Текст книги "Псы Господни (СИ)"

Автор книги: Олег Велесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Снова этот мастер Батист. Похоже на заговор. Мастер Батист очень влиятельный человек в городе, если даже городской совет участвует в продвижении его сделок. Может быть, есть смысл встретиться с ним и поговорить?

Мама взяла меня под руку. Услышав уже изрядно надоевшее имя, она проговорила елейным голосом:

– Мы подумаем над вашим предложением, господин Лушар.

На улице она выразилась яснее:

– Я не позволю продать наш дом!

Я кивнул. Продавать дом нельзя, это автоматически переведёт нас в положение третьего сословия[3]. Мы станем городским плебсом, лишимся дворянских привилегий, и никакие продвижения по службе не заменят их. Но, с другой стороны, перед глазами вновь замаячил ненавистный постриг. Мама говорила, что занятия в богословской школе начнутся в октябре, учёба займёт не менее трёх лет. Что ж, у меня есть три года, чтобы придумать повод не становиться попом.

Мимо ратуши в сторону Атласного двора проехала кавалькада всадников. Первым ехал герольд в жёлтом сюрко[4], на груди можно было разглядеть герб господина: на ярко-жёлтом поле чёрный Андреевский крест. В руках герольд держал небольшое знамя – квадратный баннер в тех же цветах, что и герб. Такие баннеры дозволялось иметь лишь рыцарям, проявившим доблесть на поле боя и получившим за это право собирать собственное копьё[5].

Господин ехал сразу за герольдом на статном рыжем жеребце одетый во всё жёлтое, отчего казалось, что и лицо его, и глаза, и волосы тоже отсвечивали жёлтым. На вид ему было около сорока, человек явно высокого статуса и не бедный. Он взглянул на меня сверху вниз, и потянул поводья, придерживая шаг коня. Следовавшие за ним оруженосцы так же придержали лошадей, а один окликнул герольда, чтобы тот не отрывался слишком далеко вперёд.

– Хороший меч, – проговорил рыцарь, кивая на мой пояс. – Даю три ливра.

Ко мне тут же подскочил юный паж и, склонившись с седла, протянул золотой экю. Он держал монету между указательным и большим пальцем, она так призывно сверкала на солнце, что очень хотелось взять её.

Я отрицательно покачал головой.

– Шесть ливров и… – рыцарь окинул взглядом свиту. – И коня. Вон ту пегую лошадь. Эй, как тебя, слазь! – ткнул он в пажа. – И сбрую вместе с ней. Согласен?

Я мельком осмотрел пажескую кобылку. Так себе. Гуго учил меня оценивать лошадей по внешнему виду, эта была из тех, что не жалко и загнать. На торгах за неё дадут не больше пятнадцати су и пять за упряжь, и того ещё один ливр к предложенным шести. Семь ливров за меч, который стоит явно намного больше.

– Не согласен.

– Что так?

– Я не торгую оружием.

Рыцарь усмехнулся:

– А ты уверен, что имеешь право на такой меч?

– Это легко проверить. Стоит лишь попробовать отнять его у меня.

Я посмотрел в глаза баннерету, взглядом показывая всю его неправоту. Тот прищурился, моё откровение ему не понравилось, да и намёк на выяснение отношений по-мужски тоже удовольствия не доставил. Не то, чтобы он испугался – ни в коем случае – просто было неприятно слышать это из уст какого-то нищеброда. Оруженосцы, привыкшие понимать волю господина по выражению лица, направили на меня коней. Затоптать простолюдина в общей толчее во благо хозяина для них было не в новинку. На площади начали собираться прохожие, привлечённые намечающимся зрелищем.

Однако доводить дело до столкновения необходимости не было. Я перехватил поводья пажеской кобылки и потянул на себя, ставя лошадь между собой и оруженосцами. Паж растерялся, не зная, что делать в такой ситуации. Хоть бы меч достал и попытался меня ударить.

