Текст книги "На одной далёкой планете"

Автор книги: Олег Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

…Стулов и Владимир Сергеевич появились снова, в верхней одежде и шапках. Их почти силой втолкнул в кабинет следователь.

– В чем дело? Почему? – возмущенно кричал Стулов.

– Идите, идите, – говорил Соселия.

Он закрыл дверь и встал к ней спиной, положив на пояс руки.

– Безобразие! Я буду жаловаться!

– Жалуйтесь! – отрезал Соселия.

Его решительный вид подействовал на беглецов. Стулов, недовольно буркнув, сел на край кресла, не раздеваясь и даже не сняв шапки. Его примеру последовал и Владимир Сергеевич. Странное дело, он почему-то предпочитал молчать, а не возмущался вместе со Стуловым.

Наступила долгая, томительная пауза. Взоры сидящих были устремлены на двух людей – Иконникова и Гончарова. Лидочка почувствовала, что сейчас произойдет что-то очень важное, может быть, самое важное, что решит судьбу Володи.

– Роман Николаевич, – негромко сказал Гончаров. – Вы в самом деле не обнаружили разницы между двойниками?

– Принципиальной – нет.

– Ни живость воображения моего друга, ни его острый ум, ни искренность ни в чем вас не убедили?

Профессор молча пожал плечами.

– И свидетельство этой очаровательной женщины тоже не поколебало вас?

Иконников усмехнулся.

– Не скрою, ваш друг и его возлюбленная мне симпатичны, но мои личные симпатии не могут быть аргументом в столь принципиальном споре. Истину ищут холодным умом, освобожденным от эмоций.

– Вы в этом убеждены? А как же знаменитее: «Бойся думать без участия сердца»?

– Не понимаю, чего вы от меня добиваетесь? – сдержанно сказал Иконников. – Чтобы я произвольно, на основании смутных чувств высказался в пользу вашего друга? Но товарищи из милиции все равно не примут такого свидетельства, да и претендент будет возражать.

– Ведь будете? – обратился он к Владимиру Сергеевичу, который сидел рядом со Стуловым, положив на колени шапку.

– Буду, – сказал тот, кивая.

– Вот видите. Нужны точные, аргументированные доказательства, а у нас их нет, да и быть не может. Если один из двойников действительно гомункулус, то при таком подробном моделировании, как мы уже выяснили, разница между искусственным и естественным практически исчезает.

– Если не считать такого пустяка, как способность чувствовать. заметил Гончаров.

– Но это пока лишь гипотеза, которую по вашей же логике и доказать невозможно. Вы сами утверждали, что субъективное – это тайна за семью печатями, а верить его внешним проявлениям нельзя.

– А если я все-таки сумею ее доказать?

Иконников вскинул бровь, глядя на Гончарова настороженным, непонимающим взглядом.

– Не представляю, как это можно сделать.

Дмитрий Александрович повернулся к Гринько и Соселии:

– Если я правильно понял, вы – сотрудники милиции?

– Да, – сказал Соселия. – Это я разыскал вас. – Он назвал себя и капитана (оказалось, что по званию он тоже капитан).

– Очень вам за это благодарен, товарищ Соселия, – поклонился ему Гончаров. – Но скажите, а не лучше ли нам просто взять и разойтись? Кажется, ясно, что мой друг не преступник, его двойник тоже. Какие претензии могут быть к ним со стороны милиции? Что они живут по одному паспорту?

– Не только, – сказал капитан Гринько. – Паспорт – это полбеды. Дело в том, что москвич по роду своей работы бывает на предприятиях со строгим пропускным режимом, а это уже серьезно. Мы обязаны точно установить, кто они такие. Хотя бы для собственного спокойствия.

– Поймите нас правильно. Мы не бюрократы, – сказал Соселия. – Лично я во всем верю вашему другу, но ведь веру к делу не пришьешь.

– Что бы вы хотели получить?

– Что бы мы хотели получить, Гринько?

