Текст книги "Горошина для принцессы"

Автор книги: Олег Шушаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Прощай, Алёша, – сказала она.

– Но, почему? – тихо спросил он.

– Я ушла от мужа, – ответила она. – Но я с ним не разведена…

– Ты можешь подать на развод, – прошептал Алексей. – Ты можешь развестись…

– Не могу, – посмотрела ему прямо в глаза Снежана. – Я ношу его ребенка. Уже четыре месяца.

Алексей совершенно опешил от неожиданности… Его глаза расширились… Но он быстро взял в себя в руки.

– Если ты выйдешь за меня, никто ни о чем не узнает! Я никогда ни в чем тебя не упрекну! – он протянул руки к Снежане. – Это будет мой ребенок!

– Нет, – твердо сказала она, отстраняясь. – Никогда!

– Но, почему? – простонал Алексей.

– Потому что это наш ребенок!.. Моего мужа и мой, – ответила Снежана. – И больше ни чей!

Он опустил голову и вышел вон.

Снежана притворила за ним дверь и набросила щеколду.

И больше с ним не встречалась…

Хотя еще долгое время, уходя с работы, замечала Алексея, стоящего у забора возле дома напротив… Он маячил в отдалении, но подойти не решался.

И, слава Богу!

На танцы во Дворец Труда она больше не ходила.

Отчего-то ей расхотелось вдруг слушать громкую музыку, толкаться в толпе и топтаться на одном месте в обнимку с посторонними, почти незнакомыми мужчинами…

Пришла весна, а Снежана вместо прогулок под луной предпочитала сидеть в горнице за шитьем.

В том числе и потому, что носить ей стало совершенно нечего! Кое-что из одежды еще можно было подогнать под новые объемы. Например, скроить из двух юбок одну. Но с платьями ничего поделать было уже нельзя.

Снежана купила ситца и сшила себе пару новых. Хотя на платья эти балахоны были похожи не больше, чем чехлы от авиамоторов!

Она вздохнула и подумала, что было бы, если бы Владимир увидел ее сейчас… Такую… Толстую и непривлекательную!.. С большущим животом и тяжелыми грудями, с тонкой сеткой синеньких жилок поверхностного варикоза на бедрах и отекшими лодыжками. Откидывающуюся назад и переваливающуюся при ходьбе как утка…

Увидел бы ее такую некрасивую и сразу разлюбил бы!.. Снова!.. Еще раз!

Снежана вытерла слезы и подышала глубоко, пытаясь успокоиться. Потому что малыш, почувствовав, что мама чем-то расстроена, тут же заерзал у нее внутри.

Теперь ей надо было думать не только о себе! И не кукситься! И не хныкать! Чтобы не беспокоить ребенка! Потому что ему нужно расти здоровым и сильным! А не плаксой, как мамка!

Снежана улыбнулась сквозь слезы, положила ладони на живот и стала напевать малышу веселую песенку. А потом рассказала ему свою любимую сказку. Про стойкого оловянного солдатика и прекрасную балерину. Только конец у этой сказки был переделанный. И очень счастливый. Не то, что у Андерсена!..

Сны про любовь Снежану больше не преследовали.

Она вообще стала плохо спать и долго-долго ворочалась, устраивая живот поудобнее. А когда все-таки удавалось уснуть, часто просыпалась, чтобы сбегать на ведро по маленькому. Бабка Лукерья, видя, как мучается Снежана, посоветовала ей меньше пить на ночь и спать без матраса, на жестком. А под живот и между ног подгладывать подушки. Это немного помогло. Но все равно по утрам она чувствовала себя разбитой.

На работе к ней относились бережно. С пониманием. Особенно главврач Левин. И, глядя на него, все остальные…

В начале марта, опять же с подачи Вениамина Абрамовича, ее аттестовали в медсестры. И сразу перевели на легкий труд.

Незаметно подошли майские праздники…

Снежана регулярно наблюдалась в женской консультации. Сейчас ей ставили срок беременности в тридцать недель. То есть семь месяцев. А это означало, что ее малыш уже совсем большой и, если, не дай Бог, случатся преждевременные роды, сможет выжить! Что он не только чувствует все, что чувствует Снежана, а уже может видеть и слышать! Собственными глазками и ушками!