– Какой отчаянный буржуа, – усмехнулся рыцарь. – Что ж, раз тебе не терпится…

Он перекинул ногу через седло и спрыгнул на землю. Оруженосцы попрыгали следом, но рыцарь жестом остановил их:

– Сам! Я сам накажу наглеца.

Паж подал ему перчатки, протянул меч.

– Лишнее, – отмахнулся баннерет. – Справлюсь и без этого. А вы учитесь. Не для каждой драки требуется железо.

Он шагнул ко мне, и я сразу почувствовал неприятную слабость в локтях и коленях. От этого незнакомого рыцаря веяло силой. Он явно не дурак подраться. Я тоже не дурак, но понятия не имею, как делали это в Средневековье. Сгодятся ли мои навыки дворовых потасовок здесь? Я никогда не отказывался от драк и запрещённых приёмов, но сейчас на меня надвигался человек, для которого война являлась профессией. Такие не бьют ради красивого удара и внимания девочек.

– Господин под жёлтым баннером, что вы хотите от нас? – встала между нами мама.

– Госпожа? – баннерет попятился. – Извините, у меня разговор с этим недорослем…

– Я всё слышала. Вы предложили несколько монет за меч, который стоит больше, чем всё ваше снаряжение, а получив отказ, оскорбились и без каких-либо оснований решили напасть на моего сына. Может быть, вы и на меня нападёте? Попробуйте. Только сомневаюсь, что господину Шлюмберже это понравится.

Рыцарь мог легко сдвинуть маму в сторону и дотянуться до меня, но оскорбив даму он нарушал правила, составленные Жоффруа де Прёйи. Одно из них гласило, что всякого, кто оскорбит даму словами или делом, должно побить как последнего негодяя и изгнать с турнира. Спутать маму с простолюдинкой мог разве что слепой, глухой и обездоленный, в смысле, без лобных долей в голове. У баннерета с долями всё было в норме, и если он попытается что-то предпринять против неё, его не пустят ни на один турнир, а то и вовсе лишат звания рыцаря.

– Госпожа, простите, я был не прав.

Он запрыгнул в седло и пробурчал, глядя на меня:

– Ох уж мне эти младшие сыновья. Карманы пусты, зато гонору…

Вся кавалькада устремилась дальше. Народ, лишённый зрелища, разочарованный разошёлся.

Мама посмотрела на меня так, словно я совершил преступление.

– Вольгаст, ты совсем не такой. Совсем. Я не понимаю, что с тобой происходит. Тебя как будто подменили. Ты стал грубый, ведёшь себя вызывающе. Зачем ты затеял ссору с этим бургундцем? Он явно сильнее и мог нанести тебе раны.

– Ну а что я должен был сделать? Отдать ему меч за копейки?

– Я не понимаю, о каких копейках идёт речь, но ты ведёшь себя совершенно… совершенно… – Она покачала головой. – Завтра же сходим на мессу, ты примешь причастие, исповедуешься.

Я пожал плечами. Сходим, исповедуемся. Почему бы нет? В Средневековье вроде бы положено посещать церкви.

[1] Во Франции частный (хозяйский) дом.

[2] Процедура принесения клятвы верности вассала сеньору, после которой он, собственно, и становился вассалом.

[3] В Средневековой Франции было три сословия: духовенство, дворянство и все остальные. Первые два имели привилегированное положение, третье несло основную нагрузку по налогам при полном отсутствии гражданских прав.

[4] Вид плаща похожего на пончо, как правило, без рукавов. Надевался поверх доспехов или повседневной одежды, часто имел на груди герб.

[5] Первичное тактическое соединение средневековой Европы. В копьё входило от трёх до нескольких десятков человек.

Глава 5

Утром я встал, умылся, прополоскал рот травяным настоем. Неплохо бы заняться прогрессорством и предложить какому-нибудь галантерейщику сконструировать зубную щётку, дать ему общий образ, примерную концепцию, остальное, если не дурак, додумает сам.