– Протокол консилиума, что еще? Пусть товарищ Иконников и его сотрудники подпишут протокол, в котором будет сказано, что один из двойников искусственного происхождения.

– Ни больше ни меньше? – сказал со смешком Виктор Иванович.

– Ни больше ни меньше. Нам нужно иметь оправдательный документ, тогда мы со спокойной душой отпустим обоих. Пусть тогда ими ученые занимаются, а милиция тогда действительно ни при чем. У нас своих забот хватает.

– А если мы здесь ни к чему не придем? – спросил Гончаров.

– Это было бы плохо, – сказал Соселия.

– Придется задержать москвича, дело заводить, – уточнил Гринько.

У Лидочки заныло сердце. Если они сейчас не разберутся, все пропало. Капитан и следователь, кажется, не против отпустить Володю. Теперь все зависит от профессора и Дмитрия Александровича. Она с надеждой смотрела на обоих. Иконников сидел с виду неприступно-спокойный, но глаза его под крутым с залысинками лбом таили еле уловимую неуверенность. Похоже, профессор сомневался в правильности запятой им позиции. Эту его неуверенность, наверное, почувствовал и Гончаров.

– Роман Николаевич! – сказал он с воодушевлением. – Давайте произведем с вами один мысленный эксперимент. Допустим, некий высокий для вас авторитет, скажем представитель инопланетное сверхцивилизации, сообщил вам, что один из сидящих здесь двойников действительно гомункулус.

– Допустим.

– И предложил бы вам для проверки вашей интуиции быстро, не думая, указать его. Кого бы вы указали?

– Его, – сказал профессор, направляя мундштук в сторону Владимира Сергеевича, который по-прежнему сидел чинно и прямо, положив руки на колени.

– Прекрасно!

Дмитрий Александрович легко поднялся, оттолкнувшись руками от подлокотников.

– Чувство находит короткий, но неточный путь к истине. Ум ищет точный, но слишком длинный. Вот если бы удалось сплавить их в единое целое! Каким совершенным существом стал бы тогда человек!

Он прошелся по комнате и остановился у окна, повернувшись лицом к профессору.

– Будьте добры, назовите условия, на которых вы согласились бы подписать протокол.

Иконников откинулся на спинку кресла, положив на стол прямые руки. С минуту он исподлобья смотрел на Гончарова, барабаня пальцами по гладкой поверхности стола, потом сказал:

– Между прочим, я тоже не бюрократ. Дело тут не в каких-то формальных условиях. Я готов признать хоть дьявола, если буду иметь глубокую внутреннюю убежденность, что передо мной действительно дьявол. В данном случае такой глубокой убежденности у меня нет, хотя должен признать, что общий ход дискуссии подталкивает к выводу, что один из двойников в самом деле является биологической копией другого.

– А если бы мне все-таки удалось доказать, что он начисто лишен субъективного, убедило бы это вас?

На этот раз Иконников задумался надолго. В комнате стояла мертвая тишина. Оба сотрудника сидели, как изваяния, настороженно глядя на Гончарова. Володя сжал Лидочке руку, не сказав, однако, ни слова. Даже Стулов притих – не дергался, не перхал, только часто бегал глазами, следя за обоими учеными, видно, понял, что Гончаров – личность необыкновенная и если говорит, то знает, что говорит.

Наконец профессор сказал:

– Да, это меня убедило бы.

– Ну что ж, очень хорошо, – удовлетворенно заключил Гончаров. – В таком случае я хотел бы привести вам свое доказательство.