А вокруг было просто изумительно хорошо! Природа окончательно очнулась после долгой и холодной зимы. И весь мир словно обновился! Зазеленела молодая трава. Распустились листья на деревьях. На тополях и березках, рябине и черемухе. А на огородах, готовясь к предстоящим посадкам, закопошились хозяйки.

Снежана дышала полной грудью свежим, весенним ветром. Никогда еще до этого она не чувствовала такого подъема! Такой беспричинной и светлой радости!

Нет, конечно, она задумывалась иногда о предстоящих родах. И, ясное дело, побаивалась немного. Но немедленно отгоняла все неприятные мысли, как только они всплывали в голове.

Ну и что, что будет больно! Потерпим! Не она первая, не она последняя! И, вообще, ее малыш имеет право на всю эту красоту! И должен ее увидеть! Жить и радоваться этой красоте вместе со всеми людьми!..

Между прочим, подумала Снежана, женщины детей с незапамятных времен рожают! С тех пор, как праматерь наша Ева соблазнила Адама и увела его из райского сада. Рожают себе, как миленькие, и ничего! Справляются как-то!

И она справится!

Вениамин Абрамович специально для нее где-то раздобыл «Курс акушерства И.П. Лазаревича». Еще дореволюционного издания. И там все очень подробно и доходчиво было написано. Когда, как и что.

Папа говорил ей когда-то, когда Снежана была еще совсем маленькая, что страх, если посмотреть ему прямо в глаза, сам испугается! И убежит! Так она и поступала до сих пор. И сейчас поступит!..

На первомайскую демонстрацию Снежана не ходила.

Она пошла бы, конечно, и никуда не делась бы! Если бы не Вениамин Абрамович. Который пожалел ее и отпустил домой.

А лучше бы этого не делал!

Потому что тогда все могло сложиться совсем иначе…

Если бы Снежана вернулась после обеда, как и предполагала, бабка Лукерья скорее всего уже давно отключилась бы, хлопнув самогонки в честь пролетарского праздника. И спала, уронив голову на стол и мирно похрапывая.

Но Снежана вернулась немного раньше… И нарвалась.

Какая муха укусила Лукерью неизвестно. Но бабка наговорила ей столько и таким отборным старославянским, что Снежана просто оторопела!

Слава Богу, несмотря на свое аристократическое происхождение, она росла не в пансионате для благородных девиц, а на летном поле! И много чего наслушалась ненароком. Однако заковыристые выражения Лукерьи поразили даже ее!

Самым невинным из бабкиных ругательств было «сучка подзаборная»!

Старушка разошлась не на шутку! Брызгала слюнями во все стороны, трясла башкой и размахивала руками. А под конец посоветовала Снежане проваливать под тот самый забор к тем самым кобелям, с которыми она своего пащенка и нагуляла!

И откуда у бабки взялось столько ненависти к молоденькой беременной женщине, которая никогда в жизни ничего плохого никому не сделала?!..

Впрочем, особо ломать голову над этим Снежана не стала, а молча собрала свои вещи и ушла…

Хотя идти ей, в общем-то, было некуда.

Но и оставаться здесь после всего этого тоже было нельзя! Даже под забором для Снежаны и ее малыша было теперь безопаснее! Чем рядом с этой черной злобой!

Для начала она отнесла свой чемодан на работу. Благо идти было всего два шага. Поставила его в сестринской и вернулась в Лукерьину хибару за оставшимися вещами (что она дура, что ли, надрываться и тащить все сразу!).

В избе было тихо. Бабка валялась на половике и храпела на всю Слободку.

Снежана осторожно прокралась мимо нее со своим узелком и тихонько прикрыла за собой дверь…

Ну что же, подумала она, выйдя за калитку, спасибо этому дому, пойдем к другому! Мир не без добрых людей! Что она не найдет, что ли, где голову преклонить?!

Не пропадем как-нибудь, сказала Снежана своему малышу! А к этой Лукерье больше не вернемся! Никогда и ни за что!!

