Текст книги "Горошина для принцессы"

Автор книги: Олег Шушаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Когда и где был арестован ваш отец? – спросил ее чекист. – Его фамилия, должность, звание?

– Его арестовали второго июня. В Ленинграде. Комдив Добрич. Помощник по ВВС командующего войсками Ленинградского военного округа, – сказала Снежана. – Помогите, пожалуйста!

– Не беспокойтесь, гражданка Иволгина! – положил обе ладони на стол чекист. – Что касается вашего мужа, то его дело будет пересмотрено немедленно! Я лично за этим прослежу. Если он не виновен, его сразу же освободят!.. А вот делом вашего отца займутся следователи Управления НКВД по Ленинградской области. Мы сообщим в Ленинград об аресте Гольдберга. И направим запрос по делу вашего отца, – он поджал губы. – Увы, но это единственное, чем я могу вам помочь.

– Большое спасибо, – прошептала Снежана, с трудом сдерживая слезы. – Я все понимаю…

– Благодарю вас за помощь!.. – лейтенант встал, подошел к Снежане, тоже поднявшейся со стула, и взял ее за руку. – Сегодня одним негодяем в наших рядах стало меньше! Теперь он обезврежен и понесет заслуженное наказание, – чекист вздохнул. – Много еще врагов затаилось и подло вредит исподтишка нашей Родине!.. Но мы их передушим всех без исключения! – твердо сказал он. – Это я вам обещаю…

Она вернулась домой поздним вечером. Пешком. Если кто-то из соседей и удивился ее возвращению, то оставил свои мысли при себе. Снежана сварила манной каши, немного поела и легла спать.

Утро вечера мудренее…

Она спала почти до полудня, а, проснувшись, долго лежала, глядя в потолок… Этот лейтенант-капитан пообещал, что Владимира скоро освободят. А больше она ничем помочь ему не может… И не хочет.

Ничего она больше не хочет…

Что-то сломалось у нее внутри. Как у куклы наследника Тутти. Что-то очень важное. Какая-то незаменимая деталь. Маленькая серебряная шестереночка… Самая незаменимая.

Снежана встала. Накинула свой фланелевый халат и пошла на кухню. Погремела посудой. Заглянула в кастрюльку с недоеденной вчерашней кашей.

Внезапно ее затошнило так, что она еле-еле успела добежать до поганого ведра!

Ее вывернуло практически наизнанку. До самого донышка. Хотя тошнить было абсолютно нечем. Ведь она ничего не ела уже несколько дней… Кроме тарелки манной каши вчера вечером.

Отдышавшись, она попила водички, а потом решительно вывалила кашу из кастрюли в ведро. От греха. Ничем иным отравиться она не могла.

Снежана вернулась в комнату. Она поест потом, когда оклемается. Потому что сейчас есть не хотелось вовсе. Более того, ее мутило не то, что от запахов, а от одной только мысли о еде!

Она села на кровать…

Значит, не вернешься… Значит, хочешь, пока молодой, побольше девок в баб переделать… Значит, советуешь катиться на все четыре стороны…

Снежана достала из-под кровати чемодан и стала укладывать вещи.

Сначала она ничего не хотела брать. А потом подумала, что это будет выглядеть слишком нарочито. Как будто она обижена или оскорблена… А она не была обижена! И не была оскорблена! Ей было поровну!.. И, вообще, она – паскуда! Стерва, одним словом! Поэтому и вещички свои заберет, и денежками не побрезгует! Жить-то надо на что-то! Хотя бы первое время, пока она на работу устроится где-нибудь!.. Где-нибудь подальше отсюда!.. А это значит, что надо купить билет на поезд! И чего-нибудь съестного в дорогу…

Хотя, вообще-то, на еде можно и сэкономить! Потому что о ней лучше даже и не вспоминать, мелькнуло у нее в голове, пока она бежала в коридор к ведру…

Чемодан получился тяжелым… А, может, это ей только показалось из-за слабости, подумала Снежана?.. Так или иначе, пришлось укладывать его по новой. Она оставила лишь самое необходимое, а потом снова попробовала поднять и поморщилась. Все равно было тяжеловато. Снежана сняла бельевую веревку на кухне, обвязала ей чемодан и смастерила петлю, чтобы можно было тащить его, повесив через плечо.