Глава 13

Аргументум ад гоминем

Дело, похоже, шло к концу, и, похоже, к благополучному. Лидочка почувствовала это своим внутренним чутьем, которое до сих пор ни разу не подводило ее. Она знала, как глубоко уважает Володя своего друга, как безоговорочно верит в его всесилие, и тоже верила в него со слов Володи. И если, отправляясь в аэропорт, она в глубине души все же сомневалась, что ему удастся убедить ученых – ведь они тоже умные и твердые в принципах люди, – то теперь сомнения полностью и окончательно исчезли. Стало ясно, что Гончаров из числа тех редких людей, которые действуют только наверняка. Уже по тому, как он говорил, было видно, что он действительно может доказать, что Владимир Сергеевич – гомункулус. Лидочке стало необычайно легко на душе. Ни с того ни с сего ее охватило вдруг странное чувство, похожее на легкое опьянение, как от глотка шампанского. Совсем пропало ощущение неловкости, которое она до сих пор испытывала. Ей даже захотелось немного спать. Так бывает, когда после продолжительного нервного напряжения наступает разрядка…

Некоторое время Дмитрий Александрович стоял, опершись руками о подоконник, о чем-то думая. Его лицо, до сих пор добродушно-спокойное, стало очень серьезным. Казалось, он принимает какое-то важное решение. Так прошла минута или две. Потом Дмитрий Александрович сцепил у груди руки, выпрямился и объявил, что его доказательство представляет собой специальный психологический тест, который он привез в свое время из Индии. К сожалению, он не захватил его с собой, но у него в Григорьевске есть старый приятель, которому он подарил экземпляр теста. Приятель – человек одинокий, у него большая квартира, и по вечерам он бывает дома. Поэтому будет лучше, если они все прямо сейчас поедут к нему и там проведут испытания. Еще Дмитрий Александрович, добавил, что вся процедура вместе с дорогой займет самое большое минут сорок, от силы час. Думается, что товарищи не пожалеют времени на такое дело, тем более что тест очень оригинальный и наверняка вызовет всеобщий интерес.

Возражать никто не стал, даже Стулов. В кабинете сразу стало оживленно, как бывает на заседаниях, когда председательствующий объявляет перерыв. Задвигались стулья, послышался говор, реплики. Иконников вытряхнул в корзину окурки из пепельницы и сдул крупицы пепла со стола. Оба капитана закурили. Присутствующие, разговаривая, потянулись в приемную. Кто-то подал Лидочке пальто, кажется Дмитрий Александрович. Володя взял у нее сумочку. Сразу стало шумно и тесно. По одному, уже одетые, выходили в коридор. Последним кабинет покинул профессор. Окинул взглядом помещение, потушил свет и захлопнул дверь…

Настроение у Лидочки все улучшалось. Ей было все равно, что за испытание устроит двойникам Гончаров, она твердо теперь знала, что Володя успешно его пройдет. Больше ее сейчас ничего не интересовало. Она слишком устала от всех этих сложных споров и связанных с ними переживаний.

На улице было тихо и безлюдно. Институтский городок стоял погруженный в темноту. Только у входов в корпуса ярко пылали белые глаза фонарей, образуя оазисы света, в которых искрился тонкий, как пух, снежок, покрывающий льдистую землю.

Постояли, посовещались – выйти ли напрямик на улицу Московскую, где часто ходят такси, или идти через городок до троллейбусной остановки. Решили, что троллейбусом выйдет быстрее, и двинулись нестройной толпой через городок.

Володя вел Лидочку под руку и нес сумку. Впереди шли Иконников с Дмитрием Александровичем, о чем-то оживленно разговаривая. Наверное, Гончаров рассказывал профессору суть теста, а тот задавал уточняющие вопросы. Рядом с ними шли сотрудники профессора, чутко прислушиваясь к разговору двух ученых. На профессоре была черная куртка на меху и черная же меховая шапочка с козырьком, придававшие его фигуре спортивный вид.

– Совсем на профессора не похож, – сказала Лидочка, подавляя зевок. Ей что-то вдруг очень захотелось спать.

– А ты думала, раз профессор, значит, старый тюфяк? – как сквозь сон услышала она голос Володи. – Это тебе не девятнадцатый век. Старость сейчас не в почете. Все хотят быть молодыми.

