Текст книги "Черный ростовщик"

Автор книги: Олег Мушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

За поворотом путь преградила железная решетка. Сразу за ней каменные ступеньки уходили вниз, во тьму. Сержант сразу выбрал нужный ключ, отпер решетку и протянул руку к факелу на стене. Эспада остановил его.

– Я посвечу вам, мсье, ступайте вперед.

Тот неохотно отвел руку и зашагал вниз. Эспада не отставал ни на шаг, внимательно поглядывая по сторонам. На счастье их обоих, должность коридорного в подземной тюрьме оказалась вакантной. Внизу не было никого, кроме сидельцев. Сам коридор в наличии имелся, и даже не один. Вдаль тянулся один главный, проходящий, должно быть, под всей крепостью, и от него влево и вправо отходили коридоры поменьше. Камеры располагались по обе стороны. Вместо дверей были стальные решетки, отчего, видимо, и употреблялось выражение «в клетке». Ни одного окна Эспада не заметил, но по ногам тянуло холодным воздухом.

Решетки по разным сторонам коридора располагались не напротив друг друга, а со смещением. Так, чтобы смотрящий сквозь нее изнутри уперся взглядом в точку, находящуюся строго посередине между двумя соседними решетками. В чем был смысл такого расположения, если все равно единственным источником света был факел в руках тюремщика, а без него в кромешном мраке и самой-то решетки не было видно, Эспада не понимал, а спрашивать не счел нужным.

Пленницу поместили в особом отделении. Чтобы попасть туда, надо было пройти длинным узким коридором, а потом отпереть еще одну железную решетку. Тут сержант долго звенел ключами, и Эспада начал терять терпение:

– Мсье, я спешу.

– Прошу прощения, – отозвался сержант. – Но эту дверь мы не часто открываем. Никак ключ не найду… А, вот он.

Проржавевший замок громко лязгнул. Сержант толкнул дверь, и та тихим, но противным скрипом напомнила, что ею не только редко пользовались, но и совсем за ней не ухаживали. Сразу за дверью был поворот, а за ним – новый спуск вниз. На этот раз короткий, всего на десять ступенек. Внизу была прямоугольная комната; в длину ровно вдвое больше, чем в ширину. Лестница лепилась к одной из длинных стен, заканчиваясь точно посередине. В стене напротив размещались две квадратные камеры, по здешнему обыкновению забранные решетками. Здесь факел не требовался. Прямоугольную комнату и обе камеры ярко освещали четыре масляных лампы, хотя особенно рассматривать тут было нечего. Все помещения были практически голыми.

В камерах было лишь по охапке соломы, заменявшей арестантам кровать. В правой кто-то лежал на соломе, завернувшись с головой в драный черный плащ. Левая камера пустовала. В прямоугольной комнате вся скудная обстановка сконцентрировалась у той стены, что оказывалась за спиной сходящего по лестнице. Там стояли стол и длинная деревянная скамья. За столом, откинувшись спиной на стену, сидел охранник. Перед ним лежали обнаженная шпага и мушкет. Этого было бы вполне достаточно, чтобы сорвать планы дона Себастьяна, будь этот француз чуть поживее.

Охранником тут был высокий темноволосый мужчина в синем камзоле, расстегнутом на груди. Остекленевшие глаза смотрели в вечность. Вокруг шеи был туго затянут синий шелковый платок.

– Вижу, ваша дама тут зря времени не теряла, – буркнул сержант.

Эспада сильно сомневался, что это порезвилась «его дама», но посвящать француза в свои сомнения не стал. Да тот к этому и не стремился. У него были свои планы.

То, что сержант вывел его на еще одного охранника, своей возней с ключами заранее предупредив того о визите, Эспада понял сразу, но не видел в этом оснований для обид. Если бы охранник был поживее и, таким образом, оказался бы проблемой, сержанта, конечно, пришлось бы убить, но не в качестве мести, а исключительно в рамках решения возникшей проблемы. Сложившуюся ситуацию назвать проблемной было нельзя, но сержант сам сделал ее такой.

