Текст книги "Костры партизанские. Книга 2"

Автор книги: Олег Селянкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Глава четвертая

1

В середине июня сбылось пророчество Каргина: ясным солнечным днем повисли над Лотохичами девять пикировщиков и до тех пор прицельно швыряли бомбы, пока все хаты не расшибли, не предали огню. Рота Каргина, которая располагалась в лесу, с безопасного расстояния смотрела на хороводившиеся в голубом небе самолеты и космы огня, бушевавшего на земле.

– Наши матери, товарищ Каргин, – все до единой! – до конца дней своих должны за вас бога молить! – чуть излишне восторженно высказал Стригаленок то, о чем подумали многие.

Ох уж этот Стригаленок…

В тот раз, как только начальство уехало, забрав с собой Пауля с Гансом, Каргин немедленно вызвал к себе Стригаленка и в присутствии командиров взводов спросил тем спокойным тоном, который, как знали многие, не сулил ничего хорошего:

– Как прикажете это понимать, товарищ Стригаленок? Доносчики для меня хуже врага. Или скажешь, что был не согласен со мной, вот и выступил с критикой? Не выйдет и такой пролаз: критика – это когда человеку в глаза все высказывают.

– Товарищ Каргин… Товарищи… Да разве же я со зла? – Глаза у Стригаленка открыты широко, в них дрожат слезы обиды. – Чтоб мне провалиться на этом самом месте, если я злой умысел имел! По глупости своей все это высказал начальству, по глупости! Сердцем чуял, что вы, товарищ Каргин, правильное решение приняли! Мог ли предполагать, что начальство не поймет правильности решения товарища Каргина?

И столько искреннего отчаяния было в голосе Стригаленка, в том, как молитвенно прижимал он ладони к груди, что только у Федора и вырвался единственный вопрос:

– Какого же дьявола ты, праведная душа, тогда смылся? Когда командир бригады сторону Ивана принял?

– Сюда, в лес, торопился. Чтобы здесь порядок навели, чтобы начальство врасплох не застало, чего случайно не увидело, – немедленно выпалил Стригаленок.

Может быть, потому так легко тогда Стригаленок выкрутился, что Каргин разговаривал-то с ним, а в мыслях все еще Пауля с Гансом держал? Все еще видел их глаза, полные искренней грусти? Все еще не мог смириться с тем, что кому-то они понадобились больше, чем его роте?

Интересно, нечаянно или с умыслом Стригаленок подбросил Каргину упрек в адрес командования бригады? И какая ему выгода будет, если между бригадным начальством и Каргиным черная кошка пробежит? Да, пожалуй, это еще одна загадочка Стригаленка. Но попробуй сейчас решить ее…

2

Александр Кузьмич пришел неожиданно и в тот час, когда многие видели уже вторые сны. Повесил фуражку на гвоздь, вбитый в стену слева от двери, и спросил, подходя к столу:

– Все чадишь?

Этот вопрос стал уже привычным, как и то, что сейчас Александр Кузьмич и сам свернет цигарку, поэтому Николай Павлович ответил тоже избитой фразой:

– А что еще делать остается, если умные мысли бегут мимо?

Отодвинув на самый дальний край стола немецкую каску, в которую Николай Павлович швырял окурки, Александр Кузьмич сел на табуретку, пригладил ладонью волосы, еле прикрывавшие большую лысину, и сказал, словно продолжая давний разговор:

– Итак, все наши искренне радуются, что только за последний месяц в бригаду пришло много новеньких. Рота Каргина, например, увеличилась почти вдвое.

Сказал это и замолчал, давая возможность задать вопрос или бросить реплику. Но Николай Павлович промолчал, желая, чтобы тот сам высказал главное, то самое, что привело его сюда в столь неурочный час. И действительно, выждав немного, Александр Кузьмич продолжил:

– Случившееся одни объясняют счастьем: мол, здорово повезло Каргину. А другие говорят, что так и должно быть: народ созрел для партизанской борьбы, не к Каргину – так к кому-то другому обязательно примкнули бы эти люди.

