица. Её игривость всегда вызывала во мне дикие фантазии. Обида по-прежнему давила на грудь, но как же я по ней соскучился. Как я соскучился!

Очередной раскат грома встряхнул шатёр. Но это не пугало, наоборот. Я провёл ладонью по её спине, нащупал завязки, дёрнул шнуровку. Платье на плечах распахнулось, я припал губами к её шее…

– И-и-и… как это понимать?

С улицы вместе с ветром вошёл Игорь. Обычно он обходил мой шатёр стороной, но сегодня впервые за год решил изменить маршрут. Лицо пока ещё хранило спокойствие, но это ненадолго. Осознание происходящего уже кривило рот, глаза наливались яростью. Я отметил мысленно: оружия нет. Наверняка оставил в своём шатре. Снял рукавицы, шлем, отстегнул наплечники, но не смог справиться с креплением кирасы и пошёл искать жену. Нашёл.

– Мы просто разговаривали, – без тени смущения проговорила Катя.

– Разговаривали? Просто разговаривали? Я, по-твоему, слепой? Слепой⁈ Платье поправь, корова, всё вымя наружу вылезло!

Он потянулся к ней, я встал между ними.

– Стоп, Игорь. Давай без нервов.

– Что? Без нервов? Без нервов. Стригин, не делай из меня дебила. Ты её… Как ты мог, как? Я думал ты друг, а ты… Да кто ты после такого?

Он рванулся ко мне, я вытянул руку, удерживая его на расстоянии.

– Успокойся! Вдохни и выдохни, сосчитай до десяти, потом поговорим.

Но объяснять Игорю что-либо сейчас было бесполезно. Он лез в драку. Я отступал, продолжая удерживать его на расстоянии. Катя пыталась разъединить нас, что-то кричала, но разве можно развести двух сцепившихся самцов? Носком тяжёлого ботинка Игорь ударил меня по голени, я зашипел и без размаха всадил ему в челюсть. Его повело, он схватился за край стола. Подскочила Катя, помогла устоять.

Игорь задышал, боевой запал пошёл на убыль. Это к лучшему. Если сейчас мы подерёмся, нас изгонят с позором, и наверняка не допустят на следующий турнир. Меня так точно. На кулаках Кураеву со мной не равняться, а если я разозлюсь, то одним ударом он не отделается. И кто тогда после этого станет крайним?

– Я тебе сделаю, – он ткнул в меня пальцем. – Сделаю! На коленях ползать будешь, мразь.

На коленях – это он преувеличил, для подобного я слишком сильно себя уважаю, однако устроить мне проблемы он действительно может. Папа – друг губернатора, топ десять среди бизнесменов города. Как говориться, деньги и связи решают всё.

– Игорь, прекрати, – встряхнула его Катя. – Ты о чём?

– Да ты, шлюха!..

Он влепил ей пощёчину.

Где-то снаружи пронзительно закричали, резко пахнуло горелым. Меня отбросило на скамью, опрокинулся стол, рядом упал Игорь. Он тут же перевернулся и встал на колени, протягивая руку ко входу. Возле опорной стойки лежала Катя. Я медленно поднялся, в голове гудело. Ветер играючи сорвал шатёр и понёс куда-то. Над трибунами поднимался дым. Языки пламени лизали деревянные конструкции и рвались вверх по портьерам. Это было так впечатляюще красиво, что хотелось рассмеяться. И я рассмеялся.

Глава 2

– Toi drôle, petit serpent?

Я понял каждое слово из сказанного, однако плотный мужчина ростом чуть ниже меня, гнусаво повторил:

– Тебе смешно, змеёныш?

