Текст книги "Горошина для принцессы"

Автор книги: Олег Шушаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Рядом с фото, слева по-русски, а справа по-французски, было написано: «Международная Воздухоплавательная Федерацiя. Императорский Всероссiйскiй Аэро Клубъ – предъставiтель М. В. Ф. для Россiи сiмъ удостоверяетъ, что князь Добрич Георгий Александрович, родившийся в городъ Санктпетербургъ, сербъ, получил званiе пилота-авиатора. ? 189 от 20 мая 1913 года».

Снежка тяжело вздохнула…

До сих пор в ее душе еще теплилась призрачная надежда, что папа все это придумал с какой-то непонятной ей целью. Теперь эта надежда растаяла как дым.

Она положила удостоверение в саквояж, взяла пакет и стала перебирать фотографии…

Некоторые она видела раньше.

Вот папина, совсем недавняя, когда его наградили орденом Ленина…

Это она сама. Сразу после окончания школы. Вся такая взрослая, прическа из парикмахерской, платье из ателье!..

Это они вместе с папой. Он сидит на стуле, а она стоит рядом. С косичками и белыми бантами… Тридцать второй год…

Это они все втроем. Когда мама еще была жива… Папа стоит сзади, а она сидит у мамы на коленях… Снежка перевернула фотографию и грустно улыбнулась, увидев выведенные нетвердой детской рукой большие буквы: «Папа, мамочка и я 1925»…

А вот это фото она еще не видела ни разу! Папа, в странной высокой фуражке с тремя полосками по верхнему краю и множеством крестов на кителе, рядом с каким-то незнакомым молодым человеком. А на обороте надпись: «Capitan prince d»Obrich et suos-lieutenant Guynemer L»octobre 1916»…

Снежка поджала губы.

Вот так! И не иначе… Принц д»Обри… Это надо же! А она, стало быть, натуральная принцесса! Только этого ей и не хватало для полного и окончательного счастья!..

Еще одна папина фотография, где он в той же форме, только один. Стоит на фоне биплана с пулеметом на верхнем крыле и аистом, нарисованным на фюзеляже.

Снова папа. В нормальной фуражке, с золотыми погонами и витыми аксельбантами. С крестами, и на груди, и на шее. А внизу, в виньетке, цифра «1917»…

Снежка помотала головой.

Попробуй, докажи кому-нибудь, что это не белогвардейская форма, а еще дореволюционная! И слушать никто не будет! Тут же арестуют!..

Уже арестовали, поморщилась она!..

А если бы увидели эту фотографию, то уже расстреляли бы!

Снежка спрятала фото в пакет, достала следующее и ахнула. Это была мама… Улыбающаяся и необыкновенно красивая! В роскошном белом платье до пола и шляпке с огромными полями и страусиными перьями… Не мудрено, что папа в нее влюбился!

На другой фотографии мама была уже вместе с ним. Оба молодые и счастливые… Наверное, сразу из-под венца…

А это, судя по всему, бабушка с дедушкой, подумала Снежка. Потому что мужчина с длинными бакенбардами в богато расшитом золотом мундире со звездами и лентами через плечо, был очень похож на папу.

Она не ошиблась. Украшенная завитушками надпись гласила: «Генерал-адъютантъ при особе Его Величества князь Добрич с супругой».

Снежка спрятала фотографии в пакет и стала читать дальше…

»Когда началась Германская война, я находился в Париже по служебной надобности. Мне удалось добиться разрешения и поступить на французскую службу. Сначала я служил в кавалерии, а потом окончил школу высшего пилотажа, воздушного боя и стрельбы в По. Меня зачислили в одну из истребительных эскадрилий, в составе которой под Верденом я сбил двадцать германских самолетов.

Все ордена, которые ты найдешь в саквояже, честно заслужены мной в боях».

Снежка открыла шкатулку и перед ней засверкали эмалью и золотом кресты, подвешенные на разноцветных муаровых лентах. Те самые, что она видела на фотографиях… Только гораздо красивее…

Особенно ей понравился небольшой крестик из белой эмали на колодке с полосатой оранжево-черной ленточкой. Посередине креста в алом кружке с золотой каемкой был изображен маленький всадник с копьем.

