Текст книги "На одной далёкой планете"
Автор книги: Олег Лукьянов
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
Глава 7
В ночном небе вспыхнула молния. От удара грома дрогнули стекла. Окно со стуком распахнулось, и в помещение, пузыря занавеси, ворвался свежий грозовой вихрь. Вихрь-грубиян слизнул со стола салфетку с решением задачи и понес в зал, выгнув как парус. Профессор бросился за драгоценным документом, едва не сбив с ног проходившую мимо официантку. Он поймал белый треугольничек прямо перед носом какого-то гривастого усача. Тот качнулся на стуле и пьяно погрозил пальцем перед собой:
– Пап-паша…
В углу грянул оркестр, как бы подчеркивая всю нереальность происходящего. Публика зашевелилась, вылезая из-за столов. Задвигались танцующие пары. Анатолий Николаевич аккуратно сложил салфетку и, сунув в карман, вернулся на место.
«Актер» вытянулся на цыпочках у окна, пытаясь справиться с неподдающимся шпингалетом. Край его рубашки вылез из-за пояса, проглядывая в разрезе пиджака, и эта маленькая банальная деталь, бросившаяся в глаза профессору, только усилила состояние хаоса и бестолковщины, в котором он находился. Вот ведь абсурд! Вот нелепица! Нафантазировали бог знает чего, понаписали горы умных и глупых книжек, нагородили эвересты слов, а вышло так. В каком-то дурацком ресторане, в случайной точке земного шара происходит событие невероятного значения для человечества. И никто об этом не подозревает. Ничего не случилось – танцуют, пьют. И не с кем посоветоваться. Выйти к микрофону, объявить? Глупо. Да и нельзя. Теперь все решает ОН…
Черные стекла быстро покрывались искрящимися дождевыми стрелами. «Актер» задернул штору и сел в свое кресло.
– «Пронеслась гроза седая, разлетевшись по лазури. Только дышит зыбь морская, не опомнится от бури», – продекламировал он, наливая себе в бокал лимонада. – Будете?
– Да, пожалуй, – кивнул профессор. Ему что-то все время хотелось пить.
«Актер» опрокинул бутылку над бокалом и ловко отнял, когда жидкость дошла до краев.
– Фет, между прочим, был не только хорошим поэтом, но и тонким философом. Эта сторона его личности, к сожалению, мало знакома любителям поэзии.
Он откинулся в кресле с бокалом в руках и отпил немного лимонада, щурясь от удовольствия.
– Я полагаю, вам, ученым, есть чему поучиться у поэтов. У вас не кружится голова от сознания непостижимости бесконечного, вас не мучает, как поэтов, потребность в цельном мироощущении. Примат логики над чувством кажется вам чем-то само собой разумеющимся, и вы можете спокойно умереть с мыслью, что совершили еще один шажок по бесконечной лестнице познания.
– По-моему, это единственно трезвый подход к проблеме бытия.
– Вы так думаете? Плохо же вы знаете человеческое племя, Анатолий Николаевич. Мироощущение и мировоззрение – суть две равноценные формы связи человека с миром, и опасно приносить одно в жертву другому… Впрочем, мы несколько ушли от темы. Вот вы пытались доказать, что разуму, значительно превосходящему человеческий, не может быть до него дела.
– Теперь вижу, что ошибался.
– О нет, вы не ошибались, – «актер» медленно покачал головой. – Вы были совершенно правы. Совершенно.
Анатолий Николаевич поставил на стол недопитый бокал и приготовился к главному, которое, он понял, должно было начаться только сейчас. «Актер», уютно устроившись в кресле, долго и неподвижно смотрел на профессора, так что тот, чувствуя неловкость, закашлял в кулак.
– Ваша лаборатория пытается решить загадку человеческого сознания, кажется, так? – сказал он наконец.
– Так, – подтвердил Анатолий Николаевич, приходя в состояние тревожной настороженности.