Потом она прибралась в доме, перестелила постель и вынесла ведро на помойку.

Наведя идеальный порядок, она закрыла форточки, надела пальто, обулась и присела на чемодан перед дорогой…

Осталось только написать прощальную записку Владимиру.

»Сказал бы тебе пару ласковых, да бумаги жалко…»

Ну, и сам тогда без записки обойдешься, подумала Снежана! И не стала ничего писать… Выйдя на лестничную площадку, она заперла за собой дверь на два оборота и положила ключи под коврик.

Вот и все…

Она сделала это! Она смогла! Она решительная и сильная!.. А не комнатная собачка! Которую можно взять за шкирку и выкинуть вон! На все четыре стороны!.. Она никому не позволит так с собой обращаться! И оскорблять! Никому! Даже ему!..

В особенности, ему…

Она уедет… И как можно дальше…

Снежана шла по пустынной дороге, выставив плечо навстречу холодному, пронизывающему ветру. Рассерженные деревья недовольно качали облетевшими кронами. И облака, нахмурившись, плыли в противоположную сторону. Какая-то назойливая ворона, размахивая крыльями и каркая, то ковыляла рядом, то прыгала, путаясь у Снежаны под ногами. Но она никого не желала слушать.

Она уедет как можно дальше…

Смеркалось. Короткий ноябрьский день подходил к концу…

Никто не видел, как она ушла. Никому до нее не было дела.

За толстыми стенами домов царила предпраздничная суета. Хозяйки строгали салаты, расстилали скатерти и расставляли тарелки. А дети и мужчины отирались рядом, норовя стащить что-нибудь и получая за это по рукам. Скоро совсем стемнеет, и тогда все усядутся за стол и поднимут стаканы и кружки. Сначала за товарища Сталина, потом за двадцать первую годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции, потом за товарища Ворошилова и Сталинских соколов…

Снежана поставила чемодан и присела передохнуть. Торопиться ей было некуда… И не к кому… На всем белом свете у нее не было ни одной родной души…

Проторчав почти сутки на суматошном и неуютном вокзале, она забралась, наконец, в вагон, сунула свой баул под сиденье и вздохнула с облегчением.

И даже представить себе не могла, какие еще мытарства ожидают ее впереди!

Поезд дальнего следования «Владивосток-Москва» был тот же самый, в котором всего каких-то три месяца назад, не замечая часов и путая день с ночью, ехала на Дальний Восток глупая, счастливая Снежка…

Поезд был тот же самый… Тот, да не совсем. И дело было не в том, что теперь он назывался шиворот-навыворот «Владивосток-Москва», а не «Москва-Владивосток», как тогда. И даже не в том, что теперь она ехала не в двухместном купе в мягком вагоне, а на боковой полке в жестком. Брошенная и несчастная…

Дело было в запахах.

Ее место располагалось прямо возле туалета, ароматов которого не могли заглушить даже облака густого табачного дыма, втягиваемого в вагон из насквозь прокуренного тамбура. Но это было только полбеды…

А вот запах сала, копченой колбасы, вареных яиц и прочей снеди, на которую навалились оголодавшие пассажиры, был просто убийственным!

Когда Снежана, бледная и совершенно измученная, в очередной раз вернулась из туалета, соседка, полная пожилая женщина, посочувствовала ей:

– Терпи, девонька! Терпи, хорошая. Это ничего. Все через это проходят…

– О чем вы? – не поняла ее Снежана. – Через что проходят?

– Да, через хворь эту, – покачала участливо головой соседка. – А ты терпи, девонька, терпи. Женская доля наша такая… Уж, я то знаю, каково тебе. Сама шестерых выносила. Намаялась…

– Да, о чем вы? – удивленно распахнула глаза Снежана. – Я не понимаю ничего!

– А что тут понимать? – пожала плечами женщина. – Нечего тут и понимать! Тяжелая ты. Вот тебя и полоскает…

– Да, что вы такое говорите! – еще нашла в себе силы возмутиться Снежана. – Как вы можете такое говорить!