И еще один, тоже очень красивый, рубиновый, с золотыми мечами, прицепленный к колодке с большим бантом из красно-черной ленты.

И еще бронзовый, тоже с мечами, на зеленой ленте с тоненькими красными полосками, к которой были приколоты четыре серебряные пальмовые веточки.

Кроме перечисленных, в шкатулке находилось еще несколько золотых крестов разного размера, с колодками и без, и, подвешенная на зеленом веночке к алой ленте с булавкой, не то звезда, не то пятиконечный крест, из белой эмали с надписью «REPUBLIQUE FRANCAISE» и женским профилем в кружке…

Вместе с царскими наградами в шкатулке хранились и советские – три ордена боевого Красного Знамени, два серебряных, немного потертых, и один золотой, поновее, с циферкой «три» внизу, орден Ленина и юбилейная медаль «ХХ лет РККА».

Под ними, на самом дне, лежало несколько документов. Снежка достала и развернула один из них.

На пожелтевшем листе бумаги каллиграфическим почерком было выведено:

»Божiею милостiю Мы, Николай Вторый, Императоръ и Самодержецъ Всероссiйскiй, Царь Польскiй, Великiй Князь Финляндскiй, и прочая, и прочая, и прочая

Нашему ротмистру лейб-гвардии Кирасiрскаго Его Величества полка князю Георгию Добричу

В воздаянiе отъличiй, оказанныхъ вами в делахъ с германъцами на Западном фронте въ составъ Escadrille «Les Сicognes» Armee de 1»Air союзной Намъ Французской армии Всемилостивъйше пожаловали Мы васъ Указомъ въ 18 день Августа 1916 года Капитулу даннымъ Кавалеромъ Императорскаго и Царского Ордена Нашего Святаго Велiкомученнiка и Победоносца Георгия четвертой степени

Грамоту сiю во свидътельство подписать Орденскою печатью укръпить и знаки Орденскiе препроводить къ вамъ Повелъли Мы Капитулу Россiскихъ Императорскихъ и Царскихъ Орденовъ

Дана въ Петроградъ въ 20 день Сентября 1916 года»

Кроме этой грамоты, имелись такие же к орденам Владимира, Анны и Станислава разных степеней. Более чем достаточно для высшей меры социальной защиты, подумала Снежка… Она закрыла шкатулку и поставила ее рядом с маузером.

»Пока я воевал, твоя мама ждала меня в Петрограде. В декабре семнадцатого я испросил отпуск и приехал за ней, чтобы увезти с собой во Францию.

Чего я до сих пор не могу себе простить, так это легкомыслия, с которым мы оттягивали отъезд, до тех пор, пока он стал невозможен! Мы были молоды, безумно счастливы, встретившись после долгой разлуки, и словно дети верили в безоблачное завтра! Я надеялся, что, навоевавшись по горло, Россия не скоро вновь возьмется за оружие. А Наталия не хотела ехать, понимая, что во Франции меня снова ждет фронт.

Когда началась Гражданская война, наши иллюзии исчезли, но было уже поздно.

Твоя мама была самой прекрасной женщиной на свете! И я никогда не прощу себе, что не смог ее сберечь!

Несмотря на все переезды и передряги, мне удалось сохранить несколько писем».

Снежка взяла в руки перевязанную голубой ленточкой пачку, а потом положила назад. Нет, сначала она дочитает это… А уж потом… Если еще будет способна…

»Когда все посмотришь, положи саквояж обратно. Или перепрячь понадежнее. Надеюсь, тебе не надо объяснять, почему его нельзя хранить дома».

Да, уж! Этого объяснять, действительно, было не нужно! Она еще не сошла с ума, чтобы держать в доме пороховую бочку с зажженным фитилем!

»Если станет совсем тяжко, обратись к Владимиру. Он никогда не бросит тебя в беде. Я в этом совершенно уверен! Владимир – смелый и надежный парень! А самое главное, он тебя любит!»

Боже мой, а, ведь, она о нем совсем забыла!.. Как же ей теперь быть-то?! Разве может она обо всем этом рассказать Володе?!

А разве может не рассказать?!

