Текст книги "Псы Господни (СИ)"

Автор книги: Олег Велесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава 15

Четыре дня я отмывался, отсыпался и отъедался. Перрин приносила мне еду в комнату, и это были не только яйца и чечевичная похлёбка. Мясо! Мама на мгновенье сошла с рельс жёсткой экономии и позволила купить четверть туши барана, и я наслаждался не просто чечевичной похлёбкой, а чечевичной похлёбкой с мясом. Такая еда и раньше считалась деликатесом, а после тюремной пайки вообще амброзия.

Выходил я только во двор, болтал с Гуго, слушал его солдатские советы, порой весьма познавательные. Он сказал, что если хочется чихнуть, а противник рядом, и выдать своё положение чревато серьёзными проблемами, то надо открыть рот пошире, выдохнуть весь воздух, и тогда чих получится не громче комариного писка. Запомню, вдруг пригодится.

Вечера я проводил в зале у горящего камина с кружечкой глинтвейна. Щенок ставил на стол самодельную шахматную доску, расставлял фигуры и учил меня играть в шахматы. Да, именно он меня, а не наоборот. Он любил играть и умел играть и не только в шахматы. В моей современности он стал бы великим игроком или гениальным шулером, или тем и другим одновременно. Господь одарил его умением просчитывать комбинации, вероятности, чувствовать настроение противника и использовать полученные знания на все сто. Он демонстрировал это на мне. Доводил шахматную партию до быстрого финала, переворачивал доску и уже другими фигурами снова доводил партию до финала, и снова переворачивал, и это могло продолжаться до десяти раз. Гуго посмеивался, мама вышивала, я разводил руками, и никого это не напрягало.

А на утро шестого дня кто-то перебросил через забор дохлую кошку. На неё наткнулась Перрин и закричала. Я выскочил на двор в одном исподнем и с мечом, из конюшни выбежал Гуго с вилами. Мама встала в дверном проёме, покачала головой и вернулась в дом.

– Это от Жировика, – уверенно проговорил Щенок, осторожно трогая кошку кончиком палки. – Знак. Меня тоже посылали бросать. Один раз бросил в трактир, где собирались горшечники из предместий, а ещё раз на Рыбном рынке.

– И что этот знак означает? – спросил Гуго.

– Всякое, – Щенок пожал плечами. – Предупреждение. Или чтоб не лез никуда. Те, кому кидают, сами должны понимать.

Кинули мне, и я понимал, и в который уже раз пожалел, что не грохнул Жировика, когда была возможность. Встретиться один на один снова он больше не согласится. Сука! Но и оставлять ситуацию на самотёк нельзя. Видимо, придётся воспользоваться предложением Поля. Его идея мне не нравилась изначально, уж слишком она дурно пахнет, но Жировик сам меня к ней подталкивает. Можно ещё, как вариант, поговорить с аббатом монастыря Святого Ремигия. Монахи оказали мне услугу, пошли наперекор самому Батисте, а раз так, то пусть подскажут, как жить дальше. А иначе какой смысл вообще помогать было?

Вышла мама, накинула мне плащ на плечи. Я и забыл, что стою посреди двора раздетым, а на улице давно не лето. Прохладно, даже зубы постукивают. Я закутался плотнее и окликнул Щенка:

– Пацан, ты Поля знаешь?

– Какого?

– Высокий, тощий, волосы длинные седые. Он сейчас в капитульных тюрьмах отсиживается. А чем занимался до этого, ну, наверное, тем же, чем и Жировик.

– Я понял о ком вы, господин, – кивнул Щенок. – Поль Кукушка. У него раньше была своя шайка, промышляли в предместьях, по дороге на Суассон, на Париж. А потом с Жировиком чего-то не поделили. Схлестнулись на мосту возле Вельских ворот. Кабаны Жировика здорово их ряды проредили. Я сам не видел, но рассказывали. Поль едва спасся. У него брат в капитульных тюрьмах служит, спрятал у себя. Жировик хоть и со связями, а достать его оттуда не может. Но рано или поздно дотянется, Жировик очень злопамятный.

– А почему Кукушка?

