Текст книги "Ельцин против Горбачева, Горбачев против Ельцина"

Автор книги: Олег Мороз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)

«Для резкости у меня были причины разного плана… − пишет Ельцин. − В том числе чисто морального − мне было нестерпимо двурушничество Горбачева во время трагедии в Вильнюсе, я не мог ему простить, что он так легко похоронил программу «500 дней» − единственную нашу экономическую надежду тех лет.

Но были причины и более глубокого порядка, которые я начал в ту пору отчетливо осознавать.

К тому времени наметилась совершенно новая политическая сила, которая валила до кучи Ельцина и Горбачева, левую (в нынешней терминологии − правую. − О.М.) оппозицию и власти предержащие, для которой все мы были «агентами империализма» вместе с «американским шпионом» Яковлевым и «главным немцем» Горбачевым! Это было, по сути, зарождение будущего Фронта национального спасения − через разочарованных русских в Прибалтике, через новую, полозковскую компартию, через неформальных «новых коммунистов», через реакционные профсоюзы, через чернорубашечников и так далее.

В отличие от большинства демократов я догадывался, что УГРОЗА ДИКТАТУРЫ ИСХОДИТ НЕ ТОЛЬКО ОТ ОКРУЖЕНИЯ «ГОРБИ», НО И ОТ НЕГО САМОГО (выделено мной. – О.М.) А это уже было по-настоящему страшно. Настанет момент, когда ему придется спасаться, и его выход через запасную дверь может иметь необратимые последствия.

Ведь теперь консерваторы в Верховном Совете, которым руководил хитроумный Лукьянов, в правительстве, в ЦК КПСС, в силовых структурах имели четко сформулированную радикальную идеологию. Идеологию «национального спасения». Кризис в экономике, национальные конфликты на Кавказе они использовали в своих интересах, шаг за шагом разрабатывая модель чрезвычайного положения, а по сути − будущего государственного переворота.

В этой ситуации маневрировать между правыми и левыми было уже невозможно.

Горбачев стоял перед ужасной необходимостью выбора.

А однозначный выбор лишал его основного оружия − оружия политической игры, маневра, баланса. Без этого свободного пространства для вечных обещаний, блокировки с различными силами, неожиданных шагов − Горбачев уже не был бы Горбачевым.

Зажатый в угол различными политическими силами, он выдвинул идею нового Союзного договора.

И сумел выиграть время».

В этом объяснении есть некоторое противоречие. Если в тот момент «явно наметилась совершенно новая политическая сила, которая валила до кучи Ельцина и Горбачева», считая их «агентами империализма», − это ли не повод для Ельцина объединиться с Горбачевым в противостоянии этой опасной силе? Однако Ельцин не развивает эту тему и начинает говорить о том, что «угроза диктатуры исходит не только от окружения » (и, надо полагать, не только от «новой политической силы». − О.М.), но и от него самого», то есть от Горбачева.

Впрочем, можно предположить, что это не противоречие, которое не заметил автор. Возможно, Ельцин в тот момент не считал возможным призвать Горбачева к совместному противостоянию «новой политической силе», поскольку не верил, что Горбачев способен сделать какой-то «однозначный выбор» и тем самым лишить себя главного, привычного оружия − «оружия политической игры, маневра, баланса».

За эфир пришлось бороться

Кстати, добиться телевизионного эфира Ельцину было нелегко. В тех же «Записках президента» он подробно рассказывает, как ему пришлось бороться за право выступить по телевидению:

«Вот как это случилось.

Приближался мартовский референдум 91-го, со страшной силой прогремели события в Прибалтике. Общество бурлило.

Для чего был нужен референдум, все понимали. Во-первых, чтобы придать легитимность чрезвычайному положению уже в масштабах страны (надо полагать, − чрезвычайному положению, которое, по мнению Ельцина, собирался ввести Горбачев и его окружение. − О.М.) И, во-вторых, чтобы получить «законное право» бороться с российской независимостью.

Каждый день телекомментаторы запугивали народ развалом Союза, гражданской войной. Нашу позицию представляли как чисто деструктивную, разрушительную. Пугать гражданской войной − это просто. По-моему, многие уже всерьез ждали ее. Поэтому я испытывал острую необходимость объясниться. Объяснить, что реформа Союза − это не его развал.