Господи, что же ей теперь делать?! А вдруг он отвернется от нее?! А вдруг он станет ее презирать за то, что она из княжеского рода, за то, что она аристократка старорежимная?!.. И уйдет…

Нет!! Этого не может быть!

А если все-таки уйдет?! Если бросит ее такую?! Принцессу несчастную…

Папа, за что?! За что, ты меня так?!.. Снежка застонала и в отчаянии закрыла лицо руками…

Услышав этот горестный стон, стоявший до сих пор поодаль Владимир отбросил папиросу и кинулся к ней:

– Что с тобой? Что случилось?..

– Ничего! – вскрикнула она в испуге. – Все хорошо! Ты, подожди, Володя! Я сейчас! – бормотала она, не понимая, что говорит. – Еще чуть-чуть… Подожди, пожалуйста…

Владимир хмуро покосился на кобуру, на шкатулку, на письмо. Но больше ни о чем не стал спрашивать… Дома разберемся, решил он…

Ему с самого начала не понравилась вся эта история со спрятанной в дупле посылкой. Всем своим существом он чувствовал опасность, исходящую от оставленного Снежкиным отцом саквояжа. И, судя по всему, интуиция его не подвела…

Господи! Ну, зачем я его открыла, думала Снежка! Ведь, все было так хорошо!..

Нет, сказала она себе, все было очень и очень плохо!.. А теперь стало просто ужасно!.. И совершенно безнадежно…

»За меня не беспокойся! Если, не дай Бог, мне сейчас не удастся отстоять свое честное имя, не печалься! Время все расставит по местам! Впрочем, сдаваться я не собираюсь! И ты тоже не вешай носа! Я уверен, что все будет хорошо!

Целую, папа».

Все будет хорошо… Кого ты обманываешь, папа?! Меня или себя?!

Боже мой! Что же теперь делать?..

Снежка посмотрела на Владимира и внезапно решилась. Будь, что будет, но она обязана всё ему рассказать! Он всё поймет! Если любит ее… А если не любит, она просто уйдет из его жизни… И из своей…

– Володя, – негромко позвала она.

– Да? – подошел он.

– Нам надо поговорить, – сказала Снежка.

– Что ты нашла в саквояже? – спросил он, усаживаясь рядом.

– Вот, – протянула ему пистолет она, а потом взяла в руки шкатулку. – И вот…

– Хорошая машинка! – Владимир достал маузер из кобуры и взвесил на ладони, оттянул затвор, вынул и вставил назад обойму. – Пистолет-карабин, Ка девяносто шесть, модель двенадцатого года, десять патронов, калибр семь шестьдесят три, – он вытянул руку, прицеливаясь. – Дальность стрельбы с прикладом до тысячи метров… Всю жизнь о таком мечтал!.. – с завистью сказал Владимир и прочитал надпись на табличке. – Добричу Георгию Александровичу. За беспощадную борьбу с контрреволюцией от РВС!.. Ух, ты!..

Он вложил маузер обратно в кобуру. Снежка подала ему шкатулку и отвернулась, закусив нижнюю губу.

– Что это? – увидев царские кресты, пораженно спросил Владимир. – Откуда?

– А ты прочти… – не поворачиваясь, отдала ему отцовское письмо Снежка.

Ну, вот и все, подумала она, уставившись в никуда. Птица счастья, обогрев и растравив ей душу несбыточной мечтой, встрепенулась и взмахнула крыльями.

Улетит? Или останется?.. А, может, вцепиться в нее когтями?!

Нет! Пусть все идет, как идет! Снежка гордо вздернула подбородок, из последних сил сдерживая слезы…

Владимир читал молча. И с каждой прочитанной строчкой хмурился все сильнее. А, когда дочитал до конца, молча поднялся и достал папиросу. И даже не посмотрел в Снежкину сторону…

Как пусто, холодно и одиноко вдруг сразу стало вокруг!

Она опустила голову. И слезы покатились по ее щекам…

Владимир был в шоке. Обрывки мыслей кружились в голове, неотвратимо складываясь в строки обвинительного заключения… Вот тебе и орденоносец, вот тебе и герой Гражданской войны!