– Они по трактирам любили работать. Поль какого-нибудь купчишку подпаивал, потом на улицу выводил, как будто птенца из гнезда выталкивал. А там уж его догола раздевали. Не пыльная работка, но опасная.

– Пьяных раздевать? Чем же она опасная?

– Там земли барона де Грандпре, а он очень злится, когда на его землях кого-то грабят и не делятся. Он несколько раз людей Поля накрывал. Много их потом вдоль дорог на деревьях висело.

– Получается, Поль этот не особо удачлив. Его и Жировик, и барон поимели. Сколько времени он в подвале кукует?

– Не знаю, господин, наверное, год. Но говорят, что Жировик хитростью Поля победил, не по-честному. И ещё говорят, что если Поль Кукушка из тюрьмы выйдет, то Жировику не поздоровится.

Я хмыкнул: не поздоровится, как же. Не больно-то он выходить спешит. Боится. Решил меня на Жировика подписать. Хитрый пёс, понимает, что Жировик нам обоим мешает. Вот только он в тюрьме, в безопасности, а я снаружи торчу. Жировик сначала со мной разбираться станет. Значит, есть всё-таки смысл сходить до Вельских предместий, заглянуть в трактир. «Серая птица»? Ладно, схожу, осмотрюсь, на месте решу, как дальше быть. Но и версию с монахами пробить надо.

Я повернулся к Гуго.

– Сержант, ты говорил, у тебя знакомец к Святому Ремигию прибился?

– Говорил, господин, Жаном зовут.

– Опять Жан. Во Франции Жанов, как в России Иванов.

– О чём вы, господин?

– Не обращай внимания. Сходи до своего Жана, расспроси про жизнь монастырскую, про аббата. На чьей стороне стоят, за кого мазу держат.

– Что держат? Господин, простите, но вы иногда так говорите, я не понимаю.

– Узнай у дружка своего про мастера Батисту. Как к нему монахи относятся: постоянно враждуют или так, время от времени. Теперь понял?

– Понял, господин, спрошу.

Я оделся, позавтракал. Мясо кончилось, пришлось давится пустой чечевицей. Перед тем как выйти на улицу, опоясался мечом, слева закрепил клевец. Гуго протянул перстень. Я уж и забыл про него, не привык носить на пальцах украшения. Но этот перстень мне нравился. Надел на безымянный палец, поймал камнем солнечный лучик, полюбовался игрой звёзд на чёрном фоне и двинулся по улице вниз.

До Вельских предместий проще всего было добраться через Вельские ворота. Это был самый ближний путь. Но я выбрал ворота Флешембо. Этого требовала осторожность. Северо-западная часть города являлась признанной вотчиной Жировика. Там бы меня быстро срисовали его топтуны и проследили до «Серой птицы», а мне совсем не хотелось просвещать пахана рытвинских относительно моих связей с кукушатами Поля. Добравшись до источника, я покрутился вокруг, перекинулся парой фраз с водовозами. Со скучающим видом дошёл до ворот и присоединился к выезжающей из города процессии повозок. Перейдя по мосту Вель, остановился возле водяной мельницы и минут двадцать стоял, поглядывая на тех, кто выходит из города. Кого-то подозрительного не заметил. Я, конечно, не шпион, обученный всем этим уловкам с хвостами и погонями, но отличить праздность от деловой озабоченности смогу. Да и в утренние часы большинство людей стремились попасть в город, а не покинуть его.

Выждав время и убедившись, что хвосты отсутствуют, я двинулся по боковой дороге к предместьям. По правую руку находилось турнирное поле. Трибуны и ограждение ристалища давно разобрали, убрали шатры, заделали ямы от конских копыт. Теперь на берегу Вели рабочие возводили новое строение. Если не ошибаюсь – эшафот. А рядом несколько виселиц. Видимо, отголоски недавнего суда. Большинство из тех, кто сидел со мной на скамье подсудимых, получили высшую меру наказания. Официальных объявлений о предстоящих казнях пока не было, но пройдёт ещё несколько дней и по городу снова пойдут глашатаи и под бодрую дробь барабанов возвестят о приближающемся действе. И попрёт народ на очередной праздник, и будет под вино и пирожки с требухой наслаждаться кровавым зрелищем.

