Текст книги "Пограничными тропами"
Автор книги: Олег Смирнов
Соавторы: Анатолий Марченко,Геннадий Ананьев,Евгений Воеводин,Юрий Семенов,Василий Александров,Павел Шариков,Юрий Кисловский,Василий Щур,Алексей Ионин,Тихон Афанасьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)
Двор сельского кооператива с утра и до позднего вечера кишмя кишел. Кого тут только не было! Крестьяне из окрестных сел и аулов приезжали в Кзыл-Агач за спичками и солью, за мануфактурой и керосином. Конец марта. Из недавно организованных колхозов прибыли подводы за семенным зерном, что было свезено сюда и сложено в нескольких амбарах. Семенное зерно распределял по наряду районного исполкома его секретарь Адильбеков, расположившийся с толстым потрескавшимся портфелем за пустым ящиком на широком дворе, окруженном со всех сторон добротными постройками прочной саманной кладки. Крепкие ворота широко распахнуты. Подводам во дворе было тесно. И на залитой весенней грязью площади перед кооперацией было многолюдно, словно на ярмарке. К середине дня у коновязей негде было приткнуться – так густо стояли лошади.
Но не только торговыми делами занимались люди у складов и в конторе. Районный уполномоченный по подписке на газеты вертелся тут же. Из любого села и аула Биен-Аксуского района можно было встретить здесь человека и расспросить, как у них там с подпиской. Уполномоченный по натуре своей был трусоват и боялся далеко отъезжать от Кзыл-Агача. Время неспокойное. Через границу то и дело рвутся банды.
Собрались во дворе и допризывники из окрестных сел. Только что в Талды-Кургане закончились учебные сборы. Человек пятьдесят допризывников должны были переночевать в кооперативе, чтобы с рассветом отправиться дальше: в Абакумовку, Черкасское, Петропавловку, Сарканд и другие села.
Кооперативный двор стоял на отшибе, невдалеке от дороги и моста через маленькую степную речушку.
Далеко за полдень по дороге прогромыхало несколько подвод. Они свернули к кооперативу. С передней телеги соскочил чернобровый пограничник со знаками различия отделенного командира – тремя треугольниками на зеленых петлицах. Он подал команду – и опустели вмиг другие подводы. Молодые бойцы в новенькой красноармейской форме и островерхих буденовках выстроились перед своим командиром.
– Здесь будет привал на ночь, – говорил отделенный. – Сейчас я разведаю обстановку. Никуда не расходиться, быть возле подвод.
Он вошел во двор, поискал глазами дверь, за которой можно было бы разыскать начальство. Но никаких табличек на дверях не было. Пришлось расспрашивать. Нашел счетовода Фейсенко, представился:
– Отделком Слесарев. С командой следую по своему маршруту. Решил здесь заночевать. Да и подводы надо. Из Талды-Кургана подводчики только до вашего села везут.
– Что ж, хорошим гостям мы всегда рады. Загоняйте подводы во двор, распрягайте лошадей. Завтра сельсовет вам подводы выделит. Как на дороге? Спокойно?
– Спокойно. Прибыли без происшествий. А у вас?
– О банде какого-то Кивлева слухи ходят. Будто собрал он несколько тысяч бандитов и движется на Талды-Курган. У вас, пограничников, ничего неизвестно?
– На этот счет никаких данных не поступало.
Через полчаса, когда во дворе стало просторнее, Слесарев приказал загнать туда подводы, распрячь лошадей и задать им корм. Разбрызгивая грязь, перемешанную со снегом, подводы въехали во двор.
Впервые своих нынешних подчиненных Слесарев увидел в отряде. Они стояли в строю на плацу и на первый взгляд ничем не отличались друг от друга: в одинаковых островерхих буденовках и серых солдатских шинелях с зелеными пограничными петлицами. Он вызывал по списку, полученному в штабе.
– Лощинский.
