Текст книги "Нефертити. Роковая ошибка жены фараона"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

При этих словах даже слуги втянули головы в плечи. Всем показалось, что сейчас от святотатственных речей обрушится потолок галереи. Но ничего не произошло. Только Дуафу поднялся с колен и, гордо глядя прямо в глаза новому фараону, произнёс:

   – Ты можешь всех нас уничтожить, безумец, но бога нашего не тронь. Пока мы живы, мы будем служить ему верно и не позволим никому оскорблять его в нашем присутствии. Постыдись, ведь ты же назван в честь великого бога Амона – Аменхотепом.

Царская свита замерла. Сказать такое прямо в лицо самому фараону, пусть и молодому, но фактически полновластному владыке страны?! Хеви вспыхнул, взмахнул рукой, но остановил буквально в нескольких сантиметрах от лица величественного старика свой кулак. Он опустил дрожащую от ярости руку на сверкающий драгоценностями пояс и хриплым, срывающимся голосом произнёс:

   – Я не Аменхотеп. Я – Эхнатон! – Затем он быстро зашагал по галерее.

За ним двинулась Нефертити, сокрушённо качая головой. Она поняла: состоялся окончательный разрыв с прежней верой, верой отцов и дедов. Её муж отрёкся даже от собственного имени.

2

На небольшой, скромного вида барке, чтобы не привлекать излишнего внимания своих любопытных подданных, больших любителей посплетничать о сильных мира сего, Нефертити плыла по великой реке. Она сидела на палубе на складном стульчике, как всегда, очень прямо и задумчиво смотрела на зелено-голубые волны. На слабом ветерке хлопал большой прямоугольный оранжевый парус. За бортом плескались длинные вёсла в такт ритмичным ударам барабана: идти приходилось против течения. Нефи направлялась в загородную усадьбу придворного скульптора Тутмеса, расположенную в южных пригородах Фив.

Солнце нещадно палило. Даже прямоугольник белого балдахина над головой главной жены молодого фараона не мог защитить её от жаркой тяжести солнечных лучей. Подросток-нубиец энергично размахивал опахалом. Смышлёными, хитрыми глазками, светившимися на его чёрном круглом лице, он исподволь наблюдал за царицей и её служанкой, стоявшей с позолоченным подносом и с серебряным кубком, полным разбавленного холодной водой вина. Нефи его только что пригубила. Мальчишка уловил момент, когда его госпожа отвернулась в сторону, рассматривая торговый финикийский корабль, величаво проплывающий мимо, и проворно ухватил пару засахаренных в мёду, высушенных кусочков фруктов, лежащих соблазнительной горкой на зелёной керамической тарелочке. Но служанка была начеку. Она звонко шлёпнула по чёрной худой руке и сделала страшные глаза. Негритёнок в ответ показал ей язык и стремительно бросил в рот сладости. Нефи краем глаза заметила эту немую сценку и рассмеялась.

   – Что, Бафу, досталось? У Кары рука тяжёлая. Ну ладно, полакомься. – Молодая царица явно благоволила к молоденькому нубийцу, видя в нём сходство со своим горячо любимым дядей Джабу.

Продолжая махать опахалом, негритёнок проворно расправился со сладостями.

   – А ты можешь допить вино и поделиться со мной последними сплетнями, которые ходят по дворцу? – обратилась к служанке Нефи.

Кара не заставила себя упрашивать и с удовольствием осушила кубок. Она довольно причмокнула пухлыми красными губами, вытерла их тыльной стороной узкой ладони и, небрежно сунув поднос слуге, быстро заговорила, весело поблескивая круглыми карими глазами из-под чёрной чёлки нубийского парика, модного в те годы у женщин Египта:

   – В эту ночь, незадолго перед рассветом, голодные жрецы Амона опять с завистью смотрели на возы со снедью. Их везли в храм бога нашего нового великого властелина.

   – Атон – бог не только моего мужа, но и всех египтян, – невозмутимо заметила царица.

   – Вот это я и говорю, – закивала головой без всякого смущения Кара и продолжила, округлив для пущей важности глаза: – И знаете, что эти ободранные жрецы увидали, после того как телеги проехали?

   – Что?

   – Три белёсые бестелесные тени. Они страшно выли и шагали прямо по воздуху.

   – Ну и кто же это был?

   – Никогда не догадаетесь. – Служанка ещё больше выпучила глаза.