А что вы хотите? Средневековье. Права человека ещё не изобрели, про гуманизм не слышали, толерантность не открыли. Так что можно смело позиционироваться с латентным садизмом – никто не осудит.

Вельские предместья походили на большую богатую деревню. Дома с фасада приличные, по большей части фахверковые. Крыши черепичные, на улицах поросята, куры, дети. Основное занятие населения – мелкое ремесло и услуги. Всё это без стеснения и навязчиво предлагалось проходившим и проезжающим по дороге на Суассон и Париж. Я выглядел достаточно презентабельно, и большинство торгашей считали своим долгом всучить мне что-либо начиная от мыла и заканчивая луковым супом. Молодой подмастерье-цирюльник острым взглядом выхватил меня из общего потока уцепился за локоть и принялся увещевать:

– Ваши волосы, господин, похожи на паклю, вы совсем ими не занимаетесь. Пойдёмте, у нас есть прекрасные настои из трав, которые наш мастер закупает в Южной Италии. Знаете, где находится Южная Италия? О, это страна благоденствия, что там только не растёт.

Сомневаюсь, что мои волосы походили на паклю, я мыл их вчера, да и травяные настои скорее всего состояли из луговой ромашки и васильков, сорванных на выпасе за домом, поэтому я сказал с усмешкой:

– Как думаешь, будь у меня деньги на цирюльника, стал бы я ходить пешком?

Он не сразу углядел в моём вопросе логику, и начал раскладывать на составляющие. Смешно было наблюдать за работой его мысли: молодой человек – хорошо одет – передвигается пешком, а не на лошади – значит, с деньгами проблемы. Когда вывод был сделан, подмастерье сморщился.

– Чего ж ты тогда скачешь тут, нищеброд! Время на тебя трачу, клиента упустил. Плати давай за него! Три денье!

А вот это уже вымогательство! Без разговоров и объяснений я вбил кулак ему в печень. Глаза полезли из орбит, рот раскрылся, колени подогнулись. На помощь дёрнулся второй подмастерье, сжимая в ладони ножницы. Я потянул клевец из-за пояса. Девица, торговавшая рядом дешёвыми кружевными лентами, вскрикнула. Люди вокруг начали оглядываться: что происходит?

Я прокрутил клевец запястьем – мой любимый жест устрашения – и подмастерье опустил ножницы. Но взгляд не отводил.

Подошёл мастер, оценил ситуацию, мой клевец, меч, настрой, и поклонился:

– Прошу прощения, сеньор, за моих учеников. Глупые ещё, что с них взять? – он отвесил полноценного леща тому, что с ножницами. – Хотите, побрею вас? Бесплатно, разумеется. На дороге до самого Суассона вы не встретите цирюльника лучше.

Бритьё мне не требовалось. Волосы на лице почти не росли, а с тем, что вырастало, безжалостно расправлялся Гуго. Я покачал головой, отказываясь, и спросил:

– До «Серой птицы» далеко идти?

Цирюльник переспросил, как будто не расслышал:

– До «Серой птицы»? Недалеко, сеньор, шагов триста. А вы почему спрашиваете? Дела у вас там али как?

– Не твоё дело.

– Ну да, конечно. Не моё. Только уж очень это шумное место, сеньор, лучше бы вам побриться и вернуться домой, – он помолчал. – Но если не хотите… Идите прямо. В конце будет каменный дом с бревенчатой надстройкой, на балке красная тряпка с силуэтом кукушки. Не ошибётесь.

Я не стал его благодарить, развернулся и пошёл дальше. Лишь отойдя шагов на двадцать, сунул клевец за пояс и оглянулся. Цирюльник что-то выговаривал подмастерьям, одаривая обоих лещами, наверное, ругал за топорную работу. Так им и надо.

Трактир я увидел задолго до того, как вышел к окраине. Большой некрасивый негостеприимный дом, тёмный, ставни закрыты, хотя сейчас самое время раскрыть и окна, и двери, пуская в помещение свежий воздух и свет. Однако несмотря на недружественный облик, двери постоянно хлопали, впуская и выпуская посетителей: мужчины, женщины, даже дети. Я постоял немного возле колодца, делая вид, что чищу одежду. Осмотрелся. Справа у загона стояли трое молодых мужчин. У каждого на поясе тесак и сумка. Глядя со стороны, можно подумать, что это пастухи. Вот только одеты почище, да и не ходят пастухи с тесаками, в лучшем случае нож и посох.