Решив, что испанец непременно отвлечется на обдумывание ситуации, француз рванулся к лежащему на столе оружию. Эспада действительно отвлекся, но тело само знало, что делать. Не первый день на войне. Едва противник обозначил свою враждебность, шпага в длинном выпаде настигла его и покарала на месте. Сержант все же успел дотянуться до стола и, падая, ухватился за его край. Ножки стола были крепко прибиты к полу. Сержант упал на колени, замер на миг и только потом очень медленно завалился на бок.

– Карамба.

Эспада аккуратно положил факел на каменные ступеньки и склонился над французом. Рука его не подвела. Сержант был мертв. Человек в камере завозился на соломе. Эспада выпрямился. Плащ с арестанта сполз набок. Эспада окончательно уверился, что это – не Диана, и нахмурился. Арестант медленно сел, протирая глаза одной рукой. Вторая безжизненно висела вдоль тела. Эспада пригляделся. Даже несмотря на яркое освещение, он не сразу узнал Арсения де Синье. Вот уж кто точно не стоил затраченных усилий.

– Забавно, – сказал пиратский капитан. – Вот уж кого не ожидал увидеть.

– Где Диана, паршивец?

– Не знаю.

– Убью!

– Стоит ли тратить силы? – усмехнулся де Синье. – Меня завтра все равно вздернут. Ну, если, конечно, вы не избавите меня от петли.

– С какой стати?

Француз вздохнул, переполз поближе и сел поудобнее, привалившись плечом к решетке.

– Это ведь не визит вежливости, – сказал он. – Вы, как я понимаю, ищете девушку. Я расскажу все, что знаю о ней. Вы спасете мою шею от петли. По-моему, вполне нормальные условия, не так ли?

– Зависит от того, что ты знаешь, – уточнил Эспада.

– Что-то да знаю, – сказал де Синье. – Но, может быть, мы обсудим это не здесь?

Эспада прикинул, какой у них запас времени. Судя по состоянию, пиратского капитана здорово отделали, и придется тащить его на себе, что подразумевало дополнительные хлопоты. С другой стороны, форт-тюрьма был все-таки не маленьким. Даже если Шарль просто пройдет стену по периметру, то минут десять – пятнадцать у них еще есть наверняка.

– Здесь, – строго сказал Эспада.

– Хорошо, – равнодушно кивнул де Синье. – Мне выбирать не приходится.

– Это верно. И, кстати, про «здесь». Это ведь не ты придушил охранника.

Француз хмыкнул.

– А если скажу, что я?

– Я скажу, что ты врешь.

– Верно, – вздохнул де Синье. – Но попробовать стоило. Его девчонка придушила.

– Диана?

– Нет. Я ее вообще раньше не видел. Нас, сам понимаешь, друг другу тут не представили…

– Как она выглядела?

– Высокая, стройная, молодая, – начал перечислять француз. – На вид лет двадцать. Блондинка. Одета была в желтое платье и…

– Достаточно, – остановил его Эспада.

Светловолосых девушек в Испании было меньше, чем у немцев или, скажем, голландцев, но и сильным исключением они тоже не являлись. Тем не менее дон Себастьян сразу подумал об одной конкретной испанке. Той, что носила имя Миранда и еще меньше, чем Диана, стеснялась в средствах при достижении своей цели. Возникал, конечно, вопрос: за каким дьяволом Миранда пожаловала на Мартинику, но одного дьявола Эспада уже знал по имени. И сильно надеялся, что в этой истории их не больше одного.

– С этой девчонкой ясно, – сказал Эспада.

– Тогда, может, скажешь хоть, как ее зовут? – хмыкнул де Синье.

– Обойдешься, – ответил дон Себастьян. – Это ты лучше скажи мне, что ты, мерзавец, сделал с Дианой?

– Я?! – Француз, кажется, даже слегка возмутился такой постановке вопроса. – Это она со мной сделала! Как только остались вдвоем, так приложила… Чуть не убила, стерва.

Эспада резко ударил его носком сапога через решетку. Де Синье зашипел.

– Эй! Мне говорить или молчать?

– Говорить по существу, – буркнул Эспада. – Четко, ясно и подробно. Где это случилось?

– В моей каюте, разумеется, – проворчал француз, потирая свежий ушиб. – Куда я, по-твоему, мог ее еще пригласить?

– Пригласить?!