– Я! – донесся голос из строя.
– Пять шагов вперед.
Высокий боец, четко печатая шаг, вышел из строя.
– Мокрослоев!
Из строя вышел белокурый кряжистый парень, косая сажень в плечах. Но не было у него настоящей солдатской выправки, как у Лощинского. Ремень не заправлен как положено под хлястик, а надет поверх него. Не по форме сидела и буденовка. Это уже непорядок. Слесарев считал, что дисциплина начинается с внешнего вида бойца. Неряшливый человек не может быть хорошим красноармейцем. На заставе этим Мокрослоевым придется заняться…
– Тимофеев! Игнатьев! Полетаев! Зубов! Поскребышев!
Так по очереди Слесарев вызвал тринадцать человек. В штабе оформили необходимые документы. Молодым пограничникам выдали оружие и боеприпасы. Командир взвода Головин и политрук Онопко, провожая команду, предостерегали:
– Будь осторожен, Слесарев. Возможна встреча с какой-нибудь бандой. В районе твоего движения неспокойно. Кулачье и баи зашевелились. Опять листовки «черной» армии обнаружены. Во всяком случае с наступлением темноты делай привал в надежном месте. Ни в коем случае не дроби команду по отдельным домам. Вместе держитесь!
– Есть! – отчеканил отделком.
– Ну, ни пуха ни пера тебе.
Чему научились новички за то короткое время, которое после призыва провели в отряде? Конечно, всех премудростей пограничной жизни они еще не знали. Настоящей школой для них должна стать застава. Но за пару месяцев они научились стрелять из винтовки, владеть клинком. Умели быстро седлать коней. Конечно, до заправских кавалеристов им, во всяком случае большинству из них, было еще далеко. По словам их взводного Головина и политрука Онопко, кое-кто уже неплохо показал себя в боях с бандитами, в которых участвовали бойцы учебного подразделения. Однако бой в составе большого подразделения – одно дело, а схватка, когда ты один, от силы вдвоем, а противника – целая банда, – уже другое дело. Вроде все тринадцать – один к одному. Но по-разному будут вести они себя в бою. Один отличится лихостью, а другой, возможно, в первой стычке растеряется, покажет спину врагу. Что ж поделаешь, и такое на границе случается иногда с новичками. Смелость не всякому дается с рождения. Вспомнилось Павлу, как год назад ему впервые пришлось участвовать в серьезной схватке против банды волостного управителя Агжибекова. Тогда на помощь пограничникам заставы отряд послал учебный дивизион. В него и попал Слесарев. Взвод попал в серьезный переплет. Слесареву даже показалось, что бандиты их окружили. И он растерялся, заметался на своем коне по ущелью. Ну и досталось ему тогда от взводного! Крепко отчитал Головин Павла. Но не только отругал командир курсанта, но и подсказал, как вести в бою, приказал не отрываться от командира. Посмотрел Слесарев, как отчаянно рубится с бандитами Головин, как в самое пекло лезет. В том бою понял он, что командир должен быть самым храбрым. У такого командира даже трусливый по натуре боец может проявить мужество.
И Павел старался быть именно таким командиром.
Перед вечером в кооператив прибежал местный житель и сообщил, что в горах близ села собирается банда. Это известие встревожило секретаря райисполкома Адильбекова и счетовода кооператива Фейсенко.
– Что будем делать, пограничник? – спросил Слесарева Фейсенко. – Двадцать тысяч пудов семенного зерна у нас на складах. Если бандиты захватят его, посевная сорвется по всему району. С нас потом голову снимут за это. Ведь зерно государственное – семенная ссуда райколхозсоюзу.
– Будем действовать в соответствии с обстановкой, – ответил Слесарев. – Возможно, кто-то с целью распространяет слухи о банде. Но если они появятся – сумеем дать отпор. Я приму пока необходимые меры.