   – Да брось ты свои дурацкие шутки, Кара. Говори, кто это был? – Нефи весёлыми глазами взглянула на говорящую.

   – Вот я и говорю, – облизнула губы служанка и подняла вверх смуглый палец с плохо выкрашенным красным лаком ногтем, – идут эти тени прямо по воздуху, стенают на всю улицу, и знаете, что держат в руках?

   – Что? – вздохнула царица, хорошо зная, что её служанку ни за что не заставишь рассказать всё попросту, без драматических завываний, округлённых глаз и риторических вопросов.

   – Свои головы!

   – Головы?! – удивилась Нефи. – Что за вздор? Что ты несёшь?

   – Отрубленные головы, – уточнила служанка и пристально взглянула в лицо своей госпоже, явно наслаждаясь произведённым эффектом.

Царица побледнела.

   – Так это, значит, были те самые казнённые на площади шесть лет тому назад, – прошептала она.

   – А я и говорю, что казнённые: Пасер, Небуненес и Ментухотеп.

   – Ну и что же они говорили? – тревожно спросила молодая царица.

   – Да вот я и говорю, – кивнула значительно Кара, – что-то горло у меня совсем пересохло, от жары, наверное.

   – Дайте ей вина с водой, – нетерпеливо приказала Нефи, – только вина лейте поменьше. А то с возрастом Кара слишком большая любительница финикийского стала.

Служанка взяла кубок, отпила пару глотков и продолжила, довольно облизываясь:

   – И говорили эти отрубленные головы преступные слова. «Отомстите за нас! – выли они на всю улицу. – Никогда мы уже не порадуемся жизни, вовеки не воскреснем, отомстите за нас нашим обидчикам!»

   – И жрецы Амона обещали отомстить? – спросила с угрозой в голосе царица.

   – Да что ты, матушка! Они и пикнуть не посмели в ответ, разбежались в разные стороны, как испуганные мыши при появлении кошки. За ваше здоровье, ваше величество, – бодро проговорила служанка, осушила до дна кубок и продолжила: – А вот ещё мне сказывали, что...

   – Ладно, хватит болтать, мы уже подплываем, – оборвала её царица, вставая.

По поставленным слугами на борт барки сходням она спустилась на каменную пристань. Там её уже ждал высокий, чуть пополневший за прошедшие шесть лет Тутмес. Но что не изменилось в нём, так это выражение глаз, которыми он смотрел на Нефертити. В них светилось, как и прежде, обожание. Когда они оба поднялись по невысокой каменной лестнице в дом, скульптор спросил:

   – Ты чем-то встревожена, Нефи?

   – Да так, наслушалась сплетен о привидениях.

   – Я тоже слышал их от моих помощников. Все Фивы сейчас об этом судачат.

   – Значит, это серьёзней, чем я думала, – проговорила молодая царица, снимая парик и бросая его в руки служанки. – Нашим врагам опять хочется испоганить нам жизнь. А я-то думала, что они забились по углам.

   – К сожалению, твой муж делает всё, чтобы сплотить всех своих врагов и настроить против себя чуть ли не половину страны. Я всё больше беспокоюсь о тебе, – проговорил Тутмес, подходя к царице и ласково гладя её короткие чёрные волосы на макушке.

Нефи припала к его широкой груди.

   – О боги, как я устала от Хеви. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту, – вздохнула она.

   – Прими ванну и отдохни, успокойся. Здесь никто не будет тебя раздражать, – продолжал гладить по очаровательной головке Тутмес.

На ходу раздеваясь, бросая одежду и украшения прямо на мраморные плиты пола, с которых их торопливо подбирала служанка, Нефи направилась в соседнюю комнату. Там её ждала полная ванна прохладной воды. По её поверхности плавали разноцветные лепестки роз.

   – Я жду тебя в спальне, – бросил царице вслед Тутмес, или Тути, как она любовно его называла.

Фактически он был её главным мужем. Только с ним она чувствовала себя спокойно и умиротворённо. Её настоящий, истинный дом был здесь. А во дворце она жила, как в проходном дворе. Вокруг вечно суетились неприятные люди. Вечное волнение из-за Хеви и его выходок.

Царица закрыла глаза, с наслаждением погрузилась в душистую прохладную воду и глубоко вздохнула. «Остаться бы здесь навсегда, жить спокойно и счастливо, – думала она лениво. – Сейчас я обниму Тути. Он такой красивый, сильный и страстный. Разве его можно сравнить с этим узкоплечим толстозадым выродком».