На троллейбусной остановке не было ни души, да и улица выглядела пустынной, как глубокой ночью, хотя времени шел всего десятый час. Это почему-то никого не удивило, в том числе и Лидочку, как удивило бы в иной ситуации – улица Пушкина была одной из самых оживленных в городе. «Наверное, какой-нибудь интересный фильм идет по телевизору», – подумала она.

Подъехал троллейбус, тоже почти пустой – на переднем сиденье был всего один пассажир. И опять это никого не удивило. Лидочку тоже. Участники рейда продолжали разговаривать между собой, а Лидочка села рядом с Володей и положила ему на плечо голову.

– Спать хочешь? – ласково спросил Володя.

– Ага.

Лидочка зевнула и закрыла глаза. Веки у нее отяжелели и слипались сами собой.

– Потерпи, еще немного осталось.

До нужной остановки они не доехали. В кабине водителя внезапно вспыхнуло синим огнем, раздался приглушенный взрыв, и троллейбус остановился.

– Приехали. Короткое замыкание, – объявил Семен Миронович.

И действительно, вслед за его словами из кабины высунулся молодой водитель с висячими усами и возвестил:

– Выходите, граждане. Троллейбус дальше не пойдет.

– Безобразие! – возмущенно сказал Стулов.

– Я что, нарочно, что ли, аварию устроил? – сердито ответил водитель.

– Не переживайте, тут недалеко. Так дойдем, – успокоил всех Дмитрий Александрович.

Они вышли из троллейбуса и под предводительством Гончарова двинулись пешком по улице. И здесь, в центральной части города, было безлюдно. Вдалеке у перекрестка маячили две человеческие фигуры, вышла из хлебного магазина напротив старушка в платке и валенках и мышкой юркнула в соседний подъезд, словно испугавшись незнакомой компании. И все. Больше никого не было видно.

«Определенно какой-то интересный фильм показывают, – подумала снова Лидочка. – Уж не «Сагу ли о Форсайтах»?» Почему ей пришло в голову именно про «Сагу», фильм, давно показанный по телевидению, она и сама бы не могла объяснить.

Проходя мимо освещенных окон кафе «Арлекино», они услышали приглушенные звуки и увидели наконец людей. За примороженными стеклами окон двигались человеческие фигуры, доносились глухие, однообразные удары, словно там работала какая-то машина.

«Свадьба», – прочитала Лидочка табличку, вывешенную за дверным стеклом. Дверь была заперта изнутри на длинный крючок. Люди в кафе пели и танцевали, и не было им никакого дела до проходившей мимо окон странной компании с ее странными проблемами.

– А теперь сюда, – сказал Дмитрий Александрович входя в ворота, находившиеся сразу за кафе. – Тут есть короткий путь через проходной двор.

Они прошли через подъезд, освещенный тусклой лампочкой, и оказались в большом полутемном дворе. Стояли тут какие-то грузовые машины, помойные ящики, тара из-под бутылок и пахло пищевыми отходами. Лидочке неудержимо хотелось спать, она плелась рядом с Володей.

Посреди двора три молодых человека гоняли консервную банку. Грохот банки и крики молодых людей немного пробудили Лидочку. Она увидела, что игроки, несмотря на мороз, одеты очень легко. Двое были в костюмах, а третий вообще в одной рубашке. «Со свадьбы», – догадалась Лидочка, заметив прямоугольник света в темноте двора. Там находился черный вход, ведущий на кухню кафе.

– Протрезвляются ребятки! – смеясь, сказал кто-то.

Один из игроков, тот, что был в рубашке, разогнался в погоне за банкой и, не рассчитав, налетел на Стулова. Оба, сцепившись, проехали по ледяной поверхности, чуть не упав.

– Извините, папаша, больше не повторится, – с пьяным добродушием сказал парень.

– Кретин! Алкоголик! – заорал на него Стулов и сильно от себя оттолкнул. Парень поскользнулся, взмахнул руками и упал на спину, ударившись затылком об лед. Это было так неожиданно и так безобразно, что Лидочка вскрикнула, словно ее саму стукнули по затылку.