Но тут вдруг выяснилось, что никто выпускать меня в прямой эфир не собирается.

Начались игры с Кравченко, тогдашним теленачальником. То он не подходил к телефону, то выдвигал какие-то условия, то переносил дату записи. Продолжалась эта мышиная возня не день и не два. Естественно, я начал накаляться. Буквально каждый день со страниц разных изданий и в личных беседах демократы уговаривали меня пойти на компромисс с Горбачевым, не держать страну в напряжении. И тут я понял, так сказать, реально, какой компромисс мне предлагается, − компромисс с кляпом во рту.

Вся эта история стала достоянием газет, пресса подняла шум. Кравченко делал вид, что ничего не происходит − обычные рабочие моменты.

Результат получился как раз обратный тому, чего хотели блюстители государственных интересов: внимание к моему телеэфиру стало огромным.

Проблема была в одном: объяснить свою позицию предельно ясно, коротко, понятно любому человеку. Не извиняться, не занимать оборонительную стойку − это было самое важное в сложившейся ситуации.

Вот тут у меня и созрела эта мысль. Вы боитесь Ельцина? Ну так получите того Ельцина, которого боитесь! И я решил в очередной раз пойти вразрез с выработанным в обществе стереотипом.

«Стало совершенно очевидным, − сказал я телезрителям, − что, сохраняя слово «перестройка», Горбачев хочет не перестраиваться по существу, а сохранить систему, сохранить жесткую централизованную власть, не дать самостоятельности республикам, а России прежде всего… Я отмежевываюсь от позиции и политики президента, выступаю за его немедленную отставку…»

Ну вот, здесь еще одно объяснение − надо сказать, вполне убедительное, − той резкости, к которой прибег Ельцин: вы не даете мне выступить, вы боитесь меня, − так получайте!

Ельцин считал, что «в конечном итоге» это его выступление не осложнило, а разрядило обстановку в стране, хотя и «страшно оскорбило Горбачева».

Не уверен, что все согласятся с этой ельцинской самооценкой. Напряжение в стране возрастало.

Аргументы Горбачева

На протяжении многих месяцев, с того самого момента, когда в воздухе стали витать угроза распада СССР, Горбачев неустанно, где только можно, выступал против этого. Его основные аргументы были, в общем-то, одни и те же, хотя произносил он их в разных комбинациях и в различной последовательности. Вот примерный перечень этих аргументов (из выступления Горбачева на встрече с научной и творческой интеллигенцией Белоруссии 26 февраля 1991 года):

− …Неужели нужно еще раз вернуть государственность в состояние, напоминающее времена Ивана Калиты? Я сегодня сказал перед рабочими и повторяю здесь: не верю, что мы сможем так легко и просто разойтись, как кто-то думает. Собрались ночью, руки подняли, проголосовали, и все решено. Это была бы авантюра, а не политика. Дезинтеграция − вещь опаснейшая. Это путь к гражданским конфликтам, и я не знаю, как мы разберемся, где кому жить, где чьи границы проходят, что делать с теми 75 миллионами, которые живут вне пределов «своих» республик. Только безумцы могут подталкивать к этому… Мы видим, к чему ведут дезинтеграционные процессы. И если не остановим их, не удержим хозяйственные связи, которые уже в значительной мере порушены, то нас ждет спад производства со всеми вытекающими отсюда последствиями, прежде всего − социальными. За социальными могут последовать и политические, потому что народ больше не будет это терпеть… Дезинтеграция, распад хозяйственных связей, срыв производства приведут к тому, что потребуются вообще крутые меры… Из хаоса будут вырастать уже диктаторские формы правления.

«…Не верю, что мы сможем так легко и просто разойтись, как кто-то думает. Собрались ночью, руки подняли, проголосовали, и все решено…» Горбачев словно предугадывает, как все в действительности и произойдет в Беловежье через несколько месяцев. Хотя изображает все, естественно, в карикатурном виде. После долгих мучительных споров, после драматических событий – мини-путча в Прибалтике, настоящего пуча в Москве, после фактического наступления экономической катастрофы – примерно так все и произойдет: соберутся, в последний раз обсудят и «проголосуют» – подпишут Беловежское соглашение…

Что такое «обновленный» Союз?