Одет он был в дублет со стоячим воротником и в узкие штаны – шоссы. На ногах кожаные боты с длинными носами, на бёдрах дворянский пояс и меч. Обычный набор средневекового мачо. Таких на турнире полно. Ходят, обхаживают дам, разбрасываются любезностями, задирают участников. Как правило, это статисты из местных клубов, в силу определённых причин не выступающие на турнире. Я сталкивался со многими из них, но конкретно этого не видел ни разу. Лет тридцать, лицо ничем не примечательное, разве что брови чересчур широкие. Кто он такой, чтобы хамить мне? От Кураева я ещё готов стерпеть, а от этого наглеца терпеть не стану.

Я шагнул вперёд, сокращая расстояние, и по всем правилам, с доворотом корпуса, всадил ему левой в челюсть. Бровастый лязгнул зубами и перезревшей листвой осыпался на землю. Я встал в правостороннюю стойку: есть ещё желающие?

К моему удивлению, желающие нашлись, причём, сразу двое, только использовать они собирались не кулаки. Один выставил его перед собой дешёвенький меч, второй выдернул из-за пояса клевец. Я по привычке потянулся за бастардом[1], с досадой вспоминая, что положил его на стол. Странно, но меч висел на поясе слева, что тоже странно, ибо я всегда вешаю его справа, специально под левую руку. Но бог с ним, мы и правой можем.

Я вытянул меч, сделал кистевой мах. Обычно такое движение отпугивает всяких малахольных идиотов. Эти не испугались.

– Пацаны, вы реально решили поединок устроить? Маршалу это не понравится. За нападение на участника, вас однозначно с турнира выпрут.

Мои доводы проигнорировали. Кажется, эти ребята не понимали всей глупости своего положения, и стали обходить меня с двух сторон. Я не собирался давать им преимущества, шагнул к мечнику, и прежде, чем тот успел что-то сделать, нанёс удар плашмя по голове. Рисковые, однако, чуваки, вышли на поединок в одних лишь стёганках. Оглушённый мечник упал на задницу, из разбитого лба потекла кровь. Я развернулся ко второму. Клевец – оружие серьёзное и весьма опасное, но только если умеешь с ним обращаться. Я умел, противник передо мной нет. Он замахнулся, заорал, пытаясь напугать меня. Я шагнул вперёд-вправо, перехватил вооружённую руку и рывком отправил его в объятья мечника.

– Вы совсем дурные? Если вам Кураев заплатил, то вы однозначно продешевили. Или он что-то другое обещал?

Начал приходить в себя бровастый. Он перевернулся на бок, и, кряхтя, встал на четвереньки. К нему подбежал одетый как паж подросток и помог подняться.

– Ты… – бровастый глубоко вдохнул и захрипел. – Ты поплатишься, Вольгаст… поплатишься. И мать твоя, эта старая ведьма. Гореть вам на костре! Лучше убирайтесь с моей земли. Завтра я приведу больше людей.

Он говорил загадками. Слова вроде бы понятны, но фразы как будто из другого мира. Или это последствия удара? Не очухался ещё.

– В травмпункт сходи, – посоветовал я. – Похоже, у тебя с головой проблемы.

Он не ответил, и с пажом под руку поковылял к воротам, стража потянулась следом. Второй охранник попытался подобрать клевец, но я наступил на него и поцокал языком.

– Не торопись, уважаемый. Что с воза упало, то уже не ваше. Это я оставлю себе в качестве оплаты за причинённые неудобства.

Я поднял клевец. С виду вещь не дорогая, без инкрустаций и гравировок, но достаточно оригинальная. Боевая часть насажена на деревянную рукоять, с одной стороны напоминает клюв ворона слегка загнутый книзу, с другой – небольшой молот с насечкой. Верхняя часть рукояти примерно до середины усилена железными лангетами, нижняя обмотана кожей. Вес около килограмма, длина сантиметров восемьдесят-девяносто. Хороший инструмент для пробивания защиты: хоть кольчуги, хоть бригантины, хоть полноценного рыцарского доспеха, главное, знать, куда бить и как. А если врезать молотом по наковальне, в смысле, по шлему, то мозги легко могут выплеснуться через забрало. Хорошая игрушка, оставлю себе.