Пока бабка саму Снежану костерила, ей было все равно. Однако стоило Лукерье пройтись погаными словами по адресу Владимира, как все закипело у нее внутри от бешенства! А уж когда эта пьянь посмела обозвать ее малыша «пащенком», поднялась просто ледяная ярость! Бабкино счастье, что Снежана беременная сейчас! А не то пришибла бы ее одним ударом!

И, слава Богу, что не пришибла! Не стоит она того! И, вообще, пускай идет лесом!

Снежана выбросила из головы все свои неприятности и запрокинула голову.

Где-то высоко-высоко в небе плыли белые прозрачные облака. Солнце припекало почти по-летнему. А с озера тянуло свежестью и прохладой. Из тарелки репродуктора на столбе возле больницы громко звучали бодрые и веселые песни. А воробьи, рассевшись на проводах, изо всех сил старались их перечирикать…

Малыш у нее в животе не мог пока еще видеть все это своими собственными глазками, поэтому Снежана погладила его прямо через пальто и стала рассказывать, как вокруг красиво и хорошо. И он сразу успокоился. И она улыбнулась. Потому что на душе у нее стало опять светло и безмятежно!

Все равно, всё как-нибудь образуется! Самое главное, что врач сказал, что никаких патологий у них нет, что беременность протекает нормально, что совсем скоро, всего через два месяца, они увидят друг друга, и всегда-всегда будут вместе и никогда-никогда не расстанутся!..

Однако шли дни, а найти новое жилье у Снежаны не получалось.

Честно говоря, это ее не удивляло. Ну, кому, скажите, захочется круглые сутки слушать визги-писки чужого младенца?! Кому это нужно, ходить и нюхать чужие пеленки-распашонки, развешанные повсюду для просушки?!

И, вообще, проще отказаться сдать комнату беременной женщине, сославшись на какую-нибудь выдуманную причину, чем потом выгонять ее на улицу с ребеночком!

Снежана сходила в райисполком и написала заявление с просьбой предоставить общежитие. Но ей сказали, что надо подождать, что пока мест нет, хотя позднее, может быть, что-нибудь и найдется…

Она крепилась и не плакала… Хотя иногда очень хотелось.

А пока держала свой чемодан на работе, в кладовке. Выпрашивала ночные дежурства у старшей медсестры и подменялась, с кем только могла.

Потому что днем и вечером еще можно было походить по городу или посидеть где-нибудь на лавочке. А по ночам бродить одна по темным улицам Снежана теперь побаивалась. Да и холодно было еще по ночам!..

Проспавшись и протрезвев, бабка Лукерья опомнилась, прибежала в больницу и слезно просила прощения.

Снежана ее простила, само собой. Но вернуться назад отказалась наотрез!

Нет, уж! Сейчас, она еще на ногах. А через месяц будет на сносях! И что тогда прикажете делать, если у бабки опять мозги переклинит от самогонки?!..

Отказаться-то, она отказалась. Да так и мыкалась, бездомная и неприкаянная. Днем гуляла в парке или по набережной. А ночами спала урывками на кушетке в сестринской. Пока однажды под вечер ее не вызвал к себе в кабинет главный врач…

– Снежана Геоггиевна, может, вы объясните мне, что пгоисходит? – нахмурившись, посмотрел на нее поверх очков Вениамин Абрамович. – У вас уже шесть ночных дежугств! И все подгяд!

Снежана сидела, опустив глаза, и молча теребила край своего халата.

– Вы что, хотите, чтобы меня отдали под суд за нагушение тгудового законодательства? – строго спросил Левин. – Вы же на восьмом месяце уже! У вас же легкий тгуд! Вам вообще нельзя по ночам дежугить!

А, ведь, его действительно могут из-за нее наказать, подумала Снежана! Что же делать?! Господи, ну почему она такая нескладная! Только проблемы для людей создает!.. На глаза у нее навернулись слезы. Снежана шмыгнула носом…

– Снежана Геоггиевна, – вздохнул Вениамин Абрамович. – Вам что, отказала ваша квагтигная хозяйка?.. Вам спать совсем негде?..

