Текст книги "Ельцин против Горбачева, Горбачев против Ельцина"

Автор книги: Олег Мороз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 48 страниц)

Ельцин переходит в наступление

Съезд не закончился ни 2-го, ни 3-го апреля.

По-прежнему оставался в подвешенном состоянии вопрос о введении президентства в России. Отвергнуть этот институт, коль скоро за него проголосовал народ, коммунисты не могли. Задачей съезда было всего лишь принять соответствующие юридические акты и назначить дату выборов главы государства. Однако коммунисты тупо голосовали против того, чтобы пункт «обеспечить условия для проведения всенародных альтернативных выборов президента РСФСР в конце мая – начале июня 1991 года» был оставлен в окончательном тексте постановления. Но и для того, чтобы исключить его из этого текста, не набралось достаточно голосов. Какая-то странная патовая ситуация…

Чтобы выйти из этой ситуации, была создана согласительная комиссия из представителей разных фракций, которая должна была прийти к какому-то решению, обязательному для всех. Однако согласия добиться не удалось, и в конце концов депутаты большинством голосов приняли решение отложить вопрос о президентстве до очередного съезда. Тактика коммунистов была ясна: на следующем съезде все можно будет вновь отложить до следующего и т.д. В общем – «замылить» вопрос. Это, естественно, не устраивало демократов.

В противовес коммунистам они собрали необходимое число подписей под требованием провести «очередной внеочередной» съезд, специально посвященный вопросу о президентстве.

Впрочем, оставалась еще надежда как-нибудь обойтись без «очередного внеочередного». 4 апреля Ельцин перешел в решительное наступление. Он заявил, что нынешняя ситуация, когда любое начинание Президиума Верховного Совета и его председателя вязнет в бесконечных обсуждениях или просто отвергается сходу, более нетерпима. При такой ситуации нечего и мечтать вывести страну из кризиса. Ельцин предложил перераспределить полномочия между высшими государственными органами РСФСР – временно, до избрания президента России, позволить Верховному Совету издавать законы, отнесенные к полномочиям Съезда. То есть полномочия Съезда, все более превращающегося в арену бесконечной и бессмысленной идеологической борьбы, на какой-то срок укоротить. Это откроет возможность более динамичного и целенаправленного управления страной.

Коммунисты были ошарашены. Видимо, не ожидали такого контрудара. Были уверены, что ситуация на съезде – у них в руках. Не знали, как реагировать на требование Ельцина. Как писала «Российская газета», «даже С.Горячева, загодя подготовившая заявление, в котором брань в адрес Б.Н.Ельцина перемежалась вновь с вопросом недоверия к нему, оваций у единомышленников не сорвала»…

Съезд завершился 6 апреля. В этот день «Коммунисты России» предприняли последнюю отчаянную атаку с целью если и не добиться главной своей цели – свалить Ельцина (на это надежды уже не оставалось), то хотя бы размыть своими бесчисленными поправками смысл постановления по докладу Ельцина, не допустить перераспределения полномочий между властными органами. Однако они оказались в меньшинстве, – большинство, в том числе и «раскольники», вышедшие из фракции «Коммунисты России», проголосовали за предоставление дополнительных полномочий Верховному Совету и его председателю.

Более того, был наконец назначен также срок всенародных выборов президента РСФСР – 12 июня 1991 года. Понятное дело, эта дата привязывалась к первой годовщине принятия Декларации о государственном суверенитете республики. «Российская газета»:

«После принятия постановления зал, балкон с приглашенными, пресс-центр, битком набитый журналистами, разразился действительно бурными аплодисментами. Аплодировали стоя. Председатель Верховного Совета РСФСР поблагодарил Съезд за оказанное доверие и заверил, что принятые решения будут использованы только во благо России».

Это была победа.

ФОРМУЛА НОВОГО СОЮЗА: «9 + 1»

Горбачев размышляет в одиночестве

События последних дней, видимо, сильно подействовали на Горбачева. Было ясно, что силовой вариант сохранения Союза не проходит. Времена, когда все можно было «поставить на место» − по венгерскому или чехословацкому варианту − миновали.

Впрочем, не пройдет и пяти месяцев, как «группа товарищей» все же попытается вернуться к этим вариантам…

Но сейчас мысли Горбачева, видимо, были направлены в иную сторону. В начале апреля газеты сообщали: «Президент размышляет в одиночестве».