Слесарев с наступлением темноты выставил у ворот кооператива наружный пост, сказал, в каком порядке и через какие промежутки времени бойцы должны будут сменять друг друга. Убедившись, что свою задачу пограничники поняли, он разрешил готовить ужин и отдыхать.
Возвращаясь из-за кордонной Кульджи в одно из сел пограничного предгорья, Кивлев вспомнил разговор с Толстоуховым, колчаковским полковником в прошлом, а в настоящем – главарем одной из частей так называемой «черной» армии, по милости синьцзянских властей сформированной из остатков анненковских банд в Кульдже, Суйдуне и других местах близ советско-китайской границы.
– Час настал! – высокопарно начал свою речь атаман. – Советы, организуя колхозы, окончательно потеряют поддержку как среди семиреченского казачества, так и среди инородцев. Стоит только бросить клич, как поднимутся против большевиков стар и млад. И мы захватим Верный. Пойдем на Ташкент. К нам примкнут люди эмира бухарского. И не будет в Средней Азии такой силы, которая способна нам противостоять. Мы начнем, а потом нас поддержат мужики по всей России. Колхозы им всем поперек горла встали. Всероссийская крестьянская партия поведет за собой народ. И мы, а не большевики, будем заправлять делами в Кремле!
– У нас в Семиречье казачки готовы взяться за оружие, – подтвердил Кивлев.
– Сколько у тебя активных сабель? – спросил Толстоухов.
– Сотни три.
– Не много. Талды-Курган с ними не возьмешь.
– Подними казачков Талды-Кургана. К тебе присоединятся и казахи. Нужно захватить все пункты, где большевики сосредоточили семенное зерно. Надо сорвать посевную кампанию.
– А дальше?
– Дальше события будут развиваться по плану. Верный мы захватим изнутри. Большевики готовятся отмечать свой красный праздник – Первое мая. Накануне мы введем в город, разумеется, тайком несколько батальонов верных людей. Под видом ликующей толпы они выйдут на улицы и площади, блокируют красноармейский гарнизон. И Верный окажется в наших руках. Надеюсь, что ты со своими семиреченскими станичниками не подведешь, захватишь Талды-Курган и разгонишь эти проклятые коммуны.
– Будет исполнено, господин полковник!
– С богом, Кивлев!
И теперь Кивлев спешил на место, чтобы поднять людей, сосредоточить их в нужных местах и вооружить.
Границу он перешел благополучно по тропе, контролируемой Мергебаем, главарем одной из националистических банд. Тот всегда в таких случаях давал хорошего проводника. Они пересекли рубеж в районе озера Казан-Куль и двинулись проселочными дорогами с гор в долину. В одном из хуторов Кивлев отпустил проводника, а сам заехал во двор богатого двора под железной крышей, где его ждали надежные люди. Им он пересказал свой разговор с Толстоуховым. Но если за кордоном в разговоре с колчаковским полковником Кивлев вел себя как подчиненный и преданный человек, то здесь он был уже начальником. Казаки из самых зажиточных слушали и поддакивали ему с подобострастием. Здесь Кивлев был хозяином. Семиреченское кулачество, поддерживающее «программу» крестьянской «партии», на него делало сейчас свою ставку.
– Выжидать не будем, станичники! – говорил Кивлев. – Наше выступление послужит сигналом, прогремит набатом на все Семиречье, а может быть, и на всю матушку-Россию. Скачите по аулам, поднимайте людей.
Гонцы ускакали в Абакумовку, Покатиловку, Капал, Кзыл-Агач и другие села.
Пожелал Кивлев встретиться с баями и их дамиткерами, оставшимися на этой стороне. Их нужно было уговорить выступить одновременно.
– Что ж, аксакалы, рад, что сообща сокрушим большевиков. И получите вы всякие вольности, как и в предбывшие времена, будете владеть скотом, водой и землей, – говорил он, – а сам думал: победим, а там посмотрим. Конечно, баям придется разрешить иметь скот, как раньше. А казахскую голытьбу сами баи в бараний рог согнут. И пикнуть не дадут. А пикнут – есть казачья плеть у властей Семиречья.