Нефи усмехнулась, вспоминая прошлую ночь, когда Хеви набросился на неё, как умалишённый. Однако буквально через несколько мгновений всё кончилось.

   – Воробей, наверно, способен подольше потрудиться, – презрительно фыркнула себе под нос самая красивая женщина Египта.

...Через два часа, когда солнце уже подобралось к зениту, Нефи в лёгкой полупрозрачной белой тунике сидела в кресле на просторной веранде и, удовлетворённо улыбаясь, смотрела, как Тутмес работает над её бюстом.

   – Что хорошо в твоём полусумасшедшем муженьке, так это то, что он требует от нас работать по-новому, – проговорил скульптор, отступая и внимательно вглядываясь в модель, а потом быстро переводя взгляд на творение своих рук. – Хотя здесь, в Фивах, это делать чрезвычайно трудно. И дело не только в том, что все художники, мастера и подмастерья давно уже привыкли работать по привычке. Тут всё давит на тебя и подчиняет устоявшимся и окостеневшим нормам. Смотришь на стены в храме или во дворце и видишь росписи, барельефы, выполненные как по одному лекалу, скульптуры – то же самое, все на один манер. И так работали многие и многие поколения. Не только художники и скульпторы, но и простые горожане так привыкли к этим устоявшимся формам, что не воспринимают ничего, что отступает от привычных схем. Хочется плюнуть на всё и уехать куда-нибудь в чистое поле и там работать. Возводить новый город без всех этих занудных, цепляющихся, как репья к одежде, окостеневших традиций.

Нефертити с интересом посмотрела на разговорившегося Тутмеса.

   – А что, ведь это идея! – вскочила она с кресла и лёгкой походкой прошлась по веранде. – Перенести столицу в то место, где никогда никто не жил. Где нет ни традиций, ни местных богов, ни храмов, ни недовольных жрецов. Основать свой город, и не просто город, а столицу империи. Это мысль!

   – Конечно, – подхватил Тутмес, – представляешь, сколько работы там открылось бы для архитекторов, скульпторов, художников. И полная свобода: строй, ваяй, рисуй по-новому.

   – Ладно, пора нам прощаться, – сказала Нефи. Она подошла к Тути и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щёку. – Я пойду одеваться. Мне нужно ещё заехать к тётке, она звала меня поговорить. В следующий раз я приеду через пару дней. До свидания, любимый.

Царица пошла вглубь дома, а Тутмес продолжил работать над бюстом{72}. Ему казалось, что он наконец-то сумеет передать тонкое и прекрасное лицо его любимой женщины.

3

Когда молодая царица плыла на барке через Нил – дворец Тии находился на западном берегу, – она вспомнила рассказ служанки и на душе стало неспокойно. Нефертити хорошо понимала, что жестокая и истеричная политика её мужа приведёт в конце концов к отчаянному противодействию тех, кого он задевал за живое{73}. Ведь загони мышку в угол, и она начнёт кусаться. А тут в угол загоняли всё жреческое сословие страны и тесно связанную с ним столичную и провинциальную аристократию. Да и простой народ не мог понять вот так сразу, почему нужно забыть всех своих местных богов и молиться только новому фараону, а тот уж в свою очередь попросит за людишек новое сверхбожество – Атона. И это происходит в стране, где люди тысячелетиями привыкли молиться многим богам, большим и малым.

«Взрыв всеобщего неудовольствия сметёт нас, как сильный порыв ветра в бурю срывает жалких мартышек с макушек пальм, – думала царица, поглядывая на берега. – Да, надо увозить моего ненормального муженька из этого города. Пусть возится в новой столице со своими начинаниями, а на местах мне придётся договариваться и со жрецами, и с аристократами, да и со всем народом египетским. Удастся ли это? Посмотрим! Иного выхода нет. Надо продержаться ещё лет пять-десять, потом Хеви совсем одряхлеет и ослепнет. Тогда можно будет открыто взять власть в свои руки, а пока надо попытаться изолировать его для общей пользы».

Так думала молодая царица, подплывая по каналу к дворцу Тии. Было самое жаркое время дня. Солнце палило нещадно. По низким ровным берегам росли пальмы, фиговые деревья, густые кусты тамариска и акации. В саду старшей царицы никого не было. Лишь голые рабы работали у шадуфов[20]20
  ...голые рабы работали у шадуфов... – Шадуф – журавль над колодцем, изобретённый в Египте в эпоху Нового царства.