– А что я такого сказала? – удивилась соседка. – Ничего я такого не сказала, – и вдруг прикрыла рот ладонью. – Ах ты, Господи! А ты, поди, и не знала, девонька?!.. Дура я старая, как же сразу-то не догадалась! Ты ж еще молоденькая совсем!.. Поди, в первый раз, да?!..

Снежана молчала, оглушенная ее словами. Сраженная ими наповал.

Боже мой! Только этого ей и не хватало…

Женщина говорила что-то утешительное, но она ничего не слышала.

У них будет маленький!!

Нет, поправила себя Снежана! Не у них, а у неё!

К Владимиру она ни за что не вернется! Никогда! Пускай себе переделывает, кого хочет, в кого захочет! Пока молодой! А она как-нибудь и без него обойдется! Сама ребенка вырастит! Справится как-нибудь!.. А потом, когда-нибудь, через десять лет, нет, лучше через двадцать, когда он будет уже старый, а она еще молодая и красивая, они случайно встретятся, и тогда он поймет, какую совершил ошибку и что потерял!

– Что вы сказали?.. – посмотрела она на соседку.

– Да, ты не переживай, девонька! Это только в первый раз страшно! А потом привыкнешь!.. На-ка, лучше съешь огурчик, – женщина достала из крынки и протянула ей соленый огурец.

Сначала Снежана хотела отказаться, но вдруг поняла, что это именно то, что ей сейчас требуется.

– Спасибо, – взяла она огурец и с удовольствием им захрустела.

– Тебя как звать-то? – спросила соседка.

– Снежана…

– А меня – Глафира Прокофьевна. Можно просто – тетя Глаша…

– Очень приятно, – сказала Снежана и улыбнулась.

Впервые за несколько последних недель…

Снежане действительно было очень приятно, что рядом оказалась эта простая и добрая женщина, которая по возрасту годилась ей в матери. И даже лучше, что в матери, а не в подруги! Потому что сейчас, когда она нежданно-негаданно оказалась в интересном положении, совет взрослой и опытной женщины был ей во много раз нужнее, чем пустопорожняя болтовня и охи-ахи ее ровесниц.

Вообще-то говоря, настоящих подруг у нее никогда и не было. В детстве, вместо того, чтобы играть с другими девочками в куклы, она предпочитала ошиваться возле самолетов. Институтские подруги испарились сразу же после ареста отца. А завести новых во время своего короткого замужества Снежана не успела. Да, собственно, и не стремилась к этому, с головой окунувшись в любовь…

Наконец-то, ей хоть чуточку повезло!

Тетя Глаша провела лето в гостях у старшего сына, который жил во Владивостоке, и возвращалась домой в Ярославль… Вырастив шестерых сыновей, она, оказывается, всю жизнь мечтала о дочке! Наверное, поэтому, познакомившись со Снежкой, немедленно взяла ее под свое крыло и иначе, как доченькой, уже не называла.

И, вообще, если бы не она, Снежка скорее всего сошла бы с поезда на каком-нибудь полустанке, не выдержав бесконечной мучительной дороги!..

Увидев, как она задыхается от табачного дыма, Глафира Прокофьевна в два счета прекратила курение в тамбуре на этом конце вагона. Небольшого росточка, кругленькая и седая, она была очень даже боевой! И мужчины, все, как один, отчего-то безоговорочно признавали ее верховенство, называли мамашей и вели себя в ее присутствии смирно, как овечки. А тетя Глаша только посмеивалась!

Оттаяв рядом с ней, Снежка сама не заметила, как, слово за слово, обо всем ей рассказала. Что забеременела от мужа, а он ее прогнал, чтобы не мешала других девок в баб переделывать. Что мама у нее умерла, когда ей было всего семь лет, а папа находится под следствием. Что едет она в Ленинград, чтобы начать жизнь заново. А то, что было, стереть из памяти и позабыть, как дурной сон…

Узнав о судьбе ее отца, тетя Глаша только вздохнула. Всяко в жизни бывает! Не зря в народе говорят – от сумы да от тюрьмы не зарекайся! Выросшая в Сибири, где испокон веку не переводились каторжники, она не считала наличие судимости чем-то зазорным. И, вообще, дочь за отца не ответчица!