Военного образования главарь банды не имел, по карте не ориентировался. Плана предстоящей операции не продумывал. У него была одна задача: сбить побольше ватагу головорезов и погулять с ней по Семиречью. «Сила солому ломит, – размышлял он. – Навалимся скопом – и все наше! Тем более, что от Верного до Джаркента и вооруженных частей нет. Пока они подойдут из Верного да от границы, все Семиречье запылает в огне кулацкого и байского восстания».
На следующий день к Кивлеву стали съезжаться гонцы. Вести были отрадные. Станичники выступают. Красных войск нигде не видно. В кооперативы завезено много товаров, засыпаны десятки тысяч пудов пшеницы. За зерно в Синьцзяне можно взять хорошую цену у китайских купцов. Хоть деньгами, хоть спиртом, хоть опиумом. «Тогда на Кзыл-Агач сначала и ударим! – решил Кивлев. – Заберем пшеницу и товары и двинем с севера на Талды-Курган».
В распоряжении Кивлева было уже больше тысячи людей из станичников и местных жителей – казахов. Станичники были вооружены отменно оружием, привезенным еще с фронтов империалистической войны, а вот казахи – значительно хуже. У редкого – охотничье ружье, а то и просто самодельная пика. Зато их много.
Ночью уже перед самым Кзыл-Агачем банда остановилась в горах. Разведчики вошли в село и вернулись в сопровождении кивлевского агента Кряжина, могучего чернобрового мужика, который несколько дней назад передал атаману весть о том, что в амбарах кооператива засыпано двадцать тысяч пудов семенного зерна.
– Как в Кзыл-Агаче? – спросил его Кивлев. – Не ждут?
– Не ждут, ваше благородие. Только красноармейцы перед вечером припожаловали. Ночуют в кооперативе.
– Сколько их?
– Четырнадцать.
– Вооружены?
– Винтовками. Пулемета не видел.
– Небось спят, как сурки. Вздернем их сонных на телеграфных столбах.
– Часовые выставлены у ворот. Службу несут исправно. Меня едва выпустили.
– Возвращайся в свою кооперацию, – приказал Кивлев. – И когда мы откроем стрельбу из-за реки, устрой там панику, а удастся – пристрели их командира. Без него эти голодранцы разбегутся как мышата. Торопись, Кряжин! Скоро выступаем.
Кивлев приказал спуститься с гор, окружить Кзыл-Агач со всех сторон и подтянуть основные силы к воротам кооператива.
– Надо хитростью проникнуть во двор и открыть ворота, – приказал он. – Сотни казаков достаточно, чтобы захватить кооперацию. Четырнадцать красноармейцев серьезного сопротивления не окажут.
Павел Слесарев хотел было прилечь, но решил сначала проверить посты. Он подошел к воротам, спросил у часового:
– Все в порядке, товарищ Лощинский? Ничего особенного не наблюдаете?
– Вроде ничего, товарищ отделком. Только что пришел давешний мужик, Кряжин по фамилии. Говорит, своего товарища в селе искал, да не нашел. А ночевать, мол, негде. Да и лошадь его здесь где-то. Я его впустил.
– А теперь этот Кряжин где? – отделенному запомнились маленькие бегающие глазки из-под мохнатых бровей и окладистая черная борода. Еще днем обратил на него внимание отделенный. Кряжин пробовал заговорить с пограничниками, все что-то высматривал.
– Наверное, на своей подводе спит.
– Ну ладно, смотрите внимательно. Скоро Тимофеев сменит. Через полчаса я его подниму.
Слесарев вернулся в склад. Люди его спали. В помещении он снова заметил Кряжина и другого мужика, Горлова по фамилии.