Слева через дорогу ещё двое. Сидели на лавке, кутались в плащи и пялились на прохожих. Один вцепился в меня глазами, сказал что-то напарнику, тот встал и направился к трактиру. Я двинулся наперерез. Возле дверей сошлись. Мужчина остановился, предоставляя мне возможность войти первому.

Внутри трактир ничем не отличался от всех прочих заведений подобного типа, и совсем не шумный, если только под словом «шумный» цирюльник имел ввиду что-то другое. Столы выстроились двумя рядами вдоль прохода, две девицы сновали между ними, подавая посетителям миски с едой и забирая грязные. Я прошёл в серёдку, сел за стол, за которым обедала компания кровельщиков. Поедая луковый суп и запивая его вином, они решали, сколько черепицы нужно, чтобы перекрыть крышу какого-то Шеро.

Подошла разносчица.

– Что господину подать? Отец готовит превосходный луковый суп с гренками и тёртым сыром. А ещё есть пироги с ливером, красное вино, белое вино, пиво.

– Мне бы Коклюша повидать, – глядя ей в глаза, сказал я.

Девица вздрогнула и выпрямилась. Несколько секунд она думала, что ответить, потом затрясла головой:

– Я не знаю никого с таким именем.

Знает, иначе бы не испугалась, а кровельщики не прекратили бы стучать ложками о миски, прислушиваясь к моим словам.

Подошёл мужчина, с которым мы столкнулись возле дверей.

– Всё в порядке, милая, – приобнял он разносчицу за плечи. – Будь добра, принеси кувшинчик белого, – и повернулся к кровельщикам. – Друзья, а вас я попрошу пересесть за другие столы. Извиняйте, как говорится, за неудобства, обед для вас сегодня бесплатный.

Он говорил уверенно, по-хозяйски, да и выглядел как хозяин. В мочке левого уха покачивались серьга. Церковь запрещала изменять тело, созданное по образу и подобию, и на серьги давным-давно был наложен запрет. Если он посмел ослушаться, значит, не простой разбойник.

Я спросил:

– Ты Коклюш?

– А кто спрашивает?

– Тебе должны были весточку передать от Поля.

– Какого ещё Поля?

– Поля Кукушки, он сейчас в капитульных тюрьмах отдыхает.

– Слышал это имя, не помню только где.

Я раздражённо хлопнул по столешнице, посетители за соседними столами вздрогнули.

– Ты передо мной носом не хлюпай. Если ты не Коклюш, то пошёл нахер. Я только с Коклюшем разговаривать стану.

С улицы вошли двое пастухов и встали у двери, перекрывая выход. Ещё один появился возле кухонной перегородки, следом выкатился толстый мужик в поварском фартуке и с вертелом. Этих наверняка девица-разносчица предупредила. Оба настороженные и готовые драться.

Я поднялся. Что за непонятки? Посетители притихли, стали тише чавкать, на меня оглядываются, пастухи за тесаки взялись. Какую весточку Поль им передал? Чтоб завалили меня? Но к чему такие сложности, он и в тюрьме мог это сделать. Щелчок пальцами, и меня бы втихаря придушили. Или это как бы подарок Жировику? Дескать, прими и прости, давай жить дружно. Но зная Жировика, возьмусь утверждать, что он этому не обрадуется. Не смотря на все свои дурные наклонности, он человек слова, сказал до первого снега, значит, до первого снега. Да и не нужна ему помощь, он сам меня убить хочет, так что подобные инициативы только по инициаторам ударят.

Человек с серьгой заговорил тихо и быстро:

– Ладно, не суетись. Сядь. Я тебя первый раз вижу. Чем докажешь, что ты от Поля?

Подошла девица и, глядя на меня с опаской, поставила на стол кувшин, стаканы, спросила дрожащим голоском, надо ли ещё чего, и поспешно вернулась на кухню.