А вот насчет бывшего Снежкиного мужа тетя Глаша высказалась откровенно. Как же это можно так поступать?! И откуда они только такие берутся?! Расстреливать надо таких без суда и следствия! По два раза в день!

Она могла бы долго развивать эту мысль, но Снежка, не проронившая до сих пор ни слезинки, вдруг разревелась, да так, что пришлось ее отпаивать. Перепуганная тетя Глаша суетилась вокруг нее, на чем свет стоит, проклиная свою неосторожность. И дала себе слово больше этой темы не касаться.

Пока бедная девочка не успокоится… Пока время не залечит ее раны…

Разведав Снежкины планы, тетя Глаша принялась уговаривать ее остаться в Ярославле. Ну, какая ей разница, где новую жизнь начинать! Ленинград – город столичный, спору нет! Колыбель пролетарской революции и все такое! Но какой-то уж очень большой и бесприютный! И зимы там, говорят, сырые и промозглые, а это вредно для беременной! То ли дело Ярославль! Летом – жара, зимой – мороз! Все как у людей! Красота! Между прочим, будет кому за ребеночком приглядеть, когда мамка на работу выйдет! Тетя Глаша и присмотрит! Потому как пенсионерка и свободного времени у нее полным полно! А вот внучат до сих пор нету! Сынки все никак не сподобятся! Все никак не наженихаются, лоботрясы этакие!

– Так что выкинь, доченька, свой Ленинград из головы, не глупи и оставайся у нас! – повторяла она ей снова и снова. – Это ты сейчас, на втором месяце, резвая да бойкая! А как сроки начнут подходить, станешь вдвое шире, ни согнуться, ни разогнуться! И кто тебе тогда поможет? В чужом-то городе?..

Возразить на это было нечего.

Снежка и не возражала. Но и не соглашалась…

В первую очередь потому, что не хотела навлечь беду на семью тети Глаши. Что бы она ни говорила насчет сумы, тюрьмы и не ответчиц, расплата за связь с врагами народа была скорой и суровой. А насчет никто не узнает и так далее, Снежка очень даже сомневалась. Кругом люди. Глаза и уши. И языки. Начнутся расспросы всякие. И участковый по долгу службы поинтересуется. Что да кто, да откуда родом? Одним словом, шила в мешке не утаишь! И пробовать не стоит! Только хуже будет!

С другой стороны, Снежке ужас как не хотелось идти в приживалки! Неужели она такая неприспособленная, что сама себя не сможет прокормить! Ну и что, что беременная! Это еще не скоро! И, вообще, не она первая, не она последняя! Справится как-нибудь!..

Все эти соображения казались ей достаточно вескими. Но лишь до тех пор, пока Ярославль не скрылся в морозной дымке за окном. Вместе с тетей Глашей. К которой она, оказывается, очень привязалась за две недели…

Обе ревели, как белуги, прощаясь на перроне.

Снежка пообещала написать, как устроится, и дала слово, все бросить и приехать к тете Глаше вместе с дитём, если что-то, не дай Бог, пойдет не так.

– А мы уж тебя тут примем, как родную, и никому не дадим в обиду! – сказала та и строго посмотрела на сыновей, здоровенных парней один выше другого, которые сразу же закивали головами, дескать, обязательно, само собой, ясное дело, пусть только кто-нибудь попробует хоть слово сказать!..

Снова оставшись одна, Снежана вдруг почувствовала себя настолько одинокой и всеми покинутой, что не выразить словами… А колеса звенели на рельсовых стыках, унося ее все дальше и дальше…

И ничего уже нельзя было исправить!..

В Москве она задерживаться не стала. И даже в город не выходила. Поскольку Ленинградский вокзал находится прямо под боком у Ярославского.

Взяв билет на вечерний поезд, Снежана так и просидела на чемодане до самого его отправления.

А на следующий день была уже в Ленинграде.

Ей очень хотелось пройтись по знакомым улицам, постоять на набережной, спуститься по гранитной лестнице и опустить ладони в ледяную невскую волну. Но она удержалась от соблазна… Потому что ее могли узнать.