– Сынок, он вернётся…

– Погодите, мама, – привычно проговорил я и осёкся.

Позади меня стояла женщина в длинном зелёном платье. На плечах коричневый плащ, светлые волосы убраны под чепец, на груди серебряная цепочка с кулоном в виде экю. Я… Это не моя мама, нет. Моя мама умерла одиннадцать лет назад, и никакую другую отец в нашу двухкомнатную хрущёвку не приводил. И…

Почему нет дождя? Он только что лил, молния угодила в трибуны. Я собственными глазами видел, как разбегаются зрители. Кто-то кричал, кажется, Катя, а Игорь полз к ней на четвереньках. А сейчас я стою посреди небольшого двора. По правую руку двухэтажный фахверковый дом под черепичной крышей, позади конюшня, слева глухая стена соседнего здания, рядом пожилой мужчина с топором и весьма решительным видом. Женщина, назвавшая меня сыном… Я вспомнил её имя: Полада. Она действительно моя мать, вот только я не её сын, во всяком случае, не разумом.

В голове всё смешалось, нахлынули воспоминания, которые никогда моими не были. Они зависли перед глазами как картинки и пролистывались, пролистывались, пролистывались…

Я – это не я, и время не моё. Есть зеркало? С фоном всё ясно. Если учитывать одежду бровастого и строения вокруг, то это позднее Средневековье или около того, конкретный год можно назвать лишь приблизительно. А вот внешность… Зеркало есть? Я должен увидеть себя!

Я рванул в дом: большой светлый зал, камин, длинный стол, стулья, портьеры на стенах. Всё это знакомо и в то же время абсолютно чужое. На втором этаже моя комната и комната матери, но никаких зеркал там никогда не было. Зеркало – слишком дорогое удовольствие, и пусть мой отец сеньор де Сенеген, сам я – бастард. Незаконнорожденный ублюдок! А этот дом, двор, конюшня – инвестиции отца в моё будущее. Однако месяц назад он умер, и теперь его законный сын и наследник пришёл забрать выданные инвестиции обратно.

Информация валилась снежной лавиной. Тот бровастый и есть новый сеньор де Сенеген. Не знаю, вправе ли он требовать от нас что-либо, но в любом случае, это не у него проблемы с головой – у меня.

Я попал. Я очень серьёзно попал. В другую эпоху.

Можно, наверное, завыть волком, вот только вряд ли это поможет. Другая эпоха. Что делать? А если это сон?.. Я с силой ударил себя по щеке. Ничего не изменилось, только захотелось завыть от боли. Значит, не сон. Я в Средневековье, в Средневековье, в Средневековье. Повтори это ещё хоть сто раз, всё равно я – в Средневековье!

Стоп. Если я в Средневековье, первым делом надо успокоиться. Сейчас ничего не изменишь: бей себя, убивай – всё равно я в Средневековье. Сука, задрало это слово!

На глаза попался кувшин. Вода? Вино! Я залпом осушил его и застыл, чувствуя, как спокойствие возвращается в душу – неохотно, медленно, но всё-таки возвращается. Значит… Значит, я – господи, смешно произнести – попал в какое-то туманное прошлое. Бог с ним, поверим, хотя как тут не поверить? Я же не сплю, это мы уже выяснили. Что ещё нужно знать? Как я выгляжу. Да.

Зеркал нет, чего-то полированного, где можно в искажённом виде рассмотреть своё отражение, тоже нет. На ощупь… На ощупь вроде молодой, собственно, память подсказывает, мне двадцать два, высокий, волосы длинные, собраны в хвост и… Рыжие? Не могу пока сказать точно. Зато физически развит, без изъянов. Ну хоть за это спасибо…

В зал вошла мама, села с края стола, положила перед собой руки. Спина прямая, лицо ледяное и, не смотря на возраст, очень красивое. Память подсказывала, что я о ней почти ничего не знаю: кто она, откуда? Никогда не интересовался этими вопросами. Зато я понимаю, почему отец полюбил её. Благородство у неё в крови, и не важно, родилась она в крестьянской хижине или во дворце.