– А вам, граждане, что здесь нужно? – строго спросил он. – Там, где разместилось воинское подразделение, посторонним находиться не положено.
– Да мы так… – замялся Горлов. – Зашли просто. А раз нельзя, так нельзя. И уйти недолго.
Мужики ушли. Слесарев взглянул на именные часы, полученные от командования за примерную учебу в школе младших командиров, разбудил Тимофеева, подождал, когда возвратится сменившийся с поста Лощинский, спросил его:
– Тихо?
– Тихо… Спят все. Только на окраине села, к горам ближе лошади что-то ржут. Подозрительно.
– А Кряжина видел?
– Только что вдвоем с каким-то мужиком хотел за ворота уйти. Но я не выпустил их и Тимофееву наказал глаз с них не сводить.
– Отдыхайте! – разрешил отделенный и сам с удовольствием растянулся на сене, закрыл глаза. Маятный денек выдался! Сейчас в самый раз бы поспать. Позавидуешь поневоле рядовым бойцам: те отстояли свое в карауле и спят спокойно.
Вдруг где-то в стороне гор, за рекой, хлопнул выстрел. За ним другой. Все мигом проснулись, вскочили, бросились к оружию.
Через минуту Слесарев был у ворот. Тимофеев торопливо докладывал:
– Не иначе банда, товарищ отделком! С гор конных и пеших движется – страсть. Я как услышал конское ржание, так выглянул за ворота, увидел – и назад. Тут же дал выстрел.
А в ворота, подпертые изнутри колом, уже стучали люди, сбежавшиеся со всего поселка под защиту винтовок пограничников и стен кооператива.
– Впускать? – спросил Фейсенко у Слесарева.
– Конечно! – ответил тот. – Но смотрите, чтобы чужие не проникли. Бандиты могут пробраться в наше расположение и тогда ударят в спину.
– Чужих не пропустим. Я всех кзыл-агачских в лицо знаю. Открывайте ворота.
Толпа хлынула во двор. При колеблющемся свете факела Фейсенко разглядывал прибывших. И заметив неизвестных мужчин, указал на них пограничникам.
– Кто такие? – спросил отделенный.
– Командировочные мы. Из Алма-Атинского земуправления. Я – Ковалев, землеустроитель. – Говоривший протянул документы. – А это Нестеров, Воловский, тоже землеустроители. Дегтярев и Попов – практиканты.
Слесарев прочитал командировочное удостоверение.
– Проходите! – разрешил отделком, возвращая документы. – У вас и ружья есть. Могут пригодиться.
Узнав, что Ковалев недавно демобилизовался с должности взводного, Слесарев приказал ему выяснить возможности обороны южной стены и заодно узнать, что за люди собрались во дворе, на кого из них можно положиться.
– Есть! – ответил бывший взводный, хотя он пока не представлял себе, как можно выполнить полученное приказание.
Двор был переполнен людьми. Плакали от страха женщины, дети. Растерянно толпились мужчины. И только допризывники не поддавались панике. Они старались держаться ближе к пограничникам.
– Товарищи, у кого есть оружие? – спрашивали у людей пограничники, выделенные отделкомом. – Нужно знать, какими силами мы располагаем. Кто с оружием – подходите.
Ковалев осмотрел южную стену прочного дувала. Если пробить в стенах амбразуры, можно обороняться. А вот окна в складе придется чем-то заделывать. И тут же решил: мешками с пшеницей!
Отобрав с десяток допризывников, Ковалев приказал им баррикадировать окна склада, показал, какие делать амбразуры. И работа закипела…
Вскоре Ковалев докладывал Слесареву:
– Оборудовано пять огневых точек. Нужны вооруженные люди.
– Мокрослоев, Поскребышев, Ивченко – в распоряжение товарища Ковалева! Будете оборонять южную часть кооператива.