[Закрыть], поднимая за верёвку кожаные вёдра с водой из канала и переливая их в канавки сада. Слышны были скрипы деревянных журавлей и монотонное пение рабов на непонятном языке.

Вскоре барка Нефертити пристала к пустынному причалу, и молодая царица поднялась по ступенькам во дворец. Здесь было сумрачно и прохладно. Пока Нефертити не спеша шла по хорошо знакомым дорожкам любимого сада, а потом через длинную анфиладу помпезно украшенных залов, её тётка заканчивала разговор со своим визирем Эйе.

   – Так ты считаешь, что если всё будет идти так, как шло последние шесть лет, то смута неизбежна? – спросила Тии, взволнованно теребя золотую цепочку на шее.

   – И начнётся она в столице, – энергично кивнул Эйе и стукнул кулаком по сухому колену, закрытому льняной тканью, вышитой серебром и золотом.

   – Почему в столице?

   – Да потому, что в Фивах народ каждый день наблюдает, как унижают его исконного, древнего бога Амона. Ведь твой сынок давно уже уподобился мальчишке, который размахивает красной тряпкой перед носом у быка. И думать, что это может продолжаться вечно, просто глупо.

Тии тяжело вздохнула и откинулась назад на резную спинку кресла из чёрного дерева, инкрустированного серебром и слоновой костью. На её парике звякнули многочисленные украшения из бирюзы и разноцветных драгоценных камней. В зале наступила тревожная тишина. Внезапно послышались мерно приближающиеся звуки тяжёлых шагов. Хозяйка дворца удивлённо посмотрела на высокую дверь, покрытую затейливой резьбой и серебряными пластинками в виде причудливых сказочных чудовищ. Створки резко распахнулись, и на пороге появилась невысокая полная фигура, сплошь покрытая золотыми украшениями с огромным количеством драгоценных камней. Это был могущественнейший временщик, правая рука молодого фараона Туту. Он не спеша, вразвалку вошёл в зал. За его спиной, бесцеремонно топая, шли воины свирепого вида.

   – Как ты смеешь входить сюда, негодяй? – вскочила с кресла Тии.

Она так посмотрела на вошедших, что даже у отъявленных головорезов мурашки побежали по спинам. Ведь перед ними была царица страны, правящая единолично уже почти тридцать лет. Но Туту лишь нагло улыбнулся.

   – Мой божественный повелитель приказал мне принять дела у визиря Эйе, – с лёгким небрежным поклоном проговорил фаворит молодого фараона, приближаясь к царице. – А раз его почти никогда невозможно застать у себя, ведь он круглые дни и ночи совещается с вашим величеством, мне пришлось приехать сюда.

Туту насмешливо осклабился, показывая большие жёлтые зубы.

   – Ах ты, мерзавец! – воскликнул Эйе и шагнул вперёд, вскинув позолоченный посох.

Огромный воин с длинными волосами и чёрной кудрявой бородой выскочил из-за спины Туту и выхватил посох из рук Эйе. Раздался треск, и сломанный посох упал к ногам царицы.

   – Не надо так волноваться, – расхохотался наглый временщик. – Это вредно для здоровья, ведь с тобой, старичок, и удар может случиться. Помрёшь ещё до того, как передашь мне свои дела.

   – Помереть можешь и ты, и прямо сейчас, – вдруг раздался мощный бас Джабу.

Он уже стоял перед Туту, помахивая дубинкой, сплошь утыканной бронзовыми гвоздями. За его спиной шеренгой выстроились нубийские воины. В любую секунду они были готовы броситься на охрану временщика. В их могучих чёрных руках поблескивали мечи, боевые топоры и дубины. Побледнев, фаворит молодого царя поспешно отступил назад, скрываясь за спинами свиты. Его охранники, уже прославившиеся в столице наглостью и жестокостью, заколебались. Чёрная гвардия старшей царицы двинулась вперёд, явно намереваясь прямо сейчас перебить наглецов, ворвавшихся во дворец повелительницы.

В этот миг раздался властный женский голос:

   – На колени! На колени сейчас же все перед царицей Египта!