– Сами, лежа на печи, только помидоры дозревают, – буркнул Николай Павлович.

– А я согласен и с теми, и с другими, но с существенным уточнением, – загорячился Александр Кузьмич. – Действительно, Каргину повезло, в том смысле повезло, что именно он обнаружил вагон со столь неожиданным грузом. Правильно и то, что народ, оказавшийся на территории, временно оккупированной врагом, созрел для активной партизанской борьбы с захватчиками. Бесспорно и то, что эти парни, если бы судьба не перекрыла им все тропочки, влились бы в какой-нибудь партизанский отряд. Может быть, сначала организовали бы и свой, а потом влились.

– Иными словами, ты считаешь, что я как комиссар бригады должен растолковать всем, почему эти парни – да и многие тысячи других – созрели для этого шага? – перебил его Николай Павлович.

– Разве это не твоя прямая партийная обязанность? – глянул на него Александр Кузьмич. – Я, например, искренне верю, я глубоко убежден, что народ не просто так взял вдруг да и «созрел для партизанской борьбы». Я глубоко убежден, что в этом ему здорово помогло все то, что уже сделано и делается партией и правительством. Помнишь передовую «Правды»? Там было прямо сказано, что мы не рассчитываем на легкую победу, что победа над фашизмом будет трудной и потребует от нас много жертв. Уже на второй день войны партия откровенно предупредила весь наш народ о том, что борьба с гитлеровцами будет долгой и трудной. Короче говоря, эта статья в «Правде» была первой нотой настройки наших людей на определенный и нужный лад.

Николай Павлович теперь уже окончательно понял, чего от него хотел добиться Александр Кузьмич, даже попытался вклиниться в разговор, но командир бригады предостерегающе и просяще приподнял руку – он продолжал развивать свою мысль. Волнуясь чуть больше, чем это требовалось сейчас, он вспомнил и о том, что уже 29 июня 1941 года СНК СССР и ЦК партии приняли специальную директиву – развернутую программу перестройки всей жизни и деятельности народов страны на военный лад, превращения Советского Союза в единый боевой лагерь. Даже зачитал:

«…В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т. д. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».

Зачитал эти строки, бережно сложил листок, спрятал его во внутренний карман пиджака и лишь после этого испытующе посмотрел на Николая Павловича. И тот сказал, словно приняв эстафету:

– Конечно, не все советские люди, оказавшиеся во вражеском тылу, знали и знают об этой директиве. Взять, к примеру, того же Каргина с товарищами. Они слыхом не слыхивали о ней, но действовали именно так, как требовалось! Почти полгода не имели связи со своими, не только боевых приказов, но и просто советов не получали, однако делали то, что было нужно! О чем это свидетельствует? О том, что в основу этих документов заложены думы и чаяния всего советского народа. Ты к этому выводу хотел подвести меня? На эту мысль меня наталкиваешь?

Александр Кузьмич будто бы и повинился, но глаза его хитро поблескивали:

– Понимаешь, никак не могу привыкнуть, что теперь я не секретарь райкома партии. Вот и говорю по привычке так, чтобы собеседник меня обязательно понял.

Сказал это и пошел к двери, только у порога остановился, чтобы предложить:

– Может быть, обо всем этом следует побеседовать с коммунистами бригады? Или вообще со всеми бойцами?.. Нет, я не приказываю, я только мысли свои высказываю. Те, которые меня сна и покоя лишили.

Подмигнул и ушел в ночь. Николай Павлович какое-то время еще смотрел на дверь, закрывшуюся за ним. Потом поднялся из-за стола, несколько раз прошелся по кухне, не слыша скрипа пересохших половиц. Он думал, думал о том, что одна из прекрасных особенностей Александра Кузьмича – вот так, неожиданно, ворваться к человеку и заставить его активно шевелить мозгами. На пользу общему делу!