Она молча кивнула. Вытерла ладошками глаза и полезла в карман за носовым платком.

Вениамин Абрамович встал из-за стола и стал ходить по кабинету из угла в угол.

– А в гайисполкоме вы были? – остановился он. – Что они вам сказали?

– Что свободных коек в общежитии пока нет, – прошептала Снежана. – А когда появятся, мне сразу дадут… Скоро… – она высморкалась. – Летом…

– Та-а-ак… – протянул Вениамин Абрамович. – А комнату снять, значит, не получается…

Она опять кивнула… Молча… Потому что все и так было ясно. Кому она нужна такая! Беременная…

Левин снова стал ходить по кабинету.

А она сидела, опустив голову. Чтобы не было видно, как она плачет.

– Пегестаньте, Снежана Геоггиевна… – пододвинул стул и сел рядом с ней Вениамин Абрамович. – Пожалуйста!.. Ну, не плачьте!.. Это вгедно для вашего малыша… Давайте лучше вместе подумаем, что делать! Ну почему, вы сгазу не пгишли и не гассказали мне обо всем?!

Снежана посмотрела на Левина полными слез глазами… Он-то тут при чем?! Ну, чем он может ей помочь?!.. Она сама во всем виновата! И сама теперь за все расплачивается!..

– Вот что мы сделаем, Снежана Геоггиевна! – Вениамин Абрамович поправил очки. – Где ваши вещи?.. Здесь в больнице, навегное?.. Понятно, – поджал он губы, когда она кивнула. – Где им еще быть!.. Ну, и ладно! Это даже хогошо! Значит так! – решительно сказал Левин. – Сейчас мы бегем ваши вещи и идем ко мне домой! И не смейте возгажать! – нахмурился он, когда Снежана попыталась открыть рот. – У меня большая тгехкомнатная квагтига! Мне и двух комнат хватит! А одну я вам сдам! Вот так! И никаких газговогов! – неожиданно раскипятился он. – Летом у них места появятся!.. Бюгокгаты пагшивые!

Вот так и получилось, что Снежана стала жить у Левина…

Кривотолков это, конечно, вызвало немало… И косых взглядов тоже.

Впрочем, Вениамин Абрамович на них не обращал внимания. А Снежана просто не замечала… Не до того ей было! Потому что все ее мысли и чаяния были о малыше…

Снежана даже и подумать не могла, что о ней говорят люди! О чем они шепчутся у нее за спиной! И правильно делала! Потому что шептали они всякую гадость. Кто-то просто любил посплетничать. А кто-то Снежане откровенно завидовал.

Тому, что она чистая и светлая. И никакая грязь к ней не липнет!

Тому, что она молодая и красивая. Несмотря на беременность. Или благодаря ей. Потому что, на самом деле, ожидание ребенка даже некрасивую женщину делает красавицей, а красивая становится еще краше!

На зависть некоторым…

Долго ли, коротко ли, наступило лето.

В дородовый отпуск Снежана ушла еще десятого мая. На очередном осмотре в женской консультации ей сказали, что все у нее в порядке. Плод лежит, как надо, головкой вниз. И уже прижался ею ко входу в малый таз, как оно и положено перед родами. Так что осталось потерпеть совсем немного. Ориентировочно десятого июля, но, в любом случае, не позднее семнадцатого, ее малыш появится на свет!

И, вообще, оказывается, она очень-очень везучая!

Потому что у Вениамина Абрамовича по сравнению с Лукерьиной хибарой были просто королевские палаты! И теперь Снежана, как и положено настоящей принцессе, жила в роскошной светлой комнате с видом на озеро! В красивом двухэтажном каменном доме! Большом и белом, как настоящий дворец!.. И со всеми удобствами! С телефоном, водопроводом и даже канализацией!