Князь!.. Ротмистр лейб-гвардии!.. Капитан французской армии!..

Если до этого, арестованный комдив был в его глазах всего лишь оклеветанной и невинной жертвой, то теперь состав преступления имелся налицо! Скрыть от партии свое происхождение! Да, за одно это уже полагалась расстрельная статья!

Зачем? Ну, зачем он это сделал?!

А что ему еще оставалось, затянулся сизым дымом Владимир, не самому же к стенке становиться?!.. С князьями тогда не церемонились!.. Впрочем, как и сейчас…

Новая Россия отреклась не только от своего прошлого, но и от всех, кто его олицетворял. Поэтому советская власть ликвидировала не только царские ордена, титулы и звания, но и всех, кто их носил…

Диктатура пролетариата – это не просто словосочетание, это жестокая и кровавая реальность! Абсолютно необходимая и обусловленная самим ходом классовой борьбы… Обострившейся в последнее время до невозможности!.. И, если партия без колебаний и по малейшему подозрению выкорчевывает из своих рядов собственных членов, то что говорить о представителях враждебного класса, аристократах и золотопогонниках!

А Снежка-то здесь причем?!

Ну, ладно, подумал Владимир, прикуривая новую папиросу от окурка, ну, совершил ты преступление перед партией и народом, скрыл свое прошлое, но зачем вешать все это на девчонку?! Зачем ей-то об этом рассказывать?! Она, ведь, вообще, ни в чем не виновата! Родилась уже при советской власти, и ведать ни о чем таком не ведала, и знать ничего не знала, что ее отец – затаившийся враг!

Стоп! А разве он враг?

Владимир вспомнил мужественное лицо комдива, его открытый и честный взгляд. И не смог представить своего командира, исподтишка подсыпающим песок в цилиндры авиамотора или мышьяк в красноармейскую кашу…

Нет! Снежкин отец быть врагом не мог! И никогда им не был!

Князь Добрич во Франции сражался за Россию! В кустах не отсиживался! Бил немцев! Поэтому и вся грудь в крестах!

А красвоенлет Добрич, не жалея жизни, честно дрался за рабочее дело! Три ордена Красного Знамени и наградной маузер за беспощадную борьбу с контрреволюцией – лучшее тому доказательство!

Что же касается титулов, золотых погон и прочих аксельбантов, так это было еще при царе Горохе! И к делу не относится!

Хотя, с другой стороны, очень даже интересно получается!..

Выходит, взяв Снежку в жены, он женился на настоящей княжне! Простой паренек с рабочей окраины, без роду, без племени, взял, да и женился на самой, что ни на есть взаправдашней принцессе! Владимир невольно улыбнулся, вспомнив, как совсем недавно в шутку назвал ее высочеством… Вот и накаркал!

Поаккуратнее надо бы со словами, товарищ майор, подумал он, бросил папиросу и раздавил ее каблуком. А затем повернулся к Снежке и только теперь заметил, что она сидит, повесив голову, и тихонько плачет. И даже слез не вытирает…

– Ну, что же ты у меня ревёшь-то все время, а? – присел рядом с ней Владимир.

А потом достал из кармана носовой платок и принялся промакивать заплаканные Снежкины глаза.

– А ты меня не бросишь? – прошептала она чуть слышно. – Такую… Принцессу…

– О чем ты говоришь… – прошептал он с укором. – Я жить без тебя не могу!

– Прости меня, – со всхлипом уткнулась ему в плечо Снежка.

– За что, моя хорошая? – обняв, стал гладить ее по голове Владимир.

– За все… – вздохнула она, понемногу отогреваясь в его объятиях.

И вдруг услышала, как шелестят кроны деревьев и щебечут птицы, как стучит по гулкому стволу дятел. Где-то в отдалении закуковала кукушка, и Снежка, подняв голову, принялась считать, сколько им с Володей вместе жить… Солнечный луч скользнул сквозь ветви старого дуба, пробежался по ее лицу и засветился в глубоких серых глазах… Она досчитала до ста и засмеялась от радости.

Владимир поцеловал ее смеющиеся губы, и у него привычно закружилась голова…

– А что делать с этим? – спросила Снежка, когда, нацеловавшись, опустила взгляд и увидела злополучный саквояж в траве у своих ног.