Обязательно нужно будет сказать в беседе и о том, что еще 18 июля 1941 года Центральный Комитет Коммунистической партии принял решение «Об организации борьбы в тылу германских войск», в котором прямо указал на необходимость усиления партийного руководства этой борьбой, намечались ее дальнейшие тактические и даже стратегические цели.

Николай Павлович решительно подошел к столу, сел на свое привычное место и торопливо записал на сером листке оберточной бумаги то, о чем говорил Александр Кузьмич, до чего сам додумался уже сейчас. Немного посидел, глядя на темное окно, и достал из маленького железного ящика, заменявшего сейф, несколько пронумерованных документов, нашел среди них решение ЦК «Об организации борьбы в тылу германских войск», еще раз внимательно прочел его и выписал:

«…Нас обязательно поддержат в каждом городе и в каждом селе сотни и тысячи наших братьев и друзей, попавших под пяту германских фашистов и ждущих с нашей стороны помощи в деле организации сил для борьбы с оккупантами».

Переписал это и сразу же подумал: «Надо будет рассказать коммунистам бригады и о том, что 30 июня 1941 года ЦК Коммунистической партии Белоруссии разработал директиву номер один «О переходе на подпольную работу партийных организаций районов, занятых врагом», а 1 июля – директиву номер два – «По развертыванию партизанской борьбы в тылу врага».

И еще несколько торопливых строк легло на бумагу.

Не забыл Николай Павлович и о том, что ЦК Компартии Белоруссии тогда же организовал выпуск газет «Советская Беларусь» и «Раздавiм фашицкую гадзiну»; что, стремясь еще больше улучшить руководство партизанским движением, ЦК 20 марта 1942 года создал свои Северо-Западную и Западную группы и закрепил их за рядом смежных областей республики; что 30 мая 1942 года был образован Центральный штаб партизанского движения и немедленно подобный же штаб был создан и в Белоруссии.

Увлекся Николай Павлович работой, настолько увлекся – даже искренне удивился, когда, глянув в окно, вдруг увидел, что керосиновая лампа давно горит зря. Он потушил ее, с удовольствием пробежал глазами написанное за ночь и встал, потянулся. До тех пор был доволен своей работой, пока не осенило, что было бы и того лучше, если бы все сказанное он мог подкрепить цифрами. Но где возьмешь их? Кто скажет тебе, сколько подпольных обкомов, горкомов, межрайкомов и райкомов партии работает сейчас в Белоруссии? Сколько партизанских отрядов сегодня активно действуют на территории, временно оккупированной фашистами, да какое и в каком количестве они получили оружие, получили в централизованном порядке?

Даже если бы и были у него эти сведения, нельзя их сегодня обнародовать…

Хотя почему бы не назвать лишь частицу того, о чем говорилось в Москве на недавнем совещании командиров и комиссаров партизанских соединений? Например, о том, что только за июль 1941 года в занятые врагом районы было направлено более 125 партизанских отрядов, что только за тот месяц в подпольную работу включилось более 1200 коммунистов, а на сегодняшний день партизанских отрядов стало уже более 200, а число коммунистов, действующих в тылу врага, перевалило за 65 тысяч?

Эта мысль была настолько заманчива, что Николай Павлович даже вернулся к столу, но не сел за него: можно ли сейчас называть хотя бы эти цифры, не явится ли это разглашением государственной тайны?

Короче говоря, над этим еще нужно подумать. Крепко подумать.

3

Дед Потап угадал: те шестеро, что донашивали гимнастерки, в плен попали под Харьковом. Если верить им, даже оказавшись в окружении, до тех пор с врагом бились, пока патроны имелись, пока не пришел чей-то приказ: рассыпаться и небольшими группами пытаться проскользнуть через фронт. Может быть, кто-то выскользнул из вражеского кольца, а вот им не повезло, их захомутали фашисты проклятые. Сколько в их группе бойцов было? Десять. Всё, что к тому времени от роты уцелело. Где еще четверо? Трое за колючей проволокой и сейчас, поди, томятся, а четвертого сразу расстреляли: не поверили, что грузин, за еврея посчитали.