– И, будучи на уровне современных философских идей, вы сразу же отказались от представлений, что сознание – всего лишь сумма нейрофизиологических процессов, протекающих в нервных клетках мозга.
– Да, подобные представления давно устарели, они слишком механистичны. Импульсы в коре, вызванные сигналами от органов чувств, – это своего рода изображение на экране, а наше «я», фиксируемое сознанием, – как бы зритель, который его рассматривает.
– И вы ищете этого таинственного зрителя?
– Да… пожалуй. Мы пытаемся разобраться в самой сущности феномена сознания, выявить фундаментальные характеристики, обнаружение которых открыло бы принципиальные пути для его воспроизведения.
– Вы занимаетесь бессмысленной работой, Анатолий Николаевич. Вы даже вообразить себе не можете, что ищете. Ваши эксперименты при всей их высокой технической оснащенности весьма похожи на попытки ребенка поймать руками солнечный зайчик.
Эти слова, произнесенные спокойным и уверенным тоном, вызвали у профессора приступ легкого головокружения.
– Не понимаю, – проговорил он внезапно севшим голосом.
– Могу пояснить… Феномен сознания неизмеримо сложнее всего, что о нем думают самые смелые ученые головы, и он не объясняется только локально и только такими категориями, как вещество, поле или процесс.
– Тогда что же это?
В глазах «актера» на какую-то долю секунды появилось выражение отрешенной задумчивости и тут же исчезло.
– Загадка, Анатолий Николаевич… Величайшая из загадок бытия. И пока она есть – есть и человек… Да вы подумайте, чего вы, в сущности, добиваетесь. Раскрыть тайну человеческого сознания?.. Да ведь это значит разобраться наконец в устройстве человека, как в каком-нибудь часовом механизме. Человек, познавший себя до конца, это ли не ужасно, а?
– М… м… почему же? Мне лично, напротив, представляется, что, только познав себя до конца, то есть точно зная, что ему полезно, а что противопоказано, человек станет наконец счастлив. И уж совершенно очевидным кажется, что для будущей широкой космической экспансии такое знание совершенно необходимо.
– Радикальная мысль!.. А кстати, почему человека так тянет в космос? Вы когда-нибудь задумывались глубоко над таким вопросом?
Анатолий Николаевич чувствовал себя в незавидном положении игрока, у которого партнер знает все карты, однако ему не оставалось ничего другого, как продолжать эту не им затеянную и неизвестно куда идущую игру.
– Конечно, задумывался и ее могу прибавить ничего нового к тому, что уже сказано на этот счет. Тут действует закон экспансии, свойственный всему живому и в духовном плане стимулируемый надеждой на встречу с… братьями по разуму.
Он непроизвольно поморщился, употребив, не найдя лучшего, ходячее выражение.
– Значит, вы все-таки допускаете такую возможность? – добродушным тоном сказал «актер».
Профессор усмехнулся и ничего не ответил.
– Ну, хорошо, – кивнул «актер». – Примем встречу с братьями по разуму в качестве одной из целей будущей космической экспансии. Но возникает серьезный вопрос: о чем вы будете говорить с этими братьями? Что общего найдется у вас с ними? Ведь формы жизни во Вселенной, если исходить из популярной теории, бесконечно разнообразны, у каждой свои потребности. Потребности же формируют систему ценностей, ценности – философию, а философия – этику. Может, например, случиться, что белок, из которого собран гомо сапиенс, – деликатес для крылатых драконов из соседней планетной системы. И никакая сила не убедит этих разумных драконов, что человека есть нельзя. А в самом деле, почему бы не съесть существо, с которым у вас лишь то общее, что он годится вам в пищу? Едите же вы кроликов, гусей, не испытывая угрызений совести.
– Но разум? – воскликнул профессор, пораженный очевидной нелепостью рассуждений космического гостя. – Разум – разве это не общее? Разве может одно мыслящее существо съесть другое, обладающее такой же способностью?
«Актер» вдруг совершенно искренне рассмеялся.