9 марта 1991 года был опубликован доработанный проект Союзного договора. Было очевидно, что эта публикация приурочена к предстоящему референдуму: до него оставалось чуть больше недели. Людям, естественно, следовало объяснить, за какой такой «обновленный» Союз им предлагают голосовать, в чем, собственно говоря, состоит обновление. Объяснение получилось не очень внятным, внятным лишь частично. «Независимая газета» писала: достоинство проекта − то, что в нем признается право республик на суверенитет, что в нем нет никакой идеологии – «ни коммунизма, ни капитализма, ни социализма, ни КПСС, ни каких-либо иных партийных бирок нет», формы собственности республики выбирают сами. Но… Что такое «Союз ССР», который фигурирует всюду в тексте и за который людям предлагается голосовать? Какая-то шифровка. Вроде бы Союз уже не «социалистических», возможно даже и не «советских», вроде бы − «суверенных» и еще каких-то на «с» республик. Но − непонятно. И непонятность эта, по-видимому, создана намеренно, − чтобы не отпугнуть ни одну из крупных групп избирателей. Ясно ведь, что коммунисты согласятся голосовать только за Союз «советских социалистических», приверженцы национальных движений в республиках − за «суверенных». Расшифровка аббревиатуры оставлялась на потом, на дальнейшие дискуссии и обсуждения (и их действительно в последующем будет предостаточно), главное же сейчас − проголосовать за «единый и обновленный». Но как же голосовать, если не знаешь, в чем, собственно говоря, состоит обновление? Ну да, республики будут до некоторой степени суверенными, но насколько суверенными, не ясно. И в чем заключается обновление, кроме этого на словах признаваемого права республик обрести некоторый суверенитет? В общем, голосовать предлагалось наполовину вслепую. А может быть, и более чем наполовину.

Ельцин снова − против

Не все республики подписали проект. Представители России… подписали. Как же так, ведь Ельцин неоднократно заявлял, что он − против? Здесь опять проклюнулись, – как мы знаем, уже не впервые, − разногласия между председателем российского парламента и значительной частью его депутатов, разногласия, которые вскоре достигнут огромных размеров и превратятся в настоящую войну. В общем, Ельцин и теперь выступил против проекта Союзного договора. В день его публикации, 9 марта, на собрании демократической общественности в московском Доме кино, он заявил, что подписи двух представителей Верховного Совета РСФСР его ни к чему не обязывают.

Здесь он вновь обрушился на Центр, на Горбачева, обвинил его в многочисленных случаях обмана, а себя – в излишней доверчивости.

– Мы допустили несколько тактических ошибок, – сказал Ельцин. – Я лично тоже. Убаюкал нас Горбачев с программой «500 дней», сделав вид, что это совместная программа. И убаюкал не только меня, но даже такого «волка», как Шаталин. Он действительно нам говорил, что получилась программа интересная, конструктивная, давайте, мол, вместе за нее бороться. Мы поверили… этому, а верить нельзя было. Мы ведь и раньше знали, что он обманывает постоянно и народ, и тем более демократов и демократию… Это была ошибка… Мы потеряли четыре месяца. И только 19 февраля наконец хватило у меня мужества сказать, что я отмежевываюсь от политики Горбачева.

«Нам пора идти в наступление!»

По словам Ельцина, на демократов и демократию давно развернуто наступление, не чураются никаких методов, опять идет травля, на голову тех, кто стремится к настоящим демократическим переменам, выливаются грязь, помои, причем с каждым днем все больше и больше.

– А мы вытираемся и ждем следующих помоев. Нам пора идти в наступление, – призвал Ельцин. И предупредил: – Демократия в опасности… Этот год будет решающим. Или демократию все-таки задушат, или она не только выживет, но и победит.

Ельцин отмел обвинения в том, что демократы и руководство России развалили Союз, вытолкнули из него семь республик. По его словам, эти республики из Союза вытолкнул президент со своей политикой.

− Нам не нужен Союз в таком виде, в котором существует сейчас, – продолжал Ельцин. – Нам не нужен такой Центр − огромный, бюрократический… Мы должны от этого избавиться. Шесть лет, пока шла перестройка, убеждали нас, что мы разрушим эту систему, что мы действительно идем на демократические преобразования. Это оказалось ложью. Нас обманули. И мы сейчас должны раскрыть глаза на то, что это была ложь, и должны идти своим путем. Не той «перестройкой», которая была, – особенно в последние годы.