Это сказала Нефертити, только что вошедшая в зал и вставшая бесстрашно между двумя враждующими лагерями. Первым бухнулся на пол Туту. Он прекрасно знал, какое огромное влияние имела жена на его повелителя. Если хоть волос упадёт с головы молодой царицы, Эхнатон, не задумываясь, уничтожит всех, кто будет к этому причастен. Вскоре все в зале склонили свои лбы к розовым мраморным плитам. Остались стоять только две женщины: старшая и младшая царицы страны. Тии одобрительно улыбнулась племяннице.

   – Ты что же это надумал, червь ты презренный? – обратилась Нефертити к Туту.

Временщик подполз к ногам молодой царицы и скороговоркой стал оправдываться:

   – Я только выполняю приказ моего повелителя. Мне велено взять государственную печать визиря у Эйе и принять у него все дела. Вот приказ вашего божественного мужа, ваше величество, – дрожащими пальцами Туту протянул папирус с подписью молодого фараона.

   – И ты не придумал ничего иного, как ворваться со своим вооружённым сбродом во дворец старшей царицы? Так ты выполняешь приказы моего мужа, обезьяна вонючая? – закричала в гневе Нефи и хотела пнуть лежащего у неё в ногах нового визиря.

   – Только не вашей божественной ножкой, – проговорил уже стоящий с ней рядом Джабу, – слишком большая честь для этой мрази. Разрешите, ваше величество? – добавил нубиец и взмахнул плетью.

   – Поучи его, Джабу. Объясни, что нужно уважать царскую семью, – кивнула Нефи.

Со свистом рассекая воздух, жгуты из воловьей кожи обрушились на жирную спину временщика. Уж чем-чем, а плетью Джабу пользоваться умел. С первых же ударов вышитая золотом белоснежная туника обильно окрасилась кровью. Туту визжал, как поросёнок, которого повар приготовился зарезать перед вертелом.

   – А теперь убирайся и жди в канцелярии визиря, когда он туда прибудет для сдачи дел, – приказала Нефертити. – Пошёл вон!

Через несколько мгновений вся свора временщика покинула зал. Слышался только громкий, затихающий вдали топот. Нефи подошла к тётке и обняла её. Они расцеловались. Внезапно раздался громкий хохот. Это засмеялся Джабу, за ним последовали его воины, а вскоре весело заливались и царицы. Только Эйе был мрачен.

   – Ну что вы как дети малые, – укоризненно посмотрел он на цариц, – отлупили негодяя и рады. А ведь завтра мы все в его власти можем оказаться.

   – Ничего, даже на короткий срок образумить его полезно. Это ему хороший урок, – проговорила Нефертити. – Будет знать своё место. Таких людей нужно постоянно пороть, другого языка они не понимают.

Царицы простились с Эйе, поблагодарили Джабу за верную службу и удалились во внутренние покои. Чёрный гигант пошёл проверять, как несёт стража службу по охране дворца. Он хорошо понимал, что схватка с могущественным фаворитом фараона только начинается.

4

Вечером, когда жаркое африканское солнце уже не так беспощадно палило с небосклона, постепенно опускаясь к западным плосковерхим серо-жёлтым каменным вершинам, царская семья, как обычно, собралась на ужин. Молодой фараон очень любил эти спокойные вечерние часы. Одетый по-домашнему, без парика, в одной льняной набедренной повязке, он приходил в зал первым и с удовольствием наблюдал, как все члены семьи неспешно рассаживались в украшенные золотом, серебром и слоновой костью, низкие кресла в небольшом уютном зале. Здесь было прохладно. За низким окном, увитым виноградными лозами, слышалось плескание проточной воды. В заросший лотосом и папирусом пруд, вырытый под окнами царской трапезной, вливался узкий канал, по нему приятно журчала в жаркий день в тени густых деревьев свежая вода. Слуги вносили круглые столики с яствами. Рядом с Нефертити на специально изготовленных маленьких стульчиках за низкими столиками сидели три дочери. Они уплетали блюда, подаваемые проворными слугами, вертели продолговатыми вытянутыми бритыми головёнками, на которых болтался только один локон юности, и непрерывно болтали.

Эхнатон любил слушать детский лепет. На его нервном вытянутом лице застывало не свойственное ему умиротворённое выражение. Вот и сейчас он не спеша потягивал из золотого бокала вино, смешанное с гранатовым соком, и любовался дочерьми. Нефи незаметно наблюдала за мужем. «Какой же он всё-таки противоречивый, – думала она. – Кто бы мог подумать, что этот истеричный мужчина станет таким хорошим, нежным и терпеливым отцом!»