Эта квартира принадлежала когда-то родителям Вениамина Абрамовича… Его отец тоже был врачом. И, между прочим, очень уважаемым! Но это его не спасло во время одного из погромов. Столь частых и при царском режиме, и в годы Гражданской войны. Его жена Рахиль погибла вместе с ним. А маленького Веню спрятала одна добрая женщина. И он уцелел. Потом, когда всё успокоилось, из Петрограда приехала его тетя и забрала к себе…

Когда Вениамин Абрамович вернулся в Петрозаводск после окончания института, ему как дипломированному специалисту и руководящему работнику выдали ордер на отдельную жилплощадь. По счастливой случайности бывшая квартира врача Левина, числившаяся за горисполкомом, стояла свободной, и Вениамину Абрамовичу предоставили именно ее.

Ну, не совсем ее, вообще-то говоря.

Потому что до семнадцатого года в ней было гораздо больше комнат, парадный вход и черный ход. Но затем она превратилась в коммуналку. В конце двадцатых городские власти провели инвентаризацию жилого фонда, спохватились и расселили ее, а потом перегородили и бронировали (в смысле, перевели в спецфонд).

И вот теперь в бывшей квартире врача Левина снова жил врач Левин…

Предоставляя ему именно эту жилплощадь, никто в горисполкоме даже не задумался о том, сколько тяжелых воспоминаний она может разбудить в душе Вениамина Абрамовича. Но он ничем этого не показал. Хотя однажды, когда они пили со Снежаной чай с сушками на кухне, рассказал ей печальную историю своего сиротского детства.

Снежана сама выросла без матери. И прекрасно его понимала. И сочувствовала.

Потому что он был очень хороший! И очень внимательный! И так заботился о ней! Хотя она была ему совершенно никем!

Татьяна Ивановна, женщина, спасшая когда-то Вениамина Абрамовича от разъяренной толпы погромщиков, часто бывала у них в гостях и тоже очень хорошо относилась к Снежане.

До революции Татьяна Ивановна была повивальной бабкой, акушеркой, то есть. И, кстати говоря, именно она принимала роды, когда на свет появился маленький мальчик Веня. И очень весело представляла в лицах, как беспокоился и волновался его папа.

Ей было уже под семьдесят, но называть «бабкой» эту крепкую энергичную женщину язык как-то не поворачивался.

Татьяна Ивановна давно уже не практиковала, но ничего не забыла. Она осмотрела Снежану и подтвердила, что в консультации ей все сказали правильно. Хотя эти бестолочи, проворчала она, которые сами еще ни разу не рожали, а уже в акушеры позаписались, ничегошеньки ни в беременных, ни в родильницах не понимают!..

В полдень двадцать второго июня у Снежаны начались родовые схватки.

Недели за полторы до этого схватки у нее уже были. Правда, нечастые и не очень болезненные. Татьяна Ивановна тогда успокоила ее и сказала, что это всего лишь «репетиция». И оказалась права. Матка немножко порепетировала и успокоилась.

Но сейчас все было иначе. По срокам рожать ей было рановато. Но Снежана вдруг поняла, что это уже не «учебная тревога»! Схватки были гораздо сильнее и длительнее. И регулярно повторялись. Становясь всё сильнее. И чаще. Пока ее не стало скручивать каждые пять минут.

В промежутке между схватками Снежана сумела дойти до соседки и попросила позвать Татьяну Ивановну. А потом позвонила Вениамину Абрамовичу.

Он сразу всполошился, приказал ей немедленно лечь и сказал, что сейчас будет.

Снежана послушалась его и легла. Однако боли в пояснице вскоре согнали ее с кровати. Она встала на четвереньки и опустила голову на руки. Да так и стояла, раскачивая тазом. И ей немного полегчало.

И тогда Снежана порадовалась, что еще вчера догадалась сделать генеральную уборку и помыла полы. Когда ее отпустило, она расстелила на полу одеяло, а поверх него – чистую простыню. И стала ждать следующих схваток…

Когда прибежала Татьяна Ивановна, околоплодные воды у нее уже отошли.

А та первым делом выгнала из комнаты, превратившейся в филиал родильного отделения, взволнованного и перепуганного стонами Снежаны Вениамина Абрамовича. И безапелляционно заявила ему, что ни в какую больницу ее везти не позволит!