– Ай-я-яй, Анатолий Николаевич! Забывчивость, непростительная для человека вашего возраста. Или это не вашему поколению пришлось воевать с существами, которым не откажешь в способности мыслить и которые, если и не ели себе подобных, то использовали их в качестве сырья для изготовления разных полезных предметов – мыла, дамских сумочек, удобрений? Мысль обоюдоострое оружие. Логика опровергается логикой, если в основе ее лежит иная система ценностей. А ведь это были существа одного с вами вида. Чего же тогда требовать от драконов, у которых одна внешность землян будет вызывать сильнейшие приступы аппетита?.. Так вот, если вам нравится такая Вселенная, то, готовясь к встрече с братьями, не забудьте захватить с собой ядерные пушки. Если же нет, то придется поискать пропущенное звено в наших рассуждениях – то действительно общее, что могло бы объединить все человеческие племена во Вселенной, как бы сильно они ни отличались друг от друга.
– Как вы сказали? – перебил профессор. – «Человеческие племена»?..
– Да, я сказал: человеческие племена, – спокойно ответил «актер». – А что, вам больше нравятся драконы?
Профессор ничего не ответил.
– Каждый человек, как вы это знаете, повторяет в своем развитии всю биологическую эволюцию – от зародыша до высокоорганизованного, полностью сформировавшегося существа, в каковом виде он и появляется из материнской утробы. Далее, в течение одного—двух лет это существо приобретает сознание. Оно как бы рождается второй раз, становясь разумным. Оно и не подозревает (и в памяти его нет следов об этом процессе), что это КТО-ТО научил его сознавать себя. Этот КТО-ТО есть человечество, уже обладающее сознанием, в лице конкретных людей – родителей, окружающих, которые знакомят его с миром вещей и понятий. Без их помощи никакой личный опыт, никакое взаимное общение даже огромного коллектива детей, предоставленных самим себе, не сделает их разумными. Они так и останутся животными, лишенными разума. Маугли – всего лишь романтическая выдумка. Но если так, то возникает вопрос: как же само человечество приобрело сознание? Почему стихийный опыт человекообразной обезьяны, имевшей гораздо менее развитой мозг, чем современное человеческое дитя, получил определенное направление, сформировавшись постепенно в феномен сознания?
– Ну, это в общих чертах известно, – заметил профессор. – Суровые природные условия, необходимость выживания, совместная трудовая деятельность… Труд создал человека.
– Совершенно верно. Роль среды в формировании сознания велика, но… не единственна, ибо остается открытым вопрос: откуда взялось само качество? Та искра, из которой потом разгорелся огонь? Ведь сколько ни тряси завязанный мешок, содержимого в нем не прибавится.
– Вы хотите сказать… – профессор остановился, не решаясь закончить свою мысль.
– Да, я хочу сказать то, что вы и так хорошо знаете из собственного земного опыта, но не рискнули пока расширить до космических масштабов. Что сознание – феномен коллективный и само по себе, без наличия других очагов, вспыхнуть не может.
«Актер» встал, прошелся не торопясь по кабине и остановился у стены перед висячим горшком с кактусом.
– Завтра во второй половине дня вы делаете доклад на международном конгрессе по проблемам моделирования? – сказал он, рассматривая широкие зеленые лепешки растения.
– Да. – Профессор почувствовал холодок в груди от вопроса, которого давно ждал.
«Актер» потрогал пальцами колючки кактуса и повернулся лицом к профессору.
– Тема вашего доклада, Анатолий Николаевич, безусловно, интересна, а открытый вами Принцип неопределенности остроумен и привлечет внимание многих специалистов по роботехнике. Однако в применении к теме нашей беседы все это, как уже говорилось, пока лишь ловля солнечных зайчиков. Поэтому я хочу предложить вам кое-что посерьезнее.