– Вот негодяй! – сквозь зубы проговорил Володя и направился к упавшему, чтобы помочь ему встать.

– Нашел кого жалеть! – с презрением процедил Стулов, заправляя выбившийся шарф. Он хотел с достоинством покинуть место инцидента, но тут вихрем налетели приятели упавшего.

– Ах ты, сволочь! – закричал один из них, хватая Стулова за грудки, а второй, ложно истолковав намерения Володи, с грозным рыком бросился ему наперерез.

– Стоп, чудак! – сказал ему Володя, увертываясь от удара. Парень махнул вхолостую рукой, пролетел мимо и, споткнувшись о лежащего приятеля, тоже упал.

Дальнейшие события разворачивались со стремительной быстротой и были чудовищно нелепы.

– Милиция! Товарищ капитан! – в страхе завизжал Стулов, которого трепал один из «футболистов». К ним бросился капитан Гринько. Парень, сбитый Стуловым, стоял теперь на коленях, держась рукой за затылок, а второй кричал через весь двор:

– Леша! Наших бьют!

Ошеломленная и испуганная Лидочка увидела, как в освещенном дверном проеме возникла человеческая фигура, раздался резкий свист, крик, и из черного хода стали выскакивать раздетые молодые люди. В считанные секунды двор превратился в поле брани. Участники свадьбы с криками налетели на консилиум и стали размахивать кулаками. Отступив за грузовик, Лидочка со страхом наблюдала за сражением.

Стулов, главный его виновник, получил удар по уху и с воплем завертелся на месте. Сел на землю сбитый с ног Семен Миронович. Драка завязывалась нешуточная. Лидочка увидела профессора Иконникова, который стоял в бойцовской стойке у радиатора грузовика, успешно отражая удары. Неподалеку от него Володя, ловко увертываясь от нападающих и ставя им подножки, расшвыривал их, не причиняя особого вреда. Нападавших было много, но они были пьяны, и это несколько уравнивало шансы обеих сторон. Весь натиск приняли на себя четыре человека – Иконников, Володя, Гринько и Соселия. Гончарова и Владимира Сергеевича почему-то не было видно – наверное, затерялись в толпе дерущихся. Оба сотрудника выбыли из сражения в самом начале. Виктор Иванович сидел на корточках под деревом, прикладывая снег к разбитому носу, а Семен Миронович ползал по земле, возбужденно вскрикивая: «Где мои очки? Где мои очки?» Неожиданно сильным бойцом оказался маленький Соселия. Его, видно, не приняли всерьез сразу, и крепко ошиблись. Он перевернул через себя, как чучело, одного из противников, одновременно лягнув ногой другого, который хотел сзади ударить Володю. На него навалились еще двое, но, схватившись за животы, упали. А Соселия ловко проскочил между ними, свалил подножкой третьего и завертелся волчком в толпе нападавших, размахивая руками.

Лидочка наконец опомнилась и вышла из-за машины, ища момент, чтобы проскочить между дерущимися. Нужно было бежать на улицу за милицией, иначе дело могло кончиться плохо.

И тут среди общего шума и возни раздался спокойный, повелительный голос:

– Прекратите драку!

Голос прозвучал неожиданно громко, как в закрытом помещении. В следующую минуту произошло нечто совершенно невероятное. Шум драки стих, нападающие, двор растаяли, словно призраки, и стало светло. Лидочка увидела, что находится в кабинете профессора Иконникова. У окна, сложив на груди руки, стоял Дмитрий Александрович, а по кабинету, размахивая руками, бегали возбужденные участники консилиума.

– Прекратить драку! – еще раз сказал Дмитрий Александрович.