Двое в гражданском – самые обыкновенные хлеборобы, один – местный, из Куцевичей – есть такая деревня в Степанковском районе, а второй – из Прибалтики. То ли литовец, то ли эстонец. Сам этого не сказал, а Григорий уточнять не стал. Почему? Это ли самое главное, что сейчас прежде всего нужно знать о человеке?

Местного сцапали во время облавы в Минске на базаре. Накостыляли по шее и бросили в подвал, куда народу было столько напихано, что они только стоять могли. И на допросы его не таскали. Просто нынче весной вдруг сунули в колонну, вот и оказался он в этой мышеловке. Когда сцапали? Еще в ноябре прошлого года, сразу после праздника. А звать его Мыкола Сапун. Фамилия, прямо скажем, не так чтобы очень музыкальная, привлекательная, но все прадеды ее носили, так почему же ему от нее отрекаться?

И если Мыкола оказался даже излишне разговорчивым, то другой только и сказал о себе:

– Меня зовут Артуром.

И на вопрос, за что схватили, ответил тоже немногословно:

– Разве им для этого что-то надо?

Конечно, звать просто Артуром человека, который наверняка раза в два старше тебя, здорово неудобно. Но Григорий не растерялся: перед именем добавил слово «товарищ», вот и весь сказ. Теперь даже солидно и чуть-чуть таинственно звучать стало. Может быть, и всем прочим клички придумать, как принято в каждом тайном объединении людей?

Ни один из восьми не вызывал подозрений, но больше, чем другим, Григорий поверил товарищу Артуру. Почему? Было что-то располагающее в его нежелании рассказывать о себе. Разве любой настоящий человек не имеет права на свою какую-то личную тайну?

Новичков отвели на дальнюю полянку, затерявшуюся в почти непроходимой чащобе. Григорий велел именно здесь соорудить временное жилье и объявил, что за порядок, дисциплину и все прочее ответственным назначает товарища Артура.

Хотя бы дрогнуло что-то в лице товарища Артура! Так спокойно приказ Григория выслушал, будто бы наперед каждое его слово знал.

– С чего ты, Григорий, отделил-то их от нас? Приглядеться бы к ним следовало, все ж не на гулянки вместе ходить намереваемся, – проворчал дед Потап, когда они втроем возвращались к своей избенке.

– А кто тебе сказал, что мы их без догляда соответствующего оставим? – усмехнулся Григорий. – Снабдим их картошкой и хлебом дня на два-три и сразу же поочередно поведем тайное наблюдение… Заметил, что они и попытки не предприняли узнать, кто мы такие да откуда свалились в самый нужный для них час? Ежели откровенно, здорово глянулось мне это: видать, крепко понимают, что военную тайну любому и всегда блюсти положено.

Первым тайное наблюдение вел Григорий. Он, вернувшись, сказал удовлетворенно:

– Умное соображение у этого товарища Артура. Распорядился четыре шалашика поставить, и не на полянке, куда я их сунул, а на кромке ее, под самыми распушистыми березами. На тот случай замаскировались, если фашистский самолет небо над лесом утюжить примется. Поставь они шалашики на полянке – летун сразу засечет.

– А ты сам про маскировку от летчика им сказать не мог? – насупился Петро, которому стало обидно, что какие-то новички и вдруг исправили ошибку не просто солдата Гришки, а Григория – командира отряда!

В ответ Григорий весело хохотнул и сказал, неожиданно щелкнув Петра пальцем по лбу:

– Может, чтобы их сообразиловку проверить, я такое им и подбросил? Скажи, приказывал я обосноваться точно на полянке? Нет, я просто вывел их на нее и сказал, что базироваться они будут тут. Понятно, какую я проверочку им устроил?

Они считали, что тайно наблюдают за новичками. И вдруг, когда Петро нес свою вахту, товарищ Артур, вроде бы дремавший на солнышке около своего шалашика метрах в пяти от Петра, спросил:

– Скажи, а в бога ты веруешь?