Люди заняли свои места. На крышу выставили трех наблюдателей. Но бандиты пока не проявляли активности, хотя было видно по всему, что кооператив они обложили со всех сторон. Предстоял нелегкий бой.
Слесарев собрал своих помощников на совет.
– Какова готовность к бою, товарищи? – Слесарев обвел взглядом собравшихся.
– Люди расставлены.
– Патронов маловато, – последовали ответы.
– В том-то вся и беда, что патронов мало, – сказал отделком. – Взяли, сколько положено на бойца. Не предполагали, что в такую заваруху попадем. Сколько у нас охотничьих ружей?
– Всего восемь.
– Порох и дробь есть у подводчиков и землемеров.
– Охотничий боеприпас имеется в кооперативе. Я считаю, что нам нужно послать гонцов в Талды-Курган, – добавил Слесарев. – Найти добровольцев, желательно из допризывников. Я напишу записку уполномоченному ОГПУ.
Над головами раздался выстрел: наблюдатели подали сигнал тревоги.
– По местам! – крикнул Слесарев и бросился к складу у самых ворот.
Бандиты наступали только на одном участке – против главных ворот. С громкими криками они пересекали пустырь, отделяющий кооператив от домов села.
– Подпустить поближе, – распорядился Слесарев и, выждав, скомандовал:
– Огонь!
Ударил дружный залп. За ним другой. И бандиты откатились назад.
Воспользовавшись передышкой, вернулись к прерванному разговору.
– Допризывники Заболотнев и Первохин изъявили желание доставить пакет в Талды-Курган, – доложил Ковалев.
– Давайте их сюда.
И когда допризывники подошли, Слесарев приказал им:
– Этот пакет доставьте лично в ОГПУ. Если задержат бандиты – уничтожьте. Но нужно пробраться во что бы то ни стало.
– Знаем, товарищ командир.
– С южной стороны переберитесь через дувал и вдоль реки уползайте подальше. До Талды-Кургана полсотни верст… Хорошо бы коней достать – и верхом.
– А поверят ли нам в ОГПУ? Ведь у нас никаких документов нет.
– Действительно, загвоздка. И у меня нечем удостоверить донесение. – Слесарев секунду, другую подумал. – Ладно, возьмите вместо печати вот это. – И он снял треугольник с петлицы.
Добровольцы ушли. С минуту Слесарев прислушивался к тишине. Но там, где ползли допризывники, было тихо.
К отделкому подошел уполномоченный по подписке, спросил дрожащим голосом:
– Слыхали? Разобьем ли? Их тысячи прут. Сомнут они нас.
– Кто говорит, что сомнут?
– Вот тот чернобородый. – Уполномоченный показал на Кряжина. Мужик спрятался за спину других и оттуда подал свой голос:
– Сам Кивлев припожаловал. У него нрав строгий.
– Кто добровольно ему сдается – того с миром отпускает на все четыре стороны, а сопротивляющихся вешает беспощадно, – поддакнул и Горлов.
– А ну-ка, Кряжин, выйди сюда! – приказал Слесарев.
– А что я? Я ничего… Люди говорят… – забеспокоился мужик, подталкиваемый к Слесареву подводчиками.
– Закрыть паникера на замок! – решил отделенный. – А чтобы ему в одиночестве не скучно было, заодно и Горлова туда же. Потом разберемся.
Слесарев понимал, что нужна крепкая военная дисциплина не только среди призывников и пограничников, но и среди мирного населения. Без твердой дисциплины гарнизон не выдержит осады. Отделенный принимает на себя полностью командование гарнизоном. Подозвав Нестерова, говорит ему:
– Берите карандаш и бумагу. Будем писать с вами первый приказ.
Кто-то пододвинул ящик, за который сел Нестеров. Кто-то поднес ближе коптилку…
На одном из стендов центрального музея пограничных войск в Москве под стеклом хранится полуистлевший на сгибах лист, вырванный из ученической тетради. Эта та самая бумага, которую под диктовку Слесарева писал землеустроитель Алма-Атинского окрзу Аркадий Григорьевич Нестеров. Вот что там написано:
«Приказ № 1 по гарнизону Кзыл-Агачского красного отряда.