Кстати, мысль! Можно пройтись по местным цеховикам, подкинуть им идеи каких-нибудь несложных, но актуальных вещиц и приспособлений, и получать проценты. Вот тебе и решение материальных проблем.

Но это точно не сегодня. Едва рассвело, по кварталу прошли герольды с барабанами и восклицаниями:

– По случаю предстоящего сбора винограда…

Бум-бум-бум-бум!

– … городской совет Реймса объявляет о ежегодном турнире Урожая!

Бум-бум-бум-бум!

– Турнир состоится на берегу Вели за городскими стенами! Торопитесь занять лучшие места!

Бум-бум-бум-бум…

Турнир – это то событие, которое я не имею право пропустить. Во-первых, неплохо бы сравнить то, что мутят местные реконструкторы с тем, что мутили мы в далёком будущем. Во-вторых, это само по себе интересное зрелище: рыцари, дамы, герольды, лошади. Это нужно увидеть!

Умывшись, я спустился вниз. Перрин уже накрыла стол. Мама сидела на своём обычном месте, Гуго водил по двору мула. Надо продать его, всё равно простаивает. Много не дадут, но хотя бы уберём из расходов ячмень и сено. Жрёт в три горла, а пользы никакой.

На завтрак Перрин подала только одно яйцо, зато два яблока. Я бы предпочёл наоборот, но моё мнение в этом вопросе никогда не учитывалось, меня кормили так, как мама считала правильным.

– Вольгаст, – разрезая яблоко, заговорила мама, – надень сегодня тёмную коту. Мы идём в церковь.

– Мама, если вы не против, я хотел бы отправится на турнир.

– На турнир?

– Да. Я слышал крики герольдов. На берегу Вели сегодня будет проходить турнир в честь начала сбора винограда. Я не могу пропустить такое событие.

– Раньше ты был достаточно равнодушен к подобным празднествам.

Видимо, я опять вышел за рамки характера, но что поделать, побывать на турнире для меня было важнее.

– Взрослею, видимо.

– Не то время ты выбрал для взросления, – холодно проговорила мама. – Надень тёмную коту, мы идём к мессе.

– Месса никуда не денется, в церковь можно сходить завтра. А сегодня я иду на турнир.

Я быстро съел яйцо, сгрёб яблоки и бегом, пока мама не начала настаивать на своём, выбежал со двора. У дома напротив сидел оборвыш лет десяти. Увидев меня, проканючил без всякой надежды:

– Сеньор, дайте монетку. Есть хочется жуть как. Мамка третий день по трактирам шляется, а дома ещё две сестры и брат младший.

Развод так себе, для лохов, пацанчик пусть и выглядел бедно, но чисто. Я кинул ему яблоко. Профессиональный побирушка состоит недовольную рожицу, этот же от неожиданности вытаращил глаза и прижал яблоко к груди.

– Сеньор, спасибо! Господь благословит вас за ваше деяние.

И тенью скользнул в переулок. Действительно что ли голодный?

Вниз по улице я спустился до Фруктового ручья и вдоль крепостной стены в толпе таких же любителей турниров дошёл до ворот Флешембо. Это был главный въезд в город со стороны Парижа. На небольшой площадке перед барбаканом находился таможенный пост. Обычно здесь царили суета и неразбериха, но сегодня ввиду намечающихся праздников въезд в город торговым караванам был закрыт и народ легко двигался во всех направлениях.

Ещё на подходе я услышал треск ломающихся копий. Кто-то обиженно закричал, прибавляя шаг:

– Началось!

– Это оруженосцы развлекают толпу, – ответили ему со знанием дела. – Настоящие поединки начнутся позже.

Загудели трубы, раздалось ржание, топот, треск, аплодисменты.