Он снова сел за стол и, положив ладонь на руку профессора, продолжал:
– Вы расскажете с трибуны конгресса о нашей встрече. Все, от начала до конца. Об эстафете разума, пришедшей из космических глубин на вашу планету. О редких огнях жизни, разбросанных по бесконечным просторам Вселенной, о глубокой и сложной взаимосвязи между ними. О том, что эти огни, пылающие среди слепых стихий, есть величайшая загадка для самих себя. Загадка, которая не решается в одиночку и только ресурсами мышления. Нужно действие, движение в космос для постижения тайны. Потребность самопознания – вот то общее, что объединяет разные цивилизации мироздания, незримый, но мощный вектор, толкающий их на соединение с себе подобными… Это не приказ и даже не просьба, а всего лишь предложение. Выступить с таким заявлением или нет – дело вашей совести. Я вас никоим образом не принуждаю. Решайте сами… Он убрал руку.
Анатолий Николаевич сидел, не видя и не слыша ничего вокруг.
– Я теперь не могу не выступить, – хрипло проговорил он, шаря в карманах в поисках носового платка. – Как же я теперь могу не выступить? Но… простите, либо вы не все сказали, либо я несколько оглупел от всех этих неожиданностей. Какие факты я представлю в подтверждение своих слов?
Он промокнул платком вновь вспотевший лоб и, подняв глаза на «актера», увидел в них ответ раньше, чем тот начал говорить.
– Никаких, – сказал он, почти в точности повторяя фразу из вчерашнего разговора. – Факты предъявлены только вам. Абсолютно неопровержимые факты, а вы можете только подробно рассказать о них.
Стараясь унять дрожь в пальцах, профессор сложил платок и сунул его в карман. Такого поворота дел он не мог предвидеть, хотя готов был, кажется, ко всему…
– Наверное, я все-таки утратил способность соображать, – сказал он потерянно. – Но я никак не могу понять, какой смысл в подобном заявлении? В лучшем случае его примут как оригинальную гипотезу, высказанную в несколько своеобразной форме, а в худшем – сочтут, что я сошел с ума.
– Вашу вменяемость смогут подтвердить врачи.
– Но тогда мне просто не поверят!
– Это вам-то, с вашим научным авторитетом, с известной всем осторожностью в выводах, – сказал «актер», опять повторяя мысль из вчерашнего разговора. – Кроме того, – добавил он, – с подобным заявлением завтра же выступят, точнее, могут с большой долей вероятности выступить еще несколько других известных ученых из других стран, в других частях мира.
У Анатолия Николаевича немного отлегло от сердца.
– Ну, это несколько меняет дело. Кто эти ученые, я их знаю?
– Безусловно. Все они, как и вы, до сегодняшнего дня: были ярыми противниками космической интерпретации природы разума.
– Кто же они?
На лице «актера» обозначилось что-то вроде усмешки. Он молчал.
Не дождавшись ответа, профессор опустил голову.
– Понимаю. Начнутся переговоры, переписка. Все обратится в фарс. Скажут: ученые договорились.
«Актер» продолжал хранить молчание. Анатолий Николаевич тоже замолчал, пытаясь осмыслить странное условие, явно не объяснимое с позиций нормальной человеческой логики. Непокорный его дух. начал роптать против очевидной нелепости: поступка, на который его толкали.
– Я, конечно, понимаю всю бесперспективность спора с таким существом, как вы, – начал он сдержанно, – но, простите, в вашем предложении отсутствует нормальная человеческая логика, а ведь обращаетесь вы к человеку. Вы решили сообщить нам, людям, информацию огромного научного значения. Кажется, куда проще и естественнее, не прибегая к хитростям, прямо…
Он осекся на полуслове: актер сидел, закинув голову, с широко открытыми глазами, которые ничего не выражали. Рука с бокалом висела вдоль тела, и на пол, переливаясь через край, лилась тоненькая струйка лимонада.
Глава 8
Удивительное дело, теперь, когда так внезапно кончился контакт (а в этом можно было не сомневаться), вместо вполне естественной нервной реакции Анатолий Николаевич испытал прилив глубокого целительного спокойствия. Пропала дрожь в пальцах, утихло сердце, и, несмотря на все переживания, голова обрела ясность, а мысль – твердость.