Вновь – в направлении Беловежья

Размышлял не только Горбачев. Что делать дальше, − об этом думали и его оппоненты, руководители республик. Лидеры четырех самых крупных − России, Украины, Белоруссии и Казахстана − вновь и вновь возвращались к идее четырехстороннего договора: по их замыслу, эти четыре республики, объединившись, могли бы создать − в обход Центра, − ядро нового Союза. В очередной раз эта идея обсуждалась как раз в апреле 1991 года на встрече представителей России, Белоруссии и Казахстана (украинцев тогда почему-то не было, – по крайней мере так об этом сообщил в одном из интервью Геннадий Бурбулис, – но их положительное отношение к этой идее было известно). Бурбулис, возглавлявший тогда российскую группу, вспоминает, что обсуждалась возможность подписания именно четырехстороннего договора. При этом речь шла не о каком-то сепаратном объединении. По словам Бурбулиса, «это могло стать базой и для нового Союзного договора − без союзного Центра с тоталитарной начинкой и рефлексами сохранения власти любой ценой».

− Но Лукьянов и Горбачев усмотрели в этом опасные последствия для себя, − вспоминает Бурбулис, − и мягко застопорили наше движение…

Вновь застопорили. Тогда еще можно было. Пройдет менее года и застопорить этот порыв − ни мягко, ни твердо − уже не удастся.

Ельцин отправляется в Страсбург налаживать дружбу с европарламентариями

Довольно серьезные проблемы для Ельцина создавала пламенная любовь Запада к Горбачеву. Он ощутил их, когда стал выезжать за рубеж, еще не занимая высоких официальных постов, «ещё в качестве главы легальной оппозиции в СССР». Ему как недавно появившемуся на горизонте политическому деятелю, естественно, надо было завоевывать авторитет. Но тут выяснилось, – что его требуется не просто завоевывать, а отвоевывать «под сенью Горбачева», который к тому времени уже много лет был любимцем западной публики, «там его образ стал даже каким-то элементом массовой культуры».

Еще отчетливее эта проблема обозначилась позже – при зарубежных поездках Ельцина в ранге председателя Верховного Совета РСФСР, а затем и президента России (их главной целью было – наладить контакты с западными лидерами, заручиться поддержкой тамошних демократов). Когда в апреле 1991-го он приехал в Страсбург на сессию Европарламента, его ожидал там, по его собственным словам, «холодный душ».

Выступив 16 апреля в Европарламенте, Ельцин попытался объяснить, в чем, собственно говоря, заключается смысл его противостояния с союзным Центром:

– Борьба за суверенитет России и других республик нашей страны есть прежде всего борьба с советской тоталитарной системой и лишь после этого – с ее последним звеном в лице союзного Центра, который воспроизводит традиционные, репрессивные методы управления… В старом унитарном Союзе перемены невозможны… Необходим демонтаж мощных командно-бюрократических структур в Центре, которые все еще остаются достаточно сильными гарантами незыблемости тоталитарного строя и губят любые реформы. Именно поэтому стала набирать силу линия на укрепление государственного суверенитета республик.

При этом, по словам Ельцина, обновленная Россия «ни в коей мере не выступает за прекращение существования Советского Союза». Но новый Союз «должен быть построен снизу, усилиями самих республик».

Ельцин также высказал предположение, что в СССР может быть предпринята попытка остановить происходящие процессы демократизации, вернуть все в исходное положение, какое было при тоталитарном коммунистическом правлении:

– Не исключаю, что самые яркие (ярые? – О.М.) защитники тоталитарной системы, непримиримые противники демократических преобразований в нашей стране вынашивают планы применить грубую силу и попытаться любой ценой сохранить старые порядки, восстановить свою власть. Если такое развитие событий может иметь место, то я готов вместе с президентом Горбачевым сделать все возможное, чтобы не допустить этого.