– Новый сеньор Сенеген вернётся, – проговорила она тихо, но твёрдо. – У него большие связи в свите герцога Филиппа, а настоятель монастыря францисканцев родной брат его матери. Это важный человек, к нему прислушиваются в городском совете. Одно его слово может погубить нас.

Я смотрел на неё и кивал: мама, мама. Мама! Господи, я снова могу назвать кого-то мамой. Не знаю, что стало с тем, чьё тело я занял, может, он сейчас там, откуда прибыл я, может, исчез безвозвратно – это его проблемы. А я как будто встретился с прошлым, впрочем, это и есть прошлое.

Я опустился на колено, прижался щекой к руке матери. Как приятно чувствовать её тепло…

– Собирай вещи, Вольгаст, мы отправляемся в Бурже, – она поцеловала меня в лоб. – Запряжём в повозку Лобастого. Он неказист, но вынослив. Я скопила двадцать семь ливров, на первое время хватит. Я постараюсь связаться с королевским прево, объясню ситуацию. Он обязан войти в наше положение и решить вопрос с Мартином. А потом мы обязательно вернёмся в свой дом.

В Бурже? Значит, мы во Франции. Время, как я предположил раньше, четырнадцатый-пятнадцатый век. Что ещё?

Моя новая память начала барахлить. После резкого выброса она вдруг превратилась в скупого рыцаря и выдавала информацию крупицами, да и то в основном из личной жизни. Отец мой не просто умер, он был убит на дороге недалеко от Ретеля. Тело с несколькими ножевыми ранами обнаружили в канаве. Подозрение пало на слуг, потому что никого из них не нашли. При отце была крупная сумма, около шестидесяти ливров, на которые он собирался приобрести хорошего жеребца у кастеляна замка Ретель и заняться разведением де́стриэ[2]. Деньги, разумеется, тоже не нашли, и это стало ещё одной причиной свалить вину на слуг. Смущали лишь два обстоятельства. Первое: единственный смертельный удар был нанесён в шею под подбородок – небольшая круглая ранка, каковую оставляет кинжал милосердия: узкий стилет трёхгранного сечения длинной около тридцати сантиметров. Такой есть у многих, кто так или иначе имеет отношение к оружию, и у меня в том числе, а вот у слуг вряд ли. Второе: за несколько дней до убийства отец отчитал Мартина – вот как зовут моего бровастого старшего братца – и пригрозил вычеркнуть из завещания. Предметом спора стало отношение к происходившим в стране событиям. Отец целиком и полностью был на стороне короля Франции Карла VII, в то время как Мартин обеими руками топил за англичан и бургундцев.

Ага, Карл VII, новая зацепка. Значит, на дворе первая половина пятнадцатого века. Дофин Карл стал седьмым после смерти своего папы Карла VI Безумного, это, если не ошибаюсь, тысяча четыреста двадцать второй год. Короноваться он не смог, потому что англичане и бургундцы захватили Реймс – место коронации французских королей – и до тысячи четыреста двадцать девятого года именовался буржским корольком, пока Орлеанская дева, бесподобная Жанна д’Арк, не вернула Реймс в королевский домен. Лишь после этого Карл смог пройти обряд помазания и стать наконец-то полноправным правителем Франции. Вопрос в том, вернула Жанна Реймс или ещё нет? Память на этот счёт молчала, так что вряд ли вернула, ибо такое событие, как коронация, обязано быть незабываемым при любых раскладах.

Но вернёмся к близкородственным связям. Ссора между отцом и Мартином носила более чем серьёзный характер, отец не просто угрожал убрать бровастого из завещания, он реально намеревался сделать это. Наследником должен был стать я, но перед этим отцу предстояло подписать несколько документов у нотариуса городского совета Реймса. Однако не успел, был убит. Убийство списали на пропавших слуг, но ни я, ни мама не сомневались, кто был если не исполнителем, то, как минимум, заказчиком преступления.