Ристалище находилось на берегу реки сразу за барбаканом и представляло собой прямоугольник длинной чуть больше ста метров и шириной около семидесяти. Никакого барьера, разделяющего соперников во время поединка, не было – ровная площадка, посыпанная песком и соломой, и обведённая по границам невысоким дощатым ограждением. Со стороны поля возвышались трибуны, украшенные портьерами и гербовыми баннерами. Среди гербов я увидел знакомый Андреевский крест на жёлтом фоне. Вчерашний рыцарь-баннерет был среди участников, что, впрочем, не удивительно.

Трибуны имели в высоту четыре яруса, центральная была отведена для судей, членов городского совета и почётных гостей. Слева сидели дамы. Их трибуна в дополнении к разноцветным портьерам была украшена цветочными гирляндами. Дамы смеялись, махали платочками, шептались, между ними сновали слуги с подносами, предлагая вино и сладости. Справа от центральной ложи сидели мужчины. Им сладости не подавали, только вино, зато в изрядных количествах.

Поле за дорогой было заставлено шатрами. Лавируя между ними, я пробрался к ристалищу. По пути пришлось подвинуть в сторону пару несговорчивых буржуа, услышать в свой адрес нелестные замечания, получить несколько тычков в спину, зато удалось пробраться к ограждению. Участники турнира выстраивались у дальнего края ристалища за турнирными воротами, герольды готовились объявить о начале состязаний. Оруженосцы покидали площадку, одного прямо тут посвятили в рыцари. Молодой, моложе меня, он опустился на колено, а главный судья поднял над ним меч, произнёс формулу посвящения и обнял счастливчика. Одним рыцарем во Франции стало больше. Впрочем, во Франции ли? Реймс уже несколько лет входил в реестр земель, принадлежащих герцогу Бургундии.

Главный судья дал отмашку, загудели трубы, на ристалище выехали двое. Оба в боевых доспехах, на шлемах плюмаж из перьев, длинные накидки на плечах. Кони покрыты попонами, на одном с красно-белыми квадратами, на другом синяя с чёрными продольными полосами.

Насколько мне позволила понять память, это были зачинщик и защитник. Им предстояло открыть главную часть турнира – поединки конных рыцарей. Народ пришёл в волнение, того и гляди начнёт кричать: We will, we will rock you!

Всадники выехали на середину ристалища и остановились напротив центральной трибуны. Позади каждого встала свита из оруженосцев и конюхов. Главный судья кивнул герольду и тот объявил имена поединщиков.

– Дамы и господа, представляю вам зачинщика турнира сеньора Бетени! – он указал на рыцаря справа от себя, конь которого был укрыт красно-белой попоной. – Любимец дам, гроза лесных разбойников. Месяц тому назад на пути в Лотарингию он отправил в чистилище отряд живодёров[1]. Каждый раз, когда сеньор Бетени проезжает по улицам Реймса, вслед ему летят слова восхищения и воздушные поцелуи, ибо он – любимец дам, и ради них способен на безумства! Он трижды выбил из седла шевалье де Жимекура и заставил того заплатить огромный выкуп, который полностью отдал на нужды церкви…

Герольд говорил минут пять, и всё это время зрители слушали его, открыв рты; не часто им приходится слушать что-то ещё кроме проповеди. Следующие пять минут ушли на представление барона де Грандпре, и лишь после этого главный судья не без пафоса выкрикнул:

– Вызов брошен! Вызов принят! Да начнётся турнир!

Наконец-то. Рыцари разъехались по разным концам площадки, оруженосцы подали копья, взмах флагом – и две бронированных машины медленно набирая скорость, двинулись навстречу друг к другу. Я привык к тому, что рыцари сходятся в поединке вдоль барьера, отчего путь их всегда понятен и предсказуем, как полёт пули. Здесь барьера не было, и каждый участник выбирал направление к цели, ориентируясь на текущую позицию противника. Если честно, так намного интересней. Барьер не позволял ударить соперника ниже пояса или в коня, являясь дополнительной защитой, а сейчас бей, куда пожелаешь, как в настоящем бою.