– Ну, она не слишком и сопротивлялась. Как уяснила расклад, сама сказала, что победитель может взять, что захочет. Ну, сам понимаешь, чего я хотел. Выгнал всех на палубу, чтоб не мешались там, пригласил ее в каюту. Там она меня… Еще и бутылку об голову расколотила. С дорогущим вином, между прочим. Специально приберегал для особого случая, – с досадой сказал де Синье. – А девчонка сразу вон выскочила. Я-то думал, куда она с корабля денется?

– Но на твой корабль напали пираты, – ускорил его рассказ Эспада.

– Да какие пираты, – отмахнулся де Синье. – Патрульный фрегат. Из береговой охраны.

– Не ты ли говорил, что французские власти не трогают своих пиратов? – недоверчиво перебил его Эспада.

– Говорил. Да только тут такая история приключилась, в двух словах не расскажешь, – и он с намеком посмотрел на дона Себастьяна.

Тот сделал вид, что намека не понял. Время еще было, а доверия к сказанному пока нет. Одно раздражение. Надо же было так сглупить! Блистательная операция по успешному проникновению в хорошо охраняемую тюрьму теперь представала редким идиотизмом.

Конечно, благородство и авантюризм всегда шли рука об руку, но уподобляться Дон Кихоту Эспада все-таки не любил. Здорового практицизма в нем тоже хватало – не иначе, постарались далекие португальские предки – и этот практицизм обычно старался отговорить благородного идальго от сильного крена в сторону бессмысленных авантюр. Пока предполагалось, что в тюрьме заключена Диана, практицизм смиренно молчал, поскольку Эспада все равно не мог оставить даму в беде, а говорить под руку – занятие исключительно вредное. Зато теперь, когда единственным кандидатом на спасение оказался Арсений де Синье, он высказался от души. Таскаться с французом на плече в темноте под носом у бдительной и вооруженной охраны – авантюра, по безумству превосходящая даже достижения Дон Кихота. Нет уж, все переговоры – только здесь.

– Попробуй уложиться в три слова, раз в два никак не получается, – раздраженно сказал Эспада. – За каким же дьяволом французам понадобилось топить твою посудину?

– Я им был нужен.

– Зачем?

Де Синье вздохнул.

– Ну прирезал я одного француза. Как и вы, он с Кюрасао попутный корабль искал. Не хотел я его брать, как чувствовал что-то, но тут Брамс меня нашел и сказал, что если тот по дороге потеряется в море, то это будет очень хорошо оплачено.

– Брамс?! – резко переспросил дон Себастьян. – Августе Брамс? Ростовщик?

– Тоже его знаешь? – хмыкнул француз. – Ну, тогда знаешь, какой у него процент. А я ему должен. И потому в петлю мне никак нельзя.

– Ты же убил того француза, – сказал Эспада. – Или в последний момент совесть заела?

– Да не того, будь он проклят! – раздраженно бросил де Синье и махнул здоровой рукой. – Кто ж знал, что у него брат есть? Даже Брамс перепутал. Его это вина, я-то тут при чем?! Эх, ну да чего теперь-то? Тот, который нужный, тоже граф де Меркер, но Анри, а не Луи, черт бы подрал их обоих. Короче, отследил этот Анри, кто его брата увез, и меня тут уже ждали. Могли бы и не портить корабль, я бы сам приплыл. Просто этот Анри большую награду за мою голову предложил. Вот капитан фрегата и не захотел делить ее с портовыми властями.

– С этим ясно, – буркнул дон Себастьян. – И что случилось после того, как Диана от тебя сбежала?

– После мне не до нее было, – вздохнул де Синье. – Только выполз на палубу, вижу: мои забегали, как тараканы. Проспали фрегат, канальи. Тот уже к борту подошел и с ходу отстрелялся в упор.

– И корабль разнесло в щепки, – припомнил события той ночи Эспада. – Не сходится. Ты же им живой нужен был.

– Так откуда они знали, что у меня кругом бочонки с порохом? – окончательно прояснил картину француз. – Взял по дешевке, погрузил, сколько влезло. Да и били они по центру, а я, как капитан, всегда на юте. Или в нем. Корма уцелела. Мушкетеры на нее высадились, меня загребли и сразу поволокли…

Он оборвал фразу и закашлялся, согнувшись пополам. Выглядел он, по правде говоря, так, будто ему и виселица для завтрашней кончины не требовалась. Похоже, этот Анри очень сильно на него рассердился. Эспада, впрочем, его тоже не слишком жаловал, особенно убедившись, что тот ничего толком о Диане рассказать не может.