Девочки вскоре наелись и стали шалить, бросая друг в друга фиолетовыми и жёлтыми виноградинами. Хеви с удовольствием присоединился к их игре. Потом он выскочил из-за стола и, расставив длинные худые руки, стал ловить девчонок, носившихся вокруг. Наконец все наигрались, и воспитательницы увели царевен. Фараон снова уселся за стол и хлопнул в ладоши. Слуги моментально унесли столик. В зале воцарилась тишина. Муж внимательно смотрел на жену, но молчал. Только Нефертити могла спокойно переносить его тяжёлый взгляд. Она не спеша доела, вытерла салфеткой губы, отпила несколько глотков вина из высокого бокала из зеленоватого стекла и только после этого вопросительно взглянула на мужа.

   – Ну и долго ты на меня будешь пялиться? – спросила она грубовато.

Хеви улыбнулся. Он давно привык к тому, что его жёнушка обладала сильным характером, которому могли позавидовать многие мужчины, и острым, как бритва, язычком.

   – Тебе не кажется, что ты кое-что от меня скрываешь? – спросил муж. В его чуть раскосых миндалевидных глазах начал тлеть огонёк раздражения.

«Неужели он узнал о моих отношениях с Тутмесом?» – подумала Нефи, и внутри у неё всё похолодело. Но она только чуть прищурилась:

   – Что ты имеешь в виду?

   – Где ты была сегодня?

   – У скульптора, он заканчивает мой бюст. Затем заехала к тётке. А что тебя интересует?

   – Да то, что у тётки ты умудрилась влезть не в свои дела! – раздражённо взмахнул длинной худой рукой фараон. На его запястье в вечерних лучах солнца ярко блеснул золотой браслет с именем Атона.

   – Ты говоришь о том, что я чуть-чуть поучила вежливости нашу, как ты сам выражаешься, ручную обезьянку Туту?

   – Я сделал Туту визирем Верхней страны, а ты высекла его на глазах у всех, как простого раба, – недовольно бросил Хеви.

   – А ты знаешь, что он сделал? – Нефи встала и зашагала по залу.

Муж удивлённо уставился на неё. Обычно это он вскакивал и бегал по комнате во время разговора как угорелый. На этот раз жена опередила его, встала напротив, заложила руки за спину и, раздражённо подрагивая ногой, на которой блестели ярко накрашенные алым лаком ногти, наставительно заговорила:

   – Ты полновластный властитель всей страны – и Верхней, и Нижней. Этого никто у тебя не оспаривает, и я не собираюсь лезть в твои дела. Но, когда дело касается жизни или смерти нашей семьи, я не буду молчать и стоять в сторонке. Я вмешаюсь и применю всю власть, которой я обладаю, и даже силу, как я сделала это сегодня.

Нефи подняла указательный палец и властно взглянула в глаза мужа. Тот ошарашенно молчал. Никогда она так с ним не разговаривала.

   – Твой новоиспечённый визирь вломился с отрядом вооружённых людей во дворец к главной жене старшего правителя страны, твоей матери, и в грубой оскорбительной форме потребовал от Эйе сдать ему полномочия немедленно, в то время когда тот совещался с царицей. Твоя ручная обезьяна дошла даже до того, что прилюдно намекнула на любовную связь между твоей матерью и отстранённым тобой визирем. И она думала, что ей это сойдёт с рук? Да я спасла Туту от немедленной позорной смерти. Джабу со своими людьми был готов навести порядок. Мне пришлось вмешаться, чтобы предотвратить внутрисемейное кровопролитие. Ты понимаешь, что твой ставленник чуть не начал войну между семьями старшего правителя и молодого? Ты отдаёшь себе отчёт, к чему это могло привести?

   – Да, я приказал Туту, чтобы он немедленно принял все дела у Эйе. Этот старый павиан надоел мне до смерти своими предостережениями. Он связывает мне руки. А нужно как можно быстрее покорить воле Атона всю страну.

Глаза Хеви загорелись фанатичным огнём. Он вскочил с кресла и забегал по залу. Нефи сокрушённо вздохнула. Когда её муженёк вспоминал Атона, никакие разумные доводы уже не могли пробиться в его яйцеобразную бритую голову. Но Нефи решила попробовать. Она схватила стеклянную вазу, покрытую золотыми узорами, и с размаху бросила её под ноги мужу. Хеви остановился и вопросительно уставился на горячо любимую супругу.