Близко никого не было, так кому же вопрос адресован? Или товарищ Артур сам с собой разговаривает?

– Я у тебя, Питер, спрашиваю.

Товарищ Артур сидел спиной к лесу, головы даже ни разу не повернул, а говорил так, будто видел Петра. И тот решил, что прятаться нет смысла, вышел на поляну.

– А как вы узнали, что я здесь? – спросил он, опустившись на корточки рядом с товарищем Артуром.

– Вы следите за нами с расстояния в шесть метров. С того самого часа следите, когда картошку и хлеб нам принесли. А мы на несколько минут раньше двух своих наблюдателей выставили. Они вас и заметили.

– Каждый раз нас видели? – охнул Петро.

– Вы ползали по одной тропочке.

Стыдно Петру за промашку Григория и деда Потапа, но еще больше потому, что следили они за такими хорошими людьми. Очень стыдно. Только поэтому и решил оправдываться:

– Понимаете, товарищ Артур…

– Ты не ответил на мой вопрос.

– О боге? Да нету его, нету! И никогда не было?

– Кто тогда создал землю? Все живое на ней? И самого человека?

– Они сами возникли. Из туманностей, – бодро, словно на уроке, отрапортовал Петро.

– Значит, не веришь в бога, – сделал правильный вывод товарищ Артур, с минуту смотрел на голубое небо, выгнувшееся над землей, и опять вопрос: – Может быть, ты знаешь, что находится там, за этой голубой твердью?

– Не твердь она, а атмосфера! – опять загорячился Петро, которому стало обидно, что товарищ Артур не знает таких простых вещей. – А дальше – бесконечность! До самой бесконечности! Все она! И ничего больше!

Дальше с той же горячностью Петро на одном дыхании выпалил все то немногое, что знал о происхождении человека, даже Дарвина упомянул. Но товарищу Артуру, похоже, было неинтересно слушать об этом, он вдруг ласково улыбнулся и сказал, словно самого себя спросил:

– Почему все мальчишки с одинаковой убежденностью одно говорят? Разными словами, но обязательно одно и то же?

О своем разговоре с товарищем Артуром, прибежав к избенке, Петро, разумеется, немедленно доложил Григорию. Думал, тот рассердится или хоть расстроится, когда узнает, что их наблюдение оказалось вовсе не тайным. Однако тот восторженно хлопнул себя руками по ляжкам и воскликнул:

– Вот это люди так люди!

Потом Григорий немного пошушукался о чем-то с дедом Потапом, подхватил ведро с вареной картошкой и сказал, что они, все трое, сейчас же должны идти к новичкам. И они пошли. Весело переговариваясь почти в полный голос.

На этот раз все восемь были у шалашей и сразу встали, построились в шеренгу, как только Григорий вышел из леса. Каждому из них он подал руку и заглянул в глаза, улыбаясь широко, радостно. Потом шутливо скомандовал:

– А ну, садись, кто на чем стоит! – и первым опустился на траву в тени березы, ствол которой от старости стал шершавым и почти черным. – Не кажется ли вам, други мои, что скучна такая жизнь? – начал он, как только уселись все. – В том смысле скучна, что и оружия нема, и тишина бьет по ушам круглые сутки?

Товарищ Артур промолчал. Он сидел подчеркнуто прямо, прикрывая широкими ладонями свои костлявые колени. И спокойно, выжидающе смотрел только на Григория. Промолчали и другие, кроме Мыколы, который зачастил невероятной скороговоркой:

– Лично я до тишины огромный охотник! С той самой поры, как женился! Бывало, жинка дома заведется, загнусавит или забушует – я шасть на речку! Там сидишь…

Тут Мыкола натолкнулся на взгляд товарища Артура и сразу же замолчал, будто поперхнулся; даже попытался спрятаться за спину деда Потапа, сидевшего рядом.

– Приказывайте, мы ждем, – словно нехотя разомкнув губы, сказал товарищ Артур.