– Твой отец прав! Дома это хранить нельзя! – сказал Владимир. – Но и здесь оставлять тоже опасно! А вдруг какой-нибудь любопытный пацан залезет в дупло и найдет!.. А в саквояже маузер с патронами!.. И кресты, и фотографии, и письма! – он покачал головой. – Нет, лучше перепрятать! Закопать где-нибудь в неприметном месте.

Так они и сделали.

На обратном пути Владимир съехал на обочину напротив маленькой березовой рощицы, зеленеющей посреди пшеничного поля метрах в ста от дороги, сунул саквояж в один из чемоданов и, прихватив саперную лопатку из багажника, направился туда вместе со Снежкой. Пока она караулила, окидывая зорким взглядом бескрайние поля, Владимир, аккуратно разрезав, приподнял и отложил в сторону дерн, а потом выкопал глубокую узкую яму, ссыпая вынутую землю на газету, предусмотрительно расстеленную рядом. Уложив в яму чемодан с саквояжем внутри, он засыпал его землей, накрыл дерном и щедро полил водой из фляжки. Оставшуюся землю, завернутую в газетные листы, он прихватил с собой и разбросал в канаве у обочины.

Теперь все было шито-крыто.

Снежка ничего не взяла из саквояжа. Ни писем, ни фотографий. Однажды она, возможно, вернется за ними. Но это будет очень и очень не скоро…

Пока Владимир прикидывал, где остановиться, чтобы закопать опасную посылку, Снежка успела прочесть родительские письма…

Некоторые из них были написаны по-французски. И, судя по датам, еще до революции… Снежка, учившая этот язык и в школе, и в институте, тем не менее, так им и не овладела… Но все-таки сумела понять, что аккуратные, явно выведенные женской рукой, строчки повествовали о любви и ожидании, о печали, разлуке и одиночестве… L»amour et l»attente, la tristesse, la separation et la solitude…

Несколько писем было написано твердым мужским почерком, в котором она без труда узнала отцовскую руку. Эти письма, тоже наполненные любовью и ожиданием, были пропитаны порохом и войной. А такие слова, как la bombe и la canonnade, la guerre, le militaire и la cavalerie, l»avion, le battalion и la fortification, и, конечно, la mort, можно было понять и без словаря…

На русском языке было всего три письма. И все три от папы. Коротенькие, написанные карандашом на кусках оберточной бумаги… Люблю-целую, жив-здоров, а как у вас дела… А что он мог еще написать, зная, что эти письма по долгу службы и, само собой, из любопытства, обязательно прочтет какой-нибудь тщедушный чернявый комиссар в пенсне, бородка клинышком?

Снежка грустно улыбнулась, представив, как папа, сидя под крылом «Ньюпора» торопливо писал эти письма, подсунув под листок кобуру своего маузера…

Мама, наверное, тоже ему писала. Но ее письма в пекле гражданской войны, передислокаций, отступлений и наступлений, конечно же, не сохранились…

Урча мотором и подпрыгивая на рытвинах, «эмка» все дальше уносила Владимира и Снежку от маленькой березовой рощи, в которой они схоронили прошлое Снежкиного отца, а она все оглядывалась назад, впечатывая ее в память. Чтобы вернуться однажды, когда наступят лучшие времена…

Владимир отвез ее домой, а сам отправился в штаб. И, надо сказать, появился там очень вовремя! Потому что дежурный уже оборвал телефон, разыскивая командира.

Снежка оказалась права, когда сказала, что приказ о переводе может придти прямо сегодня. Сразу после обеда позвонили из штаба округа и передали срочную телефонограмму.

Майору Иволгину предписывалось сдать бригаду заместителю и немедленно убыть во Владивосток к новому месту службы. Он был назначен командиром шестьдесят девятой истребительной авиационной бригады Краснознаменного Дальневосточного Краснознаменного фронта…

Владимир достал из сейфа заготовленный загодя приемо-сдаточный акт, поставил подпись и дату, и передал Черевиченко.

Тот, не глядя, подмахнул его и протянул руку:

– Ну, что ж, бывай Владимир Иванович!