Всем нам известно, что мы окружены со всех сторон бандитами и находимся в серьезной опасности. Только твердость духа, революционная дисциплина, преданность делу партии, прочная спайка наших рядов и сознание своего долга могут быть порукой к спасению. В целях создания крепкой боевой организации объявляю себя начальником гарнизона. Своим помощником назначаю землемера Ковалева.
Весь гарнизон разбиваю на пять отделений. Командирами отделений назначаю пограничников Лощинского, Мокрослоева, Тимофеева, Игнатьева и Полетаева, их помощниками – Зубова, Корниенко, Скворцова, Ивченко и Борисенко.
Заведующим снабжением назначаю счетовода кооператива Фейсенко…
Во главе команды обслуживания гарнизона ставлю товарища Воловского, а во главе санитарной части – Нестерова.
Ввиду серьезности положения и возможности кулацкой измены виновные в нарушении дисциплины, как бойцы, так и допризывники и подводчики, будут преданы полевому суду с применением строгих мер наказания, вплоть до расстрела.
Граждан Горлова и Кряжина заключить сейчас под стражу до моего особого распоряжения.
Начальник гарнизона Слесарев».
Приказ подписали Ковалев, Володин, Прохоров, Воловский, Нестеров и Фейсенко.
Но вернемся к той памятной ночи 29 марта 1930 года. Закончив с организационными вопросами, Слесарев вновь и вновь задавал себе вопрос: «Где достать патроны?»
– Самое главное для нас сейчас – патроны, – делился Слесарев. – Для охотничьих ружей боезапас есть. А вот что с винтовками делать – ума не приложу. По нескольку обойм у каждого бойца в подсумке да немного россыпью. Запас ограниченный. Есть у нас, правда, ручной пулемет, но в разобранном виде. Можно было бы собрать, да что толку? Даже один диск набить нечем.
– Товарищ командир! – ближе к свету пробрался Прохоров. – Однажды на Кубани мы в окружение попали. В гражданскую. Так один охотник научил нас набивать порохом стреляные винтовочные гильзы и лить из дроби самодельные пули. Три дня мы отбивались такими патронами от наседавших белоказаков… Может, нам попробовать?
– Что ж, давайте, товарищ Прохоров, – согласился Слесарев. – Вам Фейсенко передаст весь огнеприпас. А бойцам я прикажу сейчас же собрать все стреляные гильзы и беречь их как зеницу ока. Тогда мы сможем и пулемет собрать…
Приказ такой был отдан. Но выполнить красноармейцы не успели. Бандиты снова бросились на штурм, на сей раз с трех сторон. И лишь со стороны реки не слышалось стрельбы.
Из бойниц ударили выстрелы пограничников. Вступили в бой и землеустроители, паля из своих «тулок» и «зауэров». И снова бандиты откатились, неся потери.
Наткнувшись на организованное сопротивление, Кивлев не на шутку разгневался. Как потом утверждали на допросах очевидцы, он грозился повесить Кряжина, не сумевшего выполнить его приказ. Но для этого сначала нужно было взять кооператив, оказавшийся крепким орешком.
И главарь приказал готовиться к решительному штурму, который был назначен на утро.
Использовали передышку и осажденные. Прохоров набрал себе помощников из местных охотников и подводчиков. Они выбирали из собранных гильз сгоревшие капсюли, вставляли новые, насыпали порох… В кузнице на вздутом горне плавили в пустых консервных банках свинец. Воловский ладил формы для отливки пуль.
А Слесарев собирал ручной пулемет Дегтярева. На рассвете к нему подошел Прохоров, держа в горсти патроны.