Я сел полубоком к залу, чтобы видеть всех разом.

– Я тебе ничего не должен доказывать. Поль сказал, что пошлёт человека к Коклюшу, предупредит. Тот всё узнает, подготовит…

– Что подготовит?

– Если ты не Коклюш, то не твоё собачье дело что. Время на тебя тратить я больше не намерен, убирай своих кукушат от выхода, а то я и сквозь них пройти могу. Уразумел? А Коклюшу скажи, что Полю это не понравится.

Человек грудью навалился на столешницу и зашептал:

– Коклюша четыре дня тому назад грохнули. И человечка, который к нему от Поля шёл, тоже грохнули. Обоих разом. Понял? Так что о чём они говорили, я не ведаю. Может о тебе, может ещё о ком. Вчера отправили весть Полю, ждём ответа. А до тех пор каждый, кто вот так приходит… – он разлил вино, взял свой стакан и залпом выпил. – Такой, стало быть, расклад, братец.

Я взял второй стакан, выпил. Грохнули? Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, или как в подобных случаях говорят во Франции? Это рушит все мои планы. Хочешь, не хочешь, но я уже свыкся с мыслью, что Жировика надо подловить и отправить к пращурам. На улице середина сентября, времени до первого снега остаётся мало. Когда в Небесной канцелярии расчухаются и посыпят землю беленьким? Надо либо бежать, либо как-то менять ситуацию в свою пользу.

– Имя у тебя есть? – спросил мужчина, по новой разливая вино по стаканам.

– Ага, есть… – кивнул я рассеяно. – Вольгаст де Сенеген.

Собеседник мой сглотнул.

– Как? Так ты тот самый… Тот самый, который Жировика…

– Тот самый, да. Но давай не об этом. Ты кто будешь?

Он смотрел на меня, словно хотел обнять. Совершенно того не желая, я навёл шороху в местном бандитском сообществе и заработал авторитет.

– Зови меня Баклером.

Он замолчал, видимо, рассчитывая, что его имя произведёт на меня то же впечатление, что и моё на него, ну или хотя бы нечто половинчатое. Но увы, мне оно ни о чём не говорило. Таких Баклеров я встречал столько, что уже со счёта сбился.

– Баклер, понятно. Кто сейчас вместо Коклюша?

– Пока я, а дальше как Поль скажет.

Мы выпили ещё по стакану. Вино, на мой вкус, дрянь, правда, до сегодняшнего дня я и не знал, что разбираюсь в винах. То, что подавала Перрин, было вполне приемлемым, и я как-то не задумывался, хорошее оно или плохое, но то, что принесла эта девица – обычная кислятина.

– Значит, на том и разойдёмся, – я поставил стакан. – Дай знать, когда Поль ответит.

Я встал, Баклер поднялся тоже.

– Провожу тебя.

На улице он спросил:

– Ты к нам через какие ворота добирался?

– Флешембо.

– Правильно. У Вельских ворот топтуны Жировика в карауле стоят, тебя увидят, сразу смекнут, что к чему. А Флешембо и все земли за городом – лен доминиканцев. Они собирают пошлину со всех ввозимых в город товаров, много серебра гребут. Жировик хотел, чтоб те делиться начали, но когда монахи чем-то делились? Они же нищие, хех. Наняли ветеранов и рутьеров, и Жировик туда больше не суётся. Так что если хочешь выбраться за город без проблем, всегда ходи через Флешембо.

Глава 16

Вернувшись домой, я поднялся в свою комнату и попробовал разобраться в системе ленных владений Реймса. Баклер немного пролил света на этот вопрос, плюс я сам кое в чём успел определиться. Город находился в личной собственности герцога Бургундии. Филипп Добрый от щедрот своих наделил его самоуправлением, позволив жителям избрать городской совет. Местной аристократии и богатым буржуа это понравилось, и они принялись делить городское добро включая налоги и доходы с торговли между собой у кого сколько сил утащить хватит. Победил в этом состязании перетягивания добра мастер Батист. По моим скромным подсчётам он прибрал под себя две трети городской собственности, за исключением южной части, где располагались сеньоральные владения ордена бенедиктинцев. Кроме того, район ворот Флешембо, к которым стекались торговые пути из центральных и южных провинций Франции, являлись леном доминиканцев. Это был лакомый кусок. Очень лакомый. Пошлины взимались с каждой повозки, проезжавшей через ворота в город, и набегала более чем приличная сумма. Своего угла на территории Реймса у последователей Святого Доминика не было, и они ютились в вотчине бенедиктинцев монастыре Святого Ремигия. Там же они открыли канцелярию инквизиции и с большим успехом проводили следствия по светским делам в капитульных тюрьмах, что давало им определённые привилегии и дополнительные доходы.