– К тому и веду, – посерьезнел Григорий и кивнул деду Потапу.

Дед положил на землю сверток, который все время держал у груди, осторожно размотал мешковину, и все увидели два немецких автомата. Все увидели, но никто даже не шевельнулся, будто никому из вчерашних смертников и не хотелось завладеть одним из них.

– Приплюсуем к этим еще и те, что захвачены в день вашего побега. Что получится? Как говаривал наш управдом, техникой мы обеспечены на пятьдесят процентов.

Замолчал Григорий. Чтобы дать новичкам возможность все обдумать. И слово «побег» умышленно подбросил: может, оно взбодрит, придаст людям уверенности?

Товарищ Артур взял автоматы и молча, ни с кем не посоветовавшись, вручил их тем самым двум, которые сидели рядом с ним.

Показалось или действительно Мыкола тайком облегченно вздохнул?

Двое, получившие автоматы, незамедлительно протерли их затворы подкладкой, загодя вырванной из пиджака товарища Артура, проверили, хорошо ли в каждом магазине пружина подает патроны, и снова замерли, готовые слушать Григория или действовать, если он даст команду.

– Теперь обмозгуем, всем идти на задание или только тем, у кого есть оружие? – подбросил вопрос Григорий.

Он с волнением ждал ответа: с одной стороны, вроде бы и не совсем ладно вести под возможные пули человека, у которого нет оружия, с другой стороны… А вдруг первая же пуля врага насмерть сразит того, у кого есть автомат? Выходит, и замены ему не будет?

Кроме того, в отряде Каргина, когда там такое же положение с оружием было, на задания обязательно все ходили: общая опасность как-то особо сплачивала.

За всех ответил опять же товарищ Артур:

– Как прикажете, командир.

– Ага, чтобы всем шагать! – немедленно высказался и Мыкола.

По тому, как оживились остальные, Григорий понял, что это единое и общее мнение. Стало радостно на душе, солнце вмиг словно прибавило тепла своим лучам, а небо и вовсе налилось прозрачной голубизной. Так велика стала уверенность в новых товарищах, что Григорий осмелился задать и тот вопрос, который все эти минуты готов был сам сорваться с языка:

– Слышь, Мыкола, а мне было показалось, будто ты здорово обрадовался, когда тебе автомата не досталось?

– Выходит, заметили? – удивился тот, почему-то радостно улыбаясь.

– Не юли, – нахмурился Григорий.

– Беда не люблю железа стреляющего или режуще-колющего. И драк вообще сторонюсь, – посерьезнев, ответил Мыкола. – Не только смерти, но и просто крови боюсь. С самого детства такое со мной творится… Только, чем хотите, клянусь, когда на задание какое поведешь, трусить, конечно, стану – никуда не денешься, если моя природа такая! – от страха, может, и разрыв сердца у меня сотворится, но все равно раком не попячусь!

Это откровенное признание убедило Григория и всех других в главном, все поверили, что Мыкола действительно скорее разрыв сердца заработает и умрет, чем на подлость пойдет: большой внутренней силой человек обладать должен, чтобы так перед людьми обнажиться.

Потом один из новичков – невероятно окающий волгарь, назвавшийся пулеметчиком, – предложил сегодня же ночью пробраться к колючей проволоке лагеря.

– А что мы выиграем? – немедленно вопросом убил Григорий это вроде бы и дельное предложение.

Действительно, что? Те, томящиеся за проволокой, будут знать, что убежавшие живы и бродят рядом? Велика ли польза от всего этого, если учесть, что и на подонка можно нарваться? На предателя, способного за окурок шум поднять или с доносом уползти?

– Нет, наша тропочка прежде всего побежит к тракту. Там, случается, и ночью гитлеровцы шастают, – спокойно и деловито высказался Григорий. – Конечно, жаль, что сегодня мы конкретной цели не видим, не разработали, так сказать, план операции. Но ведь когда-то и с чего-то начинать надо? Так зачем тянуть?