Конечно, Ленинград – город большой, да только и знакомых у нее здесь осталось немало! Здороваться с ней, может, и побоятся, но непременно узнают! Ведь, еще и полугода не прошло, как она отсюда уехала!

Господи, сколько всего случилось за это время, вздохнула Снежана. Иному человеку на целую жизнь хватит!.. Встречи-расставания… Любовь… Замужество… Война… Аресты и переезды… Ни много, ни мало, а двадцать тысяч верст пришлось отмахать туда-сюда от моря до моря! Пол земного шара!

Но это было еще не все! Потому что надо было ехать дальше.

В Ленинграде ей оставаться никак нельзя. В деревне она будет слишком заметна. Так что лучше всего устроиться на работу в каком-нибудь райцентре.

Но только не здесь! Тут на каждом шагу аэродромы!.. ВВС Ленинградского военного округа, ПВО Ленинграда, ВВС Краснознаменного Балтийского флота… И везде куча знакомых! Пилоты и штурманы, техники и мотористы…

Всю дорогу от Москвы Снежана ломала голову, что делать. И, в конце концов, решила ехать в Петрозаводск. Во-первых, она ни разу в нем еще не была. А, значит, никто ее здесь не знает. Во-вторых, он был расположен всего в четырехстах километрах от Ленинграда. То есть, не далеко. Но и не близко. И, в-третьих, это был не какой-нибудь захолустный «гэ Мелководск» из «Волги-Волги», а целая столица Карельской Автономной ССР, важный промышленный и культурный центр!

Короче говоря, не очень удаленный и вполне цивилизованный город. Достаточно большой, чтобы в нем затеряться.

Во всяком случае, тогда Снежана считала именно так…

На самом деле Петрозаводск оказался совсем не таким, каким она его себе представляла. Никакая это была не столица, а так, уездный городок, не многим больше Пушкина. А, может, и меньше. Большинство домов были деревянные. Каменные двухэтажные здания, явно дореволюционной постройки, украшали только несколько центральных улиц и площадей…

В единственной гостинице, как этого и следовало ожидать, мест не было. Только бронь. Для совпартработников, орденоносцев и передовиков.

Господи, и о чем она думала?! На что надеялась?!

Лишь теперь Снежана по-настоящему оценила волшебные свойства депутатского удостоверения Владимира. Которое без труда открывало все двери и превращало в ручных котят любых, даже самых отпетых бюрократов…

Она тяжело вздохнула, села на чемодан и уткнулась лицом в ладони…

Господи, ну, почему она не оставила вещи в камере хранения, когда сошла с поезда?! Теперь придется тащиться с ними обратно на вокзал! Через весь город…

Но не ночевать же на улице!.. Здесь тебе не Приморье! Не субтропики, одним словом! А самый настоящий Север! И зима здесь тоже… Самая настоящая…

Завтра она что-нибудь придумает. Найдет себе работу и устроится в общежитие. Или снимет комнату. А сейчас надо взять себя в руки…

Слезами горю не поможешь! Всё! Встали и пошли!

Ждать автобуса было бессмысленно. В это время он, само собой, уже не ходит. Снежана подняла чемодан и поплелась на вокзал…

Резкий ледяной ветер с Онеги свистел вдоль бесконечного, прямого, как стрела, проспекта и продувал ее тоненькое демисезонное пальто насквозь.

Идти одной по пустынным, темным улицам заснеженного города было страшновато… А куда денешься! Хорошо еще, что ночь стояла лунная, и звезд на небе высыпало, не перечесть! Они дорогу и освещали…

Редкие прохожие почти не обращали на Снежану внимания. Идет человек на вокзал. С чемоданом. Ну, и пусть себе идет. Наверное, куда-то ехать собрался… Непонятно, правда, почему среди ночи?.. Поезд на Ленинград только рано утром будет. А на Мурманск давным-давно уже прошел…

Когда впереди показалось длинное одноэтажное деревянное здание, больше похожее на барак, чем на вокзал, сил у нее уже вовсе не осталось. Спотыкаясь на каждом шагу, она кое-как дотащилась до дверей, вошла внутрь и поставила, попросту уронив наземь, ненавистный чемодан…

А все-таки дошла, подумала Снежана!