Разумеется, мастеру Батисте это не нравилось, и он пытался подмять нищенствующих монахов под себя. Внешне это никак не проявлялось, я даже не предполагал, что у него дрязги с католической братией, пока аббат бенедиктинцев не предоставил мне своего адвоката, выразив таким образом поддержку. Ни для кого в городе не было секретом, что с мастером Батистом мы не дружим, и любая услуга в мой адрес автоматически делала предоставившего её врагом этого всесильного человека.

Впрочем, я всё больше и больше склонялся к мысли, что это не один человек, а организация. Невозможно в одиночку контролировать уголовный элемент, городские власти и торгово-ремесленные корпорации. Слишком огромный разброс в интересах и способах достижения целей. Мне кажется, что и королевская власть не в силах сделать подобного по той простой причине, что во времена Средневековья человеческое мышление не видело возможности для срастания криминалитета с властью. Мешала статусность. Криминалитет, по сути своей, это низы, простолюдины, а власть – аристократия с её полным отрицанием очеловечивания тех, кто стоит ниже по социальной лестнице. Банальщина. И я не думаю, что кто-то из власть предержащих смог через эту банальщину переступить. В данный исторический период это достаточно сложно, требуется иной менталитет. Мне кажется, что мастер Батист – это кучка крепких буржуа с вкраплением мелкопоместного дворянства, которому в силу своей нищеты самим приходилось обрабатывать земельные наделы. Да, да, в эпоху Средневековья такие существовали. Вот они-то статусностью не страдали и, объединившись, создали некое подобие современной административно-уголовной системы, или попросту ОПГ.

Мои предположения подтвердил Гуго. Вернувшись из монастыря Святого Ремигия, он с порога доложил:

– Всё узнал, господин, как вы и просили.

Я кивнул сержанту на сундук. Гуго сел, сложил руки на коленях, словно примерный ученик.

– Всё узнал, господин, – повторил он. – У монастыря с мастером Батистой земельная тяжба. Жан сказал, что мастер Батист хочет забрать себе монастырские пашни и сады и построить на их месте суконные мануфактуры. Мастер Батист уже договорился с испанцами о поставках шерсти. Он готов закупать несколько тысяч тюков ежегодно.

Я ни хрена не разбираюсь в овцах, но точно знаю, что лучшую шерсть в это время поставляла Англия. Там сейчас самый разгар эпидемии огораживания. Английские лорды сгоняют с пахотных земель крестьян и создают пастбища. Народ стремительно нищает, прётся в города, растёт безработица, преступность. Впрочем, какая мне разница: испанская шерсть, английская. Сады бенедиктинцев находятся в шаговой доступности от нашего дома. Вот и причина того, почему мастер Батист хочет отжать мою собственность. Ему нужна жилплощадь для будущих работников! Мануфактурщик, блин, капиталист проклятый.

– А про мастера Батиста твой Жан что-нибудь сказал? Кто он? Где живёт? Каков из себя?

Гуго пожал плечами.

– Никто его не видел. Никогда. Сам он в суд не приходит, только адвокаты и поверенные. Жан говорит, что такого человека нет. Это несколько разных людей.

Вот и подтвердилось моё предположение. Осталось выяснить, кто эти разные люди. Осмелюсь предположить, что их пять-десять не больше. Среди них наверняка Жировик, прево Лушар, возможно, тот старшина штукатуров… Хотя этот вряд ли, слишком глуп. Надо узнать, кто, кроме Лушара, входит в городской совет и в канцелярию бальи[1]. Короче, хватит отсиживаться, под лежачий камень вода не течёт. Нужно поговорить с прево. Жёстко поговорить. Даже если я в чём-то ошибаюсь, и он не входит в группу счастливчиков, назвавших себя мастером Батистом, какие-то имена он всё равно знать должен.