Ночь выдалась лунная и такая безветренная, что на березах ни один листик не шелохнулся. И почему-то – удивительно отзывчивая на любой звук. Даже гнусавое гудение комаров, атакующих скопищем и со всех сторон, сегодня звучало невыносимо громко.

Всю ночь пролежали Григорий с товарищами в кустах у дороги, словно забытой всеми. Солнце должно было уже вот-вот всплыть над лесом и ударить по земле своими лучами, а Григорий все пытал счастье, все не отдавал приказа об отходе. Недалеко от него на своих местах лежали новые товарищи. Лежали спокойно, не выказывая ни нетерпения, ни волнения.

Это радовало, крепко обнадеживало, и Григорий наконец сказал больше себе, чем им:

– Со всяким может случиться такое, что счастье не сразу к нему всем фасадом повернется.

Сказал это и увел свою группу в лес, где под деревьями еще держался прохладный полумрак.

4

Отошли от тракта километров на пять и выбрали для дневки холмик, поросший сосняком: здесь и земля была посуше, и ветерок сюда наведывался, хоть и на короткое время, но тревожил комаров. Григорий приказал остановиться здесь, сказав, что нет резона ноги утруждать, если той ночью опять на тракт идти надо будет. Все спокойно встретили это решение, только дед Потап поворчал немного: дескать, им, молодым, времени еще не жалко, а вот ему, пожившему на свете, уже каждый час дорог; дескать, разве это порядок, когда человек здесь разлеживается, хотя у него дом есть и там работы полно?

Григорий в спор не полез. Он зевнул нарочно громко и улегся, выбрав самое тенистое место. Лежал неподвижно, а все равно не спалось, все равно думы одолевали. Вернее, одна, зародившаяся минувшей ночью. Вот есть у него, Григория, и собственный отряд в одиннадцать человек. Это побольше, чем у товарища Каргина в первые дни было. Значит, нужны, как воздух, потребны этому отряду и разведка, которая бы все знала, все видела, и надежная связь хотя бы с Василием Ивановичем: он мужик башковитый, так что не промахнется тот, кто к нему за советом придет.

Конечно, для ближней разведки дед Потап очень даже подходящий. А вот для дальней… Ноги у него к вечеру обязательно опухают, сам видел…

В какую сторону мозгами ни раскидывай, а в поход для установления связи с Василием Ивановичем надо снаряжать Петра с Мыколой: оба – коренные местные да еще и возраста не призывного. Честное слово, некого больше посылать, некого! Ведь на такое дело только того нацеливать положено, который внешне ничем от прочих не отличается!

Может быть, кого-то одного послать? Допустим, Петра?.. Еще молод шибко, запросто глупостей нагородит… Мыколу? А как он узнает Василия Ивановича, если в глаза его не видывал? Язык до Киева доведет? Оно, конечно, и так случается. Только иной раз он, язык этот, и быстрый путь к погибели указывает. Если им без должного ума пользоваться.

Да и как узнает Василий Иванович, что Мыкола – свой и ему следует доверять полностью?

Против этого варианта и то, что Григорий знает Мыколу без году неделю? Вот это сущая правда, тут риск огромный…

Только какое дело сейчас без риска провернуть можно? Сейчас если риска бояться, то сам себе связывай руки и в таком виде немедленно топай к фашистам, заявляй: вот он я, берите меня…

Под вечер, отозвав в сторону Петра и Мыколу, Григорий спросил: как они взглянут на то, что он намерен в паре послать их на особое задание? Петро, как и следовало ожидать, сразу загорелся и почти выкрикнул:

– С автоматом пойду, да?

Глянул Григорий в его восторженные глаза, и опять ожила в нем та глупая жалость, которую всякими доводами глушил весь день. Не хотелось позволить ей верх взять, потому и прикрикнул:

– Ты не указывай мне, ты молод еще! – И добавил, выплеснув раздражение: – Может, я по вражеским тылам под видом побирушки тебя послать намерен? Или откажешься?