К сожалению, зачинщик с защитником ничего серьёзного не продемонстрировали. Две варёных курицы. Столкновение было так себе, копья даже не согнулись, а лишь скользнули по щитам, да и то по кромке. То ли договорняк, то ли просто показательное выступление. Зрители неодобрительно загудели, на площадку полетели огрызки яблок.

Следующая пара выглядела лучше. Оба всадника были в подобии турнирных доспехов и выглядели как тяжёлые неповоротливые куклы. Такие доспехи по весу превосходили боевой едва ли не вдвое, килограмм сорок-сорок пять. Особо в нём не поворочаешься, зато риск получения травмы практически исключён – чистый спорт. Они сошлись с грохотом. Копья не преломились, но обоих рыцарей отбросило назад. Зрители взвыли. Повторять заезд к всеобщему негодованию всадники не стали. Вскинули руки, поклонились дамам и убыли в направлении турнирных врат.

На ристалище выехала следующая пара. В первом я сразу узнал своего вчерашнего недоброжелателя, такой же ядовито-жёлтый и наглый. Герольд, указывая на него, прокричал:

– Рыцарь-баннерет Ив дю Валь, знаменосец герцога Бургундии Филиппа Доброго! На турнире в Дижоне он выбил из седла графа Валансьена и заслужил славу победителя. В Бургундии он по праву считается лучшим.

Толпа молчала. Это было естественно, ибо бургундцев в Шампани никогда не любили, тем более что большинство жителей Реймса и окрестностей по-прежнему поддерживали не Генриха, а короля Карла, опять же чтоб не быть солидарными с Бургундией.

– Слева от меня, – проложил герольд, – молодой и отчаянный Луи-Филипп Шлюмберже! Рыцарь, на плечах которого лежит благословение покровителя города нашего святомученника епископа Никасия! Он сын главы городского совета сеньора Шлюмберже, победитель двух последних турниров. Месяц назад в Труа он сбил шлем с головы шевалье де Монтю, и сломал семь из восьми копий об остальных участников турнира!

А вот теперь зрители взвыли. От воплей всколыхнулись знамёна над трибунами и свились в кольца облака в небе. Хорошо, что птицы не летали, а то бы попадали сверху на головы.

Пока народ заряжал эмоциями воздух, я разглядывал поединщиков. Ив дю Валь был облачён в боевой доспех, лишь вместо привычного щита-экю слуга позади него сжимал в руках квадратный тарч[2]. Левую ногу прикрывали дополнительные щитки. Конь – крупный гнедой жеребец, явно предназначенный для сражений и турниров, а не для скачек. Голова и грудь защищены стальными латами, туловище закрыто попоной с бахромой по кайме. Всё это стоило немалых денег, сколько не скажу, но вполне сопоставимо с годовым доходом синьории моего отца.

Второй рыцарь был укомплектован не хуже. На голове горшковый шлем с нашлемной фигурой в виде питчей головы, тарч, конская защита и, что самое главное, – мощная поддержка зрителей. Судьи и привилегированные гости приветливо улыбались, высокородные дамы визжали от восторга, махали платочками, и я начал сомневаться, что их любимцем был именно сеньор Бетени. Этот Шлюмберже однозначно местная звезда, турнирный боец номер один, кумир молодёжи и наверняка недурён собой, а по-иному дамскую реакцию на него объяснить невозможно.

Представление завершилось, рыцари разъехались. Слуги закрепили ремнями щиты, подали копья, герольд вскинул над головой флаг и повернулся к главному судье. Толпа замерла. Стало слышно, как течёт вода в реке, прожужжала муха.

Судья кивнул, герольд взмахнул флагом.