– Бывай, Николай Петрович! – крепко пожал ее Владимир.

Он снялся с партийного учета, забежал в строевую часть за проездными документами и аттестатом, а потом к финансисту – за деньгами. Разделавшись со всеми формальностями и тепло попрощавшись с работниками штаба, которых собрал в актовом зале комиссар, Владимир заехал на склад ГСМ. Залив полный бак, он сунул еще пару двадцатилитровых канистр с бензином в багажник. До Москвы должно было хватить. А, если что, имелись и талоны…

Ну, вот и все, подумал Владимир, выехав за КПП.

Он гнал машину по шоссе и во все горло распевал «Авиамарш»:

– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор!..

Завтра утром он, наконец, увезет Снежку отсюда! За девять с лишним тысяч верст! И понадобятся оч-чень длинные руки, чтобы дотянуться до нее на другом конце Союза!

Владимир даже представить себе не мог тогда, насколько он ошибается…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ИСПЫТАНИЕ ВЕРНОСТИ
осень 1939 г.

Глава первая

…Это было словно дежавю…

Владимир сидел на огромном гранитном валуне у самой воды и молча смотрел, как пенные штормовые валы с бешенством бросаются на берег и откатываются назад, шипя в бессильной ярости…

Когда-то с ним такое уже было… Когда-то он уже сидел на этом безлюдном берегу, пытаясь справиться с мучительными воспоминаниями… Пытаясь вытравить из памяти то, что из нее вытравить невозможно.

Все совпадало даже в мелочах. Ранение в воздушном бою, госпиталь, путевка в военный санаторий имени товарища Ворошилова…

И потеря любимой… Безвозвратная…

Не думать об этом!!

Владимир скрипнул зубами. Ну, зачем он сюда приехал?! Он понял, что совершил непоправимую ошибку, согласившись воспользоваться предложенной путевкой, только когда за окном вагона показались пригороды Сочи. Но было уже поздно…

Владимир оставил чемодан в номере и ушел на берег. По сто раз уже исхоженной им когда-то, круто спускающейся к морю, лестнице.

И притупившаяся за год боль скрутила его с новой силой…

Ненастное небо… Холодное море… Пустынный пляж… Одиночество и отчаяние…

Резкий ледяной ветер острыми солеными брызгами хлестал Владимира по лицу, но он его почти не замечал.

Как же это все произошло?! Почему?! Ведь, они так любили друг друга!..

Или это только казалось?

В начале июля тридцать восьмого года он получил новое назначение. На Дальний Восток… Сборы были недолгими, а дорога короткой.

По крайней мере, для них со Снежкой эти две недели пролетели словно миг!

Они выходили из своего двухместного купе только для того, чтобы поужинать в вагоне-ресторане, или размяться во время длинной стоянки в каком-нибудь крупном населенном пункте. А все остальное время сидели, запершись…

Точнее лежали… Потому что Снежка, добравшись, наконец, до Владимира, сумела компенсировать и себе, и ему, все, что отняла у них его служба. Она едва не свела его с ума своей ненасытностью. А он наслаждался ее нежностью и страстью, и сам никак не мог насытиться…

Наверное, это и есть рай, думал Владимир! Или, как минимум, его преддверие!.. Шампанское, шоколад и фрукты. Зашторенное окно и крепко-накрепко запертая дверь. Любимая девушка, обнаженная и жаждущая ласки!.. И никаких телефонных звонков!

Не жизнь, а мечта!..

Владимир стиснул виски ладонями и закрыл глаза.

Боже мой!.. Побывать в раю, а потом опять оказаться в аду! Только теперь уже навечно! Что может быть ужаснее?!..

Они приехали во Владивосток в воскресенье, двадцать третьего. Устроив Снежку в гостинице, Владимир отправился в штаб Приморской группы Краснознаменного Дальневосточного фронта. И попал, что называется, с корабля на бал!

Несмотря на выходной, штаб сильно смахивал на растревоженный улей.

На дальневосточных рубежах СССР последние двадцать лет всегда было тревожно.