– Куда тебя поволокли, мне неинтересно, – буркнул дон Себастьян. – Ты обещал рассказать про Диану.

– Так рассказал все, что знал, – уточнил, откашлявшись, де Синье. – Могу добавить свои мысли, если интересно.

– Давай, только кратко.

Де Синье кивнул, снова закашлялся и сплюнул в сторону.

– Сбежала она на палубу, а не вниз, – скорее прохрипел, чем проговорил он. – Это я помню точно. Когда я туда выполз, ее не увидел. Когда матросы засуетились, это должно было ее спугнуть. Вниз бежать – это им навстречу, на палубе во время боя тоже не спрятаться. Думаю, на мачту она влезла. До конца боя запросто могла отсидеться где-нибудь на марсах. Народу у меня немного, чтобы туда стрелков засылать. Ну а дальше – как кости лягут… Кто же знал, что эти пленных не берут.

– Не понял.

– Взяли только меня. Остальных просто бросили, но только теперь эти канальи выплывут, а меня из-за них могут повесить.

– Не выплывут, – резко бросил Эспада.

– Ты-то выплыл, – возразил де Синье.

– Мне повезло, – коротко бросил Эспада.

– Ну а ей, значит, нет, – нетерпеливо бросил француз. – Да и черт с ней. Таких девиц в любом порту – только свистни, толпа набежит. Слушай, вытащи меня отсюда, и я тебе таких шлюх найду, ты про эту и не вспомнишь. Поверь…

Он резко осекся. И не потому, что опять закашлялся. Во-первых, конечно, не стоило так говорить о Диане. Во-вторых, дон Себастьян очень некстати опять вспомнил разорванного акулой рыбака и представил девушку на его месте. В-третьих, снова волной накатила обида, что свалял такого дурака, забравшись в городскую тюрьму без разведки. В общем, собралось все это воедино и разом вылилось в один удар шпагой. И пусть глаза были ослеплены гневом, но рука осталась тверда. Де Синье в последний момент попытался отшатнуться, но не успел. Шпага пронзила ему грудь, нацеливаясь в самое сердце, но не остановилась на этом и проткнула француза насквозь. Француз скосил на нее глаза и, прямо как стоял, так и рухнул на спину. По белой рубашке расплылось кровавое пятно. По крайней мере теперь виселица ему не грозила.

– Карамба! – бросил в сердцах Эспада, и это стало единственной эпитафией французскому капитану.

Больше здесь нечего было делать. Быстрым шагом дойдя до первой лестницы, дон Себастьян швырнул ненужный больше факел на каменный пол и бесшумно поднялся наверх. Шарль еще не вернулся, а мертвец лежал там, где его оставили. Эспада выдернул из тела кинжал, отер его о камзол покойника и сунул в сапог. Потом окинул взглядом арсенал на столе.

Еще одна шпага, три пистолета и пороховница: деревянная коробка с плотно пригнанной крышкой. Крышку украшала узорная металлическая вставка. Все это стало бы его трофеями, возьми они тюрьму приступом, но ситуация была иной. Дону Себастьяну еще предстояло выбраться отсюда, а лишний груз мог в этом помешать. Эспада взял только один из пистолетов. Быстро проверив, что тот заряжен, он сунул его за пояс, укрыв от дождя под колетом. Даже если зальет, им в крайнем случае и припугнуть можно. Еще взял перевязь. Она оказалась коротковата, но трофеи не выбирают. Главное, шпага входила в ножны без излишнего лязга. Владелец исправно заботился о своем снаряжении. Обшарив на прощание его карманы, Эспада привычно поправил шляпу и выскользнул за дверь.