Завтра она оставит этот противный чемодан на вокзале, приведет себя в порядочек и налегке пройдется по городу. И устроится на работу. Машинисткой в какой-нибудь конторе или медсестрой в больнице. Или работницей на кирзаводе. Или кем угодно, где угодно! Лишь бы дали койку в общежитии!.. А если не дадут, не беда, пойдет и снимет комнату в частном доме!

Разобравшись с проблемой и приняв решение, Снежана повеселела. Подумаешь, еще одна бесприютная ночь! Сколько их уже было! Одной больше, одной меньше!..

И никуда она больше не поедет! Петрозаводск, так Петрозаводск! Действительно, какая ей разница, где жизнь заново начинать! Ну и что, что город чужой и нет у нее здесь ни родных, ни знакомых! Ведь, именно этого она и добивалась!

Она приехала сюда именно потому, что никто ее здесь не знает. Для того чтобы никто ее не нашел! Даже Владимир…

В особенности, он…

Глава пятая

…Владимир не помнил, как его вели по гулким коридорам. Не помнил, как оказался в карцере… Железная дверь лязгнула, захлопнувшись у него за спиной. Но он ничего не слышал.

Кроме ужасных слов, грохочущих в его воспаленном мозгу.

»Больше вас бить не будут!.. Скажите ей спасибо за это!..»

Майор лжет! Это неправда! Снежка никогда на это не пойдёт, думал Владимир!

»К вам перестанут применять физическое воздействие, если она согласится!..»

Златогорский сказал Снежке, что Владимира бьют. И могут забить до смерти… Он шантажировал ее!.. И тогда… Чтобы облегчить его участь… Она согласилась…

Нет!! Она никогда на это не согласится, с отчаянием думал Владимир! Никогда!

»Никогда не говори никогда!..»

А, ведь, его и на самом деле перестали бить!.. Неужели она согласилась?!

Боже мой! Только не это!

– Не-е-е-ет!.. – простонал он.

»Скажите ей спасибо!.. Потому что она таки очень старалась!..»

Владимир стоял, уткнувшись раскаленным лбом в холодную сырую стену карцера, а растравленное воображение, словно сорвавшись с цепи, рисовало яркие, живые картины, одна страшнее другой…

»Скажите ей спасибо!.. Она старалась!..»

Обнаженная Снежка и Златогорский… Она сидит у него на коленях и смеется…

»Просто ненасытная какая-то!..»

Обнаженная Снежка и Златогорский… Она лежит под ним и сладострастно стонет…

»И мужчину знает, как ублажить!..»

Обнаженная Снежка и Златогорский… Он лежит, а она склонилась над ним и…

»Да вы же сами знаете!..»

Боже мой!..

Владимира выпустили из карцера лишь через неделю. В канун годовщины Октябрьской революции. Смягчили режим содержания в честь праздника, так сказать.

Он совершенно безучастно принял поздравления сокамерников с возвращением из ада. И ни слова не говоря, лег на койку. И отвернулся к стене…

Они ошибаются. Из ада он не вернулся. И никогда уже не вернется. Потому что теперь у него есть свой собственный…

За эти дни он многое передумал.

Он никогда не поверит в то, что Снежка отдалась Златогорскому по своей воле! Златогорский – лжец и негодяй! Снежка никогда не согласится стать его любовницей! Ему никогда ее не добиться!.. Только силой…

И если он посмел это сделать, то умрет!

Сначала Владимир решил убить его во время следующего же допроса. Но потом отказался от этой мысли… Потому что слишком ослаб. Особенно за эту неделю на хлебе и воде в ледяном каменном мешке. И уже не сможет убить эту тварь одним ударом. А на второй времени не будет… И задушить его Владимир тоже не успеет. Подручные не позволят. Оттащат. А потом запинают. Или пристрелят… А Златогорский уцелеет…

Нет! Он поступит иначе. Он продержится до окончания следствия! Ненависть поможет! Он выдержит все! И ничего не подпишет! И докажет свою невиновность!