Однако ни эти объяснения, ни заверения в том, что у них с Горбачевым единые цели, – ничто не помогло. В «Записках президента» Ельцин приводит фрагменты из европейских и американских газет, посвященные его поездке:

«Монд»:

«Приехав в Страсбург – эти ворота Европы, – Ельцин должен отметить, что здесь признают только одного русского – Горбачёва. Особенно неприятным для Ельцина стал понедельник, когда его подвергла суровому испытанию группа социалистов Европарламента (возможно, день недели указан неточно: 16 апреля, когда Ельцин выступал в Европарламенте, был вторником. – О.М.) Ельцин не ожидал, что его будут называть «демагогом» и «безответственным человеком», что председатель группы социалистов Жан-Пьер Кот упрекнёт его в том, что он «представляет собой оппозицию Горбачёву», с которым, как он сказал, «мы чувствуем себя увереннее».

«Берлинер цайтунг»:

«Депутаты Европарламента заняли чёткую позицию. В очень недипломатичных выражениях они дали понять «главному сопернику» М. Горбачёва, что его единоборство с Горбачёвым не находит понимания. Его стремление установить прямые отношения между Страсбургом и российским парламентом было отклонено. Развалившийся на части Советский Союз полностью дестабилизировал бы ситуацию».

«Нью-Йорк дейли ньюс»:

«Необходимо помнить следующее: не располагающий опытом деятельности демократических институтов Советский Союз может стремительно погрузиться в состояние кровопролития, голода, холода, анархии, если позиции Горбачёва и нынешнего правительства, сколь бы слабыми они ни были, окажутся подорваны. Стремление Горбачёва предотвратить развал СССР осуществимо лишь в случае сохранения политических реформ и определённого улучшения экономического положения. По мере своих возможностей США и другие страны Запада должны помочь Горбачёву в осуществлении этих целей».

Так что первая попытка Ельцина наладить дружбу с европейскими парламентариями не удалась.

Однако по возвращении на родину его ждал приятный сюрприз. Вроде бы в очередной раз налаживалась «дружба» с Горбачевым.

В Союзе остаются лишь «добровольцы»

23 апреля в подмосковном Ново-Огарёве произошло довольно неожиданное и весьма важное событие − девять республик, выразившие готовность подписать Союзный договор, подписали пока документ с длинным названием − «Совместное заявление о безотлагательных мерах по стабилизации обстановки в стране и преодолению кризиса». Чаще он упоминается более коротко − как Заявление «9+1» (вместе с девятью республиканскими лидерами его подписал и Горбачев).

Начиналось заявление дежурными фразами о необходимости «решительных мер по восстановлению повсеместно конституционного порядка, неукоснительному соблюдению действующих законов впредь до принятия нового Союзного договора и Конституции Союза». Но главным, конечно, было другое. Заявление, хоть пока и не строго юридически, провозглашало, что в Союзе могут остаться лишь те республики, которые этого пожелают, − так сказать, «добровольцы». В тот момент в качестве «добровольцев» выступали Азербайджан, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Россия, Таджикистан, Туркмения, Узбекистан, Украина − эти самые девять республик. Другие шесть − три прибалтийские, Армения, Грузия и Молдавия, − с разной степенью решительности склонялись к роли «отказников». Девять «подписантов» соглашались их «отпустить», но при этом, мягко говоря, обещали уже не столь благоприятное отношение, как к остающимся в Союзе.

«Высшие руководители союзных республик, участвующие во встрече, − говорилось в заявлении, − признавая право Латвии, Литвы, Эстонии, Молдовы, Грузии и Армении самостоятельно решать вопрос о присоединении к Союзному договору, вместе с тем считают необходимым установление режима наибольшего благоприятствования для республик, подписавших Союзный договор, в рамках единого экономического пространства, ими образуемого».

Несмотря на угрозу, что в случае окончательного «отказа» уходящие республики ждет немало дополнительных проблем, это было уже совершенно другое решение, нежели то, на котором настаивала, например, парламентская группа «Союз» − чтобы итоги референдума 17 марта в обязательном порядке распространялись и на те республики, которые в нем не участвовали.

Это был своего рода компромисс между Центром (Горбачевым) и республиками. И ЭТО УЖЕ БЫЛ ПЕРВЫЙ ШАГ К ЮРИДИЧЕСКОМУ ОФОРМЛЕНИЮ РАСПАДА СОЮЗА. Конечно, отделение от него шести не самых крупных республик еще не означало его конца, но тем не менее… О сохранении прежней империи уже не было речи. Со стороны Центра это был весьма рискованный шаг. Если от Союза отойдут шесть республик, кто даст гарантию, что через некоторое время то же самое не сделают и другие? Лиха беда начало. Думал ли Горбачев об этом?