Дождь, казалось, напрочь смыл картину мира. Остались только потоки воды, собирающиеся под ногами в одну большую лужу. Эспада, ориентируясь лишь по памяти, быстро добрался до стены, но там его ждал сюрприз. Лестница исчезла, словно дождь и ее смыл. Где-то рядом послышались торопливые шлепающие шаги. Эспада вжался в стену и замер. Кто-то прошел совсем рядом, но он слишком торопился к домику, под крышу, и не смотрел по сторонам. Эспада осторожно, чуть ли не на четвереньках, перебрался туда, откуда пришлепал этот спешащий, и – о, чудо! – пальцы коснулись мокрых ступеней.

Когда дон Себастьян был уже на самой верхней ступеньке, шелест дождя был прорезан отчаянным криком, сразу вслед за которым грохнул пистолетный выстрел. Не так громко, как получилось бы из мушкета, но слышно было хорошо.

– Тревога!

Эспада перекувырнулся через парапет и, обдирая руки, колени и грудь, съехал вниз. Пистолет зацепился за какой-то уступ и вывалился. Эспада, присев, провел по земле руками. Не нашел. В тюрьме тем временем поднялась настоящая суматоха. Оттолкнувшись от стены, Эспада метнулся туда, где должен был быть проулок.

– Вон он! – раздалось откуда-то сверху.

Теперь бухнул мушкет. Пуля ударила в стену над головой. Эспада по темноте – хорошо хоть стены домов были светлые – догадался о местонахождении входа и нырнул туда. Сзади прозвучал еще один мушкетный выстрел, и отчетливый свист пролетавшей пули показал дону Себастьяну, что его маневр не остался незамеченным. Эспада выскочил из проулка на другой стороне и сразу свернул вправо.

Как он оторвался от погони, он потом и сам не мог вспомнить. Солдаты мчались буквально по пятам, время от времени выдавая свое присутствие стрельбой. Потом к погоне присоединились городская стража и кое-кто из горожан. К счастью, чем больше становилось преследователей, тем меньший процент от общей массы знал, за кем они все-таки гонятся. К мосту через реку Эспада так вообще вышел в составе одного из отрядов, состоящего из храбрых горожан и возглавляемого отрядом городской стражи. Его беглый французский не вызывал нареканий, и он вместе с остальными бдительно высматривал подозрительных личностей. Кстати, именно с его подачи были задержаны двое припозднившихся гуляк без денег и каких-либо бумаг, но при шпагах. Стража уже было отпустила их, когда Эспада сразил обоих одним точным вопросом:

– Какая же гулянка без денег, но со шпагами?

Невнятный лепет огорошенных людей был воспринят как доказательство чего-то подозрительного, и бедолаг под конвоем отправили в тюрьму. Самого же Эспаду, напротив, повысили до командира отдельной группы, с которой он добросовестно осмотрел мост, окраины предместья, после чего признал дальнейшую погоню до утра бессмысленной, поблагодарил свое воинство – состоявшее к тому времени из шести заспанных горожан с одним мушкетом на всех, пятью шпагами и топором – и распустил их по домам. Даже один на всех фонарь им отдал, сославшись на то, что сам он живет недалеко и дорогу как свои пять пальцев знает. После чего, словно в насмешку от судьбы, сразу же заблудился.

К месту их высадки, где и должен был ожидать его падре Доминик, Эспада вышел, когда уже совсем рассвело. Дождь к тому времени едва накрапывал, но воздух был настолько влажным, что казалось, будто окрестности полностью затопило и человек, чудом Господним обретя возможность дышать под водой, шагал по морскому дну. Время от времени мимо беззвучно проплывали неясные тени, которые вполне могли быть и морскими тварями, и крупными рыбами. За мелких рыб могли сойти метавшиеся туда-сюда птицы, напуганные бурной активностью обычно спокойных людей. Они стремительно и тоже беззвучно проносились сквозь эту мокрую взвесь, и взгляд едва успевал отследить сам факт движения.

Монах сидел, нахохлившись, под кустом. Эспада разглядел его, лишь когда подошел совсем близко, да и тут помогло лишь то, что доминиканец зябко передернул плечами и завозился, устраиваясь поудобнее. Эспада наклонился, всматриваясь, и уже тогда признал падре Доминика.

– Простите, падре, я задержался.

Монах повернул голову, и лицо его просветлело.

– Вы живы? А я уже начал отчаиваться.

– Напрасно.

– А где Диана?

– Ее там не было.