Вряд ли хотя бы еще раз в жизни Лидочке удалось бы увидеть столь необычную и столь комическую картину. Участники консилиума не сразу пришли в себя, все еще находясь в состоянии воображаемой драки. Профессор стоял посреди кабинета в боксерской стойке. На него, тяжело дыша, таращил глаза Соселия. По полу, среди раскиданных стульев и кресел ползал Семен Миронович, разыскивая очки, сидевшие у него на носу. Остальные участники мнимого побоища выглядели не лучше. Стулов, гримасничая, трогал ухо. Виктор Иванович с белым, как снег, лицом держался за нос, а Володя и капитан Гринько стояли, обхватив друг друга за плечи, как два борца. Вид у всех был растрепанный, но никто не пострадал.

В кабинете наступила мертвая тишина, которая продолжалась с минуту. Лидочка, оказавшаяся в дверях, смотрела с замершим сердцем на участников консилиума, которые застыли в самых забавных позах. Она не меньше других была потрясена невиданным сеансом гипноза, но все же страх за Володю пересилил удивление. Она ничего не могла понять… Зачем Дмитрий Александрович все это устроил? Профессор теперь глубоко оскорбится, и произойдет большой скандал.

Тишину нарушили тонкие булькающие звуки, похожие на плач грудного ребенка. У Лидочки все внутри помертвело. Она увидела, как Соселия, обхватив руками голову и горестно ее качая, проговорил каким-то смешным, плачущим голосом:

– Тест… Из Индии…

Он упал в кресло и неожиданно стал хохотать – так громко и таким мощным басом, что у Лидочки заложило в ушах.

– Тест!.. Гениально!

Его хохот, способный разбудить мертвого, вернул к жизни остальных. Вылез из-под стола, растерянно хохотнув, Семен Миронович, засмеялся, к великой радости Лидочки, профессор Иконников, расцепились Гринько и Володя и тоже стали смеяться. Даже перепуганный Виктор Иванович, обнаружив, что сидит на профессорском столе, проворно с него соскочил и залился дробным суховатым смешком. Смеялась и Лидочка. Вскоре всю комнату охватила эпидемия безудержного смеха. Смеялся, трясясь грузным телом, капитан Гринько, хохотал, уперев; руки в бока, Володя, подхихикивал Виктор Иванович, и, самое главное, смеялся профессор Иконников! Он крутил головой, смеялся и вытирал рукой слезы. Не смеялся только Стулов, стоявший с ошалело выпученными глазами. Но разве мог он изменить настроение остальных!

Трудно было сказать, сколько времени продолжалось это всеобщее веселье – пять минут или десять, но постепенно смех стал утихать, и тогда в кабинете раздался строгий голос Владимира Сергеевича:

– Что произошло? Почему вы бегали по комнате?

Смех сразу прекратился, и все увидели Владимира Сергеевича, которого не замечали до сих пор. Он вышел из-за широкой спины Чарси и стоял рядом такой же рослый и такой же законченно-правильный, как макет.

– А в самом деле, что произошло? – сказал секунду спустя другой голос, спокойный и серьезный. Принадлежал он, разумеется, Дмитрию Александровичу.

В кабинете снова стало тихо. Все смотрели на Владимира Сергеевича. Лидочка увидела, как у профессора Иконникова, хладнокровного, волевого профессора Иконникова, по-детски открылся рот и лицо стало таким растерянным, словно заговорил не Владимир Сергеевич, а макет робота.

Гончаров неторопливым шагом пересек кабинет и остановился перед Владимиром Сергеевичем.

– Будьте добры, Владимир Сергеевич, расскажите собравшимся, что вы здесь видели, – попросил он. – Пожалуйста, по порядку. С того момента, когда я объявил об индийском тесте.

На лице Владимира Сергеевича изобразилось холодное недоумение.

– Почему вы спрашиваете именно меня? Не лучше ли спросить тех, кто здесь бесчинствовал, например моего двойника? Он отличился больше других.

– Нет, я хочу спросить именно вас, Владимир Сергеевич, – с вежливой настойчивостью повторил свою просьбу Гончаров. – Расскажите, пожалуйста, по порядку, что вы видели.

Владимир Сергеевич нахмурил брови.