Кстати, очередная зацепка: городской совет Реймса.

Мы в Реймсе, в том самом, где до сих пор не произошла коронация Карла VII.

В голове начали всплывать названия кварталов, улиц, церквей. Всё пока достаточно смутно, но в отличие от буквальной пустоты, которая охватывала меня несколько минут назад, это действовало успокаивающе и позволяло адаптироваться к окружающей обстановке.

– Сын, ты слышишь меня? Ступай собирать вещи.

– Да, мама…

Я поднялся на второй этаж в свою комнату. Убранство недорогое: узкая деревянная кровать, полки. Рассчитывал увидеть оружейную стойку с рыцарскими доспехами или хотя бы бригантиной, но нашёл только поношенный гамбезон[3] белого цвета прошитый толстыми нитками. Бросил его на кровать, осмотрел полки. Взял шерстяной плащ, стопку белья. Всё это пригодится в дороге. Осмотрел себя. На мне была длинная до колен красно-белая рубаха-котта, напоминающая тунику со шнуровкой вместо пуговиц и с пришивными рукавами. Вместо привычных штанов – шоссы, нечто вроде облегающих трико, как и полагается по средневековой моде. На ногах полусапожки с вытянутыми и задранными вверх носами. На вид – зажиточный горожанин или богатый ремесленник, и только кожаный пояс с медными бляхами и длинным мечом не позволяли увидеть во мне простолюдина.

Я вынул меч из ножен, перехватил рукоять обеими руками, сделал несколько круговых движений. Шагнул вперёд, развернулся, поднял над головой, медленно провернулся вокруг своей оси и ударил по полке сверху вниз. Сталь легко разрубила дерево. Удар получился сильный, но в руке при этом не ощущалось никаких вибраций. Прекрасное оружие, настоящий бастард. Тонкий клинок длиной около метра с протяжённым рикассо[4], вес килограмма полтора или чуть меньше. Крестовина плавно изогнута к лезвиям, рукоять предназначена для полноценного двуручного хвата, навершие в виде сплюснутой полусферы создаёт идеальный баланс. Мой прежний меч, которым я рубился на турнирах, с этим не идёт ни в какое сравнение. Во-первых, клинок был толще и тяжелее, чтобы противник чувствовал на себе удары, и он их чувствовал, можно не сомневаться. Во-вторых, это была банальная арматура, только иной формы, пусть даже из хорошей стали и хорошо прокованная. А здесь… Я не разбираюсь в сталях и прочем, лишь читал статьи умных людей, и согласно им в руке я держал настоящее чудо оружейного дела. Булат, дамаск, харалуг – не могу сказать точно, но это в любом случае подлинное искусство.

Я вернул меч в ножны, и тут же вытянул снова, но уже левой рукой, нанося рубящий удар по диагонали вверх. В завершающей фазе сменил хват на двойной, довернул кистью и с шагом вперёд рубанул сверху вниз по очередной полке. На пол посыпались вещи, щепки. Я отступил, споткнулся об кровать и упал на тюфяк, широко раскинув руки.

На шум в комнату заглянула мама.

– Вольгаст?

– Всё в порядке. Опробовал меч.

– Дом – не место для игр с оружием.

Она покачала головой и ушла. Я поднялся, осмотрел лезвие. Заметил несколько неглубоких зазубрин на сильной части клинка и на рикассо, всё это можно поправить при шлифовке. Хороший меч, очень хороший. И очень дорогой, пятьдесят или даже шестьдесят ливров. Если он висит у меня на поясе, значит, его подарил отец.