Присев рядом – падре Доминик где-то предусмотрительно раздобыл дощечку, чтобы не сидеть на голой и мокрой земле. – Эспада кратко пересказал монаху события этой ночи. Тот иногда хмурился и качал головой, иногда, напротив, одобрительно кивал.

– Что ж, – подытожил монах его рассказ. – Отчаиваться по-прежнему рано. Надежда еще есть.

– Есть-то она есть, – проворчал Эспада. – Но где ее искать?

– Учитывая характер и наклонности вашей дамы, я бы начал с пиратского поселения, – заметил падре. – Кстати, там мы можем напасть и на след Брамса. Только давайте вначале позавтракаем. У меня от волнения разыгрался жуткий аппетит.

* * *

От Форт-де-Франс до Ле-Франсуа было пять лиг по одной дороге и шесть с половиной – по другой. Та, что короче, была южнее. Дон Себастьян и падре Доминик выбрали северную дорогу. Если кому-либо пришло бы в голову, что участники ночного тарарама удрали в Ле-Франсуа – что было логично, учитывая отношения между двумя городами, – то ловить их следовало по дороге туда. В этом плане более короткая дорога выглядела перспективнее. Разумеется, и на северной дороге выставили заставу, но, скорее, просто на всякий случай. Да и обойти ее труда не составило.

Дорога петляла по склонам холмов, а те на Мартинике высокие, как маленькие горы. Настоящие горы возвышались чуть севернее, а над ними господствовал вулкан Мон-Пеле. Или, если угодно полным именем, то Монтань-Пеле. Это была огромная зеленая гора с криво срезанной верхушкой. Собственно, на этом острове все тяготело к зеленому цвету, кроме поселений европейцев.

Поднимаясь выше и выше, можно было проследить все этапы колонизации острова. Вначале вдоль дороги тянулись заботливо ухоженные плантации, потом она свернула к лесопилке. Вокруг нее лес уже был полностью вырублен, но дальше деревья стояли стройными рядами. Там же группа полуголых мужчин деловито валила их.

Дорога обогнула лес, втиснулась между ним и поросшей кустарником скалой и вышла к небольшому поселению, выросшему вокруг плантаторской усадьбы. Издалека она казалась заброшенной, но вокруг кипела работа: лесорубы взялись за лес с этой стороны, неграм доверили расчищать кустарник, а два усердных землекопа рыли канаву быстрее, чем взвод саперов прокопал бы траншею. Очевидно, очень хотели закончить до сиесты.

Время приближалось к полудню. На небе не осталось ни облачка, и солнце старательно высушивало залитый дождем остров. Вначале это радовало, но, чем жарче становилось, тем соблазнительнее казалась тень у дороги. Тем не менее заходить в усадьбу испанцы изначально не собирались и прошли бы мимо, не выйди им навстречу сам хозяин.

Среднего роста, среднего возраста, средней упитанности – этот человек был просто эталоном усредненности. Даже одежда его была такого оттенка серого цвета, который в равной мере отстоял и от ослепительно-белого, и от угольно-черного. Серая шляпа, серый камзол, серые короткие штаны, серые чулки и серые башмаки. На тонкой перевязи болталась самая обычная шпага. Судя по тому, как ее носил владелец усадьбы, Эспада наметанным глазом сразу определил: этот человек – не боец. Таскать шпагу без особенно ярких огрехов его кто-то научил, но можно было ставить золотой дублон против серебряного песо: ему ни разу не доводилось выхватывать ее для боя.

Единственным, что никак не вписывалось в общую картину, был его голос. Резкий, раздраженный, очень четкий и вместе с тем насыщенный, он был слишком ярким для такого человека. Этим самым голосом хозяин плантации не слишком вежливо поприветствовал путников и сразу сообщил, что теперь это – его земля и дружкам прежнего хозяина тут бродить нечего.

Впрочем, к его чести, надо сразу отметить: узнав, что путники не имели ни малейшего понятия о бывшем владельце этой земли – как, кстати, и о настоящем, – он поспешил сбавить тон и даже принес свои извинения за подобную встречу, а заодно пригласил отдохнуть.

Испанцы поначалу хотели отказаться, но француз настаивал, а палящее солнце жарило просто нещадно. Эспада и падре переглянулись и дружно, хоть и мысленно, махнули на все рукой, принимая этот жест гостеприимства, который на самом деле оказался подарком судьбы.