Баннерет вбил шпоры в бока гнедого, тот оттолкнулся задними ногами, словно отпружинил, мгновенно переходя с места в галоп. Вот это и называется дестриэ – мощный спурт со старта! Аж дыхание перехватило. Я сжал кулаки и мысленно стал подбадривать: давай, давай… Жеребец под сынком главы городского совета качеством и сноровкой сопернику не уступал, ушёл вперёд рывком, и на полпути оба сшиблись. Треск сломанных копий отозвался мурашками по всему телу, в небо полетели щепки. По толпе прокатился протяжный гул восхищения. Шлюмберже-младший опрокинулся на спину, но тут же выпрямился, отбросил обломок копья и, понукая жеребца, помчался на разворот. Дю Валь снова ударил гнедого шпорами, долетел до края ристалища, развернувшись, подхватил из рук оруженосца новое копьё и рванул на соперника.

Дю Видаль оказался быстрее. Конь его уже выходил на прямую, в то время как Шлюмберже только-только поворачивал. Ко второй сшибке он не успел набрать скорость и нацелить копьё. Удар дю Валя пришёлся ему в грудь. Толпа ахнула, словно это её ударили. Шлюмберже скосило, он выронил поводья, но из седла не вылетел, ухватился за высокую переднюю луку.

– Видели, видели? – закричали рядом. – Ух как! Луи не сломал копьё. Он промахнулся!

К разочарованию зрителей, дю Валь стал опережать Шлюмберже-младшего на одно очко. Но я бы не торопился с выводами. Разрыв минимальный, шанс исправить ошибку и наверстать упущенное есть. Бойцы на мой взгляд равные, разве что Шлюмберже страдает излишним рвением. Торопится. А дю Валь осторожен и расчётлив. Но конь может оступиться и наконечник копья ударит пустоту…

На новую сшибку поединщики рванули одновременно. Мне показалось, что дю Валь намеренно придержал гнедого на развороте, чтобы дать возможность сопернику выровнять расстояние, да и кони уже подустали, и на третий рывок пошли неохотно. Но разогнаться смогли. Шлюмберже подался вперёд, поднял копьё чуть выше, рассчитывая попасть по шлему. Дю Валь, сблизившись, отклонил корпус в сторону, и наконечник лишь царапнул наплечник, а сам с силой ударил Шлюмберже по щиту. Снова раздался треск лопнувшего копья и разочарованный вздох толпы.

Три один!

Главный судья подал знак, и трубы загудели, останавливая поединок. Шлюмберже в гневе отбросил целое копьё, рывком снял и отбросил шлем.

– Нет, нет, не окончен! Не окончен! Мы бьёмся до смерти! Продолжим пешими!

Бургундец легко спрыгнул с седла, передал поводья подбежавшему конюху. Поднял забрало.

– Если желаете умереть, господин рыцарь, что ж, не буду вас отговаривать.

Он изобразил поклон и посмотрел на судей, ожидая их решения. Оруженосец уже держал наготове меч.

– Поединок завершён, – громко, чтобы услышали все, произнёс судья. – Победитель – баронет Ив дю Валь, знаменосец герцога Филиппа Доброго. Любой, кто воспротивиться приговору, будет с позором изгнан с турнира.

Шлюмберже плюнул, прошептал что-то и направился к выходу с ристалища.

После этой пары было ещё восемь поединков, зрелищные, интригующие, но уже не настолько эмоциональные. Потом объявили перерыв до следующего утра. Завтра решится, кто станет победителем турнира и возьмёт главный приз. Насчёт победителя у меня сомнений не было – дю Валь. Народ возле меня придерживался иной версии, никто не хотел верить, что какой-то чужак, да ещё бургундец, сможет победить на турнире в Реймсе. Я неосторожно высказался о хорошей подготовке баннерета, о том, что с его возможностями и экипировкой у него есть шанс стать завтра первым.

Бюргеры остановились, взяли меня в полукольцо. Мужички все здоровые, разогретые вином, у многих на поясах ножи, а на лицах явная нелюбовь ко всем, кто против Шампани.