Интриги вокруг Союзного договора

Ельцин подробно остановился на интригах, которые плетутся вокруг Союзного договора:

– Сегодня напечатан проект Союзного договора. В очередной раз, выступая на сессии Верховного Совета Союза, президент обманул, когда сказал, что на девять десятых это все согласовано. Со стороны России руководитель рабочей группы (то есть сам Ельцин. – О.М.) не подписал. Опять сделали подтасовку. Я был на Совете Федерации шестнадцатого числа и сказал, что категорически против того, чтобы публиковали этот документ. У нас, в России, свой путь обсуждения этого документа. Комиссия, которая создана съездом, – раз. Дальше – обсуждение этого документа на съезде 28 марта. Этот съезд нам навязан («Коммунистами России». – О.М.), но мы на нем будем обсуждать этот документ. И только после этого мы согласны сесть за стол переговоров. Документ опять стараются нам навязать сверху.

Поскольку Ельцин против подготовленного проекта Союзного договора, по его словам, любыми способами пытаются обойтись без его подписи. На предстоящем Съезде народных депутатов России собираются выбрать некую группу полномочных представителей, которым и поручить подписание договора. То есть, как сказал Ельцин, надо ждать сейчас любых подвохов.

– Мы по своей искренности все считали, что там все-таки политика нравственная. Ничего там нравственного нет. У них политика безнравственная, грязная. Сегодня кое в чем нам тоже пора, как шахтерам, засучить рукава и кулаки поднимать.

В это время наиболее твердо свои права отстаивали именно шахтеры. Отсюда у Ельцина постоянные ссылки на них. Шахтерам он неизменно оказывал помощь.

Как сказал Ельцин, к тому проекту, который как бы уже со всеми согласован, на самом деле с российской стороны имеется несколько десятков серьезнейших замечаний, начиная с заголовка: вместо «Союза Суверенных Государств» в проекте стоит «Союз Суверенных Республик». Горбачев доказывает: это ведь все равно, что «республика», что «государство». Раз все равно, давайте и поставим «государств». «Нет, уж как записано, так и оставим», – упирается Горбачев.

В принципе-то, может быть, эти два слова и впрямь примерно равноправные, однако от «Союза республик» явно веет «Советским Союзом»: в составе СССР республики лишь номинально считались государствами, – есть опасность, что такой подход сохранится и в новом Союзе.

Против Ельцина требуют возбудить уголовное дело

В связи с резким выступлением Ельцина в Доме кино некие граждане обратились к Генпрокурору СССР Трубину с требованием возбудить против председателя Верховного Совета РСФСР уголовное дело. Об этом стало известно значительно позже – из публикации «Независимой газеты» от 23 октября 1991 года. Имена этих бдительных граждан в газете не назывались, однако говорилось, что «составители «справок» (так именовались обращения к Генпрокурору. – О.М.) фактически являлись людьми КГБ в прокуратуре». Сотрудники «компетентных органов» утверждали, что под уголовную ответственность подпадают такие выражения Ельцина, как «вольемся в боевые ряды», «объявим войну руководству страны» и ряд других подобных высказываний.

Прокуратура СССР отказала заявителям. Газета публикует фотокопию заключения Трубина от 15 марта 1991 года. Среди прочего, в нем говорится:

«Что касается таких высказываний Председателя Верховного Совета РСФСР Ельцина Б.Н., как «вольемся в боевые ряды», «объявим войну» руководству страны», «пора засучить рукава и уже кулаки поднимать», назначить полномочных представителей в каждый Совет народных депутатов и другие, то их нельзя расценивать как призывы к насильственному свержению или изменению советского государственного и общественного строя, совершению преступлений против государства, иных противоправных действий, поскольку такой вывод противоречил бы другим высказываниям, содержащимся в выступлении, в которых предлагается реорганизация высших и местных органов власти и управления конституционным путем».

«Компетентные органы» обращали внимание также на «клевету» в адрес самого Горбачева, содержавшуюся будто бы в выступлении Ельцина. Однако Трубин отвергает и это обвинение:

«Нет оснований считать, что высказывания т. Ельцина подпадают под признаки деяний, предусмотренных Законом СССР «О защите чести и достоинства Президента СССР» от 21.06.90, так как содержащиеся в них утверждения, хотя и носят резкий характер… [и] не подкреплены доказательствами, однако не выражены в неприличной форме и не содержат уголовно наказуемой клеветы».