Звали излишне эмоционального хозяина плантации Оноре де Вейнак. От того, как он подчеркивал это «де», сразу становилось ясно – благородную приставку к фамилии плантатор получил не по наследству и никак не мог наиграться с ней, как котенок с клубком ниток. Де Вейнак лишь недавно перебрался сюда из Старого Света, а эту плантацию так и вовсе выкупил только этим утром.

– И поймите мое удивление, господа, – рассказывал он, пока гости располагались в удобных плетеных креслах в тени веранды. – Буквально не успел обойти усадьбу, как просто косяком потянулись дружки прежнего владельца. Причем такие бандитские рожи – один другого страшнее. Дела у них какие-то с ним. А я-то тут при чем?! И вот только одних спровадишь, уже следующие идут, и все при оружии. Я даже шпагу нацепил на всякий случай. Думал, вот сейчас еще кто придет – позову стражу. А тут вы, как по заказу! Вот я и набросился. Вы уж не сердитесь.

Гости заверили, что они все понимают и ничуть не в обиде. В дверях появился высокий негр с подносом в правой руке и полотенцем, перекинутым через левую. На подносе стояли большой кувшин и три стеклянных бокала. Негр молча обмахнул стол полотенцем, так же молча сгрузил кувшин и бокалы на стол и, не произнеся ни звука, удалился. Де Вейнак сам разлил прохладительный напиток по бокалам, не переставая при этом говорить.

Поговорить он вообще любил. Пока суть да дело, Эспада успел сочинить вполне удобоваримую сказку о том, кто они и что тут делают, но ему так и не представился случай ее огласить. Де Вейнак разве что их именами поинтересовался, но и то исключительно из вежливости.

Дон Себастьян с ходу записал их с падре в голландцев из южных Нидерландов и, для пущей путаницы, представляясь, дословно перевел свою фамилию на немецкий язык. Вначале хотел на голландский, но им Эспада владел куда хуже французского и побоялся ошибиться. С немецким же все было точно. Сам Эспада им не владел вообще, но как-то один наемник из немцев в борьбе со скукой при осаде крепости перевел фамилии однополчан на родной язык.

Сам же де Вейнак, похоже, вообще не ведал, что такое скука. Он то и дело срывался с места, чтобы отдать работникам новые распоряжения или проконтролировать выполнение старых, а вернувшись, продолжал без умолку трещать о своих удачах и злоключениях. Все это было так перемешано, что иногда он и сам не понимал, когда радоваться, а когда огорчаться. Вот, к примеру, его последнее приобретение.

Деньги у плантатора были, но не так много, как просили за разработанную плантацию. Оставалось выкупить у правительства клочок земли и начать все с нуля, но тут вдруг повезло. Вот эта запущенная плантация была выставлена на продажу. Причем владение не маленькое, хоть и лоскутное. Как говорили в городе – самая первая плантация на острове. Увы, плантатор оказался неопытным энтузиастом, и на его полях росли только сорняки да индейцы. Последние его и угрохали, а наследники, чтобы расплатиться с долгами, заложили землю со всем, что на ней осталось, ростовщику. Обратно так и не выкупили, хотя прошло уже лет десять. Ростовщик плантацией совсем не занимался; расчищенные участки заросли кустарником, а кое-где заново поднялся лес. В общем, работы много.

– Вот этот Брамс и скинул цену, – закончил де Вейнак. – И, представляете, я как раз по деньгам и уложился, как планировал. Даже усадьбу смотреть не стал, я тут все равно все перестрою по-своему.

– Августе Брамс? – уточнил Эспада, когда ему представилась возможность вставить слово, не перебивая радушного хозяина.

Де Вейнак отхлебнул из своего бокала и одновременно энергично кивнул.

– Вы его знаете? – спросил он, наливая себе и гостям еще.

– Да, – кивнул падре. – И, по правде говоря, рекомендовали бы вам не связываться с ним, как бы вы ни нуждались в деньгах.

– Судя по его дружкам, вы правы, – согласился де Вейнак. – Но, к счастью, это пока что он нуждается в деньгах.