– Ты сам-то откуда будешь?

Ну замечательно, только разборок по типу «ты за Спартак или за ЦСКА?» мне сейчас и не хватало. И меч как назло оставил в комнате на гвоздике. Чёрт, так ведь можно до дома и не дойти.

– Да чё с ним разговаривать, язык подрезать, чтоб не мёл попусту.

– Жан, не трогайте его, – услышал я тонкий голосок. – Это бастард сеньора де Сенегена. Он мне сегодня яблоко дал.

Здоровяк, которого мальчонка назвал Жаном, глянул на меня исподлобья и проговорил глухо:

– Дворянский сынок… Знаю я госпожу Поладу, хорошая женщина. Нос бы тебе свернуть, да мать твою расстраивать не хочу. Ладно, ходи пока целый. И думай, прежде чем язык распускать.

Я промолчал, хотя очень хотелось предложить громиле перекинуться словом один на один, а то в компании друзей все смелые. Но кто его знает, какие у них правила. Может предложение разобраться как честные пацаны вызовет лишь смех, и меня тупо отпинают, несмотря на уважение к маме. Рыцарство – оно в чести не у всех и не везде, так что рисковать не будем.

Я подмигнул пацанёнку.

– Как зовут?

– Щенок.

– Странное имя. С чего вдруг так?

– Не знаю. Все говорят: щенок, принеси то, щенок, сбегай туда, вот и стал Щенком.

– Не обидно?

– Тут важен заработок, господин. За каждое поручение – денье, остальное не имеет значения.

– И много удаётся заработать?

– По-разному. Иногда нисколько, а самое большое – четыре денье. Но такое было только однажды, давно-давно. Обычно одну-две монетки.

– На что тратишь?

– Матери отдаю. У меня две сестры и младший брат. Отец в прошлом году попал под телегу, болел долго, потом умер, и теперь я единственный кормилец в семье.

Мальчишка поведал мне банальную душещипательную историю, предназначенную разжалобить потенциального работодателя. Я не проникся, таких историй я и сам могу рассказать сколько угодно. Но то, что этот оборвыш попался на глаза, весьма кстати.

– Хочешь заработать?

– А что нужно? – в его глазах возникла настороженность.

– Узнать кое-что об одном человеке.

– Пять денье! – тут же выдал мальчишка.

– Губа не треснет? Дам два денье, если останусь доволен.

– Согласен, господин. Какой человек вам нужен?

– На турнире был сегодня?

– Спрашиваете! Конечно, был.

– Рыцарь-баннерет Ив дю Валь. Узнай о нём всё, что можно узнать.

Щенок закусил губу и состроил загадочную рожицу.

– Это, я вам скажу, имя, да-а-а-а… Двух денье мало, – он скосился на меня, как бы намекая, что надо добавить, но я лишь улыбался. – Что ж, господин, раз сговорились за два, значит, за два.

Он шмыгнул в толпу и растворился. Я усмехнулся: вот, блин, пострелёныш, и пошагал к дому. Во дворе рядом с мамой стояли двое. Один дородный, в возрасте, ростом с меня, облачён в сюрко грязно-белого цвета, на груди изображена собачья голова и надпись вокруг неё готической вязью на латыни: Domini Canes. Правая рука на рукояти меча. Второй с арбалетом, в таком же сюрко с псиной башкой.

– Вольгаст де Сенеген?

Вид этих двоих никак не вязался с чем-то добрым и радостным. Обещанные Мартином наёмники? Если так, то эти будут посерьёзнее предыдущих. Но почему только двое?

Я скользнул взглядом по сторонам, нет ли ещё кого-то, и спросил напряжённо:

– Допустим. И что?

– Именем Святой инквизиции, следуйте за нами!

[1] Собирательное название банд наёмников первой половины XV века.

[2] Особой конструкции щит, предназначенный для турниров.