Не исключено, что по поводу этих обращений Трубин советовался с самим Горбачевым – что делать, как на них реагировать? Возможно, что уголовное преследование Ельцина предлагали начать не рядовые сотрудники КГБ, что за ними стояло их начальство, сам Крючков. Однако было ясно, что никаких перспектив уголовное преследование Ельцина, обладающего к тому же депутатской неприкосновенностью, не имеет. У Горбачева в то время были другие планы, как устранить Ельцина с политической сцены. Он рассчитывал сделать это при помощи орудий более крупного калибра.

Кстати, и против самого Горбачева, несколько позже, тоже собирались возбудить уголовное дело. То есть даже не собирались, а возбудили – 4 ноября 1991 года. Сделал это старший помощник Генерального прокурора Виктор Илюхин, в будущем – один из самых оголтелых борцов с демократией среди деятелей КПРФ. Как сообщалось в прессе, «рассмотрев документы, связанные с признанием независимости Латвии, Литвы и Эстонии и выходом этих республик из состава СССР», Илюхин «возбудил уголовное дело в отношении Президента страны Михаила Горбачева по признакам ст. 64 УК РСФСР – измена Родине».

Следствие по этому делу он поручил провести сотрудникам Межреспубликанской службы безопасности, куда и направил свои материалы.

Гасить готовый разгореться пожар опять пришлось тому же Трубину. К тому времени, как сенсационная информация была опубликована, – сначала на телевидении, а потом в газетах, – генпрок успел отменить постановление своего старшего помощника о возбуждении дела как противозаконное.

Так что и Ельцину, и Горбачеву пришлось пройти совсем рядом с Уголовным кодексом, едва не споткнувшись о него.

Решающей будет эта весна

За неделю до референдума, 10 марта, в Москве на Манежной состоялся очередной грандиозный митинг (300 – 500 тысяч участников), организованный «Демократической Россией». Открыла его опять-таки записанная на пленку речь Ельцина, с которой он выступил накануне не встрече с демократической общественностью в Доме кино. Главные темы ораторов и лозунгов на плакатах: требования отставки Горбачева, союзного Верховного Совета и правительства, роспуска Съезда народных депутатов СССР, передачи всей власти Совету Федерации, запрета КПСС и суда над ней, призывы сказать на референдуме «нет» «обновленному Союзу» и «да» введению поста российского президента, безоговорочная поддержка Ельцина.

С такими же речами и лозунгами в этот день прошли митинги и в других городах России – Ленинграде, Ярославле, Барнауле, Владивостоке, Петропавловске-Камчатском…

Как водится, один из коммунистических соглядатаев (на этот раз – замзавотделом ЦК Зараменский) докладывал «по своим каналам» об увиденном и услышанном на митинге: «ДемРоссия» собирается стать политической партией, изменить государственный строй и обеспечить приход оппозиции к власти; Ельцин «сделал выбор в пользу борьбы за власть любыми средствами»; решающим периодом борьбы оппозиции за власть названа весна этого года, а методом действий – всемерная поддержка Ельцина в качестве кандидата на пост президента России; чтобы обеспечить «триумф Ельцина», с началом работы российского Съезда народных депутатов 28 марта планируется организовать «серию массовых акций в поддержку его борьбы с М.С. Горбачевым»; в качестве благоприятной почвы для наступления оппозиция рассматривает «реформу цен» (то есть, называя вещи своими именами, планировавшееся тогда премьером Павловым – впрочем, секретно – внезапное троекратное их повышение. – О.М.) – это, мол, даст оппозиции «значительное число сторонников из малоимущих слоев населения», приведет к «массовым народным выступлениям».

Вот ведь сколько полезной информации можно извлечь из внимательного наблюдения за одним только митингом!

Чтобы нейтрализовать козни оппозиции и Ельцина, товарищ Зараменский предлагал Центральному комитету КПСС осуществить ряд убойных мер: «сконцентрировать усилия», «дать решительный отпор», «принять экстренные меры противодействия» и т.д. и т.п.