Рано или поздно его дело направят в суд. Во время судебного заседания Владимира обязаны будут выслушать! И тогда он камня на камне не оставит от всех этих нелепых обвинений! А когда его освободят, обязательно убьет Златогорского!.. За то, что этот подонок сделал со Снежкой!.. Не будет ни пить, ни есть, не будет спать, пока не дотянется до него! И прикончит гада! А потом будь, что будет! Пускай расстреливают!..

Так он думал, сидя на бетонном полу в карцере. Так он думал, лежа на койке в камере. Так он думал, шагая на очередной допрос…

Однако судьба решила иначе.

Его не трогали дней десять, а когда снова привели в кабинет следователя, за столом Златогорского сидел другой человек.

– Лейтенант Государственной безопасности Барабанщиков, – представился чекист. – Мне поручено вести ваше дело.

Владимир не стал спрашивать, почему его дело передали другому следователю. Хотя, само собой, ему было далеко не безразлично, кто будет решать его судьбу. Но кто бы это ни был, лучше уж этот кто-то, чем Златогорский.

Которого он теперь ненавидел лютой ненавистью! И мог не удержаться. И кинуться на него с голыми руками! И тогда его пристрелили бы тут же, на месте. Прямо в кабинете. А Златогорский мог уцелеть…

– Прошу принять мое заявление, гражданин следователь, – негромко, но твердо сказал Владимир. – Все это «дело» целиком вымышлено. Это провокация. Меня оговорили. Ко мне применяли физическое воздействие, но я не подписал ни одного протокола… И не подпишу… Прошу разрешить мне, как депутату Верховного Совета Союза ССР, подать заявление на имя Председателя Президиума Верховного Совета Калинина Михаила Ивановича. А также подать заявление на имя Наркома обороны Маршала Советского Союза Ворошилова Климента Ефремовича и Генерального секретаря Центрального Комитета ВКП(б) Сталина Иосифа Виссарионовича…

Лейтенант, прищурившись, некоторое время молча рассматривал Владимира. Потом, видимо, сделав для себя какие-то выводы, откинулся на стуле и сказал:

– Значит, вы отрицаете существование тайной террористической организации в штабе вашей бригады.

Это прозвучало не как вопрос, а, скорее, как утверждение.

– Отрицаю, – глядя следователю прямо в глаза, сказал Владимир.

– А как же показания ваших подчиненных? – спросил Барабанщиков.

– Ложь и клевета, – ответил Владимир. – Никакой террористической организации не было. Это все выдумки. Меня оговорили. Я ни в чем не виноват.

– Неужели совсем ни в чем? – лейтенант открыл папку и стал ее листать. – И авиабомбы химические в вашей бригаде, – он сделал ударение на слове «вашей». – Никто не выдавал, не получал и не подвешивал?

– Я уже объяснял предыдущему следователю, – устало вздохнул Владимир. – Действительно, отдельные должностные лица проявили вопиющую халатность. И никаких оправданий тут быть не может. Особенно в боевой обстановке! Однако, учитывая отсутствие каких-либо вредных последствий и дальнейшую самоотверженную боевую работу всех провинившихся товарищей, командование ограничилось применением к ним мер дисциплинарного характера. И я в этом вопросе с командованием совершенно согласен.

– Ну, что ж, – сказал Барабанщиков, закрывая папку. – Органы государственной безопасности с вашим командованием тоже согласны. Проступок довольно серьезный, но непредумышленный. А поскольку признаки контрреволюционной или иной вражеской деятельности отсутствуют, нашей юрисдикции он не подлежит.

Владимир удивленно посмотрел на него, не веря своим ушам.

– Изучив материалы дела, я убедился в вашей невиновности, – лейтенант встал и одернул гимнастерку. – А вот следователь, который вел ваше дело, оказался врагом. Он арестован и будет предан суду.

Владимир медленно поднялся со стула, совершенно ошеломленный его словами.

– Мне поручено, официально уведомить вас о прекращении вашего дела за отсутствием состава преступления, – лейтенант поморщился. – И принести извинения за допущенные в отношении вас злоупотребления.

В горле у Владимира застрял комок, на глазах выступили слезы. Неужели все кончилось?! Он не мог в это поверить!