Петро насупился, носом раза два даже шмыгнул, но больше не сказал ни слова.

Мыкола долго молчал, разглядывая божью коровку, пристроившуюся на качающейся былинке. Но когда Григорий уже начал терять терпение, заговорил и он:

– Только, товарищ командир, строго-настрого накажите парнишке меня с первого раза слушаться.

Григорий, разумеется, строго глянул на Петра и сказал, что идти им надлежит осторожно, избегая деревень и особенно – полицейских постов. До самых Слепышей идти. И запоминать все-все, за что глаза зацепятся.

А к Василию Ивановичу подходить можно только тогда, когда он один будет. И рассказать ему все, как оно есть.

– Если вопросов не имеется, то готовьтесь – и марш! – Такими словами закончил Григорий свое напутствие и заторопился, быстренько отошел от них подальше. Чтобы не передумать.

5

Выслушав посыльного штаба бригады, Каргин немедленно и решительно зашагал к Федору, занимавшемуся со своим взводом. Подошел, какое-то время придирчиво смотрел, как от дерева к дереву переползали новички, и сказал:

– За меня будешь, а я в штаб бригады. Особых указаний не даю.

– Когда вернуться думаешь?

– Скорее всего утром жди.

К штабу бригады, до которого от Лотохичей было километров пятнадцать, Каргин подошел точно в восемнадцать часов, как и было приказано. Не успел парой слов перекинуться со знакомыми, как из штабного домика вышло все бригадное командование.

Убедившись, что вызванные прибыли все, командир бригады ровным голосом довел до сведения собравшихся, что наше наступление под Харьковом закончилось неудачей, что гитлеровские полчища, стремясь развить свой успех, двумя мощными бронированными клиньями нацелились на Кавказ, намереваясь пробиться к нефти и в район Сталинграда, чтобы перерезать Волгу и не дать нам возможности использовать ее как транспортную магистраль.

– Из сказанного вытекают и наши задачи: так активизировать свои действия, чтобы фашисты при всем желании не смогли забыть о нас. Пустим под откос вражеский эшелон, уничтожим колонну автомашин или хоть какую-то часть ее, заставим фашистов броситься в погоню за нами – все это будет нашей действенной помощью родной армии. А кому из вас и что в ближайшие дни предстоит конкретно делать, об этом разговор поведет наш начальник штаба, – так закончил Александр Кузьмич свою короткую речь.

Все батальоны и роты бригады получили задания, ясно и четко сформулированные. Самые разные задания: одни пошли к железной дороге, чтобы взорвать ее, другим предстояло напасть на деревню, где стоял малый фашистский гарнизон, а третьи, совершая марш по деревням и селам, удаленным от партизанского района, должны были доказать народу, что и здесь есть сила, способная противоборствовать врагу и, конечно же, покарать изменников, продавших за вражескую подачку свой народ.

Да разве перечислишь все задания, которые получили батальоны и роты бригады?

На долю роты Каргина выпало сидеть в засаде у дороги, держать ее под огнем до тех пор, пока батальон Защепы не выполнит свою работу. Конечно, когда контролируешь дорогу, всякое можно ожидать. Однако чертовски обидно просто сидеть в засаде и ждать неизвестно чего, прекрасно зная, что тому же батальону Защепы выпало задание из заданий: напасть на вражеский аэродром, захватить его, пожечь там самолеты, которые окажутся на земле, и порушить, уничтожить все прочее.

Правда, аэродром маленький, в самый богатый день на нем было замечено только пять самолетов, на которых фашистские летчики, выписавшиеся из госпиталей, то ли заново летать учились, то ли проверялись начальством. Но все равно, разве сравнишь то, что предписано совершить батальону Защепы и роте Каргина? Настолько несравнимо это, что Юрка, обидевшись до глубины души и разозлившись, прямо ляпнул, что, дескать, такие задания даются только по знакомству, дескать, Защепа – любимчик командира бригады, вот и получает всегда самое лучшее.