Зато собеседник, как и следовало ожидать, изменился в другую сторону. Он очнулся с видом пассажира метро, разбуженного репродуктором, объявившим его остановку. Выпрямился в кресле, тревожно всматриваясь в профессора, и, видимо кое-что поняв, спросил, как выронил:
– Всё?
– Не знаю, – сказал Анатолий Николаевич больше по привычке к точности, чем потому, что в самом деле сомневался.
Они сидели и смотрели друг на друга, два совершенно незнакомых друг с другом человека. Лицо актера смягчилось. Он облегченно вздохнул, словно сбрасывая с плеч тяжелую ношу, и поставил на стол бокал.
– Кажется, в самом деле всё.
Оба засмеялись, потому что подумали одновременно об одном и том же: а вдруг еще не все?
– Как вас зовут? – спросил профессор, разглядывая с симпатией молодого человека.
– Андрей Мохов, актер. А вас я уже знаю. ОН мне вас представил.
– Занятная ситуация, – подытожил профессор. – Встреча двух марионеток. Спектакль сыгран, можно обменяться впечатлениями.
Он вынул из нагрудного кармана салфетку с решениями.
– Ваш почерк? Вот эти цифры.
– Мой. А что это?
– Так, одна задачка. У вас какие были оценки в школе по математике?
– Еле на тройки тянул.
– Ну что ж, совсем неплохой результат для троечника.
Настроение у профессора улучшалось. Теперь их было двое, а это уже легче.
– Интересно, какие факты он предъявил вам?
Вопрос произвел неожиданное действие на молодого человека. Он нахмурился, посерьезнел.
– Что значит «предъявил»?.. Ах да. Вы же ученый, обязаны все подвергать сомнению, даже самые очевидные вещи. Вот, – он вынул из кармана старенький томик с золотым обрезом. – Это редчайшее издание из библиотеки одного моего знакомого, который живет в другом городе и никогда никому не дает своих книг.
– Да… эффектный номер, – сказал профессор, перелистывая твердые белые листки, которые не смогло тронуть даже время. – Подобным способом он мне тут устроил телефонный разговор. Кстати, а где телефон?
Анатолий Николаевич только сейчас заметил, что телефонный аппарат исчез. Он вернул томик Андрею.
– Представляю, как вы были потрясены… особенно когда узнали, с кем имеете дело.
– Не представляете, – проговорил Андрей, глядя на профессора с пронизывающей серьезностью, – потому что особенно потрясен я не был. Я давно догадывался (да и не только я): что-нибудь такое обязательно должно произойти в мире.
– Не знаю, не знаю, – отозвался профессор, несколько задетый его отчужденным тоном. – Впрочем, какое это теперь имеет значение? Контакт с инопланетным разумом действительно имел место, от этого факта никуда не денешься, но при обстоятельствах весьма туманных, не понятных. И теперь нам с вами надо решить, как действовать дальше, а поэтому предлагаю для начала обменяться информацией. Если что-нибудь будет неясно – спрашивайте.
Анатолий Николаевич коротко пересказал Андрею содержание своего разговора с космическим гостем. Молодой человек слушал очень внимательно, не спуская глаз с профессора.
– Значит, вам его предложение показалось нелогичным?
– Да не просто нелогичным, а нелепым! Убежден, что такой вариант контакта никому не приходил в голову.
– Это уж точно…
Чувство ревности кольнуло Анатолия Николаевича. Похоже, что-то такое рассказал пришелец этому далекому от науки красавцу. Что-то такое важное, что счел нужным утаить от него, ученого.
– Ну, а вы с ним о чем говорили?
Андрей повертел в руках пустой бокал, играя капелькой жидкости на дне, поднял глаза на профессора и вдруг мягко, совсем по-детски улыбнулся.
– О смысле жизни.
– Вон как! И… что же?
– Что нового я узнал, хотите вы сказать?