   – Ты заболела, Нефи? – спросил он, обнимая её за талию.

   – Да, заболела! – срывающимся голосом проговорила царица и горько зарыдала. – Хеви, я так переволновалась! Обещай мне, что ты будешь советоваться со мной по всем вопросам, касающимся нашей семьи. Кому, как не главной твоей жене, заботиться о её интересах? Это женское дело.

   – Не волнуйся, моя милая Нефи. Голубка моя, не плачь ты так, твои рыдания просто разрывают мне сердце. Конечно же, я обещаю, – начал успокаивать жену вконец перепуганный Хеви. Ведь Нефертити никогда не плакала и не жаловалась, а тем более не рыдала так безутешно. – Впредь я буду советоваться с тобой по всем важнейшим государственным делам, которые так или иначе касаются нашей семьи. Ну, не плачь, моя красавица.

Молодой фараон начал целовать солёные от слёз щёки своей жены, начисто забыв об Атоне. Нефи, вся дрожа, прижалась к мужу. Как это частенько бывало с его экспансивной натурой, он внезапно воспылал сильнейшей мужской страстью к первой красавице страны, которую сжимал в своих объятиях, и стал целенаправленно толкать её к широкой кушетке, стоящей в одном из углов комнаты.

   – Ты с ума сошёл, Хеви, – заворковала умная жёнушка, словно неопытная девица, а не мать троих детей, – сюда же могут в любой момент войти.

   – Пусть только попробуют, – прорычал фараон, – я сейчас же прикажу отрубить голову прямо на пороге тому, кто осмелится это сделать.

И царственные супруги упали на кушетку, срывая друг с друга одежды, словно и не было целых шести лет брака. После, глядя в расписанный экзотическими цветами потолок, Нефи сокрушённо подумала: «Ну и сука же я! Что же я вытворяю! – Но тут же она удовлетворённо вздохнула, и уже другие мысли появились в её красивой головке: – Судьба царской семьи так или иначе связана теснейшим образом со всеми важнейшими государственными делами. Мне надо будет незамедлительно воспользоваться этим обещанием и приучить Хеви да и прочих чиновников к тому, что я на законных основаниях присутствую на приёмах и деловых встречах фараона и слежу, чтобы ничто не затронуло в той или иной степени интересы нашей семьи».

Она ласково склонилась на грудь мужа и прошептала, сладко улыбаясь:

   – Ты был просто великолепен. Ты мощный царственный бык, эти слова неспроста красуются в твоей титулатуре.

   – А ты давно не была такой страстной, – ответил фараон. – Нам надо почаще устраивать себе такие праздники.

   – В них самое главное – неожиданность, – усмехнулась Нефи, – ты так внезапно набросился на меня, словно дикарь из какого-нибудь нубийского племени. Кстати, ты помнишь, что обещал советоваться со мной, когда важные государственные дела будут касаться нашей семьи?

   – Конечно, дорогая.

   – Тогда тебе нужно прямо сейчас написать указ о включении меня в высший государственный совет и о моём обязательном присутствии с правом решающего, как и у тебя, голоса на всех совещаниях, обсуждающих важные государственные вопросы. Тогда я смогу и дать полезный совет и, самое главное, не допустить, чтобы никакая ручная обезьяна вроде Туту не натворила бы бед, расхлёбывать которые придётся всей нашей семье. Только оденься, милый, а то писец может тебя неправильно понять, если увидит в таком виде, мой царственный неутомимый бычок, – хихикнула Нефи, набрасывая на себя полупрозрачное голубое платье.

Когда подобострастно услужливый писец, проворно макая кисточку в чёрную тушь, написал два экземпляра указа и фараон приложил к папирусам свою личную печать, Нефи удовлетворённо взяла один указ.

   – Я, пожалуй, пойду посмотрю, как там дети. Ведь скоро пора их укладывать спать, – сказала, зевая, царица и направилась к двери.

В этот момент вошёл дворецкий и доложил, что к фараону прибыл срочный гонец от его матери.

   – Впустите, – кивнул Хеви.

В зал вбежал воин в запылённом парике. Он бросился ниц перед властителем, потом поднял голову и произнёс:

   – Ваш царственный отец при смерти. Поспешите к нему, если хотите ещё застать его живым. Ваша мать уже ждёт вас там.

Хеви вскочил, махнул рукой жене и произнёс только одно слово:

   – Наконец-то. – И он поспешно выскочил из зала.