– Ну что ж, если вы так хотите, то я могу рассказать. Мне это ничего не стоит. Вы объявили о каком-то тесте, привезенном из Индии, и пригласили всех к своему приятелю. Мы оделись и вышли из корпуса. У входа мы посовещались, как лучше доехать до дома вашего приятеля – на такси или на троллейбусе, но вместо этого зачем-то вошли назад в корпус и стали подниматься по лестнице. Потом мы снова вошли в кабинет. Вы предложили мне занять место в углу за этой скульптурой, и вовремя, иначе меня сбили бы с ног. Присутствующие словно сошли с ума – стали бегать по кабинету, опрокидывая стулья и размахивая руками.

– Благодарю вас, достаточно, – прервал его Гончаров и повернулся к профессору.

– Если мне не изменяет память, Роман Николаевич, в одном из своих интервью вы сказали, что совершенно невосприимчивы к гипнозу, назвав при этом имя знаменитого гипнотизера, которому по предварительной договоренности не удалось вас загипнотизировать.

– Да, это так, – подтвердил профессор.

– Поздравляю вас, Роман Николаевич. Этот факт говорит о том, что вы исключительная личность, явление почти уникальное, потому что Арсеньев очень сильный гипнотизер. Не много найдется на этой земле людей, которых он не мог бы загипнотизировать.

Гончаров сделал паузу, внимательно глядя на профессора.

– Я сказал «почти уникальное», потому что есть среди присутствующих одна еще более сильная личность, которую даже мне, как я ни старался, не удалось загипнотизировать. Ото товарищ главный инженер.

Он указал рукой на Владимира Сергеевича.

– Я попросил именно его рассказать о разыгранной здесь маленькой интермедии, за которую приношу всем извинения, так как считаю его самым беспристрастным свидетелем из всех здесь присутствующих. Его глаза, как объектив фотоаппарата, регистрируют только то, что происходит в действительности. В нем нет того загадочного призрака, о котором говорил мой друг и который есть в любом из вас. Его невозможно сбить с толку никаким гипнозом. Вот это человек! Настоящий Гомо сапиенс! Не такими ли людьми вы мечтаете заменить наше грешное, несовершенное человечество, Роман Николаевич?

– Ве-ли-ко-лепно!

Это сказал Соселия. Он вскочил с места и подошел к Гончарову, возбужденный и взволнованный.

– Великолепно, Дмитрий Александрович! Разрешите пожать вам руку. Ваше доказательство изумительно и оригинально. В юридической пауке это называется «аргументум ад гоминем».

– Именно так, – улыбнулся Гончаров. – Аргумент, основанный на апелляции к чувству. Успешно применялся в древнем мире, но отвергнут и забыт современной юриспруденцией.

Он снова обратился к профессору:

– Слово за вами, Роман Николаевич. Хотелось бы знать, как вы относитесь к идее протокола?

Наступил самый драматический момент в ходе консилиума. Иконников стоял с задумчивым видом. Лидочка смотрела на него не отрываясь. Она догадывалась, что сейчас происходит в душе профессора. Такие люди не любят уступать своих позиций. Володя, хорошо знавший научный мир, говорил как-то, что иногда даже ученые, считающие себя образцом принципиальности, идут па компромисс с совестью – только из боязни уронить свой авторитет в глазах окружающих.

«Ну что же вы!» – чуть не сказала Лидочка, глядя па профессора.

Иконников посмотрел па невозмутимо-спокойного Владимира Сергеевича, перевел взгляд на Володю, глянул на взволнованную Лидочку и, повернувшись на каблуках, пошел к своему столу. При общем молчании он поднял упавший стул и сел на него. Минуты две он сидел, барабаня пальцами по столу и о чем-то думая. Потом достал мундштук, вставил в него сигарету и закурил. Снова побарабанил пальцами. Лицо его прояснилось и стало спокойным. Продолжая сохранять задумчивый вид, он не торопясь достал из ящика несколько листков чистой бумаги и положил их на стол.

– Составляйте протокол, мы подпишем, – сказал он капитану Гринько.