– Да.
– А ничего… – актер пожал плечами и поставил бокал на место. – Ничего такого, о чем в той или иной форме не говорилось еще до нас с вами.
– Ну а конкретнее?
– Конкретнее?.. – Андрей задумчиво поднял брови. – Вот уж не знаю, получится ли… Очень уж тема обширная.
Он откинулся в кресле, положив руки на подлокотники.
– Вы, как я понял, всю жизнь занимались наукой.
– Да, со студенческих лет.
– И, наверное, прочли немало книг по своему профилю?
– Не только по своему. Занятия наукой требуют определенной широты кругозора.
– Ну, а такие, скажем, области, как история, философия, религия, вас не интересовали?
– Честно говоря, постольку поскольку, – подумав, признался Анатолий Николаевич. – Тут я, видимо, троечник, как вы в математике… В наше время быть энциклопедистом, сами понимаете, невозможно. Чем-то приходится жертвовать.
– Вот и первая хитрость космического демона, – усмехнулся Андрей, свести двух троечников. Очень символично, – Он задумался, глядя куда-то далеко, мимо профессора. – Не отсюда ли все беды человеческие, что мир, если вдуматься, состоит из троечников?
К ним подошла официантка:
– Будем расплачиваться?
Актер и ученый одновременно вынули бумажники и… рассмеялись. После короткого забавного препирательства профессор отвоевал право заплатить за ужин. Они поднялись и пошли к выходу.
Глава 9
У ярко освещенного фасада ресторана было шумно. Дождь еще не кончился, и под бетонным навесом, громко разговаривая, толпились подвыпившие посетители. Анатолий Николаевич и его новый знакомый остановились в стороне, у края навеса, с которого на черный асфальт лились редкие струйки воды. Среди ожидающих выделялась компания девушек и парней, одетых модно и довольно пьяных. Они стояли в кружок, обнявшись за спины, – все длинноволосые, в джинсах, трудноотличимые друг от друга – и, качаясь, с громким подвыванием пели популярную песенку.
Профессор давно уже не бывал не только в ресторанах, но и вообще в местах массового отдыха. Институт, завод, академия, министерство, дом, иногда (если уж очень допекут) телестудия – все время в спешке, на машине. Привык беречь каждую минуту. Сценка неприятно поразила его. Он подумал, что в дни его молодости, когда жизнь была куда более бедной, увидеть такое было почти немыслимо. Чего им надо? Чего еще не хватает?
– Что, не нравится? – услышал он над ухом баритон Андрея.
– Да… неприятное зрелище.
– А раз неприятное, то лучше и не смотреть, – сказал Андрей с жестковатой ноткой и, помолчав, снова заговорил: – Живем каждый на своем этаже, занимаемся каждый своим делом: кто космос штурмует, кто спортивные рекорды, а кто вот так… воет у кабака. Любопытно живем, а?
– Да… – без выражения обронил профессор. Его сейчас гораздо больше всех других проблем занимала проблема, как выйти из неопределенного положения, в которое его поставило странное условие космического гостя.
– Пойдемте-ка, а? Дождь как будто уже кончился, – предложил он, выглядывая яз-под навеса.
Они двинулись по мокрому черному тротуару, на котором расплескались разноцветные огни от фонарей и витрин.
Анатолий Николаевич покосился на своего молча шагавшего спутника. Да, он совершенно честный и искренний человек, но в качестве свидетеля никак не годится. Актер! Пожалуй, еще засмеют. Одна надежда, что выступят те авторитетные инкогнито в других странах. А если не выступят? Анатолий Николаевич почувствовал что-то вроде негодования против всесильного существа, по прихоти которого оказался в таком щекотливом положении. Зачем ему это понадобилось?
– Странное все-таки условие, – высказал он вслух свои сомнения.
– Нисколько, – откликнулся Андрей, останавливаясь и поворачиваясь лицом к Анатолию Николаевичу. Тот тоже остановился.