Сначала дремать не давали белогвардейцы и белоказаки – колчаковцы, дутовцы, семеновцы и прочие белобандиты. Китайские милитаристы прикормили всю эту шваль и периодически натравливали на Советский Союз…

А потом недобитых царских генералов и атаманов перекупили и приспособили к своим нуждам самураи. Захватив Северо-Восточный Китай и создав на оккупированной территории буферное государство Маньчжоу-Го, они расквартировали там целую армию, нацеленную на Советский Союз. И провокации участились, становясь все ожесточеннее и ожесточеннее…

В поезде Владимиру читать газеты было некогда. Закрывшись в купе, они со Снежкой начисто отгородились от всего окружающего мира! И даже если бы Луна свалилась с неба, вряд ли заметили бы ее пропажу…

Но в штабе группы его очень быстро ввели в курс дела.

К этому времени обстановка в Приморье была уже накалена до крайности. Около недели назад, поверенный в делах Японии в Москве в ультимативной форме потребовал вывести советские войска с высот Заозерная и Безымянная в излучине реки Туманная у озера Хасан. Во вторник, девятнадцатого июля, фашистские молодчики напали на полпредство СССР в Токио. А на следующий день японский поверенный вручил наркому иностранных дел новую ноту с требованием передать Маньчжоу-Го весь спорный район. Советское правительство, естественно, отвергло эти наглые притязания и немедленно привело в повышенную боевую готовность войска Дальневосточного фронта.

Владимир потолкался в штабе, представился командующему и его замам, и получил приказ немедленно вылететь в бригаду.

По пути на аэродром он заскочил в гостиницу, чтобы предупредить жену…

Владимир ожидал упреков, но Снежка только вздохнула. Дело привычное. Он улетает, она остается. Ну, что ж, придется немного побыть одной… Пару дней…

Но не больше!

Добившись от Владимира клятвенного обещания забрать ее, как только он определится на месте, что и как, Снежка сунула ему в руки тревожный чемодан и чмокнула в щеку. Он обнял ее, поцеловал и прошелся руками, не оставив без внимания ни одной выпуклости или вогнутости в пределах досягаемости своих крепких ладоней…

На остальное времени уже не оставалось. Оба прекрасно это понимали и только вздохнули. Печально. И совершенно в унисон. И рассмеялись от радостного осознания такого совпадения и мыслей, и желаний.

Тогда они у них еще совпадали…

Владимир поежился и поднял воротник своего кожаного реглана. Сырость и холод пробрали его уже до костей… Это ничего, напьется горячего чаю и отогреется… А как согреться, если холод сковал самую душу?!..

Ему не удалось забрать Снежку к себе ни через пару дней, ни через неделю, ни через две…

Потому что на Хасане к этому времени разгорелась настоящая война! За десять дней только его истребительная авиабригада сделала более пятисот боевых вылетов на штурмовку самурайских позиций!

А тогда он едва успел принять дела, как поступил приказ командующего воздушными силами фронта о передислокации к месту боев.

Пятнадцать истребителей И-15 из сорокового полка сразу же перелетели на временную площадку в Августовке. Еще тридцать «чатос», из сорок восьмого, были переброшены в Заимку Филипповского, рядом с Барабашем.

Вместе с ними в Заимку улетел и Владимир…

Вообще говоря, это решение было довольно спорным. Потому что на передовом аэродроме под его командованием оказалась лишь треть боевых машин из имевшихся в наличии. Телефонная связь со штабом отсутствовала, а радиостанциями пользоваться было строжайше запрещено из соображений секретности. Так что управлять оставшейся частью бригады с этой площадки он не мог.

В то же время, на месте основной дислокации остался штаб во главе с майором Ракитиным, временно исполнявшим обязанности комбрига до его прибытия.

В сложившейся ситуации, не успев познакомиться ни с театром военных действий, ни с людьми, Владимир был вынужден во всем полагаться на его мнение… И невольно очутился в роли «свадебного генерала»… Но, ясное дело, оставаться в этой роли не пожелал! Поэтому и предпочел возглавить передовую авиагруппу, дабы вплотную заняться организацией боевой работы на новом месте.

Интуитивно принятое решение, как всегда, оказалось единственно верным…

Помимо двух его эскадрилий, в Заимке посадили еще одиннадцать истребителей из состава ВВС Тихоокеанского флота.