Наверное, думал. Наверное, опасался этого. Но – другого выхода у него, надо полагать, не было.

Ельцин, как уже говорилось, только что вернулся из Страсбурга. Совещание в Ново-Огареве, как он пишет, было для него сюрпризом. Еще большим сюрпризом, превзошедшим все его ожидания, оказалось то, что на совещании сказал Горбачев, за что сам Ельцин упорно боролся: президент СССР согласился на то, чтобы в новом Союзном договоре было зафиксировано: влияние Центра на жизнь союзных республик будет значительно ослаблено. Предполагалось также, что после принятия новой конституции союзные законодательные органы – Съезд и Верховный Совет – будут распущены, состоятся прямые выборы нового президента.

Ельцин считал, что сбор в Ново-Огареве и решение выступить с Заявлением понадобились Горбачеву главным образом для того, чтобы отбить атаки партийных «ястребов» на приближающемся пленуме ЦК КПСС.

Вряд ли это было единственной и главной целью Горбачева. Видимо, у него был более глубокий, стратегический план: осознав неэффективность силовых методов сохранения Союза, он решил изменить стратегию – действовать более мягкими, компромиссными методами.

О том, как проходила встреча, Ельцин рассказал на закрытом заседании российского парламента. По его словам, она длилась ни много, ни мало девять с половиной часов. Первоначальный план соглашения, предложенный Горбачевым, был переработан на восемьдесят процентов. Что особенно важно, Горбачев, по словам Ельцина, «впервые разговаривал по-человечески».

Тут есть некоторые противоречия с другими свидетельствами. Да и с воспоминаниями самого Ельцина. Вадим Медведев, например, пишет, что «Заявление, в общем-то, в своей основе не так уж сильно отличается от проекта». А проект как раз и был составлен Горбачевым и его помощниками. Сам Ельцин в «Записках президента» вспоминает, что, вернувшись из Страсбурга, он «поставил свою подпись под заранее составленным совместным заявлением руководителей республик». А чего же, спрашивается, было обсуждать девять с половиной часов и что было переработано на восемьдесят процентов?

Но такие противоречия и несоответствия в свидетельствах и воспоминаниях вообще не редкость.

По-видимому, долго обсуждалось что-то еще, помимо Совместного заявления.

Кроме заявления, − секретный меморандум

В прессе сразу же появились сообщения, что участники встречи в Ново-Огареве подписали не только то самое, опубликованное на следующий день Совместное заявление с довольно общими, обтекаемыми формулировками, но и конфиденциальный меморандум, где более детально и конкретно говорилось о разграничении полномочий между республиками и Центром. Об этом, в частности, писал «Коммерсант».

В меморандуме признавалась политическая реальность: союзные республики − это суверенные государства, со всеми вытекающими отсюда последствиями, реальная власть в них переходит к ним самим, что и должно быть зафиксировано в новом Союзном договоре. Центр обязуется не вмешиваться во внутренние дела республик и признает верховенство республиканских законов на их территории. В свою очередь, и республики обязуются соблюдать союзные законы там, где не действует республиканское законодательство. Каждая республика принимает собственную программу перехода на рыночные отношения. Центру предоставляется лишь роль координатора, присматривающего за сохранением единого экономического пространства. Центр и республики делят между собой собственность. Республикам предоставляется право распоряжаться валютой, которая заработана на их территории. Подписание Союзного договора переносится с мая − июня на июль, − оно состоится после президентских выборов в России. Текст Союзного договора будет подготовлен на основе предложений, которые выдвинут республики. После его подписания будет принята новая конституция и проведены выборы новых законодательных органов Союза и союзного президента. До подписания договора республики и Центр обязались соблюдать перемирие − прекратить «войну законов» и не допускать грубых выпадов в адрес друг друга.

А вот к республикам, которые не подпишут Союзный договор, решено было относиться как к иностранным государствам в полном смысле этого слова.

…Надо, правда, сказать, что пресс-служба Горбачева 29 мая опровергла существование конфиденциального меморандума: «Итоги... обсуждения нашли полное отражение в опубликованном Совместном заявлении, никаких других документов не подписывалось». Однако Ельцин, выступая 1 мая в Новокузнецке, признал:

– В заявление не вошли многие вопросы, касающиеся разделения собственности и функций между Центром и республиками − об этом договорились. Договорились по валюте..., по золотому запасу..., были достигнуты и другие договоренности.