– Не только не странное, но, наоборот, единственно разумное, – сказал он с силой.
– Простите, не понимаю.
– А вы подумайте как следует и поймете.
Они стояли друг против друга на каком-то мосту, под которым, сверкая огнями, текла шумная автомобильная река. Мимо с глухим рокотом промчался тяжелый автобус, приглушив последние слова Андрея, и профессор, чтобы не возражать, сделал вид, что не расслышал их.
– Тут есть над чем подумать, – сказал Андрей, облокачиваясь о бетонные перила моста. – И о чем поговорить тоже.
Он повернул к профессору лицо, тускло подсвеченное красным огоньком сигареты.
– Вы не обидитесь, если я буду говорить с вами откровенно?
– Я буду рад этому, – сказал профессор искренне.
– Благодарю.
Он сдвинул локти и опустил голову, останавливая взгляд на мелькании огней внизу.
– Вот смотрю я иногда по телевизору популярные передачи о новейших достижениях физических наук – обо всех этих черных дырах, кварках, чудесах кибернетики. Вижу людей, страстно увлеченных своим делом, убежденных в том, что оно насущно необходимо, и, знаете, приходят мне в голову мысли, на которые вряд ли рассчитывали авторы передач. Что всеми этими умными людьми движет, в конечном счете, инстинкт, неосознанная потребность. Да, да, такая же сильная и вряд ли подвластная сознанию, как, скажем, потребность в пище или продолжении рода. Ведь смотрите, что получилось. В течение тысячелетий человек нагружал свой мозг, чтобы выжить в борьбе с природой, удовлетворить самые насущные потребности тела, и, вероятно, для наших предков это был мучительно-трудный процесс – думать. Но постепенно думание стало привычкой, а потом и самостоятельной потребностью. Уровень потребления, созданный современной цивилизацией, давно превзошел все мыслимые и немыслимые пределы, пора бы, кажется, остановиться, подсказывает здравый смысл, – ведь не так уже и много надо человеку для счастливой жизни. Но привыкшая думать голова уже не может остановиться. Она жадно ищет интеллектуальной пищи, опережая потребности своего времени. Все равно над чем, лишь бы думать! Кто-то из ученых шутил: наука – это способ удовлетворять личное любопытство за государственный счет. В каждой шутке есть доля правды. В этой, боюсь, большая. Не отсюда ли эти протуберанцы знания, отрывающиеся на миллионы километров от материнского тела? Не отсюда ли опасный разрыв между уровнем добываемых энергий и моральным уровнем человека? Поразительно и печально, но есть ученые, и их много, которые этого не замечают. Их философия проста на удивление. Им кажется, что человеку не хватает источников энергии, высоких скоростей, сложных автоматов. Это стойкое убеждение порождено безудержным процессом нарастания потребностей, в который мы все вовлечены и управлять которым пока, увы, не можем. А между тем все, чего ищет душа, к чему жадно стремится, – это внутренняя гармония, примирение противоречивых сторон бытия. Во все времена человек искал ее и, найдя, цепко за нее держался, отвергая самые подчас очевидные факты, ради иллюзий. Вечная проблема для личности! И я что-то не уверен в том, что современному человеку решать ее легче, чем. скажем, человеку средневековому. У каждой эпохи свои крайности, свои протуберанцы…
– Все это, может быть, и так, – неожиданно вклинился профессор в паузу, сделанную Андреем, – но что прикажете делать в реальной ситуации? Научное познание мира – объективный процесс, остановить который невозможно.
– А сориентировать? Сосредоточить усилия всех ученых в каком-то одном стратегическом направлении?
– Мысль интересная, но только где оно, это направление? А то ведь так, сориентировавшись всем миром, можно заехать бог знает куда. Поэтому уж лучше пробовать во всех направлениях.
Андрей выпрямился, положив на перила кулаки.