Но с какой целью? Предыдущий владелец тела – как бы цинично это не звучало – был средненьким фехтовальщиком, те двое наёмников знали это, поэтому и решились на драку со мной. Однако внутреннее наполнение, так сказать, поменялось и оказалось им не по зубам. Даром что ли последние два года я занимал первые места на всех турнирах? Как дальше пойдут дела на этом поприще, не знаю. Реальный бой, где должна литься кровь, сильно отличается от исторической реконструкции, и не факт, что я решусь нанести удар, способный повлечь гибель человека… Впрочем, почему не решусь? Я в другом времени, здесь другие законы, иные реалии. Нам угрожают: мне и моей маме. В полицию не пожалуешься, поэтому у меня есть полное право защищаться. Я, в конце концов, дворянин, пусть и бастард, и никто не смеет мне указывать, что я могу делать, а что не могу.

Я вернул меч в ножны и вышел из комнаты. Мама стояла у лестницы и объясняла служанке, какие вещи необходимо взять с собой в дорогу. Служанка, полная тётка с грустным лицом, жена того старика, который стоял во дворе с топором. Он и она единственные наши слуги. Конюшня одновременно является флигелем, в котором они проживают. Детей нет, вернее, есть сын, но он сгинул где-то во Фландрии, будучи наёмником герцога Бургундии. Оба нам преданы. Старик когда-то был сержантом[5] отца, сопровождал его во всех походах. Зовут их Гуго и Перрин.

– Положи в короб муку и чечевицу. И не забудь набрать свежей воды, бурдюк в кладовой в подвале. Промой его предварительно. Одежду заверни в покрывало и свяжи в узел.

Служанка слушала маму в пол уха, её интересовало другое.

– А как же мы с Гуго, госпожа?

– Разумеется, вы отправитесь с нами.

Толстушка посветлела лицом.

– Мы остаёмся, – сказал я.

– Что?

– Это наш дом, мама, мы остаёмся, – повторил я и, не дожидаясь, когда меня завалят вопросами, спустился на первый этаж.

Через открытую дверь увидел, как Гуго выводит из конюшни мула.

– Гуго, веди его назад.

– Но госпожа велела…

– Я сказал: назад. Третий раз повторять не стану.

Старик послушно повёл мула обратно в конюшню.

– И возвращайся, – крикнул я ему в спину. – Ты мне нужен.

Стало быть, остаёмся, что ж. Мартин, этот бровастый сукин сын, обязательно вернётся, поэтому надо продумать, что делать в случае нападения. Мой дом моя крепость. Двор маленький, с волейбольную площадку, большая армия на неё не развернётся, да и какой смысл разворачивать большую армию против четырёх человек, двое из которых женщины, а ещё один старик и недалёкий юноша? С трёх сторон кирпичные постройки и только впереди каменная ограда высотой метра два. По центру деревянные ворота; не сказать, чтобы хлипкие, но вряд ли нападающие притащат с собою таран. Впрочем, это препятствие легко преодолимо. Через ограду можно перелезть по всей её длине, это могут сделать человек пять одновременно. Вдвоём с Гуго мы их не удержим… Хотя почему не удержим? Гуго бывший сержант, а это серьёзные ребята в плане владения оружием. Мама сказала, у неё есть деньги, можно нанять ещё пару человек для охраны.

А какие вообще у нас доходы? Собственно, никаких. Отец выделял нам на содержание двадцать ливров ежегодно. Этого хватало, чтобы жить и не толстеть. Теперь этих денег не будет, так что наёмники отпадают, слишком это дорогое удовольствие для безземельного дворянина.

В голове засуетились цены, цифры. Основная денежная единица Франции на сегодняшний день – ливр. К нему приравнивается золотой франк, который с завидным постоянством шлёпает королевский монетный двор в Туре. Один ливр или франк – это двадцать су, одно су – двенадцать денье. Ещё есть экю, тоже золотой, это три ливра. На продукты и воду у нас уходит примерно восемь денье в день, получается около восьми ливров в год. Остальные двенадцать на одежду и прочие расходы. У мамы в кубышке двадцать семь ливров. Если убрать прочие расходы, сэкономленной суммы хватит на три с половиной года. За это время я что-нибудь придумаю. Если, конечно, брат мой Мартин не придумает, что сделать с нами.