– Вот ваши документы… Ордена… Медаль… Депутатский значок, – Барабанщиков достал и положил их на край стола. – За новой формой и снаряжением к вам домой уже отправлен сотрудник. Но придется немного подождать, пока ее привезут.

У Владимира дрожали пальцы, когда он раскрыл партийный билет. Строчки расплывались у него перед глазами, но он сумел разобрать хорошо знакомую каллиграфическую надпись на первой странице «Иволгин Владимир Иванович». Он положил партбилет в карман, а потом сунул туда же остальные удостоверения. Сгреб награды. Вернулся на свой стул и принялся привинчивать их к своей грязной, замызганной гимнастерке.

Владимир понимал, что когда привезут чистую форму, и значок, и ордена с медалью, придется снять и перевинтить. Но не мог удержаться и не надеть их немедленно! Потому что это был зримый знак его нового положения! Он теперь не подследственный, не арестованный, не подозреваемый! Он теперь обратно депутат Верховного Совета и орденоносец! А когда наденет форму со знаками различия и портупею, станет обратно майором Рабоче-Крестьянской Красной Армии!

Лейтенант как-то странно посмотрел на него, но промолчал.

– Вам надо побриться, – сказал он, когда Владимир закончил возиться с орденами.

Барабанщиков достал из ящика стола безопасную бритву, кусок мыла и помазок, налил в кружку воды из графина, а потом прислонил к нему маленькое зеркало. И старательно делал вид, что читает какие-то бумаги, пока Владимир соскребал со щек многодневную рыжую щетину.

– Сейчас вас осмотрит врач, товарищ депутат Верховного Совета, – сообщил Барабанщиков, убирая бритвенный прибор назад. – А пока, – он вынул из папки листок с машинописным текстом. – Подпишите вот это.

Это была подписка о молчании.

– Все, что происходит в этих стенах, является государственной тайной, разглашение которой влечет за собой уголовное наказание, вплоть до высшей меры социальной защиты, – сказал лейтенант.

Владимир внимательно прочитал бумагу, и только потом макнул ручку в чернильницу и расписался.

Лейтенант подшил листок в дело, а затем вышел и позвал врача…

– Что скажете, доктор? – спросил Барабанщиков, когда тот закончил выслушивать и выстукивать Владимира.

– Общее физическое и нервное истощение, сотрясение мозга, множественные ушибы, ссадины и гематомы, – ответил чекист в белом халате. – Серьезных повреждений внутренних органов первичный осмотр не показал, но, само собой необходимо дополнительное обследование. Поэтому я настоятельно рекомендую поместить в госпиталь гражданина… – он покосился на депутатский значок Владимира и поправился. – Товарища… Депутата.

– Подготовьте направление и предупредите начальника госпиталя, чтобы ждали, – сказал Барабанщиков и взглянул на часы. – К восемнадцати.

– Мне нужно заехать домой, – вмешался Владимир.

– Зачем? – удивленно поднял брови лейтенант.

– Я должен повидаться с женой.

Барабанщиков пожал плечами и сказал доктору:

– Сообщите начальнику госпиталя, что пациент поступит к двадцати часам.

Врач кивнул и ушел…

– При аресте у меня забрали пистолет, – сказал Владимир.

– Ваше личное оружие сдано по акту, – поджал губы Барабанщиков. – В госпитале оно вам все равно не понадобится. Получите, когда выпишетесь…

В кабинете повисла тишина. И довольно надолго. Лейтенант возился со своими бумагами, а Владимир сидел и молча смотрел в окно. Ждать он умел… Теперь умел.

Наконец, привезли его парадную форму, снаряжение, хромовые сапоги и шинель.

– Почему так долго? – недовольно спросил лейтенант.

– Дома никого не было, – ответил сержант. – После опроса соседей выяснилось, что жена гражданина… То есть… Жена товарища Иволгина. Уехала. Седьмого числа ее видели, идущую с чемоданом по направлению к станции.

– А это все откуда? – сделал удивленное лицо Барабанщиков.

– Ключ под ковриком лежал. Соседи подсказали. Ну, я и заглянул, – сержант покосился на Владимира. – В присутствии понятых, само собой.