– Гуго, сегодня ночью намечается вылазка. Мне нужен человек, который ни перед чем не остановится. Ни перед чем, понимаешь?

– Понимаю, господин. С удовольствием буду сопровождать вас.

Достойный ответ достойного человека. Я велел ему идти собираться. Через час начнёт смеркаться, нужно будет выходить из дома. Где живёт прево? Память на этот счёт ничего не сообщала, нужно спросить Щенка. Я надел гамбезон, повязал меч, снял с гвоздя плащ и спустился вниз.

Мама по обыкновению сидела у камина, вышивала.

– Куда собрался, сын? Скоро ужин.

– А где Щенок, мама?

– Прекращай его так называть, это некрасиво.

– А как по-другому, если он сам себя так называет?

– У него прекрасное имя – Венсан.

– Понятно. И где этот Венсан?

– Должен быть у конюшни.

Я вышел во двор. Щенок сидел на корточках возле повозки и что-то чертил. Острой палочкой он проводил по земле линии, потом перечёркивал их, рисовал непонятные знаки.

– Чем занимаешься, Венсан?

Щенок поднял голову.

– Это вас так госпожа попросила называть? Не надо, я ещё не дорос до этого имени. Может быть потом, когда стану вашим оруженосцем, добьюсь положения, буду сержантом. Венсан Ле Шьё. Звучит?

– Звучит. Так чем занимаешься?

– Вот смотрите, господин, – он провёл ещё несколько линий. – Мне кажется, я придумал новую игру. Чертим решётку и в получившихся окнах рисуем по три палочки в ряд с наклоном влево или три палочки с наклоном вправо. Кто выстроит свой ряд первым, тот выиграл, а кто проиграл, с того денье. Как вам? Поиграем?

– Боюсь тебя огорчить, Венсан Ле Шьё, но эту игру придумали задолго до твоего рождения. Называется крестики-нолики. Вместо палочек рисуют или крестик, или нолик. Лучше нарисуй мне, где находится дом прево Лушара.

– Зачем рисовать, я могу проводить.

– Хватит, напровожался уже. Где его дом?

Щенок обиженно вздохнул:

– За Суконным рынком. Сразу за ним начинается улица Тамбу̓р. Если идти по ней, то, не доходя до королевской резиденции, второй дом справа. Там над дверями железный фонарь висит, а перед входом дорога камнем выложена.

Подошёл Гуго.

– Я готов, господин.

Он надел свой старый гамбезон, повесил на пояс фальшион[2], на плечи накинул плащ. Ну прям бандит с большой дороги. Был бы я стражником, обязательно проверил у него документа. Ах да, паспортов ещё не придумали. Ну тогда бы спросил, куда на ночь глядя идёт человек, похожий на бандита с большой дороги, и записал его имя и адрес.

Щенок снова вздохнул:

– Идёте убивать прево?

Мы переглянулись.

– С чего ты взял?

– А зачем тогда вам оружие? Не в крестики же нолики вы с ним играть будете.

Гуго засмеялся, а я погрозил пальцем:

– Рассуждаешь много. Закрой ворота и никого не пускай.

– Понял, господин. Когда вернётесь, стучите громче. Холодно, я в стойле у Лобастого лягу, там потеплее…

Улицы Реймса ещё не утратили своей оживлённости, хотя сумерки сгустились настолько, что люди виделись нечёткими силуэтами. У дверей трактиров и домов богатых буржуа зажглись фонари. Я заметил, как в каморку зеленщицы тенью скользнуло грузное тело. Тело было наверняка зажиточное, потому что снаружи остались двое охранников.