Да и вообще дальнейшие события показали: главное, о чем договорились и что будто бы было зафиксировано в то ли существующем, то ли в несуществующем меморандуме, в основном соблюдалось. Особенно обращало на себя внимание, что полностью прекратилась публичная полемика между Центром и республиками, прежде всего между Горбачевым и Ельциным. Однако среди других бросавшихся в глаза примет были и не такие мирные и благостные – был, например, Карабах. Вскоре после ново-огаревской встречи участник «девятки» азербайджанский президент Аяз Муталибов начал боевые действия против «армянских террористов» в этой бывшей азербайджанской автономии, − видимо, будучи уверенным, что теперь Центр его не одернет: ведь республикам предоставлена полная самостоятельность во внутренних делах. И оказался прав: Москва молчала. Не торопился Горбачев отреагировать и тогда, когда к нему с просьбой вмешаться в конфликт обратился лидер Армении Левон Тер-Петросян: Армения, не желавшая подписывать Союзный договор, оказалась вне «девятки» и теперь, по-видимому, рассматривалась как «иностранное государство».

Возможно, что самого меморандума как документа действительно не было (и тогда пресс-служба президента формально была права), но договоренности все же как-то где-то были записаны. Не исключено, что существовал просто какой-то выделенный из общего текста фрагмент стенограммы…

Кто был инициатором компромисса

Инициатором встречи и заключенного компромисса был Горбачев. По существу, это означало серьезный перелом в его настроениях − переход от настроений борьбы, давления, силового сдерживания республик, жаждущих самостоятельности, независимости, к примирению или, по крайней мере, к перемирию. Вадим Медведев так описывает, каким образом президент пришел к идее компромисса:

«Чувствуя ослабление поддержки со стороны партии, а также определенный поворот в общественных настроениях не в его пользу, Горбачев все больше задумывался над проблемой политической базы для дальнейшего продвижения страны по пути демократических преобразований…

В начале апреля на заседании Совета безопасности при обсуждении политической ситуации в стране и предложения оппозиции по «круглому столу» впервые, насколько помню, прозвучала (из уст Горбачева? – О.М.) мысль о выработке программы действий президента СССР совместно с руководителями республик, выступающих за сохранение обновленного Союза, включая, разумеется, и Россию. Пусть это будут не все республики, а только «девятка», но нужна доверительная и узкая встреча президента с государственными руководителями этих республик. Такая встреча была намечена на середину апреля, а 24 − 25 апреля должен был состояться Пленум ЦК КПСС.

В разговоре со мной Горбачев подчеркивал дилемму: или пойти на серьезное соглашение и подвижки с «девяткой», но тогда это может быть встречено в штыки на Пленуме ЦК, или, наоборот, проводить более жесткую линию с руководителями республик, но получить поддержку на Пленуме ЦК. Я высказался за то, чтобы повести активный диалог с российским руководством и с «девяткой» в целом, выработать совместную программу национального спасения, тем более, что непреодолимых разночтений, если брать существо вопросов, например, в экономической области, а не идеологические интерпретации, нет…

Горбачев попросил меня вместе с Шахназаровым продумать платформу для проведения совещания «девятки», имея в виду возможность принятия какого-то итогового документа. Он сообщил мне, не раскрывая существа вопроса, что Яковлев написал большую записку с анализом ситуации и со своими предложениями».

Надо торопиться: зреет переворот

Не знаю, какую записку Яковлева Горбачев имел в виду. 18 апреля Александр Николаевич написал ему послание, не очень большое, но очень тревожное. Яковлев напоминал президенту, что еще в конце 1985-го он советовал ему: стране необходима ДВУХПАРТИЙНАЯ политическая система. Сейчас эта необходимость «актуальнее, чем когда бы то ни было». Не одна и не сто – нужны именно две партии. От этого зависит «судьба перестройки».

«Насколько я осведомлен, да и анализ диктует прогноз, – писал Яковлев, – ГОТОВИТСЯ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ СПРАВА (то есть коммунистический, фундаменталистский; выделено мной. – О.М.) Образование партии «Союз» (на базе архиреакционной парламентской группы «Союз» в союзном Верховном Совете. – О.М.) резко изменит обстановку. Наступит нечто, подобное неофашистскому режиму. Идеи 1985 года будут растоптаны. Вы, да и Ваши соратники, будут преданы анафеме. Последствия трагедии не поддаются даже воображению».