Наспех приспособленная площадка, как этого и следовало ожидать, была совершенно не готова для приема такого количества самолетов. Не хватало ни грузовиков, ни спецмашин. Некому было обслуживать технику и нести караульную службу. Даже набивать патронные ленты приходилось самим пилотам!..

Впрочем, через несколько дней, к началу решающих боев, основные проблемы удалось разрулить. Подоспели наземные службы и летчики приступили к своим прямым обязанностям – воздушной войне…

Собственно, не столько воздушной, сколько наземной, то бишь штурмовой, хотя по данным агентурной разведки в непосредственной близости от границы и сидело около семидесяти японских самолетов. Однако хваленые «короли неба», высунувшись разок, больше в этом самом небе не появлялись. Так что переведаться с самураями в воздушном бою Владимиру тогда так и не удалось…

Ничего, этим летом наверстал, подумал он, глядя в темную даль штормового моря.

Причем, наверстал от души! И, если два года назад в Испании смерть его обошла, лишь обмахнув крылом, то в Монголии зацепила довольно крепко…

Жить без Снежки ему было незачем. Поэтому жизни он не жалел. Только, видимо, не зря говорят, что смелого ни штык, ни пуля не берет. Дырок в шкуре узкоглазые ему понаделали, но угробить все-таки не смогли…

Сейчас он уже не был уверен, что поступил правильно, оставив Снежку тогда во Владивостоке. С другой стороны, что бы она делала одна, без него, в военном городке? Сидела в четырех стенах? А в городе она могла хоть чем-то себя занять! Пройтись по магазинам, например. Сходить в кино или в театр. В конец концов, просто прогуляться по набережной или позагорать на пляже…

Организуя деятельность авиагруппы, Владимир настолько замотался, что даже спал без сновидений, когда удавалось урвать несколько часов для сна.

А маховик вооруженного конфликта раскручивался все сильнее…

Двадцать девятого июля рота самураев сбила с гребня Безымянной наш пограничный наряд. Советское командование подтянуло стрелковую роту на помощь пограничникам и к вечеру вышибло японцев обратно… Через два дня силами пехотного полка при поддержке артиллерии самураи нанесли новый удар и опять заняли Безымянную, а следом за ней и Заозерную. Продвинувшись на несколько километров вглубь советской территории, они опомнились и отошли назад, закрепившись на захваченных высотах.

Узнав об этом, комфронта маршал Блюхер дал указание перебросить к месту боев стрелковую дивизию и нанести бомбоштурмовой удар по обнаглевшим агрессорам.

Из-за обычной армейской неразберихи приказ командующего попал в Заимку Филипповского только следующим утром. Его привез посыльный на У-2. Для начала сделав здоровенный крюк и свозив его в штаб бригады.

Владимир приказал немедленно подготовить к вылету все исправные самолеты и подвесить бомбы.

В час пополудни тридцать шесть И-15 и восемь присоединившихся к ним по дороге штурмовиков Р-Z появились, наконец, над Заозерной. Особого целеуказания не требовалось. Успевшие неплохо окопаться за прошедшие сутки самураи палили в них из всех видов оружия. Владимир покачал крыльями, подав команду «Делай как я!», и перевел свой истребитель в пике.

Сбросив бомбы, «чатос» и «наташи» сделали еще несколько заходов, обстреливая вражеские позиции из пулеметов. Закончив штурмовку Владимир собрал группу и, довольный проделанной работой и отсутствием потерь, увел ее обратно…

К сожалению, не все последующие вылеты прошли так же гладко, как первый.

Рано утром второго августа с аэродрома в Заимке Филипповского поднялось тринадцать истребителей с Владимиром во главе. Под крыльями у каждого висели четыре десятикилограммовые осколочные авиабомбы.

Тогда, во всяком случае, он был в этом абсолютно уверен…

К семи утра они вышли в район Заозерной. Однако от бомбардировки пришлось отказаться. Густая пелена белесого тумана, поднявшегося с реки, которая не зря звалась Туманной, накрыла округу, что называется, с головой. С ручками-ножками.