Возле кладбища Сен-Морис тусовалась молодёжь. Смеялись, громко разговаривали. Из ближайшего трактира вынесли несколько кувшинов с вином. Будь чуть светлее, я бы наверняка узнал кого-то, ибо ещё месяц назад кладбищенские тусовки было моим главным развлечением. Я клянчил у мамы пару-тройку денье, скидывался на общак и заливался дешёвым вином в компаниях таких вот оболтусов, не добившихся в жизни ровным счётом ничего. У кого-то были богатые родители и им по-любому что-то светило, как тому лейтенанту. Но для меня – только монашеская ряса или мелкий приход где-нибудь в деревне на границе с Люксембургом или Лотарингией.

В принципе, мне и сейчас ничего положительного не светило. Если не получится разобраться с мастером Батистой, придётся бежать, причём бежать очень быстро, далеко и навсегда, бросив дом и надежду на тот самый приход на границе в деревне. Что ж, если действительно наступит такой момент, то лучше всего бежать в земли, находящиеся под королевским контролем. Там у меня появится возможность поступить в королевскую армию. Хотелось бы, конечно, рыцарем, но для этого необходимо несколько лет проходить сначала пажом, а потом оруженосцем у какого-нибудь дворянина, желательно родственника. Да и то не факт, что это откроет дорогу в привилегированное сообщество элитных воинов Средневековья. Так что стану простым наёмником, дай бог, латником, и ввиду интенсивности боевых действий на территории моей родной Франции вряд ли проживу долго.

– Господин, – зашептал Гуго, – кажется, это тот самый дом. Смотрите, всё как сказал мальчишка: фонарь, мостовая. А вон и королевская резиденция.

– Уверен, что резиденция?

– Уверен. В своё время мне довелось тут на часах стоять. Лет двадцать назад Карл Безумный прибыл в Реймс и мне выпала честь изображать из себя статую у дверей. Чертовски скучное занятие, зато потом капитан вручил от имени короля полновесный франк. Добрый был король, только не в себе малость.

Гуго сильно преуменьшил. Карл VI Безумный был не просто малость не в себе, а больной на всю голову. Первый приступ сумасшествия случился с ним в августе тысяча триста девяносто второго года во время карательной экспедиции против Бретани. Несколько дней до этого король чувствовал себя плохо, был раздражителен, рассеян. Проезжая по лесу, один из пажей уснул в седле и выронил копьё. Наконечник с грохотом ударил по шлему идущего впереди пехотинца, и лязг железа сработал как триггер. Неожиданно для всех Карл выхватил меч и с криком: «Бей предателей!» зарубил и уснувшего пажа, и пехотинца. Потом внезапно обнаружил себя среди колонны облачённых в железо людей, решил, что это разбойники и начал гонять их по дороге. Погнался за братом Людовиком Орлеанским, едва не прибил его – и жаль, что не прибил – после чего был схвачен, обезврежен и два дня провёл в коме. Придворные надеялись, что король всё, но тот выжил и в течении следующих тридцати лет продолжал радовать их приступами безумия. Королева Изабелла Баварская, устав от припадков мужа, во время которых ей и придворным неплохо прилетало от сюзерена, решила переложить свои супружеские обязанности на шестнадцатилетнюю фрейлину Одетту де Шамдивер. К удивлению всего двора, Одетта смогла найти подход к больному королю, останавливая приступы ярости одним лишь взглядом. Это была любовь, причём искренняя и с обоих сторон, и плод этой любви назвали Маргарита де Валуа. Когда король умирал, Одетта держала его за руку, а родная жена не пришла даже на похороны.

Вот такая маленькая история о безумном короле и волшебной силе любви.

Но любовь меня сейчас интересовала менее всего. Оставаясь в тени здания, я приглядывал за улицей. Прохожих было мало, лишь наёмные работники, мелкие торговцы с тележками да пара нищих. С Лошадиного рынка вышел патруль городской стражи и свернул в проулок, ведущий в сторону Рытвины.

Выбрав момент, когда перед домом прево никого не было, я сделал знак Гуго и быстрым шагом подошёл к дверям. Взялся за кольцо, ударил и приник ухом к полотну, вслушиваясь в тишину задверного пространства. Очень не хотелось попасть под надзор чужих взглядов. Мы хоть и завернулись в плащи с головой, но страх оказаться узнанным присутствовал.

Время тикало медленно. В дальнем конце улицы замелькали огни фонарей и начали быстро приближаться. Я снова постучал, на этот раз кулаком.