Чтобы избежать такого хода событий, Яковлев предлагал Горбачеву создать партию или движение общественных реформ. Расшифровывал, какими должны быть идеологическая платформа и тактика новой политической структуры:

«Платформа: перестройка на базе идей 1985 года, построение демократического правового общества, общества гражданского согласия, отстаивания единого Союза на добровольной основе.

Тактика: защита президентского института, снятие лозунга отставки; равноудаленность от правительственных структур – центральных и республиканских, объединение демократических партий, кроме крайне радикальных, размывание последних; КОНСТИТУЦИОННОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО С КПСС (выделено мной. – О.М.), прекращение требований «суда» над ней и т.д.»

Яковлев писал, что для Горбачева, естественно, «всегда открыта дорога на руководство» такой партией или таким движением: «Ведь играть «чужую роль» и «чужую игру» Вы все равно долго не сможете».

Горбачев ничего не ответил Яковлеву. Покидать насиженный пост генсека хоть и умирающей постепенно, но все еще живой бывшей правящей партии ради того, чтобы с нуля, из неизвестно какого материала лепить какую-то новую партию? Этот совет должен был ему показаться… странным.

К этому моменту у Горбачева, после его «размышлений в одиночестве», видимо, уже созрел другой план. Свою записку Яковлев передал Горбачеву, как уже говорилось, 18 апреля. Передал, находясь в составе горбачевской делегации в Японии. А тремя днями раньше, остановясь в Хабаровске по пути в Японию, он в выступлении перед руководителями края, по-видимому, наметил контуры этого плана.

– Люди не хотят, чтобы мы в этой ситуации шли стенка на стенку, – сказал Горбачев – и, я думаю, всем нам надо проявить выдержку. А политикам, руководителям всех рангов выше всего поставить интересы страны, государства. Другого подхода не может быть. Все личное не должно мешать решению задачи спасения Отечества. Поэтому по возвращении из поездки в Японию МЫ НАМЕТИЛИ ВСТРЕЧУ РУКОВОДИТЕЛЕЙ РЕСПУБЛИК, ИМЕЯ В ВИДУ ВСЕ ЭТО ОБГОВОРИТЬ И ДЕЙСТВОВАТЬ (выделено мной. – О.М.)

Корень всех проблем Горбачев видит в отношениях Союза (Центра) и России:

– Есть Союз как новая федерация, суверенное государство, есть наша Российская Федерация как государство, объединяющее республики. Это все соотносимо. Без того, чтобы обновилась, набрала другую динамику, жила и действовала в новых условиях Российская Федерация, трудно рассчитывать на то, чтобы была полнокровная и уверенная жизнь Союза. Но точно так же за противопоставлением России Союзу последуют дезинтеграционные процессы в самой России, они уже пошли… Послушав заключительное слово товарища Ельцина (на III внеочередном Съезд народных депутатов РСФСР. – О.М.), я увидел там элементы конструктивного приглашения к этому (то есть к взаимодействию и сотрудничеству. – О.М.)… В обстановке, в которой мы живем, когда надо решать вопросы, не упуская и неделю, нельзя не взаимодействовать. Я думаю, в конце концов здравый смысл, разум, общая наша забота, тревога и ответственность за судьбу государства победят.

Пожалуй, единственное из записки Яковлева, что могло вполне попасть в русло тогдашних горбачевских размышлений – это идея о том, что новый Союз должен созидаться «на добровольной основе». По-настоящему добровольной. Эта мысль уже витала в воздухе. Она и была реализована в Заявлении «9+1».

На Горбачева давили со всех сторон

В общем, в тот момент Горбачев подвергался давлению с разных сторон: со стороны республик, со стороны демократической оппозиции и, наконец, − со стороны собственных партайгеноссе. Чтобы выстоять, надо было с кем-то заключать компромисс. Он выбрал компромисс с республиками. И у демократов, и у коммунистов ново-огаревское соглашение вызвало критику. Однако она не была единодушной. В рядах и тех, и других мнения разделились, так что давление на Горбачева ослабело.