– И вы говорите это теперь, после того, что с нами произошло! Вы по-прежнему склонны считать, что нынешнее все убыстряющееся движение человечества совершается им вполне сознательно?.. О да, скорость опьяняет, особенно тех, кто вырвался вперед и не хочет знать, что творится позади него. А если усилием воли заставить себя отрезветь и оглянуться? Оглянуться, чтобы увидеть, что вся наша сознательность, может быть, только в том и заключается, чтобы оправдывать перед самими собой наше беспрекословное подчинение загадочной силе, заставляющей нас бежать. И мы послушно бежим, кто как может, все увеличивая разрыв между бегущими. Ученому видятся впереди новые блистательные открытия, человеку рядовому комфорт и наслаждения. Какая разница? А ведь необычайно важно понять главное: откуда эта беспокойная сила? Почему человек все время чего-то хочет? Одного, другого, третьего, сотого. Куда приведет его это безудержное, подогреваемое все новыми открытиями хотение? Биологи утверждают, что идет эволюция, прогресс вида Гомо сапиенс, что действует некий объективный закон, согласно которому из нынешнего несовершенного, грешного человека когда-нибудь выйдет сверхсовершенное существо. Но разрешите спросить почему? Почему мы должны верить в мудрость ЗАКОНА? Ведь закон слеп. Он равнодушен к моральным ценностям, а без них нет человека. И вот вам первый, вполне безнравственный результат этой наивной веры: мы бежим, а тех, кто падает на пути, стараемся не замечать. Не повезло! Или еще лучше: сами виноваты! Популярная житейская философия… А между тем без каких-то серьезных мер весь наш головокружительный научно-технический прогресс грозит стать тупиковой ветвью социальной эволюции. Человек – моральное существо, но страх оказаться бессмысленной жертвой убивает моральное чувство, делал человека эгоистичным, А общество эгоистичных людей и есть тупиковое общество. Какая-нибудь внешняя или внутренняя сила рано или поздно разрушит его. Это уж мое личное убеждение…
Андрей затянулся последний раз и, не гася окурка, сильным щелчком послал его вверх, в темное небо. Красная точка, описав дугу, полетела в огненную реку.
…Они снова двигались по шумной вечерней улице, кишевшей людьми, машинами, залитой огнями. Андрей как с тормозов сорвался. Он говорил, не давая Анатолию Николаевичу раскрыть рта, но профессор и не возражал, лишь изредка вставлял замечания. Ему только этого было и надо – понять точку зрения партнера, назначенного ему космическим пришельцем.
– Ну конечно! Если смыслом человеческой истории считать этот безудержный неконтролируемый бег, то «протуберанцева» философия есть квинтэссенция человеческой мысли, и правы те, кто ищет истину вне человека, в отрыве от его человеческой сущности. Но где тогда гарантия, что мы не распадемся рано или поздно на глубоко чуждые друг другу частицы когда-то живого тела? Есть реки, бегущие к океану, и есть реки, бесследно исчезающие в песках. Впрочем, я верю, с нами этого не произойдет, потому что в человеке есть одна необычайно важная, доселе дремавшая потребность. Не беспорядочное и хаотичное познание ради познания, в конечном счете разобщающее людей, а познание, объединяющее единством цели. И мы с вами узнали сегодня об этом из очень авторитетного источника. Что может объединять миллионы разных людей и даже разные цивилизации Вселенной? Очевидно, общность происхождения, сокровенная тайна природы разума, уходящая своими корнями в невероятные глубины пространства и времени. Что может быть глобальной на веки вечные целью, как не постижение этой тайны? Вы спросите зачем? О, теперь я знаю зачем! ОН сказал об этом вполне определенно. Затем, что именно там, в непостижимом пока будущем, разрешение всех исторических противоречий, ответы на жгучие вопросы души, которые кажутся сейчас бессмысленными. Овладев тайной своей природы, человек обретет поистине фантастическое могущество – сможет творить самого себя, победить смерть, воскрешать минувшие поколения, обрести принципиально новые формы чувствований – все, что угодно… все! Разве не стоит объединить ради великого будущего усилия всех людей и всех цивилизаций!