– Ростовщик нуждается в деньгах? – переспросил Эспада, удивленно приподняв бровь.

Как это ни удивительно, оказалось, что да. Причем настолько, что Брамс спешно распродавал все свое имущество на Мартинике. Встреча с де Вейнаком оказалась для ростовщика очень удачной. Тот купил и саму плантацию, и домик на склоне Мон-Пеле. Самый северный «лоскут» плантации располагался неподалеку от вулкана, и де Вейнак счел интересным иметь по усадьбе с обеих сторон своих владений. Планы у него были грандиозные. Помимо сахарного тростника, он собрался выращивать тут кофе и пряности, чем не занимался больше ни один плантатор на острове. Падре Доминик заметил, что, возможно, это неспроста, но де Вейнак только отмахнулся.

– Я справлюсь! – решительно заявил он.

Де Вейнак настолько в это верил, что выкупил у ростовщика и лавку в Ле-Франсуа, где собирался продавать эти пряности островитянам. Единственное, от чего отказался, – дом на окраине того же Ле-Франсуа. Даже не столько на окраине, а уже в предместьях, если такой мелкий городишко может иметь предместья. Жить де Вейнак там не собирался, а для каких еще нужд можно приспособить обветшавший домик на окраине – не представлял. Эспада сразу поинтересовался, где именно этот домик находится. Плантатор рассказал, но по ходу нашел время удивиться: зачем людям, не советующим никому иметь дело с Брамсом, знать, где того искать?

– Если знаешь, что в лесу ядовитая змея, – хорошо бы знать, где именно она прячется, чтобы не наступить ненароком, – с ходу сочинил дон Себастьян.

Де Вейнак согласно кивнул и легко подхватил новую тему. Общество там вообще жуть какое. Не горожане, а клубок гремучих змей. Едва Брамс с деньгами вышел за порог, де Вейнак имел возможность познакомиться с обитателями Ле-Франсуа, а познакомившись – засомневался, что сделка была такой выгодной, как казалась на первый взгляд. В Форт-де-Франсе поговаривали, что эти бандиты пользовались покровительством властей, потому и чувствовали себя на острове совершенно свободно. Падре Доминик успокоил плантатора, что по этому поводу можно не беспокоиться. Власти покровительствовали пиратам лишь до той поры, пока те обходили стороной французских граждан. А кто забылся, того как раз сегодня вешать собирались.

Плантатор просиял и пустился в долгий рассказ о своих грандиозных планах, изложение которых вполне можно опустить, потому как одному человеку осилить столько жизни все равно не хватит.

Было уже около трех часов дня, когда красноречие хозяина начало иссякать и отдохнувшие гости откланялись. Де Вейнак с удовольствием предложил бы им лошадей, но, увы, лошадь у него была всего одна, да и та при ближайшем рассмотрении оказалась старым вьючным мулом. Испанцы заверили плантатора, что хорошая прогулка – это именно то, что им нужно, и откланялись окончательно. Лошади, конечно, пришлись бы кстати, но и три оставшиеся лиги для тех, кто привык мерить их шагами, – не такое большое расстояние. Так что даже с парой привалов – один раз в тени деревьев, а другой рядом с живописным водопадом – испанцы уже в начале шестого были в Ле-Франсуа.

По размерам Ле-Франсуа не слишком подходил под эпитет «городишко». Площадь он занимал вполне приличную. Другое дело – внешний вид. Маленькие бревенчатые хижины, тростниковые навесы и тому подобные конструкции – половину из которых нельзя назвать зданиями, не погрешив против истины, – мало подходили для поселения, именуемого городом. Ле-Франсуа выглядел как большой походный лагерь, со временем превратившийся в постоянное поселение. Кстати, и его обитатели соответствовали этому же образу. Численно преобладали мужчины, причем вооруженные. Женщин было мало, и, насколько мог судить дон Себастьян, ни одной благородной дамы среди них не наблюдалось. Пару раз мимо пробежали стайки босоногих чумазых ребятишек. Вполне обычная картина для давно вросшего в землю полка. Правда, солдаты редко одевались столь вычурно, как некоторые из здешнего сообщества, но, опять-таки, и держались эти франты так, что сразу было ясно: они не из рядовых пиратов. Скорее, из капитанов.