Несколько в иных словах, но примерно то же самое о мотивах Горбачева в те дни писал «Коммерсант»:

«Причины, по которым президент пошел на этот шаг, прозрачны: других способов сдвинуть ситуацию с мертвой точки в наличии попросту не имелось. Правый уклон (сейчас это называется «левым» уклоном. − О.М.), жесткие меры, мягко говоря, не дали никаких результатов. Концентрация власти столкнулась с гражданским неповиновением… Экономические реформы вызвали лишь забастовки. Кредиты не изменили положения на рынке. Переговоры с Японией закончились ничем. Плюс повсеместные призывы к отставке. Плюс давление «союзников» (то есть парламентской группы «Союз». − О.М.) Плюс предстоящий пленум. Что, собственно, оставалось?»

В свою очередь, в компромиссе нуждался и Ельцин. Медведев:

«Позицию Ельцина тоже можно понять. Его февральский призыв к отставке Горбачева не получил поддержки. Стало очевидно, что линия на обострение конфронтации и углубление раскола не принесет успеха. А ведь Ельцин шел навстречу президентским выборам... У него было единственно правильное и разумное решение − поддержать идею создания нового эффективного механизма согласованных действий».

Наконец, еще одна версия, почему Горбачев и Ельцин пошли на компромисс. Российский депутат Виктор Шейнис (в интервью «Российской газете»):

− Словесная дуэль двух политических лидеров… часто интерпретируется как личное соперничество. Думаю, что элементы этого присутствуют с той и с другой стороны. Но главное не в этом. Главное, на мой взгляд, − глубокое различие политической линии, которую навязывают Горбачеву его союзники справа (в сегодняшних терминах − слева. − О.М.) − многочисленные группы давления, которые настолько подчинили себе президента с осени прошлого года, что его политический курс практически слился (между октябрем 1990-го и апрелем 1991 года) с курсом правых реакционных имперских сил. С другой стороны − политическая линия демократических сил России, которую с большей или меньшей последовательностью выражает Ельцин. Столкновение этих двух политических линий приобрело в последнее время крайне разрушительные формы. Соглашение 23 апреля, по сути, представляет собой компромисс, который снижает политическую напряженность, что в нынешних условиях можно приветствовать.

Политическая линия Ельцина после 23 апреля в общем-то не изменилась, а вот в политике Горбачева, как уже говорилось, наметился существенный перелом.

Говоря о своем решении встретиться с руководителями республик в Ново-Огареве 23 апреля и начале «ново-огаревского процесса», Горбачев позднее сокрушался, что это было сделано с опозданием, – что «сделать это надо было раньше – осенью 1990-го». Это время было потеряно.

Вообще-то, в том, что Горбачев всегда несколько опаздывает, его упрекали многие – и Ельцин, и даже собственные помощники. Однако в данном случае вряд ли он просто опоздал. Попытка Горбачева решить проблему сохранения Союза силовыми методами, занявшая несколько месяцев – с осени 1990-го до весны 1991 года, – наверное, была неизбежна. Он должен был предпринять такую попытку. Этого требовала логика его политического поведения, его политической эволюции.

Градус противостояния снизился

После публикации заявления последовали многочисленные комментарии. Многие отмечали, что в нем нет ни слова о том, что будущий Союз Суверенных Государств непременно должен быть социалистическим. Никто не принуждался к пресловутому социалистическому выбору. Четко прописывалось право бывших союзных республик самим решать, присоединяться им к Союзному договору или не присоединяться. Они могли отправляться в вольное плавание, не будучи связанными с бывшими «братьями» никакими формальными узами, кроме двусторонних договоров. Это при том, что, согласно предыдущим заявлениям, для тех республик, которые не подпишут новый Союзный договор, оставался в силе прежний − Союзный договор 1922 года.

Обращали внимание также на то, что участниками будущего Союзного договора, согласно Совместному заявлению, могли быть только те, кто подписал это заявление. Это был шаг против дробления бывших союзных республик, − прежде всего, России, − в составе которых имелись автономии.

Исключение автономий из числа участников договора представляло собой одну из главных уступок Горбачева Ельцину. Ельцин, бросивший автономиям в августе 1990-го с барской щедростью «Берите столько суверенитета, сколько проглотите!», теперь пожинал плоды своей неосмотрительной щедрости. Точно так же, как Горбачев стоял перед угрозой развала Союза, Ельцин оказался перед угрозой развала России.