– Вот, товарищ командир, наша продукция. Можно попробовать.
– Молодец! Сейчас и попробуем.
Слесарев заложил в магазин винтовки пять патронов, дослал один в канал ствола и выстрелил вверх.
– Пойдет! Только пулемет заряжать ими не будем. Для Дегтярева соберем настоящие патроны.
Скоро пулемет был установлен на крыше. Сам Слесарев снарядил один-единственный диск. И на него ушли почти все патроны. Зато когда утром бандиты пошли на штурм, двух коротких очередей оказалось достаточно, чтобы их отбросить.
Начался второй день осады. Работал вовсю кустарный патронный завод. Подводчики собирали стреляные гильзы, сносили их Прохорову. Его помощники быстро наловчились делать патроны. Даже пули все больше походили на настоящие. Правда, пули эти, не имея оболочки, летели недалеко. Но ведь бандиты были рядом. И самодельные делали свое дело. Теперь настоящие патроны были лишь в диске пулемета. Да и тех оставалось на две-три хороших очереди.
И все-таки вторые сутки бандиты ничего не могли поделать с осажденным гарнизоном. К вечеру им удалось захватить магазин, расположенный на отшибе. Это была тяжелая потеря для осажденных: там были все запасы продовольствия.
– Придется есть пшеницу, – сказал Фейсенко, на плечах которого лежало снабжение осажденного гарнизона.
Что ж, пшеница так пшеница. И кашевар варил в общем котле зерно. Ни посолить, ни заправить варево было нечем.
Неожиданно свалилась другая беда… В короткую передышку между атаками бандитов Фейсенко сообщил:
– Вода подходит к концу.
– Откуда всегда брали воду? – спросил Слесарев у Фейсенко.
– Из Кзыл-Агачки. Есть водовозка. По утрам водовоз привозил воду, наполняя ею бочки для питья. Брал себе, сколько требовалось, кузнец.
– Проверьте, сколько воды осталось!
– Уже проверил. Литров тридцать, не больше.
– Тридцать литров? Не густо. Без моего разрешения не тратить ни капли. Только на пищу.
Но что такое тридцать литров на семьдесят с лишним человек?
– Будем рыть траншею к речке, – приказал начальник гарнизона. – По очереди. День и ночь. Пока не пробьемся к воде. Река недалеко. – И Слесарев первым взялся за заступ, чтобы пробить дыру в стене кооператива, обращенной к речке.
– Идут! – крикнул наблюдатель через некоторое время.
Слесарев бросил заступ на краю уже глубокой ямы и кинулся на крышу к пулемету. Вспыхивал бой.
…Так проходили часы, сутки. Осажденные отбивались и одновременно укрепляли свой бастион мешками с пшеницей, землей, вынутой из траншеи, которую начали копать. Готовились они и к рукопашной схватке, ковали пики полосового железа. На отдых не оставалось времени. Если удавалось бойцу подремать прямо у амбразуры – это было большой удачей.
В перерыве между боями был оформлен второй приказ по гарнизону Кзыл-Агачского красного отряда. В нем, помимо прочего, говорилось:
«Для снабжения гарнизона водой пробить ход из двора и прорыть ход до речки».
Всему гарнизону приказывалось
«усилить наблюдение за противником и стойко выдержать натиск неприятеля, пытающегося захватить склады с семенным зерном».
Предписывалось боеприпасами усилить снаряжение патронов, для чего имеющийся запас дроби перелить на пули, бойцам патроны расходовать по возможности экономно и открывать огонь по наступающим лишь в крайнем случае.
Приказами и распоряжениями начальника гарнизона и его помощника между участниками обороны были строго распределены обязанности. Чтобы дать возможность людям отдохнуть в часы затишья, в караул одновременно выставлялось по пять человек от каждого отделения. Одним словом, был введен порядок воинского подразделения в обороне. В этом Слесареву большую помощь оказывал Николай Ковалев.