– Еще чего! – сказала она ему. – Ты что, хочешь, чтобы она прямо посреди дороги родила?!.. Сама справлюсь! Я у твоей мамки, между прочим, тебя в этом самом доме принимала! Или забыл?!.. Бабе, когда она рожать собралась, любая суета только помеха. Ей, как кошке, лишь бы уголок был потемнее да поукромнее! А все остальное она сама сделает! – Татьяна Ивановна вытолкала его взашей и пошла мыть руки. – Ты, Веня, иди лучше валерьянки прими! И успокойся! – сказала она. – Да смотри, чтобы носа сюда никто не показывал! И сам в том числе! Пока я не позову!

Вернувшись, Татьяна Ивановна задернула шторы на окнах, а потом зажгла свечи. И в комнате воцарился уютный полумрак…

Между схватками Снежана лежала на боку, отдыхая. А когда ее прихватывало, опять вставала на четвереньки.

– Молодец! Умничка моя! – нахваливала Снежану Татьяна Ивановна, разминая ей поясницу. – Все правильно делаешь! Ты только дыши, милая, не забывай! Дыши! Помедленнее да поглубже!

Снежана старалась не пускать в голову мысли о том, что схватки никогда не прекратятся. Убеждала себя не бояться очередного приступа, не зажиматься, иначе боль может усилиться многократно! А когда опять накатывало, словно становилась другим человеком. И хотела только одного – чтобы схватки поскорее окончились!

– Дыши, милая, дыши! – повторяла Татьяна Ивановна. – Ребеночку твоему это сейчас нужнее всего! Ему, ведь, ой как трудно сейчас! Тебе трудно, а ему во сто раз труднее! А ты помогай ему! И не думай ни о чем! Для родов мозги не требуются! Тело само все сделает! Ты только ему не мешай!

Снежана цеплялась за ее голос, как утопающий за соломинку! А тело само все делало. То тряслось от напряжения, то раскачивалось. То дышало, то кричало, то тужилось. И еще много чего делало. По нужде. И, слава Богу, что никто, кроме Татьяны Ивановны этого не видел. А, впрочем, ей было уже все равно! Только бы схватки поскорее окончились!..

А они слились с такими ошеломляющими потугами, что Снежана даже не поняла, что кричит изо всех сил. Между тем, всё происходило так стремительно, что уже на следующей схватке она почувствовала сильное жжение в промежности.

– А вот и мы! – воскликнула Татьяна Ивановна, увидев, как прорезывается головка младенца, и, помогая ему. – Здравствуй, миленький! А мы тебя уже заждались совсем с твоей мамочкой!..

Оставаясь на коленях Снежана, приподнялась на руках, переводя дух… Выпрямилась. Привстала. И тут же почувствовала новую потугу.

Р-р-раз!

Невероятное облегчение!!!

Малыш выскользнул из нее прямо в ладони к Татьяне Ивановне!

Снежана обернулась и увидела, что он лежит у нее на руках и шевелит ручками.

– Мальчик! – сказала Татьяна Ивановна и принялась очищать ротик и носик новорожденного. – Имя-то придумала, аль нет еще? – спросила она.

– Георгий, – ответила Снежана слабым голосом не в силах оторвать взгляда от маленького розового тельца сынишки.

– Егорий, значит! – улыбнулась Татьяна Ивановна. – Хорошее имя! Победоносное!

– Моего папу так зовут… – осторожно прилегла на кровать Снежана.

– А Егоркиного отца как кличут? – спросила Татьяна Ивановна. – Как по батюшке величать нашего богатыря?..

– Владимирович… – тихо сказала Снежана.

– Ну что же, Георгий Владимирович, пожалуйте к мамке своей! – сказала Татьяна Ивановна и подала малыша Снежане. – На-ка, покорми его грудью, дочка! Это лучшее средство для родильницы, чтобы в себя придти после родов! А уж для мальчонки-то, вообще, сейчас самое главное!..

Снежана взяла сына и приложила его к груди. Егорка похлопал глазками и поймал ее взгляд. И она утонула в его бездонных карих глазах, позабыв обо всем на свете…

На часах было семь вечера. Двадцать второго июня тысяча девятьсот тридцать девятого года.